Глава третья ПАСТБИЩА. СКОТОПРОГОНЫ. КОРМА

Экстенсивное скотоводство горцев Северного Кавказа базировалось иа традиционных хозяйственных контактах жителей гор и равнин. Равнина предоставляла пастбища, соль и необходимые хлебные злаки, альпийские и субальпийские пастбища гор обеспечивали сезонную пастьбу скота.

В начале XIX в. Клапрот, например, указывал на ю, что осетины и балкарцы контактировали с феодальной Кабардой, которая контролировала почти всю равнинную зону Центрального Кавказа. Но словам автора, они содержали здесь свой скот зимой и весной, покупали соль и необходимое количество проса — традиционную культуру адыгов. В свою очередь кабардинские феодалы выпасали летом свои стада в горах Балкарии и Осетии. Отмечается также, что осетины, не имея своей земли на равнине, не могли широко заниматься овцеводством1.

В пореформенный период, с интенсивным развитием земледелия на равнине, картина взаимоотношений изменилась. С отходом массы пастбищных угодий под пашни резко сократилось поголовье скота, особенно овец2, хотя на равнине имелось еще немало крупных овцеводов, содержавших свои стада летом на альпийских лугах. Крупные овцеводы искали новые земли для зимнего содержания скота. Так, с 80-х годов XIX в. были освоены моздокские буруны, кизлярские степи и «черные» земли3.

.Малоземелье вынуждало горцев арендовать пастбища за высокую плату у горских феодалов, казны и казачьих станичных обществ. К арендной форме пользования землей всех видов прибегали все горские народы, кроме кабардинцев, черкесов и западных адыгов, пе испытывавших по сравнению с другими горцами острого недостатка в земле. По многочисленным данным, в горах Карачая, Балкарии, Осетии и Чечено-Ингушетии душевой надел удобной земли настолько был ничтожен, что его измеряли квадратными саженями. Сильная пересеченность рельефа не давала возможности орошать даже пахотные и сенокосные участки. Правда, у балкарцев и карачаевцев имелись развитые ирригационные системы4.

Характерной чертой горского скотоводства являлось существование наряду с общинными (сельскими) пастбищами патронимических и ущельных, распределявшихся по видам скота: «паст

бище крупного рогатого скота», «овечье пастбище», «пастбище баранов-производителей» и т. д. В целом пастбищные угодья горцев Северного Кавказа простирались от снежных вершин Большого Кавказа до обширных степей Предкавказья.

Анализ имеющихся в нашем распоряжении материалов позволяет классифицировать основные виды пастбищных угодий (весенне-летние и осенне-зимние). Рассмотрим их у каждого народа в отдельности. У черкесов Западного Кавказа Хан-Гирей (30-е годы XIX в.) находил все виды пастбищ. По его словам, весенние пастбища располагались в долинах, летние —«на высоких отрогах гор», куда отгоняли отары овец «для устранения их от жары». Мелкие хозяева, не имевшие этой возможности, не перегоняли скот. «С наступлением осени,— пишет Хан-Гирей,— стада переводили на осенние пастбища, которыми служили также сенокосные и пахотные участки после их уборки». Упоминается и о зимовках, располагавшихся недалеко от аулов, где были теплые помещения для скота и запасы сена5. Сведения Хан- Гирея дополняет его современник Бларамберг, по которому одноадыгское племя (темиргоевцы) держали скот зимой «в загонах вблизи от деревень», а летом — на горных пастбищах, на обоих берегах Лабы; другое (жане) — на берегу Кубани, третье (бес- ленеевцы) — «весной и летом на пастбищах на берегу У руда», четвертое (мохошевцы) — летом в верховьях Лабы, а весной и осенью — вблизи Кубани и т. д.6 Сведения о других племенах черкесов у исследователей отсутствуют. Этот пробел в какой-то- степени восполняют наши полевые этнографические материалы прежде всего по черноморским и краснодарским шапсугам, а также по их ближайшим соседям — бжедугам.

По данным, собранным в шапсугских аулах (Красноалександровское, Александровское, Головинка и др.), летние пастбища шапсугов, как и некоторых их соплеменников, живших на правой стороне Кубани, располагались за так называемым «Ногайским перевалом» (Ногай хъуз), ведущим свое название от якобы когда-то живших здесь ногайцев; в других местах этот перевал именовался черкесским или кубанским.

Западные адыги имели достаточно земли, в том числе пастбищной, и поэтому не прибегали к арендной форме землепользования. Так, летник пастбища черкесских аулов (Хабез, Бесленей^ Зеюко, Псаучел-Дахе и т. д.) находились на расстоянии не менее 120—150 км в верховьях Урупа, Архиза, Б. Лабы. Они со-

Виды кормушек

.л — у осетин, сел. Заманкул; б — у абазин, сел. Лсыж: в — г/ ногайцев, а*/л *Эркин-халк: г — г/ чеченцев, сел. Курчалой', д — г/ кабарОинцев, сел. Урух\ е — т/ осетин, сел. Камунта

ста±}ляли собственность отдельных аулов, а нередко и частных владельцев. Некоторые пастбищные участки аула Хабез, располагавшиеся на берегах Архиза и Лабы, были известны под старыми аланскими названиями: загъдан (букв, «оленья вода»), азгъара (водопад) п т. д. Летний период содержания скота продолжался с конца мая до середины сентября. Осенние, зимние и весенние пастбища черкесов, как и у абазин и оседлых ногайцев. располагались в предгорьях недалеко от поселений.

Этнографические данные (записанные, в частности, в аулах Псыж, Эльбурган, Инжпгчукун) и некоторые письменные нсточ-

ники позволяют проследить освоение абазинами горных летних пастбищ, познакомиться с порядком их использования. «Каждый абазинский аул и во второй половине XIX в. выпасал свой скот на определенных летних пастбищах,— пишет Е. Н. Данилова са ссылкой на Ц. Н. Бжания. Жители тапантинскего аула Кибин- локт (Къбиналокт) перегоняли скот на лето на горные пастбища в Архиз, Чылык, Чанал, Ткуа и др.

Осевшие ногайские кочевники (аулы Кизил-Юрт, Ихан-Халк и др.) почти целиком восприняли от черкесов и абазин их пастбищную систему. Горные летние пастбища ногайцев находились также в верховьях Урупа, Лабы, Б. и М. Зеленчука (Камал, Шилик, Курек).

Особенности пастбищной системы карачаевцев определялись дефицитом сельскохозяйственных угодий. Карачаевцы арендовали пастбища, нередко располагавшиеся за десятки километров от их поселений. Осенние, зимние и весенние пастбища карачаевцам предоставляли станичные общества кубанских и терских казаков, а летние пастбища — кабардинские феодалы. В 1880 г. Гр. Петров, говоря о крайнем малоземелье карачаевцев, замечает, что они особенно нуждались в зимних пастбищах, которые приобретали «наймом от казны и у станичных обществ Терской и Кубанской областей», а летние арендовали «на обширных кабардинских землях», находившихся «между верховьями р. Урупа и подножием Эльбруса». В пореформенный период намного увеличилась потребность в найме пастбищных земель. В 1886 г. современник отмечал, что карачаевцы вынуждены ежегодно арендовать свыше 100 ООО десятин альпийских пастбищ. Большая часть их располагалась в Кубанской области на казенных землях в урочищах Джилык-Сырт, Архи-Сырт, Орар-Сырт, Мерхъ-Сырт и др. и станиц Красногорской, Усть-Джигутинской, Бекетовской, Карда- никовской, Зеленчуковской и др.9

Сам Карачай располагал обширными альпийскими пастбищами (75 088 дес.), которые находились в общем пользовании. Это Бичесыне у истоков Эшкакона, а в Малом Карачае — Каимбаши, Муштбаши, Кичмалыкбаши.

бинской отделы и даже в Терскую область». Весенний период содержания скота, столь ответственный в жизни животных, проводили также на равнине на наемных землях10.

В конце XIX — начале XX в. карачаевцы, как и балкарцы, вынуждены были гнать свои сильно разросшиеся стада в труднодоступную Сванетию, выпасая их там все лето на альпийских лугах. Таким образом, Карачай не мог обеспечить полностью свои стада собственными пастбищами даже в летний период.

В Балкарии, где половина территории принадлежала местным феодалам, существовала та же пастбищная система, что и в Карачае. В 1867 г. в Баксанском ущелье два семейства Урузбиевых имели столько же земель, сколько все остальные жители ущелья — 108 семейств. По данным Абрамовской комиссии, в 1908 г. в Балкарии средний душевой надел пахотной земли (учитывались только мужчины) составлял всего 0,21 дес. По заключению комиссии, во всех пяти балкарских обществах крестьяне «могли прокормить хлебом со своих земель только 11 дворов». Поэтому главным источником существования населения было скотоводство, и прежде всего овцеводство. В начале XX в. Н. Туль- чинский писал, что несмотря на то, что «больше половины территории Балкарии сосредоточено в частном владении немногих лиц, горцы все-таки ведут обширное скотоводство». В 1867 г. в Балкарском ущелье, например, «отары зажиточных овцеводов» имели от 4 до 5 тыс. голов п.

По тем же источникам жители Баксанского ущелья содержали стада не на своей территории, а на общественных кабардинских землях, из которых некоторые весьма значительные участки находились во владении кн. Атажукиных. Участки эти, известные под названиями Хагай-Баургул, Кошталь, Хичау-Дорбуль, Асланкуль-Балнь, Тизиль, служили сезонными пастбищами балкарских овцеводов.

Адыгея.

Сапетка для хранения кукурузы. Аул Кичмай

динском плато Бечасын (участки Санбаш, Артаяк, Кудай- нат, Ташлык-Сырт, Шаукам, Карай-кам).

Мы уже говорили, что Ка- барда, занимая большую часть равнины и предгорья Центрального Кавказа, располагала обширными земельными угодьями, находившимися в основном во владении князей и узденей. В конце XIX в. в местной печати Северного Кавказа нередко появлялись сообщения, что кабардинская знать, имея иногда по нескольку тысяч десятин плодородной земли, не обрабатывает ее, а сдает в аренду под пастбища крупным овцеводам соседних горских народов. «Громадные земельные дачи,— замечает современник в ,,Терских ведомостях'4,— служат в Кабарде для подножного корма конским табунам, рогатому скоту и овцам». Другой автор, касаясь вопроса землепользования, отмечал, что «экономическая жизнь Большой и Малой Кабарды поддерживается исключительно скотоводством».

С развитием земледелия на равнине Северного Кавказа во второй половине XIX в. здесь резко сократилось овцеводство, в том числе и в Малой Кабарде, где земледелие стало основным занятием населения. Главной отраслью скотоводства равнинных жителей стал крупный рогатый скот (в конце XIX в. в Кабарде, например, на 100 душ приходилось 196,2 голов этого вида скота). В Большой Кабарде разведение крупного рогатого скота широко сочеталось с овцеводством и табунным коневодством. При этом зимние, весенние и осенние пастбища здесь находились недалеко от сел в степи, а в Малой Кабарде таковыми являлись моздокские и малгабекские степи. Даже после получения Кабардой Нагорных и Зольских пастбищ только некоторые крупные скотоводы и коневоды отгоняли туда свои стада: отдаленность этих пастбищ от Малой Кабарды составляла 15—20 дней перегона.

Большую роль в развитии экстенсивного скотоводства Кабарды сыграли обширные Зольские (на реках Золка и Этока) и Нагорные (в верховьях Чегема, Баксана, Кичмака) пастбища, которыми она стала пользоваться с 1844 г., а с 1889 г.— владеть вместе с Балкарией. По неполным данным, Зольские пастбища составляли 25 728 дес., а Нагорные — 16 315 дес.13 Каждый раз при составлении и принятии правил пользования пастбищами крупные скотоводы и коневоды добивались получения для себя

большей выгоды. В 1889 г. в Нальчике был впервые выработан народными депутатами от Большой и Малой Кабарды порядок распределения Зольских и Нагорных пастбищ, по которому участки отводили по поголовью овец и лошадей. Участок пастбищной земли выделяли общине или объединению скотоводов для 5000 баранов и 1500 лошадей, причем верхняя часть участка отводилась для овец, нижняя — для лошадей. Крестьяне, не имевшие скота, вообще лишались возможности получения пастбищ, порядок отвечал интересам крупных овцеводов и коневодов.

В 1890 г. был выработан новый порядок распределения Зольских и Нагорных пастбищ, по которому они были разделены между десятью группами селений Кабарды и Балкарии (пять и пять). Для группы сел Большой и Малой Кабарды было отведено 203 526 дес. пастбищной земли, которые делили на участки соответственно количеству селений в группе (подымный принцип). Вопрос о распределении этих пастбищных земель рассматривался и в последующие годы (1907, 1911 гг.)14.

В горной Осетии крайний недостаток земли вынуждал крестьян арендовать пастбищные угодья либо у своих, либо у кабардинских феодалов, казачьих станичных обществ, у равнинных осетинских сел (по правому берегу Терека) Эльхотово, Заманкул, Батакаюрт и др. На земельных просторах этих сел постоянно находились зимовки овцеводов. Жители предгорных районов Осетии — левобережья Терека предоставляли им не только зимние, но и осенние и весенние пастбища. А. Скачков, характеризуя пастбищную систему населения Дагомского прихода Алагир- ского ущелья, писал: «С сентября по ноябрь овцы у них пасутся на равнине на скошенных лугах, так как в это время в горах не остается никакого корма; за это владельцы лугов взимают по коп. с головы. Часто баранов оставляют и зимовать на плоскости, где они доставляют себе корм из-под снега. За это право берется еще по 5 коп. с головы. Некоторые на зиму пригоняют овец домой в горы я кормят соломою, молодыми сосновыми ветками и т. п.»15.

Жители селений Махческ, Дзинага, Стыр-Дигора и др. Ди- горского ущелья перегоняли свои стада на лето в соседнюю Рачу, арендуя пастбища у грузин. Главными летними пастбищами осетин служили высокогорные районы Осетии, прежде всего Туал- гом (страна туалов — двалов) или Туалты хаехтае (горы туалов), эти обширные альпийские луга располагались в верховьях ущелий Мамисондон, Нардон, Зругдон, Закадон и др.16 Т. Д. Потапов писал о Закинском ущелье, что оно «изобилует пастбищами», отчего «население исключительно занимается скотоводством и овцеводством». Одно только селение Кесаевых (48 дворов) при наличии 2588,7 га имело 2457,6 га альпийских лугов, отдавая часть их в аренду овцеводам из других мест17. По этнографическим данным, туалгомцы обеспечивали летними пастбищами овцеводов из многих сел Алагирского, Куртатинского, отчасти

Дигорского ущелий, а также из сел равнинной зоны Осетии (Кад- гарона, Эльхотова, Заманкула и др.). Обычно альпийские луга составляли собственность одного или нескольких селений, нередко населенных одним родственным коллективом 18.

Пастбищная система вайнахов, особенно ингушей, имела много общего с осетинской, что объясняется сходством природных и экономических условий жизни этих народов. Зимние пастбища ингушей в предгорьях и на равнине обычно находились недалеко от населенных пунктов. На этих же землях выпасали скот весной и осенью. Такой была сезонность пастьбы в Назранских и Ачалукинских степях. В пореформенный период, с увеличением стада, ингуши стали арендовать пастбища у соседних станичных обществ терских и сунженских казаков и у частных землевладельцев в Кизлярских степях. Весенние пастбища в горах Ингушетии. как и в других районах горной полосы Северного Кавказа, располагались на солнечных склонах: они же использовались как осенние пастбища. Особой заботой ингушей было обеспечение скота летними пастбищами, преимущественно в верховьях рек Ассы и Армхи. По словам информаторов, здесь выпасались стада жителей равнинных сел, имевших определенные участки со своими названиями: сел. Верх. Алкуны (Гулай-лам, Акки-лам), Нижн. Алкуны (Беши, Опыз, Хейлан, Шуте), Ачалуки (Беши) и т. д. На летних участках, нанимаемых на определенных условиях у горских обществ, скот содержали от июня до сентября. В известной работе В. П. Христиановича приведены названия, размеры, расположение по сторонам света, высота над уровнем моря пастбищ горных ингушей. Характерной чертой горной Ингушетии, являлось то, что несколько населенных пунктов, часто образуемых одним родственным коллективом, имели только одно пастбищное угодье и, наоборот, одна сельская община могла иметь до пяти и более пастбищных участков. Например, сел. Фуртаут имело следующие пастбищные участки: Баурхане, Дыгэ, Баркэ, Аташкэ, Бешнэ, Арча-лам; сел. Озьми — Алхан- дук, Губардарен, Дахнек, Бинауг-Озьми, Копенез, Топан, Льоглышки. Все эти участки располагаются на высоте 1700— 2400 м над уровнем моря 19.

Природные условия горной Чечни были аналогичны горной Ингушетии. Большинство чеченских поселений располагалось в верховьях речек Фартаги, Шалажа, Гехи, Урус-Мартан, Чанты- Аргуна, Шара-Аргуна, Бас, Хул-хулау и др. Поселения мал- хистов (исконных овцеводов), например, находились на высоте около 3 тыс. м, а их альпийские луга еще выше20. В Чечне, подобно другим горным обществам господствовала общинная и тай- повая формы пользования паетбищными угодьями, нередко жители одного ущелья имели общие пастбища. Причиной слабого развития скотоводства в горах Чечни многие авторы справедливо считали недостаток лугов, сенокосных и пастбищных угодий, что вынуждало горцев резко сокращать к зиме поголовье скота или содержать стада на равнине21.

О. Маргграф указывал, что «альпийская Чечня вполне зависит от плоскостной как в отношении обеспеченности хлебом, так и в своем скотоводстве»22. Однако и равнинная Чечня была зависима от горной, предоставлявшей ей свои альпийские луга. По этнографическим данным, крупные овцеводы и скотоводы почти всех равнинных сел содержали свои стада на горных пастбищах. Летние пастбища находились на довольно большом расстоянии от равнинных сел. Так, пастбищные места сел. Нажа-Юрт (Бер- сана-лам, Билтой-лам, Беной-лам и т. д.) были удалены от него на 35—40 км. Наряду с жителями равнинных сел (Шали, Бел- гатой, Чечен-аул, Урус-Мартан и др.) на пастбищах высокогорья выпасали свои стада и скотоводы предгорных (Ведено, Харчо, Гехечу и др.) и даже горных сел (Шатой, Итум-Кала, Ушкалай и др.), причем отгонялась туда только часть скота: овцы, нагульный скот, отчасти лошади. Выгоны и присельские луга использовались для выпаса дойных коров и рабочего скота. Сравнительно теплая и малоснежная зима предгорий Чечни позволяла проводить на присельских участках зимовку, использовать их в качестве осенних и весенних пастбищ. Во многих случаях весенние пастбища горцев находились в предгорьях и отчасти на равнине, в основном же равнина являлась зимними пастбищами для стад крупных владельцев (Притеречье). Ущелья Терских и Сунженских гор, покрытые сочными травами, наилучшим образом обеспечивали стада подножным кормом в течение всей зимы. В то же время летом здесь скот не мог оставаться: из-за жары вся трава выгорала. В пореформенный период увеличилась аренда пастбищных земель чеченскими овцеводами в кизлярских и кумыкских степях23.

Традиционные скотопрогонные маршруты. Исследователи выделяют «малые маршруты», которыми пользовались жители одного села, «средние маршруты», которыми пользовались группы селений, и «большие» или «магистральные маршруты», служащие для нескольких районов и даже народов 24. Многие из последних возникли на Северном Кавказе в пореформенный период, например прогон из Осетии до моздокских и кизлярских степей. Этот скотопрогон был сопряжен с большими трудностями и расходами. В. Н. Геевский указывал, что за каждый пройденный отарами пункт маршрута полагалось платить 1—1/2 коп. за голову животного, плюс различные штрафы деньгами или скотом за потраву и т. д. Перегон отар производился по строго намеченному маршруту. В. Н. Геевский писал: «Хотя по обеим сторонам больших дорог законами предоставляется право для прогоняемых стад пользоваться полосами до 20 саж. ширины, после перехода большого числа стад вся трава на этих полосах вытравливается и вытаптывается». Поэтому скотоводы вынуждены были двигаться с остановками на 2—3 дня, чтобы накормить стада и избежать падежа, что требовало определенного вознаграждения в пользу владельцев данных пастбищ25.

Чечня.

Сапе тки для хранения корма. Селение Энгииой

Аналогичные порядки существовали и на других магистральных скотопрогонных трассах. Особенно длинными были ^перегоны карачаевских овцеводов, нанимавших земли у станичных обществ кубанских и терских казаков, а также у Кабарды. Во всяком случае, вопрос о скотопрогонных маршрутах на летние и зимние пастбища, о правилах перегона бесчисленных стад, причинявших непоправимый ущерб сельским обществам, через земли которых они проходили, оставался острым и конфликтным и в конце XIX — начале XX в.26

Каждый горский аул имел свой «малый» маршрут, шедший обычно через посевы узким проходом, огороженным с обеих сторон каменным забором, к выгонам и приаульным пастбищам. Что касается магистральных маршрутов, то они были широко известны. У западных адыгов это были следующие скотопрогоны: степная Адыгея — ст. Дагестанская — Мезмай — летние пастбища (Сухой Яр); 2) степная Адыгея — Майкоп — ст. Хамыш- ки — Лагонаки; степная Адыгея — ст. Баговская и Баракаев- ская — горные пастбища (Бамбаки)27.

В Кабарде большой известностью пользовался скотопрогонный маршрут, шедший к Зольским и Нагорным пастбищам; он пересекал реки Шалушку, Баксан, Малку и, достигая Зольских пастбищ, поднимался по левому берегу Малки к хребту Джинал и далее до Хаймаши и Канжала. Этим маршрутом пользовалась для перегона стад на летние пастбища почти вся Большая и Малая Кабарда. Жители сел. Заюкова (самого большого села Кабарды) имели на эти пастбища свой «малый» (сельский) скотопрогонный маршрут:              Заюково — Гундилен — Хаймаши — Ка

зн — Канжала.

Архивные данные конца XIX в. свидетельствуют о существовании у балкарцеп аналогичных «малых», «средних» и «больших» маршрутов. Так, скотопрогоны стад овец сел. Верхняя Балкария сходили на равнину по двум маршрутам: Сугун-су — Джанкотово и по Лескепу до границы старого Кабанова аула. Овцы сел. Нижняя Балкария выходили на равнину через сел. Кашка-тау и, достигая Догужокова аула, занимали пространства от р. Ху до Суган-су. Отары зажиточных овцеводов Балкарии. имевшие от

до 5 тыс. голов каждая, сходили на равнину тремя путями: через Кашка-тау до Мисостова аула (место, называемое Толча), через Суган-су до Казаншева аула, 3) через сел. Лескен до границы ст. Александровской28.

Скотопрогонными маршрутами в Осетин служили Военно- Осетинская и Военно-Грузинская дороги, проходившие по многим горным районам страны. Можно только полагать, что указанные типы маршрутов были характерны и для Чечено-Ингушетии. Об этом свидетельствуют, например, данные В. П. Христианови- ча, указывающего, что скотопрогонные маршруты, проходившие к альпийским лугам Столовой горы Ингушетии, «выбиты» скотом равнинных ингушей. «Плоскостныескотоводы,— пишет он.— не заботятся о сохранении пастбищ и тропинок к ним и гонят баранов такими тропинками, которые горцами сохранялись только для крупного скота. В результате такого небрежения тропинки осыпаются, обрываются и закрывают доступ скоту». Автор предлагал обустроить скотопрогоны к горным пастбищам так, по его словам, как это имело место в Кабарде29.

Особое положение в этой области хозяйства занимали карачаевцы, у которых вся семья со всем имуществом, включая и домашних птиц, переходила со стадами на летовку («кош»), что не практиковалось у других народов региона, в том числе у родственных им балкарцев. В аулах оставались только сторожа, большей частью старики, на квартал один человек. А. Дьячков-Тара- сов отмечал, что в ауле Джазалык, например, «даже писарь временно переводит свою канцелярию на кош, ибо в нем (ауле) ему положительно нечего делать». Гр. Петров наблюдал в 1880 г. такую кочевку карачаевцев на кош, совершавшуюся обычно с середины мая. «Собрав свои скудные и неприхотливые пожитки.—- пишет он,— семья навьючивает их на ишаков и лошадей. Тут же где-либо сбоку прицепляется колыбель с грудным ребенком, а с другого — в корзинах козлят или ягнят, появившихся на “ свет божий перед выступлением в путь... В пути ребятишки пристраиваются где-либо на вьюке, отец и мать едут... на разных лошадях и так совершают еще странствование, пока не доберутся до своих кормилец-стад или не встретят их где-либо на пути передвижения»30.

В рапорте на имя начальника Кубанской области указывается, что большая часть карачаевских кошей, преимущественно малоимущих крестьян, располагалась на обширных пастбищах Бече- сыне северо-западного склона Эльбруса: «...туда стремятся главным образом бедняки, не имеющие средств платить даже незначительную аренду; поэтому там всегда тесно»31. Эти коши в народе называли «девичьими», потому что на них находились вместе и мужчины и женщины, т. е. члены всей семьи. Этим они отличались от так называемых «мужских кошей». принадлежавших крупным овцеводам и скотоводам и располагавшихся далеко за пределами Карачая, на арендованных землях станичных обществ Кубанской и Терской областей, а также Кабарды. На этих ко-

шах обитали одни мужчины, как и на летовках других горцев региона. Встает вопрос: откуда идет описываемая форма содержания скота у карачаевцев? Не является ли она продуктом позднейшего времени, вызванным новыми условиями жизни, почему эта форма утеряна у родственных балкарцев. На все это трудно дать однозначный ответ. Можно только полагать, что карачаевцы, оказавшиеся на новых местах, сохранили в пережиточной форме древние традиции кочевых племен.

Аналогии с карачаевцами находим у восточных чеченцев, у которых также практиковалось пребывание части семьи иа летовке для обработки молочных продуктов и шерсти. Однако это, видимо, не является традицией, а воспринято у соседей-дагестанцев, имевших аналогичную систему содержания скота.

Перегон стада на летние или зимние пастбища считался у каждого народа региона весьма ответственным периодом. К нему готовились как к важному событию. У осетин, например, возвращение или отправка стада на зимние пастбища отмечались пиршествами с жертвоприношениями; это было характерно и для других народов региона. Особенно готовились к весеннему перегону отар, который происходил после окота (середина — конец мая). Молодняк перевозили вьюками, на арбах и бричках везли новорожденных ягнят, слабых и больных животных. Стадо двигалось медленно, с частыми остановками; за пастьбу и водопой платили владельцам земель.

В целом перед отгоном на сезонные пастбища формировали отары по 600—800 голов; при этом строго учитывали биологические данные: пол и возраст. Так, перед отправкой на зимние пастбища баранов и валухов объединяли в одну отару, остальных овец — в другую. И в такой последовательности гнали их на зимовку. Впереди отары на любых скотоперегонных маршрутах всегда находился козел-вожак, который мог провести стадо по самым труднодоступным горным тропам и бурным речкам.

У адыгских народов за стадом отправляли на подводах плетенки, останавливаясь на ночь в пути, составляли из них загон, который обеспечивал сохранность скота и давал возможность отдохнуть скотоводам. Такая мера предосторожности — видимо, давняя традиция у адыгов. Еще одна традиция, присущая всем адыгским народам — таврение скота перед перегоном на летние пастбища; жеребятам подстригали гривы и хвосты, стригли овец, холостили часть бычков, подбирали пастухов и чабанов32.

Горные пастбища. Пастбища Центрального и Восточного Кавказа, по определению исследователей, четко разделялись на три хозяйственные зоны, каждая из которых предназначалась для определенной категории скота. В. Н. Геевский был одним из первых, кто обратил на это внимание при изучении хозяйства населения верховьев Терека. Первой хозяйственной зоной он считал субальпийские и альпийские луга, где могли пастись только овцы и козы и не более 2—2,5 летних месяцев. Вторая зона —«горные плато и долины, не слишком крутые склоиы гор,

а также пологие и ровные места вдоль рек»; здесь выпасали крупный рогатый скот и лошадей (а также дойных овец). Третья зона — пастьба около поселений; здесь нагуливались дойные коровы. телята, рабочие волы и лошади 33. Так, по словам В. 11. Кристиановича, каждая высотная зона в Чечено-Ингушетии «используется определенным видом скота и продуцирует определенные продукты. Нижняя полоса горных пастбищ, начинающихся от верх]Iего предела лесов, используется дойными коровами и телятами до одного года, давая масло и сыр. Средняя зона используется под выпас молодняка, крупного рогатого скота и всякого другого педойного скота (волы, лошади, яловые коровы)... Наконец, третья, самая высокая зона, простирающаяся до линии снегов, используется под выпас овец». Автор заключает, что такая схема характерна не только для Ингушетии, она свойственна «хозяйству альпийского ландшафта от Памира до Альп и Пиренеев»34.

Перемещение скота от выгонов, находившихся поблизости от села, сначала на весенние, а затем, по мере таяния снегов, на альпийские и субальпийские пастбища давало возможность наилучшим образом использовать кормовые ресурсы гор. Н. С. Иваненков говорит о горных пастбищах чеченцев, что они «поднимаются до самых гребней водоразделов, если этому не препятствуют сплошные нагромождения непроходимых скал, вечные снега и ледники. Здесь гулевой скот пребывает все летнее время, продолжающееся от 3 до 4 месяцев в году». Отсюда можно заключить. что климатические условия горной Чечни позволяли содержать скот в высокогорье в летний период гораздо дольше, чем в районах Центрального Кавказа (Осетия, Ингушетия, Балкария). Здесь лето прохладное и короткое, а зима суровая и продолжительная. В Осетии «северные склоны гор освобождаются от -снегов только на короткое время, а южные, наоборот, не имеют снега даже зимой». Поэтому овцы на больших высотах могли пастись только толь — август, а крупный рогатый скот и лошади в основном находились на стойловом содержании. Козы обеспечивали себя подножным кормом всю зиму, выпасаясь в лесах. Об этом писал Хан-Гирей, говоря о содержании коз западными адыгами; «Жители гор разводят более коз, питающихся столь удобно ветвями деревьев, которыми покрыты горы, пригорки и холмы... Целые стада их, быстро бегая по склонам, питаются там»35.

Распространение трехзонного деления горных пастбищ зафиксировано п в Балкарии (хотя не совсехМ четко) документом, относящимся к началу XX в. В нем говорится, в частности, что Бак- сане кое ущелье можно разделить на три хозяйственные зоны («части»): «От Хапко до Каркужана, от Каркужана до Тегенетли и от Тегенетли до эльбрусских ледников». Первая зона — земли вокруг поселений — отличалась плодородием и листвеинымп лесами, вторая, покрытая каменными обвалами и «непригодными •скалами», почти не имела хозяйственного значения, третья, со

седствуя с ледниками, «славилась своими тучными пастбищами»3^

По литературным и этнографическим данным, Зольскпе пастбища делились на две части: на равнину для табунов лошадей и возвышенную часть для овец и нагульного скота (с наступлением летней жары последних перемещали в Нагорные пастбища, выпасая их там до сентября). Дойп-ла коров содержали на сельских выгонах, которые у кабардинцев занимали значительную территорию, в отличие от других горцев37.

Трехзонное деление горных пастбищ на северо-западном Кавказе прослеживается нечетко, что объясняется своеобразным ведением здесь скотоводческого хозяйства. Так, карачаевцы, переезжая на летние коши со своими семействами, постепенно стравливали пастбища и по мере таяния снегов поднимались со свопми стадами по альпийским лугам до самых ледников. Дойный, рабо чий скот и лошади содержались вблизи коша, нагульный скот и овцы — на альпийских лугах. «В летнее время, когда снега стаивают,— писал Гр. Петров,— они (т. е. стада карачаевцев) поднимаются на гребни предгорий и бродят где-либо вблизи ледников». Такую альпийскую пастбищную систему у карачаевцев отмечали и другие авторы. «Горные пастбища около ледников,— писал В. М. Сысоев про карачаевцев в 1913 г.,— довольно хороши в летний период, куда и перегоняют на кош скот». Сезон летних кошей продолжался не более трех месяцев, до сентября, после чего начинался спуск стада в долины38.

Таким образом, горные пастбища карачаевцев можно разделить на две зоны: верхнюю — для овец и нагульного скота и нижнюю — для других видов скота. Такое же деление горных пастбищ было присуще абазинам и оседлым ногайцам. Что касается ногайцев Ставрополья, то они даже в начале XX в. не' были ограничены в своих кочевьях. По словам современника, здесь каждый ногаец «кочует, куда ему вздумается, и косит, где ему нравится»39.

У западных адыгов (черкесов) пастбищная система, по характеристике А. X. Зафесова, почти не отличалась от традиционной осетинской и вайнахской. По словам автора, при разбивке участков учитывалось «географическое расположение лугов, их видовой состав (травостой), урожайность, насыщенность водоемами и т. д.». Сходство выражалось и в содержании скота: дойные коровы и маточное поголовье паслись на близлежащих к аулам участках, на более отдаленных содержали гулевой и рабочий скот, лошадей, а на высокогорных труднодоступных местах — овец п коз40.

Многовековой народный опыт подсказывал, что крупный рогатый скот и лошади больше страдают от жажды, и при распределении лугов учитывали это, отводя для них участки, богатые водоемами.

К разряду горных пастбищ относились и выгоны, располагавшиеся около поселений, на которых пасли скот, содержащийся постоянно при доме (ослы, волы, телята и т. д.). Однако в силу

\ виалоземелья многие селения либо вовсе не имели своих выгонов; либо это были небольшие, малопригодные для пастьбы участки. Н. Т. Тульчинский иронически называл балкарские выгоны «пародией на них»: «Они представляют собою почти отвесные горы *с торчащими повсюду скалами, почти сплошь покрыты камнями, между которыми в узких промежутках выглядывает чахлая т'рава». Аналогичным образом характеризовали исследователи вы- тоны карачаевцев: «Выгонные земли занимают самые неудобные пространства как по достоинству почвы, так и по доступности»41.

На равнине сельские выгоны нередко составляли большие земельные угодья, делившиеся по числу кварталов. Поэтому кабардинцы, например, не отгоняли дойных коров на горные летние пастбища, а выпасали их на сельских выгонах 42. После убор- , урожая пастбищными землями становились и пахотные и покосные участки. Они составляли часть осенних пастбищ, на которых пасли стада после их возвращения с альпийских лугов.

Система пастьбы скота, выработанная на протяжении веков, зимела много общего у горских народов. Так при формировании отар перед отправкой на летние или зимние пастбища проводили одни и те же мероприятия. Стада овец подразделяли по классам, ^породам, половым и возрастным признакам. Перед отгоном на зимовку ягнят отделяли от маток. На зимних пастбищах сначала «стравливали дальние участки, чтобы с наступлением сильных морозов пасти стада вблизи кошар. Летние пастбища также делили :на несколько равных участков, которые стравливали поочередно, через промежуток времени, необходимый для восстановления травостоя. Овец перегоняли с одного участка на другой через 5—6 дней. Хороший чабан менял место пастьбы и чаще, в зависимости от местных условий. Он не позволял стаду идти цепочкой, друг за другом, так как при таком способе пастьбы животные вытаптывали травы. На летних пастбищах чабаны выгоняли отары на выпас сразу же после спада росы и пасли дотемна. В жаркое время овец пасли ночью. При разбивке пастбищных земель у адыгских народов, например, «участки с низким травостоем отводились лошадям и крупному рогатому скоту; участки же с более высоким и грубым травостоем оставлялись для пастьбы овец». Субальпийские луга, располагавшиеся вблизи вечных ледников, служили местом пастьбы для овец, а непроходимые горные чащи и леса — для коз.

Многовековой опыт учил, что овец нужно пасти с вожаком (кастрированный козел), что там, где паслись овцы, ни крупный рогатый скот, ни лошади не станут пастись в ближайшие несколько дней. Хороший чабан обязан был знать, что нельзя пасти отару против солнца, так же как и табун лошадей, чтобы солнечные лучи не ослепляли животных. Поэтому с раннего утра лошади (как и овцы) паслись по направлению к западу, со второй половины дня движение стада или табуна менялось в противоположную сторону, так, чтобы солнце опять оказалось сзади. В. П. По- ;жидаев обстоятельно изучавший скотоводческое хозяйство кабар-

динцев, неоднократно наблюдал за пастьбой кабардинских табунов и красочно описал ее: «Лучшими часами для кормежки считается время от восхода солнца до одиннадцати часов дня. С наступлением жары лошади останавливаются где-либо на возвышении или на водопое и, повернувшись головой к ветру, стоят, пока стоит жара,— два-три часа. Вместе с табуном отдыхают и табунщики, которые в эти часы сходят со своих лошадей и дают небольшой отдых и им, а вместе с тем подкрепляются сами. Отстоявшись, кони снова трогаются на пастьбу, и так до заката солнца. К этому времени на смену табунщиков приходят ночные сторожа — табунщики, два — три человека, которые и остаются с табуном до восхода солнца. Спят и отдыхают лошади в течение ночи три раза с небольшими перерывами. Первый сон для лошадей наступает в сумерки и продолжается полтора — два часа, второй — в полночь и продолжается: час и третий — перед рассветом — тоже не более часа. Обычно для этого кони собираются в кучу и устанавливаются жеребцы по краям, матки и молодняк — в середине. Молодые же жеребята-сосунки, растянувшись на траве, крепко спят около своих матерей, как малые дети. Матки и жеребцы и прочие представители табуна спят большей частью стоя на ногах, спят чутко и осторожно. Пока кони спят и отдыхают, ночные сторожа имеют право сойти с коней и, держа их в поводу, дают им немного попастись и отдохнуть, но как только табун проснулся и тронулся в путь, сторожа садятся на коней и двигаются вместе с табуном, чтобы в ночной темноте не потерять его из виду»43.

Корма и кормление. Кормовые ресурсы горцев, удовлетворявшие потребности их экстенсивного скотоводства, не отличались большим разнообразием, особенно в горной зоне. Оставаясь неизменными на протяжении веков, они почти не дополнялись новыми видами кормов даже у равнинных жителей, имевших для этого больше возможностей. Впрочем, этими же чертами характеризовалось и скотоводческое хозяйство русского населения, для которого также была чужда практика травосеяния. Подтвердим это архивным документом по Кубанской области за 1894 г., в котором сообщается, что здесь «до сих пор население не ведет посевов кормовых растений»; это объясняется, по словам автора, тем, что «оно придерживается в сознании рутинного способа ведения хозяйства», в результате чего почти единственным видом корма остается сено, которым кормят лишь лошадей и рабочий скот; «гулевой же скот и овцы большей частью содержатся на соломе»44.              lt;4

Таким образом, преобладающим, а в высокогорной зоне нередко единственным кормом являлось сено, в котором испытывали острый недостаток повсюду, прежде всего в горах, где покосные земли, как и пахотные, измеряемые не десятинами, а саженями, представляли собой небольшие клочки, нередко удаленные на большое расстояние. Для сбора сена использовали любые покосные места, где бы они ни располагались: в долинах или на кру- %

Способ сохранения стога сена

тых горных склонах. Грабов- ский говорит об ингушских покосах, находившихся на малодоступных горных склонах:

«Непривычный человек едва ли бы сумел свободно ходить по этим покосным местам». У осетин в таких местах, чтобы не сорваться в пропасть, косари надевали специальную обувь из сыромятной кожи с плетеной пз кожаных шнурков подошвой. Тем не менее в горах Осетии было немало несчастных случаев: «...в каждом селе]гни горной полосы,— пишет Е. Пче- лпна про южных осетин, — имеются места, где в недавнем прошлом срывались и разбивались быки, везшие сено, а вместе с ними зачастую и люди»15.

По данным X. Алиева, карачаевские сенокосные уголья располагались по берегам рек, по крутым плоскостям хребтов, на возвышенностях 4(5. Карачаевцы и балкарцы для орошения пахотных н сенокосных угодий строили оригинальные ирригационные системы. В этом с ними могла соперничать только равнинная Чечня. Все горцы тщательно ухаживали за своими покосами, очищали их от наносов камней, огораживали изгородью, не допускали потравы. Покосные угодья кабардинцев, черкесов, абазин, оседлых ногайцев, а также западных адыгов располагались в основном в предгорьях па зимних пастбищах вблизи баз (отар), находившихся вблизи населенных пунктов. Средний надел покоса на душу населения в Кабарде в конце XIX в. определялся в 8,37 дес.47, тогда как по всей горной зоне региона он не превышал 0.5—0.9 дес.48

Известно, что многие карачаевцы, балкарцы, осетины, ингуши и чеченцы заготовляли сено на арендованных землях, принадлежавших крупным землевладельцам, станичным и сельским обществам. От заготовки сена па зиму, его количества и качества зависело благополучие горца, для которого скот являлся главным источником существования. По данным II. П. Гриценко, во время Кавказской войны «почти во всех донесениях говорится, что при взятии аулов истреблялись не только запасы хлеба, но уничтожалось и сено»49. Количеством сена определялась численность скота в зиму. Излишки скота либо продавали, либо отправляли на равнину на зимовку. Самое большое количество сена требовалось для лошади (10 копен), отчего содержание ее было весьма ограничено, особенно в высокогорных районах.

В хозяйстве горцев высоко ценилось сено из горных трав; ^считалось, что оно содержит в два раза больше высоких питательных веществ, чем равнинное; в соответствии с этим его цена была дороже, например на базаре во Владикавказе. От горного сена скот давал больше молока и лучшего качества; изготовленные из этого молока сыры и масло отличались высокими вкусовыми качествами. Поэтому покосные угодья в горах, как отмечалось, содержались в таком же порядке, как и пахотные. Во многих случаях они составляли семейную, реже патронимическую или общесельскую собственность, являлись предметом продажи. В Чечено-Ингушетии наличие общих тайповых и сельских сенокосов было распространенным явлением. В Чечне такими сенокосами пользовались тайпы: Чиберлой, у которого они были известны под названием Алати, Х1аркъарай-лам, Цаной-дукъ, Шарой, Макажой и т. д., в Ингушетии — сел. Пемет и некоторые тайпы. Эти участки либо делили до начала сенокоса, либо скашивали совместно, а затем делили сено по дворам. Такая форма пользования сенокосами встречалась и в других районах нагорного Северного Кавказа 50.

В равнинной зоне существовали частные и общинные покосные владения; последние распределялись системой переделов, проводившихся у разных народов по-разному, в зависимости от количества покосных земель и вертикальной зональности. В пореформенной Кабарде, например, в одних селах покосные земли распределялись между членами общины поровну, без учета количества скота, в других селах — сообразно количеству скота и лошадей51. В Карачае и некоторых других районах покосы делили по жребию. Сначала участки делили между кварталами села, затем каждый квартал распределял участки между отдельными хозяевами. В некоторых горных селениях, располагавших значительными покосными землями, делили на глазок: «Вот от этого дерева до того дерева — твой участок»,— говорили выборные. И хозяин участка делал на дереве пометки.

По этнографическим данным, единственным орудием сенокошения и во второй половине XIX в. являлась коса, во многих -случаях местного производства. Распространение усовершенствованных кос («русских») среди горцев началось, по-видимому, не ранее середины XIX в., сначала на равнине, а затем в горах. Во время многочисленных экспедиционных поездок автора по Кабарде и районам Северо-Западного Кавказа не удалось зафиксировать местную традиционную косу. К сожалению, не сохранилась она и в музеях края. На вопрос, какая была коса, каков ее внешний вид, всегда следовал ответ: «Обыкновенная, привозная, русская». Многие местные кузнецы делали ее сами. Однако в пореформенный период в горной зоне Центрального и Восточного Кавказа, главным образом в Балкарип, Осетии и Ингушетии, по данным информаторов и некоторым нашим находкам, наряду с привозными косами имела распространение и местная традиционная коса, именовавшаяся у осетин «ирон цаваг» (осе-

тинская коса). Она представляла собой отточенный с обеих сто*- рон продолговатый кусок железа, надетый на короткую деревянную ручку. Этой косой можно было косить обеими сторонами, направо и налево, применялась она для косьбы и в труднодоступных горных местах. Вспоминают, что она требовала частой заточки, поэтому косарей сопровождал подросток, снабженный де— ревянным ведром с водой и камнем для заточки.

В конце XIX — начале XX в. местная коса была окончательно вытеснена привозными косами. По словам наших информаторов, хорошая коса, изготовленная из качественного металла, ценилась весьма высоко: за эту косу чеченцы, например, отдавали несколько овец. Хозяин такой косы был широко известен, его всегда приглашали на косьбу при устройстве общественной, взаимопомощи.

В ряде мест Осетии применяли два вида кос: одну — с мягкой закалкой, другую — с твердой; первую использовали утром при росе, вторую — с середины дня, когда трава становилась сухая.. К сожалению, подобную практику нам не удалось зафиксировать, у других народов региона.

Камень для точки косы добывали в определенных местах в горах и предгорьях; его всегда носили с собой, а также станок с молотком для отбивания косы 52. Оттачивать косу мог каждый косарь, отбивать же косу доверяли только опытному косарю, который обычно выполнял эту функцию утром перед началом работы и в середине дня.

Наряду с обычной косой в ряде мест Чечено-Ингушетии нами зафиксирована серпообразная коса с короткой рукояткой, напоминающая большой грузинский серп. По словам информаторов, она использовалась при косьбе сена женщинами. В других районах региона женщина не участвовала в сенокошении: у всех горских народов Северного Кавказа косить сено считалось обязанностью мужчин. Женщины лишь сгребали и скирдовали сено. Женщины же адыгских народов согласно адату вообще не могли участвовать в сельскохозяйственных работах.

Сенокошение являлось ответственной порой, от успешного завершения которой зависел исход зимовки скота. Однако этот трудоемкий процесс выполняли вручную вплоть до 1920-х годов, в том числе русское казачье население, редко применявшее сенокосные и сеноуборочные машины. Судя по архивным источникам, уже в 1862 г. делались попытки внедрить такие машины в хозяйстве казаков Кубанской области. Тогда здесь, как гласит документ, по распоряжению главнокомандующего войсками «были выписаны из заграницы несколько экземпляров сенокосильных машин с конными граблями, которые при испытании в различных местностях... оказались весьма удобными к потреблению и прочными, причем сокращался значительно наряд людей для заготовки сена». Однако высокая стоимость машин (от 250 до 300 руб. за одну) не позволила казакам приобрести их. Позже сенокосилки и конные грабли вошли в быт русского населения

Осетия.

Плетеная волокуша для доставки сена с сенокоса. Селение Верхний Зарамаг

края, но их было крайне недостаточно. В ведомости о количестве усовершенствованных земледельческих машин по Кубанской области за 1907 г. числилось 517 сенокосных машин и 2925 конных граблей53.

Применение указанных машин в хозяйстве отчасти практиковалось и горскими феодалами и крупными скотоводами равнинной зоны. Приведем лишь один пример, указывающий, что в 1886 г. на земле полковника Казбеки (по Военно-Грузинской дороге) на Черной речке «с успехом употреблялись сенокосильные машины»54. Однако повсюду коса оставалась преобладающим орудием сенокошения, а в горах — почти единственным.

Орудием сгребания сена служили деревянные грабли с прочно насаженными деревянными зубьями. У осетин, отчасти у балкарцев и ингушей, эти зубья вращались вокруг оси; по словам информаторов, это придавало им прочность в работе, зубья реже ломались. Возможно, что изобретение описанных граблей, как и отмеченной выше древней косы «ирон цаваг», является этнической особенностью осетин, восходящей к средневековой аланской эпохе. К этой же эпохе относится появление ряда земледельческих орудий, в том числе тяжелого передкового плуга55.

К орудиям сенокошения и уборки сена относятся и самодельные деревянные вилы с «козьими рогами» на концах. Делались они, как и грабли, из прочного и легкого дерева с двумя, реже тремя длинными зубьями.

При сенокошении житель горной зоны должен был иметь, наряду с отмеченными орудиями труда, и соответствующее число плетенок, и веревок для копен, без которых невозможно было спустить их с горных склонов в долины, а затем и доставить по месту назначения. Плетенка, на которую складывали копну, представляла собой обычно несколько березовых веток, часто сплетенных в виде веера. Именно такой была осетинская плетенка (махъи), которая, по словам В. Н. Геевского, состояла из трех стволиков березы небольшой толщины и шести мелких побегов. «Осетинская плетенка,— пишет он,— своей формой несколько отличается от грузинской, немного длиннее. При перетаскивании сена на каменистом месте плетенка служит один год, на более

мягких склонах — два года»56. Ставя копну на плетенку, ее перевязывали веревкой крест-на-крест и прикрепляли к последней. Веревку делали из длинной мягкой травы, в лесистых районах ее делали из коры.

По народному календарю, почти у всех горцев региона сенокосным месяцем считался август. Однако в некоторых высокогорных районах (например, верховья Терека) покос начинали в середине июля, где трава поднимается ранее, чем в других местах 57. В то же время в таких высокогорных ущельях Осетии, как За- тшнское, Нарское, Регахское и др., находящихся на высоте более тыс. метров, по данным информаторов, покос проводили в августе. Значит, начало этого процесса, как и других сельскохозяйственных работ, зависело здесь не от вертикальной зональности, л от конкретных местных природных условий.

Своевременное проведение косьбы считалось важнейшей задачей. это обеспечивало сохранение калорийности сена на 25— ( 30 % . При этом начинали и заканчивали работу одновременно всем обществом, для того, чтобы освободить поля для пастьбы. Во многих районах сенокошение длилось не более 1.5 мес., в других — намного дольше. В архивном документе, касающемся карачаевцев. говорится, что они «начинают покосы в августе и ко- #ят 12,5 месяца: август, сентябрь и половину октября»; далее автор утверждает, что «это самое удобное и лучшее время для покоса, потому что там травы только в конце августа достигают необходимой зрелости»58.

Коллективную помощь по обеспечению селом устраивали обычно в нерабочий день, большей частью нуждающимся семьям (вдовам, больным, беспомощным старикам). И этом обычае участвовала в основном молодежь, человек 20—30. Часто эту народную традицию ловко использовали горские богачи, прикрывая обы- чаем взаимопомощи обычную эксплуатацию односельчан. Богатые хозяева широко использовали наемный труд бедняков и отходников из соседних регионов.

Г1о словам информаторов, за день косарь мог накосить сена ^ яе более чвхМ для двух копен. Однако такая норма не была преде- лом; рассказывают, что в одном ауле Чечни мать красивой девушки среди множества женихов выбрала для дочери самого некрасивого. Па вопрос, почему она предпочла именно его, жен- ' щшта ответила, что он может накосить сена для девяти копен j за день.

Уже с 10 — 12 лет мальчика обучали косить сено во дворе, па коше, сделав ему косу по росту. В 15—16 лет подростка брали на сенокос; здесь он пробовал силы на отведенном для него участ- ке, овладевал под руководством опытных косарей мастерством процесса. К 19—20 годам юноша становился полноправным коса- | рем. Это общественное признание отмечалось у многих горцев весьма торжественно, праздник назывался «посвящением в косари» / (у осетин — хосдзау, фыцаг хосьт бон). В Осетин в этот день юноше вручали новую косу и провожали на работу с традпцион-

ными пожеланиями успеха. К обеду ему приносили специально испеченный пирог (хосдзауый гуыл), начиненный сыром, и устраивали торжественный обед. С этого времени он считался совершеннолетним, мог носить кинжал, участвовать наравне со взрослыми на свадьбах и других общественных торжествах, имел право жениться.

Своеобразному испытанию подвергался на сенокосе молодой зять у осетин. Он должен был показать родным молодой жены свое умение работать, силу и ловкость. В знак этого события теща пекла ему огромный пирог с начинкой из сыра («хосдзауый гу- дын»— пирог для косаря), который доставляли на сенокос вместе с другими продуктами и напитками, а также подарками от тещи, состоявшими из предметов традиционного костюма (башлык, но* говицы, бешмет и т. д.). В народе этот пирог называли елбаев- ским (с. Ольгинское). Отсюда поговорка: «Цавар у елбаый гудыи аразыс» (не делай же елбаевский пирог).

Сенокошение занимало особое место в народном календаре. Перед началом покоса обязательно устраивали общественное празднество с приношением в жертву баранов или быка, купленного в складчину. Считалось, что жертвоприношение умилостивит божество плодородия. В Чечне это событие называлось праздником косы (чангал carl а); покупали быка на общественные деньги, резали и устраивали торжество (сел. Гехесу Урус-Мартан- ского района). Древнее божество плодородия, по воззрениям горцев, наделявшее сенокосные луга обилием трав, было персонифицировано лишь у осетин под названием «Атынаег»59. После торжеств все общество выходило в луга, при этом право начать косьбу предоставляли самому счастливому косарю.

Скошенное сено после просушки сгребали деревянными граблями и складывали в копны. В горах копны собирали в одном месте, по возможности недалеко от сел, и оставляли там до первого снега, затем свозили на санях в селения и хранили в закрытых помещениях на скотном дворе. На равнине существовал открытый способ хранения кормов. Здесь сено после просушки перевозили на повозках к местам хранения, которыми были зимние кутаны и сельские усадьбы. Сено укладывали в большие квадратные или конусообразные скирды вблизи помещений для скота. Скирды обносили высокой изгородью и накрывали сверху от влаги.

В горах трудно было рассчитывать на получение соломы в достаточном количестве, здесь часто не успевал созревать даже морозоустойчивый ячмень. Солома являлась важным кормом для скота, вторым после сена, об этом писали многие авторы. Н. Дмитриев даже утверждал, что жители высокогорного Мами- сонского ущелья Северной Осетии «кормят свой скот зимою одним самоком (мелкой соломой)». Т. Д. Потапов, изучавший скотоводство в Закинском ущелье, отмечал, что здесь «кормами служат сено с соломой. При таком режиме много продукции получить нельзя». Поэтому даже в случае гибели хлебных посевов

от стихийных бедствии горцы обязательно собирали оставшуюся на нолях солому. В то же время в соседней горной Ингушетии, но данным В. П. Христиановича. некоторые высокогорные селения (например, сел. Хай) не имели запасов соломы, что, по-видимому, объясняется отсутствием у них пахотных угодий. Солома здесь являлась «некоторым нововведением в кормовом балансе», •«она более редкий, чем сено, с трудом добываемый продукт»00. Недостаток соломы в ингушских селах восполняли собиранием листьев г золеных веток.

В горах лучшими для корма считали ячменную и овсяную солому, на равнине — просяную. Поэтому во многих районах широко практиковали посев овса иа малоплодородных землях с целью получения соломы. Просяная солома преобладала у адыгских пародов, в частности у кабардинцев01.

Солому в большинстве случаев смешивали с сеном, причем сена давали больше: при кормлении крупного рогатого скота доли кормов были одинаковые. Если случалось давать одну солому, ее предварительно мочили в соленой воде. Лошадей кормили исключительно одним сеном, им давали также полову (мякину), зерно, особенно в равнинной зоне, где возделывали почти все зерновые культуры п где значительное место среди кормов занимала полова.

Со второй половины XIX в. главной возделывавшейся культурой на равнинах Северного Кавказа становится кукуруза в2. С этого времени кукурузный стебель и початки заняли среди кормов ведущее место.

Заготовка кукурузы была трудоемким процессом. Обычно сначала убирали початки, затем стебли; срезали стебли серпом, клали в снопы, перевозили на усадьбу и складывали в скирды рядом со скотным двором, обводя изгородью. По словам информаторов, стеблем кормили скот вечером и давали на ночь. Оставшиеся не съеденными стволы стеблей давали буйволам, не отличавшимся прихотливостью. Поэтому не прав В. П. Хрпстиано- вич, когда пишет, что кукурузный стебель ингушами «задается лишь лошадям и волам, который перед дачей рубят кинжалами»63.

КукУРУ3а становится ведущей кормовой культурой во многих предгорных селах Восточного и Западного Кавказа, особенно в Чечне, где кукурузные посевы нередко поднимались до 1500 м над уровнем моря.

Во второй половине XIX в. почти во всей горной зоне появляются картофель и кормовая свекла. Эти культуры появились в крае благодаря русским поселенцам. Картофель использовали и для корма. По этнографическим данным, крупному рогатому скоту картофель давали в вареном виде, а овцам и козам — в сыром. Судя по источникам, кормовую свеклу разводили лишь в некоторых местах Западного п Восточного Кавказа. Так, в хМа- лом Карачае свеклу выращивали редко. Совершенно незнакомо бы то горца\г и травосеяние.

Таблица 2

Термины, связанные со скотоводческим хозяйством

Спасая скот от бескормицы, горцы снимали солому с крыш домов и хозяйственных построек, собирали в лесах листья и молодые ветки деревьев. Об этом пишут многие авторы. Хан-Гирей, характеризуя хозяйство западных адыгов (черкесов), указывает, что они разводят большое количество коз, «питающихся столь удобно ветвями деревьев, которыми покрыты горы, пригорки и холмы». Ореховые и буковые леса в горах и предгорьях Северо- Западного и Центрального Кавказа не только укрывали мелкий рогатый скот от суровой зимней стужи, но «давали питательный корм (буковые орешки и лещина), а при недостатке кормов скот мог поедать молодые ветви и побеги». Заготовленные ветви липы, ольхи, граба кормили скот в долгие зимы в горной Ингуше-

тии, в Чечне и Осетии. В Алагирском ущелье Северной Осетии -скот кормили молодыми сосновыми ветками64.

По данным многих авторов и свидетельствам наших информаторов, в горной зоне Центрального и Восточного Кавказа зима длилась 5—7 месяцев (в Закинском, Нарском, Зругском ущельях Осетии — 8 месяцев). Поэтому стойловое содержание лошадей в торах начиналось с сентября и продолжалось до второй полови- дш мая, а для крупного рогатого скота — с половины октября но май 63.

Овцы и козы даже в высокогорной зоне (за исключением суягных овец) могли пастись зимой на бесснежных южных склонах, а козы всю зиму добывали себе корм в труднодоступных ущельях.

Осетия.

Старинный сосуд для доставки воды .

Селение Дзинага.

Дигорское ущелье Северной Осетии. Фото Г. А. Аргиропуло. 1970 г.

Этих животных подкармливали вечером и утром, однако в непогоду их ставили на стойловое содержание.

В предгорьях н на равнине и в зимнее время стада и табуны находились почти весь сезон на подножном корму, добывая траву копытами и;з-под снега. При этом овцы в течение 4 — 5 месяцев ежедневно подкармливались сеном, а лошадь — лишь при непогоде. На стойловом содержании находились только дойные и стельные коровы, а также рабочий скот66.

Горцы старались запасти на зиму сена соответственно количеству скота. Однако только осетины и ингуши определяли норму сена для одной головы иа зиму. Ею служила копна — 5—8 пудов 67. По этнографическим данным, в горах Осетии для содержания зимой одной коровы требовалось 3—4 таких копны, для вола (быка) — 5—6, для лошади — 7—10.

Скот в хлеву содержали отдельно, в том числе по возрасту и полу. Крупный рогатый скот привязывали к плетеным из орешника кормушкам (за исключением телят до одного года). Овец и коз содержали обычно в отдельном помещении, кормушки располагались обычно либо вдоль стены, либо в центре помещения.

Кормлением скота у адыгских народов, отчасти и абазин, занимались мужчины, женщины были отстранены от этого занятия, как и от других работ по хозяйству. У ингушей наоборот: предпочтение в деле кормления скота отдавалось женщинам и детям; у других народов в этом занятии участвовала вся семья: мужчины, женщины, подростки.

Однако у всех горцев содержание лошади считалось исключительно обязанностью мужчин. Ее ежедневно чистили, поили, кормили 3—4 раза. Для верхового коня, говорят чеченцы, требовалось столько зерна, сколько для одной семьи.

Скот кормили три раза: утром (после восхода солнца), в полдень (в 12 часов) и вечером (в 6—7 часов). Однако в ряде мест осетинского высокогорья, например в Нарской котловине, корм скоту давали только два раза в день: утром и вечером, причем зимой вечером давали больше корма. Двухразовое кормление практиковалось и у горцев Грузии68. Каждое животное получало

свою порцию сена, в два раза больше давали дойным коровам и рабочему скоту. Скот, подлежавший убою, содержали отдельна и кормили вдоволь, за ним большей частью ухаживали женщины. На равнине у чеченцев в день давали корове три вязки кукурузного стебля, а овце — половину этой нормы.

Особое внимание уделяли содержанию лошади в зимний период; наиболее обеспеченные землей адыгские народы широко* использовали для корма лошадей (кроме сена) просо, полову, жмых. Просом обычно кормили верховых лошадей и скакунов, особенно при подготовке их к скачкам. Кормление верховых лошадей, а тем более скакунов, кукурузным стеблем не допускалось, поскольку оно способствует полноте и ожирению. Горец относился к лошади как к члену своей семьи; он мог сам остаться голодным, но накормить коня; он не садился за стол, пока не^ напоит и не накормит его. Для лошади предназначалось лучшее' изолированное помещение, часто без световых отверстий для оберега глаз от световых лучей.

В зимний период на равнине лошадей оставляли под открытым небом при любых погодных условиях. «Делалось это для того, чтобы закалить лошадь, приучить ее ко всяким невзгодам будущей походной жизни»69. Лошади паслись, добывая корм копытами из-под снега. Только при сильных снегопадах и морозах (что бывало не так часто в предгорьях) лошадей подкармливали сеном, которое хранили под навесами.

Очень часто несмотря на колоссальные усилия горцев, скот погибал зимой от бескормицы. А. Н. Дьячков-Тарасов писал о* карачаевцах: «В конце зимы, особенно затянувшейся, путешественник может видеть грустную картину, как истощавший ског копытами пробивает слежавшийся по склонам снег и добывает прошлогоднюю траву; овцы же не в силах делать этого и гибнут поэтому сотнями». В Кабарде, чтобы спасти скот от гибели, «в годы неурожая запрещалась продажа сена на сторону». В отчете кавказского губернатора за 1841 г. говорится, что на Чеченской^ равнине зимою бывает, что «целые табуны гибнут в степях во время зимних вьюг и метелей»70.

Важнейшим компонентом полноценных кормов являлась соль,, которую горцы привозили издалека. Еще в XVIII в. поставщиками соли для осетин, балкарцев и ингушей стали кабардинцы, которые, по словам Клапрота, «ходили... целыми караванами астраханскими путями между Кизляром и Астраханью к находившимся там озерам за солью, которую брали там просто так». Для доставки соли кабардинцы использовали большие арбы, в которые запрягали от 6 до 8 быков. После проведения Кавказской военной линии по левому берегу Терека дорога в Астрахань для кабардинцев была закрыта. Они стали покупать соль у русских, поставляя ее своим соседям — горцам. Народы Северо- Западного Кавказа получали соль от Кубанского войскового* управления из азовских соленых озер (Южное, Петровское, Ачуевское и т. д.). Французский путешественник первой полови-

Осетия.

alt="" />Кадки для хранения молочных продуктов.

Селение Галиат. Фото автора. 1958 г.

ны XIX в. де Мартшьи отмечал, что здесь соль является «единственным предметом, который меновые рынки предлагают черкесам». Причем цены на соль были разные: казаки продавали ее от 15 до 20 коп. за пуд, на меновых рынках, по определению войскового атамана, тот же пуд соли стоил 50 коп. Естественно, что горцы предпочитали покупать соль у своих соседей — казаков 71.

В течение зимы на каждую голову рогатого скота требовалось в среднем около 800 г соли 72. В летнее время эта норма увеличивалась в 2 раза. По этнографическим данным все горцы зимою давали соль скоту один раз в неделю, а летом — два раза. 'Суягным овцам до окота соли не давали, чтобы не было выкидыша. На летних пастбищах соль клали на траву отдельными кусками для лизания, а на зимовках — обычно в длинных деревянных колодах, именовавшихся сольниками. Нередко в качестве сольников служили специально выдолбленные каменные глыбы. .Дачей соли скоту распоряжался обычно старший чабан или глава семьи.

Наряду с кормлением важное значение придавалось, особенно в зимний период, тому, чтобы вовремя напоить скот водой. В горной зоне, как известно, проточная вода имеется почти у каждого селения. При отсутствии источника воды скот в высокогорной зоне региона поили снеговой водой. На равнине зимовки обычно находились около водного источника (рек, речек, родников и т. д.). В то же время в безводных моздокских и кизлярских степях обеспечение скота водой было весьма сложной проблемой. Здесь сначала скот поили привозной из Терека водой, затем провели ряд оросительных каналов, а в конце XIX — начале XX в. построили артезианские колодцы73. Воду доставляли из колодца в больших деревянных ведрах или кожаных сосудах на лошадях или верблюдах. По существовавшему у горцев порядку, сначали поили лошадей, затем крупный рогатый скот и лишь после этого — мелкий скот. У адыгейцев (с. Ходз) скот попли в основном один раз в день, однако рабочим лошадям и волам во-

_ду давали три раза в день. У черкесов (с. Заюково) скот гнали гна водопой два раза в день: утром и вечером; в абазинских аулах

скот поили один раз в полдень (по другим сведениям — два раза: утром и вечером). Два раза поили скот в Надтеречном районе- Чечни, в то же время в других селах Чеченской равнины поили один раз — в полдень. То же самое на равнине Ингушетии: скот поили один раз в полдень. Во всей горной зоне скот поили только утром и в полдень, в зависимости от погодньгх условий; при сильных морозах водопой ограничивался одним разом, причем мелкий рогатый скот обычно довольствовался снегом.

125 Геевский В. Н. Указ. соч. С. 286. Калантар А. А. Состояние скотоводства на Кавказе // МУКЛЗПИСК.

1890. Т. 2. С. 537.              ; Зафесов А. X. Животноводческое хозяйство в Адыгее. Майкоп, 1967.

С. 8—9. ЦГАКБ. Ф. 40. On. 1. Д. 12. Л. 25—32. Христианович В. 77. Указ. соч. С. 121. Дъячков-Тарасов А. Указ. соч. С. 56—57; Петров Гр. Указ. соч. С. 143. ЦГАКК. Ф. 65. Оп. 506. Д. 1. Л. 52—53. Мамбетов Г. X. Материальная культура сельского населения Кабардино- Балкарии. Нальчик, 1971. С. 31. Геевский В. Н. Указ. соч. С. 262, 275. Христианович В. 77. Указ. соч. С. 109. Иваненко Н. С. Горные чеченцы. Владикавказ, 1910. С. 54; Северный Кавказ. М., 1957. С. 43; Максимов Е. Осетины. Историко-статистический очерк // ТС. 1892. Вып. 2. Кн. 2. С. 31, 51; Скачков А. Указ. соч.; Хан- Гирей. Указ. соч. С. 261. ЦГАКБ. Ф. 40. On. 1. Д. 12. Л. 25—32. Думанов X. М. Указ. соч. С. 38. Петров Гр. Указ. соч. С. 111; Сысоев В. М. Указ. соч. С. 31; Атаманских А. Указ. соч. С. 55. Капелъгородский Ф. Караногайцы // ЗТОЛКС. 1914. № 10. С. 50—51. Зафесов А. X. Указ. соч. С. 9. Тулъчинский Н. Т. Указ. соч.; Атаманских А. Указ. соч. С. 55. Думанов X. М. Обычное имущественное право кабардинцев (вторая половина XIX — начало XX в.). Нальчик, 1976. С. 38. Пожидаев В. П. Хозяйственный быт Кабарды // ТЭИЭОК. 1925. Т. 3. Вып. 1. С. 50. ЦГАКК. Ф. 310. Оп. 1. Д. 1896. Л. 79.

-45 Грабовский II. Ф. Экономический и домашний быт жителей горного участка Ингушского округа // ССКГ. 1870. Вып. 3. С. 12; Геевский В. Н. Указ. соч. С. 266; Пчелина Е. Дом и усадьба нагорной полосы Юго-Осетии II УЗИЭНКВ. 1930. Т. 3. С. 67.

‘46 Алиев У. Д. Карахалк (черный народ). Очерк исторического развития горцев Северного Кавказа. Ростов-на-Дону, 1927. С. 92. Максимов Е. Указ. соч. С. 156.

л8.Кипиани М. 3. От Казбека до Эльбруса. Путевые заметки о нагорной полосе Терской области. Владикавказ, 1884; Гриценко Н. 77. Экономическое развитие Чечено-Ингушетии в пореформенный период (1861—1900 г.). Грозный, 1963. С. 93. Гриценко И. 77. Указ. соч. С. 44. Геевский В. II. Указ. соч. С. 273; Христианович В. П. Указ. соч. С. 171 — 172; Гамкрелидзе Б. В. Скотоводство в горной Ингушетии (по этнографическим материалам). Автореф. канд. дис. М., 1960. С. 21; Харадзе Р. Л. Некоторые стороны сельскообщинного быта горных ингушей // КЭС. Т. 2. Тбилиси, 1968. С. 180. Думанов X. М. Указ. соч. С. 15—16. Калоев Б. А. Материальная культура и прикладное искусство осетин. М., 1973. С. 16. Табл. 16. ЦГАКК.              Ф.              353. On. 1. Д. 815. Л. 3;              Ф. 454. On. 1. Д. 2346.              Л.              39.

м Геевский              В.              II. Указ. соч. С.              266.

-5Г) Калоев Б. А. Земледелие... С. 119—121. Геевский В. II. Указ. соч. С. 266; Калоев Б.              А.              Материальная              культура...

С. 61. Геевский В. II. Указ. соч. С. 266. Гамкрелидзе              Б. В. Указ. соч.              С. 11;              СЭРНКЧ. С. 134—135. Жускаев              С.              Атпнаг // ЗВ. 1855.              № 32;              Пчелина Е. Указ. соч.              С.              6—7.

‘€0 Калоев Б. А. Земледелие... С. 77: Дмитриев Н. Переход через Рокский

и Мамнсонскии перевалы // СМОМПК. 1884.              Вып. 20.              С. 74;              Потапов Т. Д. Указ. соч. С. 74: Христианович              В.              77. Указ.              соч.              С.              143.

^ Калоев Б. А. Земледелие... С. 77—111.

Гам же. С. 77.

03 Христианович В. 17. Указ. соч. С. 128.

61 Хан-Гирей. Указ. соч. С. 260; ИКБ. Т. I. С. 137. е» Геевский В. Н. Указ. соч. С. 266; ОРВК. СПб., 1836. С. 169.

«в Атаманских А. Указ. соч. С. 55; Цаллагов А. Селение Гизель // СМОМПК.

1893. Вып. 16. С. 5—6; Пожидаев В. П. Указ. соч. С. 51.

07 Геевский И. П. Указ. соч. С. 263; Христианович В. П. Указ. соч. С. 142.

lt;gt;8 Геевский В. Н. Указ. соч. С. 2G3. ИКБ. Т. 1. С. 137. Дьячков-Тарасов А. Указ. соч. С. 53—54; Ду.чанов X. М. Обычное имущественное право... С. 15—16; Гриценко Н. П. Указ. соч. С. 64. АБКИЕА. С. 270, 320; ОГРИП. С. 117; ЦГАКК. Ф. 310. On. 1. Д. 1896. Л. 6. Геевский В. II. Указ. соч. С. 274.

Калоев В. А. Земледелие... С. 68—72.