Библиография. Этот вопрос подробно рассматривался во многих произведениях. Монографии общего характера: G. J е 1 1 i n е k, Die rechtliche Natur der Staatenvertrage, Wien.. 1880; F. L a g h i, Teoria dei trattati internazionali, Bologna, 1882; L. G e s s n e r, Die Staatsvertrage im allgemeinen, vol. Ill, «Handbuch fur Volkerrecht» (1887), S. 5 ff.; E. S e 1 i g m a n n, Beitrage zur Lehre vom Staatsgesetz und Staatsvertrag, II: Ab- schluss und Wirksamkeit der Staatsvertrage, Freiburg, i. B., 1890; O. N i p p о Г d, Der volkerrechtliche Vertrag, seine Stellung im JRechtssystem und seine Bedeutung fiir das internationale Recht, Bern, 1894; D. D о n a t i, I trattati internazionali nel' diritto costituzionale, vol. I, Torino, 1906; W. J. M. van E у s i n g a, Proeve eener inleiding tot het nederlandsch Tractatenrecht, s’Gravenhage, 1906; S. B. Crandall, Treaties, their making -and enforcement, 2 ed., Washington, 1916; G. С о u m о u 1, Des conditions de validite des traites internationaux, Toulouse, 1911 (докторская диссертация); J. Otetelec-hano. De la valeur obligatoire des traites internationaux, Paris, 1916 (докторская диссертация). Кроме этого, следует отметить следующие краткие обзоры; Berner, Staatenvertrage, «Staatsworter- buch», J. С. Bluntschli und K. Bra ter; F. S t о e r k, Staatsvertrage, в 1-м издании «Worterbuch des deutschen Staats- und Verwal- tungsrechts» K. von Stengel; M. F 1 e i s с h m a n n, Staatsvertrage, ibid., 2. Aufl.; H a n k e, Staatsvertrage, «Oesterreichi- sches S t a a t swo r t e r b uch», E. Mischler und J. Ulbrich; v. Frisch, A. Verdross, J. Hatschek, Schoen, L. Bittner und H. W e h b e r g, Staatsvertrage, «Worterbuch des Volkerrechts» K. Strupp, vol. II149. Наиболее значительные монографии по отдельным вопросам настоящей темы будут упомянуты в соответствующих ме- 'Стах. Понятие и терминология. Двусторонний юридический акт в международном праве представляет собой любое -согласование воль двух или нескольких субъектов, то есть тех .воль, которые международное право рассматривает как собственные воли этих субъектов и которые в чем-либо связаны с их отношениями. Таким соглашениям международный правопорядок придает при определенных условиях юридические последствия. Понятие, сформулированное в более общих выражениях, охватывает все возможные двусторонние акты, будь то такие, которые, следуя традиционной доктрине, могут быть сведены к понятию договора между государствами, либо такие, в отношении которых, согласно более новым веяниям, целесообразно делать различия, приводящие к различным общим понятиям. В частности. следует различать собственно договоры между государствами, направленные ко взаимной выгоде и пользе, то есть договоры, в которых волеизъявления сторон имеют разное содержание и сходятся лишь в отношении общности цели, от соглашений в настоящем смысле слова (Vereinbarungen), или коллективных актов, направленных к удовлетворению общих интересов или к осуществлению общей власти, причем воля сторон в таких .актах имеет одинаковое содержание. Общая теория о международно-правовых актах может пренебрегать этими различиями, ограничиваясь в случае необходимости указанием на некоторые практические возможности их применения. Дипломатический язык, а также общепринятая практика применяют различные выражения для обозначения того, что мы называем «двусторонним международным юридическим актом». Так, мы говорим о договорах, конвенциях, декларациях, соглашениях, протоколах, обмене нотами и т. д.; соответствующие выражения имеются также и на других языках. Все эти наименования, в сущности, относятся к одному и тому же основному юридическому факту, а именно к согласованию воль двух или большего числа государств; с этим согласованием международное право связывает определенные последствия. Некоторые термины употребляются попеременно или без ясного критерия их различия: например, договор и конвенция; применение же других терминов связано с различиями в форме соглашений, то есть связано с тем, каким образом волеизъявление сторон получает свое выражение. Эти различия не имеют существенного значения и часто не связаны с каким-либо определенным различием содержания. Однако естественно, что более торжественные формы волеизъявления предназначаются для актов, относящихся к числу наиболее важных. Особенно часто для обозначения двусторонних международных юридических актов вообще мы применяем выражение «международные договоры». Ничто, естественно, не запре щает нам применять это выражение как наиболее общепринятое- Следует заметить, однако, —а это замечание, как мы увидим, не лишено также и практического значения, — что не исключено и употребление выражения «международные договоры» в юридических документах для обозначения соглашений, которые- имеют определенные формальные признаки, в отличие от других актов, и что некоторые правила, принятые для соглашений, именуемых договорами, не всегда могут быть применены к любому двустороннему международному юридическому акту. В нашем изложении слово «договоры», без какого-либо специального указания, будет обозначать двусторонние международные юридические акты вообще. Существенные требования. Прежде* всего имею г значение правила, действующие для международно-правовых актов вообще (см. выше, стр. 295); в данном случае рассматривается только их применение к двусторонним актам. 1. Субъекты Субъектами договоров могут быть исключительно субъекты международного правопорядка, то есть такие коллективные- образования, которые не подчинены какой-либо общей верховной власти, отношения между которыми нормированы и основным’ источником обязательности которых является норма pacta sunt servanda (см. выше, стр. 57). Отсюда следует, что не являются международными договорами: а) Акты, в которых сторонами являются один или несколько индивидов или юридических лиц внутригосударственного права независимо от того, обладают они или нет качеством органов государства. Это относится и к случаям, когда акт имеет даже- внешнюю форму договора, или когда в одном и том же акте, по существу, объединены один или несколько международных договоров или один или несколько договоров внутригосударственного права, или когда такой договор, по тем или иным соображениям,- заключен в форме, свойственной международным договорам. Так, брачные договоры между членами царствующих домов являются договорами внутригосударственного права, даже если в силу обычая или положений законов (см., например, статья 56 испанской конституции), эти договоры заключаются в форме, аналогичной форме международных договоров; таким образом, если договор о браке влечет за собой возникновение обязательств между государствами, к которым принадлежат обе семьи (например, посредством признания официального положения, возникшего в результате брака, эвентуальных прав престолонаследия. Б т. д.), то тем самым могут возникнуть и договор внутригосударственного права и международный договор, объединенные в материальном смысле в один и тот же акт, б) Договоры или соглашения любого рода, заключенные между политическими организациями, зависящими от одной и той же власти, и членами правопорядка, которые подчиняются этой власти; это имеет место не только, когда подобные политические организации не являются субъектами международного права (например, соглашение между двумя колониальными правительствами, зависящими от одного и того же государства, или между двумя автономными частями одного и того же государства, как бы они ни назывались), но и когда эти организации в состоянии вступать в отношения международно-правового характера с образованиями, не зависящими от власти, которой сами эти организации подчинены. Так, не является международным договором соглашение между Канадой и Австралией, тогда как соглашение между Канадой и Соединенными Штатами Америки или между Австралией и Японией является таким договором. На том же основании не являются международными договорами, а являются актами внутригосударственного права соглашения между зависимой политической организацией, хотя и автономной, и вышестоящей политической организацией; например, соглашение между Канадой и Британской империей, между каким-либо штатом Североамериканского союза 150 и федеральным правительством и т. п., о чем говорилось выше (см. стр. 127, 206 и сл.). в) Договоры, заключенные между двумя или несколькими государствами, выступающими в качестве субъектов внутригосударственного права (см. выше, стр. 67). Что касается конкордатов, см. выше, стр. 137 и сл., а по вопросу — скорее теоретического, чем практического характера,— о том, считать ли договоры, заключаемые от имени некоторых объединений государств, договорами наделенных правосубъектностью коллективных образований или же их следует рассматривать как совместное осуществление прав, принадлежащих государствам uti singuli, см. стр. 158 и сл. Нет надобности повторять, что правоспособность в отношении заключения договоров весьма тесно связана с международной правосубъектностью: ограничения, возникающие вследствие принятых договорных обязательств, ограничивают свободу, но нельзя утверждать, что они создают положение полной или ограниченной неправоспособности (см. выше, стр. 197, 215, 226 и сл.). Вопрос об объекте договора ке требует специального обсуждения, помимо того, которое уже приводилось в отношение объекта международных правовых актов вообще. Единственным? пунктом, вызывающим споры, является вопрос о том, должен ли международный договор непременно иметь своим предметом; осуществление так называемой повелевающей власти. Правильнее было бы говорить здесь о деятельности государства, которая* с точки зрения внутригосударственного права определяется- как осуществление повелевающей власти. Вопрос этот, как об этож уже говорилось (см. выше, стр. 298), поставлен неудачно, поскольку в объекте договорных отношений стараются найти такое раз* личие, вызываемое, однако, самими субъектами, между которыми это отношение возникает. Объектом договора является и не может- не являться сама соответствующая деятельность субъектов- в международно-правовой сфере. Какая-либо квалификация этой деятельности во внутригосударственном праве не является необ- ходимой и, во всяком случае, не имеет существенного значения. 3. Воля151 Библиография. В работах общего характера, указанных в начале этого раздела, рассматриваются все зопросы, включая и этот специальный вопрос, к изучению которого мы сейчас приступаем. Этот вопрос выделяется благодаря исчерпывающему и четкому рассмотрению данной темы в книге Донати (Don а- t i, sezione III, pag. 477 segg.). Фундаментальный характер носят и замечания Трипеля («Volkerrecht und Landesrecht», cit., S. 134 ff.).. Из специальных наиболее значительных монографий, рассматривающих, кроме того, историю этого вопроса, можно назваться едующие: Е. Meier, Uber den Abschluss von Staatsvertra- gen, Leipzig, 1874; R. G n e i s t, Gutachien zum Artikel 48 der preussischenVerfassung, E. Meier, op. cit., S. 339 ff.; J. Unger, ber die Giiltigkeit von Staatsvertragen, «Zeitschrift fur das^ Privat- und offentliche Recht der Gegenwarb. Bd. VI, 1879, S. 349 if.; A. Leoni, Ein Beitrag zur Lehre von der Gultigkeit der Staatsvertrage in den Verfassungsstaaten, «Arch. f. off. Recht»,. vol. I, 1886, S. 498fi.; C. Schanzer, II diritto di guerra e del trattati negli Stati a governo rappresentativo, Torino, 1891:: F. Wegmann, Die Ratification von Staatsvertragen, insbesondere- das Verhaltnis der Ratification zur parlamentarischen Zustim- mung beim Vertragsabschluss, Berlin/1892; F. Tezner, Zur Lehre von den Staatsvertragen. «Zeitsch. f. d. Privat- u. off. Recht der Gegenwart», Bd. XX, 1893, S. 120 ff.; A. Dauzat, Du role- des Chambres en matiere de traits internationaux, Paris, 1899^ L. M i с h о n, Les traites internationaux devant les Chambres.. Paris. 1901; С. H. Butler, The treaty making power of the United States, 2 vol., New York, 1902: A. R i e s s', Die Mitwirkung der' gesetzgebenden Korperschaften bei Staatsvertragen, «Abhandlun- gen aus dem Staats- u. Verwaltungsrecht», № X, Breslau,, 1904; B. Weil, Die Mitwirkung der Volksvertretung bei Staatsvertragenv Strassburg, 1906; D. A n z i 1 о 11 i, Volonta e responsabilita: nella stipulazione dei trattati internazionali, «Rivista di diritto internazionale», vol. V, 1910, pag. 3 segg. (эта работа цитируется., здесь потому, что она представляет собой переходную фазу от теории определенной компетенции конституционного права к теории, которая здесь защищается); S с h о е n, Die volkerrechtliche Bedeutung staatsrechtlicher Beschrankungen der Vert- retungsbefugnis der Staatsoberhaupter beim Abschlusse von Staatsvertragen, «Zeitsch. f. Volkerr. u. Bundesstaatsr», vol. V,. 1911, S. 400 ff.; L. P i t a m i c, Die parlamentarische Mitwirkung bei Staatsvertragen in Oesterreich. Wien — Leipzig, 1915- («Wiener staatswissenschaftlichen Studien», № XII). Работа Бит~ нера, упомянутая ранее в связи с вопросом о форме международных договоров, содержит весьма важный материал также- и по рассматриваемому здесь вопросу (S. 81 ff.)152. В двусторонних актах волеизъявления признаются правом, поскольку находятся между собой в соотношений, обозначаемом выражением согласия. Первыми условиями такого соотношения являются предложение и принятие; одна из сторон предлагает что-либо, а другая сторона это принимает. Точное соответствие между quid promissum и quid acceptum и составляет согласие. Разумеется, предложения и принятия их могут быть разнообразны и связаны между собой таким образом, что предложения одной из сторон соответствуют предложению другой стороны, а принятие одной стороной соответствует принятию чего-либо другой стороной, и т. д. Полное отсутствие соответствия между предложением и принятием приводит к недействительности акта. Если отсутствие соответствия является- только частичным, например предложение чего-либо лишь частично отличается от принятого, или если оно касается лишь одного из многочисленных вопросов, составляющих предмет акта, например содержания одной из принятых норм, то от толкования воли сторон зависит либо признать акт действительным в пределах, в которых согласие существует, либо же, при отсутствии согласия, заставлять стороны признать акт в целом недействительным. Особым примером (и во многих отношениях поучительным) частичного отсутствия согласия является история толкования пункта «h» статьи 23 Положения о законах и обычаях сухопутной войны, приложенного к четвертой Гаагской конвенции 18 октября 1907 года; его постановления были приняты некоторыми государствами только потому. что они толковали эти постановления совсем иначе, чем другие государства. Лишь немногие зопросы с давних пор так оживленно обсуждались и вызывали такие многочисленные и глубокие расхождения мнений, как определение условий, необходимых для того, чтобы непосредственное волеизъявление, направленное на заключение договора, могло возлагать ответственность на государство. Уже отмечалось (см. выше, стр. 237 и сл.), что с переходом от абсолютной монархии к современным системам представительного правления возникли и были введены в конституции положения, различным образом ограничивающие компетенцию главы государства в отношении заключения договоров. Действующее- позитивное право различных государств насчитывает в этом отношении ряд различных систем. Согласно первой системе, правомочие на заключение договоров принадлежит исключительно главе государства. Это традиционная английская система, которая перешла затем в различные европейские конституции, по крайней мере в отношении, большинства договоров, если не считать исключений, касающихся определенных категорий таких актов. При парламентарном режиме исключительная компетенция главы государства, ограничивается даже и в этом случае необходимостью соответствующего сотрудничества с одним или несколькими ответственными министрами. Кроме того, прерогатива главы государства. в вопросах заключения договоров не исключает того, что :акт парламента необходим для выполнения некоторых договоров: однако участие министра или ответственных министров, как и. участие парламента, не исключает того, что договор и с конституционной точки зрения является действительным волеизъявлением главы государства. В условиях рассмотренной системы с конституционной точки, зрения нет различия между компетенцией образовывать волю- государства и компетенцией ее изъявлять, то есть доводить о ней- до сведения другой договаривающейся стороны, поскольку обе эти компетенции соединяются в личности монарха. Другая,[система разделяет эти два момента и передает компетенцию образования воли заключить договор другому органу, а не тому, которому принадлежит компетенция изъявить эту волю. Так, согласно швейцарскому конституционному праву, компетенция заключать договоры принадлежит Союзному собранию, постановления которого, однако, в отношении определенной категории договоров- могут быть вынесены на решение референдума. Однако компетенция выражать в международных отношениях волю заключать договоры, принадлежит исключительно Союзному совету, который является коллегиальным органом, обладающим- свойством главы государства. Некоторые из французских конституций революционного периода предоставляли парламенту правомочия на заключение договоров, оставляя главе государства- право доводить до сведения других договаривающихся государств о согласии парламента. Такая система до сего времени существует в Португалии и в различных странах Латинской Америки. Высказывается мнение, что в подобных случаях глава государства выступает просто в роли nuncius153, но это не вполне точно, так. •как ка него возлагается обязанность удостоверить существование воли, которая затем и доводится до сведения другого государства. Система, более распространенная в различных конституционных правопорядках, является в некотором отношении чем-то промежуточным между двумя указанными выше системами; она предоставляет главе государства компетенцию образовывать и изъявлять волю государства. Однако что касается первого правомочия, то оно осуществляется в порядке сотрудничества — причем это сотрудничество регулируется различным образом — с другими конституционными органами, в частности с палатами парламента в отношении либо всех договоров, либо договоров определенных категорий. Пример первого рода дает американская конституция, согласно которой «президент имеет право с созета и согласия сената заключать международные договоры при условии их одобрения двумя третями голосов присутствующих сенаторов». Пример второго рода мы имеем в итальянском конституционном празе. Статья 5 Статута * устанавливает, что король «заключает мирные договоры, договоры о союзе, торговые договоры и другие, доводя их до сведения палат, если только интересы и безопасность государства допускают это, сопровождая их нужными разъяснениями. Международные договоры,- которые касаются обязательств в области финансов или территориальных изменений государства, не будут иметь силы, если не получат одобрения палат». Из этого положения вытекает, что королю принадлежит в нормальном порядке исключительная компетенция как в отношении образования, так и изъявления воли государства, за исключением двух указанных здесь категорий договоров, когда необходимо сотрудничество обеих палат. Это сотрудничество объясняется обычно как управомочивание короля на заключение определенного договора, а в виде исключения — как одобрение уже заключенного договора154. Изложенные выше принципы, из которых вытекает современное представление об отношении между правом международным и внутригосударственным (см. зыше, стр. 63 и сл.) и о природе и характере юридического вменения (см. выше, стр. 231 и сл.), показывают, что международному праву, и только ему, принадлежит установление того, какие волеизъявления составляют факт, которому око приписывает определенные последствия, -а следовательно, и придает им сзойство международного договора. Признание того, что определение правомочия заключать договоры входит необходимым образом в компетенцию конституционного права, которому поэтому в исключительном порядке надлежит определять условия, при которых может приобретать действенность воля государства, направленная на заключение договоров, равносильно утверждению, что конституционные нормы имеют силу в области международного права (см. выше, стр. 234 и сл.), или, другими словами, что международное право не является автономным правопорядком. Положение вещей не меняется, если это утверждение понимается в том смысле,, что приписывание государству воли заключать договоры является областью международного права. Это право, однако, не может не вменять волю, и притом волю только компетентного органа, в соответствии с нормами конституционного права; такое утверждение относительно необходимости, в которой оказалось бы международное право, действительно, не представляется обоснованным с юридической точки зрения. Напротив, обоснованным является положение, предусматривающее, что международное празо делает отсылку к внутригосударственному праву, устанавливая, что волеизъявление, направленное на заключение договоров, вменяется государству, если и поскольку оно осуществляется компетентным по конституции данного государства органом. Конституционная компетентность является, таким образом, согласно международному правопорядку, необходимой предпосылкой для определения применимости международно-правовых норм, от которых зависит указанное зыше вменение. Это положение не меняется существенным образом, но связывается уже с иными предпосылками, чем те, которые фигурировали в настоящей работе, если, исходя из идеи единства права и превосходства международного правопорядка, сделать вывод, что он предоставляет отдельным государствам определять орган, компетентный заключать договоры. Меняется, однако, способ постановки вопроса, ибо в то время как с принятой здесь точки зрения юридическая значимость конституционных норм зависит от существования международно-правовой нормы об отсылке, то с противоположной точки зрения была бы необходима международно-правовая норма, которая в порядке ограничения общего принципа делегирования могла бы исключить компетенцию внутригосударственного публичного права. Если отбросить по соображениям, уже изложенным выше (см. стр. 56), такой способ понимания отношений между правом международным и правом внутригосударственным, то все различие в понимании международно-правового значения конституционных положений, касающихся заключения договоров, сводится к тому, чтобы установить, существует ли международно-правовая норма, отсылающая к конституционному праву (см. вышег стр. 238 и сл.). Представляется, однако, что существование такой нормы следует абсолютно исключить. Не было приведено никакого достойного доверия доказательства наличия такой нормы; аргумент относительно якобы существующей согласованной воли государств, обнаруживающейся в факте существования в их. конституциях положений о правомочиях на заключение договоров, конечно, не является доказательством; такие положения понятно, должны существовать в соответствующем конституционном правопорядке, которым устанавливаются определенные права и обязанности. Мы знаем, с другой стороны (см. выше,, стр. 85), что законодательные нормы отдельных государств., даже если они согласованы и связаны с вопросами международных отношений, ни в какой мере не могут являться нормами международного права. Не является доказательством и ссылка на известный принцип Ульпиана: Qui cum alio contra hit vel est vel debet esse non ignarus conditionis eius (Кто заключает с кем-либо договор, тот знает или должен знать об его условиях). Если даже- допустить, что это изречение применимо к области международных отношений, то,' очевидно, оно предполагает, что условия факта или условия права, к которым оно относится, находятся в сфере данного правопорядка; другими словами, это изречение- могло бы быть применено также и к конституционным ограничениям компетенции по заключению договоров, если бы они имели силу и в области международного права, но оно совершенно не подходит для того, чтобы показать, что эти ограничения имеют силу в этой области. Напротив, нет недостатка в основаниях для признания того* что государства скорее убеждены в отсутствии международноправового значения конституционных норм, о которых идет речь. Насколько нам известно, история международных отношений не знает ни одного случая, когда договаривающиеся стороны подвергли бы обсуждению и рассмотрению конституционность актаг которым глава государства объявлял о заключении договора: они всегда принимали такое заявление главы государства как необходимое и достаточное для установления договорных отношений; между тем есть все основания полагать, что если считать противоположную точку зрения верной, то не было бы недостатка в случаях, когда проверка и обсуждение законности правомочий главы государства стали бы вполне уместными, а может быть, и необходимыми. Это положение убедительно подтверждается солидным исследованием международно-правовых документов, с большой, тща тельностью выполненным недавно Биттнером. Результаты этого исследования показывают, что в текстах договоров или в других документах, которыми обмениваются договаривающиеся стороны, нет вовсе или почти нет ссылок на столь неодинаковые конституционные положения, касающиеся вышеуказанного вопроса; единственным актом, имеющим значение в международных отношениях, является заявление главы государства, которому принадлежит исключительное право решать, отвечает ли данный договор положениям, требуемым данной конституцией. Один или два случая, когда государство пыталось впоследствии уклониться от выполнения обязательств, вытекающих из договора, ссылаясь при этом на несоблюдение конституционных норм, не могут, очевидно, значить больше, чем общее признание принципа, вытекающего из приведенных выше фактов. Легко понять, что эта прочно признанная позиция государств удовлетворяет установившимся требованиям и принципам международного правопорядка. Если, с одной стороны, речь идет о толковании и применении норм, связанных с конституционным режимом данного государства и тем самым находящихся в области, в которой, как правило, решительно исключается всякий иностранный контроль и вмешательство, то, с другой стороны, ничто не может быть более чуждым правосознанию государств как возможность поставить под сомнение и оспаривать правомочия, которые глава государства, прямо или косвенно, но непременно на основании своей собственной компетенции использует при заключении договора. К тому же нельзя не видеть с практической точки зрения тех сложностей и трудностей, которые возникли бы при заключении международных договоров, если бы их правомерность постоянно зависела от толкования правовых норм, столь деликатных и противоречивых, каковыми являются нормы, ограничивающие конституционные правомочия главы государства. Однако при этом нельзя отрицать и того, что практические неудобства возникают и в случаях применения изложенного нами принципа, который допускает возможность того, что государство оказывается с точки зрения международного права связанным обязательством, взятым на себя главой государства вопреки конституции; но это неудобство по своей природе является чем-то исключительным и, можно даже сказать, патологическим, поскольку оно предполагает, что глава государства стремился нарушить свои конституционные обязанности, между тем как неудобства в случае принятия противоположной точки зрения являются нормальными и в известном смысле естественными. Едва ли нужно к этому добавлять, что было бы глубокой ошибкой предполагать, что наша точка зрения лишает значения те конституционные положения, которые ограничивают компетен- дню главы государства: эти нормы сохраняют полностью свое' значение, но в своей собственной области и с теми гарантиями к юридическими последствиями, которые свойственны конституционным нормам. Поэтому было бы странно, если бы международное право должно было практически гарантировать действенность конституционных норм. При ближайшем рассмотрении мы увидим, что международно-правовые нормы относительно заключения договоров устанавливаются таким образом, чтобы: дать возможность главам государств строго и полностью выполнять свои конституционные обязанности. Вывод, к которому мы приходим, заключается, таким образом,, в том, что международное право вменяет государству волеизъявление по поводу заключения догЬвора, совершенное в должной -форме главой государства, причем международное право делает- это безотносительно к конституционным положениям, которые так или иначе ограничивают его компетенцию или определяют его обязанности. Мы говорим «главой государства», относя это к наиболее важному и наиболее серьезному случаю; но тут же добавим, что когда в соответствии с ныне прочно установившейся практикой международные соглашения заключаются без участия глав договаривающихся государств, то наше заключение имеет силу и при волеизъявлениях, совершаемых органами, должным образом уполномоченными вести переговоры и заключать соглашения. С точки зрения международного права не имеет серьезного значения вопрос конституционного права о том, передается ли в таких случаях компетенция этим органам в порядке делегирования компетенции главы государства, а также является ли такое делегирование законным. Что касается взаимосвязи между выраженной волей и реальной волей и последствий возможного расхождения между ними, то здесь имеют силу принципы, которые изложены нами в общей: теории международных юридических актов (см. выше, стр. 298 и сл.)155. 4. Форма Библиография. Из фундаментальных работ: L. Bittner, Die Lehre -von den volkerrechtlichen Vertragsurkunden, Berlin — Leipzig, 1924. С практической точки зрения и особенно* для ознакомления с типичными формами современных международно-правовых документов может быть использована уже .цитированная выше книга: Е. S a t о w, A guide to diplomatic practice156. Общепризнано, что форма договоров, как форма международно-правовых актов вообще, не подчиняется каким-либо обязательным специальным правилам. С общей точки зрения это положение правильно; соглашение между государствами в широком смысле может иметь обязательную юридическую силу,, какова бы ни была форма их волеизъявления. Необходимо, однако, при этом привести два соображения*, которые сильно ограничивают практическую важность и значение этого принципа. Прежде всего процедурные правила, принятые в международной практике при заключении договоров*, если и не являются в юридическом смысле обязательными! то приобрели теперь такое значение и связаны со столь деликатными и серьезными интересами сторон, что несоблюдение этих: правил представляется почти невозможным. При этом не исключается возможность возникновения при проверке выполнения этих процедурных правил повода, для того чтобы вполне обоснованно поставить вопрос о недействительности договора. Кроме того, статья 18 Устава Лиги Наций ввела для обширного и всевозрастающего круга государств правило об опубликовании договоров и всякого рода международных обязательств. Это правило косвенно оказывает влияние на другие аспекты формы договора, делая, например, практически необходимым для заключения договора письменный акт и т. д. Как мы уже попутно указывали, кроме договоров, заключаемых при участии глав государств, международная практика знает другие соглашения, которые 'заключаются без их участия; первые, которым чаще всего дается наименование международных договоров в строгом смысле, заключаются обычно путем более сложной и торжественной процедуры, ход которой мы проследим. отметив при этом и подчеркнув, в каких случаях они отличаются по процедуре от других, менее торжественных соглашений. В этой связи мы хотим также указать, что когда мы говорим о международных договорах, то имеем в виду только соглашения, заключенные с участием глав государств. Если заключение договора происходит (в настоящее время это .крайне редкий случай) не путем непосредственного и прямого обмена волеизъявлений органов, компетентных заключать договоры, то заключению такого договора предшествуют переговоры < (отсюда, по-видимому, и происходит слово «договор» (трактат), -вошедшее впоследствии в употребление для обозначения юридического акта, который является результатом переговоров), направленные к выработке текста соглашения, в котором будет выражена в окончательном виде воля договаривающихся сторон. Переговоры предполагают предварительное соглашение, которое имеет своей целью вступление в переговоры для заключения определенного договора. Они ведутся специальными органами, облеченными необходимыми полномочиями и называемыми поэтому уполномокенньши. Полномочия выдаются в большинстве случаев главой государства, реже — министром иностранных дел по поручению главы государства. Полномочия удостоверяют компетенцию вести переговоры, в связи с чем первый акт собрания делегатов заключается во взаимном обмене полномочиями, то есть в предъявлении документов, которые узаконивают качество и функции тех, кому они выданы, и в проверке этих полномочий. В случае успешных переговоров вырабатывается окончательный текст, который вначале нередко парафируется (то есть удостоверяется путем проставления внизу страницы инициалов лиц, ведших переговоры), а затем подписывается в должной форме полномочными представителями Однако акт, подписанный такими уполномоченными, сам по себе еще не является обязательным для государств, которые пока еще свободны принять или отклонить его. Подпись уполномоченных удостоверяет только проект договора, за которым может последовать или не последовать волеизъявление сторон, направленное на заключение договора. Таким волеизъявлением служит ратификация. Акт ратификации исходит обычно от главы государства и содержит выражение воли честно и безупречно соблюдать договор, текст которого был подписан уполномоченными и который воспроизводится буквально в самом содержании документа ратификации. Впрочем, иногда, хотя и нечасто, акт ратификации делает ссылку на имевшее место одобрение парламентом или ссылку на соблюдение других формальностей и условий, требуемых конституцией данного государства. Акт ратификации как таковой является тем односторонним волеизъявлением, которое должно быть доведено до сведения другой договаривающейся стороны, для того чтобы произошло совпадение воль, означающее достижение согласия. Это осуществляется посредством обмена между сторонами актами ратифи- нации; в многосторонних договорах, з отношении которых обмен был бы слишком сложным делом, применяется порядок сдачи на хранение актов ратификации одной из договаривающихся сторон или одному общему органу, которые сообщают об этом всем другим договаривающимся сторонам. Обмен актами ратификации и сдача их на хранение обычно удостоверяются специальным протоколом. Условия и сроки совершения этих актов определяются в большинстве случаев особыми постановлениями самих договоров, правовое значение которых (постановлений) отмечалось выше. Таким образом, как правило, если нет иных противоположных постановлений, оформление международного договора завершается в тот момент и в том месте, где и когда имеют место обмен или сдача на хранение ратификационных грамот. Термин «ратификация» употребляется здесь в особом смысле, противоположном тому, который обычно применяется в юриспруденции; он не является актом утверждения, а подлинным волеизъявлением, направленным к заключению договора; другими словами, не утверждается как обязательный существующий акт, а вступает в силу новый акт. Неправильное применение термина «ратификация» объясняется историческими причинами. Хотя с давних времен твердо установился порядок (об этом пишет Бэйнкерсгук) рассматривать договоры как заключенные sub spe rati * и подлежащие окончательному одобрению монарха, однако принцип, который лежал в основе всей процедуры переговоров во времена абсолютных монархий, заключался в том, что монарх, который олицетворял государство, заключал договоры через посредство своих уполномоченных и сохранял за собой право проверки, не превысили ли уполномоченные данных им полномочий, и затем ратифицировал подписанный ими договор. Таким образом, договор заключался уполномоченными, и ратификация договора со стороны монарха носила действительно характер утверждающего акта. Вследствие этого договор не мог быть отвергнут без серьезных на то оснований, в частности если налицо не было превышения уполномоченными своих полномочий. Такая концепция, вполне понятная и во времена абсолютных монархий лишенная практических неудобств, оказалась, однако. несовместимой с принщшами внутригосударственного права почти всех современных государств. Это право видит Sub spe rati (лат.)—выражение из дипломатического обихода, обозначающее принятие дипломатическим представителем того или иного обещания или договорного положения в ожидании утверждения правительством. Принятие sub spe rati обязательной 'юридической силы не имеет. — Прим. ред. в монархе или в главе государства не что иное, как верховный орган са*мого государства и часто ограничивает его компетенцию заключать договоры или предписывает ему не приступать к заключению договора без согласия парламента, или же обязывает главу государства сотрудничать с парламентом в осуществлении мер для выполнения обязательств, вытекающих из договора. Каков бы ни был характер договора и его последствий, глава государства не может просить парламент дать на него согласие, и это последнее не может быть предоставлено иначе, как на основе проекта всего договора в целом, точно составленного во всех своих частях, ибо только такой проект договора дает возможность должным образом оценить его значение и последствия. В то же время глава государства сохраняет за собой полную свободу и может не заключать договора, если не добьется согласия и содействия других органов в силу положений конституции. Явная сложность конституционной процедуры, связанной с заключением и выполнением договора, делает ее неприспособленной к 'международным обязательствам, вытекающим из соглашения между уполномоченными, которое устанавливает впервые конкретным образом текст самого договора; это соглашение может быть лишь первым актом, вслед за которым различные органы государства уже могут оценить важность и последствия договора, который стороны хотят заключить. В соответствии с этими новыми концепциями и требованиями международная практика, ныне являющаяся общепринятой, видоизменила правила, принятые в прежнее время, и установила принцип, что в ратификации всегда может быть отказано, причем мотив отказа юридически не имеет значения. Это равносильно тому, что до ратификации договора юридические обязательства государств по нему не существуют, поскольку не является юридическим обязательство, если оно принято под условием, именуемым si voluero (если пожелаю). Эта система, оставляя государству свободу действий до момента ратификации, позволяет органу, которому поручено ратифицировать договор, выполнить при этом свои конституционные обязательства, получить суждение других органов, запросйв их согласие или содействие, причем другие государства не могут вмешиваться в эти действия или требовать отчета о причинах отказа в ратификации. Вряд ли нужно добавлять, что этот вопрос может трактоваться различно- с точки зрения моральной или политической оценки. Точка зрения, изложенная выше, носит строго юридический характер16. Следует, кроме того, отметить, что отрицание обязательности договора до его ратификации не означает, что государство может вовсе не считаться с таким договором и вести себя так, как будто не делалось никаких шагов к заключению договора. Напротив, следует считать, что в ходе самой процедуры ратификации договора, нормальным образом подписанного, государство должно воздерживаться от актов такого свойства, которые сделали бы невозможным или более трудным нормальное выполнение договора, коль скоро он будет ратифицирован. Но ясно, что в этом случае еще нельзя говорить о действии договора как такового, а скорее о применении положения о злоупотреблении правом (см. Постоянная палата международного правосудия, решение N° lr Publications cit., serie А, № 7, p. 37 et seq.157'). Государство, таким образом, всегда обладает свободой ратифицировать или не ратифицировать договор. Но ратификация не может проводиться иначе, как в отношении полного текста договора, уже подписанного уполномоченными. Частичная ратификация или такая ратификация, которая вносит видоизменения или сокращения^ текст, равносильна отказу от ратификации, сопровождаемому новым предложением, которое может быть принято или отклонено другими заинтересованными сторонами. О существенном новшестве, хотя и не первостепенной важности, в отношении только что описанной процедуры, которое было введено статьей 405 Версальского договора и соответствующими положениями других мирных договоров, см. выше, стр. 27016. Форма международных соглашений — обычно носящих .характер технических или административных соглашений или соглашений, связанных с предшествующими договорами, — заключаемых правительствами без участия глав государств, может быть весьма различной. Иногда процедура этих соглашений не отличается от описанной выше, если не считать того, что вместо полномочий, выданных и подтвержденных главой государства., имеет место простое поручение от главы правительства или ми* нистра иностранных дел и вместо торжественной ратификации, главой государства совершается акт одобрения или утверждения, правительством. В других случаях отсутствует всякое одобрение- или утверждение: акт, различным образом квалифицированный (соглашение, декларация, протокол и т. д.), просто подписывается, делегатами (дипломатическими агентами, министрами иностранных дел или другими лицами), которые объявляют, что они должным образом уполномочены подписать данное соглашение, и не требуется более никаких обязательств. Часто применяемой формой является обмен нотами. Обычно такой обмен производится между главой правительства или министром иностранных дел одной из двух сторон и дипломатическим агентом другой страны, должным образом аккредитованным. Прочно установившаяся международная практика признает обязательную силу заключенных таким образом соглашений. Вследствие большого разнообразия и неточностей принятой терминологии самым важным в каждом случае является сущность акта; сама же форма, в которую облечено соглашение, может рассматриваться как несущественная и может служить лишь возможным элементом для толкования воль сторон. Регистрация договоров Б и б л и о г р а ф и я. О. М. Hudson, The registration and publication of treaties, «American Journal of international law», vol. XiX, 1925, p. 273 et seq.; W. Schiicking, H. Wehberg, Die Satzung des Volkerbundes, 2. Aufl., Berlin, 1924, S. 644 ff.; J. Hatschek, Volkerrecht, cit., S. 232 ff.; e. F a u с h i 1 1 e, Traite de droit international, cit., vol. I, № 825 Pt seq.19 А. Статья 18 Устава Лиги Наций устанавливает: «Всякие международные договоры или международные обязательства, заключаемые в будущем Членом Лиги, должны быть немедленно зарегистрированы Секретариатом и опубликованы им возможно скорее. Никакие из этих международных договоров или соглашений не сделаются обязательными, пока не будут зарегистрированы». Едва ли нужно напоминать историю происхождения этой статьи, вытекавшей из первого пункта знаменитых четырнадцати пунктов, провозглашенных президентом Вильсоном в послании американскому конгрессу 18 января 1918 года, имевшем целью определить основные направления будущего мира: «Открытые договоры о мире, достигнутые открытым путем, после которых не должно быть никаких тайных международных соглашений, а дипломатия всегда должна действовать откровенно и гласно». Важное значение, придаваемое принципу гласности, вытекает из того факта, что это требование в ясно выраженной форме включено в преамбулу Устава Лиги Наций. Такие же положения содержатся и в статье 8 (последний абзац) и статье 15. Этот принцип, несомненно, соответствует природе и потребностям сообщества государств, которые взаимно обеспечивают* целостность друг друга и защиту против любой агрессии. Кроме того, этот принцип представляет естественную гарантию выполнения обязательств, возложенных на членов вторым положением абзаца 1 статьи 20, которая запрещает заключение договоров, несовместимых с условиями Устава. Б. Но если легко понять смысл и политическое значение этого принципа, то довольно трудно точно истолковать положения статьи 18. Основной вопрос касается природы и последствий регистрации, или, 'точнее, отношения между ратификацией и регистрацией. По этому вопросу высказывались различные мнения. Согласно некоторым из них* до регистрации договор не имеет обязательной силы; стороны вполне свободны, так же как в промежуток времени между подписанием и ратификацией. Этот тезис поддерживался Карнебееком на первой сессии Ассамблеи Лиги Наций, который в основном исходил из буквы статьи 18. По мнению других, стороны принимают на себя определенные обязательства в результате ратификации, но могут требовать выполнения договора только после его регистрации. Таков смысл доклада, представленного Адачи и де Вишером з 1923 году в Институт международного права. В дискуссии, которая имела место на первой сессии Ассамблеи, делегат Титтони утверждал, что договор накладывает обязательства inter partes (между сторонами в договоре) одновременно с его ратификацией, но что на договор можно ссылаться в Лиге Наций только после его регистрации. Шюкинг и Веберг в своих комментариях к Уставу придерживаются мнения, что юридическая обязательность договора возникает после его регистрации, а не после его опубликования, но имеет действие ex tunc, то есть имеет обратную силу до момента ратификации. Однако до этого момента стороны не являются полностью свободными, как и в промежутках времени между подпи санием и ратификацией. Оки не могут предпринимать каких- либо шагов, находящихся в противоречии с договором. Если же стороны — члены Лиги Наций не выполнят требование немедленной регистрации договора в Секретариате, этот факт будет означать молчаливый отказ в ратификации, и договор тем самым окажется недействительным. Согласно Гачеку, ратификация договора имеет теперь значение якобы только уточняющего момента, начиная с которого каждая из договаривающихся сторон приобретает право обязывать других односторонним актом (сообщением договора постоянному Секретариату для регистрации). Комиссия юристов, назначенная Советом Лиги Наций по поручению Ассамблеи для дачи заключения о применении статьи 18 в отношении действительности договоров, стояла на точке зрения, что регистрация не заменяет ратификации к не должна лишать какого-либо значения соглашение сторон; регистрация является, однако, необходимым условием, потому что договор приобретает благодаря ей положительную обязательную силу не только перед лицом Лиги Наций, но и между сторонами. Таким образом, без выполнения этого условия о регистрации ставится под сомнение обязательная сила международного договора или соглашения. Заключая договор или соглашение, стороны не могут односторонне уклониться от принятых на себя по договору обязательств, но до тех пор, пока не будет проведена регистрация, договор или соглашение не имеют обязательной силы. Следует отметить, что ни это, ни другие предложения не были приняты Ассамблеей, которая предпочла перенести этот вопрос на рассмотрение следующей сессии, на которой была только принята резолюция отложить вопрос на неопределенное время. Таким образом, вопрос остался открытым; по существу, он представляет собой просто вопрос о толковании второй части статьи 18 Устава Лиги Наций. Для того чтобы перейти теперь к исследованию этого вопроса, представляется важным прежде всего выяснить два момента: а) вторая часть статьи 18 относится, бесспорно, ко всем международным договорам или обязательствам, указанным в первой части: «Никакие из этих международных договоров или соглашений не сделаются обязательными...» Итальянский текст Устава выражает ту же мысль, хотя и делает это, может быть, с меньшей силой и точностью. Во всяком случае, имеет место полное совпадение французского и английского текстов, которые здесь имеют одинаковый смысл; б) для всех без различия международных договоров или соглашений, к которым относится эта статья, установлено одно-единстзенное и одинаковое правило. Из этих бесспорных предпосылок вытекает с такой же очевидностью, что толкование должно быть таким, чтобы его можно было приме нять без различия ко всем международным договорам и соглашениям; если же толкование приводит к отличию одних актов от других или. будучи приемлемым для некоторых из них. совершенно неприемлемо для других, то оно неверно, потому что оно или делает различия там, где закон этого не делает и не предусматривает, или исключает акты, которые явно подпадают под его действие. Установив это, отметим, что международные договоры и соглашения, о которых говорится в первой части статьи 18, не являются договорами между членами Лиги Надий, но договорами, заключенными членом Лиги Надий, следовательно, речь идет о всех договорах или обязательствах между членом Лиги Надий и одним или несколькими государствами — нечленами Лиги Надий. В отношении этого момента не может быть сомнений, и он фактически признается всеми авторами, изучившими этот вопрос, а также текущей практикой. Комиссия юристов Лиги Надий, о которой уже говорилось выше, констатировала это следующим образом: «Для того чтобы международный договор или международное соглашение были представлены к обязательной регистрации, необходимо — и этого достаточно, — чтобы одна из договаривающихся сторон была членом Лиги Наций. Договор, заключенный государством — членом Лиги с государ- ством-нечленом. должен также быть зарегистрирован. Текст статьи и подготовительные материалы по ее выработке не оставляют никаких сомнений в этом отношении». Если это так, то правило, записанное во второй части статьи 18, должно пониматься так, чтобы оно могло быть применено не только к договорам между членами Лиги, но и к договорам между членами и нечленами Лиги. Таким образом, если действительно можно сделать вывод, что члены Лиги Наций пожелали принять inter se (в отношениях между собой) правило, в силу которого вследствие видоизменения прежних норм обязательная сила договоров становится известным образом обусловленной, даже inter partes, регистрацией, то, напротив, совершенно невозможно допустить, что Устав создал обязательную норму для государств, которые остались вне Лиги, и каким-либо образом изменил в отношении этих государств действующее право; договор между государством-членом и государством — нечленомЛиги продолжает регулироваться общим правом, вне зависимости от обязательства регистрации, лежащего на государстве — члене Лиги Наций. Наиболее авторитетные авторы признают эту элементарную юридическую истину и допускают, что, несмотря на статью 18, договор между государством-членом и государством— нечленом Лиги является обязательным уже в силу одной ратификации его сторонами. Если даже допустить вместе с Комиссией юристов Лиги Наций, что «санкция, предусмотрен ная этой (18-й) статьей, применяется к договорам, заключенным между членами и нечленами», то отсюда можно сделать вывод, что эта санкция не должна ограничивать права и обязанности, которые государства-нечлены имеют в силу общего международного права. Далее, если мы поставим вопрос, ка кого распространяется действие принципа, записанного во второй части статьи 18, то на это можно дать единственный ответ: обязательная сила этой статьи касается не сторон в договоре, а Лиги Наций; между сторонами договор является, как и ранее, обязывающим и подлежащим выполнению в силу согласия сторон, выраженного в обмене или передаче на хранение ратификационных грамот, но на такой договор нельзя ссылаться или требовать его выполнения перед Лигой Наций и ее органами, если он не зарегистрирован, в соответствии со статьей 18. Любое другое толкование неприемлемо, так как оно не может относиться к той категории- актов, которую данное правило, несомненно, имеет в виду и подчиняет указанному порядку, то есть к категории договоров и обязательств между членами и нечленами Лиги Наций. Против такого толкования были выдвинуты два возражения: указывалось, что такое толкование противоречит буквальному смыслу статьи 18 и приводит к неблагоприятным результатам, так как один и тот же договор должен рассматриваться как действующий и применяться некоторыми органами (например, государственными органами сторон или особым третейским судом), тогда как другие органы, образованные Лигой Наций, не будут признавать его силы. Что касается первого возражения, то мы признаем без колебаний, что буквальное толкование статьи говорит об отсутствии общей и абсолютной обязательности международных договоров и соглашений, если они не зарегистрированы. Однако, согласив- шись с тем, что, если текст документа ясен, его следует принимать таким, каков он есть, без ограничения или расширения его буквального смысла, следует согласиться, что слова имеют ценность в той мере, в какой они выражают мысли, и что нельзя предполагать, будто авторы статьи хотели провести мысль, приводящую к абсурду или, в лучшем случае, к явной юридической нелепости. По этому поводу буквальное грамматическое толкование отпадает, а так называемое ограничительное толкование, которое заменяет его, в сущности, призвано лишь- констатировать несоответствие между употребленными в статье словами и истинным содержанием нормы и тем самым восстановить нормальное соответствие между тем и другим. Действительно, этот общий принцип представляется особенно важным при толковании Устава, достоинства которого, конечно, весьма значительные, однако не должны усматриваться в точно сти юридических формулировок. В данном случае, как нам кажется, можно указать причины несоответствия, которое существует в том, что касается формулировки между перзой и второй частями статьи 18 — между правилом и санкцией. Статья 21 проекта, подготовленного в качестве основы для дискуссии американской и британской делегациями и представленного комиссии Парижской конференции 3 февраля 1919 года, была составлена следующим образом: «Высокие Договараивющиеся Стороны соглашаются регистрировать и публиковать без промедления все международные договоры или соглашения, заключаемые между государствами — членами Лиги». На седьмом заседании этой комиссии президент Вильсон предложил добавить к статье следующие слова: «и ни один международный договор или соглашение не будут иметь обязательной силы до этой регистрации». Это была санкция, которая добавлялась к правилу, санкция абсолютно логичная, поскольку правило относилось только к договорам между членами Лиги. Позднее оказалось необходимым распространить обязанность регистрации договоров на случаи, когда хотя бы один из участников являлся членом Лиги, и первая часть статьи была соответственно видоизменена. Ноу по всей вероятности, при этом не было замечено несоответствие, появившееся между новым принципом и санкцией, которая вначале понималась только как относящаяся к договорам между членами Лиги; значение санкции неизбежно изменилось, но это изменение ке нашло соответствующего отражения в формулировке статьи. Что касается утверждений о неблагоприятных последствиях, возникающих из текста, который содержит различную оценку одного й того же акта, достаточно заметить, что это является нередким случаем в юриспруденции, где тот же акт в одном аспекте приводит к результатам, которые отрицаются в другом. Достаточно упомянуть о многочисленных случаях применения так называемого negotium claudicans (порочное действие) или о случае. более близком к нашему, а именно о договоре продажи недвижимости. В соответствии с итальянским гражданским правом такой договор считается заключенным между сторонами, и собственность переходит от продавца к покупателю в момент, когда состоялось соглашение о предмете и о цене (Гражданский- кодекс, статья 1448), между тем как в отношении третьих лиц договор не имеет никакой силы, пока о нем не сделана запись в реестре (см. пункт 1 статьи 1832 и пункт 1 статьи 1942-?.). Против этого выдвигается возражение, что во всех этих случаях, если и справедливо, что юридические акты приводят в одном аспекте к результатам, которые отрицаются в другом, не менее справедливо •и то, что эти результаты одинаково признаются или отрицаются, каким бы ни был орган, который их оценивает. Между тем в нашем случае могут быть одни органы, признающие результаты договоров inter partes, и другие органы, отрицающие эти результаты. Это возражение, впрочем, не может иметь силы, если только оно не относится к органам одного и того же правопорядка и, следовательно, в нашем случае — к международным органам. Речь идет в этом случае, по существу, о возможности признания незарегистрированного договора третейским судом, образованным сторонами, и одновременно непризнания этого договора органами Лиги Наций. Мы не будем здесь разбирать, действительно ли этот случай является столь исключительным, очевидно, все сводится к тому, как стороны применяют договор — или непосредственно, или через посредство своего общего органа, каковым может быть третейский суд, созданный ad hoc; но стороны при этом не могут требовать защиты и гарантии Лиги Наций; которые Лига предоставляет для зарегистрированных договоров. Поэтому трудно установить, какие могут быть при такой концепции неблагоприятные последствия и какие вытекают из нее логические по^ следствия. Представляется поистине странным, что против этого возражают такие авторы, как Шюкинг и Веберг, которые не колеблясь затем допускают, что в случае заключения договоров между членами и нечленами Лиги Наций, если эти договоры обязательны в силу одной только ратификации, независимо от статьи 18, члены Лиги не могут ссылаться на этот договор перед Лигой Наций, если они не выполнили обязательства о регистрации. Таким образом, открыто признается, что договор юридически может быть действительным между сторонами, но ссылаться на него перед Лигой Наций стороны не могут. В. Что касается значения регистрации договоров или соглашений, в которых лишь одна из сторон является членом Лиги, то мы вместе с цитированными выше авторами полагаем, что* согласно статье 18, члены Лиги, которые не выполнили обязательства о регистрации, не могут ссылаться на договор или обязательство по нему перед Лигой Наций: этим, несомненно, могут воспользоваться стороны, не состоящие членами Лиги и не связанные обязательством регистрации договора. Возражение, рсоторое некоторые пытаются привести, исходя из принципа равенства договаривающихся сторон (Гачек), не может считаться решающим, потому -что этот общий принцип не может иметь преимущества перед специальной нормой, особенно когда от заинтересованной стороны всецело зависит выполнение необходимых формальностей, чтобы принцип равенства был полностью соблюден в ее пользу. Г Обязанность регистрации договоров лежит, как уже говорилось, только на членах Лиги Наций. Это относится не только к договорам и соглашениям, которые они заключают с другими членами Лиги, но также и к договорам и соглашениям, заключаемым с государствами или объединениями, не входящими в Лигу Наций. Для этих последних регистрация вовсе не обязательна, идет ли речь о соглашениях с членами или нечленами Лиги; но они могут, однако, ходатайствовать о регистрации в том и другом случае, и Генеральный секретарь Лиги не может отказать им в этой просьбе (резолюция Совета Лиги Наций 19 мая 1920 года). Д. В соответствии с положениями статьи 18 обязательство регистрации касается договоров, которые заключаются отныне и впредь (a i’avenir; hereafter), а именно: а) международных договоров или соглашений, которые вступают в силу начиная с 10 января 1920 года или вступили уже в силу для первоначальных членов Лиги; б) международных договоров или соглашений, которые вступают в силу или вступили в силу, начиная с даты принятия государств в Лигу, если речь идет о государствах, принятых в Лигу на основании пункта 1 этой статьи. Это не относится к международным договорам или соглашениям, вступившим в силу ранее, но если стороны согласились между собой о том, чтобы представить такие договоры и обязательства к регистрации, то Генеральный секретарь уполномочен разрешить ее (см. приведенную выше резолюцию). Ь. Статья 18 составлена в весьма общих выражениях в отношении природы и предмета актов. В ней говорится: «Всякиемеждународные договоры или международные обязательства...» В это определение входят, таким образом, все без исключения соглашения, из которых вытекают международные юридические обязательства, как бы эти соглашения ни были заключены и как бы они ни назывались; не делается никаких различий ни в отношении природы, ни формы, ни в отношении важности или срока действия таких соглашений: вне сферы применения статьи 18 остаются только односторонние акты в истинном, точном и узком смысле этого слова'2®. Но если это положение вполне ясно и при его толковании не может не быть признано и принято таким, как оно есть, то нельзя, с другой стороны, умолчать и о том, что регистрация и публикация любого международного договора или соглашения выходит за пределы- той политической цели, которую преследует статья 18, и приводит к серьезным затруднениям и осложнениям. Смысл статьи 18 заключается в том, что она требует публикации -Договоров, которая по своей политической природе может влиять на гармонический характер международных отношений и как следствие на поддержание мира во всем мире. Разве необходимо для осуществления этой цели, чтобы всякое финансовое соглашение и любая специальная конвекция были зарегистрированы и -опубликованы? С другой стороны, если и поскольку Устав допускает, чтобы члены Лиги заключали между собой оборонительные союзы, то разумно ли требовать, чтобы были обнародованы подробности военного соглашения, регулирующего возможное сотрудничество союзных армий? Два случая из практики привлекли внимание к таким затруднениям. В 1921 году британское правительство сообщило Генеральному секретарю и членам Лиги Наций о том, что оно заключило с различными государствами большое число финансовых соглашений, содержащих положения о ликвидации военных расходов; хотя британское правительство не высказалось окончательно по данному вопросу, оно, однако, выразило мнение, что подобные соглашения не подпадают под действие статьи 18 и что нет необходимости опубликовывать подробности подобных сделок. Весьма деликатный случай иного рода возник в ноябре 1920 года: бельгийское правительство сообщило Генеральному секретарю Лиги об имевшем место обмене нотами с Францией, в результате которого было одобрено военное соглашение, предусматривающее принятие ряда мер на случай новой германской агрессии, однако сам текст соглашения не был приложен к сообщению, так как он. очевидно, должен был быть секретным. Весьма возможно, что аналогичные соображения были в свое время приняты во внимание теми, кто составлял статью 18. Если тем не менее они ввели обязательную регистрацию для столь широкого круга договоров, то можно предположить, что они сделали это в целях предотвращения серьезной опасности того, что ^юбое исключение из правила или ограничение его могли бы привести к обходу самого обязательства регистрации путем включения тем или иным способом в категорию не подлежащих регистрации актов тех договоров и соглашений, которые стороны предпочитают сохранять в тайке по соображениям их важности и политического значения. Несомненно, что установить точные допустимые пределы для всех исключений из этого правила трудно, и об этом свидетельствует работа Комиссии юристов Лиги Наций. Этой комиссии, именно ввиду указанных выше недостатков, было поручено выработать необходимые изменения статьи 18, дабы текст этой статьи соответствовал процедуре, предусмотренной статьей 26. Комиссия сочла невозможным устранить эти недостатки, все значение и важность которых она полностью признала тем, что исключила из обязательной регистрации определенные категории договоров или обязательств. В силу этого комиссия пред почла сделать другие предложения, например прямо исключить добавление о санкции за невыполнение регистрации или же смягчить строгость такой санкции посредством принятия формулировки, указывающей, что регистрация имеет обратную силу. Комиссия предложила также резервировать за Ассамблеей право приспособлять принцип обязательной регистрации к практически необходимым случаям, вытекающим из опыта, с помощью специальных регламентирующих положений, причем сама комиссия могла бы постепенно пересматривать их и видоизменять. Ни одно из этих предложений, однако, не было принято* и возможно, это даже к лучшему, поскольку данные предложения либо недостаточны, либо могут привести к злу худшему, чем то, которое они были предназначены предупредить. Но если это так, то выявляется новое доказательство практического характера в пользу положения, которое ограничивает действие регистрации лишь отношениями между договаривающимися сторонами и Лигой Наций. Действительно, наиболее серьезные недостатки и неудобства отпадают или уменьшаются, если отказаться от упорного стремления видеть в статье 18 угрозу недействительности inter partes незарегистрированных договоров. Комиссия ясно это признала и поэтому, исходя из концепции, по-нашему ошибочной, о том, что статья 18 лишает действительной силы каждое незарегистрированное международное обязательство, указала, что улучшение текста должно состоять прежде всего в смягчении этой строгой санкции. Не может быть сомнений, что после этого значение обязательной регистрации уменьшилось бы в большей степени. Бесспорно также, что институт регистрации договоров неразрывно связан с существованием и судьбами Лиги Наций. Если Лига развивается, то гарантии, которые она предоставляет, .дабы договоры уважались, становятся столь серьезными, что стороны вряд ли могут отказаться от договоров, если только речь идет не о тех соглашениях чисто технического характера или о соглашениях, требующих немедленного исполнения (так называемых рас- порядительных договорах), которые не связаны с международными политическими отношениями и которые поэтому если и соответствуют букве статьи 18, то не отвечают ее духу. Вместе с-тем и в силу тех же соображений будет все меньше причин для заключения политических договоров, которые государства стремились бы сохранять в тайне. В противном случае было бы напрасно надеяться, что строгое применение принципа обязательного признания недействительности незарегистрированных договоров поможет продлить существование того института, который окажется в фатальном противоречии со многими и весьма важными интересами государств. Принцип опубликования догозоров значительно выиграет и ничего не потеряет, если, отказавшись от некоторых слишком доктринерских концепций, приблизить его применение к практическим требованиям международной жизни к развивать его и дальше в тесной связи с этими требованиями. Ж'. Не возникает сомнений в том, что, согласно концепции статьи 18, регистрация должна производиться лишь после того, как договор или соглашение легализированы, то есть после ратификации или, если она не имеет места, после совершения самого акта (подписания, обмена нотами и т. д.), что в соответствии с действующей практикой придает соглашению обязательный характер’. Однако цитируемая выше резолюция Совета Лиги Наций допускает, что стороны, по соглашению между собой, могут ходатайствовать о производстве регистрации договора или соглашения, как только текст их будет окончательно установлен, хотя обмен ратификационными грамотами должен состояться позже. В таком случае Генеральный секретарь должен информировать о том, что договор или соглашение еще не являются окончательными и что стороны обязаны сообщить ему о соответствующем акте, в результате которого договор или обязательство вступят в силу. Если договор или соглашение носят характер окончательного акта, то регистрация должна быть произведена немедленно (immediatement; forthwith); текст статьи строго формален по этому вопросу. Этот принцип весьма важен, так как он имеет целью воспрепятствовать тому, чтобы договоры оставались тайными до тех пор, пока стороны или одна из них вследствие возникших разногласий или по каким-либо другим соображениям захотят зарегистрировать договор. Такого рода практика находилась бы в прямом противоречии с задачами и смыслом статьи 18 Устава Лиги Наций. Этот факт, как нам кажется, не был должным образом оценен комиссией Лиги Наций, когда в числе других предложений о внесении изменений в эту статью комиссия изложила редакцию второй ее части следующая образом: «Никакие из этих международных договоров или соглашений не сделаются обязательными, пока не будут зарегистрированы». Действительно, таким путем, по-видимому, желали указать, что время, когда произошла регистрация, не и мет* значения, то есть лишить всякого значения слово «немедленно», включенное в первую часть статьи 18. Целесообразно при этом заметить, что значение условия, о котором мы здесь говорим, еще более возрастает, если принять толкование, согласно которому результаты регистрации касаются только отношений между сторонами и Лигой Наций, иначе ничто, действительно, не препятствовало бы сторонам регистрировать договоры в тот момент, когда они должны подлежать оценке перед лицом Лиги. Следует, однако, считать, что задержка регистрации не отвечает обязательству, вытекающему из статьи 18, и не влечет за собой соответствующих последствий, порождаемых выполненной нормально регистрацией. Слово «немедленно» следует, конечно, понимать не буквально, его можно толковать в расширительном смысле: регистрация должна быть произведена так скоро, как только это возможно. Расстояние, состояние коммуникаций, внутренние условия страны и другие обстоятельства, несомненно, должны быть приняты во внимание. Однако духу статьи 18 противоречило бы. если бы в качестве оправдания задержки регистрации принимались во внимание такие моменты, как природа договора или соглашения, затрагиваемые им интересы, отрицательные последствия, которые может иметь публикация, и другие факторы. До сего времени не установлены правила точного определения сроков, в течение которых регистрация подлежит осуществлению, хотя ничто, по-видимому, не препятствует установлению таких правил. Задержка регистрации может быть предметом рассмотрения всеми заинтересованными сторонами и официально зафиксирована. 3. Регистрация договоров производится Генеральным секретарем в порядке служебной инициативы или при наличии просьбы сторон. Первый случай имеет место только при наличии специальных о том положений, как показывают статьи 406 и 407 Версальского мирного договора и соответствующие статьи других мирных договоров, конвенции Международной организации труда, а также резолюция Ассамблеи Лиги Наций 10 декабря 1920 года относительно конвенций Международной организации общественной гигиены и Барселонских конвенций 1921 года по транспорту. Следует отметить, что во'всех этих случаях Генеральный секретарь получает также сообщения об имевших место ратификациях. Обычно регистрация производится по просьбе обеих сторон или по просьбе одной из них. Сторона, ходатайствующая о регистрации, должна представить компетентному органу Секретариата полный экземпляр текста акта,.со всеми декларациями, протоколами, ратификационными документами и т. д., о которых идет речь. При этом должны быть приложены аутентичные заявления о том, что представленный текст содержит полностью все статьи договора или соглашения, подлежащих регистрации. Для осуществления регистрации Секретариат Лиги Наций ведет два реестра. Первый реестр составляется в хронологическом порядке; в нем указываются стороны, наименование акта, даты подписания, ратификации, представления к регистрации и, наконец,номер, под которым акт регистрируется. Экземпляры актов, представленных в Секретариат, хранятся в качестве приложений этому реестру и отмечаются Генеральным секретарем словами пе varietur158 Второй реестр представляет собой то, что можно было бы назвать регистрацией актов «гражданского состояния». Каждому из таких актов отводится одна страница. на которой отмечаются также Бее юридические факты, последовавшие-после регистрации и относящиеся к ней, как-то: присоединения, денонсации и т. д. Генеральный секретарь выдает заинтересованным сторонам свидетельства о регистрации, пронумерованные в порядке дат выдачи. Правительствам, различным властям и частным лицам могут также выдаваться засвидетельствованные выписки из второго реестра в целях удостоверения существования и юридического состояния различных международных договоров и обязательств, даты их вступления в силу, ратификаций, присоединений или денонсаций, .содержания эвентуальных оговорок и т. п. Следует отметить, однако, что постоянный Секретариат не несет никакой ответственности за факт выдачи подобных выписок. Регистрация производится, вообще говоря, по инициативе сторон, публикация же является делом исключительно Генерального секретаря. Публикация осуществляется путем напечатания оригинала текста, с соответствующим переводом, если это необходимо, на официальные языки Лиги, в специальном сборнике, носящем наименование «Recueil des traites et des engagements internationaux enregistres par le Secretariat de la Societe des nations» и рассылаемом регулярно всем членам Лиги. В общем можно сказать, что на практике регистрация договоров, после первого периода затруднений и неуверенности, протекает нормально и что она встречает все меньшее сопротивление со стороны правительств. Полученные Ассамблеей от Генерального секретаря сведения, аналогичные изложенным нами, и побудили ее (Ассамблею) принять 23 сентября 1922 года резолюцию о том, что обсуждение возможных изменений статьи 18 Устава Лиги откладывается на неопределенный срок. Дополнительные определения Библиография. A. R а р i s а г d i Mirabelli, I limiti di obbiigatorieta delle norme giuridiche internazionali. Auto-iimitazioni, Catania, 1922; F. Deak, Computation ol time in international law, «American Journal of international law», vol. XX, 1926. p. 505 et seq.; Wehberg, Staatsvertrage: Vor- behalte, «Worterbuch des Volkerrechts», vol. II; H. W. M a 1 к i nr Reservations to multilateral Conventions, «British Year Book of international Law», vol. VII, 1926, p. 141 et seq. 159 В любом волеизъявленшГмогут быть частные, не являющиеся существенными положения, в которых желаемое выражается не так легко н просто, но в определенных пределах или с определенными особенностями. Три таких второстепенных положения встречаются особенно часто и представляют наибольшее значение для международных актов, о которых идет речь, а именно срок, условие, оговорка. Отметим, однако, что о других дополнительных определениях, нередко аналогичных тем, о которых сейчас идет речь, мы будем говорить в соответствующих местах, в связи с вопросом о действии договоров и о прекращении их действия. 1. Срок — это момент, с которого стороны желают, чтобы- началось или до которого продолжалось действие их соглашения. В первом случае речь идет о начальном сроке (dies a quo — день, с которого), во втором — о конечном сроке (dies ad quem — день, до которого); один по своей природе отлагательный (sos- pensivo), а другой — резолютивный (resolutivo). В отношении начального срока важно прежде всего заметить,, что к нему не относится определение момента, когда будут осуществлены действия, необходимые для того, чтобы соглашение' приобрело законную силу. Положения, касающиеся того момента, в который должны произойти обмен или сдача на хранение ратификационных грамот, часто встречаются в текстах, подписанных' уполномоченными, но, какой бы ни была форма, в которой внешне дано определение этого момента, он, очевидно, никогда не может рассматриваться как срок качала действия договора. Если положения, о которых мы гозорим и которые заведомо должны утратить смысл своего существования в тот момент, когда вступает в силу сам договор, составной частью которого они являются,, рассматриваются как самостоятельное соглашение, имеющее- обязательную силу, поскольку оно подписано уполномоченными и не требует ратификации, то з этом случае указанное выше определение может предстазлять собой конечный срок действия этого последнего соглашения. Наоборот, никакой юридической силы подобного рода определение не может иметь, если положения относительно времени и порядка обмена или сдачи на хранение ратификационных грамот не имеют какого-либо серьезного юридического значения, а представляют собой дружескую договоренность о том, каким образом приступить к подписанию договора 160. Начальными являются те сроки, которые, исходя из начального момента, когда соглашение оформляется (преимущественно •обмен или сдача на хранение ратификационных грамот), отодвигают на последующий момент выполнение или, менее точно, вступление в силу этого договора. Очевидные практические соображения привели к тому, что общепринятой стала система, при которой вступление в силу договоров откладывается на более или менее длительный срок. В качестве примера могут служить конвенции по международному частному праву, заключенные в Гааге 12 июня 1902 года и 17 июля 1905 года, в которые включено условие следующего содержания: «Настоящая Конвенция ,вступит в силу на шестидесятый день после сдачи на хранение ратификационных грамот и т. д.» В этих случаях происходит нечто вроде vacatio actus (откладывание действия), в сущности аналогичное так называемому vacatio legis (откладывание закона). Договор существует и заключен, установленный срок не имеет другого назначения, кроме продления момента вступления в силу. Не будет, однако, считаться сроком, а только отлагательным условием, если стороны отложат до особого позднейшего соглашения специальное соглашение об определении момента, когда договор будет обращен к исполнению (см., например, статью 14 соглашения между Италией и Францией относительно несчастных случаев на производстве 9 июня 1906 года). В отличие от начального срока, которым просто откладывается выполнение договора, конечный срок погашает действие договора и рассматривается поэтому в связи со способами прекращения действия договоров. Следует при этом отметить, что конечные сроки определяются иногда для отдельных положений или нескольких связанных между собой положений договора, который сам по себе не содержит нормы о сроке. Действие этих конечных сроков, естественно, распространяется лишь на положения, к которым они относятся, причем исключается полностью или частично возможность их последующего применения. Мирные договоры последнего времени представляют многочисленные тому примеры (см., например, Версальский договор, пункт 2 статьи 49 и § 34* и сл. приложения). Ввиду отсутствия в международном праве общеобязательных норм в отношении исчисления сроков действия договоров, относящиеся к этому вопросы, по существу, сводятся к толкованию волеизъявления сторон. В некоторых случаях стороны специально договариваются об установлении правил на этот счет (см.* например, вторую часть пункта 4 заключительных положений Версальского договора); в других случаях приходится устанавливать, каковы были их намерения как в отношении момента, с которого начинается течение срока, так и в отношении критерия его исчисления (часы, дни, месяцы, годы и т. д.). Нормы, действующие в этом отношении в законодательствах отдельных государств, не имеют как таковые никакой ценности в международных отношениях, но разумная интерпретация воль сторон позволяет сделать вывод, что стороны либо имеют намерение сослаться на некоторые общепринятые положения, либо имеют в виду нормы одного и того же порядка, действующие в их соответствующих законодательствах. 2. Условие. Если срок выражает золю сторон к тому, чтобы их обязательства имели начало или конец з определенный момент, то условие выражает волю сторон к тому, чтобы их обязательства начались (вопроса об условиях сводится к вопросу о толковании волеизъявлений сторон. Между тем нормы, выработанные частным правом, по большей части являются не чем иным, как логическими критериями толкования разумной воли; поэтому вполне естественно, что они могут быть целесообразно применены в области международного права, но не как нормы позитивного права, а как критерии, толкования. К тому же и в этом вопросе часто можно с полным основанием считать, что сами стороны стремятся использовать некоторые общепризнанные концепции или единые нормы, действующие соответственно в их законодательствах. Таким образом, основной принцип заключается в том, что все сводится к воле сторон. Вывод о том, какое именно последующее и неизвестное событие было принято сторонами во внимание, а также вопрос о том, когда условие должно рассматриваться как еще не установленное, реализованное или невыполненное, какие- последствия связаны с этим в каждой из этих трех стадий, —это вопрос толкования воли сторон. Вопросом интерпретации также является определение результатов действия, которые могут последовать от применения невозможных (физически или юридически) условий. Действительно невыполнимое условие, приданное к акту, может быть равнозначным полному отрицанию воли, направленной к тому, чтобы сделать акт обязательным, и в силу этой причины может привести к недействительности самого акта. Но не исключено, что толкование может привести, наоборот,, к признанию того, что это условие не было выдвинуто преднамеренно; поскольку нет никаких норм, которые требовали бы принятия того или другого из двух решений, то и здесь решающим критерием будет попытка выяснить, к чему же в действительности была направлена воля сторон. Вопросом толкования является и вопрос о том, имеем ли мы дело в данном случае с настоящим и подлинным условием, действие которого конкретизируется. путем возникновения или прекращения данных обязательств, или же мы имеем дело с наложением определенного обязательства, которое не отменяет и* не устанавливает отношения сторон, но в силу которого можно потребовать, чтобы сторона, считающая для себя выгодным принять такое обязательство в расчете, что ее доля ответственности в этом случае уменьшится, выполнила бы это свое обязательство (способ решения). Сомнения такого рода возникли относительно статей 27, 34 и 43 Берлинского договора 13 июля 1878 года (ом*-выше, стр. 174 и сл.). Способом решения, а не условием следует считать условие о плебисците, содержащееся в статье 5 Пражского договора 23 августа 1866 года, о котором мы будем говорить ниже, касаясь вопроса о договорах в пользу третьих лиц. В заключение отметим, что, хотя в международном праве от- сутст-вуют общие нормы, которые, подобно нормам внутригосударственного права, исключают вообще допустимость условий в некоторых актах или же допустимость некоторых видов условий, можно считать, что исключение условий вообще или некоторых определенных условий вытекает из самой природы акта или партикулярных норм, которые его регулируют. Ратификация, присоединение, отказ от отдельных положений являются по своей природе актами, которые не допускают каких-либо условий: ратификация, присоединение, отказ от отдельных положений. сопровождаемые условиями, являются, в сущности, предложениями о новом соглашении. Это означает, что они не порождают последствий, присущих ратификации, присоединению или отказу от отдельных договорных положений как таковых. Условие sans aucune reserve (без всяких оговорок) в пункте 1 статьи 1 Устава Лиги Наций прямо исключает какие бы то ни было условия при принятии любых обязательств, падающих на членов Лиги на основании сделанного ими заявления о присоединении, предусмотренного этим пунктом. К понятию условия, а более точно — резолютивного условия, некоторые авторы относят такие особые способы прекращения действия международных договоров, как возникновение войны между сторонами и изменение фактических условий, с учетом которых договор был заключен (так называемая огозорка rebus sic stantibus). Не вдаваясь в обсуждение ценности этого сопоставления, мы находим более уместным заняться данным вопросом в соответствующем ему месте, то есть при рассмотрении способов прекращения действия международных договоров. 3. Оговорки. Сроки и условия являются дополкитель* ными (акцессорными) элементами волеизъявления, которые в основном совпадают в международном и внутригосударственном праве, ибо как по общей концепции, так и по наиболее важ- ньш случаям применения они несущественно отличаются друг от друга. Элементом, значительно более характерным и тесна связанным с своеобразным характером некоторых международных договоров, является оговорка. В том смысле, в котором он здесь употребляется, термин «оговорка» выражает волеизъявление, посредством которого государство, принимая договор в целом, не принимает, однако, некоторые его положения, которые тем самым для этого государства не обязательны. Мы уже не раз упоминали (см. стр. 323), что ратификация договора может быть лишь недвусмысленной и безоговорочной; ратификация, сопровождаемая оговорками в изложенном выше смысле, не была бы настоящей ратификацией, но предложением: нового соглашения, отличного от соглашения, 'подписанного уполномоченными, предложением, которое другие уполномоченные могут принять или не принять. Иное положение создается, если оговорки делают при подписании. Такие оговорки являются составной частью текста договора, известными каждой из подписавших сторон, и если последние ратифицируют договор со сделанными оговорками, то тем самым они их принимают и делают их взаимно обязательными. Поэтому неправильно считать, как это ошибочно утверждалось, что обязательный характер оговорок вытекает из самого подписания договора; оговорки, как каждый другой элемент договора, приобретают правовое значение вместе с обменом или со сдачей на хранение ратификационных грамот; но для этого необходимо, чтобы оговорки составляли часть текста договора, оформленного путем подписания его уполномоченными. В силу того, что в общем оговорки делаются в особых интересах государства, заявляющего о них, ничто принципиально не препятствует тому, чтобы оговорки, сделанные при подписании акта, были исключены в момент его ратификации. Как мы уже подчеркивали, действие оговорки заключается в том, что государство, делающее оговорки, само не свя- зызает себя оговоренными положениями; разумеется, и другие стороны оказываются не связанными оговорками по отношению- к этому государству. Таким образом, в отношениях между государством, сделавшим оговорки, и другими государствами оговоренные положения являются как бы не составляющими части договора. Однако эти положения сохраняют всю свою силу в отношениях между сторонами, не сделавшими оговорок. Из самого понятия оговорки вытекает, что она не может применяться в двухсторонних договорах, в которых это означало бы просто отказ от резервированных положений. Однако оговорка может выполнять весьма полезную функцию в многосторонних договорах. В силу правила единогласия, принятого на международных конференциях, несогласие одного или нескольких го сударств, даже ограниченное какими-либо вопросами, могло бъл воспрепятствовать достижению необходимого согласия и тем самым могло бы сделать невыполнимой задачу конференции. Возможность подписать и ратифицировать договор с оговорками позволяет устранить зто неудобство, не вынуждая государство идти на слишком тяжкие жертвы либо на отказ от своего участия в догозоре, полезном и желательном, несмотря на наличие оговорок. Поэтому легко объяснить практику подписания договора с определенными оговорками, получившую распространение на международных конференциях последнего времени, в которых приняло участие большое число государств. В качестве примера может служить Вторая Гаагская конференция мира. (1907 год). Из ее 14 конвенций и одного заключительного акта 12 сопровождаются оговорками, число которых в своей совокупности достигает 65, причем они сделаны 28 из 45 государств., представленных на конференции. Не следует, впрочем, скрывать и того обстоятельства, что каждая оговорка ослабляет практическое значение договора. Вопрос о том, что лучше: вовсе отказаться от участия данного государства в договоре или согласиться с этим участием, но также и с некоторыми определенными оговорками, — является вопросом политического порядка. Такой же политический характер носит и вопрос о том, не лучше ли,, принимая во внимание число и сущность оговорок, отказаться от заключения договора. Возможен и такой случай, когда оговорка не исключает одного или нескольких положений договора, а сводится к заявлению о принятии государством положений договора только в определенных пределах, или с определенными особенностями, или о придании им именно такого-то, а не какого-либо другого смысла. В последнем случае эта оговорка приобретает наименование и форму так называемого «заявления о толковании». Различные оговорки, сделанные к конвенциям Второй Гаагской конференции мира, язляются именно такими заявлениями. Юридическая природа и действие этих заявлений не отличаются от юридической природы и действия других оговорок: государство заявляет о своей золе принять обязательства только з пределах, вытекающих из определенной интерпретации, а эта последняя, принятая другими договаривающимися сторонами, становится обязательной в их отношениях с государством-заявителем. Это — общее положение. Следует, однако, иметь в виду, что такого рода заявления могут служить иной раз теоретическим выражением ка~ кого-либо принципа, сделанного с политической целью, без определенного и точного юридического значения; иногда же, наоборот, такие заявления приводят к ясному и очевидному отрицанию и последующему исключению тех самых норм, которые сторона пыталась толковать. При условии признания изложен ия ных нами выше общих принципов не чем иным, как вопросом толкования, будет выяснение того, имеется ли в данном случае или не имеется действительно оговорка, каково ее значение и в каких пределах она установлена и имеют ли силу вследствие этой оговорки взаимные обязательства договаривающихся сторон. Действие договоров Ниже рассматривается отдельно действие договоров между сторонами и действие договоров в отношении третьих (лиц). А. ДЕЙСТВИЕ ДОГОВОРОВ МЕЖДУ СТОРОНАМИ Библиография. По основному исследуемому вопросу, то есть вопросу о различии и соотношении между договором и внутригосударственными нормами его исполнения, см. D. А п- z i 1 о t t i, Alcune considerazioni sull’approvazione parlamen- tare dei trattati la cui esecuzione importa provvedimenti di natura legislative, «Rivista di diritto internazionale», vol. IV, 1909, pag. 467 segg., а также цитированные там работы 161. Поскольку исчезло прежнее различие между личными договорами, заключенными в личных интересах монарха или его семьи, предназначенными действовать в течение жизни этого монарха или его семьи, и реальными договорами, заключенными непосредственно в интересах государств и длительность действия которых, таким образом, не зависит от смены монарха или царствующей фамилии, действие договора состоит всегда и исключительно во взаимных обязанностях и празах государств, причем, разумеется, последнее слово — «государства» — признается равнозначным «субъектам международного правопорядка» (см. выше, стр. 123 и сл.). Это означает, что обязательства и требования, которые международное право связывает с юридическим фактом ?«договора», являются, согласно самому праву, связанными с со- циалькой группой, взятой в делом, так что возложенное обязательство и удовлетворенное требование не являются обязательством или требованием, относящимся к отдельным членам группы, а ко всей группе, рассматриваемой как единое целое. Facta non obligant nisi gentes inter quas inita (договоры не обязывают никого, кроме лиц, в них участвующих). Условия, часто включаемые в договоры и, по видимости, понимаемые как предоставление прав или вменение обязанностей индивидам или органам (например, право обращаться в суды, приобретать имущество, заниматься торговлей, добиваться получения промышленных патентов и т. д. и*т. п., и соответствующие обязанности других индивидов государственных органов), в действительности, поскольку они являются частью договора, не могут служить приемлемым способом, с помощью которого одно государство дает обещание другому предоставить ему те или иные права или возложить на него те или иные обязанности. Вообще говоря, действие, связываемое международным правом с договорами, законным образом оформленными, заключается в том, что дающий обещание должен выполнить обещанное им, а государство, которому обещание было сделано, может требовать исполнения обещанного. Естественно, что если все договаривающиеся стороны обязались что-либо предоставить, — а это имеет место в большинстве международных договоров,—то каждая сторона обязана выполнить собственные обещания и имеет право требовать от других выполнения обещанного. В задачу толкования договора входит выяснение вопроса, может ли одна из сторон требовать выполнения данного ей обещания, в то время как она сама еще не выполнила своего обещания. Однако в случае сомнения следует всегда иметь з виду, что обещания так взаимосвязаны, что требование выполнения обещания другим не отделяется от выполнения собственного обещания. Общепризнано, что законным образом оформленные договоры имеют силу закона. Если под этим понимать, что договоры юридически связывают государства, которые их заключили, то против этого нет возражений. Иногда, однако, этим хотят сказать,, что договор является законом для каждого из договаривающихся государств. Такое представление дает повод к возникновению юридической конструкции, имеющей весьма существенное значение, о которой необходимо иметь ясные и определенные суждения. При ближайшем рассмотрении никак нельзя признать, что международный:' догозор одновременно является или становится законом какого-либо государства. Договор и закон отличны друг от друга, как различны правопорядки, к которым они соответственно принадлежат. С формальной точки зрения договор язляется обещанием, которое приобретает обязательное значение в силу основной кормы pacta sunt servanda, в то время как закон есть приказ, который обязывает в силу основной нормы, принуждающей в соответствии с данным правопорядком к подчинению данным приказам {см. стр. 57). По существу, договор связан с образом действия государства :— субъекта международного права, и поэтому соответствующим единой концепции этого правопорядка (см. стр. 123 и сл.), тогда как закон связан с поведением субъектов, подчиненных власти законодателя, Бключая государство, причем слозо «государство» понимается в смысле совершенно отличном, когда оно обозначает субъект определенного внутреннего правопорядка (см. стр. 68 и сл.). Но если договор как таковой не является и не может стать законом, он, однако, может быть и часто является поводом для издания законов, или, вернее, внутренних правовых норм, необходимых для выполнения обязательств или для осуществления прав, вытекающих кз договора. Постановления, содержащиеся в договорах, чрезвычайно различны и разнообразны по содержанию как сами объекты международных отношений, для которых догозор является наиболее важной юридической формой, которую международное право квалифицирует только как деятельность государства; такие постановления реализуются конкретно в многообразной деятельности органов и индивидов. Ввиду структуры современного государства эта деятельность была бы невозможна без соответствующих внутренних юридических норм. Так, например, если государство обещало выдавать преступников, защищать честь фабричной марки, передавать почтовую и телеграфную корреспонденцию, то для этого необходимы законодательные и административные предписания, которые возложили бы на должностных лиц обязанность задержать и передать преступников, разрешили бы обратиться к компетентным административным и судебным органам для совершения необходимых действий по защите фабричной марки и для борьбы ^фальсификацией и определили бы способ доставки данной корреспонденции и т. д. Вполне возможно, конечно, — как тому имеется много конкретных примеров, — что внутренние нормы издаются в форме обыкновенного закона или постановления, в которые при этом входят нормы, признанные необходимыми или полезными для выполнения договорных обязательств или осуществления прав, приобретенных по договору. Все или почти все государства, однако, предпочитают другой порядок. Вместо издания специальных исполнительных норм самый текст договора опубликовывается в официальных актах, где выражается, прямо или молчаливо, воля о необходимости его соблюдения и выполнения. Так, например, в Италии закон или королевский декрет в зависимости от конкретного случая устанавливает, что «обязательно полное исполнение всего договора (или конвенции, или соглашения), подписанного и т. д. и т. п.»; при этом текст договора прилагается к закону или к декрету. Отсюда следует, что самый договор приобретает в государстве значение закона или постановления. Но если предшествующие рассуждения не являются неосновательными, то юридическая оценка описанных выше приемов не может не быть различной. Напомним здесь то, что отмечалось ранее в связи с рассмотрением вопроса о значении так называемой отсылки от внутригосударственного права к праву международному (см. выше, стр. 74 и сл.). Из различия правопорядков, каждому из которых принадлежит верховенство в его собственной сфере, следует, что каждое принятие закона является актом нормоустановительным и требует более или менее глубокого изменения иностранных норм для их рецепирования. Так же обстоит дело и в нашем случае. Видимое рецепирование договора внутригосударственным правом является в действительности установлением внутренних норм, соответствующих положениям договора и вместе с тем неизбежно отличающихся от договорных норм. Иными словами, это нормы, не сформулированные явно, но определяемые посредством отсылки к положениям договора. Таким образом, дело обстоит не так. что эти положения кладутся в основу закона или административных правил, но так, что законодательные или регулирующие нормы определяются путем отсылки к положениям договора. Большее или меньшее соответствие этих норм тексту отдельных статей договора, очевидно, является случайным и не имеет большого значения162. Определение того, какими в действительности являются нормы, принятые со ссылкой на договор, относится к области толкования. Что касается общих критериев, при помощи которых надлежит приступать к такому определению, то необходимо проводить различие прежде всего между принятием обязательств, и осуществлением прав, вытекающих из договора. На первый взгляд общим принципом, конечно, является принцип, согласно которому должны рассматриваться как подлежащие принятию нормы, необходимые для точного и полного выполнения договора, и только те нормы, которые необходимы. Необходимы все нормы; волеизъявление посредством отсылки к договору, сделанное любым способом (приказ об исполненииг опубликование, промульгация и т. д.), несомненно, означает, что самый договор должен выполняться точно и целиком. Таким образом, воля выражается в факте принятия всех норм, необходимых для выполнения договора, даже если они требуют глубоких изменений в существующем правопорядке. Но это касается только тех норм, которые необходимы; воле- изъявление отсылкой на договор направлено лишь на то, что требуется для выполнения этого договора, а не на что-либо иное. Поэтому нет никаких оснований для установления норм, которые не необходимы для выполнения этого договора, какими бы полезными и разумными они ни казались. Международный договор может, разумеется, стать импульсом для внесения изменений в действующее право, но эти изменения должны^быть внесены в обычном законодательном порядке, а не путем специального акта, который имел бы определенную и точную цель вызвать к жизни нормы, необходимые для нормального выполнения договора. Это не означает, однако, как легко понять, что нормы, созданные таким актом, войдя составной частью в определенную правовую систему, не могут повлиять на толкование других норм. Так, например, итальянская юриспруденция считает, что, поскольку начала действовать в королевстве по закону 7 сентября 1905 года Гаагская конвенция 12 июня 1902 года о коллизиях в законодательстве и юрисдикции по вопросам развода и раздельного жительства, статья 7 которой устанавливает обязанность договаривающихся государств признавать разводы, совершаемые компетентными иностранными судами в соответствии с условиями конвенции, то следует, что признание иностранных решений о разводах не противоречит публичному правопорядку королевства и что поэтому такое признание не может по этому мотиву отклоняться и в случаях, в которых сама конвенция неприменима. Более деликатным является зопрос, относящийся к осуществлению прав, вытекающих из договора. Простое утверждение, что воля, выраженная в акте отсылки к договору, является волей к осуществлению всех вытекающих из договора прав, было бы явно неточным. Можно, конечно, предположить, что государство желает выполнить все свои обязательства по отношению к другим государствам, но из этого не следует со всей необходимостью, что государство желает осуществить также и все права. Наличие воли к использованию права может предполагаться в случае, если бы факт неиспользования прав причинял вред самому государству или если бы обязательства. которые приняты и признаются подлежащими выполнению, имели смысл своего существования исключительно при условии использования этих прав. Но дело не всегда обстоит именно так. Сложность положений, которые возникают при заключении некоторых международных конвенций, особенно тех, которые заключены между большим числом государств, несомненно, делает возможным и частым случай, когда одно государство имеет по конвенции права, которые ему нет никакого интереса и никаких причин осуществлять при действующем в этом государстве правопорядке. Если, например, государства в силу конвенции имеют право не признавать иностранные судебные решения, не отвечающие определенным условиям, то государству, общее право которого допускает выполнение иностранных судебных решений на менее строгих условиях, чем те, которые предусмотрены конвенцией, не имело бы никакого смысла воспользоваться свободой, которую конвенция предоставляет ему относительно непризнания решений, не отвечающих определенным условиям, если условия эти в данном случае несущественны и не соответствуют его целям. Поэтому можно считать, что отсылка к договору ке предполагает обязательного принятия соответствующих норм и что этот вопрос должен по-прежнему решаться в соответствии с общими действующими принципами, хотя, поступая так, -государство не применяет право, которое, согласно конвенции, оно могло бы применить. Положение было бы иным и вывод должен был бы быть противоположным; если бы условия признания иностранных решений, записанные конвенцией, были более широкими, чем условия, санкционированные общим правом государства. Было бы действительно логичным считать, что государство, если оно не собирается отказаться от системы, которую оно считает полезным применить в вопросе о признании иностранных решений, согласно на это в пределах, точно указанных договором; отсылка кдоговору потребовала бы принятия корм, касающихся признания определенных иностранных решений. Из сказанного следует, что образование норм путем отсылки к договору основывается на двояком исследовании. Прежде всего нужно точно определить содержание и важность международных обязательств, вытекающих из договора, потому что только на основе этого можно выявить, каковы те нормы, которые необходимы для выполнения обязательств. Далее, следует учитывать положения внутригосударственного права как вследствие того, что для выполнения определенного международного обязательства могут потребоваться различные нормы в соответствии с дей ствующим законодательством, так и потому, что воля, выраженная в данном правопорядке, должна служить руководством для определения того, следует ли считать принятыми те нормы, в которых не столько выражается воля выполнить обязательства, сколько -конкретизируется осуществление установленного договором права; воля государства в этом случае ничего другого не означает, кроме воли правопорядка. Внутренние нормы, принятые в различных договаривающихся государствах в силу одного и того же договора, однако, бывают несходными не только формально, но часто и материально. * Трудности и опасности зтой процедуры не нуждаются в примерах. сама практика дает зтому немало доказательств. Но эта процедура представляет также и большие преимущества, которые более чем компенсируют ее недостатки и объясняют, почему она вообще применяется. Прежде всего этим устраняются огромные трудности и тяжелая ответственность, которые возникали бы, если бы необходимые для выполнения договора нормы должны были быть определены высшими органами государства немедленно и для всех единовременно; согласно общепринятой системе, такое нормообразо- вание производится постепенно и по мере того, как для этого представляется надобность, и притом в связи с конкретными обстоятельствами, причем часто образование норм производится подчиненными органами без каких-либо рискованных принципиальных утверждений. Далее, становится возможным более полное увязывание внутренних норм с международным актом, и не только в том, что касается их содержания, но также и в от- ношении начального и конечного сроков их действия, временного или окончательного прекращения действия, увеличения или уменьшения числа участников и т. п.; все изменения в международном акте, таким образом, могут немедленно отразиться на внутренних нормах, что, несомненно, в значительной степени отвечает характеру и задачам этих норм. Между тем было бы почти невозможно достичь этого результата, если бы образование таких норм осуществлялось в обычном порядке путем осуществления законодательной и регламентирующей функций. Волеизъявление, направленное, к выполнению договора с соответствующей отсылкой к договору по вопросу об определении норм, с этой целью включенных в правопорядок, несомненно* является актом, который вытекает из внутригосударственного права, как в отношении компетенции выполнить его. так и в отношении формы, результатов действия и т. д. В частности, такое волеизъявление является актом, совершенно отличным от заключения договора, которое служит для него логической предпосылкой.Отсюда в числе различных последствий имеется особо важное для нашего внутреннего публичного права положение о том* что полномочие на заключение договора (статья 5 Статута *) ке предполагает само по себе права устанавливать порядок выполнения договора. Вследствие отсутствия специальных норм по этому вопросу следует иметь в виду, что право устанавливать такой порядок принадлежит органу, имеющему на то компетенцию в соответствии с общими правилами, то есть парламенту (статья 3) либо правительству (статья 6). в зависимости от того, относится ли данный акт к сфере законодательной или исполнительной власти; содержание договора имеет решающее значение в этом отношении. И нормы, включенные, таким образом, в итальянский правопорядок, будут иметь официальное значение законов, если договор подлежит исполнению по решению парламента, и официальное значение постановлений исполнительной власти, если договор подлежит исполнению по решению правительства. Последствия, которые могут отсюда возникнуть при выполнении договора и, следовательно, в отношениях между данным государством и другими договаривающимися сторонами> являются несущественными. Принцип разделения сфер правопорядка оказывается действенным. Однако конституционной обязанностью короля является не приступать к ратификации договора, выполнение которого требует проведения мер законодательного характера, вначале не обеспечив содействия палат парламента. Иной образ действия поставил бы палаты в такие условия, что им пришлось бы так или иначе дать свое согласие или же государство не могло бы выполнить обязательства, принятые законным образом (см. выше, стр. 312 и сл.). Внутренние нормы, установленные с отсылкой к договору, несомненно, имеют характер партикулярного права, их согласование с нормами общего права осуществляется соответственно принципам, которые действуют по данному вопросу в определенном правопорядке. 5. ДЕЙСТВИЕ ДОГОВОРОВ В ОТНОШЕНИИ К ТРЕТЬИМ (ГОСУДАРСТВАМ) Библиография. R. F. R о х b и г g h, International Conventions and third States, London, 1917; G. S a 1 v i о 1 i, I terzi Stati nel diritto internazionale, «Rivista di diritto inter- nazionale», vol. VII, 1918, pag. 229 segg. По отдельным вопросам: G. D i e n a, Der Plan eines neuen interozeanischen Kanals in Nicaragua, «Niemevers Zeitschrift fur intern. Recht», Bd. XXV. 1915, S. 14 ff.163 Международные договоры обязательны только для договаривающихся сторон: obligatio tertio non contrahitur (обязательство не связывает третье лицо). В отношении третьих догозоры являются res inter alios acta (действием, совершенным между посторонними), из которых не могут возникать для них ни права’, ни обязательства; немногие принципы международного права являются столь же бесспорными и общепризнанными. «Un traite ne fait droit qu’entre les Etais qui у sont parties» («Договор создает право только для участвующих в нем государств») — так говорится в решении № 7 от 25 мая 1926 года Постоянной палаты международного правосудия (Publications, cit., serie А, № 7, p. 29). Однако если самый принцип как таковой не вызывает споров, то из него все же-допускаются некоторые исключения, и прежде всего не всегда легко его применение согласовать с другими нормами. Потому данный вопрос должен быть исследован несколько более углубленно, и для этого полезно рассмотреть отдельно: а) могут ли и каким образом из международного договора возникнуть последствия, наносящие ущерб третьим государствам (договоры в ущерб третьим); б) могут ли и каким образом из международного договора возникнуть последствия, благоприятные для третьих государств (договоры в пользу третьих государств). а) Догозоры, затрагивающие третьи государства. Концепция международного права исходит из того, что государство не может брать на себя обязательства в силу договора, в котором это государство не является стороной. Этот принцип, признаваемый почти единогласно специалистами в области государственного права, подтверждается постоянной практикой государств; неоднократные заявления американского правительства о том, что оно не считает себя юридически связанным «старой нормой» Оттоманской империи, по которой Босфор и Дарданеллы были закрыты для военных судов, поскольку это положение было санкционировано в договорах Лондонском 1841 года, Парижском 1856 года и Лондонском 1871 года и в которых Соединенные Штаты не участвовали, являются в этом отношении всего лишь одним из характерных примеров из числа многих других бесконечных и почти ежедневно встречающихся примеров. Сомнения, высказанные некоторыми авторами в связи со статьей 17 Устава Лиги Наций, в силу которой якобы возникают обязательства также для государств-нечленов, представляются необоснованными. Статья 17 может и должна толковаться таким образом, чтобы она полностью соответствовала указанному выше принципу. Основное содержание этого положения выражено в абзаце 1 этой статьи, где ясно говорится, что в то время как государства-члены являются обязанными в силу Устава, государ- ства-нечлены становятся обязанными только в случае, если, получив приглашение, они принимают на себя выполнение обязательств, лежащих на членах Лиги в целях урегулирования спора. Расследование и предложение, которые Совет может сделать, а также меры, которые он может предпринять, на основании пунктов 2 и 4 des Гenvoi de I’invitation (после посылки этого приглашения) или если les deux parties invitees refusent d’accepter les obligations de membre de la Societe (если обе приглашенные стороны отказываются принять на себя обязательства члена Лиги), не имеют юридической силы для государств-нечленов и не отличаются от какого-либо политического действия, которое одно государство или группа государств могут всегда предпринять как для предупреждения конфликта, так и для урегулирования его, если он возникнет. Разумеется, такое действие составляет одну из задач Лиги и проводится в формах, допускаемых ее структурой; нет никаких оснований понимать это действие в смысле, отличном от того, в каком оно всегда понималось. Приведенные правовые нормы следует относить не к третьим государствам, а к государствам — членам Лиги; именно эти государства — члены Лиги уполномочивают прежде всего Совет Лиги предпринять в общих интересах мира и в особых интересах одного или нескольких членов Лиги действия, которые возложили бы серьезную ответственность на Лигу. При этом они же возлагают на «объединившиеся» государства обязательства, связанные с действием Совета Лиги. Среди этих обязательств можно назвать такое весьма серьезное обязательство, как оказание помощи го- сударству-члену в случае возникновения ситуации, предусмотренной пунктом 3 статьи 17. 3 отношениях между государствами — членами и нечленами Лиги сохраняют свою силу общие принципы международного праза. Принцип, согласно которому из договора не могут возникать обязательства для третьих государств, естественно; находится в соответствии с теми обязательствами, которые регулируют институт признания (см. выше. стр. 213). Действительно, возмож- ко — и мы уже не раз указывали на это (см. выше, стр. 197, 219 и сл., 225 и сл.), — что третьи государства признают договор* например, в результате нотификации, адресованной им заинтересованными сторонами, и что из этого признания возникают для этих государств некоторые обязательства, которые конкретно выражаются в соблюдении того же самого договора или же в том, чтобы не делать чего-либо несовместимого с этим договором. Подобные обязательства возникают только из признания и притом постольку, поскольку это обусловлено волеизъявлением, выраженным фактом признания, с учетом обстоятельств, при которых имело место это признание, оснований, которые его обусловили, и той цели, которую оно преследовало и т. п. Нарушение этих обязательств представляет собой неправомерный факт в отношении государства или государств, в пользу которых осуществляется признание и которые из них выводят свои претензии. Едва ли нужно говорить, что признание не является участием в договорен что оно само по себе не создает последствий. Государство принимает на себя обязательства не в силу договора> который остается для него res inter alios acta, а в силу волеизъявления, направленного к признанию и уважению юридической, ситуации, возникшей из договора. Если придавать признанию характер соглашения, то налицо будет новое соглашение, отличное от того договора, который был основанием для такого соглашения. На основе изложенного может быть рассмотрен и решек важный вопрос, возникавший много раз за последние годы и касающийся юридической силы договора, на основании которого одно государство распоряжается тем. в отношении чего оно по предшествующему договору уже распорядилось в пользу другого государства 164. Предположим следующее: два государства — А и В — заключают между собой договор. Впоследствии А заключает с С другой договор, противоречащий тому договору* который был ранее заключен с В. Например, А обещает В, что все корабли, которые будут проходить через канал, проходящий на его — А —территории, подлежат одинаковому обложению: в дальнейшем А заключает с С договор, по которому соглашается ка освобождение от уплаты налогов всех кораблей этого государства (конфликт между договорами Хэя — Паунсефота, Соединенные Штаты Америки и Великобритания, 1901 год, и Хэя — Варилья, Соединенные Штаты Америки и Панама. 1903 год); или же государство А, после того как оно обязалось перед государством В не предоставлять некоторых концессий на определенной территории без консультации и возможного получения согласия со стороны В, уступило государству С права на этой территории.без консультации с В (конфликт между договорами Канаса — Хереса, Никарагуа и Коста-Рика, 1858 год, и Брайана — Чаморро, Никарагуа и Соединенные Штаты Америки, 1914 год); или же государство А, обещав государству В применять режим абсолютного равенства для всех иностранных государств в вопросах торговли и промышленности, заключило с государством С договор, по которому последнему предоставляются особые преимущества (конфликт между договорами Рута — Такахиры, Соединенные Штаты Америки и Япония» 1908 год, и договорами и обменом нотами между Китаем и Японией, 25 мая 1915 года). Спрашивается, может ли государство В претендовать на аннулирование договора между А и С или же оно может только требовать от А возмещения убытков. Если предположить, что государство С признало договор между А и В, то его договоренность с А оказывается, вне всякого сомнения, неправомерной по своему содержанию, так как этим договором было признано, что государство А не может более распоряжаться тем, что оно уже уступило государству С. Бесспорно, второй договор неправомерен в отношении А. Таким- образом, согласно этому предположению, договор между А и С может быть аннулирован по требованию государства В (третьего государства) как неправомерный по своему содержанию (см. выше, стр. 297, 308 и сл.). Положение представляется еще более деликатным и сложным*, если государство С не признало договора между государствами. А и В в соответствии с известным принципом pacta tertiis пес nocent пес prosunt (договоры не вредят и не благоприятствуют третьим лицам). Такой договор не может быть в противоречии с этим принципом, и о неправомерности его заключения можно-- говорить только в отношении государства А. Недействительность, второго договора должна была бы вытекать из общей-нормы международного права, которой государство С также должно подчиниться. Однако едва ли такая норма вообще существует-*.Известные принципы nemo plus juris transferee potest quam ipse habet (НИКТО не может передать больше прав, чем имеет сам) или prior in tempore, potior in jure (первый по времени овладевает по праву) не являются общепринятыми положениями, по крайней мере в том значении, которое должна им придавать практика государств. Напротив, эта практика исходит из концепции, что только добровольное признание может создать обязательства уважать договор, заключенный между другими государствами. Отсюда вытекает, что в нашем случае как государство В не может претендовать на аннулирование зторого договора, так и государство С не может претендовать на аннулирование первого договора. Государство, в отношении которого договор не выполняется, может только требовать от государства А возмещения убытков. Невозможность объявить недействительным договор в отношении государства С была ясно признана Центральноамериканской палатой правосудия в решении 30 сентября 1916 года по делу о конфликте между договорами Канаса — Хереса и Брайана — Чаморро; однако решение Палаты основывалось только на признании себя некомпетентной, а вопрос о признании первого договора США так и не поднимался. Принцип, согласно которому договор не может создать обязательство, обременяющее третье государство, конечно, не предполагает, что из какого-либо договора не могут возникнуть фактические последствия, неблагоприятные для третьих государств. В самой природе международных отношений, как и в обычных условиях общественной жизни, возможны случаи, когда отношения, законно возникшие между какими-либо договаривающимися сторонами, могут причинить ущерб другим без нарушения их прав (damnum sine injuria). Так, торговый договор, заключенный между А и В, разумеется, может причинить вред С, хотя бы в нем не содержалось ничего, что находилось бы в противоречии с правами С. Этот договор является лишь законным использованием свободы А и В. Не может быть сомнения, что в этих случаях третье государство не обладает никакими средствами юридической защиты. В международном праве, столь сильно индивидуалистичном, имеет ценность еще более, чем во внутригосударственном праве, тот принцип, что основанием для действий со стороны государства может быть не любой ущерб, вытекающий из действий других [государств], но лишь ущерб, явившийся результатом противоправного действия (damnum injuria datum). Действия третьего государства, направленные какла аннулирование договора, таки на возмещение убытков, допустимы только в том случае, если в самом договоре содержится какое- либо определенное нарушение прав этого (третьего) государства; это может иметь место как в случае, который касается права, охраняемого силой общих норм международного права, например договора между двумя или несколькими государствами, ограничивающего в какой-то мере свободное пользование открытым морем, так и в случае, если речь идет о праве, вытекающем из другого, ранее заключенного договора (см. выше, стр. 354). Некоторые авторы добавляют к этим случаям, которые, как нам представляется, не могут служить поводом для споров, еще и тот случай, когда договор составлял бы угрозу для безопасности и самосохранения третьего государства. История знает много примеров, когда государства возражали против заклю чения или выполнения договоров между другими государствами, договоров, которые рассматривались возражающими государствами как особо опасные для их политических интересов; таковы, например, выступления против мирных договоров, которые могут серьезно изменить определенную политическую ситуацию в пользу победителя. Но если не принимать концепцию права государства ка самосохранение в столь широком смысле, что она будет несовместима с требованиями позитивной концепции международного правопорядка, то следует признать, что в зтих случаях действия государств направлены на защиту интересов неправового характера: проблема допустимости и законности таких действий, по сути дела, является проблемой интервенции и войны, полностью выходящей за рамки настоящего исследования*. б) Договоры в пользу третьих государств. Если можно считать общепризнанным, что договор не создает обязательств для третьих государств, то отнюдь не все признают, что из договора не могут вытекать права третьих государств. Это, несомненно, связано с тем обстоятельством, что законодательства государств, вообще говоря, не допускают возможности возникновения обязательств в силу договоров, заключенных между другими сторонами, но многие из законодательств, в той или иной форме, в более или менее широких пределах, допускают, что третья сторона в определенных случаях может приобрести для себя права из договора, в котором она' не является участником. Не останавливаясь на рассмотрении различных систем, применяемых в данном вопросе действующими законодательствами разных стран, и учитывая различные аспекты проблемы, которые возникают в связи с этими системами, рассмотрим лишь ряд возможных случаев из международной практики и выясним, какой отклик они получили на практике и в правовых воззрениях государств. Совершенно очевидно, что подобно тому, как из договора могут возникнуть случайно и отраженным образом последствия, наносящие ущерб третьим государствам, с тем что последние не имеют никаких средстз юридической защиты, так из договоров могут возникнуть (также случайно и отраженным образом) и благоприятные для третьих государств последствия, которые, Анцилотти исходит в данном вопросе из неправильной, сугубо формальной оценки пределов действия международного права в из отжившего представления с «праве» государства на войну и интервенцию под предлогом «самосохранения». Поскольку в силу основных начал современного международного права государство обязано воздерживаться от угрозы силой или ее применения против политической независимости и территориальной целостности любого государства или в иных целях, противоречащих поддержанию всеобщего мира, заключение договоров, угрожающих безопасности третьих государств, дает законное основание .для протеста со стороны этих государств и такого рода договоры не могут рассматриваться как источники международного праБа.—Прим. ред. одкако, ке имеют никакой правовой силы. В связи с этим безразлично, предусматриваются ли и учитываются ли сторонами выгоды третьего государства и составляет ли это в какой-то степени одну из целей договора. Даже в этом случае третье государство не приобретает никакого права требовать выполнения договора и стороны всегда свободны изменить свой договор или •вовсе его отменить. Международная практика знает ряд случаев, которые позволяют сделать вывод, что упомянутое выше положение отвечает правовым воззрениям государств. Так, например, хотя Берлинский договор 1878 года, который, как об этом прямо сказано в преамбуле, был заключен в общеевропейских интересах, всегда считалось, что государства, которые не были его участниками, не впразе требовать его выполнения, даже если бы оно было направлено непосредственно к их прямой выгоде. Этот критерий получил применение в ряде случаев и был признан справедливым также теми государствами, против которых он применялся. Согласно Парижскому договору 16 апреля 1856 года, Великобритания, Австрия и Франция обязались рассматривать в качестве casus belli всякое нарушение независимости и целостности Турции, с чьей бы стороны оно ни последовало. Позже возник вопрос, может ли Турция, как пользующаяся преимуществами этого договора, просить о его выполнении. От имени британского правительства лорд Дерби не колеблясь заявил, что Турция не может пользоваться никакими преимуществами из договора, стороной в котором она не была, и что Великобритания связана обязательством только по отношению к Австрии и Франции. Так же общепризнано, что Швеция ке приобрела права на .демилитаризацию Аландских островов, которая была установлена Парижской конвенцией 30 марта 1856 года между Францией, Великобританией и Россией и постановление о которой включено в Парижский договор, датированный тем же днем, хотя этот договор, несомненно, был заключен и в интересах Швеции (см. Женевскую конвенцию 20 октября 1921 года о демилитаризации и нейтрализации Аландских островоз, участником которой была и Швеция. В преамбуле конвенции указывается, что она имеет своей целью «дополнить его, не задевая действия обязательства, принятого Россией по Конвенции 30 марта 1856 года, и т. д.»). Случай, быть может, более важный и характерный возник в связи с отменой статьи 5 Пражского договора 23 августа 1866 года, заключенного между Австрией и Пруссией165. Эта ? статья установила, что австрийский император передает все свои права на герцогства Голыптинию и Шлезвиг прусскому королю, «с тем что население северных округов Шлезвига должно быть передано Дании, если путем свободного голосования их население выразит желание присоединиться к Дакии». Поскольку эта статья была включена в договор согласно пожеланию Наполеона III, не возникает сомнения, что данное условие может рассматриваться как создающее выгодные условия для Дании, которая тем самым приобрела бы территорию, в большинстве своем населенную датчанами по национальности. Плебисцит по этому вопросу, однако, не был проведен, и особым соглашением между Азстро-Венгрией и Пруссией 11 октября 1878 года была отменена вторая часть статьи 5 относительно передачи Дании северных округов Шлезвига. Заключив это соглашение, оба государства продемонстрировали свое убеждение, что можно свободно изменять предшествующий договор; хотя в нем и содержалось условие, благоприятное для Дании. Это, впрочем, с самого начала ясно высказал Бисмарк, который заявил на прусском Учредительном сейме, что «только австрийский император имел право требовать от Пруссии выполнения Пражского догозора». Образ действий обоих государств признается подавляющим большинством авторов правильным с юридической точки зрения. Отдельные возражения основызаются на аргументах, ценность которых более чем сомнительна. Вопрос о Шлезвиге, как известно, снова рассматривался по просьбе Дакии на Парижской конференции и был окончательно урегулирован статьями 109—114 Версальского мирного договора на основе новой демаркации германо-датской границы, которая подлежала проведению з соответствии с результатами плебисцита. Дания не является участницей этого договора, но из абзаца 3 статьи 110 ясно, что правоотношения, созданные договором, являются отношениями между Германией, с одной стороны, и основными «союзными и объединившимися» державами — с другой; эти последние передали затем Дании территории, которые в соответствии с результатами плебисцита должны были быть присоединены к ней166. В то время как внутригосударственное законодательство может установить, что после заключения договора, направленного к выгоде третьей стороны, последняя просто приобретает право требовать выполнения условий договора или же приобретает такое право посредством простого акта волеизъявления, сама структура международного правопорядка показывает, что, поскольку отсутствует специальная норма, которая изменяла бы основные начала международного правопорядка, право третьего государства требовать выполнения условий договора, направленных в его пользу, может возникнуть только в результате соглашения между договаривающимися государствами, с одной стороны, и третьим государством — с другой. Поэтому необходимо прежде всего, чтобы договаривающиеся стороны пожелали вступить в правоотношения с третьим государством. В этом состоит признак, который отличает случай, о котором мы говорим, от других случаев, указывавшихся нами до сих пор, когда договаривающиеся стороны желали только взять на себя взаимные обязательства и получить права, хотя условия их договора и могли или должны были принести выгоду третьему государству. Эта воля сторон может проявляться, естественно, двумя способами и в двух различных направлениях. Прежде всего это воля каждой из сторон взять на себя обязательства перед другой стороной о вступлении в определенные правоотношения с третьим государством. Другой способ — воля договаривающихся сторон, выраженная коллективно, завязать с третьим государством предусмотренные отношения. В отношении третьего государства это второе волеизъявление договаривающихся сторон имеет значение предложения, и, как любое предложение, оно может быть простым, ничем не обусловленным, либо же связанным с какими-либо условиями, сроками, особенностями и т. д. Если предложение принято третьим государством, которому оно адресовано, возникает новое соглашение, дополняющее первоначальное соглашение договаривавшихся сторон. В силу этого нового соглашения третье государство приобретает право требовать от сторон выполнения условий договора, для него благоприятных, а стороны оказываются юридически обязанными выполнить эти условия; все это, разумеется, осуществляется в соответствии с условиями и порядком выполнения договора, которыми сопровождалось предложение, при- ~ нятое третьим государством. Пока такое соглашение еще ке заключено, стороны несут обязательства только друг перед другом -и поэтому могут с общего согласия отменять или видоизменять принятые И?УШ условия, благоприятные для третьего государства. Новое практическое доказательство в пользу высказанной нами точки зрения дает история переговоров, закончившихся заключением договора Хэя — Паунсефота 18 ноября 1901 года между Соединенными Штатами Америки и Великобританией о Панамском канале. Статья III этого договора в числе других положений, принятых Соединенными Штатами в качестве основы для нейтрализации этого водного пути, содержит также следующее положение: «Доступ к каналу будет свободен и открыт для торговых и военных судоз всех государств, при соблюдении этих правил на услозиях полного равенства...» Договору 1901 года предшествовал договор 1900 года (не был ратифицирован), в котором отсутствовали слова «при соблюдении этих правил», но было условие следующего содержания: «Немедленно после обмена ратификационными грамотами Высокие Договаривающиеся Стороны нотифицируют договор другим государствам и пригласят их присоединиться к нему». Это условие было отвергнуто американским сенатом, так как сенат не желал, чтобы другие державы, кроме Великобритании, приобрели договорные права по отношению к Соединенным Штатам. В связи с этим Великобритания не захотела подвергать себя риску оказаться связанной договором в случае войны, в то время как другие государства могли считать себя не связанными ограничениями, возлагаемыми договором в отношении пользования каналом. Ввиду этого Великобритания предложила добавить после слов «всех государств» фразу «которые согласятся соблюдать эти положения». Но и это предложение не встретило на переговорах одобрения со стороны американских представителей, которые справедливо увидели в этом эквивалент условия присоединения к договору, который был отвергнут сенатом. В конечном счете соглашение было достигнуто после того, как в договоре была оставлена имеющаяся сейчас фраза, содержавшая лишь одно условие,- согласно которому Соединенные Штаты имеют обязательство перед Англией сохранять право свободного пользования каналом. Из всего этого бесспорно вытекает, что Соединенные Штаты и Великобритания единодушно считали, что условия их соглашения не дают третьим государствам каких-либо прав, что права третьих государств на использование канала могут возникнуть только в случае, если обе договаривающиеся стороны этого пожелают и дадут третьим государствам случай выразить свою соответствующую волю, и что при отсутствии этого только Великобритания имеет по отношению к Соединенным Штатам право ех contractu (из договора) требовать, чтобы канал был свободен и открыт для судов всех государств на условиях, установленных договором. Поэтому довольно странно, что находятся авторы, которые, ссылаясь на договор Хэя — Паунсефота, утверждают, что третьи государства могут приобрести право на преимущества, им предоставляемые, путем выражения каким-либо способом своей воли приобрести это право. При этом забывают то обстоятельство, что волеизъявление третьего государства может иметь значение в той мере, в какой оно совпадает с волей договаривающихся сторон взять на себя соответствующие обязательства, и что в договоре Хэя — Паунсефота выражение такой воли полностью отсутствует. Если воля сторон направлена на то, чтобы третьи государства могли приобрести право ка преимущества, предоставляемые договором, это должно быть выражено в так называемом условии о присоединении, которое, как мы это скоро покажем более полно, дает возможность третьим государствам приобрести все права и взять на себя все вытекающие из договора обязательства. Однако было бы преувеличением утверждать, что только, в случае, если договор содержит условие о присоединении, он может создать между сторонами и третьим государством правоотношение. необходимое для возникновения взаимных прав и обязанностей. Ввиду отсутствия общей нормы права, которая в порядке обязательства и в определенных формах связывала бы государства путем установления соглашения между ними, следует признать, что соглашение между договаривающимися сторонами и третьим государством, направленное на то, чтобы дать этому последнему возможность полностью или частично участвовать в преимуществах, вытекающих из договора, всегда возможно при наличии необходимого для этого волеизъявления. Отсутствие в договоре условия о присоединении заставляет предположить, что стороны не желают брать на себя обязательства по отношению к третьим государствам, но этим вовсе не исключается возможность наличия другой воли, в частности по отношению к одному или немногим определенным государствам. Поскольку такое волеизъявление могло бы быть совершено путем определенного соглашения между договаривающимися сторонами и третьим государством, постольку ничто не препятствует тому, чтобы эта воля была выражена и принципом rebus ipsis et iactis (самими действиями и фактами). Такой случай, несомненно, будет исключительным, но было бы произвольным полностью устранять, его возможность. Несправедливо поэтому ограничиваться заранее определенными категориями договоров, как это делают некоторые авторы. В конечном счете речь идет о вопросе факта, который может быть решен только в каждом отдельном случае167. Присоединение к договору или вступление в договор Насколько справедлив и практически целесообразен принцип, устанавливающий, что договоры не налагают обязательств и не предоставляют прав кому-либо, кроме договаривающихся сторон. настолько верно и то, что во многих случаях цель, которую преследуют договаривающиеся стороны, может быть легче достигнута путем расширения круга государств, между которыми возникают эти определенные обязательства. По этому поводу нельзя не вспомнить о так называемых международных адми нистративных союзах, как, например, Всемирный почтовый союз, телеграфный союз, союзы по охране промышленной собственности и авторского права и др., о конвенции по унификации международного частного права, о конвенциях, касающихся права войны и нейтралитета, и т. д. Для облегчения такого расширения круга участников служит так называемое условие о присоединении или вступлении. В качестве примера такого условия можно привести статью 6 Четвертой Гаагской конвенции 18 октября 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны: «Державы, ке подписавшие настоящей конвенции, могут присоединиться к ней. «Держава, которая желает присоединиться, нотифицирует письменно о сзоем желании правительству Нидерландов, вручая ему акт присоединения, который будет сдан на хранение в архив этого Правительства. «Это Правительство передаст немедленно всем другим Державам копию, засвидетельствованную соответствующим образом, как нотификации, так и акта присоединения, указывая при этом дату, когда оно получило нотификацию». Некоторые авторы отличают присоединение к договору- от вступления в него. Под вступлением имеется в виду случай, когда государство полностью становится участником всего договора; под присоединением — случай, когда государство принимает только некоторые части или положения договора. Конечно, возможно, что условием договора допускается частичное присоединение или предоставляется третьему государству право присоединиться только частично к договору. Но предлагаемая терминология не совпадает с практикой, которая применяет и то и другое выражение и, в частности, относит к присоединению то, что в действительности надо считать настоящим вступлением. Так, например, конвенции Второй конференции мира (1907 год) и конвенции по вопросам международного частного права 1902 и 1905 годов позволяют третьим государствам присоединиться, понимая под этим принятие конвенции целиком и полностью. В других случаях выражают желание обозначить словом «присоединение» простое одобрение договора, без принятия обязательств и приобретения прав, вытекающих из договора. На самом же деле здесь правильнее было бы говорить о вступлении. Оба варианта различны и вместе с тем с юридической точки зре-- ния возможны; присоединение в этом смысле является тем, что мы назвали признанием, но и тут предложенное выражение для обозначения этого акта не вполне отвечает существующей практике и, как кажется, способно только усугубить путаницу. Пользуясь юридической терминологией, можно сказать, что условие о присоединении является предложением, которое дого варивающиеся стороны делают или третьим государствам вообще, как в приведенном выше примере, или определенным третьим государствам (c?v*., например, статью 93 Гаагской конвенции 18 октября 1907 года о мирном разрешении международных столкновений: «Державы... которые были приглашены на Вторую конференцию мира...»), с тем чтобы заключить с каждым из них договор, полностью идентичный тому, который они заключили между собой. Акт присоединения представляет собой принятие этого предложения, причем это принятие обычно осуществляется одним из договаривающихся государств как от своего имени, так и в качестве представителя всех других государств, Так называемое присоединение к договору, таким образом, в действительности означает особый упрощенный способ заключения договора, идентичного уже существующему. Практически действие этого способа состоит в том, что он расширяет круг субъектов, которые берут на себя определенные обязательства и приобретают определенные права. Обычно принято говорить, что после присоединения государство становится стороной в договоре. Собственно говоря, присоединившееся государство не является стороной в первоначальном договоре, но стороной в новом договоре, идентичном первому. Но поскольку это государство приобретает точно такие же права и обязательства, то практически его правовое положение не отличается от того положения, как если бы оно первоначально участвовало в заключении договора, за исключением условия о сроке, с которого оно приобретает права и берет на себя соответствующие обязательства. Вопрос, иногда обсуждавшийся юристами, о том, может ли третье государство присоединиться к договору, содержащему условие о присоединении, без согласия первоначальных договаривающихся сторон, по-видимому, является результатом недоразумения. Присоединение, являясь договором между первоначальными его участниками, с одной стороны, и третьим государством — с другой, предполагает разным образом согласие на это и первоначальных участников и третьего государства. Но согласие первоначальных участников уже выражено в условии о присоединении, которое в отношениях между этими сторонами создает взаимн-ое обязательство заключить договор с третьим государством на определенных условиях. В отношении третьего государства это условие является предложением заключить договор. предложением, которое, если не установлено иное, требует акта принятия, чтобы стать обязательством. Однако до того, как предложение принято, стороны свободны взять его обратно или видоизменить с общего согласия; если они этого не делают, то предложение сохраняется, а вместе с ним и согласие первоначальных сторон, необходимое для заключения нового договора. Существеннее отметить, что присоединение по самому его понятию возможно только для тех государств, которых имеет в виду условие о присоединении, так как предложение направлено именно к этим государствам, а не к другим; присоединение других государств требует нового согласия ad hoc всех первоначальных участников. Так, статья 94 Гаагской конвенции 18 октября 1907 года о мирном разрешении международных споров считает предметом последующего соглашения между договаривающимися державами определение условий, на которых к конвенции могут- присоединиться государства, не указанные в условии о присоединении, согласно статье 93. Некоторые государства, возникшие после европейской войны (Финляндия, Чехословакия, Королевство сербов, хорватов и словенов * и Польша), выразили желание присоединиться к конвенциям по’’ вопросам международного частного права 12 мая 1902 года и 17 июля 1905 года, в которых условие о присоединении предусматривает только государства, представленные на конференции, принявшей эти конвенции; по предложению голландского правительства тогда же был составлен протокол к каждой из этих конвенций, допускавший присоединение государств, не представленных на конференции («желание которых присоединиться было встречено благожелательно договаривающимися государствами»). Другими словами. присоединение подчинено предварительному единогласному решению государств, между которыми действует конвенция (см. «Riv. di dir. intern.», vol. XVI, 1924, pag. 140 segg.). Предметом дискуссии был также вопрос о том, должно ли присоединение осуществляться обязательно в форме, предписанной договором, или оно может быть сделано и другим способом. Например, может ли присоединение иметь место в порядке молчаливого согласия. Этот вопрос, практически ненужный или почти ненужный, решается легко, поскольку согласие первоначальных участников предусматривает порядок присоединения в соответствии с условиями и способом, предписанными в договорах, и поскольку взаимное обязательство первоначальных участников обусловливает присоединение именно определенным способом, а не каким-либо иным. Это, впрочем, не мешает тому, что условие о присоединении допускает прямо или подразумевает возможность других форм волеизъявления, направленного к присоединению, а также тому, что первоначальные участники договора могут впоследствии дать свое, согласие на присоединение в порядке, отличающемся от предусмотренного договором. Вообще присоединение является актом, которое государство совершает само, если оно этого желает и поскольку оно желает. Не исключено, однако, что государство может обязаться присое- дикиться к определенным договорам, причем -таким образом, что это присоединение будет представлять собой выполнение обязательств, ранее предусмотренных в договоре: см., например, статьи 239 и 240 Сен-Жерменского мирного договора, согласно которым Австрия взяла на себя обязательство присоединиться к международной Бернской конвенции 9 сентября 1886 года об охране литературной и художественной собственности и к некоторым другим менее существенным конвенциям. Условие наибольшего благоприятствования Библиография. М. S'c h г a u t, System des Handels- vertrage und der Meistbegunstigung, Leipzig, 1884; E. L e h r, Le clause de la nation la plus favorisee, «Revue de droit intern, et de leg. comparee», vol. XXV, 1893, p. 313 et seq.; J. R. Hero d, FavepedbNation Treatment, New York, 1901; M. L. E. W i s- s e r, La clause de la nation la plus favorisee. «Rev. de dr. intern, et de leg. сотр.», 2e serie, vol. IV, 1902, p. 66 et seq., 150 et seq., 270 et seq.; С a 1 w e r, Die Meistbegunstigung in den Verei- nigten Staaten von Nordamerika, Bern, 1902; L. G 1 i e r, Die Meistbegiinstigungsklausel. Eine entwicklungsgeschichtliche Studie, Berlin, 1905; Fr В о г с h а г d t, Entwicklungsgeschi- chte der Meistbegunstigung im Handelsvertragssystem, Konigs- berg i. Pr.} 1906; G. Cavarretta, La clausola della nazione piii favorita, Palermo, 1906; S. К. H о г n b e с k, The most favored nation clause, «American Journal of international law», vol. Ill, 1909, p. 304 et seq., 619 et seq., 797 et seq.; H. S с h w e i n- f и г t, Die Meistbegiinstigungsklausel. Eine volkerrechtliche Studie, Heidelberg, 1911; La clausola della nazione piu favorita nei trattati dell* Italia, Roma, 1912 (pubblicazione del Ministero delle finanze); E. v. Teuber n, Die Meistbegiinstigungsklausel in den internationalen Handelsvertragen (Beilag I, Bd. VII, «Zeit- schrift fur Volkerrecht und Bundesstaatsrecht»), Breslau, 1913 168. Особое значение в области международных отношений имеет так называемое условие наибольшего благоприятствования, по* средством которого какое-либо государство приобретает право требовать для себя преимущества, обусловленные в конвенциях, заключенных другими государствами. Это государство обещает другому государству предоставлять ему за возмещение или без такового преимущества, которые оно предоставляет или впоследствии предоставит другим государствам. Обычно такая договоренность составляет часть договора (о торговле, мореплавании, консульской службе, поселении и т. д.) и относится только к данному договору, поэтому она называется условием.что, однако, не исключает возможности самостоятельного соглашения. Условие наибольшего благоприятствования может быть взаимным или односторонним. Первое встречается довольно часто. В качестве примера второго можно'привести статью 267 Версальского мирного договора, которая возлагает на Германию обязательство распространить на все «союзные и объединившиеся» государства любые преимущества, льготы и привилегии, связанные с ввозом, вывозом или транзитом, предоставляемые Германией какому-либо из вышеуказанных государств или какому-либо другому иностранному государству, причем «союзные и объединившиеся» государства ке принимают по отношению к Германии никакого аналогичного обязательства. Принято также различать абсолютное условие, предусматривающее преимущества, предоставляемые любому другому государству, и ограниченное условие, в силу которого устанавливаются только преимущества, предоставленные определенным государствам. Однако и абсолютное условие содержит почти всегда более или менее важные ограничения; так, им не охватываются, например, торговля в пограничных местностях, или некоторые определенные статьи таможенных тарифов, или некоторые льготы, предоставляемые соседнему государству, и т. 'П. Большое значение имеет различие между простой и условной формой принципа наибольшего благоприятствования 169. Если уступки предоставлены без возмещения, налицо простая форма; условной формой принципа наибольшего благоприятствования именуется уступка с установлением возмещения, эквивалентного предоставленному третьему государству. В качестве примеров простой формы условия наибольшего благоприятствования могут служить следующие положения Договора о торговле и море- плавании между Италией и СССР 7 февраля 1924 года: Статья 19, абзац 1: «Без ущерба для наиболее благоприятных постановлений, существующих в настоящем договоре, все льготы, врава и преш^ущества общего характера, которые в Союзе Советских Социалистических Республик или в Италии предоставлены или будут предоставлены по части торговли гражданам всякой другой иностранной нации или их имуществам, будут распространены под условием взаимности на итальянских уроженцев и их имущества —1 в Союзе и на уроженцев Союза и их имущества — в Италии». Статья 20, абзац 2: «Всякие привилегии и всякие изъятия, предоставляемые в этом отношении третьей державе одной из договаривающихся сторон, будут немедленно и безусловно предоставляться другой». Примером условной формы может служить статья 24 Договора о торговле и мореплавании между Италией и Соединенными Штатами Америки 26 февраля 1871 года, которая гласит: «Королевство Италии и Соединенные Штаты Америки взаимно обязуются не предоставлять никакого особого преимущества другим нациям в области торговли и мореплавания, к которому не приобщается немедленно и другая сторона, каковая будет пользоваться им свободно, если уступка сделана свободно, или с соответствующим возмещением, если уступка была условной». Простая форма обычно применяется в отношениях между европейскими государствами, условная форма — Соединенными Штатами Америки в отношениях как с европейскими, так и с другими американскими государствами; Япония чаще всего прибегает к условной форме. Система предоставления одному государству преимуществ, уже предоставленных другим государствам, применяется в международных отношениях с давних пор, например в договорах относительно капитуляций, заключенных между итальянскими республиками и Оттоманской империей в XIV и XV веках. В -ту эпоху, однако, нельзя было еще говорить по-настоящему об условии наиболее благоприятствуемой нации, поскольку предоставлялись преимущества, которые принадлежали какому-либо одному определенному государству (например, предоставление венецианцам прав и привилегий, которыми пользовались генуэзцы), а не тем, которые принадлежали вообще наиболее благо- приятствуемому государству. Подлинное условие наиболее благоприятствуемой нации встречается в договорах конца XVII и в первые годы XVIII века. В течение XVIII века это условие получило заметное распространение и приняло форму простого условия, иногда с ограничениями, иногда и без них. Условная форма появляется в статье 2 договора между Соединенными Штатами и Францией 6 февраля 1778 года. Эта форма получила затем распространение также в Европе в договорах, заключенных после окончания наполеоновских войн, и особенно в период с 1825 по i860 год. Различные варианты этой формы вообще связаны с торговой политикой отдельных государств; поскольку именно в этой области условие наибольшего благоприятствования имеет особое значение; иногда обе формы, условная и простая, фигурируют в одном и том же договоре, причем вторая форма — в порядке исключения по отношению к первой. 1860 год является важной вехой в истории развития условия наибольшего благоприятствования. Либеральная партия, находившаяся тогда у власти в Англии, отказалась от всего, что еще оставалось от старой протекционистской системы. В то же время Наполеон III, следуя примеру графа Кавура, смело стал на путь экономического либерализма, который прежде Франция всегда отвергала. Являясь выражением и результатом нового направления политики этих двух государств, статья 5 Дополнительного договора 16 ноября 1860 года вновь отвела почетное место условию наибольшего благоприятствования в его простой форме, которая к тому времени почти вышла из употребления. С этого времени данное условие в его простой форме, включаемое в различные торговые договоры, которые Франция и Великобритания заключали с различными государствами, можно сказать, окончательно восторжествовало в Европе. Господство политики экономического либерализма было непродолжительным; впрочем, применение условия наибольшего благоприятствования сохранилось и далее в той же форме, либо путем распространения договорных снижений общего тарифа на систему единого тарифа (что осуществлялось посредством торговых договоров), либо путем распространения уступок, связанных с применением минимального тарифа или промежуточного между двумя этими тарифами на систему максимального изменяемого тарифа и минимального тарифа, неизменяемого торговыми договорами. Действие условия наибольшего благоприятствования состоит, таким образом, в том, что государство, которому предоставляются преимущества, может претендовать иа все права, которые предоставлены в договорном порядке какому бы то ни было третьему государству; мы говорим в договорном порядке потому, что, как правило, условие наибольшего благоприятствования не дает права претендовать на преимущества, которыми третье государство пользуется в силу простого факта. Но, разумеется, кет необходимости в том, чтобы соглашение приняло вид настоящего формального договора. Едва ли нужно добавлять, что предоставление режима наибольшего благоприятствования может испрашиваться только в пределах и на условиях, на которых был предоставлен договором этот режим. Если его форма условная, то невозможность предоставить какое-либо возмещение лишает права претендовать на преимущество, предоставленное третьему государству. "Основание для предоставления особых прав заключается в пользовании каким-либо определенным правом со стороны третьего государства. Отсюда следует, что государство может претендовать на такое же право, если и поскольку оно предоставлено третьему государству. С прекращением действия -договора между государством, которое пользуется правом наибольшего благоприятствования, и государством, которое предоставило право наибольшего благоприятствования, первое государство лишается права требовать такого особого положения для себя. При этом безразличны основания, по которым договор прекратил свое действие, лишь бы это соответствовало нормам международного права. Так, например, если признать принцип, предусматривающий, что война прекращает дейстзие договоров, то вполне отвечало бы нормам международного права постановление, которым германский бундесрат объявил (10 августа 1914 года), что будет по-прежнему предоставлять нейтральным странам преимущества, вытекающие из условий наибольшего благоприятствования в силу договоров между Германией, с одной стороны, и Францией, Великобританией и Россией — с другой, однако лишь в качестве временной меры и в порядке вежливости. Положение государства, которое пользуется правом наибольшего благоприятствозания, является, таким образом, по самой своей природе неопределенным и подвержено изменениям, в чем состоит одно из практических неудобств этого условия. Другим большим неудобством является то, что оно явно связывает свободу действия обязывающегося государства в его переговорах с третьими государствами. Вместе с тем, однако, условие наибольшего благоприятствования, делая общераспространенными особые преимущества, предусмотренные в различных договорах,— обеспечивает равенство и единообразие этих преимуществ, что со многих точек зрения составляет выгоду, значительно превосходящую неудобства. Разумеется, это относится к нормальным случаям, каковыми являются случаи взаимности; одностороннее условие обычно всегда включается пе особым политическим причинам и не может оцениваться вообще само по себе, а лишь с учетом зызвазших его обстоятельств. Прежде чем перейти к другому вопросу, мы хотели бы отметить, что все сказанное выше имеет целью в общих чертах охарактеризовать условие наибольшего благоприятствования в том виде, в каком оно применяется в большинстве договоров. Однако не следует забывать, что. с правовой точки зрения не существует услозия наибольшего благоприятствования, а существует столько различных условий, сколько существует договоров, которые его содержат, так что каждый вопрос о характере к действии этого условия является прежде всего вопросом толкования какого- либо данного условия в определенном договоре. Это замечание важно также для того, чтобы можно было дать справедливую оценку тем многочисленным спорам, которые авторы ведут по поводу юридического значения условия наибольшего благоприятствования, а- также некоторым выводам, к которым последние приходят. Основания прекращения действия договоров Б и б л и о г р а ф и я. С. Н. В г е u n i n g, Dissertatio de causis juste saluti foederis ex jure gentium, Leipzig, 1762; С. E. W aechter, Dissertatio de modis ‘tollendi pacta inter gentes, Stuttgart, 1779; L. von D r e s с h, Ober die Dauer der Volker- vertrage, Landshut, 1808; C. W. von Troeltsch, Versuch einer Entwicklung der Grundsatze nach welchen die rechtliche Fortdauer der Volkervertrage zu beurteilen ist, Landshut, 1809; A. C. G. von 0 1 deneel, De causis quae foederum auctoritatem tollunt, Trajecti ad Rhenum, 1851; R. J acob i, Die Endigungs- griinde volkerrechtlicher Vertrage, Breslau, 1908; Th. Bertram, Die Aufhebung der volkerrechtlichen Vertrage, Borna — Leipzig, 1915 (докторская диссертация); J. С h г о n z, Die Aufhebung der Staatsvertrage, Frankenstein in Schlesien, 1920 (докторская диссертация)170. Основания прекращения действия договоров возникают иногда ipso jure, или прямым путем, иногда по требованию стороны, или косвенным путем. В первом случае действие договора прекращается в целом вместе с констатацией причин прекращения действия, во втором случае — когда заинтересованная сторона осуществляет свое право считать договор прекратившим действие. Не следует смешивать то, что мы здесь называем прямым и косвенным действием оснований к прекращению действия договора, с наличием или отсутствием спора о том, подтверждены ли и доказаны ли данные основания, например если налицо невозможность исполнения. Если учесть эти различные случаи, то отпадут возможные споры о причинах прекращения действия договора, и тем самым оно или прекратится в силу определенной причины (либо ввиду согласия сторон признать эти причины, либо в порядке, признанном международным правом), или же будет продолжаться. Однако при продолжении действия договора возникает право сторон требовать его расторжения. Основными причинами, приводящими к прекращению действия договора, являются следующие: заключение нового договора между сторонами, прямо или косвенно преследующего такую же цель; выполнение договора; отказ от действия договора; истечение срока; денонсация, предусматриваемая самим договором; прекращение существования субъектов; невозможность исполнения; установление решающей причины для расторжения, выраженной прямо или косвенно. Договор может, кроме того, прекратить свое действие и косвенным путем, в силу невыполнения его одной из сторон. Соглашение сторон. Новое соглашение сторон может иметь своим содержанием исключительно отмену предыдущего договора. В таком случае принято говорить, что прекращение действия имеет место mutuo dissenso (по обоюдному несогласию). более точно по согласию, направленному к тому, чтобы прекратить действие ранее достигнутого согласия. Но мы знаем (см. выше, стр. 101 и сл.), что соглашение об отмене может заменить старый договор новым, и в силу этого старый договор прекращает свое существование либо посредством ясно выраженного заявления сторон об этом, либо ввиду несовместимости новых положений договора со старыми. В таком случае говорят просто о замене. Выполнение. Выполнением договора является точное исполнение того, что было обещано. Поскольку правовая сила договора заключается в обязательстве выполнить обещанное, то после того, как -обещанное будет выполнено, обязательство погашается. Тогда уже нельзя больше говорить о существовании договора как правового акта, он остается, несомненно, в качестве исторического факта, но это уже другой вопрос. Возражения, выдвинутые некоторыми авторами против распространенного взгляда, в силу которого выполнение классифицируется как один из способов прекращения договора, представляются нам необоснованными. Отказ. Что касается отказа, который не обязательно должен быть принят и который поэтому не всегда сводится просто к прекращению действия договора путем взаимного согласия, то достаточно сослаться ка сказанное нами на стр. 304 и сл. Истечение срока действия. Заслуживает более внимательного рассмотрения момент окончания срока действия договора. Как уже указывалось (см. выше, стр. 100 и 338), конечный срок погашает действие договора и является акцессорным элементом договора. Конкретно этот момент устанавливается в соглашении об отмене договора, которое действует с того самого момента, когда окончательно вырабатывается текст договора, и затем следует с ним. Значение этого элемента будет поэтому рассматриваться в связи с политической проблемой продолжительности действия международных обязательств. Существуют, несомненно, договоры, которым свойственно и для которых возможно действие в течение неопределенного времени: таковы, например, мирные договоры, заключенные по окончании войны. Другие договоры вообще принято заключать на неопределенный срок либо по той причине, что политические соображения делают нецелесообразным установление определенного срока действия договора, либо потому, что нет оснований устанавливать тот или иной срок. Впрочем, заключение договоров бессрочных или с неопределенным сроком действия вообще противоречит постоянному и непрерывному изменению фактических условий международной жизни-. -Отсюда вытекает опасность, что принятые обязательства могут стать неприемлемыми и их еще легче будет нарушать. Понятно поэтому предпочтение, обычно оказываемое тем системам, которые позволяют согласовывать срок действия договоров с продолжительностью действий фактических условий, из которых договоры вытекают. Назначение заранее установленного и зафиксированного в договоре конечного срока его действия или же неопределенного срока, который, однако, может быть установлен впоследствии на основе определенного события, целесообразно для тех договоров, в отношении которых можно и желательно заранее с уверенностью установить, абсолютно или относительно, продолжительность их действия. В ряде случаев, однако, в момент заключения договора почти невозможно определить, как долго будут длиться фактические условия и причины, вызвавшие его заключение. Еще чаще такие условия и причины утрачивают свое значение для некоторых договаривающихся сторон, сохраняя в то же время свое значение для других. В целях избежания неудобств, выражающихся в чрезмерном ограничении свободы государств путем заключения договора на долгий или неопределенный срок и в том, что государствам приходится прибегать к новым соглашениям или к пролонгации действия старых, чтобы сохранить в силе договоры, заключенные на короткий срок, широко применяется система, по которой договор сам по себе действует неограниченное время, но при этом сторонам предоставляется право, каждой для себя самой, устанавливать dies ad quern (предельный срок) и расторгнуть договор посредством денонсаций, которые публикуются периодически в сроки, обусловленные в самом договоре. Так, например, конвенции по вопросам международного частного права,, заключенные в Гааге 12 июня 1902 года и 17 июля 1905 года, содержат каждая статью следующего содержания: «Срок действия настоящей Конвенции устанавливается в 5 лет, начиная с даты, указанной в статье... (дата первого депонирования ратификационных грамот). «Этот срок начнет исчисляться с этой даты, даже для государств, которые присоединятся к договору позже... «Срок действия конвенции будет молчаливо продлеваться каждый раз на пять лет, если только не будет объявлено о денонсации договора. «Денонсация должна быть нотифицирована по меньшей мере за шесть месяцев до истечения срока, предусмотренного в абзацах втором и третьем, правительству Нидерландов, которое об этом известит все другие государства. «Денонсация окажет свое дейстзие только в отношении государства, нотифицировавшего о ней. Конвенция сохранит свое действие для всех других договаривающихся государств». В этом случае срок периода ad quern денонсации будет выражаться в следующих друг за другом периодах из равного числа лет. В других случаях последующие сроки будут менее продолжительны, чем в первый период, который является относительна длительным, например 10 или 12 лет, тогда как последующие сроки насчитывают 1 или 2 года. Это различие и другие возможные расхождения не имеют существенного значения. Однако важно отметить, что в этих случаях не совсем точно говорить, как это многие делают, о сроке действия договора. В действительности мы имеем здесь депо с бессрочными договорами, которые допускают одностороннее расторжение, подчиняя его все же особому нормированию, к которому относится и установление срока прекращения действия договора. Но, как можно видеть,, это касается не договора, а использования права расторжения договора. В отсутствии такого срока (прекращения действия договора) и заключается единственная разница между договорами, о которых идет речь, и другими договорами, заключенными на неопределенный срок с предоставлением сторонам права денонсировать или расторгнуть договор; денонсация может тогда быть сделана в любой момент, хотя, как правило, она вступает в силу несколько позже той даты, которая определена з договоре. Таковы, например, конвенции Второй Гаагской конференции мира, которые содержат условие следующего содержания: «Если окажется, что одна из договаривающихся держав желает денонсировать настоящую конвенцию, то денонсация будет нотифицирована в письменном виде правительству Нидерландов, которое сообщит немедленно копию нотификации, должным образом удостоверенную, всем другим державам, сообщая им дату, когда она была им получена. «Денонсация возымеет свое действие только в отношении державы, которая о ней сделала нотификацию, и лишь через год после того, как нотификация об этом была сообщена правительству Нидерландов». Денонсация. Примеры, приведенные для выявления различия между договорами, заключенными на определенный срок и прекращающими свое действие в результате истечения времени, на которое они были заключены, и договорами бессрочными, но которые могут быть денонсированы путем периодических извещений, делаемых предварительно, то есть договорами, которые, несмотря на видимость, не являются договорами с определенным сроком действия, дают возможность понять, что представляет собой на практике денонсация. Иными словами, это волеизъявление о том, что сторона не считает себя более связанной по договору. Слово «денонсация» употребляется иногда для обозначения нотификации о прекращении действия договора с приведением какой-либо причины, вызвавшей решение о прекращении, но в действительном смысле, в котором это слово здесь применяется, оно означает лишь волеизъявление использовать право отступления от договора при многосторонних договорах или использовать право определить конечный срок действия договора в двусторонних договорах. Отсюда видно, насколько неточно применение без разбора, как это часто делается, терминов «отступление» и «денонсация» (объявление о прекращении). Денонсация имеет место в случаях, когда нельзя, собственно, говорить об отступлении, каковое предполагает продолжение действия договора. Если даже речь идет об отступлении в настоящем, собственном смысле этого слова, денонсация составляет скорее условие для осуществления этого права. Денонсация и последующее прекращение действия договора, как в абсолютном смысле слова, если договор является двусторонним, так и в отношении связей между денонсирующей стороной и другими договаривающимися сторонами, если договор является многосторонним, приводит к тому, что обычно называется взаимным несогласием, то есть к соглашению о прекраще нии действия договора. Особенность этого случая состоит в том, что соглашение о порядке прекращения создается в момент заключения договора и выражается в конкретных условиях договора. Отсюда очевидно, что о праве денонсации можно говорить постольку, поскольку это право открыто или молчаливо обусловлено. Как явно выраженные, так и молчаливые формы договоренности в данном случае приемлемы, поскольку ввиду отсутствия соответствующих норм, относящихся к форме актов (см. выше, стр. 212), в международном праве действует известное правило eadem est vis taciti ас expressi (как молчаливое, так и явное волеизъявление имеет одинаковую силу). Затруднительно, конечно, доказать, имеется ли молчаливое согласие по столь интересному вопросу. Но если можно доказать, что стороны имели намерение взаимно предоставить друг другу право денонсации, то отсутствие прямо выраженной договоренности по этому вопросу не имеет значения. Порядок осуществления права денонсации обычно устанавливается самим договором. Как правило, всегда требуется нотификация о желании использовать это право и, более того, сообщение о том, с какого момента договор прекращает свое действие. При многосторонних договорах нотификация направляется почти всегда одному из государств — участников договора, указанному в самом договоре, которое получает эту нотификацию как для себя, так и для других государств в качестве их представителя. Прекращение существования субъектов. В дальнейшем мы увидим, что международные договоры, будучи заключены intuitu personae (имея в виду определенную сторону), не могут быть, как правило, передаваемы. Отсюда следует, что прекращение существования одной из сторон приводит к прекращению действия двустороннего договора, тогда как многосторонние договоры продолжают сохранять свою силу между другими договаривающимися сторонами. Имеется в виду действительное прекращение существования субъекта международного права, а не видоизменения, которые ке прекращают действия договороз (см. выше, стр. 177) или по крайней мере не прекращают их по тем основаниям, о которых мы здесь говорим. Невозможность исполнения. Общепризнанным является положение, что неожиданно возникшая невозможность исполнения прекращает действие договора. Таков, например, случай с договором, касающимся территории, которая вследствие войны перестает принадлежать государству. Невозможность исполнения договора имеет место с правовой точки зре ния в случае, если она признана сторонами или подтверждена в порядке, признанном международным правом; к любому спору по этому поводу применимы нормы, касающиеся разрешения международных споров. Вопрос о том, прекращает ли временная невозможность исполнение действия договора или только приостанавливает его осуществление, является вопросом толкования; в случае сомнения презюмируется вторая альтернатива. Резолютивное условие. Действие резолютивного условия, включенного в международный договор, не требует., чтобы мы приводили особые соображения в дополнение к тем,, которые уже излагались на стр. 339 и сл. Как тогда же было подчеркнуто, с понятием резолютивного условия связаны две причины прекращения действия договоров,, причины, которые по своей важности и трудности заслуживают специального внимания. Речь идет о возникновении войны между договаривающимися сторонами и неожиданном изменении фактических условий, с учетом которых договор был заключен. Сопоставление этих причин прекращения действия договора с понятием резолютивного условия может быть принято с некоторой осторожностью. Бесспорно, в том и другом случае именно- воля сторон определяет дальнейшее продолжение их отношений, если только, конечно, в будущем не произойдут события, которые- заранее трудно предусмотреть; в этом смысле вполне можно говорить о молчаливых резолютивных условиях. Наоборот, это сопоставление не подходит и оказывается даже опасным, если ссылаются на более определенное и точное понятие, будь то условия вообще или действия некоторых условий. Известно, например, что, согласно одной доктрине, все еще весьма распространенной и пользующейся признанием, действие обратной силы,, то есть решение ex tunc, должно быть характерной чертой резолютивных условий. Между тем ясно, что в случаях, о которых мы говорим, нельзя рассматривать это иначе, как решение ех nunc. Сделав эти предварительные замечания, рассмотрим в отдельности действие войны на договоры и так называемую оговорку rebus sic stantibus. г) ДЕЙСТВИЕ ВОЙНЫ НА ДОГОВОРЫ Библиография. Р. С. A. Leopold, Commentatia de effectu novi belli quoad vim obligandi pristinarum pacificatio- num, Helmstedt, 1792; G. F. de M a г i e n s; Ober die Erneue- rung der Vertrage in den Friedensschliissen der Europaischen Machte, Gottingen, 1797; J. H. van der Meer d e W i j s, De quastione an bello aborto pereat inter bellum gerentes foederum. auctoritas, Amsterdam, 1830; Ch. S waving, De invloed van het oorlogsrecht op wroeger gesloten tractaten (докторская диссертация), Rotterdam, 1888; R. J а с о m e t, La.guerre et les traites, Paris, 1909; Annuaire de l’lnstitut de droit international, vol. XXIII, 1910, p. 251 et seq.; XXIV, 1911, p. 200 et seq.; XXV, 1912, p. 611 et seq.; W. Schatzel, Der Krieg als Endigungs- grund von Vertragen (докторская диссертация), Berlin, 1911; G. В i 1 1 e r b e с k, Der Einfluss des Kriegsbeginns und des Friedensschlusses auf die zwischen den Kriegfuhrenden Staaten vor dem Ausbruch des Krieges geschlossenen Vertrage (докторская диссертация), Breslau, 1911; М. В u о n v i n o, Gli effetti della guerra sulla validita dei trattati, Aquila, 1912 (то же G h i r a r- d i n i, «Riv. di dir. intern.», vol. XI, 1912, pag. 639 segg.); P. Wachsmann, Der Einfluss des Kriegsbeginns und des Friedensschlusses auf die zwischen den Kriegiiihrenden Staaten vor dem Ausbruch des Krieges geschlossenen Vertrage (докторская диссертация), Breslau, 1912; S. R о t h h о 1 z, Der Einfluss des Krieges auf Bestand und Wirksamkeit veroffentlichter Vertrage {докторская диссертация), Greifswald, 1913; A von Burgs- d о r f f, Die Kriegserklarung und ihre Wirkungen unter besonde- rer Beriicksichtigung der offentlich-rechtlichen und privatrechtlichen Vertrage, Diisseldorff, 1914: M. G h i г о n, Gli effetti della guerra odierna sulle convenzioni per la tutela dei diritti industriali, «Riv. di dir. intern.», vol. X, 1916, pag. 355 segg.: vol. XI, 1917, pag. 13 segg.; C. W о 1 f, Staatsvertrage und Weltkrieg, insbesondere der Weltpostverein und die Welttelegraphenvertrage im Weltkrieg (докторская диссертация), Greifswald, 1918; D. A n z i I о t t i, «Riv. di dir. intern.», vol. XII, 1918, pag. 53 ?segg.; C. J. B. Hurst, The effect of war on treaties, «British Year Book of international Law», 2, 1921 — 1922, p. 34 et seq171. Вопрос о том, является ли возникновение войны причиной прекращения действия договоров, действовавших до войны меж- дувоюющими государствами, представляет собой один из наиболее дискутируемых вопросов в доктрине, и притом не только в современной. Многие авторы-ечитают, что если действительно в прежнее время имела хождение норма о том, что война прекращает действие договоров, за некоторыми исключениями, притом более воображаемыми, чем действительными, то такая норма не соот- ветствует более современному состоянию международных отношений, к которым необходимо подходить по-разному. Однако когда затем ставят вопрос, какие же договоры прекращаются и какие остаются в силе, то оказывается, что авторы не согласны друг с другом к мнения их расходятся. Некоторые полагают, что старая норма все еще действует, даже если исключения из нее более многочисленны и важны, но есть и такие авторы, которые считают, что прежняя норма превратилась в новую, а именно война, за редкими исключениями, не прекращает действия договоров. но исключения должны, вообще говоря, касаться только договоров политических (о союзах, федерациях и т. д.) и экономических (торговые, таможенные и т. д.). Впрочем, как каждому ясно, эти категории достаточно широки, чтобы превратить исключения в правило. Следует также отметить, что, по мнению одних -авторов, речь идет о настоящем и действительном прекращении действия договора, по мнению же других — о приостановлении действия договора, однако при этом иногда вовсе не ясно, имеется ли в виду первое или второе. В практике также многое остается неясным, хотя можно утверждать, что она исходит из принципа, согласно которому война прекращает действие договоров между воюющими, за исключением договороз, заключенных специально на случай войны. Все или почти все мирные договоры содержат условие, которое восстанавливает силу предыдущих договоров; иногда прибавляются в виде объяснения слова: ^прекращенные вследствие войны». В противоречии с этим стоит, однако, тот факт, что в различных современных войнах воюющие стороны продолжали соблюдать и применять некоторые договоры, в частности те из них, которые относились к вопросам частного права. По мнению ряда авторов, не доказано, что государства, продолжая соблюдать некоторые договоры в течение войны, действовали так в убеждении, что они обязаны это делать, а не просто в силу свободного своего решения, подсказанного тем, что так удобнее охранять определенные интересы. Таким образом, государства осуществляют действия, к которым они, строго говоря, не обязаны. Недавние мирные договоры (Версальский, статьи 282—289; Сен-Жерменский. статьи 234—241 и др.) проводят прежде всего различие между договорами многосторонними, или коллективными, и двусторонними договорами. В отношении первых мирные договоры точно определяют случаи, когда они будут применяться «des la mise en vigueur du present Traite» (со дня вступления в силу настоящего договора) между бывшим вражеским государством и «союзными и объединившимися державами», которые являются сторонами в тех же договорах; применение же некоторых договоров подчинено специальным условиям. Что касается не перечисленных многосто- ронних договоров, то очевидно, что они более не применяются по крайней мере на практике, иными словами, они прекратили свое действие между этими государствами. Но нигде не -указано* происходит ли это прекращение вследствие войны и действует ex tunc или является следствием мирного договора и действует поэтому ex nunc. В отношении двусторонних договоров, то есть договоров* заключенных между бывшим вражеским государством и одной из «союзных и объединившихся держав», в мирных договорах принят следующий принцип: каждая из «союзных и объединившихся держав», принимая во внимание дух и положения мирного- договора, сообщает бывшему вражескому государству, в течение шести месяцев с момента вступления мирного договора в силу, о тех конвенциях или договорах, которые она желает сохранить в силе. Только двусторонние конвенции, упомянутые в этой нотификации, указывается в мирных договорах, вступают в силу между «союзными и объединившимися державами» и бывшим вражеским государством. В некоторых из этих договоров (например. Версальском, Нейиском) прибавляется следующее: «все другие [договоры] являются и остаются отмененными». Здесь ясно подтверждается обычная традиционная концепция, согласно которой действие договоров прекращается вледствие войны и восстанавливается по заключении мира. Однако, вместо того чтобы восстанавливать их в силе все в целом или за некоторыми исключениями, согласованными между сторонами, победившей стороне предоставляется право определить, какие договоры подлежат восстановлению. С принципиальной точки зрения нельзя утверждать, что война сама по себе несовместима с существованием договоров между воюющими; на самом деле некоторые договоры заключаются специально на случай войны. Мнение, исходящее из мысли,, что война как неограниченное применение силы влечет уничтожение правопорядка, отрицает обязательность также и этих договоров. Такое мнение, однако, противоречит истории, реальным фактам и убеждению государств, которое не делает никакого различия в том, что касается действительной силы, между соглашениями, заключенными во время.мира, и соглашениями, заключенными на случай войны, даже если фактически последние легче нарушаются. Следует поэтому просто исключить всякое предположение о том, что война сама по себе приводит к прекращению заключенных ранее договоров. Вместе с тем, однако, если учитывать глубокое различие между состоянием мира и состоянием войны, а равно весьма малую вероятность того, что договаривающиеся государства пожелают ограничить свою свободу — одно в пользу другого, даже если предположить, что в ходе войны все силы государств будут на- правлены на то, чтобы добиться победы, то отнюдь не будет необоснованным утверждать, что, как правило, международные договоры, поскольку они не заключены именно на случай войны, исходят из молчаливой предпосылки о сохранении в силе нормальных отношений мирного времени. С началом войны возникают фактические обстоятельства, которые по воле сторон прекращают действие договорных обязательств. Не война прекращает договоры, но, как правило, сами стороны не хотят обязывать себя не на время мира. Поскольку договор заключается на основе предпосылки о продолжении мирных отношений между договаривающимися сторонами, то нельзя считать, что война лишь прерывает выполнение договоров, сохраняя, однако, их силу. Конечно, не исключается, что в некоторых случаях можно доказать, что в договоре предусматривалось, что война могла приостановить, но не погасить обязательства. Как правило, однако, государства рассматривают возможности исхода вооруженной борьбы между ними не в таком аспекте. Война, направленная обычно на то, чтобы навязать побежденному волю победителя, связана всегда с предусмотренной заранее возможностью глубоких изменений в отношениях- воюющих сторон; предугадать a priori эти изменения невозможно. Война ведется не для того, чтобы сохранить отношения в их прежнем состоянии, и поэтому невозможно логически предположить, что два государства, которые берут на себя взаимные- обязательстваи предполагают,что будут продолжаться существующие между ними мирные отношения, пожелают еще связать себя в неизвестных и недоступных определению условиях, в которых они окажутся на следующий день после окончания войны. Если не установлено иное, воля сторон обычно прямо направлена на то, чтобы действие договора продолжалось только, пока продолжаются данные мирные отношения. С их нарушением договор также прекращает свое действием только новое соглашение может вновь восстановить его в силе. Не исключениями, а логическими выводами из этого принципа являются следующие случаи: а) Поскольку прекращение действия договоров не вытекает из войны как таковой, но происходит по воле договаривающихся сторон, то всегда возможно волеизъявление противоположного характера, то есть направленное к тому, чтобы договор сохранял силу даже в течение войны, с тем лишь, что исполнение егоиро- сто приостанавливается на время войны или же вообще не приостанавливается. При отсутствии ясно выраженных положений по этому предмету воля договаривающихся сторон может быть выявлена из духа и цели отдельных договоров, а отчасти даже отдельных категорий договоров. Если обычно договоры, не заключенные в предвидении войны, предполагают мирные отношения,^ то иногда ничто не исключает возможности доказать, что договаривающиеся стороны намеревались взять на себя обязательства как для мирного, так и для военного времени. Можно даже считать. что современные социальные условия привели к тому, что- подобные случаи возникают сейчас чаще и легче, чем прежде. б) Если даже договор сам по себе предполагает условия, в силу которых он продолжает регулировать отношения мирного времени,, то всегда возможно, что воюющие стороны возьмут обязательства, путем выраженного или молчаливого согласия, сохранять его в силе. Более реальным является случай, когда каждая иа сторон на свой страх и риск и по своему собственному желанию, от которого эта сторона в любой момент может отказаться, будет продолжать выполнять договор, хотя и не будет считать себя обязанной к этому. Характер многих современных договоров, сложное переплетение интересов, для охраны которых они заключаются, осложнения, возникающие от непредвиденной отмены этих договоров, — все это может легко заставить государства придерживаться именно такого образа поведения. История последних лет дает немало примеров, которые нередко ошибочно приводят для подтверждения положения о том, что договоры, как правило, остаются в силе даже в случае войны. Между тем эти примеры лишь показывают, что не всегда государства находят выгодным для себя воспользоваться свободой, которой они обладают строго по праву. Обе рассмотренные здесь гипотезы с правовой точки зрения совершенно различны; согласно первой из них государство обязано соблюдать договор в силу и в рамках нового соглашения; согласно второй гипотезе следует просто говорить о том, что сохраняют силу внутренние нормы, созданные в результате вступления договора в действие (см. выше, стр. 346 и сл.), в отмену общего принципа, согласно которому действие таких норм обусловлено существованием самого договора. в) Рассматриваемый вопрос имеет отношение только к договорам, которые в момент начала войны являются действующими, и не касается тех договоров^ действие которых уже прекратилось, так как они полностью выполнены (см. выше, стр. б72). В силу этого договоры, относящиеся к территориальным изменениям, уже имевшим место и полностью осуществленным, не затрагиваются войной. г) Соображения,- на которых основывается прекращение действия договоров с возникновением войны между договаривающимися сторонами, имеют в виду, собственно говоря, только двусторонние договоры. К несколько иному заключению приводит поддерживаемая нами точка зрения относительно многосторонних договоров в тех случаях, когда только некоторые государства между которыми такие договоры заключены, находятся в состоянии войны между собой. Нет никакого сомнения в том, что война не затрагивает договоров между нейтральными государствами и между воюющими и нейтральными государствами, за исключением, разумеется, возможности денонсации, согласно условиям самого договора или эвентуального применения условия rebus sic stantibus. Но существует ли quid juris в отношениях воюющих мёжду собой сторон? Оставляя в стороне выяснение вопроса, могут ли многосторонние договоры превратиться в комплекс двусторонних договоров с одинаковым содержанием, следует признать, что отношения между воюющими государствами составляют часть всей системы отношений между ними, которая продолжает существовать с данным правопорядком и будет существовать и после начала войны, впредь до тех пор, пока все заинтересованные стороны не захотят видоизменить эту систему. При этих обстоятельствах едва ли можно предположить, что воля сто- рон будет обусловливать существование этих договоров мирными услозиями. Вместе с тем также несомненно, что стороны в договоре не пожелают брать на себя обязательства исполнения договора государству, с которым они находятся в состоянии войны. Настойчивое требование сохранить несмотря на войну и после войны систему отношений, участниками которой были: и воюющие государства, побуждает считать, что при таких: обстоятельствах приостановление з той или иной мере исполнения договора больше соответствует презюмируемой воле сторон. Договор- продолжает сохранять силу, но приостанавливается его исполнение в отношениях воюющих сторон между- собой,, точнее приостанавливается исполнение тех обязательств, которые были даны одним государством другому государству, с которым это государство находится в состоянии войны, а не исполнение тех' обязательств, которые даны воюющим государством нейтральному государству или воюющим государством всем другим государствам вместе, в силу чего любое из этих государств может требовать полного исполнения (например, платеж взносов для содержания общих органов). ,Практическим последствием этих положений является тот факт, что многосторонние догозоры по прекращении войны могут сразу быть восстановлены между бывшими неприятельскими государствами, если не установлено иное, тогда как для двусторонних договоров, за указанными выше исключениями, требуется соглашение, которое вновь вводит их в действие. Для многосторонних договоров сохраняется просто правило statu quo ante bellum (положение, существовавшее до войны), если только мирный договор не разрешает вопрос иначе. Если, как надо полагать, недавние мирные договоры исходят из изложенных здесь взглядов, то есть из того, что многосторонние договоры заключаются в предположении, что действие их не- подлежит прекращению даже между воюющими в силу самого факта -войны (хотя исполнение по ним может быть приостановлено), то следует сказать, что правовое значение статьи 282 и сл. Версальского договора (и соответствующих статей других мирных договоров) состоит не столько в том. чтобы признать вновь.действующими указанные там многосторонние договоры, сколько в том, чтобы сделать окончательно неприменимыми те договоры, которые там не упомянуты. Вследствие этого прекращение действия между бывшими неприятельскими государствами многосторонних договоров, не перечисленных в мирном договоре, является прекращением их действия ex nunc, то есть с момента вступления в силу мирного договора, а не ex tunc, то есть с момента объявления войны. Действие двусторонних соглашений прекращается с момента объявления войны, а'те из них, которые восстановлены, являются новыми соглашениями, идентичными старым. б) ОГОВОРКА REBUS SIC STANTIBUS Библиография. A. Cavaglieri, La funzione della clausola «rebus sic stantibus» nei trattati internazionali, «Arch, giuridico», vol. LXXI,fasc. 1°, Modena, 1903; B. Schmidt, User die volkerrechtliche Klausula «rebus sic stantibus», Leipzig, 1907 (vol. VI, № 1, «Staats - und volkerrechtlichen Abhand- lungen» di G. Jellinek, G. Meyer, G. Anschutz, F. Fleiner); М. К n о e f e 1, Die Klausula «rebus sic stantibus» im Volkerrecht, Breslau, 1908; A. Bonucci, La clausola «rebus sic stantibus» nel diritto internazionale, Perugia, 1909; E. К a u f- m a n n, Das Wesen des Volkerrechts und die Klausula «rebus sic stantibus», Tubingen, 1911; G. S a 1 v i о 1 i, Sulla clausola «rebus sic stantibus» nei trattati internazionali, «Riv. di dir. intern.», vol. VIII, 1914, pag. 264 segg.; В. P о u г i t с h, De la clause «rebus sic stantibus» en droit international public, Paris, 1918; R. G. A. I denb.ur g, Over den Grondgedachte van den clausula «rebus sic stantibus» in het Volkenrecht, Zutphen, 1923 (докторская диссертация); G. Wackernagel, Zur Lehre von der einseitigen Auflosung volkerrechtlicher Vertrage, «Fest- gabe» della Facolta giuridica di Basilea per P. Speiser, Basel, 1926172. Не отличается, по существу, от изложенного выше вопрос о том, должны ли международные договоры считаться заключенными с молчаливой оговоркой rebus sic stantibus в том смысле, что они утрачивают силу вследствие наступления существенного изменения фактических условий, ввиду которых.эти договоры были заключены. История международных отношений знает немало случаев, когда то или иное государство выдвигало притязание на то, чтобы считать себя свободным от обязательств, вытекающих из договоров, вследствие изменения фактических условий, при которых данные обязательства были приняты. Естественно, что эти притязания вызывали возражения со стороны другой договаривающейся державы и это порождало споры, которые имеют большое значение для определения, какова по этому вопросу юридическая точка зрения государств. Оценка различных точек зрения далеко не единодушна. По мнению некоторых авторов, если и верно, что обращение к оговорке rebus sic stantibus сыграло определенную роль в отношениях между государствами, то было бы вовсе произвольным утверждать, что эта оговорка санкциони- розана международным обычаем. Скорее она даже противоречит таким обычаям {Schmidt). Другие авторы, наоборот, на основании изучения международной практики считают возможным сделать вывод, что правовое убеждение государств подтверждает институционный и необходимый характер оговорки (Kaufmann). Случай, вызвавший больше всего споров и в некоторых отношениях особенно интересный, возник в связи со знаменитой нотой 19—31 октября 1870 года, в которой правительство России, используя тогдашнюю? политическую ситуацию, благоприятную для достижения упорно преследуемой им цели, заявило, что, принимая во внимание изменившиеся обстоятельства, а также проявляющуюся с самого начала несправедливость договорных условий, считает себя свободным от соблюдения статей 11, 13 и 14 Парижского договора 30 марта 1856 года в отношении нейтрализации Черного моря и соответствующего ограничения вооруженных сил, которые Россия может держать на этом море. Нота князя Горчакова, направленная державам» подписавшим Парижский трактат, вызвала ответы, звучавшие по-разному. В то время как Великобритания, более всех непосредственно задетая действием правительства России, прямо заявила, что изменение трактата 1856 года не может иметь место без согласия всех подписавших его держав, Австрия и Италия в своих ответах, составленных в выражениях, значительно более сдержанных, в принципе не отрицали значимости оговорки rebus sic stantibus, но оспаривали ее применимость в данном конкретном случае на условиях, выдвинутых Россией. По инициативе Германии вопрос был поставлен на обсуждение специально созванной конференции, которая собралась в Лондоне в 1871 году. Обсуждение вопроса происходило на той же основе: была отвергнута не сама оговорка rebus sic stantibus как таковая, а отклонено ее применение в данном конкретном случае и сверх этого право России действовать так, как она действовала. Верно и то, что к протоколу первого заседания конференции, был приложен протокол следующего содержания, подписанный представителям всех государств, включая и Россию: «...державы признают, что существенным принципом международного права является принцип, в силу которого каждая из них может освободиться от обязательств по договору или изменить его условия, не иначе, как с согласия договаривающихся сторон, или в порядке дружественного соглашения». Эта декларация в связи с тем, что Конвенция 17 марта 1871 года изменила договор 1856 года в направлении, желательном для России, стала с тех пор рассматриваться некоторыми авторами как осуждение in terminis (в конечном счете) оговорки rebus sic stantibus. В действительности, однако, если должным. образом связать эту декларацию, с фактами, которые ей предшествовали. к с политической целью, к которой декларация была направлена, необходимо согласиться с тем, что было бы ошибочно видеть в ней нечто большее, чем осуждение действий России в данном конкретном случае. Но еще более важно отметить, что самый принцип, подтвержденный в декларации, то есть принцип, заключающийся в том, что государство само не вправе освободить себя от договорных обязательств, ссылаясь на изменившиеся обстоятельства, путем собственного волеизъявления, отнюдь не является несовместимым с оговоркой rebus sic stantibus. Право ссылаться на эту огозорку как на мотив прекращения действия договоров весьма далеко от выдвигавшегося притязания на право определять односторонне, возникли ли обстоятельства, при которых оговорка может быть принята. Лондонский протокол осудил это притязание, а не самую оговорку. Другим примером является случай, относящийся к Батуму. Статья 59 Берлинского трактата 13 июля 1878 года изложена следующим образом: «Его Величество император всероссийский объявляет, что его намерение—сделать Батум порто-франко по преимуществу коммерческим» (порт ка Черном море, уступленный Турцией России согласно предыдущей статье этого трактата). Указ 23 июня 1886 года упразднил порто-франко и был сообщен державам, подписавшим Берлинский трактат, нотой 3 июля того же года. Для оправдания своих действий правительство России привело два аргумента: во-первых, формулировку статьи 59, которая не содержит какого-либо соглашения, но ограничивается записью свободной и добровольной декларации императора, и, зо-вторых~ изменения, происшедшие в торговле Кавказа, в результате которых Батум стал по преимуществу портом для ввоза товаров. Это в значительной степени ослабило бы ценность уступки, сделанной в пользу иностранных государств, и вместе с тем сделало бы эту уступку гораздо более обременительной для России. Только Великобритания протестовала против этой меры, но и ее протест был направлен против утверждения, что статья 59 является простой записью заявления императора, и в то же время в нем не делалось никаких возражений против ссылки на оговорку rebus sic stantibus. Если из этого примера можно сделать какой-либо вывод, то он заключается в том, что ссылка на указанную оговорку допускается со стороны заинтересованных держав. Отметим, наконец, еще один случай: аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. 3 октября 1908 года австро-венгер- ское правительство нотифицировало державам, подписавшим Берлинский трактат 13 июля 1878 года, что оно оказалось вынужденным денонсировать статью 25 этого трактата, соответственно вывести войска из санджака Нови Базар и распростра нить свой суверенитет ка Боснию и Герцегозину. Единственным мотивом, приводимым Австро-Венгрией для оправдания этого шага, было существенное изменение фактических условий, а именно: а) з том, что касается военной оккупации санджака, эта мера признавалась необходимой в условиях слабости Оттоманской империи при заключении трактата, тогда как в настоящее время Турция значительно окрепла и в состоянии сама гарантировать порядок и безопасность; б) в отношении же Боснии и Герцеговины Австро-Венгрия сочла отныне выполненным мандат, вверенный ей Берлинским трактатом. Обе провинции достигли такой степени культуры и развития, что это сделало необходимым обеспечить им в окончательной форме блага автономного и конституционного правления. В этих целях Австро- Венгрия признала настоятельной необходимостью освободить себя от оговорок, содержащихся в трактате, и тем самым получить полную свободу действий. Как в этой ноте, так и в последующих официальных и официозных декларациях австро-венгерское правительство всегда последовательно придерживалось оговорки rebus sic stantibus. Хотя эти действия Австро-Венгрии и вызвали протесты, великие державы не выдвинули возражений в отношении мотивировки австрийской ноты и заявили о своей готовности признать совершившийся факт. Вначале возникло предположение, что ради порядка следует созвать конференцию, как в 1871 году, но от этой мысли вскоре отказались и признание совершившегося факта было осуществлено посредством обмена нотами. Конечно, труднее было добиться соглашения с Турцией, но и оно было достигнуто: 26 февраля 1909 года был подписан протокол, после того как Австро-Венгрия заявила о готовности произвести платеж, но, как указывалось, не в порядке уплаты компенсации, а в порядке оплаты стоимости казенного турецкого имущества з аннексированных провинциях. По существу, таким образом, здесь имеется признание денонсации статьи 25 Берлин- кого трактата, которую Австро-Венгрия оправдывала, ссылаясь на оговорку rebus sic stantibus. В целом можно сказать, что тщательное изучение международной практики приводит следующим выводам: 1) государства, несмотря на некоторые принципиальные утверждения, которые могут представляться несовместимыми с оговоркой rebus sic stantibus, не отрицали значения этой оговорки вообще, но лишь возражали против применения ее в конкретном случае, когда выдвигалось притязание на ее действие; 2) международная практика не допускает, чтобы денонсация, основанная на оговорке rebus sic stantibus, односторонне применялась государством, желающим использовать эту оговорку; в таких случаях необходимо признание со стороны других подписавших договор держав. Посмотрим теперь, каким образом эти выводы входят в систему общих принципов права. Вопрос об оговорке rebus sic stantibus включает два различных момента, которые мы рассмотрим каждый в отдельности. а) Может ли существенная перемена фактических обстоятельств вызывать прекращение действия договора? Это вопрос толкования воли. Международное право выводив из договора обязательства и притязания, имея в виду волю сторон. Другими словами, стороны связаны обязательствами, если и поскольку они хотят быть обязанными. Если определенные условия факта или права рассматриваются сторонами как предпосылка принятых ими на себя обязательств, то предполагается, что изменение таких условий уже не находится в соответствии с волеизъявлением сторон, выраженным в договоре, поскольку принятие определенных обязательств обусловливалось наличием таких условий. Здесь, так же как и в случае войны, можно говорить, что не изменение условий как таковое прекращает действие договора. Решает воля сторон-признать в конечном счете договор действующим в условиях, при которых он был заключен. Различие состоит в том, что война является изменением условий, определенных по своему существу и по своим последствиям, что позволяет выработать общую корму, применимую каждый раз5 когда нет волеизъявления противоположного содержания; другие же изменения должны оцениваться в каждом конкретном случае. Определить, принимались ли в данном случае некоторые условия в качестве предпосылки заключения договора или отдельных его положений, является вопросом факта. Смысл и цель договора, срок его действия, наличие или отсутствие права его денонсировать в установленные заранее сроки — все зто вместе с характером и сущностью условий и вместе с происшедшими изменениями является определяющими элементами при решении данного вопроса. Договор, который может быть денонсирован в определенный срок, не допускает, как правило, применения оговорки rebus sic stantibus, так как возможность денонсации означает, что сами стороны предусмотрели и установили нормальным путем способ, с помощью которого каждая из сторон может, имея в виду изменившиеся условия, освободить себя от принятых обязательств. Иначе обстоит дело в отношении договора с длительным или неопределенным сроком действия, без права его денонсации. Особенно сложным может быть случай, когда в договоре предусматривается право денонсации для одной из договаривающихся сторон и ке предусматривается для другой. Существенно для каждого мучая, что условия, которые подверглись изменению, рассматривались сторонами как предпосылка для 'Заключения договора — в этом и заключается различие меж ду оговоркой rebus sic stantibus как юридическим понятием (основание прекращения действия договоров) и пересмотром и видоизменением договоров по добровольному соглашению сторон. когда причины такого пересмотра — преимущественно политического характера — не поддаются правовой оценке (статья 19 Устава Лиги Наций). Отсюда следует, что оговорка rebus sic stantibus вовсе не ослабляет принципа уважения договоров и не заслуживает поэтому той критики, которой ее подвергают с этой точки зрения. Необходимо, однако, добавить, что эта ого- зорка далеко не охватывает все изменения условий, которые могут сделать желательным или даже необходимым пересмотр и изменение существующих договоров в целях избежания конфликта. б) Кому принадлежит право определять, наступили ли необходимые условия для применения оговорки rebus sic stantibus? Как это вытекает из рассмотрения случаев из практики, трудности и возражения, которые вызывает обращение к применению огозорки rebus sic stantibus, не столько касаются значения оговорки как таковой, сколько притязаний определить ее применение односторонним актом. И это вполне справедливо, хотя полностью признается положение, предусматривающее, что изменение фактических условий может привести к прекращению действия договора, но при этом сами стороны не могут односторонне определять, произошло ли такое изменение и носит ли оно такой характер, чтобы решить судьбу договора. Этот вопрос, как и всякий вопрос интерпретации, не может быть решен в порядке, обязательном с точки зрения международного права, иначе как прямым соглашением сторон. При отсутствии такого соглашения вопрос решается посредством акта, которому международное празо приписывает обязательную силу, как, например, путем арбитражного решения. Таким образом, если одна из сторон притязает на применение оговорки rebus sic stantibus, чтобы освободить себя от обязательств по договору, а другие стороны признают основательность такого притязания, против этого ничего нельзя возразить. Если же стороны не согласны друг с другом, то мнение и воля одной стороны имеют такую же силу, как мнение и золя другой стороны. В таком случае налицо международный спор, который должен быть разрешен так же, как и любой другой спор такого рода. Отсюда, однако, не следует, что прекращение действия договора сводится только к случаю взаимного несогласия. Сторона, которая притязает на применение оговорки rebus sic stantibus, не делает предложения, а заявляет о своем праве, другие же стороны признают или оспаривают наличие условий, при которых это право может быть осуществлено; несогласие, если оно имеет место, касается наличия права, то есть, очевидно, толкевания договора. Из этого вытекает одно очень важное практическое последствие. Если договор содержит условие о компромиссе или если стороны каким-либо способом обязались обращаться к арбитру или к Постоянной палате международного правосудия, то спор, имеющий своим предметом толкование договора (таков, несомненно, случай с государствами, которые приняли факультативную оговорку относительно обязательной юрисдикции палаты в соответствии со статьей 36 ее Статута), то есть спор относительно применения оговорки rebus sic stantibus, в данном конкретном случае должен быть передан на решение либо третейского суда, либо ^палаты. Неисполнение договора одной из сторон. Неисполнение договора одной из договаривающихся сторон не приводит к прекращению его действия, но другая сторона в таком случае имеет право расторгнуть договор, объявив себя более не связанной обязательством соблюдать договор. Воля взять на себя обязательство исполнения обещанного по договору, существует ввиду наличия встречной готовности аналогичного порядка. Из этого логично сделать вывод, что государство не пожелало взять на себя обязательство, предполагая, что отсутствует встречное исполнение: конечно, всегда можно доказать в этих случаях наличие противоположной воли. Но прекращение действия договора происходит не по праву; сторона в договоре имеет право просто констатировать это прекращение действия договора, объявив себя свободной от обязательств соблюдать невыполняемый договор; она может также предпочесть оставить договор в силе, потребовав, однако, от другой стороны выполнения договора и эвентуально уплаты возмещения за причиненный ущерб. Из этого вытекает, что до тех пор, пока заинтересованное государство не уведомило о своей воле освободиться от договора, последний остается в силе и продолжает вызывать все свои последствия. Естественно, что волеизъявление о расторжении договора должно быть сделано в пределах разумного срока после имевшего место его нарушения. Если большой отрезок времени и особенно если в течение этого времени государство будет продолжать выполнение договора, то это будет означать фактический отказ от своего права (на расторжение договора). Простой протест стороны против нарушения договора не означает отказа от использования права на расторжение договора. Некоторые авторы хотят провести различие между существенными и несущественными условиями договора и тем самым ограничить право расторжения догозора только случаями нарушения существенных условий. Однако при этом неясно, кто же, как не заинтересованная сторона, может определить относительную важность различных условий, поскольку., заметим, на них в равной мере распространяется обязательная сила договора. И именно ввиду этого следует, что неисполнение договора еще не влечет за собой прекращения его действия по праву, но предоставляет заинтересованной стороне свободу выбора между расторжением договора и продолжением договорных отношений. Само собой разумеется, что договаривающиеся стороны могут установить, что нарушение некоторых условий договора еще не дает права на расторжение договора в целом.