Ростово-Суздальская земля, где родился и вырос Андрей Боголюбский, с которой он связал свою бурную, полную борьбы жизнь и свои широкие политические планы, была в прошлом удаленным краем раскинувшейся по просторам Восточно-Евро- пейской равнины Киевской державы. Эту землю называли «Залесской», так как она была отрезана от днепровского юга дремучими «вятичскими» лесами, начинавшимися от Волги и смыкавшимися на западе с массивом «Оковского» леса, где встречались своими верховьями реки трех великих водных систем - Волжско-Окской, Днепровской и Волхово-Ильменской. Несомненно, что путь волоками с волго-окских верховий к Днепру был нащупан очень рано, но более прочными были связи Залесья с новгородским северо-западом и волжским «низом», а через него с миром Востока. Наличие кладов арабских монет VIII-IX вв., крупнейший из которых принадлежит Мурому, свидетельствует об этом с достаточной ясностью1. С Волгой Ростовский край связывало и течение пересекавших его по диагонали двух рек, почти сходившихся своими верховьями около Клещина озера, - Нерли волжской и Нерли клязьменской. Одинаковое название этих рек свидетельствует об их живой связи и движении по ним, представлявшем немалые выгоды как краткий внутренний путь из середины междуречья к его периферии и Волге. С юга между Суздалем и Клещиным озером к Нерли клязьменской подходило Суздальское «ополье», обширный безлесный остров плодородного чернозема, привлекавший к себе население с тех пор, как земледелие приобрело существенное значение в его хозяйстве, ослабив интерес к рыбным богатствам рек и озер и охотничьим дарам среднерусских лесных дебрей. Этнографическое введение «Повести временных лет» помещает в районе двух великих озер волго-окского междуречья, Неро и Клещина, финское племя - мерю2. Ho меря не была единственным хозяином этого края. Длительный процесс этногонии, протекавшей в I тысячелетии п. э., породил в верхнем Поволжье два этнических массива: в верховьях Волги до Ярославля оформляется восточная ветвь славянского племени - кривичи, в районе же озер и Костромского Поволжья - одно из финских племен - меря\ Память об этом племени сохранилась не только в этой географической справке летописца, но и в упоминании о том, что меря, наряду с кривичами, была обложена даныо варяжскими дружинами (859 г.), участвовала в ликвидации варяжских бесчинств (862 г.) и в походах Олега на Киев (882 г.) и Царьград (907 г.). Далее имя этого племени исчезает со страниц летописи. Впрочем, в дальнейшем, в частности во времена Владимира Святославича киевского, при подобных случаях перечня северных племен, наряду со словенами и кривичами мы встречаем упоминание чуди, имя, которое, возможно, обозначало вообще все нерусские племена севера, уже терявшие свои частные племенные особенности, но еще не слившиеся с русским населением4. Археологические данные свидетельствуют 0 значительной близости культуры мери со славянской, что, по- видимому, способствовало быстрому ослаблению культурных и этнических различий между этими двумя племенами. Преобладание славянского начала подкреплялось усилившейся к концу 1 тысячелетия н. э. кривичской и словено-новгородской колонизацией Поволжья. Древнейшие сведения летописи о городах северо-восточной Руси называют здесь Ростов, Муром и выдвинутое на далекий заволоцкий север Белоозеро. Летописное сказание о захвате Киева Олегом приписывает ему начало строительства городов и организации даннического обложения Киевом и севера «по всей земли рустен: словеном, и кривичем и мери» (882). Из Олегова договора с греками 907 г. известно, что в Ростове сидел князь, находившийся в зависимости от Олега. Далее, на протяжении почти всего X в. Залесье выпадает из поля зрения летописца. Лишь под 988 г. летопись сообщает о распределении владений между сыновьями Владимира Святославича, по которому в Ростове сначала сел Ярослав, а за ним Борис, в Муроме же правил Глеб. Это известие, вызывавшее сомнение у А. А. Шахматова, весьма правдоподобно5. Далее, если справедливо отнесение похода Владимира Святославича 985 г. на болгар к болгарам волжским, то в конце X в. мы вновь видим интерес Киева к своим удаленным поволжским землям, а договор Владимира с болгарами 1006 г. о беспрепятственной торговле болгарских и русских купцов во всех русских и болгарских «градах» может указывать на наличие «большого количества «городов» и в смежной с Болгарией Ростовской земле6. Ростово-Суздальский край и в начале XI в. продолжал оставаться для юга глухой стороной. Если для Киева своего рода «медвежьим углом» был Псков, куда в 1034 г. был заточен брат Ярослава Судислав, то для Новгорода такую роль играл Ростов, куда тот же Ярослав в 1019 г. сослал опального новгородского посадника Константина Добрынича, убитого тремя годами позже в Муроме7. Неясные отзвуки древних событий, сохраненные в народных легендах, говорят о столкновениях южных пришельцев с местным населением; так, якобы князь Глеб, посланный Владимиром в Муром, вынужден был поселиться вне города «еще тогда неверни быша людие и жестоцы, и не прияша его к себе... и сопротивляхуся ему»8. Археологические памятники XI-XII вв. - курганные могильники, городища, селища - рисуют нам уже почти сплошное русское население Ростовской земли. Лишь кое-где наличие среди славянского инвентаря курганов, характерных для мерянского костюма «шумящих привесок» и других предметов или изредка встречающиеся рядовые «финские» могильники говорят о старых пережитках или островках мерянской культуры среди основной массы русского населения9. Район течения обеих Нерлей, приозерный край, а также черноземное «ополье» были особенно густо заселены. Здесь рано начало развиваться и играть главную хозяйственную роль пашенное земледелие и появились крупные сельские поселения, оставившие обширные курганные могильники, тогда как в экономике более северных лесных районов Поволжья и Заволжья продолжали господствовать скотоводство, охота и рыбная ловля10. На этой почве стойко держались и архаические патриархальные порядки и старое язычество, еще не затронутое здесь христианской пропагандой. Если’доверять поздней версии жития ростовского епископа Леонтия, действовавшего во второй половине XI в., население края еще в это время оставалось двуязычным - к общению с ними и приготовился Леонтий: он «русский и мерьский язык добре умеяше»11. Однако местный процесс феодализации общества делал быстрые успехи, внося глубокие перемены в жизиь сельских общин. Он ощущается и в археологических памятниках X-XI вв. Так, например, большой курганный могильник на восточном берегу Клещина озера, около села Большой Бремболы, состоит из нескольких смежных кладбищ: «круглицы» - 100 насыпей, «княжие могилы» - 45 насыпей, особо 2 кургана, называемые «паны», и в соседстве с ними 200 небольших курганов под названием «могилки». Отраженное в народных названиях социальное различие погребений соответствует более богатому инвентарю «княжих могил», в которых встречаются ножи с обвитыми серебряной проволокой рукоятями, секиры, богатые украшения, монисты, кости коня12. Особенно резко этот процесс социального расслоения ощущался в районах, связанных с водными торговыми артериями, где патриархальный уклад взрывался выделением зажиточной господствующей верхушки - «старой чади». На нее опиралась и установившаяся с X в. система даннического обложения севера югом, находя в лице «старой чади» свою низовую агентуру и углубляя классовое расслоение местного общества. Отмеченная летописыо острая вспышка народного протеста - восстание в Суздальской земле 1024 г. освещает глубину и своеобразие этого процесса. Восстание было поднято смердами во главе с языческими волхвами в связи с охватившим землю голодом. Восставшие избивали «старую чадь», которая якобы держала в своих руках общинные запасы хлеба и продуктов и усиливала голод. Часть людей пустилась вниз по Волге к бол гарской земле и привезла оттуда пшеницу и хлеб, что облегчило положение. Услышав о восстании, сюда спешно прибыл с дружиной из Новгорода князь Ярослав Мудрый. Виновные в избиении «старой чади» и ограблении ее домов были схвачены и казнены. «Старая чадь» была взята под твердую защиту княжеской власти. По словам летописи, Ярослав «устави ту землю», т. е. подтвердил и узаконил крепнувшие здесь отношения господства и подчинения. «Ярослав, - замечает Б. Д. Греков, - конечно, не мог “уставлять” Суздальскую землю иначе, чем была “уставлена” вся Русская земля, т. е. через укрепление здесь, а в некоторых местах и введение заново норм “Русской Правды”. Ему необходимо было напомнить, а может быть, кое-где и впервые сообщить о карах, налагаемых государственной властью за всякого рода правонарушения. Ведь “Русская Правда” и в Поднепровье, и в Поволхо- вье своим острием направлена была против всяких попыток народной массы нарушить установленный властью режим. Ярослав, вероятно, очень энергично ознакомил Суздальскую землю с законом, носящим его имя»1:\ По-видимому, в том же 1024 г. в Поволжье был «основан» город Ярославль, имя которого мы снова услышим через 47 лет и опять-таки в связи с еще более грозным восстанием смердов. Донесенные до нас позднейшей письменностью сказания о начале феодального Ярославля рисуют ожесточенную борьбу местного славянского населения с дружиной Ярослава, архаический быт предшествовавшего княжескому городу поселка, носившего имя «Медвежий угол», и наличие здесь и в верхнем Поволжье XI в. вообще глубоких пережитков тотемистических верований, в частности медвежьего культа14. Новое восстание смердов в Залесье отмечено летописью под 1071 г. Его вождями были снова «волхвы лживые», которые возглавили мятеж в Ярославле и с отрядом восставших в 300 человек прошли по берегам Волги и Шексны до далекого Белоозе- ра, громя в поволжских погостах «старую чадь», убивая «лучших жен», державших жито, мед, рыбу, меха и другие богатства и усиливавших бедствия «скудости» голодного года. В Белоозе- ре оказался со своей дружиной боярин черниговского князя Свя тослава Ян Вышатич, собиравший здесь дань в сопровождении священника, может быть, ведшего какую-то миссионерскую работу и убитого во время сражений дружины с повстанцами. Разгромив восстание, Ян отдал его вождей-волхвов на расправу родичам убитых «лучших жен», которые и «мстили своих» по законам родовой мести, повесив трупы убитых волхвов па дереве, где их якобы в ту же ночь и сожрал медведь. Таковы полные колоритных этнографических и исторических подробностей рассказы летописи о восстаниях смердов, рисующие нам и сложную борьбу формирующихся классов и сплетение старого и нового в быту народных масс Поволжья. Как можно заключить из этих рассказов, древнейшие крестьянские восстания Ростовской земли были связаны с Волгой, где волжская торговля ускоряла расслоение сельских миров, разъедая их целостность ростом имущественного неравенства. Процесс этот начался, конечно, много раньше XI в., он был обострен даннической эксплуатацией X столетия, которая нашла свою опору в господствующих слоях общины и «старой чади». Эти бывшие «лучшие люди» общины превращались теперь в угрозу общине, узурпируя общинные запасы продовольствия, создававшиеся, по-видимому, для культовых надобностей, используя их для закабаления общинников, а затем и для уплаты дани. Какую-то роль во владении этими запасами играли «лучшие жены» - «большухи» семей «старой чади», можно предполагать, что и сама земля уходила из рук общинников во владение «старой чади». Защита этих новых хозяев общины князем и его дружиной лучше всего показывает, какое значение имели они в деле упрочения даннической системы. Волхвы проповедовали возврат в «золотой век» патриархальной старины, утверждая, что избиение «лучших жен» вернет «обилие» земле; они звали и к верности языческим богам. В XI в. мы и наблюдаем оживление медвежьего культа, старого погребального обряда сожжения и ряда языческих обычаев. Восстания крестьянских масс северо-востока были результатом быстрого и глубокого процесса феодализации, шедшего как изнутри местного общества, так и извне - путем энергичного подчинения края власти южных князей. Это был острый и коренной перелом в жизни Залесья, большой скачок вперед в его историческом развитии. Симптомом его и явились «мятежи» смердов, попытавшихся вступить в борьбу с неумолимым ходом истории. Субъективно-реакционные по своим устремлениям, эти восстания тем не менее сыграли определенную прогрессивную роль в истории Залесья: они способствовали сплочению в единый господствующий класс княжой дружины и местной «старой чади» и знати, ускорили переход от аморфной даннической эксплуатации населения к отношениям феодальным; смерды Залесья впервые получили кровавый предметный урок феодального права, утверждавшего их бесправие; наконец, эти восстания показали необходимость новой прочной организации княжеского владения на севере, который явно угрожал порвать слабые нити даннических обязательств1Г). Основными опорными пунктами княжеской власти на севере, как и на юге, были города. К сожалению, древнюю историю залесских городов мы знаем преимущественно по скупым указаниям письменных источников, которые называют здесь древний центр времен Олега Ростов, северное Белоозеро и восточный Муром. Ростов, как предполагают, имел своим предшественником древнее городище VIII-IX вв. на р. Саре, где уже тогда концентрировалось ремесленное славяно-мерянское население16. Когда город переместился на берега озера Неро, мы не знаем, но несомненно, что в XI - XII вв., а может быть, уже и в X в., он стоял на своем теперешнем месте. Суздаль, впервые упомянутый в связи с восстанием смердов 1024 г., сейчас постепенно раскрывает свою археологическую биографию IX-X вв. В это время он, по-видимому, представлял совокупность нескольких поселений сельского облика с центральным укрепленным поселком на месте нынешнего Кремля, в крутой излучине р. Каменки17. Его положение в зоне черноземного, густо населенного «ополья» поднимает его экономическое и политическое значение - он становится почти равным старому Ростову, и его имя вскоре входит в наименование Залесья «Суздальской» землей18. Очевидно, до вокняжения Юрия Владимировича, а может быть, и его отца - Владимира Мономаха на берегу Клещина (Пе- реславского) озера был основан городок Клещин, охранявший район нерльских верховьев и сохранившийся ныне в виде небольшого городища с полустертыми временем валами19. На Волгу был выдвинут Ярославль - хорошо укрепленный город на стрелке, при впадении в Волгу Которосли, несущей свои воды из-под Ростова. Возможно, что современен Ярославлю и городок Коснятин, закрывающий вход с Волги в волжскую Нерль, может быть, основанный сосланным в Залесье новгородским посадником Константином (Коснятином). По-видимому, к X - XI вв. относится возникновение поволжских городов Углича и Костромы. За Волгой, в лесных дебрях, обосновались города Галич-Мерский (мерянский) и Судиславль, напоминающий нам об имени сосланного в Псков Ярославова брата Су- дислава. По-видимому, к городам края стремилось не только ремесленное население, но и быстро набиравшая силу местная сельская знать, частью уходившая из погостов, выталкиваемая оттуда нарастающими противоречиями с общинниками. Усадьбы знати возникали и под городами: в народной памяти сохранилось воспоминание о выстроенном под Ростовом укрепленном жилище ростовского «храбра» - былинного богатыря Александра Поповича, которое окружал «соп», т. е. земляной вал20. Так с городами связывалась старая ростовская знать, история которой, может быть, уходила ко временам походов Олега на Киев и Царьград в X в., откуда «лучшие мужи» Залесья возвращались обогащенные добычей и новыми впечатлениями и навыками от общения с дружиной и двором киевских князей. В городах эта боярская знать не оставляла своих властных обычаев и порядков, враждуя между собой и притесняя горожан - ремесленников и торговцев, стремясь превратить их в «своих» людей. Избегая неволи, некоторые горожане покидали насиженные места и уходили на новые. Возможно, таково происхождение нового городского поселения на р. Клязьме, которое вскоре получит имя Владимира21. Расположенные под городом курганы, находки в его соседстве арабских и западных //. //. Воронин монет VII - XI вв. позволяют думать, что это поселение на пути из Суздаля в Муром существовало уже в начале XI в.22 Еще в XII в. спесивые ростовские бояре презрительно называли владимирцев своими смердами и холопами, а по производственному признаку - пахарями, плотниками и каменотесами, а сами владимирцы, став к этому времени столичными жителями, именовали себя «мизинными», т. е. маленькими, социально незначительными людьми2*. При этом, как можно судить по последующим событиям XII - XIII вв., позиции старого боярства были прочнее в древнем Ростове, где, видимо, установились твердые аристократические традиции. В более молодом по своей политической биографии Суздале боярское влияние было несколько слабее, и иногда поднимала голос народная масса. Владимир же, считавшийся молодым «пригородом» Ростова, аристократических традиций почти не имел. Так города Залесья уже в раннюю пору своей жизни становились новым узлом социальных противоречий между старой знатыо и горожанами, которые сыграют крупную роль в последующей истории русского северо-востока. Интерес киевского княжого дома к далекому Залесью усиливается во второй половине XI в. Этот край привлекает к себе своими нетронутыми богатствами, удаленностью от беспокойной кочевой степи, близостью к Волжскому торговому пути и сравнительно густой населенностью. После смерти Ярослава в 1054 г. происходит раздел Киевской державы между его сыновьями. Старший, Изяслав, получает Киев и Новгород; Святослав - Чернигов и обширный комплекс земель на востоке от далекой Тмутаракани до земли вятичей, Рязани и Мурома; Всеволод, вместе с княжеством Переяславля Южного в Киевской земле, получил во владение Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье. Остальные братья получили сравнительно небольшие владения. Земли Святослава и Всеволода, смыкавшиеся на Оке, по-видимому, не имели точных границ: Святослав собирал дани в Белоозерском крае еще в 1071 г. Можно думать, что волостью Всеволода Залесье стало лишь после смерти Святослава в 1076 г., а до того оно тянуло к Новгородской земле24. Позже, в конце XI в., спор о северных владениях вызвал первую на северо-вос- токе кровавую усобицу. Ho пока владельческие права Всеволода не подвергались сомнению, в Залесье началась значительная деятельность по упрочению здесь княжеской власти, и прежде всего развернула свою работу церковь-5. Первый ростовский епископ, воспитанник Киево-Печерс- кого монастыря Леонтий26, хорошо подготовленный к миссионерской деятельности в сложной среде волновавшегося Залесья, столкнулся с упорным сопротивлением местного языческого населения в Ростове. Ему, по-видимому, приходилось даже покидать город: жители «изгнаша его вон из града», бывало и так, что «устремляшеся невернии на святопомазанную его главу они с оружием, они с дреколиемь, яко изгнати из града и уби- ти». Эти сведения позднейшего Жития Леонтия согласуются с твердым указанием владимирского епископа Симона о том, что этот ростовский епископ был убит язычниками2'. Весьма вероятно, что гибель Леонтия была связана с восстанием смердов 1071 г. Народные массы пытались сопротивляться цепко опутывавшим их и проникавшим в самые норы их быта щупальцам феодальной церкви. Легендарные данные, донесенные поздним житием Авраа- мия ростовского, деятельность которого В. О. Ключевский относил ко времени после гибели епископа Леонтия, рисуют Ростов и в это время стойким в язычестве. Здесь был еще выделявшийся и своим этническим составом «Чудской конец» и якобы стоял каменный идол Велеса, с которым Pi вступил в борьбу Ав- раамий; по легенде, основанный им монастырь «множество зла подъят от неверных»28. В форме острой борьбы язычества и христианства находило свое выражение сопротивление народных масс быстрому наступлению феодальных порядков, которые освящала и упрочивала церковь. Преемник Леонтия на ростовской кафедре епископ Исаия (1077-1090) продолжал миссионерскую деятельность на севере. Особое внимание он обратил на Суздаль. Постриженник Киево-Печерского монастыря, затем бывший игуменом в киевском Димитриевском монастыре Исаия, по-видимому, и был основателем Димитриевского монастыря и Печерского подворья в Суздале29, пользовавшегося заботой и вниманием митрополи та Ефрема. В Муроме в это же время уже существовала церковь Спаса. Сложность разгоравшейся классовой борьбы увеличивалась тревожной внешнеполитической обстановкой. Постепенный рост сил Ростово-Суздальской земли, очевидно, беспокоил соседей. В 1088 г. волжские болгары напали на прикрывавший Суздальщину с востока Муром и сожгли его. Рост будущего Poc- тово-Суздальского княжества тревожил также и соседние русские земли: оно росло на важнейших торговых артериях Восточной Европы, и было не ясно, куда направит оно свои силы и как определит свое положение в системе феодальной Руси. Такой была Ростово-Суздальская земля к концу XI в., когда она стала владением деда Андрея Боголюбского - Владимира Мономаха. I.