<<
>>

ГЛАВА 14 ГЕРОДОТ И ФИЛАИДЫ1

Связи Геродота с Афинами находятся в числе вещей несомненных2. Во многих (хотя, разумеется, не всех) отношениях его «История» написана с афинской точки зрения. И именно афинская экклесия выдала «отцу истории» крупную сумму денег в качестве вознаграждения за его работу (или, может быть, скорее в качестве «гранта» на дальнейшие исследования?)3.
Вспомним и о том, что инициативой Афин было основание Фурий в Южной Италии, города, ставшего новой родиной Геродота. Обычно считают, что историк являлся членом знаменитого «перик- ловского кружка деятелей культуры», но в последнее время этот тезис 1 Первоначальный вариант текста опубликован под тем же названием в: Аристей. 2011. Т. 3. С. 30-64. 2 По неоднократно рассматривавшейся в исследовательской литературе теме «Геродот и Афины» см., в частности: Strasburger Н. Herodot und das perikleische Athen // Historia. 1955. Bd. 4. S. 1—25; Harvey F. D. The Political Sympathies ofHerodotus//Historia. 1966. Bd. 15. S. 254—255; Schwartz J. Herodote et Pericles // Historia. 1969. Bd. 18. S. 367—370; Jordan B. Herodotos 5. 71. 2 and the Naukraroi of Athens // CSCA. 1970. Vol. 3. P. 153—175; Ostwald M. Herodotus and Athens // Illinois Classical Studies. 1991. Vol. 16. P. Ill—124; Forsdyke S. Athenian Democratic Ideology and Herodotus’ Histories // AJPh. 2001. Vol. 122. P. 329—358; Moles J. Herodotus and Athens // Brill’s Companion to Herodotus. Leiden, 2002. P. 33—52; Fowler R. Herodotos and Athens // Herodotus and his World. Oxf., 2003. P. 303—318. 3 Plut. Mor. 862b — со ссылкой на свидетельство некоего историка Диилла и, что, пожалуй, более важно, на постановление, предложенное Анитом. Неясно, тот ли это самый Анит, который впоследствии обвинял Сократа. Что касается датировки постановления, в литературе пассаж Плутарха часто связывают с сообщением Евсевия (Chron. 01. 78, 1 = 445/444 г. до н. э.): 'Нробото? 1атор1ко? ет1(дг|0г| пара rfjs* ’A9r|vaia)v (3ouXfj? ётта^аугои? аитоТ? та? (31(3Xou? — хотя, строго говоря, связь эту нельзя считать твердо установленным фактом.
Сумма, врученная историку, была действительно невероятно велика: десять талантов серебра. Ср. Momigliano A. The Historians of the Classical World and their Audiences: Some Suggestions // ASNP. 1987. Vol. 8. P. 63. подвергается обоснованной критике4. По материнской линии Перикл происходил из знатного рода Алкмеонидов. И вполне естественно, что отношения Геродота именно с Алкмеонидами часто анализировались учеными5. Касательно же характера этих отношений единого мнения нет. Мы считаем, что проблема и не может быть удовлетворительно разрешена, пока ее будут рассматривать изолированно, вне контекста круга вопросов о симпатиях/антипатиях Геродота к другим афинским аристократическим родам. Обращение к таким вопросам позволило бы вскрыть важные факты, проливающие свет на тему «Геродот и Алкмео- ниды», а кроме того, представляющие самостоятельный интерес. Однако нам не известно специальных исследований, скажем, по теме «Геродот и Филаиды», и похоже, что данная работа будет первой по этому сюжету (или, по крайней мере, одной из первых). Род (yevos*)6 Филаидов был в Афинах не менее знаменитым и влиятельным, чем Алкмеониды; среди его представителей встречались такие выдающиеся политики и полководцы, как Мильтиад, марафонский победитель, и его сын Кимон7. Перед тем как обратиться непосредственно к предмету исследования, следует сделать краткое, но необходимое замечание. Строго говоря, такие названия афинских родов, как «Филаиды», «Кодриды» и т. п., — 4 Stadter Ph. A. Pericles among the Intellectuals //ICS. 1991. Vol. 16. P. Ill—124; Will W. Thukydides und Perikles: Der Historiker und sein Held. Bonn, 2003. 315 If. 5 Следующий перечень работ отнюдь не является исчерпывающим: Kraw- czuk A. Herodot i Alkmeonidzi // Przeglad historyczny. 1968. Vol. 59. S. 406—415; Fornara Ch. W. Hellanicus and an Alcmaeonid Tradition // Historia. 1968. Bd 17. S. 381—383; Prontera P Gli Alcmeonidi a Delfi: un’ ipotesi su Erodoto I, 51, 3—4 // Revue archeologique. 1981. № 2. P. 253—258; Hart J. Herodotus and Greek History.
L., 1982. 1 ff.; Develin R. Herodotos and the Alkmeonids // The Craft of the Ancient Historian. Lanham, 1985. P. 125—139; Lavelle В. M. Herodotus and the Tyrant- Slayers // RhM. 1988. Bd. 131. S. 211—215; Lavelle В. M. The Sorrow and the Pity: A Prolegomenon to a History of Athens under the Peisistratids, c. 560—510 В. C. Stuttgart, 1993. Passim; Строгецкий В. M. Геродот и Алкмеониды // ВДИ. 1977. № 3. С. 145—155. Все работы, указанные выше, в прим. 2, тоже могли бы быть включены в этот список. 6 Об афинских родах (yevri) как о знатных семьях, а не «кланах» см., например: BourriotF. Recherches sur la nature du genos: Etude d’histoire sociale athenienne. Periodes archa'ique et classique. Lille; P., 1976; Roussel D. Tribu et cite. Etudes sur les groupes sociaux dans les cites grecques aux epoques archa'ique et classique. R, 1976; Dickie M. W. Pindar’s Seventh Pythian and the Status of the Alcmaeonids as oikos or genos 11 Phoenix. 1979. Vol. 33. P. 193—209. 7 О роде Филаидов в целом см.: Schachermeyr F. Philaidai // RE. Bd. 38. 1938. Sp. 2113—2121; Davies J. K. Athenian Propertied Families, 600—300 В. C. Oxf., 1971. P.293—312. в значительной мере не более чем условность, принятая в современной историографии. Греческие yevr|, в отличие от римских gentes, не имели твердо и однозначно установленных nomina (Алкмеониды здесь — как раз исключение). И уж в любом случае название рода не включалось в официальное имя гражданина (опять же по контрасту с Римом). Во времена Геродота официальное гражданское имя в Афинах включало три элемента: личное имя индивида как таковое, патронимик («отчество») и демотик (указание на дем, к которому имярек принадлежал)8. Названия родов, повторим и подчеркнем, не использовались в официальной сфере, хотя, несомненно, в какой-то менее формальной среде общения к ним прибегали. Так, вышеупомянутого Кимона в той или иной частной ситуации могли называть (или не называть) «Кимоном Филаидом», однако, например, на афинских остраконах (черепках, использовавшихся как «бюллетени» для остракизма), памятниках строго официального характера, он всегда будет «Кимоном, сыном Мильтиада, из дема Лаки- ады» (и никакого «Филаида»!).
Отсюда, кстати, вырастает серьезная сложность в определении принадлежности того или иного конкретного афинянина к тому или иному роду. Тот же Геродот не называет ни Мильтиада, ни Кимона (ни кого бы то ни было другого) Филаидом, для него они просто потомки Филея. Не упоминаются в качестве Филаидов вышеназванные лица и у других греческих авторов9. Есть только один случай в нарративной традиции, когда афинянин эксплицитно назван Филаидом, да и этот-то пассаж принадлежит позднему, не во всем заслуживающему доверия писателю — Диогену Лаэртскому (X. 1). Кстати, у него в качестве Филаида фигурирует философ Эпикур, чья связь с линией Мильтиада — Кимона неясна|0. Поэтому невозможно утверждать с полной уверенностью, что род, о котором идет речь, действительно назывался Филаидами уже в V в. до н. э. Иногда даже предпочитают обозначать этот род (или его главную ветвь) как «Кимониды». Но это название не в меньшей степени, * Об эволюции афинского гражданского имени после клисфеновских реформ см.: Brenne S. Ostrakismos und Prominenz in Athen: Attische Burger des 5. Jhs. v. Chr. auf den Ostraka. Wien, 2001. S. 73 ff. 9 Плутарх (Sol. 10) знает только об аттическом деме под названием Фила- иды (из него происходил Писистрат, кстати говоря, к роду Филаидов никак не принадлежавший). 10 Эпикур принадлежал к дему Гаргетт, в отличие от Мильтиада и Кимона, чьим демом были Лакиады. Правда, нам недавно удалось выяснить, что одна из ветвей рода Филаидов обитала в Гаргетте уже в V в. до н. э.: Суриков И. Е. Новые наблюдения в связи с ономастико-просопографическим материалом афинских остраконов // Вопросы эпиграфики. 2009. Вып. 3. С. 102—127. чем традиционное, является условностью. Более того, оно вовсе не упоминается в источниках, и совершенно непонятно, чем оно лучше. В свете всего вышесказанного, конечно, было бы наиболее корректно и нейтрально говорить о «семье Мильтиада — Кимона», а не о «роде Фи- лаидов» (или, скажем, о «семье Каллия — Гиппоника», а не о «роде Ке- риков» и т. п.). Собственно, ныне это довольно распространенная практика в западной литературе.
Мы сохраняем традиционное наименование «Филаиды» просто для краткости, надеясь, что читателям в любом случае будет ясно, какой род имеется в виду. Это — тот род, который возводил свое происхождение к легендарному Филею (сыну Аякса) и уже в архаическую эпоху являлся одним из ведущих в Афинах. Ко времени Геродота Филаиды имели собственную генеалогическую и историческую традицию, причем весьма развитую. Их родовое древо обнаруживается уже у Ферекида" — мифографа и генеалога, старшего современника Геродота. Этот Ферекид Афинский (не путать с Ферекид ом Сиросским|2), несомненно, близкий к Филаидам13, — авторитетный писатель с весьма почтенной репутацией. Ф. Якоби называл его «первым афинским прозаиком»14, а Э. Рушенбуш полагает даже, что Геродот именно из Ферекида взял в свой труд всю информацию о событиях ранее 500 г. до н. э.15 Это последнее суждение в столь общей и категоричной форме, пожалуй, является преувеличением. Но в любом случае несомненно, что Геродот, работая над «афинскими» частями своего сочинения, активно использовал традицию, восходящую к Филаидам, — не столь важно, через Ферекида или иным путем. Вообще в «Истории» отразились традиции, источник которых — некоторые афинские знатные роды|6, 11 Pherec. FGrHist. 3. F2 (фрагмент цитируется Маркеллином, работавшим в IV в. и. э. биографом историка Фукидида). Безусловно, эта генеалогия в своей древнейшей части легендарна, а в части более поздней подверглась порче. В нашу задачу в рамках данной главы не входят предложение эмендаций к ней и установление точных родственных отношений между различными членами рода Филаидов. 12 К вопросу о носителях имени Ферекид см.: Перевалов С. М. Древнейшее упоминание имени «Кавказ» в античной литературе // Gaudeamus igitur: Сб. ст. к 60-летию А. В. Подосинова. М., 2010. С. 310—317. 13 Ср.: Frost К J. Faith, Authority, and History in Early Athens // Religion and Power in the Ancient Greek World. Uppsala, 1996. P. 87. 14 Jacoby F. Abhandlungen zur griechischen Geschichtsschreibung. Leiden, 1956.
S. 116 ff. 15 Ruschenbusch E. Weitere Untersuchungen zu Pherekydes von Athen // Klio. 2002. Bd. 82. S. 335—343. 16 Barth H. Einzelpersonlichkeit und Kollektive im Geschichtswerk des Herodot // Wissenschaftliche Zeitschrift der Universitat Rostock. 1969. Bd. 18. S. 313—316; Murray O. Early Greece. 2 ed. L., 1993. P. 26. и среди них «филаидская» традиция отнюдь не занимает какого-нибудь малого или второстепенного места. Кстати, вышесказанное заставляет поставить вопрос: когда Геродот впервые побывал в Афинах? Согласно общепринятому мнению, это произошло в период лидерства Перикла, в 440-х гг. до н. э., когда «История» уже была отчасти написана17. Но как тогда объяснить столь прекрасное отражение «филаидской» традиции в труде Геродота? Родовая история Филаидов была актуальна в Афинах при Кимоне, члене этого рода, но в «Периклов век» ее популярность могла только уменьшаться. Перикл — в целом отнюдь не союзник Филаидов — никак не был заинтересован в распространении информации, прославлявшей предков Кимона. Геродот должен был получить свои сведения о роде Филаидов еще до того, как он вошел в «кружок Перикла» (если он в него действительно вошел). Судя по некоторым пассажам из «Истории», у нас есть право предположить более ранний визит (или визиты) Геродота в Афины, — возможно, еще в 460-х гг. до н. э., то есть в период про- стасии Кимона. Строго говоря, источники об этом не сообщают, но как раз в данном случае аргумент ex silentio вообще не может иметь никакой силы. Биографические сведения о Геродоте более чем скудны. Фактически нам известны лишь несколько разрозненных событий из его жизни, да и они-то — только в искаженном и противоречивом виде. Почти невозможно выстроить эти события в правильную хронологическую последовательность. Гипотеза о ранних поездках Геродота в Афины не может быть опровергнута аргументацией, опирающейся на общий историко-политический контекст. Точное время вступления Галикарнасса, родины Геродота, в Делосский союз, остается спорной. Город появляется в списках фороса с 454/453 г. до н. э., то есть с самого момента введения этих списков. Поэтому указанная дата дает только terminus ante quem. Наиболее подходящей датировкой предстает приблизительно 468 г. до н. э.18 — период непосредственно после победы Кимона над персами при Евримедонте. В любом случае хорошо известно, что Геродот в молодости, приняв участие в безуспешной попытке свержения галикарнасского тирана Лигдамида, был вынужден уйти в изгнание и перебрался на Самос. Самос же являлся одним из старейших и сильнейших членов Делосского союза. Он традиционно поддерживал активные связи с фактической столицей симмахии — Афинами. Можно выразиться 17 См., например: Lendle О. Einfuhrung in die griechische Geschichtsschrei- bung. Darmstadt, 1992. S. 39. 1K Mansel A. M. Halikamassos // Der Kleine Pauly. Bd. 2. 1964. Sp. 922—924. так: с Самоса была прямая дорога в Афины. И трудно представить, что молодой, энергичный, талантливый и, главное, очень любознательный эллин не воспользовался возможностью посетить «город Паллады» сразу же, как только это оказалось возможным. Афины в период Пенте- контаэтии, подобно некому магниту, притягивали к себе лучшие интеллектуальные силы со всего греческого мира. Если Геродот действительно побывал в Афинах уже в 460-х гг. до н. э., в «Кимонов век»19, то не удивительно, что там он в первую очередь познакомился именно с исторической традицией Филаидов. Традиции других аттических аристократических родов (включая Алкмеонидов), которые он узнал позже, отразились в его труде уже «сквозь призму» филаидской. Конечно, пока это только наша рабочая гипотеза; анализ пассажей Геродота, посвященных Филаидам, который мы намерены далее предпринять, направлен на то, чтобы подтвердить или опровергнуть данную гипотезу. Самый старший из представителей главной ветви Филаидов, появляющийся в «Истории» (VI. 34—38), — Мильтиад, сын Кипсела, основатель афинской колонии на Херсонесе Фракийском20 и первый тиран названного полуострова. Этот Мильтиад (Старший) является для Геродота (т. е. для его информаторов) чем-то вроде идеального героя. Согласно «отцу истории», он был очень влиятелен во времена Писистра- та: для описания его статуса употреблен даже термин бгжштет)21. Сообщается о его эгинских корнях и о том, что его род позже22 перебрался в Афины. Вообще Геродот любит упоминать о неафинском происхождении тех или иных представителей афинской знати. Мильтиад Старший стал олимпийских победителем в состязании колесниц — в 560 г. до н. э., по датировке Моретти23. Как известно, как раз в том же году Писистрат захватил власть в Афинах. Мильти- ада тяготила жизнь под владычеством тирана, и он желал покинуть 19 О «Кимоновом веке» как эпохе культурной истории Афин см.: Delvoye Ch. Art et politique а Athenes а l’epoque de Cimon // Le monde grec: Hommages a Claire Preaux. Bruxelles, 1978. P. 801—807; Shapiro H. A. Theseus in Kimonian Athens: The Iconography of Empire // Mediterranean Historical Review. 1992. Vol. 7. P. 29—49. 20 Об этой колонии см.: Isaac В. The Greek Settlements in Thrace until the Macedonian Conquest. Leiden, 1986. P. 159 ff; Heskel J. The North Aegean Wars, 371—360 В. C. Stuttgart, 1997. P. 16. 21 Herod. VI. 35: ev 8e TT)CTI ’AOr^ai трпкаита elxe р.ёг то ттаг крато? Пеьснатрато?, атар ёбигасгтеиё уе ка! MiXTiaSris1 6 КифёХои... 22 та гейтера — не «недавно» (геоктть), а именно «позже», как противопоставление указанию «первоначально» (та агёкабег). Переезд Филея в Афины ко времени Геродота ни в каком смысле не был «недавним». 23 Moretti L. Olympionikai, i vincitori negli antichi agoni Olimpici. R. 1957. P. 71. город24. Случай вскоре представился: долонки (херсонесское племя), побужденные Дельфийским оракулом и привлеченные гостеприимством Мильтиада, предложили ему власть над их областью. Афинянин принял предложение, прибыл на полуостров и начал им править. Он пользовался покровительством лидийского царя Креза. Так, когда Мильтиад был захвачен в плен в ходе войны с соседним Лампсаком, Крез заставил лампсакийцев освободить его. Кстати, эпизод с Крезом — а нет серьезных оснований считать его вымыслом — помогает датировать события, о которых идет речь. Если бы не он, могли бы быть сомнения по вопросу, отбыл ли Мильтиад на Херсонес после первого установления Писистратом тирании (560 г. до н. э.) или после его третьего прихода к власти (ок. 546 г. до н. э.). Априорно говоря, последний вариант выглядел бы предпочтительнее, поскольку в краткий период первой тирании Писистрата его владычество над Афинами еще не было таким крепким, как в годы его третьего правления25. Однако после 546 г. до н. э. Крез не был уже царем Лидии. Таков рассказ Геродота, и из него вырисовывается весьма привлекательная личность. Знатный аристократ, благородный, великодушный и гостеприимный, враг афинского тирана и друг могущественного варварского царя... Образ Мильтиада Старшего в «Истории», несомненно, попал туда из традиции, очень доброжелательно ориентированный по отношению к этому человеку. А кому могла принадлежать такая традиция, кроме как Филаидам? Но с геродотовым Мильтиад ом связаны и серьезные проблемы. Он предстает какой-то изолированной фигурой, вне контекста политической борьбы в Афинах середины VI в. до н. э. Борьба эта имела «регионалистский» характер и развивалась в форме соперничества трех локальных группировок — педиеев, паралиев и диакриев. Из Геродота совершенно неясно, к какой из них принадлежал Мильтиад26. Версию о его принадлежности к паралиям, возглавляемым Алкмео- нидами, можно сразу исключить: Алкмеониды и Филаиды почти никогда не находились в дружественных отношениях. Враждебность же между ними прослеживается и в первой половине VI в. до н. э. (Мегакл и Гиппоклид, см. ниже), и в конце того же века (Клисфен и Исагор, также см. ниже), и позже, в следующем столетии (Мильтиад Младший и Ксантипп; Кимон и Перикл). 24 ...dtxQopevov те тт) Пеюютратои apxtj кш |3ou\6p.6vov бкттобшг etvai. 25 Ср. Herod. I. 60 и Arist. Ath. pol. 14. 3 с Herod. I. 64 и Arist. Ath. pol. 15.3. 26 Hopper R. J. «Plain», «Shore» and «Hill» in Early Athens 11 ABSA. 1961. Vol. 56. P. 205—206. Гораздо вероятнее связь Мильтиада с группировкой диакриев, «нагорных» (или, что точнее, гиперакриев, «загорных»)21, то есть с группировкой Писистрата. Прежде всего, род Филаидов происходил именно из области гиперакриев, из местечка Браврон. Как раз там располагался и аттический дем Филаиды. К VI в. до н. э. основная ветвь рода уже перебралась из этой периферийной местности в регион города (дем Лакиады). Но вряд ли забылась и «старая родина». Но Браврон был также «старой родиной» Писистрата и его рода! Получается, что с этим районом Аттики были связаны одновременно две известных семьи, активных в политическом отношении. Причем обе считались не «автохтонными», а прибывшими позже. Все эти обстоятельства могли порождать как общность интересов, так и соперничество. Соответственно, отношения между Филаидами и Писистра- тидами были довольно неоднозначными и сложными, содержа в себе предпосылки как для сотрудничества, так и для конкуренции. В любом случае Мильтиад Старший, как видим, отнюдь не пострадал от тирании Писистрата, когда она установилась. Он сохранял большое влияние, и сам этот факт — тоже аргумент в пользу его принадлежности к группировке гиперакриев. Но тогда почему он покинул Афины? Причем это вряд ли могло случиться без санкции тирана. Писистрат был весьма заинтересован в афинском (и, следовательно, своем собственном) контроле над Северной Эгеидой28, особенно 27 Геродотовские «гиперакрии» выглядят более аутентично, чем аристотелевские «диакрии». В целом регионалистский характер политических группировок в архаической Аттике наиболее резко подчеркнут в: SealeyR. Regionalism in Archaic Athens // Historia. 1960. Bd. 9. S. 155—180; в несколько смягченной форме см.: Sealey R. A History of the Greek City States ca. 700 — 338 В. C. Berkeley, 1976. R 95—106. Проблема аттического «регионализма» рассматривалась неоднократно. См. также, в частности: Mosse С. Classes sociales et regionalisme a Athenes au debut du Vie siecle // L’antiquite classique. Vol. 33. P. 401—413; Ehrenberg V. From Solon to Socrates: Greek History and civilization during the 6th and 5th centuries В. C. L., 1968. P. 48—54, 76—77; Ghinatti F. I gruppi politici ateniese fino alle guerre persiane. R., 1970. P. 72; Kluwe E. Bemerkungen zu den Diskussionen iiber die drei ‘Parteien’ in Attika zur Zeit der Machtergreifung des Peisistratos // Klio. 1972. Bd. 54. S. 101—124; Leveque P. Formes des contradictions et voies de developpement a Athenes de Solon a Clisthene // Historia. 1978. Bd. 27. S. 522—548; Camp J. M. Before Democracy: Alkmaionidai and Peisistratidai // The Archaeology of Athens and Attica under the Democracy. Oxf., 1994. P. 7—12; Osborne R. Greece in the Making, 1200—479 В. C. L.; N. Y., 2006. P. 283 fif. Необходимо оговорить, что под «регионализмом» мы имеем в виду соперничество политических группировок, которые возглавлялись знатными родами, влиятельными в различных регионах Аттики. 28 См. подробнее: Суриков И. Е. Великая греческая колонизация: экономические и политические мотивы (на примере ранней колонизационной деятельности Афин) // Античный мир и археология. 2010. Вып. 14. С. 20—48. над зоной Черноморских проливов, ввиду ее чрезвычайной геополитической и стратегической значимости. Он отнял у лесбосцев Сигей в Троаде, на азиатском берегу Геллеспонта. Естественно, ему было очень удобно, что власть над европейским берегом того же пролива также находилась в руках афинянина — Мильтиада, тирана Херсо- неса29. Последний даже после отбытия из Афин, несомненно, сохранил афинское гражданство наряду со своими родственниками, оставшимися в Аттике. Наиболее вероятно, что он признавал верховенство Писистрата. Позже, после его смерти, Мильтиад Младший был попросту послан афинским тираном Гиппием, сыном Писистрата, перенять власть над Херсонесом (Herod. VI. 39). Поведение, вполне типичное для отношений между сюзереном и вассалом... Естественно, во времена Геродота филаидская историческая традиция пыталась защитить одного из виднейших членов рода от опасных обвинений в дружбе с тиранами. Чем больше отдалялось во времени правление Писистратидов — тем сильнее «демонизировался» их образ в общественном мнении30 и тем более компрометирующим оказывался любой намек на близкие отношения с ними в прошлом. Все подобные детали аристократы старались скрывать, насколько это было возможно. Разумеется, Филаиды не были исключением. Однако в целом в «Истории» Геродота мы имеем целостный, вполне удовлетворительный портрет Мильтиада Старшего. Это особенно очевидно при сравнении с тем, что он нем писали другие античные авторы. У Непота (Milt. 1—2) он безнадежно спутан со своим племянником, равно как и у Павсания (VI. 19. 6). Элиан (Var. hist. 12. 35), напротив, считает разными лицами Мильтиада, сына Кипсела, и Мильтиада, основателя афинской колонии на Херсонесе, хотя такое разделение беспочвенно. Маркеллин (Vita Thuc. 3) в серьезно испорченном пассаже, насколько можно судить, говорит о двух Мильти- адах: один из них — сын Тисандра, а другой — сын Гиппоклида и ойкист Херсонеса. Ни один из этих двоих не соответствует в полной мере Мильтиаду Старшему. На фоне подобных несообразностей31 ис- 29 Ср.: Graham A. J. Colony and Mother City in Ancient Greece. Manchester, 1964. P. 32—33; Idem. The Colonial Expansion of Greece // CAH2. Vol. 3. Pt. 3. Cambridge, 1982. P. 121. 30 Этот процесс детально проанализирован в: Lavelle В. М. The Sorrow and the Pity... 31 Хотя «удвоение» Мильтиада Старшего можно порой встретить и в современной исследовательской литературе. См., например: Hammond N. G. L. The Philaids and the Chersonese // C1Q. 1956. Vol. 6. P. 113—129. точники Геродота о Мильтиаде, какими бы тенденциозными они ни были, стоят на принципиально превосходящем уровне. Единоутробный брат Мильтиада Старшего — Кимон, сын Стеса- гора32 (Кимон Старший), — следующий видный Филаид, упоминаемый «отцом истории». Судя по своему прозвищу 6 КоаХецо? («простак»), он не блистал выдающимися интеллектуальными способностями. По крайней мере, он не был активным политиком, но тем не менее являлся опасным соперником для Писистрата и его сыновей. Кимон был выдающимся мастером колесничных состязаний и самым знаменитым афинским олимпиоником VI в. до н. э. Он одержал три олимпийские победы, причем, если верить Геродоту, с одной и той же упряжкой лошадей. Моретти датирует эти победы Кимона 536, 532 и 528 гг. до н. э.33, но возможна и другая хронология, — соответственно 532, 528 и 524 гг. до н. э.34 Рассказ Геродота о Кимоне (VI. 103) — один из самых интригующих и в то же время один из самых информативных для истории архаических Афин. После захвата Писистратом власти в городе (несомненно, здесь речь идет о его третьей тирании, установившейся ок. 546 г. до н. э.) Кимон ушел в изгнание — по всей видимости, добровольно (как и его единоутробный брат ранее), а не в результате насильственного изгнания тираном35. Находясь за пределами родины, он выиграл две Олимпиады, а вторую победу уступил Писистрату, который и был официально провозглашен победителем. За это тиран позволил Ки- мону возвратиться в Афины. На следующих Олимпийских играх тот опять победил в состязании колесниц. После смерти Писистрата по приказу его сына и наследника Гиппия Кимон был убит. Возможно, он отказался уступить свою последнюю победу новому тирану. В любом случае ясно, что Писистратиды попросту боялись Кимона, и страх их был небезоснователен. Троекратный олимпионик, как бы далек он ни был от политики, в глазах общественного мнения становился естественным харизматическим лидером. А поскольку он был вдобавок выходцем из очень древнего и уважаемого рода, «ари- 32 Весьма вероятно также родство между их отцами, Кипселом и Стесагором. 33 Moretti L. Op. cit. Р. 72—74. 34 О победах Кимона см.: Surikov I. Е. Athenian Nobles and the Olympic Games // Mesogeios. 2004. Vol. 24. P. 195 ff.; Суриков И. E. Афинская аристократия и Олимпийские игры (просопографический этюд) // Норция. Вып. 6. Воронеж, 2009. С. 27 сл. 35 Геродот выражается так: Kipcara... кате\а(3е фиуеТу ’AOrivewv Tleur'i- сттратог, ктХ. Глагол феиуш в принципе может обозначать как «уйти в изгнание, бежать», так и «быть изгнанным». Но в последнем случае предполагалась бы конструкция итто с генитивом. стократом по определению», не так-то уж и трудно было бы ему взять власть, пожелай он это сделать. Насколько можно судить, Писистратиды болезненно переживали тот факт, что никто из них так и не одержал олимпийскую победу собственными силами. В их роду наблюдалось нечто вроде культа коня; возможно, это связано с их реальным или мнимым происхождением из Пилоса, города Посейдона (конь был священным животным морского бога)36. Несомненно, не случайно, что у Писистрати- дов были весьма популярны имена с корнем 1тпт-, как до первого тирана (его отца звали Гиппократом), так и позже (его двух старших сыновей звали Гиппием и Гиппархом). Учитывая, что такие имена должны были ассоциироваться с состязаниями колесниц, становится понятным, почему Писистратиды так жаждали олимпийских побед. Но им не везло, и можно, пожалуй, даже говорить о некоем их «комплексе неполноценности» в связи с этим. Они пытались поправить ситуацию, насколько это от них зависело. Во всяком случае, как мы видели, Писистрат принял дар Кимона и позволил провозгласить себя победителем. Более того, он ответил добром на добро — возвратил Кимона в Афины. Очевидно, тиран был рад хотя бы и такой «победе». Заслуживает внимания, что, устранив Кимона, сыновья Писистра- та дружественно относились к его сыну Мильтиаду — будущему марафонскому герою (Herod. VI. 39). При них он стал эпонимным архонтом 524/523 г. до н. э.37, а потом тираном Херсонеса, в обоих случаях при их дозволении и содействии. Все-таки уничтожить его и тем самым истребить род, принесший полису столько олимпийских побед, означало бы вызвать такой шок в общественном мнении, какого даже правящая фамилия не могла себе позволить. В конце концов, отец Мильтиада (как и его дядя) был реальным олимпиоником, а отец Гиппия — всего лишь фиктивным. 36 О пилосском происхождении Писистратидов см.: Herod. V. 65. Ср. постоянный эпитет Нестора — царя Пилоса, считавшегося предком Писистрата, — в «Илиаде»: «конник геренский». 37 Dionys. Hal. Ant. Rom. 7. 3. 1. Данный факт подтверждается фрагментом афинского списка архонтов, впервые опубликованным: МегШ В. D. An Early Archon List // Hesperia. 1939. Vol. 8. R 59—65. Строго говоря, о тождестве Мильтиада Младшего и архонта Мильтиада нигде эксплицитно не говорится, но вряд ли в Афинах рассматриваемого времени был еще какой-то другой (кроме сына Кимона) Мильтиад, имевший настолько высокий статус, чтобы стать архонтом. Ср. также Thuc. VI. 54. 6: Писистратиды всегда устраивали так, чтобы пост архонта занимал кто-то из их сторонников. Таким образом, они воспринимали Мильтиада как «своего человека», несмотря на организованное ими убийство его отца. Возвратимся к Кимону Старшему; в изображении Геродота он не менее привлекателен, чем его брат. Снова благородство и великодушие, доходящее до самоотречения, снова враждебность к тиранам; более того, он даже стал жертвой тирана! Хотя, строго говоря, нельзя быть безоговорочно уверенными, что именно Гиппий повинен в убийстве Кимона. Следующий член рода Филаидов, появляющийся на сцене, — это старший сын Кимона Стесашр. Но о нем упоминается только мимоходом. Геродот сообщает, что был еще в раннем возрасте взят своим дядей на Херсонес (VI. 103). Бездетный Мильтиад предназначал юношу себе в наследники. Поэтому Стесагор и стал вторым афинским правителем полуострова. По всей видимости, его пребывание у власти было недолгим: в ходе продолжавшейся войны с Лампсаком его убил лампсакиец, выдавший себя за перебежчика (VI. 38). Ни начало, ни конец тирании Стесагора не поддаются точной датировке. Из Геродота (VI. 103) можно лишь с некоторой долей вероятности заключить, что Мильтиад Старший пережил Кимона Старшего; стало быть, Стесагор стал тираном не ранее 525—524 гг. до н. э. А умер он не позже 515—514 гг. до н. э. (к тому моменту тираном был уже Мильтиад Младший). К последнему мы сейчас и переходим, хотя он уже упоминался выше, — и вполне закономерно, поскольку он занимает очень важное место в труде Геродота. Но информация о нем, сохраненная историком (и, соответственно, филаидской традицией) имеет избирательный характер. Некоторые нюансы, которые могли бы быть опасны для репутации — как его собственной, так и его рода, пропущены. Например, Геродот ничего не говорит об эпонимном архонтстве Мильтиада в период тирании Гиппия. И это вполне понятно: в те годы быть архонтом — это безусловно означало принадлежать к кругу Пи- систратидов. Далее, отец истории не приводит никаких сведений о первой жене Мильтиада, которая происходила, согласно интересной и достаточно вероятной гипотезе Уэйд-Гери38, из Гиппиева дома. Названный исследователь предполагает также, что развод Мильтиада с первой супругой и женитьба на фракийской царевне Гегесипиле, возможно, означали разрыв с Писистратидами. Мильтиад Младший — один из главных героев «Истории». Информация о нем, содержащаяся у Геродота, наиболее важна для реконструкции биографии этого выдающегося военного и политического лидера. Почти вся позднейшая нарративная традиция о Мильтиаде восходит к 38 См. его важную статью «Мильтиад», впервые опубликованную в 1951 г. и перепечатанную в: Wade-Gery Н. Т. Essays in Greek History. Oxf., 1958. P. 155—170. Геродоту39 — а эта традиция со временем превратила марафонского победителя не просто в афинского или эллинского героя, но в одного из прославленных героев всей мировой истории. Очевидно, было в геро- дотовском Мильтиаде что-то такое, что побуждало многих видеть в нем еиеруетп? тгрыто? Koivfj Tfjs* 'ЕХХабо? (Paus. VIII. 52. 1), хотя сам он вряд ли когда-либо представлял себя в подобной роли. Тем более интересно проследить родовые корни рассматриваемой традиции. Однако в труде Геродота нет единого и целостного рассказа о Мильтиаде — только ряд отдельных экскурсов. Большая их часть содержится в шестой книге «Истории», кульминация которой — сражение при Марафоне. Исследователям приходится приводить эти разрозненные факты во взаимное соотношение и правильную хронологическую последовательность. При первом появлении у Геродота (IV. 137—138) Мильтиад характеризуется им просто как «афинянин, бывший полководцем и тираном херсонесцев, что на Геллеспонте» (тои ’Абтцдпои, атратпувоуто? ка! тираууеиоуто? Хераоут|огтёа)У TQV ev ТХХцаттбутср), без дальнейших подробностей. Но описанный в указанном пассаже его поступок говорит сам за себя. Контекст события — скифская экспедиция Дария (ок. 513 г. до н. э.). Персидский царь со своим войском только что перешел Дунай по специально наведенному для этого мосту и углубился в северопричерноморские степи. Вассальные греческие тираны, сопровождавшие его, получили приказ стеречь переправу. Они собираются на совет, и Мильтиад предлагает своим «коллегам» разрушить мост и оставить Дария погибать в Скифии. Но его предложение не принимается, поскольку остальные тираны, побужденные Гистиеем Милетским — главным оппонентом Мильтиада, заключают, что было бы неразумно губить царя, чья милость является главной опорой их власти в своих городах. Аутентичен ли весь этот эпизод? Возникают серьезные сомнения. Слишком уж он похож на элемент апологетической традиции о Мильтиаде, уже зародившейся ко времени Геродота. Для сторонников Мильтиада сам тот факт, что их вождь служил в войске Дария, был крайне неудобен. Требовалось смягчающее обстоятельство, и таковым как раз становилось постулируемое предложение разрушить Дариев мост. Возможно, автор сей истории — сам Мильтиад; он, например, мог рассказать ее афинским судьям, когда его обвиняли как тирана 39 Об эволюции образа Мильтиада в ранней нарративной традиции см.: Vanotti G. L’immagine di Milziade nell’ elaborazione propagandistica del V e del IV secolo a. C. // L’immagine dell’ uomo politico: vita pubblica e morale nell’antichita. Milano, 1991. P. 15—31. после его возвращения на родину в 493 г. до н. э. «Эпизод с мостом» был очевидным и прекрасным свидетельством его скрытой оппозиции персам — если этот эпизод соответствовал действительности! Во всяком случае, выглядел он вполне правдоподобно, а главное — в тот момент не было никакой возможности проверить информацию о делах двадцатилетней давности. Против историчности «эпизода с мостом» говорит также тот факт, что херсонесский тиран не подвергся абсолютно никакому наказанию со стороны Дария, когда тот возвратился из Скифии. Не приходится сомневаться, нашлись бы люди, готовые донести царю о вероломстве одного из его вассалов, если бы такое вероломство действительно имело место. Правда, вскоре после скифской экспедиции Дария Мильтиад вынужден был бежать с Херсонеса. И Непот (Milt. 3) пишет, что причиной бегства якобы являлся страх царской мести. Но римский биограф здесь путает (это вообще для него характерно) два бегства Мильтиада из своего «княжества», относящиеся к 513 и 493 гг. до н. э. Если некритично принимать мнение Непота, возникают две альтернативных возможности: либо персидская кампания против Афин, окончившаяся Марафоном, началась непосредственно после скифского похода (что явно неверно), либо после «эпизода с мостом» Мильтиад преспокойно правил Херсонесом еще двадцать лет, а затем вдруг испугался гнева Дария и бежал (что явно абсурдно). Гораздо более достоверно объяснение Геродота (VI. 40): кочевые скифские племена, возмущенные вторжением Дария, предприняли контрнаступление и вторглись на Херсонес. Мильтиад не дожидался их прихода, а заблаговременно бежал. Кстати, вот еще один аргумент против аутентичности «эпизода с мостом». Разве стали бы скифы воевать с человеком, который только что зарекомендовал себя их фактическим союзником? И разве стал бы Мильтиад, со своей стороны, обращаться в бегство, если вместо этого он мог просто напомнить скифам о своем недавнем дружественном им поступке? 40 Упоминание о временной скифской оккупации Херсонеса содержится уже во втором экскурсе Геродота о Мильтиаде (VI. 34—41). Этот экскурс больше предыдущего; он включает сведения о дяде и 40 Скифы рассматриваемого времени вовсе не были какими-то грубыми дикарями, неспособными вести переговоры и воспринимать разумные доводы. Именно в это же самое время они направили посольство в Спарту для заключения союза против Персии и координации совместных военных действий (Herod. VI. 84). брате Мильтиада, рассмотренные выше. Что же касается самого Мильтиада, «отец истории» повествует, что он после гибели Стеса- гора был послан дружественно относившимися к нему Писистрати- дами перенять власть над Херсонесом. Они дали ему только одну триеру, так что вряд ли Мильтиаду было так уж просто утвердиться в качестве тирана полуострова. Ему пришлось использовать хитрость и захватить ведущих аристократов (oi бшасгтеиоите?) херсонесских городов — эти лидеры, по всей видимости, не желали видеть его верховным правителем. Он нанял для охраны отряд наемников и женился на Гегесипиле, дочери фракийского царя Олора. Но главное содержание интересующего нас геродотовского пассажа — второе бегство Мильтиада, на этот раз от финикийского флота Ахеменидов. Оно датируется 493 г. до н. э. — в это время персы завершали подавление Ионийского восстания. Нет никаких сведений — ни у Геродота, ни у какого-либо другого автора — об участии Мильтиада в этом восстании. Скорее всего, он предпочел выжидать до прояснения ситуации и не предпринимал никаких действий. Но он был афинянин, а для персов это очень много значило, поскольку Афины только что оказали поддержку мятежным ионийцам. Похоже, это была главная (если не единственная) причина, по которой персы хотели низложить и арестовать Мильтиада. Тот, погрузив все свои богатства на пять кораблей, спасся. Лишь одно судно было захвачено персами — но именно на нем был Метиох, старший сын Мильтиада (от первой жены). Как рассказывает Геродот, Дарий не причинил ему никакого зла; он просто поселил его в Персии, дал жену-персиянку, и дети их считались уже персами. Весь рассмотренный пассаж весьма запутан, даже противоречив. Мильтиад здесь не изображается в столь же однозначно положительном свете, как его дядя или как он сам в «эпизоде с мостом». Он жестоко обманывает херсонесскую знать; он дважды бежит в страхе; он оставляет сына в руках врагов (но Геродот специально подчеркивает, что с сыном ничего плохого не случилось)... В целом — поведение, не слишком подобающее аристократу. На первый взгляд может даже показаться, что здесь у Геродота отразилась какая-то иная традиция — не филаидская, а скорее враждебная по отношению к известнейшему представителю рода. Но только на первый взгляд! Подойдем чуть более внимательно — и увидим, что всё поведение Мильтиада, как оно описано в данном экскурсе, проникнуто хитроумием (prjTis*). А это качество в Элладе весьма ценилось и считалось похвальным. Героев «в стиле Одиссея» уважали не менее, чем героев «в стиле Ахилла». Стратагемы Мильтиада, его опережающие действия и т. п. — типичные проявления цг[т1?. Способность предвидеть события, которую он обнаружил, воспринималась как важное достоинство, в политическом деятеле — a fortiori41. Интересно, что, как Геродот сообщает именно в рассматриваемом пассаже, старший сын Мильтиада носил имя Метиох — «обладающий хитроумием (|1г[т1?)». Несомненно, Мильтиад назвал так своего отпрыска вполне сознательно, а не по семейной традиции: это имя нетипично для ономастикона Филаидов42. Из сказанного очевидно, что сам будущий марафонский победитель ставил ццп? очень высоко. Как раз в связи с Марафоном Мильтиад в следующий раз появляется на страницах «Истории» (VI. 103 sqq.). Геродот указывает, что он был одним из десяти стратегов, командовавших афинским войском, которое выступило против персов. Далее следует уже знакомое нам отступление о его отце Кимоне, и тут историк сообщает, что Мильтиад был назван в честь своего дяди. «Дважды ему удалось избежать смерти, — продолжает Геродот. — Первый раз финикияне преследовали его до Имброса, во что бы то ни стало стараясь захватить и доставить к царю. Затем, избежав преследования финикиян, он возвратился на родину и чувствовал себя уже в безопасности. Тогда враги схватили его и предали суду по обвинению в тирании на Херсонесе. Однако Мильтиаду удалось оправдаться и от этих обвинений, и он по народному избранию был назначен афинским стратегом». Эта цепь событий — одно из самых малопонятных и загадочных звеньев в карьере Мильтиада. Геродот не сообщает о суде никаких подробностей, не поясняет, кто имеется в виду под «врагами». Среди последних мог быть почти любой видный политик тогдашних Афин, поскольку все эти политики с полным основанием могли считать Мильтиада опасным соперником. Можно, например, думать о Фе- мистокле, который как раз являлся в тот момент эпонимным архонтом и, соответственно, имел достаточно влияния, чтобы организовать судебный процесс. Другой вариант — Ксантипп, отец Перикла и лидер (или один из лидеров)43 группировки Алкмеонидов: несколько 41 См., например, у Фукидида (I. 138; II. 65) образы его любимых героев — Фемистокла и Перикла. 42 В Афинах V в. до н. э. известен еще один Метиох, но он был связан с Периклом, а не с Филаидами. Этот Метиох дал свое имя одному из афинских судебных зданий. См. об этом: Boegehold A. L. etal. The Lawcourts at Athens: Sites, Buildings, Equipment, Procedure, and Testimonia (The Athenian Agora XXVIII). Princeton, 1995. 5—6, 12, 94, 177—178. 43 Schefold K. Kleisthenes: Der Anteil der Kunst an der Gestaltung des jungen attischen Freistaates // Museum Helveticum. Vol. 3. P. 69; Kagan D. The Origin and Purposes of Ostracism // Hesperia. 1961. Vol. 30. P. 396. лет спустя именно Ксантипп выступал обвинителем на другом суде над Мильтиадом. Правовой базой для процесса 493 г. до н. э. был, судя по всему, древний афинский закон против тирании, цитируемый Аристотелем (Ath. pol. 16. 10)44. Относительно же органа, который судил Мильтиа- да, есть представляющееся вероятным мнение, что это был Ареопаг45. Но Геродот ничего об этом не говорит. Как бы то ни было, между оправданием Мильтиада и его командованием при Марафоне — трехлетний временной промежуток. И за это время в жизни Мильтиада случились два события, о которых Геродот умалчивает. Первое — решение афинского народного собрания о казни персидских послов, прибывших от Дария около 491 г. до н. э., дабы требовать от афинян «земли и воды» (то есть подчинения). Павсаний (III. 12. 7) пишет, что за этот смертный приговор ответствен Мильти- ад, и поэтому он со своим домом впоследствии пострадал (единственный из всех афинян, согласно Павсанию) от гнева Талфибия, божественного покровителя послов и глашатаев. Перед нами — весьма интересный случай, ибо геродотовская интерпретация — совершенно иная. Сам факт казни послов «отцу истории» знаком, как и представление о «гневе Талфибия». Но он в деталях рассказывает только о том, как этот гнев поразил спартанцев (VII. 134—137). Что же касается Афин, он лишь говорит (VII. 133), что послы были там сброшены в пропасть, а затем продолжает: «Какое несчастье постигло афинян за их поступок, я не могу сказать, кроме того, что их земля и сам город были разорены. Впрочем, мне думается, опустошение Аттики произошло не из-за этого». Как видим, во-первых, в версии Геродота в гибели послов виновно было не какое-то конкретное лицо, а все афиняне, которые, соответственно, и подпадали под гнев Талфибия; во-вторых, историк вообще не слишком-то верит в этот гнев. Ведь он считает, что разорение афинской земли персами явилось не божественным наказанием, а следствием каких-то иных причин. Что за странное преображение благочестивого Геродота! Он здесь, пожалуй, более рационалистичен, чем где-либо на протяжении 44 Об этом суровом законе см.: Gagarin М. The Thesmothetai and the Earliest Athenian Tyranny Law // TAPhA. 1981. Vol. 111. P. 71—77. 45 Carawan E.M. Eisangelia and Euthyna: the Trials of Miltiades, Themistocles, and Cimon // GRBS. 1987. Vol. 28. P. 192 ff. Но есть и мнение, что это была гелиея: Welwei K.-W. Die Entwicklung des Gerichtswesens im antiken Athen: von Solon bis zum Ende des 5. Jahrhunderts v. Chr. // GroBe Prozesse im antiken Athen. Miinchen, 2000. S. 19. своего труда, и как будто бы не признает идею божественной кары как таковую. Но это впечатление ложно. Религиозные взгляды Геродота изучались в историографии весьма скрупулезно46. Разумеется, в связи с ними остаются спорные вопросы, но, кажется, все согласны в том, что вмешательство богов и героев в дела человеческие — чаще всего в целях мести — занимает видное место в «Истории». Примеров более чем достаточно. Так, сразу же (!) после только что цитированного пассажа следует длинный, великолепный рассказ о том, как спартанцам пришлось искупать гнев Талфибия. Контраст между геродотовским изложением схожих событий в Афинах и Спарте слишком поразителен, чтобы быть случайным. Несомненно, в двух соседствующих частях сочинения «отец истории» опирается на разные традиции. В случае со спартанцами это, скорее всего, спартанская традиция (возможно, официальная спартанская). Что же касается афинского случая, полагаем, не будет ошибкой предположить, что данная рационалистическая традиция, обеляющая прежде всего Мильтиада, исходила от Филаидов. Казнь послов (совершенно независимо от того, что это были за послы, от кого и с какими требованиями они пришли) расценивалась как чудовищное нарушение элементарных международно-правовых норм. Любые послы считались лицами неприкосновенными. Конечно, нет никаких оснований ставить под сомнение само их умерщвление: в Афинах конца 490-х гг. до н. э. (канун Марафона!) возбуждение в связи с внутри- и внешнеполитическими проблемами столь возросло, что и не такое было возможно. И, наверное, не было афинянина, более настроенного против персов, чем Мильтиад. Так что версия Павсания, подчеркивающая его инициативы, выглядит вполне аутентично. Но, когда страсти позже улеглись, этот факт стал, мягко говоря, неудобен для рода Мильтиада. Слишком уж он вредил его посмертной славной репутации, а эта репутация, в формирование которой особенно большой вклад внес его сын Кимон, достигла своего пика в период раннего визита (или визитов) Геродота в Афины. Порой не менее важно, что пропускает автор, нежели то, что он сообщает. Второй факт, отсутствующий у Геродота, — это так назы- 46 Приведем в качестве примера лишь несколько относительно недавних работ: Lachenaud G. Mythologies, religion et philosophie de l’histoire dans Herodote. Lille, 1978; Shimron B. Politics and Belief in Herodotus. Stuttgart, 1989; Mikalson J. D. Religion in Herodotus // Brill’s Companion to Herodotus. Leiden, 2002. P. 187—198; Idem. Herodotus and Religion in the Persian Wars. Chapel Hill, 2003; Funke P. Herodotus and the Major Sanctuaries of the Greek World // The World of Herodotus. Nicosia, 2004. P. 159—167. ваемая псефисма Мильтиада, принятая афинской экклесией опять же по его предложению. Псефисма неоднократно упоминается другими источниками как пример смелой, патриотичной позиции (Demosth. XIX. 303; Arist. Rhet. 1411а10; Paus. VII. 15. 7; cp. Paus. X. 20. 2). Насколько можно судить, постановление предполагало максимальный призыв гоплитов в ополчение, включая даже стариков, вышедших из призывного возраста. Более того, предусматривалось освобождение некоторого количества рабов, дабы сделать их воинами. И какие-то рабы действительно сражались при Марафоне в афинских рядах — впервые в истории Эллады, как утверждает тот же Павсаний (I. 32. 3). После битвы погибшие из их числа были погребены не там же, где павшие граждане, а в отдельной могиле, вместе с платейцами47 (последние находились в зависимости от Афин). Следовательно, информация об освобождении части рабов вполне достоверна. Наиболее вероятно и то, что инициатором выступил Мильтиад. А у Геродота ни о чем из этого — ни слова. И ясно почему: в классической Греции не было более одиозной и пугающей меры, чем освобождение рабов. Эта мера обычно считалась (и с полным основанием) как принадлежащая к репертуару тиранов. Мильтиад же был тираном (правда, в прошлом). И для авторов, желавших подчеркнуть это, упоминание об освобождении рабов оказывалось весьма подходящим. Но Геродот-то никоим образом не был намерен подчеркивать это тираническое прошлое своего героя, — напротив, затушевывал его. Уточним: не сам Геродот, а его информаторы из Филаидов. Потому-то псефисма в «Истории» и не фигурирует. Возвращаясь к тексту «Истории», встречаем продолжение рассказа о Марафоне. Битва предстает очередным примеров проявленного Мильтиадом хитроумия (pfjTL?), принесшего афинянам полную победу. Затем следует известный экскурс о мнимой измене Алкмеонидов, а сразу после этого отступления (запомним на будущее) Мильтиад появляется вновь. Это — последний геродотовский пассаж, связанный с ним (VI. 132—140). «Хотя Мильтиад и прежде был в почете у афинян, — говорит историк, — теперь же, после поражения персов при Марафоне, приобрел еще больше влияния». В следующем году он возглавил морскую экспедицию на Кикладские острова. Поводом было то, что они помогали персам, но реальной целью похода было, похоже, элементарное ограбление островитян, что не особенно-то и скрывали. Также вполне вероятно, что у Мильтиада в связи с экспедицией были и свои личные 47 Badian Е. From Plataea to Potidaea: Studies in the History and Historiography of the Pentecontaetia. Baltimore; L., 1993. P. 117. цели: казалось не слишком сложным захватить какой-нибудь остров и сделать его своим новым владением взамен утраченного Херсонеса. Тиранические амбиции вряд ли могли быть чужды человеку, который уже побывал тираном48. Однако поход оказался неудачным. Единственный его эпизод, детально описанный Геродотом, — осада афинским стратегом Пароса49. Тенденциозность изложения в этом месте весьма усложнена, поскольку контаминированы различные традиции. Из последних в целом преобладает паросская, явно враждебная Мильтиаду. Далее идет весьма короткий рассказ о втором суде над Мильтиадом. Главным обвинителем эксплицитно назван Ксантипп, а инкриминированное деяние обозначено как «обман афинян». Историк говорит, что Мильтиада судила сама экклесия (заметим, очень редкий случай!), а сам он не мог даже говорить в свою защиту из-за тяжелой травмы, полученной во время паросской кампании. Он лежал на ложе, а за него выступали друзья. Характерно, что они не пытались доказать неправоту обвинения, а вместо того вспоминали о его предыдущих подвигах, таких, как марафонская победа и захват Лемноса. Обвинитель настаивал на смертной казни, но суд постановил иначе. Приговор оставил Мильтиада в живых, но обязал его заплатить штраф в 50 талантов50. Это огромная сумма — столько денег вряд ли было у какого-нибудь афинского гражданина. По сути, наложение подобного штрафа было чем-то вроде «гражданской смерти» для осужденного. Но Мильтиад вскоре умер от своей травмы, а штраф был заплачен его сыном Кимоном. Весь приведенный пассаж окрашен в тона печали. Образ Мильтиада почти идеальный: прославленный лидер, оказавшийся в немилости у неблагодарного народа... Это один из самых ранних эпизодов сложившейся в дальнейшем устойчивой традиции обвинять афинян 48 Vanotti G. Op. cit. Р. 22. 49 Рассмотрение эпизода см.: Link S. Das Paros-Abenteur des Miltiades (Hdt. 6, 132—136) // Klio. 2000. Bd. 82. P. 40—53. 50 Убедительную реконструкцию хода процесса см.: Carawan Е. М. Op. cit. Р. 194 ff. Согласно желанию обвинителя иск должен был иметь форму eiaayyeXia ттробыа'ш?, а дело, связанное с изменой, неизбежно влекло смертную казнь, если подсудимый признавался виновным. Но в ходе процесса сторонникам Мильтиада удалось несколько улучшить ситуацию: тип иска был сменен на ттро(ЗоХт| по обвинению в «обмане народа». Поэтому Мильтиад, хоть и был признан виновным, но не приговорен к смерти. Об исангелии как форме процесса Мильтиада см. также: Hansen М. Н. Eisangelia: The Sovereignty of the People’s Court in Athens in the Fourth Century В. C. and the Impeachment of Generals and Politicians. Odense, 1975. P. 69; Кудрявцева T. В. Народный суд в демократических Афинах. СПб., 2008. С. 284. в зависти и мстительности к своим великим людям51. Не приходится сомневаться в том, что источник рассказанной истории — круг Ки- мона. Этот последний экскурс о Мильтиаде завершается описанием его операции на Лемносе. Событие не поддается точной датировке, но оно явно имело место в период правления Мильтиада на Херсонесе. Захват им острова — для Геродота очередное проявление свойственного полководцу хитроумия (pfjTis1): он воспользовался старинной легендой, чтобы заставить пеласгов, бывших обитателей острова, покинуть его. О Кимоне Младшем, сыне Мильтиада, выдающемся полководце и политике времен молодости Геродота, в «Истории» почти нет сведений. И это вполне естественно, поскольку пик деятельности Кимона падает уже на годы, оставшиеся вне хронологических рамок геро- дотовского труда (он доведен, как известно, до 479—478 гг. до н. э.). Строго говоря, весьма вероятно, что Геродот не закончил свое сочинение, а если бы продолжил его, то довел бы до 449 г. до н. э.; в таком случае Кимон обязательно стал бы тоже одним из героев «Истории». Но рассматривать здесь проблему о степени завершенности интересующего нас произведения было бы совершенно неуместно. В любом случае, Кимон начал свою карьеру влиятельного лидера как раз в 478 г. до н. э.52, причем буквально в следующий момент после того, на котором прекращается геродотовское повествование. И, в принципе, он вообще не должен бы был появиться в «Истории». Однако появляется, даже дважды. Первый случай выше уже упоминался: Кимон заплатил штраф за покойного отца (Herod. VI. 136). Геродот не разъясняет, как молодой человек сумел это сделать. Только из других источников мы узнаём, что ему удалось это после того, как его сестра Эльпиника была выдана за Каллия, богатейшего из афинян (Nep. Cim. 1; Plut. Cim. 4; Athen. XIII. 589d). Каллий, чье состояние оценивалось в 200 талантов (Lys. XIX. 48), был одним из тех крайне немногих афинских граждан, которые могли отдать 50 в полисную казну, дабы помочь Кимону. Ведь до уплаты отцовского штрафа тот считался государственным должником и соответственно лишался части политических прав. Опять же филаидская традиция, которой пользовался Геродот, позаботилась о том, чтобы не афишировать подобные детали. Подчеркивается только сам факт, что с долгом Кимон рассчитался, а это, естественно, шло ему в «плюс». 51 См. об этой традиции: Knox R. A. ‘So Mischievous a Beaste’? The Athenian Demos and its Treatment of its Politicians // G&R. 1985. Vol. 32. P. 132—161. 52 Хотя известностью среди сограждан он пользовался уже в 480-х гг. до н. э., судя по его весьма частым упоминаниям на остраконах. Второе упоминание Геродотом Кимона (VII. 107) встречаем в довольно неожиданном контексте — в связи с осадой и взятием этим полководцем Эйона во Фракии (событие датируется 477 г. до н. э.53). Отнюдь не ясно, для чего бы вообще было включать в «Историю» этот коротенький эпизод, — разве что для того, чтобы лишний раз упомянуть о Кимоне. Кстати, в геродотовском рассказе есть нюансы, которые, кажется, исходят от очевидца. Не мог ли быть источником Геродота в данном случае сам Кимон?54 С другой стороны, «отец истории» не упоминает Кимона в контексте, где тот не только мог, но и должен был быть назван. Кимон входил в состав афинского посольства в Спарту в 479 г. до н. э. Именно это посольство повело к решительному выступлению спартанцев против Мардония и к Платейской битве. Само событие — вполне в хронологических рамках труда. Собственно, Геродот говорит об этом афинском посольстве, о ведшихся им переговорах в Спарте. Более того, говорит достаточно подробно (IX. 7—11), но имен послов не называет. Узнаём мы эти имена только из Плутарха (Aristid. 10), причем последний ссылается на в высшей степени авторитетный текст — саму афинскую псефисму о посольстве. Внес псефисму Аристид. В качестве послов в документе фигурируют Кимон, Ксантипп и Миронид. Сам подобный состав посольства отразил создание примерно в это время (скорее всего, по инициативе того же Аристида) политического альянса, направленного против Фемистокла. В этом союзе объединились Алкмеониды и Филаиды, и эта связь, по обычаю, была закреплена брачными узами, посредством женитьбы Кимона на Исодике из рода Алкмеонидов55. Коалиция не отличалась особой прочностью, поскольку основывалась исключительно на «негативном консенсусе». Вскоре после изгнания Фемистокла соперничество между двумя знатными родами возобновилось: Кимон и Перикл, сын Ксантиппа, стали главными соперниками в афинской политической жизни. Именно эта ситуация и отразилась в труде Геродота. В подобных условиях Филаиды не были, конечно, заинтересованы в напоминаниях об их 53 Badian Е. Op. cit. Р. 99 f. 54 Известно, что Кимон любил рассказывать друзьям о своих приключениях на войне. Один такой случай зафиксирован Ионом Хиосским (FGrHist. 392. F13), лично общавшимся с Кимоном. См.: Badian Е. Op. cit. Р. 211. 55 Об альянсе, его матримониальной составляющей, а также датировке см.: Hignett С. A History of the Athenian Constitution to the end of the Fifth Century В. C. Oxf., 1952. P. 396; Bowra С. M. Periclean Athens. N. Y., 1971. P. 23; Davies J. K. Op. cit. P. 305; Bicknell P. J. Studies in Athenian Politics and Genealogy. Wiesbaden, 1972. P. 89—95; Littman R. J. Kinship and Politics in Athens 600—400 В. C. N. Y., 1990. P. 190. имевшем место в прошлом временном сближении с Алкмеонидами. И особенно смущал тот факт, что Кимону пришлось быть в одном посольстве с человеком, который несколькими годами раньше был обвинителем его отца на суде56. Отсюда — и умолчание Геродота о личностях послов. В «Истории» появляются еще несколько лиц, также принадлежавших к роду Филаида, хотя и не к той же его семье, что Мильтиад и Ки- мон. Особенно заметен Гиппоклид, сын Тисандра. Об этом политике известно (Marcellin. Vita Thuc. 3), что он был в Афинах эпонимным архонтом и именно в его архонтство были учреждены Великие Пана- финеи. Датируется это архонтство 566/565 г. до н. э.57, но Геродотом оно не упомянуто. Историк описывает лишь событие, имевшее место несколькими годами ранее, в 571 г. до н. э. Речь идет об участии Гип- поклида в состязании, которое Клисфен, тиран сикионский, устроил для женихов своей дочери Агаристы58. Геродот специально отмечает, что прибыло много претендентов из разных городов, но только из Афин — сразу двое: Гиппоклид и Алкмеонид Мегакл. Весь рассказ (Herod. VI. 126—130) представляет собой типичную геродотовскую новеллу, имеющую мало отношения к исторической истине. Но нас здесь интересуют не факты, а характеристики. Гиппоклид характеризуется как «самый богатый и красивый человек в Афинах», а его главный соперник Мегакл для Геродота просто «сын Алкмеона, который посетил Креза» (сам визит к лидийскому царю описывался им в юмористических тонах чуть выше). Затем Геродот заявляет, что сикионскому тирану больше всех понравился именно Гиппоклид, по причине его доблести (dv8paya0ir|), а также из-за своего родства с Кипселидами, тиранами Коринфа59. 56 Ситуация с составом посольства в некотором отношении напоминает ту, которая сложилась с составом афинского командования Сицилийской экспедицией 415 г. до н. э. (Алкивиад, Никий и Ламах). Как там, так и тут три члена с совпадающими характеристиками: молодой и энергичный Кимон, опытный Ксантипп и некий Миронид, на которого падала роль «буфера» между двумя остальными послами, отношения между которыми отнюдь не напоминали дружбу. 57 Develin R. Athenian Officials 684—321 В. С. Cambridge, 1989. Р. 41. 5li Alexander J.W. The Marriage of Megacles // Classical Journal. 1959. Vol. 55. P. 129—134; Gernet L. Anthropologie de la Grece antique. P, 1968. P. 344—359; Stahl M. Aristokraten und Tyrannen im archaischen Athen. Stuttgart, 1987. S. 50—51. 59 Эти родственные отношения между Кипселидами и Филаидами подтверждаются также ономастическим материалом: отцом Мильтиада Старшего был некий Кипсел, эпонимный архонт 597/596 г. до н. э., см. эпиграфический фрагмент афинского списка архонтов: Bradeen D. The Fifth-Century Archon List // Hesperia. Но в последний день состязания решение было принято не в пользу Гиппоклида — просто потому, что поведение его на заключительном пиру оказалось чрезмерно экстравагантным: молодой человек исполнил на столе весьма фривольный танец. «О, сын Тисандра, ты, право, проплясал свою свадьбу!» — воскликнул, согласно «отцу истории», возмущенный Клисфен. Но легкомысленный юноша ответил: «Что за дело до этого Гиппоклиду!» Эти слова стали поговоркой, добавляет Геродот. Итак, в изображении Гиппоклида мы встречаем вновь одну из главных черт, которые Геродот подчеркивает в его сородичах, — благородство, соединенное с душевной простотой. Ради того, чтобы вволю «повалять дурака», афинянин отказывается от брака, крайне выгодного во всех отношениях, — и это при том, что он был кандидатом- фаворитом, потенциальным победителем. Не так поступает Мегакл: он принимает дар тирана, по сути, отвергнутый другим. В «Истории» есть еще один представитель Филаидов, но на основании рассказа Геродота невозможно даже догадаться, что он принадлежит к этому роду. Имеем в виду скандально известного Исагора, сына Тисандра, — вначале крупного политика60 и главного противника Алкмеонида Клисфена в борьбе группировок после свержения афинской тирании, а затем «врага народа» и государственного преступника, попытавшего совершить государственный переворот при помощи спартанского царя Клеомена I, но потерпевшего неудачу. Рассказ об этой борьбе и перевороте прекрасно известен Геродоту, и он передает его в подробностях (V. 66—73), но нигде не упоминает о происхождении Исагора из Филаидов. Более того, он прямо говорит об Исагоре: «Предков его я не могу назвать; его родичи, впрочем, приносят жертвы Зевсу Карийскому». Это — единственное у Геродота сообщение о родовой принадлежности Исагора, и оно скорее запутывает, нежели проясняет что-либо; да еще появляется странное упоминание о «Зевсе Карийском», озадачивавшее многих исследователей. 1964. Vol. 32. Р. 187—208. Практически невозможно, чтобы совпадение имен между основателем династии коринфских тиранов и афинским аристократом было чистой случайностью. Оно явно демонстрирует какие-то матримониальные связи. О Геродоте и Кипселидах см.: Cataudella М. R. Erodoto е la cronologia dei Cipselidi // Maia. 1964. Vol. 16. P. 204—225.. 60 Он ЯВЛЯЛСЯ ЭПОНИМНЫМ архонтом 508/507 г. до и. э., вопреки сомнениям, высказываемым в: McCargar D. J. Isagoras, Son of Teisandros, and Isagoras, Eponymous Archon of 508/7: A Case of Mistaken Identity // Phoenix. 1974. Vol. 28. P.275—281. И всё же Исагор действительно был Филаидом, как убедительно показал П. Бикнелл61. Имя его отца в полной мере принадлежит к оно- мастикону этого рода; Исагор, очевидно, являлся членом семьи Гип- поклида (возможно, его внуком). Весьма интересно, что в «Афинской политии» Аристотеля (20. 1) Исагор назван фьХо? ТШУ Tupdvvojv — другом или родственников тиранов. Каких тиранов? Афинских Пи- систратидов следует исключить, поскольку Исагор принял активное участие в их свержении. В 510 г. до н. э. он был гостеприимцем Клео- мена I, когда тот осаждал Гиппия на Акрополе, и спартанский царь жил в Исагоровом доме. Но, может быть, вышеприведенный эпитет Исагора — не более чем пропагандистский штамп, придуманный позже, когда подлинные события уже забылись? В принципе, это возможно; однако необходимо заметить, что Филаид Исагор действительно был родственником тиранов, но только других тиранов — Филаидов, правивших на Херсонесе; их представитель Мильтиад Младший еще находился у власти во время архонтства Исагора. Последнему этот факт вполне могли припоминать в 508/507 г. до н. э. После путча Исагора было просто опасно ассоциироваться с ним в глазах общественного мнения. Возможно, положение стало столь серьезным не сразу: один из афинских остраконов показывает, что в начале V в. до н. э. в Афинах жил и действовал некий Тисандр, сын Исагора62. Безусловно, это сын именно интересующего нас Исагора, и любопытно, что он не разделил судьбу отца и не подвергся никаким репрессиям. Похоже, причина — «кротость» (тгра6тг|9) афинского демоса в первые годы демократии, та «кротость», о которой говорит Аристотель (Ath. pol. 22. 4) и благодаря которой даже некоторые члены рода Писистратидов могли остаться в Афинах. Только после Марафона народ «осмелел» (Ibid. 22. 3), и тогда тем афинским аристократам, у которых имелись компрометирующие связи, пришлось озаботиться их «выкорчевкой». Ко времени Геродота эта задача была в целом выполнена. Легко представить, как информаторы «отца истории» из рода Филаидов отвечали на его вопрос о родовой принадлежности Исагора. «Ах, не знаем, — он был, конечно, знатен, а если говорить точно... Не знаем. Как-то связан с Зевсом Карийским». Что 61 Bicknell Р. J. Studies... Р. 84—88. Впрочем, совершенно не обязательно считать, что загадочный «-сагор» (Стесагор? Исагор?), упоминаемый Непотом (Milt. 7) в качестве защитника Мильтиада Младшего на суде, идентичен Исагору — архонту 508/507 г. до н. э., как считал Хэммонд: Hammond N. G. L. Op. cit. 129. Подобное лицо в качестве защитника только сильно повредило бы Мильтиаду. 62 Phillips D. J. Observations on some Ostraka from the Athenian Agora // ZPE. 1990. Bd. 83. S. 123 ff. оставалось делать нашему честному историку, как не «передавать то, что рассказывают» (Xeyeiv та Xeyo|ieva), в соответствии со своим базовым принципом (VII. 152)? Итак, в «Истории» Геродота, как мы видели, есть «филаидские» пассажи (IV. 137—138; VI. 34—41; VI. 103—104; VI. 109—110; VI. 132—140; VII. 107), так же как и пассажи «алкмеонидские» (I. 59—64; V. 62—73; VI. 121—131). «Филаидские» пассажи в своей совокупности образуют нечто вроде системы. В них создается целостный образ знатного рода, обладающего отличительными чертами, которые свойственны почти всем его представителям (Мильтиаду Старшему, Кимону Старшему, Гиппоклиду). Эти черты — великодушие, прямота, открытость, граничащая с чрезмерной простотой. Лишь Мильтиад Младший в ряде отношений выступает исключением: от своего первого появления в «эпизоде с мостом» до последнего упоминания о нем в экскурсе о Лемносе он отнюдь не прост и не прям; он человек, которому свойственна ртуть?. Между своим отцом Кимоном «Простаком» (6 КоаХецо?) и своим сыном Кимоном Младшим, который, согласно другим античным авторам63, отличался таким же характером, Мильтиад выглядит в известном смысле чуждой фигурой. Возможно, это объясняется тем фактом, что, рассказывая о марафонском победителе, Геродот опирался не на какую-то одну традицию, а на несколько разных, из которых не все были дружественны по отношению к Мильтиаду. Что же касается остальных Филаидов в «Истории», они все похожи (во всяком случае, таково впечатление, от которого трудно избавиться») на двойников современника Геродота — Кимона Младшего, который был «и груб, и прост, но в подвигах велик», как говорит Плутарх (Cim. 4). Этому не приходится удивляться: именно во времена Кимона и вряд ли без его личного воздействия филаидская историческая традиция вполне оформилась и была воспринята Геродотом (через Ферекида или каким-либо иным путем). Филаиды стали, так сказать, «родом Кимонов». Повлияла ли филаидская (кимоновская) традиция на Геродота также в изложении других событий афинской истории, не связанных напрямую с Филаидами? Хорошо известно, что образ Фемистокла в «Истории» нарисован отнюдь не самыми светлыми красками64. Автор 63 См. в особенности: Plut. Cim. 4. 64 Об образе Фемистокла у Геродота см.: Evans J. A. S. Herodotus, Explorer of the Past: Three Essays. Princeton, 1991. P. 75 ff.; Blosel W. The Herodotean Picture of Themistocles: A Mirror of Fifth-century Athens // The Historian’s Craft in the Age of Herodotus. Oxford, 2001. P. 179—197. труда, конечно, не может совершенно ниспровергнуть Фемистокла с пьедестала великого человека, но он делает для этого всё, что в его силах. Подобный подход особенно ясно виден при сравнении изображения Фемистокла Геродотом и панегирика тому же политику, написанного Фукидидом (I. 138. 2—3). Если «отец истории» может сказать что-нибудь дурное о Фемистокле — он обязательно говорит, и говорит, похоже, с удовольствием. И наоборот: если он может умолчать о каком-нибудь добром поступке Фемистокла — он и умалчивает. Так, у Геродота мы не встретим ни слова о деятельности Фемистокла в 490-е гг. до н. э., и из-за этого всё изображение политической ситуации тех дней оказывается сильно искаженным. Ведь Фемистокл стал в 493^492 г. до н. э. эпонимным архонтом Афин65 и в период своего архонтства начал строить порт в Пирее — это было первым шагом его знаменитой морской программы. Однако для Геродота всё это не интересно и даже как бы не существует. Когда Фемистокл впервые появляется на страницах «Истории», он характеризуется как человек, только недавно выдвинувшийся в ряды ведущих политиков (avf]p ёд ттр(6то1? уесосттТ ттаркпу), что очевидным образом неверно. Интересно, что в целом в труде Геродота Фемистоклу систематически отказывается в том самом хитроумии ([ifjTLs*), которое другие античные авторы считали его главным, принципиальным качеством и которое, как мы видели, в «Истории» связано с другим персонажем — Мильтиадом. Фемистокл настаивает на том, чтобы дать персам морское сражение при Артемисии, не по продуманным стратегическим соображениям, а просто потому, что он подкуплен эвбейцами (Herod. VIII. 4—5). Он оставляет на прибрежных скалах надпись, призывающую греков, что были в войске Ксеркса, изменить царю (VIII. 22), но эта уловка не приносит никакого толка (VIII. 85). Опять же, историческое решение биться с персами при Салами- не не было, согласно Геродоту, идеей самого Фемистокла. Ему посоветовал это его друг Мнесифил66, а затем Фемистокл пошел к главнокомандующему Еврибиаду и изложил ему данный план как собственный (VIII. 57—58). В описании самой битвы роль Фемистокла преуменьшается: по ходу всего рассказа он упомянут только один раз, 65 Wade-Gery Н. I Op. cit. Р. 171—179; Fornara Ch. W Themistocles’ Archonship // Historia. 1971. Bd. 20. S. 534—540. 66 О Мнесифиле см.: Frost F. J. Themistokles and Mnesiphilus 11 Historia. 1971. Bd. 20. S. 20—25. Этой малоизвестной личности иногда даже отказывали в реальном существовании, однако ныне имя Мнесифила прочитано на нескольких остраконах, что является решающим аргументом в пользу его историчности. да и то лишь в связи с упреком, который сделал ему некий эгинет По- ликрит (VIII. 92). Но вот о чём говорится в подробностях — так это о переписке Фемистокла с Ксерксом. Такая переписка и сама-то по себе выглядела достаточно сомнительно с морально-патриотической точки зрения, а Геродот еще и добавляет, что целью Фемистокла в этом случае было обеспечение себе убежища в Персии, «если его постигнет какая-нибудь беда в Афинах» (VIII. 109). Весь эпизод, о котором здесь идет речь, был особенно нелицеприятным для репутации Фемистокла. На военном совете после Сала- минского сражения он вначале предлагает разрушить Ксерксов мост через Геллеспонт, дабы не дать персам отступить в Азию. Но побеждает мнение Еврибиада: врагу лучше позволить уйти, иначе ситуация для эллинов может стать опасной. Фемистокл тут же меняет точку зрения и передает идею Еврибиада афинянам, причем опять выдает чужой план за собственный. Более того, он советует согражданам восстанавливать дома и обрабатывать земли, разоренные Ксерксом. А эта рекомендация оказывается совсем уж неудачной в свете того, что на следующий год Мардоний вторгся в Аттику и вновь опустошил ее. «Фемистокл же этой речью хотел обмануть афинян, и они послушались его», — утверждает Геродот (VIII. 110). В подобном контексте слова историка: «Ведь и прежде Фемистокла они считали человеком мудрым, а теперь он действительно оказался умным и проницательным советником», — звучат горькой иронией. Ибо геродотовский Фемистокл отнюдь не мудр и даже не хитроумен, как Мильтиад; он просто обманщик. Напрашивается интересная параллель между двумя «эпизодами с мостом». В жизни Фемистокла, как видим, тоже есть такой эпизод, как и в жизни Мильтиада, и трудно удержаться от сопоставления. Грек, внимательно читавший «Историю», мог даже посчитать, что совет Фемистокла разрушить мост — прямое подражание совету Мильтиада. Но насколько же разными людьми оказываются эти двое в похожих ситуациях! И насколько разные последствия повлекло бы претворение в жизнь этих советов (на деле оба, как известно, так и остались нереализованными)! Одно дело — предложить запереть вражескую армию в чужой стране, и совсем иное дело — предложить запереть ее в твоей собственной стране. Последнее, в отличие от первого, никак не может быть признано показателем большого ума. Далее у Геродота следует пассаж о знаменитой жадности Фемистокла (VIII. 111—112): афинский политик вымогает деньги с жителей некоторых эгейских островов, причем «тайно от прочих военачальников». Одним словом, информация о Фемистокле получена «отцом истории» почти всюду из традиции, резко негативной по отношению к этому герою. Фактически Фемистокл постоянно противопоставляется Филаидам — и сравнение оказывается не в его пользу. Геродотовский Фемистокл, в одном из своих писем Ксерксу представляющийся как «самый доблестный и мудрый (арюто? ка1 аофсбтато?) человек среди союзников (членов Эллинского союза. — И. С.)» (Herod. VIII. 110), именно этими-то качествами не обладает: он не доблестен и не мудр. Нет в нем ни благородной прямоты большинства политиков-Филаи- дов, ни даже хитроумия Мильтиада Младшего. Есть же в нем лишь склонность к лжи да похвальбе. Лишь однажды у Геродота случайно проступает совершенно другой облик Фемистокла (VIII. 123—125). Это рассказ о трех взаимосвязанных эпизодах. Первый — голосование эллинских полководцев о том, кто из них оказался лучшим в кампании 480 г. до н. э.: «Каждый из них положил камешки себе, считая себя самым доблестным. Вторую же награду большинство присудило Фемистоклу. Итак, каждый военачальник получил по одному голосу, Фемистокл же далеко превзошел всех по числу голосов, поданных за вторую награду». Геродот считает, что причиной подобного голосования была зависть (ф0оуо?) к Фемистоклу, поскольку реально-то лучшим был именно он. «Впрочем, — продолжает историк, — слава Фемистокла как мужа, безусловно умнейшего из эллинов, прогремела по всей Элладе». Сразу после этого Фемистокл отправился в Спарту, «чтобы получить там почести». Там ему был вручен венок из оливковых ветвей в «награду за мудрость и проницательность (стоф1т|9 8е кой 8e?ioTT|- то?)», да и в целом он был почтен спартанцами так, как никто до него. Третий и последний эпизод, упоминаемый в данном пассаже, — спор Фемистокла с неким Тимодемом. По ходу спора Фемистокл использует действительно тонкий и остроумный аргумент. Во всем этом экскурсе он предстает фигурой более неоднозначной, чем в остальных. Демонстрируются также и его достоинства, а не только пороки (хотя находится место и для пороков — тщеславия, хвастовства). Здесь и только здесь у Геродота образ Фемистокла сравнительно близок к реальному. Уж не потому ли это, что тут описываются экстраординарные почести, оказанные Фемистоклу в Спарте? Филаиды традиционно были друзьями лакедемонян. Подведем итог в связи с Фемистокл ом: представляется вероятным, что представление о нем, воспринятое Геродотом, сложилось в рамках филаидекой традиции. Безусловно, такое решение проблемы — не единственно возможное. Не исключено и влияние Алкмео- нидов, поскольку последние были врагами Фемистокла не в меньшей степени, чем Филаиды. Но тут уместно рассмотреть, какой образ самих Алкмеонидов создает Геродот, и попытаться проверить, как этот образ соотносится со взглядами Филаидов. Особенно интересен в данной связи пассаж (Herod. VI. 121 sqq.), в котором, как считается, историк выступает «адвокатом» Алкмеонидов. Уже было продемонстрировано, что в этой «апологии» нет никакой сознательно проводимой тенденциозности в пользу Алкмеонидов67. Более того, высказывалось и противоположное мнение: «апология Алкмеонидов» у Геродота — вообще не апология, а пародия на такие апологии, полная иронии68. «Отец истории» говорит о благородном происхождении Алкмеонидов — а сразу после этого добавляет смешную (и, конечно, выдуманную!69) историю о том, как Алкмеон разбогател, посетив двор Креза и поведя себя там отнюдь не самым благородным образом (сравнение рассказа о Крезе и Алкмеоне с рассказом о Крезе и Мильтиаде — не в пользу представителя рода Алкмеонидов). Геродот называет Алкмеонидов главными противниками тиранов (|iiaoTupavvoi) в Афинах — и тут же приводит очередную смешную историю, о том, как сын Алкмеона Мегакл сватался к дочери сикионского тирана. Противоречия совершенно очевидны; они никак не могли укрыться ни от автора, ни от читателей. В самом рассказе о сватовстве, как мы уже видели, Мегакл оказывается только вторым по достоинству среди претендентов, а первым — Филаид Гиппоклид. Гиппоклид в конечном счете проигрывает, но автор подчеркивает: он проиграл не потому, что оказался хуже конкурента, а только потому, что вел себя слишком вольно, а Мегакл был более послушен. Послушание же никаким образом не входило в число качеств, ценимых эллинскими аристократами. Особенно интересно внимательное прочтение завершающей части геродотовской «апологии» (или псевдо-апологии) Алкмеонидов (VI. 131). «От брака же Мегакла с Агаристой родился Клисфен, который ввел филы и установил демократию в Афинах. Назван он был по имени деда по матери, тирана Сикионского. Так вот, этот Клисфен и Гиппократ были родными сыновьями Мегакла. А у Гиппократа был сын — другой Мегакл и дочь — другая Агариста (названная по Ага- ристе, дочери Клисфена [Сикионского. — И. С.]). Она вышла замуж за Ксантиппа, сына Арифрона. Когда Агариста ожидала ребенка, то имела видение во сне: ей представилось, что она родит льва. Несколько дней спустя она произвела на свет Перикла». 67 Например: Develin R. Herodotos... 68 Hart J. Op. cit. P. 12 f. 69 Когда Крез вступил на престол в 560 г. до и. э., Алкмеона уже не было в живых. Этот небольшой отрывок полон ценной информации. Геродот освещает некоторые подробности из прошлого Алкмеонидов — и подробности эти таковы, что Алкмеониды, в частности, тот же Перикл, охотно забыли бы их. Во-первых, подчеркиваются семейные связи Клисфена Афинского и Клисфена Сикионского. Кстати, Геродот делает это и ранее в своем труде (V. 67): реформу фил «Клисфен (Афинский. — И. С.), мне думается, произвел, подражая своему деду с материнской стороны, тирану Сикиона». Во времена Геродота, когда само слово «тирания» стало одиозным, было, мягко говоря, не слишком деликатно указывать на чьи-либо связи с тиранами; а в случае с Клисфеном, имевшим репутацию «отца демократии», стойкого и потомственного борца с тиранией, такое указание должно было выглядеть просто-таки скандально. Далее упоминается Алкмеонид Гиппократ, брат Клисфена. Казалось бы, незначительная подробность — но и тут есть свои «подводные камни». Имя Гиппократа — не алкмеонидское, оно принадлежало к ономастическому фонду Писистратидов. Отца самого Писистрата звали Гиппократом. Есть интересная, весьма вероятная гипотеза, согласно которой Мегакл назвал одного из своих сыновей именно в честь того самого Гиппократа70 и это имело место в 550-х гг. до н. э., в период временного союза между Алкмеонидами и Писистратидами. У Мегакла и Агаристы были, помимо Клисфена и Гиппократа, также другие сыновья, но Геродот о них ничего не говорит. Ему интересны только эти двое: ведь само упоминание их имен заставляло вспомнить читателей о связях Алкмеонидов с тиранией. А затем идет родословная Перикла. Был ли Геродот в числе его друзей? Если это так, то в данном случае он поступил не так, как подобало бы другу. Периклу меньше всего были нужны напоминания о его семейных связях с «оскверненным» родом Алкмеонидов. Он рад бы был избавиться от подобного «наследия» и делал для этого всё. Еще с молодости его попрекали фамильным сходством с Писистратом71, и ясно, что подобные упреки воспринимались им болезненно (Plut. Pericl. 7). И вот теперь родство между двумя афинянами подчеркивается Геродотом. Перикл позиционировал себя как чисто публичную фигуру, стремился отказаться от любых личных отношений (Plut. 1ос. 70 Raubitschek А. Е. Dedications from the Athenian Akropolis. Cambridge Mass., 1949. P. 338 ff. 71 Писистрат и Перикл действительно состояли в родстве см.: BicknellР. J. Athenian Politics and Genealogy: Some Pendants 11 Historia. 1974. Bd. 23. S. 146—163. cit.), даже развелся с женой, которая, происходя из Алкмеонидов, являлась его родственницей72; а теперь его личные связи акцентируются Геродотом. Перикл провел закон, фактически запрещавший афинянам жениться на иноземках, поскольку дети от таких смешанных браков отныне теряли гражданские права; а теперь, опять же, в «Истории» каждый мог прочесть, что Перикл имеет смешанное, а не чисто афинское происхождение. Наконец, обратимся к знаменитому эпизоду со сном Агаристы. На первый взгляд, рождение льва может восприниматься в позитивном свете, как символ благородства и славы: для нас лев прежде всего животное царственное, геральдическое. Так было и в некоторых древних государствах — но отнюдь не в Афинах! Более того, в этом полисе с его развитой демократией царственная символика была, мягко скажем, не самой приемлемой вещью, неизбежно порождала проблемы. Дж. Харт совершенно прав, настаивая на двойственной природе образа льва73, связанного не только с храбростью, но и с хищническим насилием. Точное значение сна Агаристы не ясно из геродотовского текста. Возможно, что историк сознательно ввел эту двусмысленность. Как бы то ни было, львиная символика подразумевала некую скрытую угрозу. «Не надо львенка в городе воспитывать», — говорит Эсхил в «Лягушках» Аристофана (Aristoph. Ran. 1431), причем имеется в виду не кто иной, как Алкивиад — родственник и подопечный Перикла. Интересным и странным выглядит суждение Цицерона в трактате «О дивинации (I. 121): et, si mulier leonem peperisse visa esset, fore ut ab exteris gentibus vinceretur ea res publica, in qua id contigisset — «Если женщине приснилось, что она родила льва, то государство, в котором это произошло, будет покорено внешними племенами». Цицероновские толкования сновидений взяты через посредство Хрисиппа и Антипатра из сонника Антифонта (Ibid. 1.39). Этот Антифонт — автор V в. до н. э., и есть веские основания отождествлять его с Антифонтом — оратором и софистом, видным участником афинской интеллектуальной и политической жизни, лидером переворота «Четырехсот» (411 г. до н. э.)74. В таком случае данное толкование перестает казаться странным и становится осмысленным. На самом деле, Антифонт был младшим 72 Об этой стороне политического поведения Перикла см.: Humphreys S. С. The Family, Women and Dead: Comparative Studies. L., 1983. P. 24. 73 Hart J. Op. cit. P. 13. 74 О тождестве нескольких носителей имени Антифонт и единстве этой личности см. убедительные аргументы в: Gagarin М. The Ancient Tradition on the Identity of Antiphon // GRBS. 1990. Vol. 31. R 27—44. современником Перикла и, несомненно, читал Геродота. Он застал еще и значительную часть Пелопоннесской войны, вплоть до катастрофически закончившейся Сицилийской экспедиции. После провала последней конечное поражение Афин казалось неминуемым. Было самое время вспомнить об образе льва у Геродота. Перикл стоял у истоков Пелопоннесской войны, — собственно, его обвиняли в ее развязывании, равно как и в афинской эпидемии 420-х гг. до н. э., серьезно ослабившей полис. Трудно сказать, держал ли в уме Геродот все указанные импликации, но исключать этого нельзя. Историк совершенно точно был еще жив в первые годы войны. А может быть, и не только в первые: достаточно серьезные аргументы приводились в пользу публикации его труда около 414 г. до н. э.75 Можно только гадать, кто первым написал о «сне со львом» — Геродот или Антифонт. Последний никоим образом не относился к сторонникам Перикла и его политики. Есть вероятность, что именно он, используя символический образ, показывал ее опасность для государства, а Геродот использовал эту информацию. Итак, чего мы не находим в «Истории»—так это симпатии к Периклу. Вся «апология Алкмеонидов», рассмотренная выше, оказывается пассажем, ни в малейшей мере не защищающим ни Алкмеонидов, ни Перикла (хоть часто ее и воспринимают именно в этом смысле). Еще менее «про-алкмеонидскими» являются другие экскурсы Геродота об этом роде. В них мы встречаем такие фигуры, как Мегакл, который то дружит, то враждует с тираном и к тому же грубо обманывает народ, или как Клисфен, который подкупает дельфийскую пифию в политических целях76, подражает своей реформой фил сикионскому тирану, а также тайно бежит из Афин, страшась спартанца Клеомена (кстати, вот опять два симметричных эпизода: бегство Клисфена из Афин и его последующее возвращение афинянами — бегство Мильтиада с Херсонеса и его последующее возвращение долонками). Вообще бросается в глаза уже то, что такой видный деятель, как Клисфен, великий реформатор и «отец демократии», в труде Геродота выступает каким-то очень расплывчатым персонажем77 (поэтому таковым он и остался для всей последующей традиции). 75 Fornara Ch. W Evidence for the Date of Herodotus’ Publication // JHS. 197. Vol. 91. P. 25—34. 76 «Как говорят афиняне» (Herod. V. 63). Афиняне, которые говорили это Геродоту, уж точно принадлежали не к Алкмеонидам, а к их врагам (скорее всего, опять же к Филаидам). 77 См. к проблеме: Myres J. L. Cleisthenes in Herodotus // Melanges Gustave Glotz. Vol. 2. P., 1932. P. 657—666. В целом эпизоды с Филаидами в «Истории» выглядят куда более живо и выразительно, чем эпизоды с Алкмеонидами. Члены рода Фи- лаидов изображены с большей детальностью, жизненностью и явно с большей симпатией78. Иными словами, родовая традиция Филаи- дов была для Геродота более значимой и повлияла на него в большей степени. Коль скоро уж определять Геродота как историка «алкмео- нидского» или «филаидского» (разумеется, если подобная постановка вопроса вообще может считаться корректной), то верной будет вторая альтернатива. И не удивительно, если учитывать, например, дружбу Геродота с Софоклом79, который отнюдь не относился к числу сторонников Перикла80 (скорее уж к сторонникам Кимона)81, или тот факт, что «отец истории» принял активное участие в основании Фурий в Южной Италии. Этот последний проект, хотя он обычно и ассоциируется с Периклом, на деле первоначально был выдвинут Фукидидом, сыном Мелесия, — лидером группировки Филаидов после Кимона и главным соперником Перикла в 440-е гг. до н. э.; сам же Перикл лишь перехватил и присвоил инициативу Фукидида82. 78 Нам непонятно поэтому, почему Г. Бенгтсон считает Геродота автором, враждебным Филаидам: Bengtson Н. Einzelpersonlichkeit und athenischer Staat zur Zeit des Peisistratos und des Miltiades. Miinchen, 1939. S. 51 f. 79 Egermann F. Herodot — Sophokles. Hohe Arete // Herodot: Eine Auswahl aus derneueren Forschung. Miinchen, 1962. S. 249—255. 80 В 411 г. до н. э. Софокл принял участие в олигархическом перевороте Четырехсот. См.: Jameson М. Н. Sophocles and the Four Hundred // Historia. 1971. Bd. 20. S. 541—568. Сторонника Перикла нельзя представить в подобной роли. 81 Известно, что Кимон благоволил Софоклу в начале карьеры этого драматурга. Проблема «Софокл и Перикл» сама по себе, разумеется, слишком обширна, чтобы можно было ее здесь подробно рассматривать. См.: Macurdy G. Н. References to Thucydides, Son of Melesias, and to Pericles in Sophocles ОТ 863—910 // CIPh. 1942. Vol. 37. P. 307—310; Ehrenberg V. Sophocles and Pericles. Oxf., 1954; Schachermeyr F. Sophokles und die perikleische Politik // Perikles und seine Zeit. Darmstadt, 1979. S. 359—378. 82 См. великолепную статью Г. Уэйд-Гери «Фукидид, сын Мелесия» в: Wade-GeryH. Т. Op. cit. Р. 239—270.
<< | >>
Источник: Суриков И. Е.. Очерки об историописании в классической Греции. 2011

Еще по теме ГЛАВА 14 ГЕРОДОТ И ФИЛАИДЫ1:

  1. ГЛАВА 14 ГЕРОДОТ И ФИЛАИДЫ1
- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историография, источниковедение и методы исторических исследований - Историческая литература - Историческое краеведение - История Австралии - История библиотечного дела - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История мировых цивилизаций - История наук - История науки и техники - История первобытного общества - История религии - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -