История Беотии воспроизведена в источниках недостаточно полно и неравномерно iio отдельным периодам. Главная трудность для исследователя заключается, пожалуй, в том, что в его распоряжении нет нарративных источников, происходящих из самой Беотии. Исключение составляют лишь сочинения Плутарха, который обращался к рассматриваемым событиям четыре столетия спустя. Большинство сведений мы находим у афинских историков (Ксенофо-нт), ораторов (Исократ, Эсхин, Демосфен и др.) или позднейших римских писателей (Диодор Сицилийский, Помпей Трог, Кррнел-ий Непот). Исторический метод этих авторов не всегда совпадал с методом Фукидида, стремившегося отыскать истину, и методом «отца истории» Геродота, записывавшего все, что он видел и слышал. Авторы сочинений, отразивших историю Беотийского союза в IV в. до н. э., испытывали серьезное влияние политических, идеологических мотивов своего времени, они зависели от усилившегося -недоверия одного полиса к другому. Поэтому субъективный момент преобладает почти во всех литературных источниках. Что касается эпиграфических и нумизматических данных, считающихся более надежными и достоверными, то они крайне немногочисленны и отражают далеко не все перипетии политической-жизни. Тем не менее они иногда служат важной точкой опоры в изучении сложной истории бурного IV века до н< э. Наиболее подробная и связная политическая история Эллады первой половины IV в. до н. э. представлена у Ксенофонта в его «Греческой историй». Ha- протяжении многих столетий высказывались довольно противоречивые суждения как о самом историг ке, так и о ценности его трудов. Как отметил в начале нашего века немецкий ученый Т. Гомперц, «прежние времена чтили 'его не в меру, а современность склонна относиться к нему с незаслуженной суровостью» [41, 93], В последнем больше всего- повинны соотечественники Т. Гомперца. Распространившийся в XIX в, «гиперкритицизм» не оставил без внимания и творчество Ксенофонта. Сторонники этотр направления в исторической науке доказывали, что его произведения — всего лишь плоды «досуга отстав- його майора» f 175, 131], а сам он не кто иной, как «дилетант в ге- тевском смысле слова» [41, 83], т. е, человек, который постоянно берется за такие дела, до которых он не дорос. Под влиянием этой школы и советский историк С. Я. Лурье окрестил Ксенофон-' та «Тартареном от философии» [66, VI]. Во всех этих утверждениях явно проглядывает модернизация. Сочинения античного' автора подгоняются под термины и шабло-' ны современности. Наиболее выразительно обозначилась тенденция к этому у английского историка Дж. Бьюри. Он признает за Ксенофонтом только талант бойкого, хотя и поверхностного публициста. «Если бы он жил в наши дни,. — заключает ( Дж: Бьюри, — то он .мог бы быть первоклассным журналистом или памфлетистом» [108, 151]» Таким образом, суждения сводятся к тому, что историком Ксенофонта считать нельзя: В лучшем случае* как выразился Ф. Г. Мищенко, его заслуга состоит в написании мемуаров [68, 163]. Однако в русской историографии такое нигилистическое .отношение к Ксенофонту не превалирует. В. П. Бузескул, замечая все недостатки исторического труда Ксенофонта, не проходит и мимо его большого вклада в греческую историографию. Он писал: «...хотя у него есть умолчания, но до сознательного извращения фактов он не доходит, и раз что-нибудь сообщает, это сообщение более или менее верно; сравнение его известий с известиями дру^ гих источников... оказывается в его пользу; его версии нередко заслуживают предпочтения... его Hellenica является важным источником» [37, 117]. Многие советские учейые развили эту положительную оценку трудов Ксенофонта. С. И. Соболевский отмечал простоту и ясность его стиля, в котором нет риторических прикрас [76, XXIV]. М. Е. Грабарь-Пассек считает, что произведения Ксенофонта «ценны огромным количеством исторических сведений и бытового материала» [42, 125]. В течение многих лет тщательным изучением творчества Ксенофонта занимается Э. Д. Фролов. Он характеризует его как своеобразную натуру, гибкую, восприимчивую, в которой естественно соединялись качества наблюдателя, склонного к рефлексии, и практического деятеля [82, 111]. Но все-таки античный историк, по мнению Э. Д. Фролова, прежде всего талантливый публицист, а не исследователь. Именно, как публицист «он оказывается весьма оригинальной и значительной фигурой, постольку, конечно, поскольку мы признаем, что политическая публицистика оказывает на общественное развитие не меньшее влияние, чем строгая наука или философия» [82, 112]. Существует в- нашей науке и другой взгляд, согласно которому нужно ценить в Ксенофонте крупного историка, а затем уже писателя, публициста и популяризатора философии Сократа [52, 25]. ? ./ В современной западной историографии тоже раздаются голоса в защиту Ксенофонта как историка. Например, американский исследователь Г. Вуд доказывает, что своеобразный жизненный путь, органическое сочетание теоретических знаний, полученных в школе Сократа, и личного военного опыта, возникшее в результате этого единство политических и военных интересов .позволили ему обогатить как военное искусство, так и политическую теорию [178, 33 — 361. Историю интересующего нас периода Ксенофонт излагает в последних трех книгах своего главного труда — «Греческой истории». Причем он «передает ее фрагментарно, рассматривая все основные события через призму спартано-беотийских отношений. Главное обвинение, котррое часто предъявляется Ксенофонту, состоит в том, что он якобы сознательно' умалчивал или изв-ра* щал неугодные ему факты [66, IX]. Подозрения в намеренном искажении фактов можно считать сейчас необоснованными, а причины умалчивания некоторых важных событий остаются темой исследования многих ученых. Утверждается, что Ксенофонт опускал именно те факты, которые были неприемлемы для него как апологета Спарты, ее порядков и интересов. Подробно описывая борьбу между отдельными греческими государствами, он ни разу не сообщает об образовании враждебных Спарте коалиций и союзов. Не находим мы у него и истории создания 2-го Афинского морского союза, возрождения Беотийского союза *и т. п. Особенно много в «Греческой истории» пропусков сведений о внутреннем положении Беотии периода господства там демократических порядков, т. е. в 379 — 362 гг. до н. э., когда во главе Беотийского союза стояли непримиримые враги Спарты — Исмений, Пелопид и Эпаминонд. Выпали из поля зрения Ксенофонта такие детали, как поражение спартанцев от Исмения при Нарике и от Пелопида при Тё- гире. Показательно для ютиля и метода Ксенюфорта и то, что имена Эпаминонда и Пелопида в его произведениях почти не встречаются. Пелопид упомянут лишь однажды, да и то в невыгодном для него свете: в- роли посла, добивающегося помощи у персидского царя. Эпаминонд в первый и последний раз появляется в заключительных главах «Греческой истории», где рассказывается о его гибели. Описание знаменитой битвы при Левктрах у Ксенофонта очень запутано- и остается, пожалуй, самым слабым местом его труда [142, 414]. Будучи сам военным специалистом и имея возможность узнать подробности сражения от его участников, Ксенофонт тем не менее не заметил новой тактики беотийцев, которая, по словам Ф, Энгельса, и обеспечила блестящий успех Эпаминонда [2, 13]. Не сообщает Ксенофонт и о других неприятных для спар'гай- цев фактах: о восстановлении с помощью беотийцев самостоятельности Мессении, объединений аркадцев в один союз и строительстве новой столицы Аркадии — города Мегалополя. Большинство этих умолчаний и пропусков можно объяснить политическими взглядами автора* так как он не мог безразлично отно*- ситься к победам демократов' над спартанцами; и в первую очередь над его кумиром — царем Агесилаем. Однако видеть все причины неполноты его описания тблько в этом, что делает С; Я; Лурье [66, XIV], очевидно» нёльзя; Еще В. П. Бузескул заметил', что пристрастие Ксенофонта не так велико, как кажется с первого взгляда [37, 117]. Хотя многие факты, компрометирующие спартанцев, действительно не Нашли от4 ражения на страницах «Греческой истории», иногда автор все же вынужден говорить и о спартанцах неприятные для негой для них вещи. Например, он приводит речь афинского посла Автокла, в которой содержится резкая критика политики Спарты, высту^ павшей на словах за автономию, а на деле препятствующей ее осуществлению (Ксен., Греч, истор., VI, 7, 3). Захват спартанскими войсками фиванской крепости Кадмеи в 382 г. до н. э. Ксенофонт называет «богопротивным делом», а проспартанскую партию в Фивах рассматривает как кучку олигархов, желающих поставить город в рабскую зависимость от лакедемонян (Там же,* V, 4, 1). Это выражение очень точно характеризует, с одной стороны, политику Спарты, а с другой — цели олигархической партии, убеждавшей народ, что спартанцы — истинные друзья фиванцев. Кое-где у Ксенофонта встречаются и нотки осуждения действий царя Агесилая (Там же, IV, 3, 19; VI, 5, 21). Но глав- . ный источник неудач спартанцев историк видит -не в неумелых действиях царя, а в неблаговолении к нему божества. К чести Ксенофонта нужно отнести и то, что' у него нет злобных нападок на вождей беотийской демократии. По крайней мере внешне он старается писать «без гнева и пристрастия». Но правдивой и полной'истории Греции первой половины IV в. до н. э. его произведение не дает, как не может дать и любое отдельное сочинение античного автора. Ценным дополнением и продолжением «Греческой, истории» Ксенофонта служит «Историческая библиотека» Диодора Сицилийского. Он был очень высокого мнения об историках и предмете их изучения. Приступая к написанию всемирной истории, он повторяет поучения своих предшественников о> том, что из рассказов о чужих делах можно научиться хорошему и избежать плохого. История, по его словам, побуждает к подвигам надеждою на славу и 6eccMepTHqe имя (Диодор, I, !)'. Он называет историю «благодетельницей рода человеческого», «провозвестии*' цей истины» и матерью всей философии {Там же, 2) . Однако на-1 ййсать всеобщую историю, которая бы отвечала этим требованиям, Диодору, очевидно, не хватило таланта. Он не был ни крупным государственным деятелем, чтобы разбираться в тонкостях дипломатической борьбы, ни полководцем, чтобы правильно ос-' ветить военную сторону событий. Чуть ли не' единственной его заслугой стало то, что он был достаточно, хорошо знаком с существующей литературой, подходил к ней целена прав л енио и, отметив некоторые присущие ей недостатки, во всяком случае пытался избежать их при составлении своей «Исторической библиотеки» [78, 71]. Но при всех стараниях его труд явился лишь огромной компиляцией, которая сохранила отрывки из многих не дошедших до нас исторических произведений античности. В науке долгое время считалось, что главным источником для XI-^-XVI книг Диодора, в которых'он'излагает греческую историю 80 — 30-х гг. IV в. до н. э., было произведение Эфора. Это утверждение исходило от немецкого исследователя прошлого века Фольйвардзена, одного из основоположников теории «единого источника». При более тщательном изучении стали находить у Диодора заимствования из трудов. Феопомпа, Геродота, Фукидида и других его предшественников [159]. Подход к этим источникам не всегда можно назвать образцовым: отсутствует какая-либо критика, чаще всего нет даже сопоставления; Правда, Диодор ввел более надежную хронологию, при которой датировка событий дается в соответствии со списком афинских архонтов, римских консулов и олимпийских победителей. Это в значительной степени помогает современному исследователю зафиксировать исторические события в более точном временном плане [79,5]. История Беотии представлена у Диодора достаточно, подробно, хотя отношение его к излагаемым событиям всецело зависело от используемого источника. Например,'ход битвы при Левк- трах Диодор рисует словами Эфора, который изобразил это событие очень неточно (Полибий, XII, 25, 3). Из подобных неточностей можно отметить сообщение о том, что перед битвой на помощь фиванцам прибыл якобы Ясон из Фессалии. (Диодор, XV, 54, 5). Не соответствует действительности также й утверждение о подходе перед битвой дополнительного спартанского войска под командованием Архидама (Там же). В исторической науке предпринимались попытки приписать эти неточности Кал- лисфену, у которого их перенял Диодор [164, 145]. Но для этого еще. меньше оснований, чем для отождествления большинства данных у Эфора и Диодора. В число неточностей можно включить и сообщение Диодора о вспышке политической борьбы в Пелопоннесе после заключения мира в 374 г. до н. э. По свидетельству других авторов, указан ные события происходили, в 371 г. до й. э., т. е. йосле Лёвкгрской битвы. Не отличаются особой достоверностью сведения Диодора о численности сражающихся войск. Он заявляет, например, что на освобождение Кадмеи собралось’около 12 тысяч беотийских гоплитов (Диодор, XV, 26, 3). На самом же деле такого войска Беотийский союз никогда не имел, тем более что в это время беотийские города Орхомен и Феспии были оккупированы спар-, танцами и не могли прийти на помощь фиванцам. Противоречие' вы « данные о численности войск, вторгшихся зимой 370.г» до н. э. в Лакедемон: в одном месте он ведет речь о 70 тысячах. (Там же, 81, 2), в другом — о 80 тысячах (Там же, 62, 5). Неправильно оценивает Диодор соотношение войск и в битве при Мантинее [97; 227]. Вместе с тем в «Исторической библиотеке» мы находим ряд очень ценных сведений, отсутствующих у других авторов. Если Ксенофонт считает захват спартанцами Кадмеи в 382 г. до н. э. авантюрой одного Фебида, то Диодор говорит о давно намеченном плане спартанских руководителей, которые ждали только удобного случая для этого. Подробно рассказывает Диодор о строительстве беотийцами флота, походе этого флота под командованием Эпамйнонда к черноморским цроливам. Уникальны его данные о разрушении Орхомена в 363 г. до н. э., подготовке и ходе сражения у Херонеи в 338 г. до н. э., о восстании Фив против македонского царя в 335 г. до- н. э. Все это делает труд Диодора весьма ценным источником по многим вопросам внутренней и внешней политики Беотийского союза в эпоху его расцвета. Большое место в источниковедении беотийской истории занимают труды уроженца Херонеи Плутарха. За склонность к религиозным вопросам раннехристианские писатели называли его «полухристианином», а К. Маркс и Ф. Энгельс причисляли к «отцам церкви» [7, 127]; Предполагается, что Плутарх неоднократно получал высокие государственные должности и, возможно, был даже беотархом [27, 214]. Но в этой, как и в других государственных должностях в период Ранней римской империи, в который жил Плутарх, мало осталось смысла и необходимости. Как истинный патриот беотийской земли Плутарх преклонялся, перед ее историей и культурой. Любимыми его поэтами были беотийцы Гесиод и Пиндар. С неизменной теплотой он относился к местным философам, государственным деятелям и даже к мифологическим героям. Наивысшим примером гражданской добродетели Плутарх считал освобождение Фив от спартанского’ ига и власти местных тиранов в 379 г. до н. э. (О демоне Сократа, 7). Основные исторические сведения содержатся в составленных Плутархом биографиях деятелей IV в, до н, э. к(Лисандр, Агеси- лай, Пелопид, Фокион, Демосфен, Александр и др.).,На и отдельные «Нравственные сочинения» касаются тоже событий из общественной жизни Беотии. Особенно выделяется в этом отно- = тении, трактат «О демоне Сократа», рассказывающий о демо; кратическом перевороте в Фивах. Поскольку Плутарх считал, что он пишет не историю, а биографии, в его' Произведениях нет ни систематичности, ни после-. Довательности изложения. В трактате «О злокозненности; Геродота» Плутарх ставит перед историком задачу объективно оцё- Нивать факты и передавать их доступным языком (О зло-козн. Гё- род., 14). Как видно, он не требовал от других полного и всестороннего изображения происходящих событий и сам этого не добивался. Главная цель его творчества — назидание: Он. искренне верит, что при учете его наставлений относительно частной й общестзенной*жизни можно достичь успеха в любом деле. Именно по' этой причине в произведениях Плутарха высокий уровень деловитости и конкретности, на котором обсуждаются политические вопросы далекого прошлого [35, 173]. Естественно, что рассказывать о событиях IV в. до н. э. человеку, жившему в I—II вв. н. э., можно было лишь на основании трудов многочисленных предшественников. Но вопрос об источниках сочинений Плутарха очень сложен. Сторонники- старой теории «единого источника.» старались разложить по-пололкам его творения и «для каждой строчки приискать отца» [37, 22i]. Пожалуй, к нему этот метод еще менее применим, чем к Диодо^ ру. Плутарх зарекомендовал себя очень начитанным человеком и обнаружил знакомство с трудами Геродота, Фукидида, Эфора, Феопомпа, Филйста, Тимея, Полибия, Аристотеля и еще многих других греческих и римских авторов. По произведениям Плутарха можно составить представление об.основных этапах греческой историй IV в. до н. э., начиная от Коринфской войны и кончая борьбой диадохов. История Беотийского союза занимает в сведениях Плутарха одно из центральных мест. Рассказывая о демократическом перевороте 379 г. до н. э:, . писатель вводит целые драматические сцены, заставляя читателя' с напряжением следить за судьбой заговора и сопереживать вместе с его участниками. Многие известные факты он преподносит так, чтоб# они были выгодны для его главного героя. Например, он считает Пелопида инициатором первого похода беотийцев на Спарту (Пелоп,, XIV), тогда как, по другим источникам, Пелопид и Эпамшгонд долк1ое,!В|ремя не ?соглашались на этот дакюд (Ксен., Греч, истор., VII, 2)'. Период фиванской гегемонии наиболее подробно представлен Плутархом в жизнеописании Пелопида. Это единственная биография беотийского деятеля, дошедшая до нас; две другие (Пин дара и Эпаминонда) не сохранились; Кроме того, многие события из истории Беотийского союза нашли отражение в биографии спартанского царя Агесилая, боровшегося против беотийцев на протяжении многих лет. Некоторые факты мы обнаруживаем в Жизнеописании Демосфена, который на закате полисной самостоятельности призывал греков к союзу с беотийцами ради совместной борьбы против македонской экспансии. А последние страницы истории независимого Беотийского союза можно прочитать уже в биографии македонского царя Александра. Своеобразным историческим источником являются речи греческих (в основном афинских) ораторов IV в. до н. э., т. е. современников описываемой эпохи. Среди них важное место занимает Исократ (436 — 338 гг. до н. э.), которого Цицерон назвал «отцом красноречия» (Об ораторах, 11, 3). Он родился и прожил большую часть жизни в Афинах, был участником или свидетелем многих важных событий. У него воспитывались не только профессиональные ораторы (Ликург, Гиперид), но и крупные историки (Эфор, Феопомп). Исократ часто затра’гивал в своих речах проблемы политических отношений между греческими полисами, а по ходу .изложения касался и их внутреннего положения. Но, никогда не занимаясь государственными делами, он судит о политике с чисто субъективных позиций. По его мнению, историческое развитие народа всегда можно направить по тому пути, по какому захотят люди, стоящие у власти. Отсюда и вытекали задачи оратора, который должен убедить правителей в выгодности того или иного мероприятия. Как представитель рабовладельческой верхушки Исократ с тревогой отмечал обострение борьбы в греческих полисах, беспрерывные войны между городами, рост имущественного неравенства. Он хорошо понимал, что создавшееся положение грозит серьезным кризисом не только Афинам и их союзникам, но и всем эллинам. Именно страхом за судьбу греческих полисов можно объяснить его многочисленные призывы к македонскому царю Филиппу II положить конец этим распрям. Он указывает, что недопустимо', чтобы свободные, люди огромными толпами блуждали по Элладе в напрасных поисках труда. «Если не удастся, — считает оратор, — вывести этих несчастных из их плачевного состояния, то незаметно в них создастся угроза и для самих эллинов» (Филипп, 50). Из многочисленных речей и писем Исократа для нашей темы наибольшее значение имеют «Панегирик», «Речь о мире» и «Пла- тейская речь». В «Панегирике», написанном около 380 г. до и. э., утверждается, что Фивы остаются одним из самых значительных городов Эллады (Панег., 64). Это было сказано про город, который находился под властью олигархов и строгим контролем Спарты. После демократического переворота 379 г. до н. э. могущество Фив возросло, но Исократ этого не замечал. Политическая ориентация его к этому времени резко изменилась. Раньше оратору казалось, что Спарта способна объединить всю Элладу под своей эгидой и начать войну против 'Персии. Возвышение Фив углубляло раскол в Греции и тем самым неизбежно отдаляло осуществление идеи Исократа о походе на Восток. Кроме тот, его беспокоило растущее демократическое движение, особенно в городах Пелопоннеса, которое ширилось не без влияния Беотийского союза [36,219]. Воинственные антифиванские памфлеты представляют его «Платейская речь», составленная в 373 г. до н. э. [36, 219], и «Филипп», написанный около 346 г. до,н. э. Автор упрекает фиванцев в черной неблагодарности по отношению к афинянам. Ведь, по его мнению, когда-то афиняне спасли их, а теперь «фиванцы перестали считаться со всеми, стали беспокоить государства в Пелопоннесе, посмели поработить Фессалию... отняли часть земли у нашего государства, опустошили Эвбею, выслали триеры в Византий с намерением захватить власть на суше и на море» (Филипп, 53). Подобные мотивы прослеживаются и в речи «Архидам». Фиванцы обвиняются оратором в том, что они отдают персидскому царю Малую Азию, что вопреки клятвам и договорам разрушили Феспии и Платеи, что незаконно восстановили самостоятельность Мессении (Архидам, 27). В «Платейской речи» жалобы на «беззаконие» фиванцев вкладываются в уста жителей Платей, которые после разрушения их города лишились якобы не только земельных участков, но и свободы (Платейск., 7). В подобных его обвинениях можно усмотреть явную гиперболизацию. При этом делается даже обобщение о бедственном положении жителей всех беотийских городов, находящихся в союзе с Фивами: «...те, что живут вблизи фиванцев, угнетены не менее покупных рабов, а других они не оставляют в покое» (Там же, 18)’. Оратор упрекает фиванцев за то, что они «считают всех союзников обязанными заботиться об их (фиванцев. — В. К ) безопасности, самих себя делают господами, а остальных превращают в рабов» (Там же, 19). Все эти риторические приемы были призваны породить у слушателей неприязнь к фиванцам и готовность прийти на помощь обиженным союзникам. Поэтому пользоваться материалами речей Исократа для выяснения истинного положения дел нужно с известной осторожностью и всегда учитывать противоречивость политических убеждений автора. Будучи сторонником идеи общего похода на Восток, он выступал одновременно и, ревностным защитником полисной автономии [57, 206]. Риторическое направление, ставшее преобладающим в греческой литературе IV в. до н. э., стремилось больше к чисто внеш ним эффектам, красивой, гладкой фразе вместо отыскания истины и объективного изложения! Несмотря на это, мы не можем совершенно отвергать сообщения ораторов, и без привлечения материалов речей невозможно составить полного представления о политической жизни того времени. Одним из крупнейших ораторов второй половины IV в. до н. э, был Демосфен (384 — 322 гг. до н. э.). Он являлся видным политическим деятелем своего времени, что дало основание некоторым ученым считать его «неофициальным министром иностранных дел» [73, 15]. Все его усилия сосредоточивались на достижении одной цели: не допустить подчинения эллинских городов власти Филиппа II. Политические противники Демосфена упрекали его за то, что он был настроен «пробеотийски» (Эсхин, О преступи, посол., 106). Однако из его речей видно, что он часто ратовал за союз с беотийцами не просто из-за личной симпатии к ним, а с целью использовать силы Беотийского союза для борьбы против македонян. А в других случаях он был не против показать высокомерие афинянина по отношению к «тупым й глупым беотийцам» (Демосфен, О венке, 35), которые без помощи южного соседа никогда бы не освободились от спартанского ига (За мегалопол., 14)’. Как и Исократ, Демосфен считал политику Беотийского союза после Левктрской битвы неразумной (О венке, 18), а переход Афин на сторону Спарты в это время рассматривал. как наиболее благоприятное для всех эллинов дело (Там же). Особенно большое значение речи Демосфена приобретают при изучении истории борьбы греческих городов с Македонией. Яркое, освещение нашли здесь такие события, как проникновение Филиппа II в Среднюю Грецию, создание антимакедонской коалиции во главе с Афинами и Фивами, Херонейское сражение и его последствия и, наконец, восстание и разрушение Фив. В Демосфеновском корпусе сохранилась речь под названием «О договор е с Александром». Принадлежность ее оратору отрицалась уже в древности, и современные исследователи не настаивают на авторстве Демосфена [58, 25 — 26; 81, 45]. Если автор этой речи и не Демосфен, то во всяком случае его современник, принадлежавший к антимакедонской партии, — возможно, Гиперид или Гегесипп. Время произнесения этой речи — примерно 335 г. до н. э. 172, 45]„ но не позднее 331 г. до н. э. 158, 25], т. е: вскоре после Херонейской битвы и восстания Фив. Хотя основное ее содержание составляет перечисление отступлений Александра Македонского от условий общего мира, заключенного грекам» с Филиппом II на Коринфском конгрессе, с него снимается ответственность за разрушение Фив. Дело представлено так, будто сами беотийцы; недовольные засильем главы союза, потребовали их уничтожения. Здесь, налицо та же антифнванская позиция, которую отстаивали Исократ, Эсхин и, с временными отступлениями, Демосфен. Эсхин (390 — 314 гг. до н. э.) по многим политическим вопросам являлся противником Демосфена, но часто* выражал согласие с ним в оценке роли Беотийского союза в общегреческих делах. Qh уверен, например, что никому не удастся склонить фиванцев к дружбе с афинянами . (Против Ктесиф., 139).. Выступая против Демосфена, Эсхин в числе пороков своего противника находит и его преданность беотийцам (О преступи, посол., 106)'. Своих сограждан, т. е. афинян, од пугал тем, что им грозит со стороны беотийцев самая большая опасность, ибо Эпаминонд задумал «перенести Пропилеи афинского акрополя в Кадмею» (Там же, 105). Обидным показалось оратору и то' что афиняне позволили беотийцам командовать союзными войсками в битве при Херонее (Против Ктесиф., 143)’. Несмотря на такую тенденциозность, речи Эсхина дают интересный исторический материал, необходимый для понимания обстановки в Беотии в 40 — 30-е гг. IV в. до н. э. Другие ораторы этого периода (Ликург, Динарх)’ менее точны ц-евоих сообщениях. Создается впечатление, что они даже плохо представлял» себе государственный строй Беотийского союза. Об этом говорит тот факт, что Динарх называет Эпаминонда на афинский манер стратегом, тогда как высшие государственные магистраты в Беотийском союзе всегда назывались беотархами. Из поздних историков, писавших на греческом языке, некоторые сведения о последних годах независимости Беотийского союза оставил нам Арриан в «Анабасисе Александра». Это произведение содержит основной перечень событий, связанных с завоеваниями Александра Македонского. В оценке своего героя Арриан не стесняется самых восторженных эпитетов (Анаб., VII, 30, 3), считая, что «...не без божественной воли родился этот человек, подобного которому не было» (Там же, 2)’. Положения в Беотии Арриан касается, затрагивая восстание Фив против Александра и его поход в Среднюю Грецию. Хотя и кратко, но довольно точно он раскрывает историю восстания, отклики на него в Этолии, Аркадии и Элиде, умелые действия Александра во время осады Фив и наказание восставши^. При этом в трактовке Арриана разрушение Фив рассматривается не как враждебный акт Александра по отношению к непокорному городу, а как итог межполионой вражды в самой Беотии (Там же, I,. 8, 8). Насколько Арриан в этом вопросе следовал за своими источПиками, ответить сейчас невозможно. Есть мнение, что он полностью воспринял интерпретацию предшественников [58, 34], хотя сам он утверждает, что обычно выбирал из различных версий тк>, что «казалось более достоверным» (Анаб., Введение, I) . В соответствии с концепцией идеализации Александра вполне была уместна версия о невиновности полководца в разрушении, крупнейшего' города Эллады. При изучении истории древней Греции нельзя пройти мимо труда Павсания «Описание Эллады» (II, в. н. э.). Хотя Павса- ния принято причислять к географам, но как раз географии в точном смысле слова в- его- книге меньше всего. 10 книг «Описания Эллады» составлены на основе его личного знакомства со всеми достойными внимания памятниками греческих городов, а также рассказов местных жителей о прошлом своих родных мест. Отношение Павсания к сообщаемым им фактам и чужим св.Иг детельствам представляет собой своеобразную смесь легковерия и примитивного рационального скептицизма. Напрасно искать у него полного и последовательного изложения истории какого-либо города или области. Но по всем книгам рассыпаны сотни мелких сведений и фактов, касающихся как далекого прошлого, так и современного автору состояния Эллады. Описанию Беотии посвящена у Павсания IX книга его труда. Большой интерес вызывает рассказ о судьбе Эпаминонда, начиная с подготовки к Левктрскому сражению и кончая его гибелью в битве при Мантинее. В прошлом веке в немецкой историографии сложилось твердое убеждение, что этот пассаж Павсания полностью заимствован из биографии Эпаминонда, написанной Плутархом [175, 98; 142, 410; 160, 53]. Сторонников этого /тезиса немало и в настоящее время [106, 272 — 274; 160, 533. Но все же больше логических доводов на стороне противников данного вывода. Специальное исследование английского ученого Туплина окончательно склоняет чашу весов в пользу гипотезы о. более широкой источниковедческой базе рассказа Павсания о жизни Эпаминонда [170, 352 — 358]. Другие суждения о ценности конкретных сообщений Павсания будут даны по ходу изложения основного материала. История Беотии частично нашла отражение и в трудах латиноязычных авторов Корнелия Непота и Помпея Трога. К. Непот, живший в I в. до н. э., пытался проявить себя и как лирический поэт, и как историк, создавший «Хронику» — всеобщую историю с древнейших времен до периода жизни автора. Из его произведений сохранились только «Биографии выдающихся людей». Цель написания, этих биографий состояла в'том, чтобы сообщить любознательному римлянину некоторый минимум сведений о героях греческой старины. Большинство современных исследователей придерживаются невысокого мнения об этом сочинении как историческом источнике [32, 55 — 56; 72, 112],.и только единицы расценивают его как образец биографического жанра [49, 188]. Для нашей темы определенный интерес из сборника К. Непота представляет биография Эпаминонда. К&ких-либо новых фак тов по сравнению с вышеназванными источниками это произведение не дает, и отдельными из них воспользоваться для восстановления подлинных, событий просто невозможно. Например, К. Непот рассказывает о попытке персов подкупить Эпаминонда (Эпам., 7). Однако не говорится, когда, где и при каких обстоятельствах она предпринималась и чем закончилась. Главное внимание К. Непот уделяет не действиям своего героя, а воссозданию его нравственного облика. Он пишет-о воспитании Эпаминонда, упражнениях в палестре, о его горячей любви к родине и т. д. Пожалуй, единственным достоверным фактом можно считать сообщение о привлечении Эпаминонда к суду за незаконное продление срока полномочий. беотарха. Да и в этом рассказе много противоречивого и анекдотического. В’эпоху Августа появилась еще одна всеобщая история чело- вечеств!а, повествующая о) событиях со времен! легендарных Нина- и Семирамиды. Она принадлежит перу римского ученого и историка Помпея Трога. Во II или III в. н. э, это произведение йод названием «История Филиппа» было сокращено Марком Юниа- ном Юстином и сохранилось только в таком виде. Но Юстин при этом вносил иногда в текст оригинала изменения в соответствии со своей концепцией: В этом он сам. признается во введении к «Истории Филиппа»: «...я на досуге извлек все, наиболее достойное внимания, и опустил то, что не могло ни доставить удовольствия... ни послужить полезным примером» (Элитома. Введение)* Вопрос об источниках Помпея Трога затруднен тем обстоятельством, что мы не'располагаем подлинным текстом автора, а сокращение Юстина настолько плохо, что бесполезно даже пытаться найти первоисточник [168, 1?2]. В качестве источников Помпея Трога чаще всего называют труды греческих историков III в. до н. э. Клитарха и Тимагена [53, 50]. Однако и об этих авторах мы так мало знаем, что с уверенностью судить о степени их влияния на его творчество невозможно. Для правильного понимания ценности сообщений . Помпея Трога нужно учитывать его историческую концепцию. В центре ее находится понятие об империи как пространственной державе и о системе господства, основанного на захватах. и , произволе. Возникновение такой "империи обязательно сопровождается, по его мнению, порчей нравов. Наглядный пример этого' — Македонская империя, созданная Филиппом II, моральный облик которого рисуется в резко отрицательных тонах. Такое негативное отношение проявляется автором и к деятельности Александра. Его стремление к постоянным захватам, коварство, жестокость ведут к- гибели, от дельных личностей и накладывают «ярмо рабства» на целые народы. Наоборот, сторонники умеренного режима вызывают у Помпея Трога.всемерное уважение. К таким людям он относит Э'па° минонда, которого считает единственным -творцом всех побед фиванцев и, следовательно, оплотом могущества Фив. .Эпами- нонд, по его словам, был острием копья, которое долго разило врагов, а сломавшись, сделало негодным все копье. «Ибо, если ты отломишь у копья самое его острие, то этим сделаешь.бесполезным всю остальную железную часть его. Так и тут, после того, как смерть унесла Эпаминонда, как бы обломив острие копья; силы Фиванского государства иссякли, так что казалось: его сограждане не только его потеряли, но и сами погибли» (Юстин, VI, 7, 2).. Подобная метафоричность и моралистичность обнаруживаются у Помпея Трога довольно часто, даже при описании сражений. Рисуя битву при Мантинее, он рассуждает: «Уже победа была на стороне фиванцев, когда Эпаминонд, который не только руководил, но и сам сражался .как храбрейший воин, был тяжело ранен. Когда весть об этом распространилась, одних от горя охватил страх, а другие от радости оцепенели, и обе стороны, как бы по молчаливому согласию, прекратили сражение» (Там же, 11 — 12) . Такое-неумеренное возвеличение личности Эпаминонда привело Помпея Трога к искажению некоторых фактов. Совершенно необоснованно рассматривает он ход Коринфской войны как серию побед беотийцев, во главе которых стоял Эпаминонд (Там же, 4, 4). Согласно сообщению Помлея Трога Ливанцы во время этой войны совершили нападение даже на столицу Лакедемона, чего на самом деле, конечно, не было. В отличие от Арриана историю разрушения Фив Помпей Трог оценивает не только как проявление враждебности беотийцев к Фивам, а прежде всего как наказание за их непокорность македонскому царю, т. е. в основном как результат вспыльчивости й неоправданной жестокости Александра. Эта версия, возникшая, естественно, задолго до Помпея Трога, имела в античное время широкое распространение, и ее нельзя сбрасывать со счетов. Кроме нарративных источников в данном исследовании при*, влекаются и эпиграфические материалы. Однако они имеют не- ' сравиенно меньшее значение. Дело в том, что от классической эиохи беотийских надписей сохранилось очень мало, их датировка крайне затруднена. Все надписи, найденные до середины XVIII в., были обработаны и опубликованы впервые немецким ученым И. Кэйлем [30]. В XIX в. беотийских надписей обнаружено гораздо больше, и, когда составлялся «Корпус греческих надписей», эпиграфические памятники древней Беотии заняли преобладающую часть седьмого тома этого собрания [29]. Они предоставляют в основном данные для характеристики политического устройства Беотийского союза на разных этапах ёго истории. Так, две надписи се- редин.ы IV в. до н. э, [29, .2407 — 2408] сашдетел^отвуют о трм, что после восстановления союза в 379 г. до н. э. в Беотйи продолжал функционировать совет, полномочия которого не вполне определенны. Здесь лее мы встречаем упоминания и о беотархах как высших магистратах союза. Впервые в этих надписях документально зафиксировано действие народного собрания, которое решает важнейшие вопросы внешней политики государства. Иногда с какой-то долей вероятности приходится привлекать материал более поздних надписей, не противоречащих общей логике развития античного мира. Свое значение для изучения социально-экономической и политической жизни древнегреческого общества имеют монеты. В Беотии чеканка серебряной монеты начинается не позднее середины или даже начала VI в. до н. э. В некоторых случаях нумизматические материалы помогают лучше понять события, описыт ваемые нарративными источниками-, открывая какие-то новые стороны этих событий. Например, только монеты города Орхомена ^помогли установить немаловажный факт его истории. Он входил в состав Беотийского союза, но долгое время пользовался преимуществами по сравнению с другими городами. Одним из выражений этого было право чеканить собственную монету с изображением старинного городского герба — хлебного колоса, тогда как все остальные города чекайили монеты, на которых изображался бео/гийсрий щит — символ юоюза [26, XXXVII]. . Монеты представляют собой ценный источник истории тех периодов, когда Беотийский союз распадался и каждый город выпускал свои монеты. Так.было, например, после заключения Ан- талкидова мира в 386 — 378 гг. С восстановлением союза в 379 г. до н. э. право’ чеканки монеты имела только его столица — город Фивы. Надзор за качеством монет возлагался на одного из беотархов, его имя выбивалось на лицевой стороне монеты. Эти сведения являются иногда важным источником для датировки отдельных событий и уточнения имен беотархов в тот или иной период. Только благодаря монетам удалось установить, что Эпа- минонд избирался беотархом семь раз: Археологические материалы для изучения такого непродолжительного отрезка времени привлечь очень трудно. На территории Беотии раскопки начал еще Генрих Шлюман в 70-х гг. прошлого века. Ведутся они силами местных (греческих)’ и зарубежных археологов до сих пор. Но основная масса находок относится, к более ранним периодам (эпоха неолита, ахейская, архаическая культура), есть интересные материалы эллинистического времени. Что же касается IV в, до н. э.„ то здесь археология пока еще своего слова не сказала. Подводя итог обзора источников, молено отметить, что история возвышения Беотийского союза и его разгрома македоиски- ми правителями отражена значительнее всего в нарративных источниках, принадлежащих перу как современников тех событий, так и позднейших писателей греко-римского мира. В силу специфики античной историографии мы имеем в своем распоряжении богатый материал по политической истории и довольно скудный по социально-экономической. Тщательное исследование и сравнение сохранившихся источников дает возможность понять многие стороны жизни греческого полисного мира накануне потери им самостоятельности. Научное изучение истории Беотии как одной из областей греческого мира началось в первой’ половине XIX в. СреХи причин, способствовавших пробуждению интереса к древней Элладе, на первое место нужно поставить, наверное, разгоравшуюся в это время освободительную войну греков против турецкого ига [51, 55]. Первые работы, посвященные беотийским городам, созданы немецкой исторической наукой, которая, развивая традиции немецкого просвещения второй половины XVIII в. и продолжая оставаться в плену романтизма, идеализировала ' античность во всех ее проявлениях. В числе зачинатёлей историописания древней Беотии следует назвать талантливого историка Карла-Отфряда Мюллера. Его капитальный труд об Орхомене [147] стал прекрасным сводом источников по истории древнейшего города Беотии и ускорил появление других исследований о Беотийском союзе. Во второй половине XIX в. пальму первенства в разработке различных проблем античной истории продолжала удерживать немецкая историография. В условиях начавшегося объединения страны ученых больше привлекали вопросы политического строя древних государств, их политические и правовые учреждения. В отношении Беотии этот интерес отразился в изучении основных этапов развития союза и особенно роли демократического переворота 379 г. до я. э. в судьбе этой федерации [118; 147; 163; 164; 171]. Ведется не только сбор и интерпретация источников, освещающих политическую историю, но и предпринимаются первые попытки теоретически осмыслить сущность таких объединений, как Беотийский союз. Первым обратился к этой проблеме В. Фишер, профессор Базельского университета. Образование беотийской федерации он относил к архаической эпохе наряду с фессалийской и фокидской. Вплоть до 379 г. до н. э. Беотийский союз, по его мнению, не имел существенного значения в политической жизни Греции, ввиду того что он ослаблялся изнутри борьбой олигархической и демократической группировок. Кроме того", его внешнеполитическую активность сдерживало могущество Афин и Спарты. После демократического переворота Беотийский союз превратился, якобы, в единое централизованное государство по Типу Аттики tl71, 308 — 311]. Однако дни ёго существования были сочтены из-за вечного стремления греков к партикуляризму, чем не замедлила воспользоваться Македония. На материале сравнительного изучения различных, типов объединений В. Фишер сделал вывод о том, что: федерации, созданные этносом в архаическое время, впоследствии превращают- ся в единое государство, Яркий пример этого процесса он находил в Беотии. А союзы, возникшие в эллинистическую эпоху (на^ .пример, Ахейский и Этолийский), такой тенденции не имели, поэтому в них разработаны более совершенные образцы союзной конституции. Обсуждение этих теоретических вопросов продолжил видный английский историк второй половины прошлого века Э. Фримэн. Сравнительный метод исследования он применял только в вертикальном срезе истории, поэтому сравнивал древние федерации с современными ему и находил, что наилучшими за всю историю были Ахейская лига, Швейцарская федерация и США. Беотийский союз в его классификации занимал второстепенное место, как и все остальные античные федерации [121]. . Новый всплеск интереса к Беотийскому союзу возник в начале нашего столетия, после того как в Египте был обнаружен папирус с отрывком исторического труда неизвестного автора. В нем излагались события начала IV в. до н. э., в частности предыстория Коринфской войны'. Как известно, в организации анти- спартанской коалиции немалую роль сыграл тогда Беотийский союз. В связи с этим автор так называемой «Оксиринхской истории» счел нужным подробно описать политический строй Беотии, систему местных, и центральных органов законодательной и исполнительной власти, организацию суда, финансовое управление, порядок комплектования ополчения и т. д. Оксиринхский папирус дал возможность уточнить некоторые важные вопросы беотийской конституции и проследить эволюцию политической организация Беотийского союза. Исследованию «Оксиринхской истории» было посвящено множество статей и даже монографий, вышедших в разных странах [10Q; 101; 103; 109; 127; 143]. На этой волне опубликованы и первые исследования беотийской истории в России [65; 77]. ' Все эти работы позволили внести важные коррективы в понимание истории Беотии начала IV в. до н. э. Беотийский союз стал рассматриваться как довольно прочное объединение . со стройной системой союзных и местных органов. При этом монография С. Я. Лурье [65] не ограничена изучением Оксиринхско- го папируса, а освещает всю историю Беотийского союза с древнейших времен. Автор собрал и обработал большой литературный и эпиграфический материал и дал подробную характеристи-. ку центральных й местных органов власти, проследил изменений в границах союза, проанализировал его финансовое хозяйство, опй-сал вооружение и тактику беотийского войска. Однако в работе С. Я- Лурье имеются серьезные недостатки, многие из которых обусловлены общим состоянием антиковёде- ния начала XX в. Главный из них — модернизация древней истории. Вслед за рядом западных историков С. Я. Лурье находит в БеоТии VI—V вв. до н. з. капиталистов, помещиков и банкиров, т. е. все те социальные категории, которые характерны для капиталистической России- Таким образом, автором доказывается наличие капиталистических отношений в древней Элладе. Кроме того* С. Я. Лурье не всегда соблюдает принцип историзма. В монографии в основном дается характеристика отдельных структур Беотийского союза. Рассматривая, например, политические учреждения, автор не учитывает их эволюции, поэтому для исследования привлекает материал как классической, так и эллинистической эпох без всяких оговорок. Слабо увязывается в работе С. Я. Лурье политическое и социально-экономическое развитие Беотии. Правда, в конце книги он дал небольшой (на несколько страниц) исторический очерк, который, однако, ни в коей мере не может заменить полной истории Беотийского союза. . При всей неполноте и ошибочной концептуальности, монография С. Я. Лурье представляет о-пределенный интерес как-свод важных источников. Оценивая сущность объединения- беотий- , ских городов в различные эпохи, он приходит к выводу, что до греко-персидских войн Беотия была не союзным государством,, а союзом государств, простой военной коалицией, созданной принудительными мерами [65, 60]. Подлинно федеративное устройство в Беотии, по его мнению, существовало только в период 447 — 386 гг. до н. э., а после демократического переворота 379 г. до н. э. она только по назвацию была союзом, «фактически же представляла единое централизованное государство» [65, 59]. В другом месте этот вывод уточняется: «Вся Беотия получила такое устройство, как если бы она была одним большим , TCOXI5OM » [65, 72]. Подобное определение не совсем согласуется с источниками, поэтому отвергается многими современными ? исследователями.. В довоенной советской историографии из специальных работ по истории Беотии 'появились лишь тезисы диссертации К. П. Лампсакова. Здесь впервые высказаны интересные предположения о расколе беотийской демократии после битвы при Левктрах на‘два лагеря:, умеренных во главе с Эпаминондом и крайних, группировавшихся вокруг Менеклида [63, 7]. Сделана попытка проследить особенности внешней и внутренней политики Беотийского союза в зависимости от борьбы этих течений. Но, как и всякие тезисы, выводы К. П. Ламисаковд не аргумента руются источниками, в связи с чем остаются в форме гипотез. Более тщательное и систематическое изучение истории Беотии началось в послевоенные годы. Оно ознаменовалось публикацией монографий и статей крупного американского ученого Дж. Ларсена [135 — 138]. Исследуя историю возникновения различных объединений греческих городов, Дж. Ларсен приходит к выводу, что до IV в. до н. э. представительное правление установилось лишь в Беотии. Образование Беотийского союза он датирует серединой архаической эпохи. Наряду с Фивами большую роль в союзе играл город Орхомен, который был даже инициатором возрождения лиги в 447 г. до н. э. После выхода работ Дж. Ларсена беотийская тема в западной историографии стала разрабатываться более интенсивно и плодотворно. Появились солидные исследования обобщающего характера о формах и типах древних союзов. Одна из них — монография А. Джиованнини [126]. Она состоит из трех частей. В первой анализируется вопрос об основных чертах и устройстве федеративных симполитий, во второй — первоначальная история важнейших союзов, к которым автор относит Аркадский, Беотийский, Фокейский, Ахейский, Акарнанский, Этолийский, Фессалийский и Эпиротский. Третья часть посвящена изучению понятий «полис», «этнос» и их соотношения. Концепция А. Джиованнини — недиалектическая. Он рассматривает региональные союзы как подтип единого государства. Почти все теоретические выводы делаются на материале эллинистической эпохи, в частности истории Ахейского союза. Политическая структура его проецируется на устройство, всех симполитий, существовавших как одновременно с Ахейской, так и раньше ее. ..Следуя за многими своими- предшественниками (К-Ю. Бе- (лох, В. Эренберг, Н. Хэммонд), А. Джиованнини связывает расцвет федеративного движения в. Греции с кризисом полиса и от-' носит его к эллинистическому времени. Основную форму древ- «ей федерации — федеративную срмполиггию, по его терминологии, он считает последним достижением политической мысли греков, благодаря которой Эллада преодолела партикуляризм [126, 10]. Краткий очерк истории Беотийского союза, приводимый им, подчинен этой общей концепции и не вносит существенного вклада в изучение конкретной истории. Более ценными являются исследования Г. Байстера, Р. Бака и Д. Баклера. Г. Байстер сосредоточил свое внимание на изучении некоторых важных моментов истории Беотийского союза периода его кратковременного расцвета в 371 — 362 гг. до н. э. Автор выделил для изучения три проблемы: монеты как источник по хронологии этого периода, датировка битвы при Левктрах и судебный процесс над Эпаминондом. Он убедительно доказывает, что монеты с именами магистратов начали чеканиться в Беотии только После 379 г. до н. э. [93, 47]. Тем самым он подтвердил предлололеение Б. Хэда, сделанное еще в начале века [28, 351]. Однако точно датировать беотийские монеты с именами беотархов Г. Байстеру не удалось, и эти. монеты мог-ут быть использованы как подтверждение данных литературных и эпигра-. фических источников. Много трудностей оказалось и при попытке перевести дату битвы при Левктрах на современный календарь. В вопросе о достоверности сообщений некоторых античных авторов о двукратном привлечении Эпаминонда к суду Г. Бай- ? стёр не выдвигает новой версии и присоединяется к одной из существующих. . Книга Роберта Бака посвящена ранней истории Беотии. Ав-' тор открывает исследование с географического положения, затем анализирует археологические памятники неолитической эпохи. С XVII в. до н. э. он выделяет микенский период, который закончился в Беотии двумя волнами опустошения в конце позднеэлладского времени. Начало расселения здесь беотийцев Р. Бак относит к 1150—1100 гг. до н. э., а завершение — примерно к 950 г. до н. э. Архаическую эпоху он трактует как время религиозного и культурного единства беотийцев. Политическое их объединение произошло в 525—520 гг. до н. э., когда возникла реальная угроза вторжения в Беотию фессалийцев.-К сожалению, рассмотрение политической истории Беотийского союза доводится только до 431 г. до н. э. Хотя к нашей теме работа Р. Бака прямого отношения не имеет, все лее она заслуживает, упоминания уже потому, что ее автор отошел от предвзятого взгляда на Беотию как захолустный край греческого мира и пришел к выводу, что беотийцы заслуживают большего внимания, чем им отводят [105, 177]. Период фиванской гегемонии подробно рассматривается в монографии. Джона Баклера. Он исследует события, предшествовавшие освоболсдедшю Фив от спартанского ига и> восстановлению Беотийского союза, ход и результаты битвы при Мантинее. Д. Баклер оценивает фиванскую гегемонию как последнюю значительную попытку классического греческого государства завоевать преобладание в Элладе, т. е. как кульминацию того процесса, который развернулся после греко-персидских войн. При этом вполне справедливо отмечаются некоторые отличительные черты фиванской гегемонии по сравнению со спартанской и афинской. Он усматривает их в том, что Фивы не стремились создать империю (empire), под которой автор, очевидно, подразумевает тип Афинской архэ, и управлять внешними (foreign) владениями непосредственно [106, 2]. Следствием этой политики было то, что беотийцы не оставляли свои гарнизоны в союзных городах, за исключением нескольких особых случаев. Важным показателем «нового курса» Д. Баклер считает от сутствие налогового обложения союзников в пользу беотийцёв [106, 2]. Учитывая ограниченные экономические и военные силы, фиванцы, по его утверждению, поддерживали влияние через две системы союзов: один — с пелопоннесскими государствами Аргосом, Аркадией, Мессенией и Элидой, другой — с северными государствами (Фессалией.и Македонией). В обоих этих альянсах Фивы играли роль дирижера. Причиной неудачи в. создании более широкой и прочной организации греческих государств Баклер/опять-таки считает извечный греческий сепаратизм, который взял верх над объединительной политикой [106, 3]. Работа Д. Баклера наиболее полно по сравнению со всеми названными исследованиями анализирует сложный период меж: ; доусобной борьбы греческих полисов в 70 — 60-е гг. IV в. до ft. э. Соглашаясь с его мнением о значительном месте Беотийского союза в общегреческих делах этого периода, нельзя однако делать вывод о том, что фиванцы в то время определяли* судьбу Эллады. Оппозиция фиванскоц гегемонии в лице Афин, Спарты и островного мира оставалась все еще сильной, и она в конечном счете нейтрализовала усилия фиванских демократов, направленные на установление в Греции единоличной гегемонии. Заметным явлением в западной исторической науке стали международные конгрессы ученых, занимающихся изучением истории и культуры Беотии. Первый такой конгресс состоялся в 1972 г. в Монреале (Канада). К сожалению, опубликованы только материалы 4-го 'конгресса, проходившего в мае 1983 г. в Лионе и Сен-Этьене (Франция). В нем участвовало более 50 ученых из 12 стран. Спектр затронутых вопросов оказался очень широк: от ?загадок Копаидскопо озера до .особенностей беотийских диалектов. Об этой универсальности говорят уже названия секций конгресса: 1) топография, историческая география, раскопки; 2) культы; 3) история; 4) органы управления; 5) диалекты и ономастика. Хронологический диапазон представленных докладов, тоже очень объемен: от цремени заселения Беотии до конца античности. Из...истории Беотийского союза эпохи его расцвета обсуждались такие вопросы, как греко-персидские отношения и «ме- дизм» Исмения (Slobodan Dusanic, Югославия); роль Фив в развязывании 3-й Священной.войны {John Buckler, США); взаимоотношения Беотийского союза с Македонией (Miltiade Hatzopou- los, Греция); влияние беотийцев на развитие политических теорий V—IV вв. до н. э. (Robert J. Buck, Канада) и, наконец, значение беотийской цроксений для укрепления международных связей в IV в. до н.э. (Andr6 Gerolymatos, Канада) [134]. Точка зрения некоторых авторов на затронутые цроблемы известна по другим публикациям. Имеются и выводы, которые даны в форме гипотез или только1 поставлены на обсуждение и не получили пока развития из-за недостаточной источниковедческой базы. ' . В советской историографии последних "двух десятилетий также сделаны некоторые шаги по углубленному изучению древнегреческих союзов. Из специальных работ, касающихся истории Беотии IV в.’ до н. э., следует отметить исследования Н. Н. Гре- бенского и Ю. Bs Корчагина,. Анализируя фактический материал по структуре и формам различных объединений архаического- и классического времени, Н. Н. Гребенский выделяет основные этапы федеративного движения в Греции. По его мнению, это полис, протосоюз, конфедерация, унитарное государство- [43, 24]* Через все данные этапы- прошла якобы и- Беотия. Такое безоговорочное утверждение о сущности Беотийского союза периода, 379—338 гг. до н. э. и отождествление его структуры с Афинской архэ V в, до н. э. являются не совсем правильными. Ю. В. Корчагин закономерно оспаривает позицию Н. Н. Гре- бенского и указывает, что Беотия представляла не унитарное государство, а объединение союзных полисов, в котором высшая власть принадлежала собранию граждан всех полисов или какому-то представительному органу [61, 67]. Други^ важным выводом Ю. В. Корчагина можно считать деление греческих союзов на этнические и региональные. К первым он относит Беотийский, Фессалийский и Аркадский, ко вторым — Халкидский, 2^-й Афинский и др.'[61, 3]. . В заключение следует отметить, что изучение истории Беотии ведется учеными уже более ста пятидесяти лет и в последнее время стало' наиболее интенсивным и плодотворным. В этой области знаний имеется немало ценного материала в виде статей и монографий. Собраны и обработаны все доступные к настоящему времени археологические, эпиграфические и литературные источники, выдвинут# и обсуждено большое количество гипотез как по общим проблемам античных федераций, так и по отдельным моментам их истории. Это постепенное накопление фактов, их объяснений, гипотез и теорий должно рано или поздно привести к созданию всеобъемлющей и полноценной «Истории Беотии». Наметившаяся интернационализация исторической науки способна во многом облегчить и ускорить написание такой истории. . ;