Кризисы природы и общества
Я приглашаю читателя вместе со мной вернуться в день, который многое изменил в моем отношении не только к абстракциям философии и науки, но и к самым насущным проблемам повседневной действительности.
Это было 11 сентября 1995 года. Шла конференция с длинным и, наверное, не очень понятным названием:«Человек и природа – проблемы социоестественной истории».
Конференции ведь совершенно не обязательно проводить в самое холодное время года и в самом скверном из возможных мест. И потому конференция состоялась в Феодосии, в Крыму, в начале сентября. Часть заседаний проходила на открытом воздухе, непосредственно на пляжах, у моря.
Это заседание, так врезавшееся в память, состоялось в Голубой бухте на Южном берегу Крыма. День был яркий, как переводная картинка. Необыкновенно чистый и прозрачный воздух позволял видеть за несколько десятков километров. Накупавшись, мы расселись на камнях и стали обсуждать доклад.
Три дня до этого мы говорили о том, что никогда кризис общества не бывает только кризисом идеологии или способа производства. Это всегда одновременный кризис общества и природы.
Всегда и во всех случаях кризис начинается с того, что земля оказывается не в состоянии прокормить столько людей. Историки давно ввели термин: относительное перенаселение. Относительное потому, что перенаселена страна только при существующем способе производства, а стоит изменить систему производства, и никакого перенаселения не будет. В Скандинавии времен викингов (X–XII века) жило меньше миллиона человек, и им, при тогдашнем#x2011;то малолюдстве, остро не хватало хлеба. Сегодня, при вдесятеро большем, подходящем к 12 миллионам человек, населении Скандинавии вопрос о голоде, что называется, не стоит.
Во время относительного перенаселения людям не хватает еды, и это вызывает сразу множество не только материальных, но и духовных проблем, сомнений, поисков.
Раньше#x2011;то ведь всем хватало пищи! Что же произошло теперь?Возникают сомнения и в религиозных догмах, и в правильности собственного поведения, сомнения в самых фундаментальных духовных ценностях, в богах, во всем привычном, устоявшемся за века (казалось, что и на века!) комплексе представлении о самих себе, о человеке, о мире.
Общество ведь всегда полагает, что должно жить и живет правильно, в соответствии с коренными законами мироздания. И пока оно правильно живет, будет этому обществу благо, в том числе и хлеб насущный.
Есть в этом убеждении что#x2011;то детское, что#x2011;то от «если я буду хорошо себя вести, мама даст мне конфету». Да, есть.
Но такова человеческая психология, что поделать! В ней и правда очень много детского.
Когда начинается кризис природы и общества, это достаточно страшно. Земля перестает родить. Исчезают привычные с детства пейзажи и ландшафты. Начинает не хватать еды. Появляется множество нищих, больных и несчастных, обездоленных людей. Начинаются эпидемии, появляются новые, невиданные болезни. Вся жизнь общества и все существование привычной природной среды одновременно оказывается под угрозой.
И люди невольно задают вопрос: что же все#x2011;таки произошло? Одни пытаются понять: что они сделали не так?
Другие: что всегда было не так? Третьи приходят к выводу, что в мире вообще ничего особенно хорошего нет, рассчитывать не на что, и миром правит зло и сатана. Во всяком случае, правильными ответами на вопросы пока не обладает никто. Эти ответы предстоит еще найти.
Когда начинается кризис природы и общества, перед испуганным, мечущимся обществом стоит выбор из четырех перспектив. Одна, казалось бы, самая простая: научиться получать с той же земли больше продуктов. Но как раз эта перспектива требует жесткого переосмысления всего прежнего пути, пройденного обществом. И поиск нового пути.
Такого, в котором появятся новые ответы на самые основные вопросы: кто я такой? Как устроен мир? Где границы дозволенного? Это – поиск новой гармонии с окружающим миром.
Гармонии, при которой можно будет получать больше всего необходимого с той же площади земли.Например, так было при переходе от подсечно#x2011;огневого земледелия к регулярному трехполью, а потом к многополью. Когда стало необходимым жить всю жизнь в одних и тех же многолюдных деревнях, возделывать из года в год одно и то же поле. Прогресс очень долго рисовали строго в розовых тонах: как обретение новых возможностей, решение проблем и так далее. А есть ведь и другая сторона прогресса, страшная и безобразная.
Во#x2011;первых, не все в состоянии перейти к новому мировоззрению, к новому образу жизни. Хорошо, если можно просто бежать…, например, на редко заселенный, богатый ресурсами восток. А если бежать уже некуда? Все верно, тогда – умирать. Между прочим, некоторые племена индейцев Южной Америки выбрали именно такой путь. Жизнь оставила им только два выбора: переход к земледелию или смерть. И люди выбирали смерть. Садились на деревенской площади, приносили маленьких детей. Потесней прижимались друг к другу, пока были силы – пели песни. И умирали.
Не уверен, что история прогресса наших предков была менее драматичной. Только индейцы умирали в XIX веке, на глазах у европейских путешественников, а славяне становились земледельцами, отказывались от подсечно#x2011;огневого земледелия уже очень давно. Грязь, жестокость и кровь давно забыты, осталось лучезарное зрелище прогресса. Так сказать, восхождения к более совершенным формам жизни.
Во#x2011;вторых, за прогресс всегда есть и цена – отказ от какой#x2011;то части своей культуры. И потому прогресс – путь не только приобретений, но неизбежных потерь. Что мы утратили вместе с подсечно#x2011;огневым земледелием, наверное, мы никогда так и не узнаем. По крайней мере, до конца.
Люди всегда если и не понимают этого сознательно, то уж, во всяком случае, чувствуют двойственность прогресса, даже самого необходимого. И еще раз повторяю с полной убежденностью: люди не любят прогресса.
Скажем откровенно: общество очень не любит развития.
Потому что развиваться – это изменяться. А изменения непредсказуемы и для общества в целом, и для его отдельных членов. Никто не знает, что будет лично с ним, если начнутся изменения. С ним лично, с его детьми и внуками, с его общественным кругом, с людьми, похожими на него психологически.Люди не любят развития, чреватого непредсказуемыми переменами. Если есть хоть малейший шанс избежать развития, общество стремится его избежать. Или уж если перемены неизбежны, пусть их будет поменьше. Чем меньше перемены, чем они формальнее, мельче, тем лучше!
Во время кризиса природы и общества есть и еще три возможности, кроме развития.
Можно завоевать богатую и культурную страну и какое#x2011;то время жить за ее счет. Рано или поздно завоеванная страна или стряхнет с себя завоевателей, или ассимилирует их. Но какое#x2011;то время так жить можно! В этом случае можно и не решать никакие вопросы развития общества. Не надо отказываться от наследия мудрых предков, пересматривать привычные нормы человеческого общежития, не надо работать ни больше, ни лучше, чем раньше. Можно еще какое#x2011;то время жить так, как привыкли, совершая только одно усилие: чтобы завоеванная страна, паче чаяния, не освободилась.
Так жили норманны в Бретани и в Сицилии, франки в Галлии, готы – в Италии, вандалы – в Северной Африке.
Есть и другая возможность: расселиться в географическом пространстве, освоить новые земли. Для этого нужно иметь большой запас свободных земель, причем таких, на которые можно переселиться, не меняя привычных форм хозяйства. Тогда тоже можно не решать никаких насущных проблем. У тебя мало хлеба? Переселяйся! Так двигались по земле племена индоарийцев, завоевавших Индию, но не для того, чтобы ее ограбить (грабить было особенно нечего), а чтобы в ней поселиться и жить. Так действовали буры в Южной Африке, уходя жить от побережья океана в богатые саванны за реку Вааль. Так расселялись племена германцев в Скандинавии.
Третий способ выглядит страшнее всех, но он и легче: надо, чтобы людей опять стало поменьше.
Хорошо, если сам Бог послал подходящую эпидемию или голод. Как, например, стало просторно в Европе после пандемии чумы в XIV веке! То уже начинался протестантский переворот, коренное изменение религии, образа жизни и форм человеческого общежития. Начинался, кстати, в славянской Чехии, о чем еще пойдет речь. А тут померла треть населения, и на какое#x2011;то время стало ненужным ни открывать Америку, ни реформировать католическую религию! Вот радость#x2011;то!Но общество умеет и организовывать свою жизнь так, чтобы людей все#x2011;таки становилось поменьше. Те же походы викингов… В морские походы на непрочных дощатых судах#x2011;драккарах, «драконах моря», отправлялась молодежь.
Молодые мужчины, цвет нации. Без труда, без усилий которых не сможет существовать народ. Гибель каждого из которых будет означать и гибель не родившихся от него детей и гибель всех, кто не сможет прокормиться без именно этой пары рук.
Сколько скандинавских парней ушло на дно морей, было убито в сражениях, умерло от непривычной пищи и скверной воды в чужих странах, знает только Господь Бог.
На примере Скандинавии, кстати, очень хорошо видно, как совмещаются все три способа избежать развития.
Удастся завоевать большую и богатую страну? Например, Бретань или Сицилию? Очень хорошо! Избыточное население уходит туда, проблема снимается.
Удастся найти «пустую» страну с похожей природой и климатом? Исландию, Гренландию, Америку? Еще лучше!
Туда можно расселиться, и проблема тоже будет снята.
А если даже завоевать никого не удается, а новые страны не находятся, тоже неплохо! Молодежь гибнет, людей становится меньше, проблемы можно уже не решать, развиваться не обязательно.
Скандинавия времен викингов успешно избегнула «ужасов» развития. Вот только впоследствии это ей мало помогло. Все равно настал момент, когда пришлось меняться и меняться.
Вернемся к славянскому миру
В славянском же мире этот момент отсрочить оказалось много проще.
Славянский Восток всегда имел специфическую возможность не развиваться, снимая все проблемы перенаселения простым перемещением людей на еще пустые земли. На самом деле земля могла быть вовсе и не пустой, но финно#x2011;угорские племена чуди, мери и муромы всегда были слабее славян, менее развиты, разобщены.А то, что было для мери и муромы густонаселенными землями, для славян представлялось вполне ничейными лесами.
Разумеется, этот «восток» все время перемещается, движется, не остается на одном месте. Он и в Московии тоже перемещается с запада на восток.
Этот «восток» исчезает там, где поселения людей уже не окружены сплошным массивом непроходимых, никем не населенных лесов. Где волей#x2011;неволей приходится переходить к более сложным формам хозяйства. И к более сложным видам общественных отношений тоже.
Постепенно, по мере продвижения славян на этот пустой для них Восток, появляются и такие славянские общества, у которых физически нет возможности неконтролируемого использования природных ресурсов и нет перспектив расселения.
Во#x2011;первых, исчезала дикая природа, и вместе с ней иссякали и все халявные природные ресурсы.
Во#x2011;вторых, на пути к еще нетронутым ресурсам Востока оказывались другие славянские общества. Уже в XIV–XV веках Волынь и Юго#x2011;Западная Русь никак не могут воспользоваться пока не тронутыми ресурсами Волго#x2011;Окского междуречья, направить туда потоки переселенцев – там, пся крев, лежит Московия!
Еще по теме Кризисы природы и общества:
- КРИЗИС ДУХОВНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ ( ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
- 3. Метафизика евразийства, пантеизма и свободной теософии. Русская религиозная голографияеская триада: Бог, природа и человек
- Противоположность „критической теории" общества материалистическою^ пониманию истории
- 2. Основные концепции философского осмысления общества
- 3. Пути преодоления противоречий в системе «природа-общество».
- Социально-природный прогресс и экологическое общество
- § 3. Гражданско-правовая природа устава юридического лица
- Кризисы природы и общества
- § 1. Природа и общество: роль географической среды, экологии и ноосферы
- § 3. Потребительная сила общества
- Общество риска в России как предмет обыденного и теоретического сознания из «не-модерна»
- От науки и культуры — к природе и обществу
- ЗАКОНЫ СИСТЕМЫ ЧЕЛОВЕК - ПРИРОДА