М.Н. Губогло Этносоциология: родом из этнографии/этнологии

1. Время и причины зарождения

Этносоциология - молодая научная дис­циплина, рождённая в стенах Института эт­нографии АН СССР. Её востребованность была вызвана возрастающим многообразием жизни и усложнением форм социальных и этнических процессов, явлений и отноше­ний.

Видимо, князю В.Н. Тенишеву ме­тод «замещенного интервью» (как он на­зывается сегодня) был знаком со времени «Этнографического циркуляра», разослан­ного ранее, в 1846 г., по инициативе автора четырехтомного «Толкового словаря велико­русского языка» В.И.

Не случайно первые шаги этносоциологии были напрямую связаны с социологией села, на алтарь которой в равной степени можно возложить и часть томов, изданных по ма­териалам «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева, и монографии Ю.В. Арутюняна «Опыт социологического изучения села». (М., 1968); «Социальная структура сельского насе­ления СССР» (М., 1971), написанные по мате­риалам этносоциологических исследований и ставшие, без какого-либо преувеличения, под­линной предтечей этносоциологии. Вне всяко­го сомнения, Ю.В. Арутюняна можно в равной степени считать основоположником каждого из названных направлений. Возрождение со­циологии села и зарождение этносоциологии совпало по времени с расцветом так называ­емой деревенской литературы, в лучших про­изведениях которой прогнозировалось, что с гибелью села нарастает угроза национальной самобытности и духовной жизни народов Советского Союза. С этой точки зрения тру­ды Ю.В. Арутюняна в области российской агросферы [53], смело можно ставить в один ряд в великими художественными произведе­ниями Федора Абрамова, Виктора Астафьева, Василия Белова, Владимира Крупина, Валентина Распутина.

Классическому самоопределению и са­моутверждению советской и постсоветской этносоциологии, как полноценной самостоя­тельной дисциплины, в известной мере поме­шало слабое внимание её основоположников и многочисленных последователей богатей­шему наследию, созданному знаменитыми учёными России и Германии (за исключени­ем, быть может, украинской школы этносоци- ологии и ее лидера В.Б. Евтуха), прославлен­ными классиками гуманитарного знания, ра­ботавшими в XIX веке на стыке этнографии и социологии, этнографии и географии.

Одним из первых среди учёных России академик М.М. Ковалевский (1851-1916 гг.), автор многофакторной концепции обществен­ного развития, обратил внимание на тесное соприкосновение объектов социологии и эт­нографии и тематическое совпадение границ их проблематики и предметной области в приоритетных объектах изучения [32].

Этносоциология не представляет собой геометрически восходящую линию, на кото­рой последовательно нанизываются и откла­дываются имена и образы людей, перечень уроков и событий, памятных дат и легендар­ных фактов, концепций и теорий, расцвет и упадок этнических образований. Она скорее типологически сходна с деревом, ветви кото­рого подпитываются прошлыми фрагментами истории, как единой корневой системой, и да­лее постепенно расходятся в разные стороны. Образ дерева вряд ли можно в полной мере и строго экстраполировать на все гуманитар­ные дисциплины, но к этнологии и ассоции­рованной с ней этносоциологии он вполне применим. Во всяком случае, с момента за­рождения этносоциология стала ветвиться, и, как на стволе дерева, у неё появились по­беги, т.е. научные направления, изучающие этнодемографические, этнокультурные, эт­ноязыковые, этнопсихологические и этно­политические аспекты в развитии и во взаи­модействии народов. При этом надёжным и признанным подходом в каждом из назван­ных направлений стало изучение, во-первых, через личность как носителя социального статуса и обладателя совокупности идентич­ностей, социокультурных и этико-эстетиче­ских норм; во-вторых, с учетом специфики среды обитания; в-третьих, в ракурсе соци­альной рефлексии тех или иных памятных дат в истории отдельного человека и целых наро­дов.

Образ дерева в данном случае представ­ляется уместным; он противостоит представ­лениям о чрезмерной фрагментации предмет­ной области этносоциологии путём малоо­боснованного и ненужного разграничения тесно связанных между собой социально де­терминированных явлений, имеющих этниче­скую окраску, но показывающих этничность и этнические сообщества как единый этно­социальный и этнополитический процесс. Признаки автономизации отдельных направ­лений в предметной области этносоциологии появляются в том случае, когда, наряду с ба­зовыми трендами и направлениями, характе­ризующими ход и динамику этносоциальных, этнодемографических, этнокультурных и этноязыковых процессов, всплывают отдель­ные частные, на первых порах, темы: как, на­пример, межэтнические конфликты, этниче­ски гетерогенные браки, межэтнические от­ношения, тренды двуязычия и двукультурия, различные идентичности.

Так, например, в мировоззрении россий­ских татар этноманифестирующей датой слу­жит день официального принятия ислама 16 мая 922 года. В качестве трагической даты воспринимается день взятия Казани Иваном Грозным 12 октября 1552 года. В историче­ской памяти и татарском самосознании эта дата воспринимается как рубеж этнической истории народа - до взятия Казани и после уничтожения государственности - и оцени­вается отрицательно, как посягательство на чувство национального достоинства. День рождения классика татарской литературы, выдающегося татарского народного поэта, литературного критика, публициста и пере­водчика (1886-1913 гг.) Габдуллы Тукая, 26 апреля, отмечается как национальный празд­ник, едва ли не в одном ряду с датой провоз­глашения суверенитета Татарстана 30 августа 1990 года [59, с. 39].

В Российской Федерации, наряду с дня­ми воинской славы, праздниками профессий, установлены следующие дни, которые долж­ны подпитывать гордость и достоинство рос­сиян за принадлежность к российской нации и российской государственности:

25 января - День российского студенчества;

23 февраля - День защитника Отечества;

12 апреля - День космонавтики;

9 мая - День Победы советского народа в ВОВ (1941-1945 гг.);

22 июня - День памяти и скорби, день на­чала Великой Отечественной войны (1941 г.);

28 июня - День крещения Руси;

4 ноября - День народного единства;

7 ноября - День согласия и примирения (бывший День Великой Октябрьской социа­листической революции;

9 декабря - День Героев Отечества;

12 декабря - День Конституции Российской Федерации; и др.

Этносоциология - это не единственное междисциплинарное направление, которое сформировалось под крышей Института этно­логии и антропологии РАН. И заслуга в созда­нии, вдохновении, проведении исследований принадлежит сотрудникам этого института. Наряду с указанными выше направлениями, несколько раньше в предметной области от­ечественной этнографии имели место и были успешными этноботаника, этнозоология, а также этнодемография, этногеография, этно- история. Этноистория - это этноисторическое повествование об основных фрагментах фор­мирования этнической истории народа и вза­имодействии народов между собой.

Суть объекта и предмета этносоциологии состоит в том, что этносоциологи рассма­тривают любые отношения между народами, между правительством и гражданами через призму социальных интересов представи­телей этих народов. Люди дружат или кон­фликтуют между собой не потому, что один татарин или еврей, или башкир, или удмурт, а потому, что они преследуют какие-то свои материальные и духовные интересы. Это ин­тересы, связанные с желанием пробиться на вершину власти или с распределением фи­нансовых, моральных или духовных богатств. Т.е. в основе межэтнических отношений, как установили этносоциологи, лежат социаль­ные интересы. Именно поэтому первая книга, которая заложила фундамент данного научно­го направления, называлась «Социальное и национальное». Она была написана по мате­риалам этносоциологических исследований, проведенных в Республике Татарстан бывше­го Советского Союза.

С чего все начиналось? Апрель 1966 года. В Институт этнографии АН СССР пришел новый 45-летний директор, будущий акаде­мик - Юлиан Владимирович Бромлей (1921­1990 гг.), и вместе с ним 37-летний доктор исторических наук - Юрий Вартанович Арутюнян (1929-2016 гг.). Был организован сектор, который получил длинное и неуклю­жее название - «Сектор конкретно-социоло­гических исследований культуры и быта на­родов Советского союза». Этому сектору, в конечном итоге, и предстояло стать сектором этносоциологии - нового научного направле­ния, которое сегодня уже конституировалось, превратилось в самостоятельную науку, о чем можно, в частности, судить на основании де­сятка изданных учебников и учебных пособий.

2. Социальная структура и мобильность: социально-этнические процессы

Заслуга Ю.В. Арутюняна, отца-осново- положника этносоциологии, состоит в том, что разработанная им вместе с сотрудника­ми методика изучения социальной структу­ры должна была ответить на вопрос: в какой степени зависели межэтнические отношения от социальной структуры народа. Что такое социальная структура? Это можно предста­вить как некую пирамиду. В основании пи­рамиды - люди малоквалифицированного и квалифицированного физического труда (т.е. в сельской местности основная масса наро­да - хлеборобы, животноводы, землекопы, овощеводы и т.д.). И заняты они трудом, не требующим какой-либо особой квалифика­ции. В основании социальной пирамиды - их значительное большинство. На вершине этой пирамиды - председатели колхозов, директо­ра совхозов: еще выше министры, художники, писатели и т.д. - люди, занятые высококва­лифицированным, в том числе творческим и, соответственно, высокооплачиваемым тру­дом. Высокооплачиваемый труд, естествен­но, очень привлекает к себе. И в каждом эт­носе формируются группы людей элитарных, Л.Н. Гумилев называл этих людей пассио­нарными (люди, которые получают от при­роды энергию и эту энергию выплескивают). Они рвутся наверх, чтобы получить место на узенькой и тесной вершине треугольной пи­рамиды. А места здесь мало, и на вершине возникает очень сильная конкурентная ситуа­ция, в том числе между представителями раз­ных национальностей. Т.е. объяснение межэт­нических отношений через призму этой пира­миды было чрезвычайно важным открытием Ю.В. Арутюняна, который заложил основы изучения этнических процессов через соци­альную структуру каждого народа. Я ставлю на первое место именно эту часть этносоцио- логии, потому что форма этой схематической пирамиды объясняет суть власти, как отноше­ний между людьми, народами и государством.

Вот как объясняет методологическое и стратегическое значение изучения социаль­ной структуры в деле исследования соци­ального многообразия национальных про­цессов и, добавим, этнических историй сам Ю.В. Арутюнян: «Социальная структура и мобильность наций имеют первостепенное значение для понимания их эволюции в со­временной жизни. Социальная структура наций обусловливает их многообразие, ди­намику и специфику переживаемых ими со­циальных процессов; она позволяет понять перспективы развития национальных отно­шений, их повседневность и масштабность Национальные процессы в разных соци­альных группах неоднозначны; они различа­ются глубиной и интенсивностью проявления этнических особенностей; для них характер­ны разные пути и средства межнационально­го взаимодействия, заметно видоизменяюще­гося во времени и социальном пространстве» [5, с. 104].

Одним из выдающихся достижений эт- носоциологии, опирающейся на конкретные эмпирические материалы и прикладные ис­следования, можно считать вывод о несо­стоятельности той части национальной по­литики Советского Союза, согласно которой поддерживался курс на дальнейшее развитие и сближение наций путём целенаправленно­го выравнивания уровней их экономического и социального развития. Еще в 1921 году на X съезде РКПБ (Российской коммунистиче­ской партии большевиков) была поставлена задача помочь отсталым в прошлом народам догнать те, которые ушли вперед. В амери­канской и европейской традиции это назы­вается affirmative action protection - то есть создание благоприятных условий отсталым в прошлом народам для того, чтобы эти народы в какой-то степени догнали народы, ушедшие вперед. В СССР для 50 народов была разра­ботана письменность, т.е. были разработаны алфавиты, составлены учебники, буквари и т.д. И действительно, эти 50 бесписьменных народов сделали гигантский рывок в подъеме образовательного уровня и своей культуры. Кстати, в украинской и белорусской культуре в 1920-е -1930-е гг. благодаря решениям это­го съезда начала проводиться политика коре- низации - это когда на той же Украине или в Белоруссии создавались (преимущественно для чиновников), условия для продвижения на вершину пирамиды. Смысл коренизации, хотя это называлось «особая языковая поли­тика», на самом деле состоял в оптимизации кадровой политики, которая должна была обеспечить титульным национальностям при­оритетные условия для продвижения вверх, к власти, к соучастию в разделении и распреде­лении средств, моральных, материальных и художественных богатств.

Сегодня есть возможность перекинуть мост от коренизации 1920-х годов к той по­литике, которую украинское правительство стало проводить после Беловежского сговора, когда Украина получила самостоятельность и стала суверенным государством. И снова и Л.М. Кравчук, и Л.М. Кучма, и В.А. Ющенко, и далее В.Ф. Янукович стали проводить но­вую политику коренизации путём расшире­ния масштабов украиноязычия за счёт со­кращения русскоязычных школ. По мнению украинской политической элиты, в соответ­ствии с Конституцией Украина должна быть унитарным государством - без федерализ­ма, без русского языка, как второго государ­ственного - всё должно быть украинизиро­вано. Фактически это уже не коренизация в классическом смысле, а неокоренизация, по­скольку она проводилась принудительными средствами. Представьте себе Крым - почти три миллиона человек, и все разговаривают на русском языке, но реклама на украинском, названия товаров и лекарств на украинском, в поликлиниках и учреждениях надо говорить по-украински. И эта неокоренизация пред­ставляет собой искаженную коренизацию 1920-х годов. Она, естественно, вызвала мас­су раздражения у русскоязычного населения Украины. Но не только это привело к присо­единению Крыма к России. Дело в том, что политические лидеры Крыма благодаря рус­скому языку и русской культуре очень быстро «выросли», но Киев не разрешил ни им, ни региональным лидерам из Луганска, Донецка и Одессы продвигаться к вершине власти. Вершина была полностью сформирована из представителей западных регионов. Этот фактор является чрезвычайно важным для по­нимания межэтнических отношений. Хотя и внешний фактор на Украине сыграл важную роль. Американское правительство вложило около 5 млрд долларов в формирование ан­тироссийских настроений. Попытки сделать Украину федеративным государством со вто­рым государственным русским языком шли параллельно с культивированием и с форми­рованием русофобии. Вспоминается, как еще до развала Советского Союза в Институте Кеннана (США) наши американские колле­ги специально внушали нашим друзьям из Киева, что они лучше, чем москвичи, могут разрабатывать этническую историю украин­ского народа, поскольку могут читать и укра­инские, и русские источники, в то время как русские специалисты якобы не могут читать первоисточники на украинском языке, в том числе о голодоморе, об этапах и фрагментах этнической истории, о переселении украин­цев на Кубань, на Восток и т.д. То есть, на­ряду с объективным фактором формирования социальной структуры работал и внешний фактор.

Накануне развала Советского Союза неко­торые отсталые в прошлом народы не толь­ко догнали, но перегнали ушедших вперёд. Сравнение исторической динамики соци­ально-профессионального состава русских и представителей титульных национальностей показало возникновение новых неравенств в социально-профессиональных структурах и составах народов страны. В некоторых респу­бликах (как, например, в Эстонии и Грузии), титульные национальности не только до­гнали, но и опережали русских в занятиях, требующих квалифицированного труда, а в остальных республиках, хотя подобных кар­динальных изменений не произошло, но, тем не менее, всюду с течением времени пропор­ции менялись в пользу титульных националь­ностей [5, с. 105].

Опережающие темпы роста кадров из числа титульных национальностей, понятное дело, задевали интересы русского и осталь­ного нетитульного населения и порождали

дополнительные претензии у политической, научной и художественной элиты титуль­ных национальностей. Одним словом, ис­кусственно созданные льготные условия для форсированного развития высокооплачива­емых кадров и чиновничества из числа ти­тульных национальностей вместо стабили­зации и умиротворения этнокультурной си­туации приводили к возникновению этнопо­литической турбулентности и конфликтным ситуациям. Тем не менее в отечественной и зарубежной литературе последнего времени утверждается мнение о позитивном итоге политики коренизации межвоенного перио­да в Советском Союзе. Более того, полити­ка и итоги интернационального воспитания 1920-1930-х годов переосмысливаются и оцениваются как позитивный опыт воспита­ния доверия между представителями разных национальностей, между народами и правя­щими структурами [43; 27]. Тем самым, в на­чале нового столетия этносоциология делает серьезные заявки на дальнейшее самоопре­деление и самоутверждение за счет расшире­ния предметной области путем реализации, во-первых, новых проектов с ориентацией на ретроспекцию, во-вторых, путем переосмыс­ления прежних теорий, например, теряющей вес теории интернационализации в теорию доверия.

Гордостью отечественного гуманитар­ного знания, достоинством и общественно значимым достоянием этносоциологии, как отмечается в литературе, является изучение социальных и этнических процессов через личность, обладающую этнической, регио­нальной, гражданской, языковой и другими идентичностями [13].

При этом для каждой личности (этнофо- ра, этнической личности, этноинтересанта) та или иная её идентичность выявляется, взвешивается, измеряется и осмысливается с точки зрения осознания ею своей принадлеж­ности к своему народу и социальной группе, а также приверженности к ценностям куль­туры своего или другого народа, а в случае России - в чувстве принадлежности к россий­ской нации.

3. Этнополитические и этноправовые

процессы: сфера этногосударственных отношений

Наряду с изображением и характеристи­кой социальных структур народов Советского Союза, несомненной заслугой этносоциоло- гии является создание теории социальной и взаимосвязанной с ней теории этнической мобилизации. Родственность этих двух на­правлений (ветвей) этносоциологических исследований определяется как на личност­но-индивидуальном, так и на групповом уровне, а также в широкомасштабном исто­рико-социальном плане. На протяжении 70 лет существования Советского Союза разные темпы социальной и этнической мобилизации служили взаимными катализаторами и обе­спечивали преодоление глубоких различий между народами в конфигурации их социаль­ных структур и в социально-профессиональ­ном составе.

Если, несколько забегая вперёд, обратить­ся за примерами к базовым итогам исследо­вания Ю.В. Арутюняна и выполненных па­раллельно проектов Л.В. Остапенко, можно распознать ряд глубинных пружин межэтни­ческих процессов (точнее, отношений между этнополитическими элитами) и ряд трудных вопросов в сфере этногосударственных отно­шений. Во времена Императорской России, при довольно низком уровне образования у всех народов, у русских он был всё же за­метно выше. Однако, благодаря упомянутой политике «affirmative action», уже в 1930-е годы, в ходе коренизации, наметились суще­ственные сдвиги, постепенно сводившие на нет былые «имперские преимущества», в из­вестной мере унаследованные русскими в со­циальной структуре.

В довоенное время социальный статус и социальные роли между русскими и ти­тульными национальностями ещё по-разно­му распределялись в союзных и, частично, в автономных республиках. Например, в Белоруссии, на Украине, в Грузии и Армении большинство управленческих функций, в том числе и в хозяйственно-организатор­ской среде, выполнялись преимущественно представителями местных национальностей. Они же преобладали в рядах интеллигенции, особенно художественной. В республиках по ту сторону Уральских гор - Казахстане, Узбекистане, Туркмении, Таджикистане и Киргизии - удельный вес русских в производ­ственно-управленческом корпусе в те годы был значительно выше [51, с. 46-49].

По мере того, как этносоциология утвер­ждалась в качестве самостоятельной дис­циплины, появлялись учебники и учебные пособия, этносоциологические исследования переходили из академической среды в универ­ситеты, прикладные проекты перемещались из Москвы в столицы республик, множились определения предмета и объекта этносоциоло- гии как научной дисциплины, развивающейся на стыке этнографии и социологии с целью из­учения социальных процессов в разных этни­ческих сообществах и этнических процессов в различных социальных группах и слоях.

К своему полувековому юбилею (весна 1966-2016 гг.) этносоциология приближа­лась, имея уже десятки учебников, учебных пособий, университетских и институтских курсов и спецкурсов. Центральное место в этом потоке учебной литературы занимало учебное пособие «Этносоциология», создан­ное под руководством Ю.В. Арутюняна и Л.М. Дробижевой.

Раздвоение мейнстримов этносоциоло- гических исследований актуализировало их фокусировку, ориентированную на сферу эт- ногосударственных отношений и на межэт­нические отношения. В первом случае на повестку дня выдвинулись вопросы участия этносоциологов в разработке рекомендаций для национальной политики, понимаемой в новых условиях, вслед за американски­ми политологами Джозефом Ротшильдом, Дональдом Хоровицем и социолингвистом Джошуа Фишманом, как этническая полити­ка, регулирующая некоторые вопросы взаи­моотношений между государственной вла­стью и различными народами [65-67].

Разделение (разветвление) традиционной сферы межэтнических отношений на этного- сударственные и межэтнические отношения [15] произошло в связи с обострением к се­редине первого постсоветского десятилетия этноправовых проблем этничности и изме­нения роли этнического фактора в системе федеративного государственного устройства. Демократизация общества, конституционное утверждение прав и свобод человека актуа­лизировали проблему достраивания личност­ных прав групповыми правами. Эта идея, из­ложенная мной в ряде статей и в монографии [15] и озвученная в выступлениях и докладах экспертов Государственной Думы, была под­держана на рубеже 1990-х и нулевых годов Председателем Комитета по делам нацио­нальностей Госдумы В.Ю. Зориным.

Первые действия Президента В.В. Путина, предпринятые с целью укрепления вертикали власти, были восприняты некоторыми экспер­тами как начало «отодвижения» этнического фактора на второстепенные колеи на путях го­сударственного переустройства и российского нациестроительства. В вышеупомянутой книге [15] велась полемика с юристами, отрицавши­ми этническое сообщество в качестве субъекта права, поэтому предложенный проект закона «О солидарности народов» под давлением правове­дов не был поддержан депутатами Госдумы.

Между тем, в этой книге было раскрыто не только реальное, но и символическое зна­чение взаимосвязанного двуединства прав и свобод человека и группового права народа. Единство численно преобладающего русско­го национального большинства и националь­ных меньшинств и групп могло, в частности, иметь знаковое изображение в виде двуглаво­го орла, который долгие годы был составной частью герба царской, императорской, а те­перь и постсоветской России. «Двуглавость, как и вообще удвоение какой-либо фигуры, означает усиление изначальных качеств, ко­торыми обладает символ. Иными словами, вынесенная в название предлагаемой книги парадигма «двуглавый орел с одним крылом» состоит в обозначении того, что нормы и по­ложения о правах народов не противостоят, не конкурируют, а дополняют и усиливают права и свободы человека» [15, с. 28-29].

Если следовать единой шкале номинации каждой ветви этносоциологического дерева, то отношение между государством, его инсти­тутами и народами России можно именовать этноправовыми и этнополитическими про­цессами, наряду с этнодемографическими, эт­ноязыковыми и этнорегиональными. Данные направления исследований, имеющих верти­кальную направленность, отражены, прежде всего, в федеративной форме российской государственности.

Второе направление, изначально имеющее скорее горизонтальный характер, призвано раскрывать этносоциальные процессы. В уз­ком смысле, они включают формирование и функционирование социальных структур и социально-профессиональных составов на­родов. В широком смысле, в этносоциальных процессах отражается вся совокупность этни­ческой истории, в том числе взаимодействия и взаимосвязей социальных и этнических.

Важным направлением в этносоциологи- ческом изучении этнополитических процес­сов, а также в создании теории этнической мобилизации, стала реализация широкомас­штабной программы «Национальные дви­жения в СССР и постсоветском простран­стве» (автор и руководитель М.Н. Губогло). Согласно ей, за период 1989-2014 гг. было издано 130 книг.

Работа над серией продолжалась в течение четверти века. Символично, что накануне рас­пада и в первые постсоветские годы в сфере этногосударственных и межэтнических отно­шений едва ли не центральным стал класси­ческий вопрос русской ментальности, исто­рической и художественной литературы: «Что делать?» Он и стал названием первого тома серии, когда сам автор проекта ещё ясно не представлял себе, что потребуется 130 томов документов, сборников статей, материалов и комментариев, в которых этносоциологи вме­сте с героями этнической мобилизации будут искать и постараются найти ответы на этот канонический вопрос.

Завершающим аккордом серийного из­дания документов и материалов националь­ных движений в Карелии стали несколько томов, созданных карельской этносоциоло- гической школой; наибольший вклад внес­ли бывшие аспиранты Ю.В. Арутяняна - Е.И. Клементьев, В.Н. Бирин, А.А. Кожанов. Благодаря их героическим усилиям, энтузиаз­му, творческому горению и приверженности Московской школе этносоциологии заверши­лось издание двухтомного сборника материа­лов и документов [68; 69].

Составителем, редактором и руководите­лем авторского коллектива стал выпускник Института этнографии АН СССР, один из первых учеников Ю.В. Арутюняна Евгений Иванович Клементьев вместе со своим соратни­ком Александром Алексеевичем Кожановым, также воспитанником Московской этносоцио- логической школы [31].

Трудно переоценить научное и обще­ственное значение двухтомника. В обстоя­тельной вводной статье, подготовленной со­ставителями сборника Е.И. Клементьевым и А.А. Кожановым, карельское национальное движение, в соответствии со сложившейся этносоциологической традицией и новатор­ским подходом к накоплению и осмыслению документов, отражающих социальные про­цессы в республике и состояние сферы этно- государственных отношений, представлено как «составная часть финно-угорского дви­жения», рождённого эпохой разбуженного са­мосознания и общественных трансформаций. На самом деле, на рубеже 1980-1990-х годов время «работало» на этническую мобилиза­цию, вовлекая в этот процесс представителей различных этнических групп и социальных слоёв населения [69, с. 3].

Участие карельских коллег в реализации проекта «Национальные движения в СССР и постсоветском пространстве» нашло отра­жение в подготовленных ранее трёх томах, в которых отражены модели этнической мо­билизации карел (2005), ингерманландских финнов (2006) и вепсов (2007).

130 томов указанной серии, составленные на стыке этносоциологии и этнополитологии, позволили создать обширную источниковую базу, ставшую информационной основой для возникновения теории этнической мобилиза­ции. Перечислим некоторые её прикладные аспекты и теоретические положения.

В исследованиях, выполненных по про­екту «Национальные движения в СССР и постсоветском пространстве» собраны, си­стематизированы, прокомментированы и ос­мыслены документы, отражающие полити­ческую и научно-организационную деятель­ность важнейших национально-культурных объединений, возникших в республиках РФ не по указке органов власти, а по инициативе граждан с повышенным чувством этническо­го самосознания.

Важным итогом этих движений, действу­ющих под лозунгами спорной идеологемы «национального возрождения» и националь­но-культурного самоопределения, стал закон «О национально-культурной автономии» [12, с. 343-355], принятый Госдумой в 1996 году. Его цель состояла в деполитизации и разго­сударствлении этнического фактора наряду с сохранением «огосударствленных» респу­блик, как субъектов Российской Федерации, и в обеспечении равноправия граждан России, принадлежащих к разным этническим общ­ностям. Проэтнический характер этого закона состоял в том, что он определял ответствен­ность государства в сохранении самобытно­сти в рамках экстерриториального, нацио­нально-культурного самоуправления, хотя и не брал на себя ответственность по финанси­рованию его реализации.

В теоретическом плане изучение докумен­тальной базы национальных движений позво­лило определить этническую мобилизацию как идеологию и технологию, посредством которых индивидуальные этнические иден­тичности аккумулируются в групповые для коллективного реагирования на нововведения с целью успешной адаптации к трансформа­ционным процессам, ориентированным на утверждение ценностей и культурных прин­ципов демократии, гражданского общества.

Процессы этнической мобилизации, на­ряду с другими объективными факторами, сыграли разрушительную роль в распаде Советского Союза, а позднее стали неотъем­лемой составной частью трансформацион­ных процессов в России. На рубеже ХХ-ХХ1 веков они оказали неоднозначное влияние на практику - в сфере этногосударственных от­ношений на совершенствование российского федерализма, на ход наполнения суверените­та республик реальным содержанием и на ста­новление гражданского общества, в теории - на концептуально-понятийное переосмысле­ние основ национальной политики в связи с переходом от «национального вопроса» к но­вой политике, сочетающей государственную национальную политику, реализуемую орга­нами власти на этнотерриториальной и этно­политической основе, и гражданскую нацио­нальную политику, осуществляемую на экс­территориальной основе самоуправляемыми общественными объединениями, созданными для выражения и защиты консолидированных интересов граждан в связи с их этнической принадлежностью.

Непосредственными предтечами органи­зационных форм этнической мобилизации в России стали народные фронты, возникшие ещё до распада СССР в конце 1980-х годов в республиках Прибалтики, в Молдове и Белоруссии, на Украине.

Не без помощи западных советников в программные документы и идеологические основы национальных движений финно-у­горских народов были включены положения и идеи о придании государственного статуса языкам титульных национальностей, о ре­спубликанском гражданстве, об этническом самоопределении.

Все эти нормы впоследствии стали юриди­ческой основой для дискриминации не-титуль- ного, в том числе русского, населения в ряде стран СНГ и Балтии, а также в некоторых респу­бликах постсоветской Российской Федерации.

В регионах России первые организацион­ные формы этнической мобилизации возник­ли в Татарстане, Башкортостане и Республике Коми. В июне 1988 года возникло интеллек­туально-организационное ядро Татарского общественного центра, которое через семь месяцев на съезде было преобразовано в крупную организацию с программой общена­ционального характера.

Интересы русского и русскоязычного на­селения Татарстана отражали многонацио­нальное движение за равноправие и единство народов Татарии «Согласие», основной сво­ей задачей провозгласившее в «Декларации» 1990 года «защиту граждан от попыток дис­криминации по признакам национальности, владения языками, места рождения и продол­жительности проживания в республике».

В Башкортостане возник ряд движений по защите интересов башкирского народа: Башкирский народный центр «Урал» (де­кабрь 1989 г.), Уфимский народный клуб «Ак тирма», Республиканский клуб башкирской культуры, Союз башкирской молодёжи и др. Этнокультурные и этнополитические интере­сы татарского населения Башкортостана бы­ли представлены в программных документах и в деятельности Уфимского общественного клуба татарской культуры, искусства, язы­ка и литературы, Татарского общественного центра, Татарской демократической партии «Идель Урал», Союза татарской молодёжи «Азатлык», Республиканского Фонда татар­ской культуры «Алтын Ай».

Несколько менее организованными, по сравнению с татарскими и башкирскими, вы­глядели объединения русского народа.

В Башкортостане несколько шире, чем в Татарстане, формировались межэтнические объединения, собравшие в своих рядах пред­ставителей различных национальностей.

В 1990-е годы клубы, фонды, землячества, организации и объединения, возникающие по признаку этнической принадлежности их участников, появились практически во всех республиках Российской Федерации. В от­дельных случаях представители одного и то­го же народа создавали различные по форме объединения.

В Дагестане активную деятельность раз­вернули Кумыкское народное движение «Тенглик», общенациональный съезд ку­мыкского народа, Общественный Комитет за­щиты прав депортированных кумыкских сёл.

Этническая мобилизация других народов Дагестана нашла своё выражение, в частно­сти, в лице Аварского народного общества «Джамаат», Аварского народного движения, Народного фронта Дагестана им. Имама Шамиля, еврейского культурного центра им. Шимона бен-Кошба, Лакского общества куль­туры «Ц1У БАРЗ», Лакского народного дви­жения, Общества содействия духовному и нравственному возрождению лакского народа «Нурданул чирахъ», Обществ табасаранского, азербайджанского, даргинского, ногайского и некоторых других народов.

В Кабардино-Балкарской Республике наряду с влиятельными общественными объединениями кабардинского («Адыге Хасэ»), балкарского («Тере»), русского наро­да («Русскоязычный конгресс») действовал целый ряд других национально-культурных центров: армянский, грузинский, еврейский, корейский, немецкий, осетинский и другие.

В 2002 году в Республике Удмуртия было зарегистрировано 20 республиканских на­ционально-культурных объединений (НКО), в том числе 5 удмуртских, по 3 татарских и марийских, 2 немецких, по одному - русских, бесермян, корейцев, кряшен.

В Москве функционировало свыше 80 раз­личных по форме и рангу национально-куль­турных объединений, в Санкт-Петербурге - более 100, в Самарской области - 50, при­близительно столько же в Екатеринбурге и Свердловской области, в Челябинской обла­сти - 44, в Новосибирской и Камчатской об­ластях - свыше 30.

В некоторых случаях лидеры этнической мобилизации попытались расширить своё влияние на политическую жизнь республи­ки с помощью технологий межэтнической интеграции.

Под лозунгами о сохранении самобытно­сти, национальном возрождении, экологиче­ской безопасности с этнокультурными и эт­нополитическими объединениями выступали религиозные, женские, молодёжные и эколо­гические движения с программами проэтни­ческой ориентации.

Из 128 зарегистрированных в Министерстве юстиции Республики Тува к концу 1998 года объединений 30 относились к религиозным, в том числе 4 - к объединениям населения, исповедующего христианство, включая ста­рообрядчество, 13 - к буддизму, 5 - к шама­низму, 8 - различным сектам. И хотя по числу объединений трудно судить о конфессиональ­ном разделении верующего населения, всё же можно, исходя из соотношения 13:5, делать осторожный вывод о том, что в соперниче­стве с буддизмом шаманизм втрое уступает по масштабам своего влияния.

Росту национального самосознания нема­ло способствовали организованные лидера­ми этнической мобилизации при поддержке государственных структур Международные (Всемирные) конгрессы представителей той или иной этнической общности. Несмотря на то, что башкиры отнюдь не проживают на всех континентах земли, 4-ый съезд баш­кирского народа в 1995 году был номиниро­ван как «I Всемирный Курултай башкир». В июне 1992 г. на Всемирном Конгрессе та­тар, проведённом при поддержке Президента Татарстана М. Шаймиева и других руково­дителей республики, был создан Исполком Всемирного Конгресса татар.

Известны случаи, когда националь­но-культурные объединения стали формаль­ной крышей для различного рода предприни­мательских структур - строительных, посред­нических, торговых и других.

В соответствии с «Концепцией развития национального образования в Удмуртской Республике», принятой Министерством об­разования Удмуртии в 1991 году, в г. Ижевске было открыто 34 школы с классами, в которых преподавание велось на удмуртском языке. В 2002-2003 учебном году удмуртский язык изучался в 408 школах республики, в том чис­ле в городах Воткинске и Можге. По иници­ативе лидеров этнокультурных объединений Москвы, при содействии Департамента обра­зования и в соответствии с «Программой раз­вития этнокультурного (национального) обра­зования в Москве в 1998-2000 гг.» в Москве функционируют более 70 образовательных учреждений, обучающих школьников языкам и культуре различных народов.

В ряде республик под влиянием лидеров этнической мобилизации восстановлена си­стема подготовки кадров по преподаванию языков титульных национальностей и ряда нерусских народов.

Чрезвычайно пёструю картину пред­ставляют собой итоги деятельности этни­ческих мобилизаторов («этнических пред­принимателей», по терминологии академика В.А. Тишкова) в сфере политики и особенно «плоды» их участия в избирательных кам­паниях. Диапазон различий - от соучастия этнических активистов в создании полити­ческих элит с непропорционально высоким удельным весом лиц титульной националь­ности в верхних эшелонах власти одних республик (Башкортостан, Адыгея, Якутия, Тува, Татарстан) до вытеснения представи­телей титульной национальности на пери­ферию властных органов республиканского уровня в других республиках (Удмуртия, Марий Эл).

Едва ли не парадоксальным и вместе с тем несправедливым является, например, тот факт, что в ходе избирательной кампании в Народное Собрание (Парламент) Удмуртии в 1999 году было избрано 11 удмуртов и 8 татар, хотя удельный вес титульной национальности в Удмуртии составлял, по данным переписи 1989 года, 31%, а доля вторых не превышала 4%. Подобная диспропорция свидетельствует, кроме всего прочего, об относительной орга­низационной слабости удмуртского и силь­ном потенциале татарского национального движения в Удмуртии.

В пересечении предметных областей этно- социологии и этнополитологии находится зо­на исследований, призванных раскрыть мате­риальные и психологические пружины элек­торального поведения граждан в ходе избира­тельных кампаний. Так, например, в ходе ряда крупномасштабных проектов, реализуемых ЦИМО ИЭА РАН в середине 1990-х годов со­вместно с выдающимися американскими кол­легами (Джерри Хаффом, Тимоти Колтоном, Дэвидом Лейтиным, Юджином Хаскей и дру­гими) не подтвердилась изначальная гипотеза о безусловном влиянии этнического фактора, точнее этнической идентичности кандидата в выборные органы.

В Удмуртии утверждению новых демо­кратических форм конструктивного взаимо­действия национально-культурных объеди­нений с органами законодательной и испол­нительной власти во многом способствовали научно-практические конференции с этно- ориентированной тематикой: «Удмуртская

диаспора: проблемы и пути их решения» (ноябрь 1996 г.), «Национальные проблемы чувашей в Удмуртской Республике» (октябрь 1996 г.), «Немецкий вопрос в Удмуртии» (март 1997 г.), «Пути возрождения бесермян- ского народа» (февраль 1997 г.), «Бесермяне: место и роль в полиэтнической культуре ре­гиона» (ноябрь 2000 г.), «Русские Удмуртии» (сентябрь 1997 г.), «Традиционная культура удмуртов: сущность, проблема сохранения» (октябрь 1999 г.).

Идейной основой этнической мобилиза­ции, проявившей себя в виде разнообразных общественных движений за национальное возрождение, стала мобилизованная этнич- ность, конструктивным ядром которой на закате СССР выступил мобилизованный лингвицизм, т.е. борьба различных сил за придание статуса государственного языкам титульных национальностей. Мобилизующие потенции этничности декларировались на ло­зунгах этнического самоопределения, прояв­лялись в расширенном участии в обществен­ной жизни, в атмосфере культурного плюра­лизма, в требованиях возмещения ущерба за допущенную в прошлом несправедливость.

Весьма подходящим строительным мате­риалом для заполнения возникшего вакуума после крушения советскости и солидарности оказалась доступная разуму и приемлемая для души этничность, опора на которую позволи­ла минимизировать накопившиеся обиды и подозрительность, панические настроения переходного периода, более или менее безбо­лезненно адаптироваться к трансформацион­ным нововведениям, а в конечном счёте, с по­мощью этнического локализма противостоять разрушительным вызовам глобализма.

Позитивную в целом роль по «окульти- вированию» этнической мобилизации как элемента гражданского общества сыграла утверждённая в 1996 г. Указом Президента РФ «Концепция национальной государственной политики». Несмотря на манифестационный, несколько декоративный и декларативный ха­рактер отдельных положений, она установила единое правовое, идейное и политическое по­ле для разных ветвей власти и для этнокуль­турных и этнополитических объединений, партий и организаций. Концепция переводи­ла конституционные основы национальной политики на язык конкретных практик и тех­нологий по созданию самоуправляемых об­щественных объединений граждан на основе их этнической принадлежности с целью коор­динации усилий для сохранения и развития этничности, самобытности, для сохранения и преумножения традиций и культурного насле­дия своего народа.

Свободное проявление этнической мо­билизации на индивидуальных и групповых началах стало одним из фундаментальных до­стижений реформирования, наряду с правами и свободами граждан, с другими ценностями демократии и гражданского общества. Вместе с тем отдельные положения «Концепции», как маргинализированного продукта переходного времени, морально устарели и сегодня нужда­ются в омоложении.

Одним из недостатков «Концепции» яв­ляется то, что в ней мимоходом упомянуто о необходимости укрепления духовной общно­сти россиян и приглушённо обозначен при­зыв к участию в культурном сотрудничестве народов, этнических и религиозных общин. Ни слова не говорится о необходимости фор­мирования ценностей общероссийского со­гражданства, в том числе с помощью русско­го языка, исполняющего сегодня, кроме роли национального языка самого многочисленно­го народа, дополнительную роль - государ­ственного языка РФ, и традиционную - язы­ка межэтнических общений, а также - языка складывания ключевых общероссийских цен­ностей, таких как толерантность, доверитель­ность, солидарность, державный патриотизм и общегосударственное согражданство.

Большой удельный вес в корпусе этнических мобилизаторов составили этнографы, в том числе получившие образование и защитившие диссертации на кафедре этнографии МГУ или в Институте этнологии и антропологии РАН, как, например, один из идеологов Татарского общественного центра д.и.н. Д.М. Исхаков, советники Президента Б.Н. Ельцина по про­блемам национальностей Г.В. Старовойтова и И.А. Гришаев. «Совет удмуртских женщин» в разные годы возглавляли Л.С. Христолюбова и Г.А. Никитина. Директором научно-иссле­довательского Центра им. М.В. Маруневич (Гагаузия, Республика Молдова) стал вы­пускник ИЭА РАН П.М. Пашалы, экс-спикер Народного Собрания Гагаузии.

Для успешного исполнения роли этниче­ских мобилизаторов многим идеологам и лиде­рам не доставало профессиональной компетен­ции, политического кругозора, механизмов фор­мирования пассивного доверия, а также личных качеств масштабно мыслящих и уверенных в своей харизме общественных деятелей.

В борьбе за пост главы Республики Коми в начале 1994 года председатель «Комитета возрождения коми народа» В. Марков набрал 3,7% избирателей, в то время как за одержав­шего победу Ю. Спиридонова отдали свои го­лоса 49,2%, а за В. Худякова, занявшего второе место в избирательной гонке - 32,0%. Хилый урожай голосов, собранный В. Марковым, свидетельствовал о падении влиятельности лидеров национального движения коми.

Накопив значительный опыт больше на эйфории протестных лозунгов и заявлений, проведения этнопросветительских меропри­ятий, архитекторы этнической мобилизации к концу 1990-х годов выглядели уставшими и лишёнными целей и конкретных планов дальнейших действий. Одна их часть оказа­лась в органах государственной власти, дру­гая канула в неизвестность, третья - занялась бизнесом.

4. Этнодемографические процессы

Этносоциологические исследования ди­намики численности народов, соотношения естественного прироста и миграционных передвижений, компактного и дисперсного расселения, мотивации семейных отноше­ний и демографического поведения, пожалуй, менее всего освоены в их предметной обла­сти. В известной мере это объясняется скорее субъективными, чем объективными фактора­ми. Ко времени создания в Институте этно­графии АН СССР сектора, которому суждено было стать родоначальником нового науч­ного направления, в институте действовала научная школа этнодемографии и этногео­графии, создателями и видными представи­телями которой были С.И. Брук, В.И. Козлов, В.В. Покшишевский, П.И. Пучков и другие менее маститые специалисты [33-35; 28].

В этносоциологическом плане предприни­мались исследования взаимодействия этно- демографических и этноязыковых процессов [8], сравнительной динамики численности го­родской и сельской части народов бывших со­юзных республик, формирования этнически смешанного населения в столицах союзных и автономных [14] республик, изменений со­отношения титульной и русской националь­ности в республиках и субъектах Российской Федерации в связи с процессами этнической мобилизации.

В двух монографиях [19-20] при совмест­ном исследовании этнической и региональной идентичности населения были установлены важные закономерности динамики рождае­мости и смертности, деформации возрастной структуры, векторы миграционных потоков, соотношения занятости и безработицы, кри­минальности и обеспеченности, брачности и разводимости, мужского и женского суицида.

В ходе исследований, в том числе при реализации проекта «Электрокардиограмма - этничность, конфессиональность, граждан­ственность (ЭКГ) социальных изменений» (автор М.Н. Губогло) была выявлена высокая оценка семьи как очага доверительности в си­стеме индикаторов из 16 номинаций социаль­ного самочувствия как в этническом, так и в региональном аспектах [20, с. 321-366].

В унисон с выводом демографов, этносо- циологи обнаружили влияние традиционных культур, в том числе религиозных идентично­стей, например, среди народов, исповедую­щих ислам, на поддержание высокого уровня рождаемости. Сверяя свои выводы и теорети­ческие конструкты с наблюдениями этногра­фов, этносоциологи видели в неравномерном изменении численности народов явственное влияние и этнического фактора.

Вместе с урбансоциологами этносоциоло- ги фиксировали разные темпы урбанизации, как в части прироста городского населения, так и в темпах привнесения городских стан­дартов жизни в сельскую среду. Выводы о неравномерных темпах динамики числен­ности народов подтверждались показателя­ми в этническом и региональном аспектах. Несколько преувеличенными выглядели эт- носоциологические выкладки относительно влияния естественного прироста и миграци­онных процессов на этнополитическое разви­тие регионов, на композицию отдельных на­родов, на ход национально-государственного строительства в отдельные периоды истории Советского Союза.

В отличие от отечественных профессио­нальных демографов, строящих свои выводы преимущественно на собственных полевых исследованиях, этносоциологи достраивали свои выводы сведениями из трудов европей­ских коллег, за исключением, пожалуй, де­тального анализа изменения численности и соотношения городского и сельского населе­ния среди различных народов. Серьёзное вни­мание уделялось специфике формирования многоэтничного состава российских городов.

Важным направлением в изучении этни­ческих и этнодемографических процессов является изучение динамики численности на­родов. С какой скоростью происходит увели­чение численности народа, т.е. какова разница между рождаемостью и смертностью населе­ния. Этнографов и этносоциологов в демо­графии в данном случае, прежде всего, инте­ресовали этнические отношения: как можно было добиться понимания влияния внешнего фактора в межэтнических отношениях на ди­намику численности.

По материалам переписи населения 1979 года я занимался изучением возраста юношей и девушек на рынке невест, чтобы понять, как окружающая иноэтническая среда влияет на возраст вступления в брак и вместе с тем на продолжительность фертильности женщины. Из русских девушек, проживаю­щих в Узбекистане, уже каждая пятая была замужем до 18 лет под влиянием узбекского окружения, где молодые люди, уходящие на службу, рано должны были жениться, чтобы, вернувшись со службы, уже иметь младенца. Итак, в Узбекистане 20% девушек русской на­циональности к 18 годам были замужем. Это сухие цифры, но из них, оказалось, можно извлечь много информации. Среди русских девушек этого же возраста в России, в субъ­ектах Российской Федерации, замужем бы­ли уже только около 10%. То есть на них не влиял исламский, среднеазиатский, узбекский фактор, где надо было раньше создавать свою семью, заводить ребенка и т.д. А вот в респу­бликах Прибалтики, где девушка должна бы­ла сначала получить среднее и даже высшее образование, (в соответствии с европейскими нормами сконструировать себя), получить профессию - только 3-4%. Пожалуй, это на­глядный пример того, как межэтнические от­ношения проявлялись, в зависимости от этни­ческой среды.

Другой интересный пример - личность са­мого Ю.В. Арутюняна. Поскольку он состоял в межэтническом браке, то выдвинул гипоте­зу, что межэтнические браки являются более устойчивыми, чем внутриэтнические. И он гипотетически интерпретировал это тем, что для создания брака между людьми различной национальности необходимы тщательная, продуманная и проверенная проверка чувств и отношений, узнавание характера супруга и т.д. Хотя статистически проводить такие лон­гитюдные исследования (сопоставлять сме­шанные браки и этнически однородные бра­ки с момента их заключения) было бы очень сложно. Поэтому данная гипотеза не полу­чила особого развития, хотя была связана с очень важной тенденцией. С 1959 по 1979 год удельный вес межэтнических браков вырос с 10% до 17%. И этот факт был очень важным для советской пропаганды, это давало воз­можность говорить, что происходит сближе­ние (не слияние, а именно сближение) наций. Естественно, от этнографов требовалось, что­бы они объяснили, почему произошел такой рост от 10% до 17%; а в некоторых городах (в Тирасполе, например) удельный вес межэт­нических браков составлял 35%. Это я пом­ню очень хорошо, потому что мы специально занимались и Молдавией, и Приднестровьем. Сейчас в Приднестровье проживают русские, украинцы, молдаване примерно в одинаковой пропорции. Поэтому там процент межэтни­ческих браков гораздо выше. Таким образом, ситуация на «рынке невест» зависит от этни­ческого окружения.

Еще один важный фактор, который влиял на динамику роста численности народов - это, конечно, религия. Потому, что народы, исповедующие ислам, давали более высокий процент рождаемости, нежели православные, иудеи или другие. Настолько был высокий процент, что если в целом по Советскому Союзу прирост был 1,2%, то в Узбекистане и Таджикистане - более 3%. То есть, если это помножить на 10 лет, то получаем 30%, если на 20 - то 60% и т.д. Это говорит о том, что узбекское или таджикское население, испове­дующее ислам, могло примерно за 30 лет уве­личить вдвое численность своего населения.

Итак, этнодемографическое направление, как ветвь на древе этносоциологии, представ­ляет собой связь между демографией и этно­логией, в том числе по выявлению того, как среда влияет на динамику численности насе­ления и как численность способствует сохра­нению самобытности. Например, в 1993 г. за­кончился период роста и началось снижение численности по той причине, что впервые за все годы Советской власти численность умер­ших за год превысила численность рожден­ных. На развитие исследований этнодемогра- фических процессов, как особого сегмента этносоциологии, существенное влияние, в частности, оказывает систематический ана­лиз динамики численности русского населе­ния Республики Молдова. Демографические перспективы сохранения русской диаспоры в Молдове И.А. Субботина считает неутеши­тельными, о чем свидетельствует «практи­чески двукратное сокращение численности русского населения за постсоветский период, снижение и так низкого уровня рождаемости, депопуляция, масштабные миграции из стра­ны молодых трудоспособных людей, высокий уровень потенциальной миграции, значи­тельное постарение русского населения» [54, с. 413].

В 1960-1970 годы, наряду с этносоциоло- гией, развивалось еще одно направление - эт- ностатистика. Инициатором этого направле­ния был Владимир Владимирович Пименов. В очередном номере журнала «Вестник ан­тропологии» опубликована статья Галины Александровны Комаровой, рассказывающая о том, как, наряду с этносоциологией разви­вались количественные измерения элементов культуры с этнически выраженными при­знаками. Если у Ю.В. Арутюняна на пер­вом месте объяснение этнических явлений выводилось через социальную структуру, у В.В. Пименова был другой подход - измеря­лась численность лиц, знающих похоронный обряд, родильный обряд, знание националь­ных блюд и т.д. Такой подход был основой для предложенного им компонентного изучения межэтнических отношений. Таким образом, у Ю.В. Арутюняна этническое объяснялось через социальное, у В.В. Пименова - через устойчивость компонентов этноса (социаль­ного, демографического, этноязыкового, эт­нокультурного и т.д.) [38, с. 5-24].

Статья Г.А. Комаровой рассказывает о развитии количественных методов в этно­графии, потому что там анкеты составляются так, чтобы от этнофоров услышать названия блюд, национальной одежды, обуви, обрядов, праздников и т.д.

5. Этнокультурные процессы

Ещё одна ветвь этносоциологического дерева - исследование этнокультурных про­цессов, в значительной мере определяющих не только лицо и имидж культуры народа, но и самобытность и устойчивость традицион­ной и развития профессиональной культуры. Отвлекаясь от бесконечных споров о сотнях существующих в литературе дефиниций куль­туры и критериях их типологизации, этносо- циологи изначально пошли своим оригиналь­ным путём. Как и в сферах этносоциальных, этнополитических и этнодемографических процессов, было предпринято исследование производства, тиражирования, распростране­ния и потребления (читают, слушают, посе­щают, смотрят) культуры. Неуклюжему тер­мину о потреблении культуры до сих пор не найдено сколько-нибудь более удобоваримого определения, хотя и были попытки переиме­новать «потребление культуры» в «получение культурной информации».

Указанный комплексный многокомпонент­ный этносоциологический замер (практиче­ски одна из самобытных теорий советской этносоциологии, охватывающей «знание, по­ведение, отношение») позволил обнаружить и зафиксировать перемещение этнического из сферы материальной в сферу сознания, а на рубеже первого и второго постсоветских десятилетий - из духовной культуры в сферу психологии и политики и далее обратным хо­дом из политики в сферу символизации эле­ментов материальной культуры. Эти тренды соответственно получили название в одних случаях «этнические качели» [17], в других - «этнополитический маятник» [44].

Через этот трехкомпонентный подход к изучению культуры, взаимодействию куль­тур, этносоциологи сделали ряд чрезвычай­но важных открытий. Например, подтверж­дая теорию Ю.В. Арутюняна о неразрывной связи социального и этнического, по своему культурному облику (потреблению культу­ры) трактористы Молдавии оказались гораздо ближе к трактористам Эстонии, чем к своим молдавским поэтам и писателям. То есть со­циальные различия внутри одного этнического образования оказались сильнее в рамках всего Советского Союза, чем этнические. И здесь очень большая заслуга этносоциологии в том, что она сумела на примере ряда проблем пока­зать ведущее значение социального фактора в формировании межэтнических отношений.

Конечно, важную роль играла и идеоло­гия. В советские годы эстонский академик

Юхан Юханович Кахк назвал свою книгу «Черты сходства». Задача интеллектуальной элиты Эстонии состояла, по его мнению, в том, чтобы показать, как происходит сбли­жение эстонской культуры на всех трех на­правлениях (производство, тиражирование и потребление) с культурами в других регионах России. А вот экс-президент Украины Леонид Макарович Кучма в постсоветский период свою книгу претенциозно назвал: «Украина - не Россия». Книга написана с большим коли­чеством двусмысленностей, очень ласково, с любовью к самому себе и к украинскому народу, но лукаво. Его задача - показать ве­ковую зависимость украинцев от русских и перечислить те беды, которые русские яко­бы принесли украинскому народу, задержав его развитие, почему теперь и проводится политика неоукраинизации, связанная, в том числе, с принудительной неоукраинизацией представителей русского народа. Сравнение этих двух книг - советской «Черты сход­ства» эстонца и постсоветской «Украина - не Россия» украинца - показывает разность век­торов в развитии этнических образований. Если культура воспринимается как локомотив или идеологическое обоснование самоопре­деления, то рождаются или книга «Украина - не Россия», или этномобилизационный ло­зунг «Catalonia is not Spain».

Для этносоциологов в изучении культуры было очень важно изучение уровня образова­ния, поскольку в советские времена карьера человека, его культурный уровень, мировоз­зрение, идеология в немалой степени зависе­ли от образования. И надо сказать, что, исходя из уровня образования и квалификации, этно­социологии было довольно легко классифи­цировать нации. Сегодня, в условиях рыноч­ной экономики, уже нет смысла закладывать в оценку уровня социальной структуры эти два ключевых фактора. Уже в первые годы после распада Советского Союза появилась масса торговцев-челночников, которые, не обладая никаким образованием, обеспечивали себя гораздо лучше, чем люди с престижным уров­нем образования и высоким уровнем профес­сиональной квалификации.

Если в 1920-1930-е годы важным показа­телем конкурентоспособности человека было получение образования на русском языке, то после того, как отставшие ранее народы ушли вперед, у них параллельно выросли и претен­зии. И вместе с возрастанием их претензий, естественно, осложнились межэтнические отношения. Благодаря политике корениза- ции 1920-х годов многие народы не только догнали, но и перегнали русских (например, грузины по числу врачей на душу населения к 1970 г. обогнали и русское население, и ев­реев). И естественно, вместе с ростом обра­зования и профессиональной квалификации росли и претензии. Претензии, что только титульное население добирается до вершины карьерного треугольника.

6. Этноязыковые процессы

С самого начала специфика этносоциоло- гических исследований состояла в том, что эти исследования могли быть только коллек­тивными. Опрашивать в массовом порядке многие тысячи людей одному исследователю было бы сложно. Поэтому оригинальность этносоциологии состояла в том, что коллек­тив, созданный в Институте этнографии АН СССР, распределил между собой в общей про­грамме исследования сферы личных профес­сиональных интересов. Сам Ю.В. Арутюнян вместе с Л.В. Остапенко изучал социальную структуру. Демографию продуктивно осва­ивала И.А. Субботина, семью и семейные отношения - М.Г. Панкратова, культуру - С.С. Савоскул, язык и этноязыковые процес­сы - М.Н. Губогло, психологию межэтниче­ских отношений - Л.М. Дробижева. В анкете было 169 вопросов. И каждый из участников зависел от каждого - чтобы чисто, грамотно, компетентно проводился опрос, чтобы не бы­ло искажений, чтобы люди не заполняли ан­кеты «лежа под деревом» и т.д. И по каждо­му из этих направлений у сотрудников были свои вопросы и темы специализированных исследований.

В 1960-1970-х годах в Советском Союзе было несколько направлений, которые зани­мались изучением внешней истории языка - это Институт языкознания АН СССР (его сотрудники во главе с Ю.Д. Дешериевым за­нимались в основном выявлением и состав­лением классификаций в функциональном соотношении между старописьменными, младописьменными и бесписьменными язы­ками). В Ленинграде работал член-корреспон­дент Академии наук Советского Союза В.А. Аврорин. Он первым среди советских языко­ведов предложил проводить широкомасштаб­ные социолингвистические исследования народов Севера. Значит, один центр был в Институте языкознания (Москва), второй - в Петербурге (Ленинграде) и еще один был - в Институте востоковедения. Сектором соци­олингвистики руководил Л.Б. Никольский. Сотрудники этого Института опубликовали ряд коллективных трудов о состоянии язы­ковых ситуаций в странах Северной Африки, Юго-Восточной Европы, на примере стран Латинской Америки, некоторых европейских стран и т.д. И сам корпус идей социолинг­вистики очень хорошо вписывался в общие исследования взаимосвязи языковых, куль­турных и этнических явлений. Сотрудники института этнографии предложили новый подход - изучение взаимосвязи языковых, по­литических и этнических явлений.

Изначально в анкету был заложен триеди­ный блок изучения этноязыковых процессов. С помощью серии взаимодополняющих во­просов фиксировались знание языка, речевое поведение и языковые установки. Т.е., как че­ловек знает языки, как он их реализует в сво­ем речевом поведении и как к ним относится. Особенно актуальным значение этого подхо­да стало при изучении ситуации на Украине и в Молдавии, где был утверждён законода­тельно один единственный государственный язык. Когда социологи спрашивали, как вы относитесь к тому, что на Украине один госу­дарственный язык, а треть населения разго­варивает на русском языке - это как раз бы­ло выяснением не того, что люди знают или употребляют в своем речевом поведении, а того, как они относятся к правовому статусу языка. Через два десятилетия существования суверенной Украины выяснилось, что русско­язычное население многих его регионов от­рицательно относилось к тому, чтобы в уни­тарном государстве был один единственный государственный язык. То же самое было в Молдавии.

В основу использования языка в полити­ческих целях в качестве заложницы была взя­та языковая ситуация. Дело в том, что в совет­ские времена манифестировалась, деклари­ровалась, пропагандировалась проблема вто­рого родного языка. Русский язык, несколько огульно, поскольку им в той или иной мере владели почти все представители нерусской национальности - был поспешно объявлен вторым родным языком нерусских народов. И Первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов проводил раз в два года Всесоюзные парадно-научные конференции в Ташкенте, посвященные воспеванию социальной значи­мости русского языка. На сегодняшний день в России нет такого трибуна, нет такого города, нет такого центра, который мог бы пропаган­дировать, манифестировать достоинства рус­ского языка как языка, наиболее удобного для межэтнического общения в многоэтничном государстве. Тем не менее две последние пе­реписи (2002 и 2010 гг.) показали, что 98% на­селения России владеет русским языком. Что это значит? Это значит, что русский язык для нерусских народов России, стал националь­ным достоянием [20, с. 542-638; 16; 21].

Тем не менее в современном мире русский язык, с одной стороны, это ценность, с помо­щью которой созданы великие произведения, вошедшие в золотой фонд мировой культуры, с другой стороны, это товар, который надо ку­пить, чтобы потом можно было его продавать на рынке в связи с бизнесом, карьерой, туриз­мом и т.д. И когда наши представители неко­торых политических кругов не верят в то, что Крым добровольно, по своему желанию, вы­разил готовность войти в состав России, им отвечает этот языковой фактор. Исследования, которые накануне вхождения Крыма в Россию проводил сотрудник Института этнологии и антропологии РАН Р. Старченко в Крыму, по­казали, что 95-98% крымчан, в том числе и русские, и украинцы, и даже крымские татары владеют русским языком [21]. Это говорит о том, что за прошедшие 20 лет, с тех пор как Крым вошел в состав Украины, языковая си­туация развивалась типологически сходно, параллельно с теми процессами, что имели место в самой России. Поэтому вхождение Крыма в Россию было результатом действия двух факторов: выталкивания из украинской языковой среды и притяжения к российской этноязыковой и культурной среде. Фактором притяжения было сходство языковых ситуа­ций в Крыму и России. Мне хорошо известна ситуация с болгарами в Одессе и с гагаузами в Молдавии. Русскоязычие в каждом регио­не оказывает настолько сильное влияние на повседневную и современную официальную политическую жизнь, что носители русскоя- зычия политических деятелей в Кремле знают лучше, чем у себя в Киеве или Кишинёве.

Уже первое этносоциологическое иссле­дование в 1967 г. показало, что русский язык стал локомотивом, лакмусовой бумажкой в деле возрастающего интереса к родному язы­ку. Вот почему языковая ситуация представ­ляет чрезвычайно важный политический фак­тор, который определяет атмосферу межэтни­ческих отношений. Не случайно я позволил себе назвать «Языковой революцией» карди­нальное изменение вектора языковой ситуа­ции на рубеже 1980-1990-х годов, связанное с приданием статуса государственного языка титульным национальностям бывших союз­ных республик [18, с. 161-477].

7. Этнопсихологические процессы

Предметное поле этносоциологии и её проблематика значительно расширились, благодаря нарастающему валу исследова­ний этнического самосознания в системе этнических идентичностей и возрастающей роли психологического фактора в современ­ных этнополитических процессах. Прогноз этого феномена, сделанный ещё в самом начале ХХ века великим русским этногра­фом, социологом, общественным деятелем М.М. Ковалевским, в том числе в монографии «Этнография и социология» (1904), подтвер­дился и оправдался в полной мере.

«Каков бы ни был характер учреждения, происхождение которого мы изучаем, - писал М.М. Ковалевский, призывая искать объяс­нения изучаемого явления «во всей совокуп­ности условий народной жизни», исходя из того, что «разные стороны быта народного тесно связаны между собой», - идёт ли дело о собственности, о кастах и о сословиях, о вла­сти главы племени или народных вождей, мы постоянно наталкиваемся то на преоблада­ющую, то на второстепенную роль психоло­гического фактора. Таким образом... будущ­ность сравнительной этнографии и услуги, которых социология вправе ждать от неё, за­висят, на мой взгляд, от того, откажется ли она или нет от несчастного стремления сводить все подлежащие её решению задачи к уравне­нию с одним неизвестным, которым является форма производства.» [32].

В советской этнографии точка зрения ве­ликого соотечественника М.М. Ковалевского нашла воплощение в трудах П.И. Кушнера, Ю.В. Бромлея, В.И. Козлова, Л.М. Дроби- жевой. Особой близостью к указанному в начале ХХ века определению психологиче­ского фактора отличалась крылатая форму­ла В.И. Козлова. Он настаивал на важности «этнического (национального) самосознания, представляющего собой как бы субъективную равнодействующую объективных элементов (компонентов) этнической общности». При этом В.И. Козлов принимал во внимание тот факт, что этническое самосознание исполь­зовалось в качестве «основного этнического определителя в переписях и других формах массового статистического учёта населения ряда стран мира» [33, с. 50].

Учитывая значительный вклад, привне­сённый в изучение этнопсихологических и социально-психологических процессов од­ной из родоначальниц этносоциологических исследований Л.М. Дробижевой, заслужи­вающей не одной специальной лекции, мы ограничимся здесь лишь её определением той значимой роли, какую играют неоднократ­но вскрытые ею этническое самосознание и этнопсихологический фактор в процессах этнополитического и социокультурного раз­вития и взаимодействия народов, в том числе в доктринальных программах и идеологемах национальных движений (этнических моби­лизациях) в СССР и России.

«Для этносоциологов важно, - пишет Л.М. Дробижева в одном из первых учебных пособий по этносоциологии для вузов, - как формируется этническое самосознание, ка­кова его структура, каким может быть его содержательное наполнение, интенсивность и регулятивная способность. Ведь этот пси­хологический феномен играет существенную роль в этнической мобилизации, консолида­ции, социальном контроле, стремлении к пар­тнёрству или доминированию и может быть использован как для преуспевания народа, так и для агрессивного национализма» [5, с. 165].

Первый этносоциологический опрос по этнопсихологической анкете, разработанной Л.М. Дробижевой в 1964 г., был проведён экс­педицией кафедры этнографии исторического факультета МГУ, работавшей под нашим ру­ководством в южной Молдавии в знаменитом болгарском селе Твардица и гагаузском селе Бешалма.

В одной из первых анкет для массовых опросов по проектам Института этнографии АН СССР этнопсихологическая проблема­тика охватывала более десятка вопросов и предназначалась для исследования мотивов и стимулов личностного выбора, в том числе по вопросам межнациональной брачности и ценностных ориентаций. Серьёзный вклад в изучение этнического самосознания внесло в формирование нового, гибридного по харак­теру направления, связанного с расширяю­щимся фронтом работ по исследованию иден­тичности [13].

Итак, все перечисленные направления в рамках предметной области этносоциологии рождались в процессе работы над проектом: «Оптимизация социально-культурных усло­вий развития и сближения наций в СССР» (автор и руководитель Ю.В. Арутюнян). Надо уточнить, что речь шла именно о сближении, а не о слиянии наций. Это значит, что этно- социологи никогда не думали о так называ­емом «слиянии наций», об уничтожении на­циональных особенностей и самобытности каждого народа, точно так же не занимались очернением фрагментов истории того или иного народа, как это делалось в работах не­которых радикально конструктивно настроен­ных политологов.

Я бы еще раз советовал в первую очередь прочитать книги на эту тему: «Социальное и национальное. Опыт этносоциологиче- ских исследований» на примере Татарской АССР. Эта книга была написана на матери­але Татарстана. Но перед этой книгой вы­шла не менее важная книга: «Социальная структура сельского населения СССР» Ю.В. Арутюняна. Я даже думаю, что именно она является подлинной предтечей этносо- циологического направления. Именно в этой книге Ю.В. Арутюнян говорил, что суще­ствует два типа национализма - сельский и интеллигентский. Сельский национализм он объяснял тем, что люди одной национально­сти плохо знают историю и культуру другого народа. И это порождает страх. И отсюда ро­ждались негативные установки: не жениться, не дружить, не иметь соседом человека дру­гой национальности. В основе примитивных установок - явления и вещи, в основе кото­рых - незнание. Второй тип национализма, т.н. интеллигентский - это когда часть элиты народа относилась недружественно, негатив­но к представителям другой национальности из-за конкурентной борьбы за продвинутые высокооплачиваемые места на вершине вооб­ражаемого остроугольного треугольника.

Ближайшие перспективы направлений этносоциологии будут связаны с вопросами формирования идеологии и воспитания дове­рия. На очереди исследование ценности спра­ведливости с этнической точки зрения. И по­скольку развал Советского Союза был неспра­ведливым, то все последующие события - Южная Осетия, Абхазия, Приднестровье и т.д. - тоже имеют оттенок несправедливости.

Молдавская ССР в такой же мере, как и Татарская АССР, вправе считаться прароди­ной этносоциологии. Напомню, что вслед за упомянутой индивидуальной монографией Ю.В. Арутюняна, являющейся связующим мостом между сельской социологией и этно­графией, увидели свет две коллективные мо­нографии об этносоциальных и этнополитиче­ских процессах соответственно в Татарстане и в Молдавии, перекинувшие мост между собственно этносоциологией и будущей эт- нополитологией. Только что увидевшие свет издания по этнополитологии в Карелии под руководством воспитанников сектора этносо- циологии Е.И. Клементьева и А.А. Кожанова, поставили точку в серийном издании источ­никовой базы этнополитологических иссле­дований по проекту «Национальные дви­жения в СССР и в постсоветском простран­стве». Всего по данному проекту опублико­вано 130 томов. О масштабности проекта можно судить по книгам, изданным в серии. По ним было защищено несколько кандидат­ских и более десятка докторских диссертаций (В.В. Амелин, С.И. Аккиева, З.В. Анайбан, В.П. Торукало, Г.П. Лежава, Ф.Г. Сафин, Ю.П. Шабаев, А.Н. Аринин, М.Н. Губогло, Т Полякова, И.В. Нам, С.К. Смирнова и др.).

Изучение социальной структуры этниче­ских образований, динамика их численности (этнодемография), производство, тиражиро­вание и потребление культуры (этнокульту- рология), знание, употребление и отношение к языкам (этническая социолингвистика), факторы, тактика и стратегии межэтнических отношений (этнопсихология) - эти направле­ния, составляющие уже классику этносоци- ологии, её стержневые направления, в ходе развития дали дополнительные новые ростки, также рождённые на стыке наук и потому име­ющие междисциплинарный характер. Первые статьи по этнополитологии были рождены на основе этносоциологических рефлексий на вызовы политизирующейся этничности на рубеже 1980-1990-х годов [7].

Океан публикаций, бесчисленные конфе­ренции, серьёзные диссертации и скороспе­лые рефераты, факультативные и обязатель­ные курсы об идентичности могут служить вполне весомым основанием для постановки вопроса об изучении идентичности в стати­ческом и динамическом аспекте в качестве основной программатики и проблематики предметного поля возникающей на глазах Идентологии [11, с. 157-182].

8. Идентология

Проблематика идентичности сегодня име­ет необозримую историографию, особенно в связи с идентификацией идентичности [13], с теоретическими разработками национальной идентичности, с Я-концепциями, с теориями личности и многими другими теоретически­ми дискурсами.

Я исхожу из этносоциологического опыта, считая идентологию законной дочерью этно- социологии. В предметной области этносоци- ологии и в реализованных проектах наибо­лее ярко и убедительно проявил себя подход, предложенный Энтони Смитом более двух десятилетий тому назад в нашумевшей книге «Национальная идентичность».

Коротко говоря, суть его концепции сво­дится к различию двух разновидностей иден­тичности: во-первых, к проблеме индиви­дуального ВЫБОРА человеком или группой своей идентичности, во-вторых, к проблеме ПРИНАДЛЕЖНОСТИ к определённой общ­ности, в т.ч. к этнической, независимо от того, пребывает человек в рамках своей этнической общности или переселяется в иноэтническую среду. Одна из форм идентичности, как видно, лежит в основе конструктивизма, другая теснее связана с традиционным примордиализмом.

Мой этносоциологический по материа­лу доклад «Языковые контакты и элементы этнической идентификации» (на русском и английском языках), представленный на IX Международный конгресс антропологических и этнографических наук (Чикаго, 1973 г.), се­годня считается некоей сейсмографической станцией, которая зафиксировала первые толч­ки грядущего интеллектуального бума в связи с проблематикой идентичности, выдвинувшейся накануне распада СССР на передний план эт­нологии и этносоциологии. Востребованность новой парадигмы и терминологии сорок лет тому назад не сразу была принята отдельными коллегами. Выступая перед поездкой в Чикаго на заседании Учёного Совета Института этно­графии АН СССР, один из них, в частности, решительно оспаривал привнесение в пред­метную область и в этнографический вокабу- ляр понятия «идентичность», считая нецеле­сообразным «засорять русский язык термином иностранного происхождения», и призывал не заменять русское слово «тождественность» ан­глийским словом «идентичность».

Тем не менее парадигма, основы и понятие «идентичность» прочно утвердились в поня­тийно-терминологическом аппарате этнологи­ческого знания. Ещё раз могу сослаться в этом плане на свою монографию «Идентификация идентичности. Этносоциологические очерки» (М., 2003), в которой на конкретном эмпири­ческом материале были рассмотрены природа и сущность проявления, а также взаимосвязи в обыденной жизни гендерной (с. 93-147), се­мейной (148-192), этнической (195-251), ре­лигиозной (252-288), профессионально-тру­довой (291-325), социальной (326-343), «собственнической» (344-396), [Отдельную публикацию см.: Губогло, 2004] региональ­ной (399-466) и гражданской (467-534) иден­тичности (467-534). Целая серия публикаций Л.М. Дробижевой и В.А. Тишкова вместе с трудами их единомышленников стала столбо­вой дорогой по пути к созданию нового науч­ного направления, которое вполне корректно можно назвать идентологией.

Подводя итоги исследованиям по социаль­но-культурной антропологии, В.А. Тишков в заключительной главе «Диалог истории и ан­тропологии» специальное внимание уделил, во-первых, «проблеме идентичности в исто­рии и антропологии», как процессу констру­ирования значимых миров, во-вторых, «кон­струированию реальности через теорию», считая, что «история ХХ в. во многом созда­валась интеллектуалами, причем не только в форме объяснительных описаний происхо­дящего, но и в форме предписаний, что и как надо делать. И в этом смысле мы говорим не просто об ответственности историка, но и об его авторстве в истории, а значит, и о пользе или вреде его действий» [56, с. 507-508].

Посильный вклад в конструирование и конституирование этого направления внесли 12 опубликованных томов «Феномен [иден­тичность - М.Г.] Удмуртии», подготовленных и изданных в 2001-2006 годах при участии депутата Государственной Думы, доктора политических наук С.К. Смирновой, и под­держке научной и административной элиты Удмуртии.

Изучение идентичности в современном гу­манитарном знании, с одной стороны, подво­дит итоги и анализирует уроки, вызванные из­менениями в культуре и менталитете русского и других народов России, с другой - откры­вает новые перспективы для специалистов в расширении предметной области этнологии и антропологии и для их участия в расширении горизонтов гуманитарного знания.

Обсуждение проблематики идентично­сти на рубеже ХХ-ХХ1 веков, в том чис­ле шестикратно на одноименных секциях по программам Конгрессов антропологов и этнографов России (сопредседатели сек­ции: М.А. Жигунова (Омск) и М.Н. Губогло, (Москва), происходило по следующим на­правлениям: личностной и групповой иден­тичности на примере этнической истории разных народов и этнической судьбы предста­вителей различных этнических и этносоци­альных сообществ; проблемно-предметной, ориентированной во времени и простран­стве; причинно-следственной, обусловленной главным образом социальными процессами, этнополитической средой и мотивами ка­рьерного роста. В литературе заметно растет удельный вес проблематики идентичности, связанной с культурным наследием наро­дов. Сказалось, в частности, влияние иници­ированной Президиумом РАН Программы фундаментальных исследований «Историко­культурное наследие и духовные ценности России». Одним из позитивных итогов поли­тизации идентичности в 1990-е годы явилось, как показано в ряде публикаций, смещение общественного интереса, а вместе с тем и объективных факторов от артефактов к мен- тифактам, от так называемых «осязаемых» к «неосязаемым» фактам и факторам [41].

На конгрессах, проводимых раз в два го­да Ассоциацией этнографов и антропологов России, расширяется участие этносоциоло- гов в обсуждении проблем идентичности, что говорит о закреплении и расширении этого нового междисциплинарного направления в системе этнологии и в лоне современного гуманитарного знания. На участие в рабо­те XI Конгресса этнографов и антропологов России 2015 г. поступило свыше 80 заявок. Тематику докладов, выносимых на обсужде­ние в рамках Всероссийских форумов, вполне можно считать коллективной попыткой очер­тить границы новой предметной области - идентологии (подробнее см.: [11, с. 165-188]).

Особый интерес и оживлённое обсуждение вызвали исторические корни возникновения, утверждения и развития идентичности, роль идеологии, власти, культуры, языка, художе­ственной литературы, исторической памяти, религии, нравственных и духовных ценностей в устойчивости и изменяемости этнической, гражданской, региональной, религиозной идентичностей, состояние и функции иден­тичности детей и молодёжи, малочисленных народов и этнических групп, проживающих в полосе этнически смешанных территорий.

Ещё раз напоминаю, что в программах об­щероссийских конгрессов этнологов и антро­пологов проблемы идентичности, занимают одно из ведущих мест. Секция по проблемам идентичности в свое время инициированная М.А. Жигуновой, в работе конгрессов 1997­2011 гг., особенно на конгрессах в Саранске (2007), Оренбурге (2009), Петрозаводске (2011) собирала рекордное число участников по сравнению с остальными 30-40 секциями, посвящёнными актуальной проблематике в рамках программ этих конгрессов. Как удач­но заметил один из участников конгресса в Петрозаводске, секция по идентичности - это «конгресс в конгрессе».

Важную роль в выявлении и актуализации этнического самосознания и идентичности в зигзагах этнических историй народов сыграли труды этносоциологов, этнографов и истори­ков. Их публикации способствовали прочте­нию прежних, полузабытых страниц этниче­ской истории народов, порождали стремление понять истоки, судьбу и будущее своих куль­тур, языков, стратегий повседневной жизни.

Изучение идентичности в современном гуманитарном знании, особенно в этносоци- ологии, с одной стороны, подводит итоги и анализирует уроки, вызванные изменениями в культуре и менталитете русского и других народов России, с другой - открывает новые перспективы для специалистов в расширении предметной области этнологии и антрополо­гии и для их участия в расширении горизон­тов гуманитарного знания. Обновление про­грамматики и проблематики идентичности, начатое более двух десятилетий тому назад, раскрывается, в частности, в сборнике статей и материалов, изданном к 70-летию академи­ка В.А. Тишкова [58].

Между тем состояние и содержание иден­тичности напоминает хорошо разветвленную крону и корни дерева. Вполне естественно, что широко разветвленная крона (осознанная идентичность) подпитывается глубоко зале­гающими могучими историческими корнями. Живая кросспоколенная связь передаёт пита­ние листьям от корня и вместе с тем обеспе­чивает питание от листьев корням. Между тем широкий фронт исследований, развернутый в области идентичности, приобретения этниче­ской истории, вселяет надежду, что наряду с общим расширением кругозора исследовате­лей и обогащением предметной области науки, с повышением уровня технологических и про­цедурных средств однобокие, однолинейные теории происхождения по принципу «или-и- ли» будут постепенно изживать себя.

Итак, панорамное видение предметной области этносоциологии не только с «высоты птичьего полета», но и «из мышиной норы» убеждает в том, что этносоциологии, пожа­луй, более адекватно, чем другим научным направлениям, видны перспективы иссле­дований условий и факторов по реализации современной национальной политики, ори­ентированной на стабилизацию этнополити­ческой и этнокультурной ситуации в стране и укрепление российской нации. Эта миссия, по сути, изначально была заложена в программе

Ю.В. Арутюняна по проекту «Оптимизация социально-культурных условий развития и сближения наций в СССР» еще на рубеже 1960-1970-х гг. Отзвук ключевого слова «оп­тимизация» обернулся сегодня откликом в духе и в букве Федеральной целевой програм­мы «Укрепление единства российской нации и этнокультурного развития народов России (2014-2020 гг.)». Через более чем четыре деся­тилетия вместе с Л.М. Дробижевой Арутюнян остался верным своему посылу о больших ана­литических возможностях этносоциологии: «В советский период этносоциология, если и не вскрывала все противоречия в этносоциаль­ном пространстве общества, то, во всяком слу­чае, глубже и конкретнее, чем другие научные дисциплины в этой сфере отражала реальные жизненные практики, в которых люди чув­ствовали свою этническую принадлежность» (Арутюнян, Дробижева, 2010, 200). В самом деле, в десятках коллективных и индивиду­альных монографий, а также в сотнях статей читатели и политики могут находить ответы на волнующие вопросы, связанные с реализацией Федеральной целевой программы.

Заключение

Большой и полезный опыт по признанию и самоутверждению этносоциологии был полу­чен в 1990-е годы при реализации в России се­рии проектов с учеными союзных и автономных республик, а также с ведущими учеными США и Нидерландов: Джерри Хаффом, Дэвидом Лейтиным, Тимоти Колтоном, Робертом Осборном, Юджином Хаскей, Сьюзен Лейманн.

Серия этносоциологических исследова­ний межэтнических отношений в 2004 го­ду в двух тюркоязычных (Башкортостан, Татарстан) и в двух финноугроязычных ре­спубликах (Марий-Эл, Удмуртия) нашла отражение в 12 томах серии под названием «Феномен Удмуртии», получивших призна­ние общественности.

Самостоятельные этносоциологические центры существуют в Москве, Новосибирске, Омске, Петрозаводске, Казани, Ижевске, Нальчике, Сыктывкаре и Уфе. Новосибирская школа этносоциологии, например, восходит корнями к грандиозному социолингвистиче­скому исследованию языковой жизни, прове­денному среди 27 коренных народов Сибири и Дальнего Востока в 1965-1968 гг. по инициа­тиве и под руководством члена-корреспонден- та АН СССР В.А. Аврорина и Е.И. Убрятовой. Значительный вклад в развитие новосибир­ской социолингвистически и экономически ориентированной этносоциологии внесли академик РАН А.П. Окладников, члены-кор­респонденты РАН В.И. Бойко и Ю.В. Попков [40, с. 89-93; 47]. Одним из ключевых направ­лений этносоциологических исследований новосибирцев стало изучение реально суще­ствующих этносов и этносоциальных про­цессов с заметным уклоном в сторону эконо­мических и народохозяйственных процессов среди народов Сибири. Лидирующую роль в исследованиях последних двух десятилетий играл Ю.В. Попков [48, с. 9-28].

Состоявшиеся в свое время экономи­ко-этнические исследования под руковод­ством Л.М. Дробижевой и М.Н. Губогло - «Этничность и алмазы» В.В. Коротеевой, «Каспийская нефть и межнациональные отно­шения» М.Ю. Чумалова - не были продолже­ны в силу ряда объективных и субъективных обстоятельств: Первая уехала в США, второй стал известным бизнесменом и телеведущим.

Ведущим научным и организационным центром, осуществляющим этносоциологи- ческие исследования по целому ряду межре­спубликанских и международных проектов, является коллектив Центра по изучению меж­национальных отношений Института социо­логии РАН. Руководитель этого Центра д.и.н. Л.М. Дробижева и покойный ныне член-корре­спондент РАН, советник Президента РАН, за­ведующий группой этносоциологии ИЭА РАН Ю.В. Арутюнян являются общепризнанными лидерами, стоявшими у истоков этносоциоло- гии как нового междисциплинарного научного направления, возникшего в лоне ИЭА РАН.

В Институте этнологии и антропологии РАН в течение 1980-х - 2010-х гг. этносо- циологические исследования осуществляет Центр по изучению межэтнических отно­шений (руководитель - М.Н. Губогло) со­вместно с группой по изучению Поволжья (руководитель А.Д. Коростелёв) и группой этносоциологии (рук. - член-корреспондент РАН Ю.В. Арутюнян). Показателем профес­сиональной зрелости московского коллектива, в частности, может служить сборник статей «Этносоциология и этносоциологи», выпу­щенный в свет Институтом этнологии и антро­пологии РАН в связи с 40-летием этносоциоло- гических исследований в ИЭА РАН и в России [62].

Крупные и влиятельные этносоциологи- ческие центры сложились и получили обще­ственное признание в Татарстане (руково­дитель Центра этносоциологических иссле­дований д.и.н. Р.Н. Мусина), Башкортостане (руководитель Отдела этносоциологии д.и.н. Ф.Г. Сафин), Сыктывкаре (руководитель д.и.н. Ю.П. Шабаев), Нальчике (руководитель д.и.н. С.И. Аккиева). Общественная значимость и вклад в науку научного центра не в численно­сти его сотрудников и рядов приверженцев, не в рекламной шумливости, а в том, в какой сте­пени востребованы плоды его деятельности.

Показателем зрелости Казанского центра этносоциологических исследований, рабо­тающего под руководством Р.Н. Мусиной, и научного потенциала российской этносоцио- логии в первом десятилетии XXI в. могут, к примеру, служить доклады этносоциологов, изданные в Материалах Международной на­учной конференции, проведённой в Казани 26-28 июня 2008 г. [61].

Литература

1. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М. Этно­социология: пройденные и новые горизонты. viperson.ru/201307/663267.pdf.

2. Арутюнян Ю.В. Конкретно-социологиче­ское исследование национальных отношений // Вопросы философии. 1969. № 12. С. 37-45 .

3. Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения СССР. М.: Мысль, 1971. 374 с.

4. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М. Предмет этнической социологии // Арутюнян Ю.В. и др. Этносоциология. М., 1998. С. 8-26.

5. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоко- лов А.А. Этносоциология. Учебное пособие для вузов. М., 1998. 271 с.

6. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М. Этносо­циология перед вызовами времени // Вехи рос­сийской социологии. 1950-2000-е годы, СПб., Алетейя, 2010. С. 195-211.

7. Бромлей Ю.В., Губогло М.Н. Политиче­ские аспекты этнографических исследований // Коммунист Молдавии. 1986. № 7. С. 67-73.

8. Брук С.И., Губогло М.Н. Развитие и взаи­модействие этнодемографических и этнолинг­вистических процессов в советском обществе // История СССР. 1974. № 4.

9. Вепсы: модели этнической мобилизации. Сборник материалов и документов / Отв. ред. серии М.Н. Губогло; сост. В.Н. Бирин, Е.И. Кле­ментьев (рук.), А.А. Кожанов, З.И. Строгальщи- кова. Петрозаводск, 2007. 336 с.

10. Винер Б.Е., Дивисенко К.С. Российская этносоциология: границы, исследовательские области и исследовательские группирования // Социология науки и технологий. 2015. Т. 6. № 4. С. 177-196.

11. Губогло М.Н. Антропология повседнев­ности. М., 2013. 752 с.

12. Губогло М.Н. В лабиринтах этнической мобилизации // Отечественная история. 2000. № 3. С. 106-124.

13. Губогло М.Н. Идентификация идентично­сти. Этносоциологические очерки. М., 2003. 764 с.

14. Губогло М.Н. Изменение этнодемографи- ческой ситуации в столицах союзных республик (по материалам переписей населения СССР) // Межнациональные отношения в современном мире. Серия А. 1992. № 32.

15. Губогло М.Н. Может ли двуглавый орёл летать с одним крылом? Размышления о зако­нотворчестве в сфере этногосударственных от­ношений. М., 2000. 512 с.

16. Губогло М.Н. Русский язык - националь­ное достояние народов России // Русский язык в странах СНГ и Балтии. М., 2007. С. 48-58.

17. Губогло М.Н. Этнические качели. Пробле­мы смещения специфики из материальной в ду­ховную сферу и обратно // Divirsitatea expersiilor Haditatului Traditional Materiale conferentei internationale. Chisinau, 2007. Р. 275-283.

18. Губогло М.Н. Языки этнической мобили­зации. 1998. 816 с.

19. Губогло М.Н., Смирнова С.К. Феномен Удмуртии. Парадоксы этнополитической транс­формации на исходе века. М., 2001. 496 с.

20. Губогло М.Н., Смирнова С.К. Феномен Удмуртии. Том 9. Траектории деинфантилиза- ции. Из опыта этнорегиональных исследований. М., 2006, 720 с.

21. Губогло М.Н., Старченко Р.А. Языковая жизнь и региональная идентичность крымчан - оплот антиукраинизации (Из опыта этносоци- ологических исследований в Крыму 2013). М., 2014, 63 с.

22. Денисова Г.С., Радовела М.Р. Этносоцио­логия. Ростов-н/Д, 2000.

23. Дробижева Л.М. Этносоциологическое изучение современности // Расы и народы. № 6.

1976. С. 64-73.

24. Дугин А.Г Этносоциология. М., 2011. 639 с.

25. Евтух В.Б. Этносоциология: Объек­тно-предметное поле и перспективы исследова­ний // Социология: теория, методы, маркетинг. 2007. № 2. С. 5-16.

26. Ингерманландские финны: модели этни­ческой мобилизации. Сборник материалов и до­кументов / Отв. ред. серии М.Н. Губогло; сост.: В.Н. Бирин, Е.И. Клементьев (рук.), А.А. Кожа­нов, З.И. Строгальщикова. Петрозаводск, 2006. 258 с.

27. Казиев С. Советская национальная по­литика и проблемы доверия в межэтнических отношениях в Казахстане (1917-1991 гг.). Пе­тропавловск, 2015. 380 с.

28. Казьмина О.Е., Пучков П.И. Основы этно- демографии. Учеб. пособие. М., 1994. 253с.

29. Карелы: модели языковой мобилизации. Сборник материалов и документов / Отв. ред. се­рии М.Н. Губогло; сост. В.Н. Бирин, Е.И. Клемен­тьев, А.А. Кожанов. Петрозаводск, 2005. 281 с.

30. Клементьев Е.И. Языковые процессы в Карелии на примере карелов, вепсов, финнов. Сборник статей. Петрозаводск, 2013. 195 с.

31. Клементьев Е.И. Этносоциология в Каре­лии. Петрозаводск, 2015. 208 с.

32. Ковалевский М.М. Этнография и социо­логия М., 1904.

33. Козлов В.И. Динамика численности на­родов. Методология исследования и основные факторы. М., 1969. 407 с.

34. Козлов В.И. Этническая демография М.,

1977.

35. Козлов В.И. Национальности в СССР. Эт- нодемографический обзор. М., 1982.

36. Комарова ГА. Антропология академиче­ской жизни: междисциплинарные исследования. Т. 2. М., 2009. 333с.

37. Комарова Г.А. Этнография детства: меж­дисциплинарные исследования. М.: ИЭА РАН, 2014. 160 с.

38. Комарова Г.А. Статистико-этнографиче­ские исследования в Урало-Поволжье // Вестник антропологии. 2015. №3 (31). С. 5-24.

39. Коротеева В.В. Экономические интересы и национализм. М.: Издательство РГГУ, 2000. С. 250.

40. Костюк В.Г. Новосибирская школа этно­социологии // СоцИс. 2009. № 3. 89-93.

41. Курсом развивающейся Молдовы. Т. 6. М., 2009.

42. Ламажаа Ч.К. Тувинская этничность и со­циум в этносоциологических и антропологиче­ских исследованиях // Новые исследования Ту­вы. 2016. № 2, http://шt/tuva.asia/article/wiev/93.

43. Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939. М., 2011. 855 с.

44. Паин Э.А. Этнополитический маятник. Динамика и механизмы этнополитических про­цессов в постсоветской России. М., 2004. 328 с.

45. Перепелкин А.С., Соколовский С.В. Эт- носоциология. Новосибирск, 1995.

46. Пименов В.В. Моя профессия - этнограф. М., 2015. 320 с.

47. Попков Ю.В., Тюгашев Е.А. Предмет этносоциологии: опыт концептуализации // Со­цИс. 2009. № 3. С. 93-101.

48. Попков Ю.В. Этносоциальные процессы в Сибири: актуальные вопросы теории и прак­тики // Новые исследования Тувы., 2016. № 2. С. 9-28.

49. Порудоминский В. Даль. М.: Молодая гвардия, 1971. 384с.

50. Смирнова С.К. Феномен Удмуртии. Этно­политическое развитие в контексте постсовет­ских трансформаций. М., 2002. 560 с.

51. Социально-культурный облик советских наций (по материалам этносоциологических исследований) (авт. Программы и руководитель исследования Ю.В. Арутюнян). М., 1986. 453 с.

52. Социология в России: научный потенциал в процессе интеграции полиэтнического обще­ства / Отв. ред. Р.Н. Мусина. Казань, 2009. 388 с.

53. Староверов В.И. История и теория социо­логического анализа российской агросферы. М.: ИЭА РАН, 2009. 436 с.

54. Субботина И.А. «Шагреневая кожа» Рус­ского мира Молдавии (этнодемографический аспект) // Феномен идентичности в современ­ном гуманитарном знании. К 70-летию академи­ка В.А. Тишкова / Сост. М.Н. Губогло, Н.А. Ду­бова. М.: Наука, 2011. С. 403- 413.

55. Танунц С.А. Этносоциология. М., 1999.

56. Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследо­вания по социально-культурной антропологии. М., 2003. 544 с.

57. Тишков В.А. Российский народ. История и смысл национального самосознания. М., 2013. 649 с.

58. Феномен идентичности в современном гуманитарном знании. К 70-летию академика В.А. Тишкова / Сост. М.Н. Губогло, Н.А. Дубо­ва. М., 2011. 670 с.

59. Хакимов Р. Историческая этнология: па­радигма и инструментарий. Казань, 2012. 440 с.

60. Чумалов М.Ю. Каспийская нефть и межна­циональные отношения. М.: ЦИМО, 2000, 560 с.

61. Этносоциология в России: научный по­тенциал в процессе интеграции полиэтниче­ского общества / Отв.ред. Р.Н. Мусина. Казань, 2009. 388с.

62. Этносоциология и этносоциологи. Исследо­вания, поиски, воспоминания / Сост. Н.А. Дубова, Л.В. Остапенко, И.А. Субботина. М., 2008. 360 с.

63. Ядов В.А. Социология в СССР. М., 1998.

64. Fishman J.A. Who speaks what language to whom and when? // Linguistique. 1965. № 2. Р. 67-88.

65. Fishman J.A. Ethnicity in Minority Sociolinguistic Perspective. Clevedon, Philadelphia, 1989. 717 p.

66. Horowitz D.L. Ethnic Groups in Conflict. Berkeley, 1985.

67. Rothschild J. Ethnopolitics: a Conceptual Framework. New York, Columbia University Press, 1981. 290 p.

68. Карельское национальное движение. Часть 1. От съезда к съезду. Петрозаводск, 2009. 247 с.

69. Карельское национальное движение. Часть 2. Умеренное крыло. Петрозаводск, 2012. 249 с.