Глава 14. Образ врага

Чтобы придать конфронтации с Россией облик «цивилизационной» и тем самым заручиться поддержкой у финансовых и политических структур исламского мира, Чечня апеллировала к исламскому фактору.

Разумеется, возмущение чеченцев имеет веские причины. Начиная со второй половины 1990-х гг., федеральные СМИ раздували в стране чеченофобию [132]. Показательно, что, если 50-летие депортации чеченцев и ингушей (23 февраля 1994 г.) было отмечено официальным извинением Президента РФ перед «наказанными народами» (Патиев 2002 б. С. 33), то десять лет спустя московские власти запретили какие-либо акции в связи с 60-летием этих скорбных событий.

Однако в отношении ряда чеченских интеллектуалов к нынешней чеченской войне выражаются не только антироссийские, но и антизападнические и антисемитские (против «мирового сионизма») настроения, и по жестокой иронии это заставляет их искать союза с русскими радикальными политическими движениями. Скажем, в конце 1990-х — начале 1991 г. в Грозном проходили митинги солидарности с народом Ирака против «американско-сионистской агрессии». А летом 1992 г. в газете «Ичкерия» была опубликована статья, защищавшая экс-президента Грузии З. Гамсахурдия от «просионистских кругов».

Правда, одновременно в Чечне и в России местными властями, политическими деятелями и некоторыми учеными культивировался миф о непрерывной 400-летней конфронтации с Россией (см., напр.: Богатырев, Костоев 2000. С. 70-75; Нухаев 2001. С. 8, 29; 2002; 2003.

Однако несравненно более опасной некоторым чеченским политикам представляется «сионистская угроза». Во время первой чеченской войны в Грозном широко распространялись поддельные «Протоколы сионских мудрецов» (Буткевич 2000. Личн. сообщ. 24 апреля 2000). Летом 1999 г. их тираж ввозился в Чечню из соседнего Азербайджана (Butkevich 2000. Р. 22). Одновременно в газете «Великий Джихад» (1998. № 5. С. 17) была опубликована другая фальшивка «Катехизис еврея в СССР». Все такого рода действия и документы говорят о склонности новых чеченских лидеров к антисионистской «идеологии Третьего мира», характерной для поздней или «отложенной» модернизации. В. А. Тишков даже склонен говорить о «крайнем антисемитизме и расизме», свойственных Чечне второй половины 1990-х гг. (Тишков 2001а. С. 455).

Особенно активно радикальные издания начали внедрять в чеченское общество идеологемы антисемитизма в 1996-1999 гг. (Буткевич 2000; Ротарь 2001 б; Гакаев 2003. С. 186), что можно поставить в прямую связь с участием в первой чеченской войне наемников из арабского мира и получением оттуда значительной финансовой поддержки (Тишков 2002. С. 102). Действительно, в своих интервью полевой командир, иорданец Хаттаб, неоднократно изображал чеченскую войну цивилизационным конфликтом мусульман с иудеями и христианами и предсказывал грядущую битву с евреями (Butkevich 2000. Р. 21). К этому аргументу прибегали и такие чеченские лидеры, как З. Яндарбиев и М. Удугов (Ротарь 2001 б; Butkevich 2002. Р. 24-26. См. также: Тишков 2001 а. Р. 478). В 1999 г. радикальная чеченская газета с укоризной указывала на печальный пример Турции, где якобы «жиды» разлагали ислам (цит.

Еще осенью 1996 г. корреспондент «Московских новостей» М. Шевелев с удивлением отмечал популярность в Чечне слухов о «заговоре сионистов», будто бы мечтающих столкнуть христианский и мусульманский миры на чеченской земле. Он видел в этом скорее бытовое представление, чем политическую идеологию (Шевелев 1996). Однако, по признанию Ш. Басаева, А. Масхадов еще во время первой чеченской войны взял на вооружение антисемитскую риторику (Бальбуров 1996). Отчасти это могло объясняться тем, что Масхадов был недоволен активной поддержкой Б. Березовским своих соперников Басаева и Удугова (Evangelista 2002. Р. 49-50, 69). Говоря о второй половине 1990-х гг., чеченский историк Лёма Вахаев утверждает, что «антисемитизм привносится сегодня в чеченское общество правящей элитой, значительная часть которой находится под влиянием исламских радикалов-фундаменталистов». По его словам, «антисемитизм в последние годы буквально вдалбливается в чеченское сознание» (Вахаев 1999. С. 327-328. См., напр.: Ичкерия. 1999. № 8).

В этом в особенности преуспела газета «Кавказский вестник», издававшаяся М. Удуговым, одним из главных сторонников превращения Чечни в исламское государство. Удугов популяризировал в Чечне известную антисемитскую фальшивку «Катехизис еврея в СССР» и публиковал анонимный трактат с красноречивым названием «Зловещий иудаизм», говорящий о «еврейском засилье в современном мире» в стиле печально известных «Протоколов сионских мудрецов» (об этом см.: Тишков 2001 а. С. 477-479; 2002. С. 102-104). Среди чеченских сепаратистов популярна и конспирологическая теория, по которой чеченская война была развязана «семьей» (имеется в виду окружение президента Ельцина), Израилем и США для того, чтобы перессорить мусульман с православными и втравить их в кровавую бойню (ср. Совместное заявление 1994). Исламские лидеры позаботились о том, чтобы предупредить об этой «опасности» бывшего губернатора Краснодарского края Н.И. Кондратенко и местных казаков (Аслаханов 2002.

Выступая в марте 1999 г. на митинге в Грозном перед 50-тысячной аудиторией, Масхадов обвинил «международный сионизм» в стремлении отлучить его от власти: он фактически отождествил иудаизм с ваххабизмом, якобы привнесенным в Чечню евреями через Саудовскую Аравию (Хатуев 1999: Bntkevich 1999. Р. 121; Бугкевич 2000). Позднее на чеченском веб-сайте в Интернете Ахмад Кадыров с явно провокационными целями был назван «не чеченцем, а евреем» (Butkevich 2000. Р. 22), на что тот ответил заявлением о том, что Хаттаб был не арабом, а йеменским евреем (Butkevich 2002. P. 23) [136]. Среди чеченских противников Дж. Дудаева также не случайно ходило представление о его еврейских корнях (Butkevich 2002. Р. 23). Впрочем, как удалось выяснить Тишкову, подозрительность в отношении евреев не замыкается в элитарных группах, а встречается и у простых чеченцев (Тишков 2001 а. С 165).

В конце 1990-х гг. в Чечне и Дагестане ваххабиты начали целенаправленную охоту на евреев. Бывшие заложники [137] сообщали об особенно жестоком обращении боевиков с заложниками-евреями и о распространенности среди них представления о том. что чеченскую войну развязали якобы евреи, чтобы поссорить чеченцев с русскими (Бугкевич 2000: Butkevich 1999. Р. 121: 2000. Р. 22-23; 2001. Р. 25; Измайлов 2000; Петровский 2000; Ротарь 2001 б; Тишков 2001 а. С. 412-413). Похоже, антисемитизм искусственно культивируется у боевиков их лидерами.

В устах некоторых чеченских интеллектуалов антисемитизм выходит далеко за рамки отдельных лозунгов и риторических приемов и превращается в целую историософскую концепцию, призванную объяснить ход мировой истории в целом и злосчастную судьбу чеченского народа в частности. Одна из таких книг была написана философом С.А. Дауевым, делавшим в советские годы успешную партийную карьеру. Закончив Высшую партийную школу в Ростове-на-Дону, он некоторое время работал в партийных органах Чечено-Ингушетии. Затем в конце 1970-х гг. он защитил кандидатскую диссертацию по научному атеизму и начал преподавать в ЧИГПУ, где стал секретарем институтской парторганизации. После «чеченской революции» он моментально отрекся от своего партийного прошлого и стал одним из первых организаторов тухумного движения. Однако, не добившись ожидаемого успеха, он вскоре покинул Чечню и перебрался в Москву, где и подготовил свое сочинение [138].

В своей книге он рисует вековые попытки неких вредоносных сил уничтожить чеченский народ, занимающий стратегически важное положение на Кавказе. Действия этих сил он прослеживает с хазарских времен, когда Чечню якобы наводнили некие горцы («тавлины»), генетически родственные не чеченцам, а населению Хазарского каганата. К ним он причисляет горских евреев, тюрков и персов. С ними он связывает обнаруживаемые им повсюду следы иудаизма и попытки навязать чеченцам якобы несвойственные тем названия — такие как «Ичкерия», «вайнахи», «Ма(г)ас» [139] — и ввести чуждые символы типа «персидского волка» на новом знамени республики (Дауев 1999. С. 7-12, 45, 47, 151). По его мнению, все эти «чужаки», «привязанные корнями не к чеченцам, а к хазарам... сегодня ориентируются на свою историческую родину иди этническую общность» (Дауев 1999. С. 16). Дауев утверждает, что «все кризисные ситуации в Чечне были инициированы тавлинами (горцами) Дагестана и Чечни, а также их хазарскими соплеменниками» (Дауев 1999. С. 139).

Он доказывает, что именно они («ичкеринцы» и «вайнахи») придерживаются сепаратистских устремлений и противостоят России в Чечне (Дауев 1999. С. 46, 169, 183). В попытках дистанцировать от них «истинных чеченцев» он доказывает, что те никогда не состояли ни в каком родстве ни с ингушами, ни с карабулаками, ни с населением Ичкерии (Восточной Чечни). Как это ни парадоксально, он таким образом и горцев (ламарой) противопоставляет «истинным чеченцам». Этих «горцев» он представляет лишенными всякой культуры «деструктивными силами», будто бы всячески скрывающими свое истинное происхождение (т. е. связь с Хазарским каганатом) во имя достижения своих преступных целей (Дауев 1999. С. 36-43). Тем самым в этом новом мифе также отражается глубокий раскол на горных и плоскостных чеченцев, отмеченный Тишковым (Тишков 2001 а. С. 161-165). Но если повстанческий миф изображает злой силой именно плоскостных чеченцев, то конструкция Дауева рисует прямо противоположную картину.

Раскрывая перед читателем «тайны» современной политики, Дауев изображает сутью вековой региональной истории бесконечную борьбу «потомков хазар» (к ним причисляются едва ли не все соседи чеченцев на Северном Кавказе) с Россией, и только чеченцы объявляются ее истинным союзником. По его словам, в основе всех местных неурядиц оказывается то, что Чечня якобы мешала восстановлению Хазарии (Дауев 1999. С. 74, 163). Поэтому Дауев заявляет, что «политические процессы в современной Чечне и соседних республиках и те, кто за ними стоят, живо напоминают нам о возрождении древней Хазарии» (Дауев 1999. С. 46). Он убеждает читателя в том, что именно «потомки хазар», противоправно взявшиеся выступать от имени чеченского народа, подписали документы о суверенитете Чечни. Тем самым «реанимировавшийся реликтовый этнический пласт наследников Хазарского каганата, как мы видим, не замедлил себя проявить в этнополитических процессах в регионе... Тогда мы в лице правителей Мааса могли легко узнать иудейское правительство Хазарии, а в Чечне под эмблемой волка — их верное наемное войско из страны Гурган». Он закпючает: «Таким образом, мы видим возрождение Маасии-Хазарии-Газарии-Галгарии уже не в Персии, на своей исторической родине, а на чеченской земле, которую хазары предусмотрительно назвали Ичкерией» (Дауев 1999. С. 47). Иными словами, «в основе регионального конфликта лежит стремление чеченского народа освободиться от притязаний на господство потомков династий Хазарии». Этот подход не оставляет места для какого-либо противостояния между Чечней и Россией (Дауев 1999. С. 226).

Любопытно, что Дауев критически относится и к исламу, считая исламские государства «потомками турецких (тюркских) династий Хазарии» [140]. Мало того, к «потомкам хазар» он причисляет едва ли не все соседние народы, которые якобы только тем и занимались, что вредили чеченцам и отнимали у них их исторические территории (Дауев 1999. С. 58-61). «Потомками хазар» он считает также всех тех, кто когда-либо оказывал сопротивление колониальной политике России на Северном Кавказе. В этот список, как это ни парадоксально, попадают такие национальные герои чеченского народа, как шейх Мансур, Кази-Мулла, Шамиль, — всех их Дауев отлучает от чеченского народа и обвиняет в попытках восстановить Хазарию (Дауев 1999. С. 65-135) [141]. Он доходит до того, что приписывает Шамилю стремление уничтожить чеченский народ (Дауев 1999. С. 131), — такого не позволяла себе даже шовинистическая пропаганда эпохи позднего сталинизма. Как бы то ни было, книга Дауева развивает чеченскую версию антисемитского хазарского мифа, уже давно взятого на вооружение радикальными русскими националистами [142].

Отмежевываясь от территориальных притязаний чеченских сепаратистов, Дауев тем не менее фактически оправдывает их, причисляя к традиционным чеченским территориям Терекско-сулакское междуречье вплоть до побережья Каспийского моря (Дауев 1999. С. 186, 189). Именно об этом и мечтали Ш. Басаев и М Удугов, говоря о восстановлении «Кавказского халифата» (см. ниже).

Придерживаясь изоляционистской точки зрения на происхождение чеченского народа, Дауев отвергает популярную среди чеченцев идею их родства с гаргарами, урартами и хурритами. В этом он усматривает «еврейский подход» (Дауев 1999. С. 193-194), грозящий подорвать чеченскую идентичность. По его мнению, чеченцы всегда были уникальным самобытным автохтонным народом Северного Кавказа. Он всеми силами стремится очистить их от сомнительного, на его взгляд, родства с какими бы то ни было соседними народами.

Прямо противоположного подхода, рассчитанного на объединение народов (правда, под эгидой ислама!), придерживается писатель С.-Х. Нунуев. Он хочет видеть в исламе религию мира и широкой солидарности народов. Однако, понимая, что в современном мире такая солидарность трудно достижима, он ищет источник сатанинских сил, мешающих дружбе народов и заинтересованных в жестком противостоянии России и исламского мира. Такой источник он находит в «сионистах, убежденных в своей богоизбранности». Обращаясь к типичным антисемитским стереотипам, он обвиняет тех в корыстолюбии и тотальном грабеже российских богатств. Кроме того, его недовольство вызывает тот факт, что в России издается много книг «евреев-сионистов», которые, на его взгляд, «отравляют сознание людей фантастическими небылицами» (Нунуев 1998. С. 79-80, 86, 91). Помимо «советско-арабского» антисемитизма в форме «антисионизма», популярного в окружении Масхадова, концепция Нунуева содержит и книжный антисемитизм особого рода, связанный с его претензией на исторический приоритет вайнахов в изобретении монотеизма. Евреи, создавшие Библию, ему в этом явно мешают, и он прилагает все усилия, чтобы доказать, что они якобы заимствовали мудрость у хурритов, «предков вайнахов» и «истинных создателей монотеизма». Соответственно, он обвиняет евреев в искажении истины и объявляет Авраама (Ибрахима) хурритом (Нунуев 1998. С. 7-9, 12, 46-50).

В свою очередь, бывший соавтор Нунуева, Д. Баксан, называет Ветхий Завет сфальсифицированным произведением и заявляет, что вера в Яхве толкала древних евреев к «империализму», «порабощению и уничтожению побежденных народов». Он противопоставляет «яхвизм» как некий атавистический «богосатанизм» исламу и христианству, где в отличие от него Добро четко отделяется от Зла. В своих рассуждениях он возвращается к христианскому антисемитизму Отцов Церкви и объявляет Яхве Сатаной, а евреев — «сатанинским народом». В марксизме же он видит «яхвизм в философских одеждах». Объявляя самого Маркса евреем и масоном, он, опираясь на свои предшествующие умозаключения, отождествляет коммунистическое учение с «сатанизмом». Тем самым в лучших традициях антисемитов оно оказывается пресловутым «жидо-масонским заговором». А США он изображает страной, где христианство «стало цепной собакой на поводке иудаизма». В его книге находит место и идея о якобы неуемном стремлении «сионистов» к мировому господству. Все это неудивительно, ибо соответствующие «факты» автор в избытке находит в известных антисемитских произведениях Н. Маркова, Г. Климова, Т. Дичева, Д. Рада, но более всего у Гитлера. Впрочем, в своей основе его позиция питается исламским антисемитизмом, исходящим из того, что в Коране иудаизм называется «язычеством». Поэтому-то он со всем старанием и стремится выискать в еврейской культуре и религии языческие черты.

В своих рассуждениях о природе войн и каннибализма он приходит к социодарвинистской идее борьбы отдельных этносов за существование, причем, отрицая Дарвина, он всячески превозносит Гумилева, превратившего этнос в «биологический организм» (кстати, он находит поразительные параллели между идеями Гумилева и Гитлера, но это его нисколько не коробит). Он убежден в том, что «кровь является носительницей личностных и национальных характеристик человека» (любопытно, что одновременно он с уважением цитирует хадис пророка: «кровь мусульман почти едина». Также вызывает удивление, что, называя себя правоверным мусульманином, он не видит противоречий между учением ислама и национализмом). И, возмущаясь медицинскими опытами с кровью, он со ссылкой на антисемита Д. Рида и поддельный памфлет В. Даля возрождает кровавый навет и превращает каннибализм в «догмат веры», якобы вечно присущий евреям.

Кровь играет в представлениях Баксана основополагающую роль. Он с восторгом подхватывает псевдонаучные рассуждения нацистов о том, что «арийский дух и Чистая Кровь в лице Одина имеют кавказское происхождение» и что символом «Чистой Крови» была якобы свастика. Считая себя правоверным мусульманином, он находит возможным восхищаться псевдоязыческой религией Одина, якобы введенной Гитлером по всей Германии. Вслед за Гитлером Баксан убежден в том, что единство нации держится прежде всего на «чистоте крови». Находя у своего кумира лестное для себя утверждение о «чеченском арийстве», он готов во всем того оправдывать, доходя до отрицания газовых камер (Баксан 1998).

Подобно Дауеву, Баксана также не оставляют в покое мысли о Древней Хазарии. При этом роль в ней евреев он рисует, руководствуясь антисемитской версией, изложенной Гумилевым (об этом см.: Shnirelman 2002 a). Домысливая за Гумилева, он всячески дает понять, что именно в Хазарии русским следует искать истоки бед, постигших их в XX в., и что именно «хазары» навязали им вековую неправедную власть и внушили комплекс неполноценности. Наконец, раскрывая «загадку чеченской войны», он делится с читателем своим «открытием»: «Кораническое утверждение о том, что евреи могут выступить в качестве народов (с другими языками и названиями), укрепляет чеченцев в мысли, что в лице России с ними сегодня сражается «иудейский дух»«.

Что же касается Осетии, то, по его словам, «она является искусственным образованием, устроенным хазарским царем для переселенцев на древней земле нахов». Он отрицает какую-либо связь осетин с аланами, ибо в последних ему хочется видеть исключительно «нахов». А осетин он делает потомками бежавших в первой половине VI в. из Ирана «евреев-маздакитов» (sic! — В. Ш.). «У осетин действительно очень древняя и богатая история и знатное происхождение, но это история не скифов, сармат и алан, а другого народа, имеющего всемирную славу и старинные корни, — евреев одного из двенадцати колен Израилевых», — сообщает Баксан. А корни осетин он предлагает искать в «еврейской Палестине». Кроме того, в евреев он превращает и злейших врагов чеченцев — Сталина и Берия (Баксан 1998).

Определенную перекличку с взглядами Баксана и Дауева можно обнаружить и в статье ингушского автора Ю. Тимерханова, опубликованной недавно газетой «Ингушетия». Там предками осетин тоже изображаются «евреи-маздакиты», переселившиеся на Северный Кавказ из Ирана и смешавшиеся с местными аланами, которых автор представляет нахскими племенами. Он доказывает, что пришельцы передали им иранский язык, но сами усвоили множество их обычаев, позволивших им стать кавказцами (Тимерханов 2004). Тем самым осетины, которым ингуши не могут простить неуступчивость в территориальном вопросе, оказываются «евреями», и Тимерханов желал им успехов «в налаживании равноправного и справедливого сотрудничества с народами Кавказа».