РОССИЙСКИЙ ПУТЬ ДЛЯ «ГЛОБАЛЬНО ЛИШНИХ»

Для современной России мировой опыт развития «ненужных» народов интересен с прицелом на будущее. После 1991 года наша страна не превратилась ни в Ботсвану, ни в Сомали. Социально-экономический регресс некоторых территорий и групп населения, безусловно, имел место, но даже в Чечне или полузабытой центральными властями Тыве он не достиг сомалийских масштабов.

Сырьевая специализация России в мировой экономике сегодня не вызывает сомнений. Можно по-разному оценивать возможности использования советского индустриального наследства, но бесспорно, что оно немало пострадало в процессе перехода к хищнической модернизации. Возвращение к традициям российского товарообмена с «туземца

ми» привело к тому, что формально защищенные этносы вновь оказались лишними на своей земле.

Стратегии выживания коренных малочисленных народов, как и в XIX веке, связаны с пассивным приспособлением, с попытками экономической интеграции либо с «бегством от цивилизации».

Стратегия пассивного приспособления означает, без всякого преувеличения, гибель для тех, кто ее выбирает. Потомки рыболовов и охотников теряют профессиональные навыки и сближаются по своему социальному статусу с российскими бомжами. В немалой степени такому исходу способствует алкоголизм. Безработица, безжалостное давление хищнического бизнеса (прямой захват ресурсов или их символический обмен на водку) в сочетании с социальной и физической деградацией ведут к увеличению числа самоубийств.

В постсоветской России «приспособленцы» могли служить наглядной иллюстрацией поведения негосударственных народов после первого шокового контакта с европейцами. В целом стратегия пассивного приспособления оказалась, бесспорно, тупиковой.

Выбирая стратегии интеграции, представители «лишних» этносов могут влиться в модернизирующееся сырьевое государство за счет внешней поддержки, в частности от НПО, занимающихся решением экологических проблем. Встречается также официальное или негласное встраивание малочисленных народов в бизнес как младших партнеров. Например, в Мурманской области в 2008 году саамская родовая община «Чигар» наладила сотрудничество с туристической компанией «Кольские путешествия». Фирма, пользователь рыбопромыслового участка на реке Кица, организовала бесплатный обмен услугами. Бизнесмены обеспечили общину лицензиями на лов семги. В свою очередь, «Чигар» брал на себя борьбу с браконьерами и сервисные услуги (уборка прибрежной территории, съем сетей). В 2009 году участок получил

«Мурманрыбвод». Для борьбы с резко возросшим браконьерством новый пользователь нанял на работу представителей общины и выдал им моторную лодку.[280]

Характерно, что право пользования рыбопромысловым участком не принадлежит общине, хотя аборигены, очевидно, ловили рыбу в реке и до появления официальных пользователей. Другие саамские общины лицензий пока не получили.

Какая из стратегий интеграции получит распространение, зависит от того, насколько конкретная территория и ее ресурсы будут полезными для бизнеса и государственных структур. В большинстве субъектов Российской Федерации малочисленные народы, скорее всего, будут вынуждены довольствоваться ролью младших партнеров государственных и частных компаний.

По сравнению с XIX веком и с советским периодом, в постсоветскую эпоху существенно изменилась, но не исчезла стратегия ухода от модернизации. На территории России «лишним» народам сегодня бежать некуда. За редким исключением, маловероятен и уход за пределы страны (если не считать непродолжительного опыта чеченских беженцев). В этих условиях уход от модернизации приобретает «сомалийский» характер. Еще в советский период стало заметным стремление многих представителей народов Севера и Сибири получить образование и остаться в городе. В конце 1980-х годов из их числа вышли самые активные защитники национальной самобытности и традиционного образа жизни, но возвращаться к такому образу жизни «городские аборигены» не стремились. В итоге формируются сетевые структуры, в которых город поддерживает оставшихся на родине, фактически взимая плату за помощь.

По отношению к соседям сети выступают как включенные и в то же время враждебные социальные структуры, вплоть до криминальных, с точки зрения российского государства и коренного населения. В данном случае коренным населением оказывается основная масса горожан, но привилегии «коренных» сохраняют «списочные» аборигены.

В дальнейшем именно сетевой вариант развития окажется перспективным. Без развитых сетей малочисленные народы обречены на социальную и экономическую деградацию, теряя даже шанс ассимилиро

ваться. Формальная защита при этом парадоксальным образом может даже усиливаться.

После 1991 года, под давлением городских образованных жителей из числа «коренных малочисленных народов», российских и зарубежных НПО, положение официально признанных малых этносов внешне изменилось к лучшему Можно сказать, что политкорректность восторжествовала и в Российской Федерации. Органы государственной власти в Москве и в регионах теперь знакомы с международными документами, защищающими права коренных народов, такими как Декларация прав аборигенных народов. Российские чиновники, депутаты, представители малочисленных народов Севера и Сибири участвуют в международных конференциях по проблемам «своих» регионов.

Интересы коренных малочисленных народов были учтены в федеральном законодательстве, в том числе в законах «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации», «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации», «О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации».[281] В феврале 2009 года правительством Российской Федерации была утверждена концепция устойчивого развития коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации.[282]

Законы о коренных малочисленных народах были приняты в субъектах Российской Федерации, в частности в Кемеровской области, Республике Саха (Якутия), Сахалинской области. В законе «О недрах и недропользовании в Ямало-Ненецком автономном округе» утверждалось, что «пользование недрами на территории автономного округа должно осуществляться в интересах населения автономного округа с учетом обеспечения экологической безопасности, сохранения окружающей природной среды и традиционного уклада жизни коренных малочисленных

народов Севера, народов Российской Федерации».[283] Согласно законодательству Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского автономных округов, «социально-экономические условия в договорах (лицензионных соглашениях) согласовываются с органами местного самоуправления и общественными организациями коренных малочисленных народов С евера, на территории которых расположен участок недр».[284]

Несмотря на постоянный рост количества законов, в которых особое место уделено коренным малочисленным народам, на практике имеет место скорее политкорректность и вполне современная форма заинтересованности (получение госзаказа или грантов, и т. п.), чем реальная забота о малых этносах.

В российском законодательстве стало нормой использование понятий «родовые угодья» и «родовые общины».

В советскую эпоху прежние «административные роды» объединялись в колхозы и совхозы. После распада СССР на территории развалившихся хозяйств появились «родовые угодья». Жители Севера и Сибири были отброшены на столетие назад, в эпоху хищничества, но теперь у них были «свои» территории, относительно четко разграниченные на карте.

Мелкие местные хищники (коммерсанты, связанные с бизнесом чиновники) и приезжие торговцы не обращали внимания на пережитки советской эпохи. Прежних пользователей любыми способами вытесняли из мест, богатых сырьем. В этом отношении судьба родовых общин после распада советской системы землепользования мало отличалась

от участи российских колхозников на привлекательных территориях, например в Подмосковье.

Крупные компании чаще соблюдали нормы политкорректности. Формально они учитывали интересы малых этносов, предпочитая договориться с представителями аборигенов. Фактически так возникла новая форма опеки над народами, которые не в состоянии защитить себя самостоятельно.

От советских культуртрегеров современные опекуны отличаются более щедрой материальной помощью (компенсации за землепользование и вред, нанесенный природе, поддержка официальных мероприятий, в которых участвуют представители малочисленных коренных народов). Однако реальное развитие процесса хищнической модернизации в России делает опеку со стороны бизнеса малоэффективной для негородских аборигенов.

Российское законодательство теперь создает более благоприятные условия для жизни коренных малочисленных народов, официально признанных государством. Но дискриминация по признаку этнического происхождения не могла не вызвать ответной реакции, поскольку коренными и одновременно малочисленными могут назвать себя и другие народы России. В список народов-претендентов, перечисленных в «Перечне коренных малочисленных народов Российской Федерации», были, в частности, включены вепсы, водь, ижорцы Северо-Запада, абазины, агулы, андийцы, арчинцы, ахвахцы, бежтинцы, ботлихцы, гинухцы, годоберин- цы, горские евреи и таты, гунзибцы, кайтагцы, каратинцы, кванадинцы (багулалы), кубачинцы, рутульцы, тиндинцы, хваршинцы, цахуры, цезы, чамалинцы, шапсуги Северного Кавказа, алюторцы, кереки, тазы Дальнего Востока, шорцы Восточной Сибири. Некоторым из них удалось добиться включения в льготный список, другим — нет.

Улучшенное законодательство привело к появлению новых «административных этносов». Привилегированного положения теперь добивались представители сойотов, чулымцев, тувинцев-тоджинцев. Среди «паспортных» русских на тот же статус претендовали поморы (безуспешно) и камчадалы (успешно). Наиболее драматично развивалась ситуация на Алтае, где официально обособились от «титульных» алтайцев и добились статуса коренных малочисленных народов кумандинцы, телеуты, теленгиты, тубалары, челканцы. Распад алтайского «административного этноса» вызвал тревогу у властей Республики Алтай. В мае 2009 года была проведена специальная научно-практическая конференция, в ее декларации говорилось: «Республика Алтай создана на осно

ве волеизъявления двух коренных государственнообразующих народов Горного Алтая — русских и алтайцев, включающих теленгитов, тубала- ров, чалканцев, кумандинцев».[286]

Сейчас в Российской Федерации официально признаны 40 коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации.[287] Там, где не нашлось достаточно пассионарных личностей (ученых, бизнесменов, чиновников) для создания нового коренного малочисленного народа, привилегии и льготы для малых этносов вызывали у соседей желание воспользоваться теми же благами. Еще до 1991 года в некоторых районах Севера начали появляться «ненастоящие» аборигены. Тогда это были в основном представители смешанного населения и соседних более многочисленных этносов. Например, в Якутии появились саха (якуты), записанные эвенами, эвенками, юкагирами. Особенно замечателен пример одного из районов республики (Анабарский улус), где местные жители перестали быть якутами. Теперь они не саха, а близкородственные якутам по языку долганы и, следовательно, имеют право на все льготы, положенные малочисленному долганскому народу.[288]

Повышение статуса коренных малочисленных народов теоретически вело к их все большей суверенизации. Однако такой путь развития для большинства негосударственных народов России закрыт или доступен лишь в ограниченных масштабах. По периметру границ Российской Федерации сегодня почти нет центров модернизационного притяжения, каким ЮАР была для Ботсваны. Совсем немного случаев, когда импульс модернизации может передаваться через границу «лишним» народам напрямую. Разумеется, воздушный транспорт и Интернет существенно изменили взаимодействие на индивидуальном уровне, но их воздействие порождает скорее завышенные ожидания и последующую фрустрацию в определенных социальных слоях, чем реальные шансы перейти к модернизации и не погибнуть.

Ограниченный выход доступен для тех народов, которые успели стать «титульными» в своих республиках, например для якутов и чеченцев. Они выиграли шанс попасть в светлое (или любое другое) будущее в статусе государственных народов Российской Федерации. Даже относительно немногочисленные «титульные» народы уже имеют сложившееся осознание своей особой истории, территории, экономики и, что особенно важно, права на государственный суверенитет, от которого нельзя отказаться. Например, как писали якутские ученые Т.П. Петрова и Э.Т. Мярикянова, «русские, украинцы, белорусы и другие на территории Якутии правом на самоопределение, национальный суверенитет и государственность не обладают (этим правом они обладают на территории своей нации). И именно с правом на самоопределение связаны различия в национальных правах коренных наций и инонационального населения. Отсюда приоритет якутской нации, ее национальной жизни на территории республики».[289]

В период президентства В.В. Путина законодательство республик было в основном приведено в соответствие с федеральным, их суверенизация была хотя бы формально приостановлена с формированием централизованного субнационального бюрократического авторитаризма.[290] Полная утрата республиканского суверенитета маловероятна, за исключением тех случаев, когда «титульный» народ относительно недавно, примерно одно поколение тому назад, перешел с областного на республиканский уровень (Хакасия, Карачаево-Черкесия, Адыгея, Республика Алтай). Однако и в этих республиках суверенизация прошла уже достаточно долгий путь, «титульная» молодежь другого статуса не помнит.

Полный политический уход от России для большинства «титульных» народов не представляется ближайшей перспективой, и не потому, что российский вариант модернизации так уж привлекателен для республиканских элит. Сформировавшиеся за советский период и еще больше окрепшие после 1991 года этносетевые структуры в основном остаются внутрироссийскими. Нет и сильных центров притяжения за рубежом, таких как австрийская Галиция для российских украинцев в Российской империи.

Со своей стороны российская государственная машина «дать волю» народам не может, и отнюдь не из-за врожденной склонности к деспотизму или русского национализма чиновников в Москве и региональных столицах. Объективная причина такого упорства российского государства (как и некоторых других государственных организмов, например грузинского) связана с характером расселения большинства «лишних». Даже если представить себе, что города «принадлежат» тем народам, на чьей территории они построены, и игнорировать межрегиональные этносетевые структуры, то и при таких условиях Российская Федерация без «лишних» народов, точнее, без территорий, на которых эти этносы «прописаны» как коренные народы, будет иметь форму, непригодную для дальнейшего самостоятельного государственного существования, похожую на «кусок сыра с огромными дырками, вернее, даже на одни дырки без сыра».[291]

Что касается официально признанных малочисленных коренных народов, нынешний юридический статус защищает названия и привилегии этих этносов, но, как уже говорилось, далеко не всегда их самих.

В 2000-х годах признанный государством особый статус коренных малочисленных народов был сохранен. Однако в тот же период произошло радикальное изменение региональной политики. Несколько этносов утратили статус «титульных» народов, сохранив лишь «свои» (по крайней мере, по названию) районы в составе субъектов Российской Федерации, — эвенки, долганы, ненцы Таймыра, коряки, а также коми- пермяки и буряты в Усть-Ордынском и Агинском округах.

Идея ликвидации автономных округов, в которых «титульные» народы давно утратили прежнее значение для местной экономики и политики, высказывалась еще до распада Советского Союза. Как полагал ученый-этнограф, а впоследствии один из творцов российской национальной политики В.А. Тишков, «существующие автономные округа, где эти народы составляют от 1,5 до 10 % населения, изжили себя, не обеспечивают фактических прав и интересов этих народов и стали тормозом на пути их развития»; взамен он предлагал создать «территории-резерваты», где бывшие «титульные» этносы должны были получить «исключительные права на возобновляемые и частично невозобновляемые ресурсы».[292]

Объединение регионов на первый взгляд не играло существенной роли для малых этносов. Объем государственной помощи «опекаемым»

округам, преобразованным в районы краев и областей, не сократился, а даже увеличился.

Однако символическое значение перемен исключительно велико. Объединение практически выравнивает статус бывших «титульных» народов и тех этносов, которые не имели автономии или лишились ее в 1930-х годах. Уровень защиты коренных малочисленных народов теперь зависит от доброй воли региональных властей, которая во многом определяется финансовыми соображениями и экономической ситуацией в стране.

Пока не подверглись деавтономизации Ханты-Мансийский и Ямало- Ненецкий (в Тюменской области), Ненецкий (в Архангельской области) и Чукотский автономные округа. Все эти округа, кроме Чукотского, одновременно входят в другие субъекты федерации. Превратить округа областей-«матрешек» в районы мешает их особое место в добыче нефти и природного газа. ЯНАО (Ямал) и ХМАО (Югра) — без преувеличения, часть позвоночного столба России как сырьевого государства.[293]

Теоретически все автономные округа можно уравнять в статусе с «нормальными» областями. Однако такое решение маловероятно, и не только потому, что оно будет означать конец политики слияния субъектов федерации. По экономическому весу и политическому значению сохранившиеся округа сопоставимы не с областями, а с такими республиками, как Татарстан и Чечня; для дальнейшей суверенизации округов достаточно факта существования «титульных» народов. В ожидании нового витка борьбы за Арктику и окончательной деволюции Гренландии слишком рискованно менять статус 4 российских округов и живущих в них «титульных» этносов.

Процесс деавтономизации российских автономных округов выглядит как обратный по отношению к общемировой тенденции (ср. рост числа штатов и официально признанных аборигенных сообществ в Индии и Бразилии, расширение автономии Гренландии). Такое «встречное» развитие российской региональной политики в России напрямую связано с сырьевым характером экономики и государственности Российской Федерации. Устранить риск дальнейшей суверенизации, реального роста влияния негосударственных народов по образцу канадских «первых наций», бразильских индейцев и гренландцев — в интересах добывающей промышленности (как частных, так и государственных компаний) и сырьевого государства. Экономические интересы большинства

населения России, независимо от этнического происхождения, а также национального и иностранного бизнеса будут совпадать с интересами Российской Федерации как сырьевого государства.

В этом случае, безусловно, можно говорить о ресурсном проклятии негосударственных народов России. В периоды экономического подъема эти народы оказываются дополнительным обременением для компаний, осваивающих природные ресурсы. Места обитания аборигенов воспринимаются пришельцами как пустыня, которую необходимо покорить и эффективно (или хищнически) использовать.

В периоды экономического спада народы, которые не смогли добиться статуса «титульных» на уровне республик, тем более оказываются ненужной социальной нагрузкой и для бизнеса, и для государства. Алкоголизм, безработица, утрата традиционного или советского образа жизни и родного языка малыми этносами не вызывают сочувствия или беспокойства у большинства населения России, погруженного в собственные заботы. Негосударственные народы и в этих условиях оказываются «лишними», как это было в Российской империи на рубеже Х1Х-ХХ веков.

Существенное отличие от досоветского периода состоит в том, что для чиновников и всего населения теперь представляют интерес «бонусы» в законодательстве о коренных малочисленных народах. Сырьевое государство сегодня слишком зависит от экспорта сырья, чтобы игнорировать внешний мир, в котором бывшие «глобально лишние» народы все успешнее защищают свои интересы. Эти обстоятельства позволяют предполагать, что с возобновлением процесса российской модернизации сохранятся не только имена официально признанных малых этносов, но и некоторые народы из списка коренных малочисленных народов России.

ЛИТЕРАТУРА

Альфредсон Г. Права меньшинств: равенство и недискриминация // Ленинградская конференция по правам меньшинств (2—4 июня 1991 года, Ленинград): Доклады и сообщения (русские тексты). Л., 1991.

Бадов А. Триумфальное возвращение Веселого Роджера // Эксперт. 2008, 17- 23 ноября. № 45.

Бурыкин A.A. Язык малочисленного народа в его письменной форме (на материале эвенского языка). СПб., 2004.

Бурыкин A.A. Международное право, западная этнология и российская реальность. [URL: http://www.zaimka.ru/science/zip/burykinll.zip (дата обращения: 18.07.2009)].

Ван Цанъ. Национальности Китая. Пекин, 2004.

Василевич Г.М. Докладная записка // Этнология обществу. Прикладные исследования в этнологии. М., 2006.

Вахтин Н.Б. Коренное население Крайнего Севера Российской Федерации. СПб., 1993.

Вахтин Н.Б. Языки народов Севера в XX веке: Очерки языкового сдвига. СПб., 2001.

Винокурова Л. И. Аборигенные этносы Республики Саха (Якутия) в модернизирующемся обществе // Этносоциальное развитие Республики Саха (Якутия). Новосибирск, 2000.

Воронина К. Ловись, рыбак, большой и маленький // Эксперт Северо-Запад. 2009, 6-12 июля. № 26.

Гельман В.Я. Динамика субнационального авторитаризма: Россия в сравнительной перспективе. СПб., 2008.

Зубаревич Н.В. Территориальный ракурс модернизации // Модернизация России: условия, предпосылки, шансы. Вып. 2: Социальные аспекты модернизации. М., 2009.

История Африки в документах. 1870-2000: В 3 т. М.: Наука, 2007.

Копытов ИГ. Процесс этногенеза в Юго-Западном Конго-Заире: возникновение этноса суку // Ethnologica Africana. Памяти Дмитрия Алексеевича Оль- дерогге. М., 2002.

Кучинский М.Г. Риторика традиционности и реалии природопользования // Расы и народы. 2007. Вып. 33.

Ливингстон Д. Путешествия по Южной Африке с 1840 по 1856 г. М., 1947.

Линдквист С. Уничтожьте всех дикарей. М., 2007.

Пятьдесят семь вопросов избирателей Президенту России. М., 1996.

Радлов В.В. Из Сибири. М., 1989.

Рони-старший Ж. Борьба за огонь. Глава V: Вымирающее племя. [URL: http:// www.l00bestbooks.info/txt/?act=84amp;page=35 (дата обращения: 12.07.2009)].

Салиева PH. Правовое обеспечение развития предпринимательства в нефтегазовом секторе экономики. Новосибирск, 2001.

Смит А. Две горсти песка; Мату-Гросу. М., 2002.

Тишков В.А. Союз до и после пяти лет перестройки // Национальные процессы в СССР. М., 1991.

Травин Д.Я., Маргания О.Л. Европейская модернизация. М.; СПб., 2004. Кн. 1.

Туголуков В.А. Кто вы, юкагиры? М., 1979.

Чеслинг У. Среди кочевников Северной Австралии. М., 1961.

Шубин A.B. Парадоксы перестройки. Упущенный шанс СССР. М., 2005.

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1973.

Этносоциальное развитие Республики Саха (Якутия). Новосибирск, 2000.

L’Etat de l’Afrique 2009 // Jeune Afrique. Hors-serie. 2009. N 21. P. 161, 170.