Концепции «конфликта» и его «предотвращения» как идеология
И в советский, и в постсоветский период официальная «национальная политика», как бы ее ни определять, исходит из того, что общество представляет собой конгломерат внутренне целостных и структурированных этнических групп со своими границами и определенными социально-культурными характеристиками. Соответственно этническая принадлежность воспринимается как одна из базовых социальных характеристик индивида, подлежащая в той или иной форме учету, а государство присваивает себе право управлять «межнациональными отношениями». При обновлении терминологии в последние десятилетия базовые представления остаются в общем неизменными. Происхождение подобных воззрений и эволюция форм, в которых они воплощаются, являются предметом отдельного разговора. Они уже подвергались подробному анализу в научной литературе, и я не буду их здесь специально рассматривать. Понятие «конфликт» предлагает простые и легкие для понимания картины так называемых «межэтнических отношений» и возможной роли государства. «Межэтническое или «межобщинное» противостояние якобы вызывается «объективной» логикой и «объективными» факторами. У «этносов» есть объективно данные интересы, касающиеся распределения власти и ресурсов, включая символический капитал. Если эти интересы не совпадают, начинается противоборство и происходит этническая мобилизация, создающая основу для Внешних проявлений конфликта. Масштаб и формы этой мобилизации не имеют значения — все равно сутью конфликта является противодействие этнических интересов и соответственно этнических групп. Этническая конфликтность, вызываемая столкновением «этнических интересов» и внешними манипуляциями, предстает как квазиприродная стихия и с этой точки зрения — как «естественное» или объективно данное состоя ние этнических отношений. В этом смысле власть в принципе не несет ответственности за возникновение конфликтов. Поскольку этнические конфликты угрожают безопасности общества и государства, последнее обязано принять вызов и заняться укрощением стихии. Более того, предотвращение и урегулирование конфликтов как угрозы рассматривается властью в качестве приоритетной задачи. Подобные построения просматриваются в официальных текстах, посвященных «национальной политике». В советский период основным идеологическим клише, обозначавшим направленность государственной политики в этой области, была «дружба народов». В конце 1980-х — начале 1990-х гг. акценты заметно сместились, и прежний тезис стал высказываться через отрицание — как предотвращение и урегулирование конфликтов. Сама по себе эта формула не несет в себе определенного содержания, но обеспечивает основу для множества риторических приемов, позволяющих оправдать социальную инженерию разного характера и разной направленности. В частности, власть может развернуть кампанию против неугодной этнической группы, описывая ее не прямо как «враждебную», «нелояльную» или «неприемлемую», а как источник нестабильности. Пример месхетинских турок в Краснодарском крае приводился выше. Власти субъектов Федерации, в которых проводится политика прописочных ограничений против притока мигрантов извне, в той или иной степени оправдывают ее похожим образом. Аналогичная аргументация («предотвращение конфликта») прикрывает политику руководства Северной Осетии, попустительствующего акциям, направленным против возвращения в Пригородный район республики беженцев-ингушей. Идея конфликта оправдывает бездействие власти, поскольку предусмотренные законом действия (восстановление нарушенных прав граждан, пресечение деятельности экстремистских организаций) могут интерпретироваться как фактор возможной дестабилизации. Как вариант — власть изображает себя заложником «воли населения», вовлеченного в конфликт и совершающего противоправные, по в принципе объяснимые и оправданные действия. В 1992— 1993 гг. несколько раз группировки, именующие ссбя «казачьими», пытались силой выселить по нескольку армянских семей из населенных пунктов района Кавказских Минеральных Вод. Местная власть не пресекала эти акции и не привлекала никого к ответственности, а призывала к «компромиссам» ради «стабилизации»-65. В июне 1995 г.. после нападения группы Шамиля Басаева на Буденновск, 36 чеченских семей якобы по решению схода жителей были выселены из поселка Терского Буденновского района. Выселение произошло не только при попустительстве, по прямом участии и районных властей, и начальника УВД края. Чеченцам были выделены грузовики для вывоза имущества, от имени начальника УВД края выданы справки о том, что предъявители выезжают в Чечню. Инициаторы выселения не были привлечены к ответственности, а районные и поселковые власти делали все возможное, чтобы не дать вернуть ся в поселок тем чеченцам, которые этого хотели. Представитель краевой администрации оправдывал беззаконную акцию и попустительство ей «накалом страстей» среди местных жителей, вызванным акцией Басаева. По его же уверению, деятельность возглавляемого им отдела по межнациональным отношениям в июне 1995 г. заключалась в «работе с диаспорами» для избежания столкновений34, хотя, по всем данным, национально-культурные общества ни до, ни после буденповских событий не собирались ни на кого нападать, и на них никто не собирался пападать. В ноябре 1995 г. группа казаков провела «рейд» по хутору Армянскому Крымского района Краснодарского края, выпорола плетьми и избила 20 человек. в основном турок и курдов. Власти не вмешивались, а впоследствии к уголовной ответственности был привлечен только один участник нападения3“'. Поводом для нападения послужило якобы случившееся незадолго до того изнасилование русского старика молодым турком. Уголовное дело, возбужденное против последнего, было закрыто из-за отсутствия события преступления. Краевые власти и СМИ до настоящего времени описывают инцидент в Армянском как выступление местного населения, возмущенного изнасилованием и прочими «бесчинствами» турок. Аналогичная история случилась на хуторе Виноградный также Крымского района, где двух подростков 10 и 11 лет обвинили в гомосексуальных развратных действиях против других детей40. «Сход граждан», прошедший 29 июля 1997 г. по инициативе казаков из Крым- ска и при участии сотрудников районной и сельской администраций, а также Крымского городского и районного отдела внутренних дел, постановил выселить семьи этих подростков-". Районное, а вслед за ним краевое начальство интерпретировало инцидент как спонтанное возмущение населения против турок, хотя обвиняемые подростки, строго говоря, не имели отношения к туркам, а организаторы схода не имели отношения к местному населению. Поскольку мир и стабильность описываются как приоритетные ценности, это позволяет оправдывать дискриминационные действия или бездействие как вынужденные, используя конструкцию, аналогичную крайней необходимости. Тем самым идеологема «предотвращения конфликта» также активно поощряет дискриминационные практики. Конфликтный контекст в целом, вне каких- либо конкретных инцидентов позволяет уклоняться от позитивных действий, направленных на предотвращение дискриминации или защиту меньшинств под предлогом «сохранения баланса». Важно не забыть еще одну «мелочь» — рассмотрение этнических отношений преимущественно в конфликтном контексте приучает людей относиться к мигрантам и к меньшинствам не как к равноправным членам общества, иногда нуждающимся в защите, а исключительно как к источнику проблем. Упоминание угрозы конфликта может использоваться и как средство шантажа по отношению к высшим эшелонам власти или избирателям («если не будет сделано то-то и то-то, то произойдет конфликт»). Целый ряд региональных лидеров в РФ строят свой публичный имидж как «миротворцы» и «гаранты межнационального мира». Особенно активно эта карта разыгрывается руководителями Татарстана, Башкортостана, Адыгеи, Кабардино-Балкарии и Краснодарского края. Риторика «межнационального согласия» служит основным средством оправдания местных авторитарных режимов и систематических нарушений законности. Одно из частных применений лозунга «защиты стабильности» — оправдание, как минимум, пропагандистского давления на оппозицию и организации, представляющие национальные меньшинства. Разумеется, во всех описанных случаях концепция конфликта в этом ряду выступает и как способ отрицания расизма и дискриминации в том смысле, который упоминался в начале статьи. Их проявления (действия «ультра», отказ в прописке определенным этническим группам) описываются либо как «конфликт» с окружающим населением, либо как правомерные защитные действия государства. Но было бы ошибочным сводить применение официозом «конфликтного» языка только к пропагандистским манипуляциям, оправдывающим расистские практики. «Конфликтный» подход стал универсальным и стереотипным и встречается там, где власти, в общем, не в чем оправдываться. Практически любая региональная концепция или программа «национальной политики» именуется как план «гармонизации» или «стабилизации» «межнациональных отношений»"12, а в качестве главной цели устанавливает не предотвращение дискриминации и этнического насилия и не защиту меньшинств, а борьбу с этническими конфликтами, в том числе и в практически моноэт- ничных регионах. На протяжении года, с ноября 1994 по ноябрь 1995 года во дворы турок, живущих в станице Советской Кировского района Ставропольского края, было подброшено в общей сложности 21 взрывное устройство. Местная милиция не принимала никаких мер, и только присланные в командировку сотрудники краевого УВД смогли быстро установить и задержать подозреваемых. Ими оказались члены местной казачьей группировки; из четырех человек, привлеченных к ответственности, осужден был только один. Свой ответ на депутатский запрос о в общем-то довольно простых обстоятельствах дела заместитель прокурора края начал с рассказа о якобы существующем в станице конфликте между турками и остальным населением. Причину конфликта он свел к тому, что турки «игнорировали местные обычаи, требовали к себе повышенного внимания, не желали работать в колхозе»66. Подобным образом описывал ситуацию и представитель Министерства по делам национальностей'14. Между тем турки, составляя около 15 % населения станицы, живут там с начала 1980-х годов, и каких-либо столкновений с окружающими или агрессивных акций с любой стороны ни до взрывов, ни после не фиксировалось. Официальные и академические объяснения и интерпретации становятся частью конструирования конфликта также и в повседневности так называемых «простых» людей. Например, бытовые конфликты или акции экстремистов интерпретируются практически всеми причастными к этим ситуациям не как односторонняя агрессия, а как объективно предопределенное противостояние этнических коллективов. Эти представления предлагают модель поведения для «просто» граждан, правоохранительных органов, местных властей, лидеров меньшинств, СМИ в аналогичных ситуациях. Бытовой конфликт или подозрение в том, что лицо, относящееся к меньшинству, совершило правонарушение, становятся для «просто» граждан поводом жаловаться казачьим группировкам или властям на девиантное или агрессивное поведение меньшинства как такового («наглость», «засилье», «экспансию»). Насильственная акция или угрозы насилия со стороны военизированных группировок воспринимаются как основание не для пресечения правонарушения, а для «переговорного процесса» с участием «национальных общии» и «казачества». Географически подобные концепции конфликта и способы их использования не ограничиваются Югом России. В Москве 7 мая 1998 г. на рынке «Лужники» неизвестные лица убили торговца-азербайджанца. По свидетельствам очевидцев, убийство совершили члены предположительно неонацистской группировки, занимающейся рэкетом на рынке, при попустительстве и на глазах милиции. Торговцы провели спонтанную демонстрацию протеста, которая была в жесткой форме разогнана милицией. В последующих официальных комментариях почти исключительно говорилось о демонстрации как чрезвычайном нарушении общественного порядка и об угрозе дальнейших «ответных» действий со стороны «азербайджанцев». Об убийстве, систематическом насилии и вымогательстве ira рынке официальные лица предпочитали не говорить или ставили убийство на одии уровень с демонстрацией. Основные московские газеты делали ударение на том, какое место занимает азербайджанская «община» в «теневой» экономике города и чем вызвана «напряженность» в ее, «общины», отношениях с окружающими. Аналогичной образом представители власти и СМИ реагировали на организованные «бритоголовыми» погромы у метро «Царицыно» и гостиницы «Севастопольская» в Москве 30 октября 2001 г. Милицейское начальство в основном выражало озабоченность гипотетическими «ответными» акциями «кавказцев». Средства массовой информации уделяли основное внимание «напряженности» в отношениях между кавказскими «мигрантами» и «коренными жителями», вызванной «чрезмерной» экономической активностью «мигрантов». В городе Удомле Тверской области в ночь с 9 на 10 мая 1998 г. толпа подростков в состоянии алкогольного опьянения разгромила ларьки, принадлежавшие местным жителям, причисляемым к «кавказцам». Милиция практически бездействовала, а депутаты представительного органа местного самоуправления, местные газеты и руководители районной администрации обвинили в инциденте самих «кавказцев», вызывающих своим поведением недовольство местных жителей. Никто из участников погрома не был привлечен к ответственности67. Было бы, однако, ошибочным видеть за всеми подобными представлениями только интересы групп и институтов, доминирующих в системе распределения власти и ресурсов и потому прямо или косвенно заинтересованных в дискриминационных и репрессивных практиках. Можно было бы предположить, что лица и институты, осуществляющие подавление, будут использовать «конфликтный» подход, а подавляемые и жертвы будут апеллировать к правовым категориям. В наших реалиях (за редкими исключениями) этого не наблюдается, и конфликтный язык практически одинаково принимается всеми. Самая наглядная иллюстрация — выражение солидарности со стороны лидеров пацио- нально-культурных обществ с позицией властей, «защищающих» «межнациональное согласие» милицейско-прописочными методами. В Краснодарском крае лидеры краевых и районных армянских организаций неоднократно предлагали властям создать в дополнение к официальной прописочной системе свою собственную систему миграционного контроля, которая помогала бы ограждать регион от нежелательных мигрантов-армян и тем самым снижала бы «напряженность»68. При всех различиях между конкретными случаями применения «конфликтного» подхода к интерпретации реальности можно говорить о том, что этот подход имеет вполне определенный идеологический смысл, а не является просто риторической оболочкой, в случае необходимости заполняемой любым содержимым. Следует отметить, что, как и другие идеологемы, порожденные советским/постсоветским обществом, «предотвращение конфликтов» или понятия из того же ряда не несут свое содержание в явном виде, а служат знаками, прочитываемыми адресатом в определенном контексте. «Предотвращение конфликтов» или «регулирование межнациональных отношений» означает, что государство присваивает себе полномочия «управлять процессами» в некоей не вполне определенной области общественной жизни по своему усмотрению, руководствуясь самостоятельно и для себя устанавливаемыми соображениями целесообразности69.