И.В. Кецховели Традиционная культура Кавказа и вопросы социокультурной идентичност

В странах кавказского региона решение проблем трансформации (переход от «соци­ализма» к капитализму) во многом опреде­ляется адаптацией традиционной культуры к современной, внедрением новых информа­ционных технологий в управление и социо­культурную жизнь общества.

в. в Грузии, в частности, в Тифлисской губер­нии, национальных меньшинствах разного вероисповедания.

Согласно источникам, в городах Грузии селились люди разных национальностей, раз­ных социальных слоев и разных географиче­ских мест «исхода». В 1899 году в «Моамбе» Ал. Кипшидзе (А. Пронели) писал: «Многие поля и территории были пустыми, почти не видно пахарей, и поэтому новое правитель­ство с легкостью давало разрешение всем, кто изъявлял желание поселиться. Сперва посе­лились армяне, после немцы, греки, русские отступники, православные русские, демоби­лизованные солдаты, осетины и т.д. Они рас­селялись в городах (Тифлисе, Гори, Сигнахи, Сурами, Цхинвали)». Особо касаясь пере­селения и адаптации пришлых русских, он отмечал, что их переезд был связан с оконча­нием военной службы, второй путь - это был приход русских отступников от православия в начале XIX века.

В Тифлисской губернии числилось 32 рус­ских селения; в частности, в Тифлисском уез­де их было 12. Переселенцы успешно справ­лялись в Грузии со сложнейшими психологи­ческими, хозяйственными и экологическими трудностями, выжили физически и окрепли экономически. Тогда переселилось 4097 душ (495 семей), сознательно сделав свой выбор, что свидетельствует об их психологической готовности преодолеть любые трудности и бедствия во имя веры. Всё это помогло им адаптироваться к новой среде и «чужим» эт­носам. Духоборы уже к началу 50-х годов XIX века самостоятельно распоряжались своей экономикой.

Что касается греков, то большая их часть прибыла в Закавказье в 1828-1829 годах, после русско-турецкой войны. В Грузию в 1830 году приехало 1025 семейств, которые обосновались в Цалка. В Тифлисе проживало 388 душ. С начала XX века, по данным пере­писи, их число постоянно росло: в 1809 го­ду их было 15 душ, в 1864 году около 119, в 1976 г. - 417, в 1879 г. - 1238, в 1922 г. - 1257, в 1926 г. - 1402, в 1930 г. - 1411, в 1939 г. - 3207.

Курды появились в Грузии и, в частности, в Тифлисе, в первом десятилетии XIX века, в 1853-1856 годах. Упоминается, что извест­ная часть курдов проживала в Тифлисской и Кутаисской губерниях.

В переписи 1922 г. курды в Тбилиси не упоминались, так как они там еще не утвер­дились как единая общность. Видимо, в гра­фу «национальность» ими были занесены разные самоназвания. В 1926 году в переписи

их уже упоминают как курдов. Было зафикси­ровано 458 кудров, 2044 езида. По переписи 1929 года насчитывалось уже 614 курдов, а езидов - 1565. В переписи 1939 года курды и езиды были занесены в одну графу, и их об­щее число достигало 4511 душ.

Курды и езиды на протяжении всей исто­рии проживания (в частности, в г. Тбилиси) сохраняли свои обычаи и семейные традиции, в том числе справляли свадьбы и похороны по ритуалам, свойственным их этнической куль­туре.

В качестве примера можно привести и азербайджанцев, которые, живя в средних городах Грузии и окрестностях, в основном вдоль рек и каналов, успешно вели и ведут хозяйственную и культурную жизнь, интегри­руясь в местную среду и контактируя с мест­ным населением, но при этом сохраняя свои традиции и культуру. Так, азербайджанцы соблюдают все религиозные мусульманские праздники, в том числе ураза байрам (три­дцатидневный пост), курбан байрам, новруз байрам, мовлуд и др. Отмечание ритуальных праздников, бракосочетаний с обязательным приданным для невесты и т.д. считается де­лом чести семьи. Соблюдается также церемо­ниал похорон, ведущий свою историю с древ­них времен. Азербайджанцы верны обычаю гостеприимства, готовят для гостей традици­онные блюда, причем приготовление пищи тоже связано с особой традицией. Чаепитие выступает не только как употребление напит­ков, за ним традиционно решаются семей­но-бытовые вопросы.

Другие этносы, проживающие в Грузии, - греки, армяне, осетины, курды, ассирийцы, лезгины, кистинцы, русские и т.д., также не­редко традиционны в своей бытовой культу­ре. Соблюдая древние традиции, они никог­да не испытывали какого-либо притеснения со стороны грузинского населения, законов и правительства Грузии; наоборот, всегда имели возможность жить по правилам своих предков.

Одним из основных факторов, помога­ющих живущим в Тбилиси разным этносам сохранять свою самобытность, служила рели­гия. Были ли то евреи, курды, грузины, греки, русские или люди других национальностей, у всех была своя церковь, где они молились, имели возможность утвердить свое душевное и моральное состояние [2, с. 455].

К началу XX века население Тифлиса от­личалось не только сложным национальным составом и многосословностью, но и было чрезвычайно пестро и разнообразно по веро­исповеданию.

Полиэтничное население Грузии всег­да поддерживало тесные связи и контакты с жителями Северного Кавказа, отличающи­мися еще большим разнообразием этносов и культур. И при этом у них имелось немало общего во многих сторонах их образа жизни и поведения, ценностей, взглядов и ориента­ций, в отдельных элементах материальной культуры. Что касается, например, истории развития взаимоотношений и дружбы между чеченцами, ингушами и грузинским народом, то она уходит своими корнями вглубь веков. Подлинными носителями этой дружбы были простые трудовые люди.

Истории известны многочисленные фак­ты совместной борьбы различных народов

Кавказа за свободу и независимость. Во вре­мя нашествия Сасанидов народы Кавказа вместе выступили против общего врага. Для борьбы против персов грузины пригласили на помощь леков и овсов. В конце VI века царь Картли Гурам призвал на помощь додойцев, чтобы совместно выступить против персов. Ожесточенное сопротивление было оказано народами Кавказа наступавшим арабам.

О суровых днях, которые наступили для грузин, армян и других кавказских наро­дов, рассказывает современник событий А. Ластиверцы. В истории Грузии этот период из­вестен под названием «Дидитуркоба» («боль­шое засилье турок»). Однако в конце XI - XII веках, используя междоусобицы, возникшие среди турецкой знати, Давид IV Строитель повел борьбу за освобождение Грузии. В этой свободительной борьбе грузинскому народу оказали помощь армяне, кипчаки, дзурдзуки, осетины и другие народы Кавказа.

Не прекращая освободительной борь­бы против завоевателей, народы Чечни, Ингушетии и Грузии продолжали развивать между собой торгово-экономические и куль­турные связи, а также искали возможности налаживания торговли между северокав­казскими горцами и Грузией. Обмен между ними, как и ранее, осуществлялся продук­тами земледелия, скотоводства и ремеслен­ного производства. В сопредельные районы Грузии с Северного Кавказа (в частности, из Чечни и Ингушетии) вывозились кавказское оружие, ювелирные изделия, бурки, войлоки, паласы, хлеб и др. Из Грузии на Северный Кавказ поступали шелк-сырец, ткани, посуда, украшения, орудия труда, продукты питания. Горцы Северного Кавказа нуждались во мно­гих товарах, и жители Дарьяльского ущелья зачастую выступали в качестве посредников, оказывая грузинским торговцам всяческую помощь.

Близкое соседство и развивающиеся связи между грузинами и чеченцами способство­вали заимствованию ими друг от друга тру­довых навыков и орудий труда. Было много общего в создании искусственных земельных участков - террас, а также в ведении ското­водческого хозяйства. Так, чеченцы и ингу­ши заимствовали грузинский плуг «гутани» (чеченское - гуота). Грузинское горное па­хотное орудие очень схоже с орудиями жи­телей Чечни, Ингушетии, Северной Осетии, Карачая и т.д. Много схожего обнаруживает­ся и в материальной культуре грузин-горцев, чеченцев, осетин и др.

Природно-географическая среда Кавказа обусловила развитие особенностей хозяй­ственной, духовной и культурной жизни че­ловека, что привело к формированию мест­ных этносов со схожими обычаями, пра­вовыми установками, чертами характера. Последующая этноидентификация способ­ствовала развитию собственных культур, со­хранивших в то же время сходство с культу­рами своих непосредственных соседей, о чем свидетельствуют сюжеты мифов и легенд, сказок народов Кавказа, их герои-персонажи. Разве не говорит о культурном диалоге его народов спор адыгов, балкаро-карачаевцев, абхазов, осетин, вайнахов и др. о том, ко­му из них принадлежит нартский эпос, род­ственный грузинскому Амирани: освоение металла, выращивание уникальных злаков, отгонное скотоводство, развитие различных ремесел, богатые традиции семейных взаимо­отношений и культура и т.д.

Сосуществование старых традиционных и современных форм быта и культуры народов - создателей кавказской аграрной цивилизации выделяло «единый кавказский культурный мир» из традиционных обществ, представ­леных в других регионах, вышеуказанным стройным и последовательным развитием хозяйства, материальной и духовной культу­ры, социальных взаимоотношений, наличием элементов античной и эллинистической эпох. Благодаря органическому совмещению тради­ционных и высококультурных цивилизован­ных форм Кавказу отводилась особая роль в объяснении и изучении закономерностей раз­вития истории человечества. Расположенный между Черным и Каспийским морями, он де­лится на три основные хозяйственно-культур­ные зоны: северо-западную, центральную и северо-восточную.

Центральный Кавказ охватывает Чечню, Ингушетию, Осетию, Балкарию, Тушетию, Хевсуретию и т.д. Перечисленные области входят в одну природно-географическую зону, т.е. в данном случае Цетральный Кавказ рас­сматривается как чисто географическое поня­тие, подразумевающее входящую в него тер­риторию, охваченную определенными геогра­фическими границами. С этой точки зрения, в Центральный Кавказ, несомненно, входят Кабарда и лежащие по другую сторону хребта смежные грузинские территории. Однако куль­турно-бытовые особенности этого региона бо­лее локализованы и не охватывают полностью весь географический ареал. Так, Кабарда, не­смотря на ее территориальную принадлеж­ность к Центральному Кавказу, является носи­телем традиций западно-кавказской бытовой культуры. Таким образом, Центральный Кавказ как географическая область и Центральный Кавказ как культурно-бытовая категория не есть идентичные понятия.

Хозяйство населения ущелий Централь­ного Кавказа относится к горному типу, ко­торый характеризуется симбиозом скотовод­ства и земледелия. Соотношение этих взаи­мообусловливающих отраслей выражается в ведущей роли скотоводства и интенсивной форме полеводства. Это - одна хозяйствен­но-культурная единица, в которую включены этносы, говорящие на разных языках, име­ющие различное этническое самосозние и психический склад, исповедующие разные религии. Но схожие естественно-географи­ческие условия, сравнительно одинаковый уровень социального развития, многовековые культурно-исторические взаимоотношения способствовали становлению здесь общих черт хозяйственного быта, охватывающего весь Центральный Кавказ. Однако, несмотря на отмеченную общность, каждый регион проявляется локальными своеобразными чер­тами, что в совокупности создает цельность культуры Центрального Кавказа. Вместе с тем традиционное общество характеризует­ся комплексом признаков: отношением этих обществ ко времени, к пространству и к бы­тию. Например, закон чести в кавказском обществе - это наивысший закон, о чем сви­детельствует вся история культуры местных народов. В иерархии ценностей здесь честь превыше всего, даже самой жизни!

Отдельную область, с точки зрения куль­турно-бытовых особенностей, представляет

Северо-Западный Кавказ. Этот исторический регион охватывает территории, населенные в основном народами адыго-абхазского про­исхождения и карачаевцами. Она достаточно четко граничит как с центрально-кавказской, так и с дагестанской системами. Разница меж­ду ними проявляется и в этнической культуре, что вполне логично, так как элементы этниче­ской культуры в определенной степени носят отпечаток природно-географических усло­вий, что, прежде всего, выявляется в формах хозяйства. Однако это не исключает взаимов­лияния культур.

Общее историческое прошлое кавказских народов играло определенную роль в при­нятии различных политических решений: так, например, картлийские цари Парнаваз и Саурмаг на рубеже ГУ-Ш вв. до н.э., как об этом рассказывает «Картлисцховреба», рассе­лили по всей горной части Грузии «дзурдзу- нов» (вайнахов) от Дидоети до Сванетии, что было, безусловно, взаимовыгодно. Ведь гор­ные перевалы Большого Кавкаказского хреб­та следовало защищать как с южной, так и с северной сторон, с чем родственные друг дру­гу горцы хорошо справлялись. Формирование единства и, тем самым, могущества народов Кавказа, авторитет которых вырос как на Ближнем Востоке, так и в северных странах, приходится на XII - начало XIII веков.

Нашествие татаро-монголов на Кавказ (ХШ-Х!У вв.), падение Византийской импе­рии (1453 г.) и возникновение Османской им­перии несколько ослабили взаимоотношения народов Кавказа. Наступили времена, когда Грузия, Кавказ рассматривались только в кон­тексте интересов Турции, Ирана и России.

Однако, несмотря на все это, в период средневековья кавказским народам удалось уберечь свойственную каждому традицион­ную культуру, сохранить контакты и не допу­стить полного разрыва. Хотя под воздействи­ем внешних сил и факторов на Кавказе про­изошла социальная катастрофа - разрушение той социокультурной системы, которая сло­жилась здесь исторически и была гармонично адаптирована к условиям естественной среды обитания. Эта социальная деструкция не мог­ла не сказаться на самосознании местных на­родов. И Тем не менее они по-прежнему про­должали осознавать себя через свою былую социокультурную общность.

В советское время на Кавказе не ощуща­лось той социальной стабильности, которая была присуща советскому обществу в целом. Именно это взаимодействие не всегда ло­яльных друг к другу внутренних и внешних факторов во многом объясняет, в частности, действительные истоки конфликтогенности на Кавказе. Нельзя не заметить, что в много­вековой истории народов кавказского сооб­щества трудно найти аналогии современным этнополитическим конфликтам. Те социаль­ные коллизии, которые имели место в исто­рии Кавказа, не носили этнополитического характера, не возникали на основе этнотер- риториальных притязаний и не преследова­ли цели подчинения одного народа другому. И вообще кавказской культуре чуждо верти­кальное взаимоотношение составляющих ее народов. Для них более характерным явля­ется горизонтальное взаимоотношение. Это важно подчеркнуть, поскольку за последние столетия была произведена полная рекон­струкция социального устройства кавказско­го сообщества - перевод его в другое социо­культурное измерение по модели техногенной цивилизации.

Сегодня безусловным императивом стано­вится осознание этнонациональной культуры не как переламываемого эволюцией побочно­го фона, а как важнейшего источника творче­ской энергии людей. Сохранение отличитель­ных особенностей национальной культуры, национального образа жизни, национальной системы ценностей является единственно жизнеспособным вектором дальнейшего су­ществования нашей цивилизации. По мнению Хантингтона, если в прошлых веках сущность международных отношений составляло проти­вопоставление династий, империй и идеоло­гий (и это фактически было «внутренним де­лом» Европы), то XXI век стал эпохой сопро­тивления и борьбы мировых цивилизаций [10].

Хантингтон считает, что очагами дестаби­лизации являются те регионы, где проходят границы между цивилизациями. Наглядным примером этого в Европе служат Балканы и Кавказ, где пересекаются западная, славя­но-православная и исламская цивилизации. Следовательно, те страны и народы, которые находятся в этих регионах, сами по себе пред­ставляют «зону риска» [10].

Для разработки мер по ослаблению по­добных рисков важен анализ ценностей, ин­тересов и потребностей контактирующих общностей. Часть исследователей объединяла человеческие потребности и ценности в еди­ный термин: «интересы». Но сегодня принято разъяснение Дж. Бартона, согласно которому «интересы» определяются как стремление к материальному благосостоянию. С этой точ­ки зрения, термин охватывает мотивируемые материальной обеспеченностью профессио­нальные, политические и др. стремления ин­дивида или идентичной группы [9].

Причиной противостояния людей ста­новится осуществление и сохранение ими универсальных потребностей, культурных ценностей и интересов, что проявляется в виде различных требований. Например, ког­да основой конфликта является полемика во­круг ресурсов, то за этим стоит потребность в уже истощенных физических или редких ресурсах. Нарушение баланса между при­годностью, распределением и потреблением ресурсов создает атмосферу отчужденности и, как следствие, трудностей в социальной организации; создается конфликтная среда. Состояние апатии, появившееся у людей в на­растающей борьбе за выживание, может пере­расти в состояние протеста в том случае, если прирост жизненного уровня, обусловленный научно-техническим прогрессом, инновация­ми и осуществлением разных вспомогатель­ных программ, будет побуждать этих людей к необходимости бороться за удовлетворение своих потребностей.

Грузия, как и другие страны Кавказа, ну­ждается в создании национального производ­ства, формировании рынков сбыта, выработке общих региональных образовательных, куль­турных, экономических проектов и программ, что немыслимо без региональной интеллек­туальной кооперации и производственной специализации. Естественно, все это, наряду с признанием существования кавказской ци­вилизации, послужит экономической и идео­логической базой для мира и сотрудничества на Кавказе.

В последнее время такой подход в Грузии и других республиках нашего региона при­влекает всё больше сторонников. Однако есть и другие мнения. Ссылаясь на кавказо- центризм, некоторые считают, что следует интегрироваться только странам Южного Кавказа (Азербайджан, Армения, Грузия), другие говорят о кавказском культурном пространстве, подразумевая единство гор­цев Грузии и Северного Кавказа, третьи - о единстве южно-кавказских стран с народами республик Северного Кавказа и т.д. Между тем, особую значимость при решении различ­ных проблем, возникающих в межэтнических взаимоотношениях, имеют этнокультурные особенности: язык, нравы и обычаи, этнопси­хология, различные ритуалы религиозного и бытового характера, основные компоненты конфессиональной принадлежности, степень сохранности которых во многом зависит от социально-экономических, политических и культурных условий страны, а также от уров­ня преемственности традиционной системы культуры жизнеобеспечения.

Необыкновенная устойчивость образов, идей и ценностей, идущих из глубин куль­турного наследия и исторической памяти народов, во многом определяет обществен­ную психологию и культуру в современном мире. Мировой социокультурный опыт сви­детельствует о неискоренимости многооб­разия человеческого бытия и глубоком влия­нии этого фактора на самообновление мира. Национальную культуру необходимо рассма­тривать не просто как историческое достоя­ние, но и как сильнейший фактор модерниза­ции нашей цивилизации, существеннейшую стратегию ее развития.

Наличие общих черт и признаков в обра­зе жизни кавказских народов часто объясня­ется факторами этногенетического родства или длительного совместного проживания в границах определенного жизненного про­странства. Такое объяснение основ единства, разумеется, правомерно, но явно недоста­точно, потому что остаются не раскрытыми их социальный смысл, место и роль в жизни общества в целом. Тем не менее такие эмпи­рически наблюдаемые и описываемые общие черты и характеристики кавказских народов сами по себе чрезвычайно важны, поскольку они могут служить косвенным подтвержде­нием существования в регионе единой соци­окультурной идентичности.

Общность исторической судьбы во мно­гом определялась характером и направле­нием социокультурного развития Кавказа и его взаимоотношением с внешним миром. Социально-политическая жизнь кавказских народов в целом однотипна. На протяжении многих столетий народам региона приходи­лось решать такие исторические задачи и со­циальные проблемы, которые, по существу, мало чем отличались друг от друга. Зачастую такие задачи решались совместно, хотя этно- политически Кавказ не был единым. Если мы будем руководствоваться образом культуры как меры гуманизации человека, то диалог не просто будет средством общения культур, он будет составлять сущность культуры или, во всяком случае, будет принадлежать к этой сущности. Что касается взаимоотношения культур, значение диалога будет состоять не только в том, что он сделает возможным об­щение культур, но и в том, что будет свиде­тельствовать об уровне культур.

Сегодня учеными все чаще признается, что традиция это не только и не столько обычаи, обряды, ритуалы, сколько те глубинные пред­ставления, принципы и идеи, которые стоят за ними, как универсальный коммуникативный механизм социума и универсальный процесс хранения и передачи информации. Когда мы анализируем коммуникативную культуру на Кавказе, то имеем в виду, что она длительное время поддерживалась системой специфиче­ских социальных традиций надэтнического и межэтнического характера (аталычество, куначество, побратимство, традиция покро­вительства, дарения и т.д.). Кавказец ассоци­ирует и идентифицирует себя именно с этим общим пространством коммуникативной культуры, в котором и создаются, выстраива­ются нормы, формы и сценарий общения.

Многие кавказские ученые выделяют че­тыре основные системы ценностей и тради­ционной культуры народов Кавказа; 1) ры­царский образ жизни мужчины; 2) гостепри­имство; 3) уважение к старшим; 4) особые семейные отношения. В этнопсихологии кавказцев они сформировались не только под влиянием горских традиций, своеобразия хо­зяйства, на основе исторической памяти, но и в результате интенсивных культурно-эконо­мических добровольных контактов. Вместе с тем культура отражает противоречия, су­ществующие в реальном обществе, однако подлинный культурный процесс всегда выра­жается национально-народными элементами, двигающими историю.

Культурное разнообразие в социаль­но-дифференцированном обществе выра­жается в формировании несовпадающих экономических и культурных интересов у различных групп этнически однородной мас­сы населения: условно говоря, от посетите­лей Куршавеля до владельцев приусадебных огородов и дачных домиков, от собаководов до любителей дворянских родословных, от домработниц до собственников мелких лав­чонок. Однако остается открытым вопрос, способствует ли новый формат культурного многообразия, адаптирующийся к рыночной экономике, внутриэтнической интеграции или, напротив, под влиянием дикой конку­ренции, не обрамленной законами и законо­послушанием, он оказывает расшатывающее воздействие, выталкивая этничность и свя­занные с ней ценности на периферию новоо­бразованных мотивов поведения и интересов человека.

Мировое сообщество медленным, но уверенным шагом продвигается к всеобще­му разотчуждению совокупных социальных отношений, однако современные темпы гло­бализации ни по количественным, ни по ка­чественным социальным показателям не со­ответствуют действительным требованиям времени. Тенденции современной глобализа­ции весьма противоречивы. Несмотря на су­ществование множества международных ор­ганизаций, дивиденды сегодняшней глобали­зации предназначены для ограниченного кру­га людей. Сегодня считается, что глобализм, с одной стороны - положительное явление, а с другой, - он унифицирован, представляя попытку создания единого пространства как в области религии, национальных традиций и ценностей, так и в сфере технического про­гресса и точных наук, которые, конечно, при­емлемы для общечеловеческого достояния. Существующие сегодня на Кавказе открытые и латентные конфликты, на первый взгляд, региональные, в силу определенных причин приняли более глобальный масштаб, что за последние десятилетия стало объектом се­рьезного научного изучения. Однако рассмо­трение вопросов, связанных с этноконфликта- ми, нефтью, религией и т.д. должно быть раз­дельным и при этом использование лишь эт­нографических или исторических методов не позволяет вникнуть в суть проблем. Острота и сложность вопросов требуют использова­ния геополитических подходов и принципов.

На современном этапе социально-куль­турного развития общества выявилось пара­доксальное на первый взгляд явление - не­виданный всплеск этнонациональной само­рефлексии как на уровне индивидов, так и в массовом сознании. Глобальные миграции во всемирном масштабе, интеграция и унифика­ция-универсализация бытовых и культурных элементов, беспрепятственная связь между любым уголком земного шара, будь это по­средством транспорта или электронно-ком­пьютерной системы, должны были бы посте­пенно ослабить, а затем свести на нет осозна­ние личностью себя, как члена определенной этнической группы. Но пример Кавказа пока­зывает иное.

Здесь ни одна общность людей, на какой бы почве она ни была создана (будь то об­щественно-формационное, политическое, конфессиональное, классовое или профес­сиональное объединение), не выглядела бы настолько прочной, чтобы стать основой для самоопределения, самоидентификации ин­дивида или группы. Устойчивее всех во вре­мени оказалось чувство принадлежности к тому или иному этносу. Этнос был и остается базовой категорией - объективным явлени­ем истории и современности, реальностью. Этногенетическое родство многих кавказских народов играло определенную роль в форми­ровании социокультурной общности. Кстати, такое родство показывает, что социальная общность населения Кавказа имеет глубокие корни и сообщество народов региона пред­ставляет собой не конгломерат различных эт­носов, скорее всего, определенную историче­ски сложившуюся целостность.

На Кавказе был накоплен уникальный культурно-исторический опыт: на сравни­тельно небольшом географическом простран­стве сконцентрировалось большое количество немногочисленных, различных этносов, кото­рые совместно формировали, интенсивно вза­имодействуя, единое социокультурное про­странство. При этом этносы не смешались, не растворились друг в друге и не образовали новые, более крупные этнические общно­сти, как это происходило в других регионах, особенно в степных и равнинных условиях. Каждый из них сохранил свою идентичность, сохраняя тем самым и этноразнообразие Кавказа. Такие социальные процессы в рам­ках кавказской культуры вряд ли проходили гладко, но не вызывали каких-либо этнополи­тических конфликтов, которыми переполнен современный Кавказ. Численность каждого этноса на протяжении веков поддерживалась на определенном уровне. Этому во многом способствовала сама природа Кавказа, пре­пятствовавшая непомерному численному разрастанию этноса. Здесь допускалось лишь простое воспроизводство населения. И дела­лось это при помощи социальных механизмов (права, обычая, общественного мнения и др.), призванных регулировать демографические процессы.

Четкое функционирование механизмов позволяло каждому этносу поддерживать свое существование (самосохранение), спо­собствовать воспроизводству жизненных ресурсов, которыми располагала среда его обитания, и их сохранению, что весьма важно для кавказской культуры. Своеобразие соци­окультурной общности Кавказа, ее отличие от других мегакультурных генераций просма­тривается на уровне эмпирического наблю­дения. Предметом наблюдения здесь могут быть образ жизни людей - представителей сопоставляемых культур, социальный уклад, уровень организации системы, менталитет, внутрисоциальные взаимоотношения и мно­гое другое. Требует изучения проблема по- тестарных (традиция в политике) отношений на Кавказе на различных этапах его истории. Выявление принципов местной традиции, си­стемы управления (как положительных, так и отрицательных) помогло бы привести в соот­ветствие сильный центр и сильные регионы.

Результатом социальной адаптации, про­исходящей в процессе общественного раз­вития этнических групп Кавказа, являются универсальные общественные институты: куначество (гостеприимство), побратимство, кровомщение, в основе которых лежит прин­цип коллективного самосохранения. К ним можно приравнять традицию почитания стар­ших, так как она распространялась и на пред­ставителей других этнических групп.

Таким образом, использование феномено­логического и синхронного подходов к изуче­нию социокультурных реалий Кавказа приво­дит к выводу о том, что на Кавказе существу­ет особая социальная общность, которая до­статочно четко осознает свою идентичность и отличается от других культурно-цивилизаци­онных мегасистем.

Инновационная динамика, осуществляе­мая спонтанно или стимулируемым образом (в том числе, путем заимствования), ограни­чена тем, что все нововведения проходят свое­образный отбор с точки зрения их согласован­ности или несогласованности с ментальными установками и традиционными ценностями, иногда отторгаются, в зависимости от того, насколько высок инновационный потенциал этнической культуры. Разрушительный ха­рактер процессов неорганической модерниза­ции явно указывает на то, что традиция - это не только запретительный, ограничивающий, стабилизирующий элемент культуры, но и основа, катализирующий момент процессов обновления социума. В умении принимать и усваивать инновации и состоит жизнеспособ­ность традиции, и эта способность является одним из индикаторов жизнеспособности этноса.

Для превентивного распознания этносо­циальной специфики и этносоциальных по­следствий взаимодействия и общения глоба­лизующегося сообщества и локальных сооб­ществ явно недостаточно умозрительных уси­лий политологов и социальных философов, дистанцированных от объекта исследования. Равным образом, не вполне может нас удов­летворить конкретный, но фрагментарный взгляд психологов, ориентированных на соци­ально-психологическое измерение личности в малых и специфических социальных группах. Для углубленного изучения и решения этно­социальных проблем возрастающей сложно­сти, когда объектом исследования являются не только и не столько феномены сознания, создающего и формирующего социально-и­деологические конструкты «новой нацио­нальной и этносоциальной идентичности», не только поведение и ценностные ориента­ции этномаргинальных групп, но и все еще устойчиво существующие в пространствен­но-временном измерении сложно структури­рованные и интегрированные в целостность этносоциальные общности, требуется мето­дология комплексного этносоциологического познания.

Очевидно, сегодня невозможно сконстру­ировать универсальную шкалу рационально­сти по отношению к межэтническому обще­нию, и поэтому этносоциологам постмодерна уже не обойтись без обращения к смыслам эт­носоциальных практик повседневности, фор­мирующихся и изменяющихся в ценностных ориентациях индивидуального восприятия и поведения.

В заключение отметим, что грузинские ученые на протяжении десятилетий проводи­ли в республиках Закавказья и на Северном Кавказе (в частности, в Ингушетии) науч­ные экспедиции. Были выявлены памятники и поминально-мемориальные надписи кон­ца XVIII века, сделанные древнегрузинским шрифтом «асомтаврули», (руков. экспед. Г. Гамбашидзе), в Дагестане - лапидарные надписи, изыскания Хунзахского плато с пе­ресекающимися дорогами (связывающими с Грузией, Азербайджаном, Чечней, прикаспий­скими районами Дагестана) и т.д. С 1976 года археологические изыскания проводились под руководством Г. Гамзатова, Г. Меликишвили, А. Апакидзе, О. Лорткипанидзе и др. Сис­тематическая и планомерная работа по из­учению грузино-кавказских связей активно проводилась с 1957 года, когда этнографи­ческая экспедиция Института истории и этнографии АН ГССР (рук. Г. С. Читая) на­чала изыскательские работы в Адыгее, а с 1958 года состоялась этнографическая экспе­диция в Кабардино-Балкарскую АССР (рук.

A. И. Робакидзе, Р.Л. Харадзе) [5; 7].

С 1962 года, со дня основания отдела эт­нографии Кавказа в Институте истории, архе­ологи и этнографии АН ГССР, начались по­левые работы в Чечено-Ингушетии (рук. А.И. Робакидзе, Р.Л. Харадзе).

Отдел народов Кавказа Института исто­рии, этнографии и археологии (впослед­ствии Институт истории и этнологии им. И. Джавахишвили) Академии наук Грузии по­следовательно вел научно-экспедиционную работу, проводя множество экспедиций на Северном Кавказе под руководством извест­ного ученого, член-корр. АН. А. Робакидзе при участии сотрудников вышеуказанно­го отдела: Л. Меликишвили, Г. Чиковани, М. Кантария, А. Калдани, Б. Гамкрелидзе, Л. Пашаева, В. Чиковани, Т. Чиковани и др., а также известных ученых В. Итонишвилии,

B. Итонишвили-младшего, труды которых внесли значительную научно-практическую лепту во взаимоотношения этносов и народ­ностей Северного Кавказа; научные материа­лы изложены в двух монографиях и т.д.

Что касается этносоциологии, то мож­но сказать, что, изучая глубинные пласты истории Грузии и стран северного Кавказа, ученые старались акцентировать внимание на наиболее значимых проблемах, которые главным образом были связаны с межлич­ностными, межсословными, межэтнически­ми, межконфессиональными отношениями. Сегодня, когда мы наблюдаем угасающие или разбазариваемые институты соционорматив­ной культуры, ее принципы и правила, мето­дологические и методико-инструментальные возможности этносоциологии представляют­ся особенно востребованными.

В 1970-2000-е годы, несмотря на слож­ный социально-политический период, по ме­ре возможности развивался и созданный при Институте истории, археологии и этнографии (с 1990-х годов Институт истории и этнологии) Академии наук Грузии отдел социологиче­ских исследований, в котором пытались разра­батывать проблемы миграции, вопросы семьи и брака, молодежи и т.д. В те же 1970-е годы особо следует отметить совместные этносо- циологические экспедиции и научные встречи с сотрудниками отдела конкретно-социологи­ческих исследований (рук. Ю.В. Арутюнян) Института этнографии АН СССР, ведущими учеными Л.М. Дробижевой, М.Н. Губогло, Л.В. Остапенко, И.А. Субботиной, В.Н. Шам- шуровым, А.А. Сусоколовым, В.С. Кондрать­евым и др.

К сожалению, за последние два с лишним десятка лет отдел социологических исследо­ваний практически прекратил свое существо­вание. Несмотря на некоторые трудности и неудобства, автор данной статьи по мере воз­можности сотрудничала с «фондом Кавказа» (рук. Г. Гамбашидзе) и «Грузино-Кавказским» институтом научно-исследовательского цен­тра культуры, истории и этнологии (под руко­водством Л. Меликишвили), принимала уча­стие в международных конференциях, дис­куссиях и т.д., пытаясь направить внимание научной общественности на такой важный и интересный объект исследования как Кавказ. Что касается настоящего времени, то хотелось бы надеяться, что временно прерванные до­брососедские отношения с российскими уче­ными в недалеком будущем возобновятся, и давно налаженные научные связи с ближними и дальними соседями будут восстановлены

Литература

1. Бердзенишвили Н.А. История Грузии. Тби­лиси, 1958.

2. Кецховели И. Парадигмы этносоциальной конъюнктуры населения г Тбилиси в первой поло­вине ХХ века // Археология, этнология, фолькло­ристика. Кавказа. Тбилиси, 2002 [на русском яз.].

3. Кецховели И. Глобализм и новые парадиг­мы культуры Кавказа. Махачкала, 2007.

4. Кипшидзе И.Ал. (А. Пронели) Устройство переселенцев в Грузии // Моамбе. 1899. IV. VI.

5. Меликишвили Г. А. К истории древней Гру­зии. Тбилиси, 1969.

6. Робакидзе А.И. Пути развития грузин­ской советской этнографии. Тб. 1983 (на рус­ском яз.).

7. Российский Кавказ / Под ред. В.А. Тишко- ва. М., 2007.

8. Шамиладзе В. Кавказ и внешний мир в свете особенностей кавказской цивилизации (в порядке постановкой вопроса) // Археология, этнология, фольклористика. Кавказа. Тбилиси, 2011 [на русском яз.].

9. Burton J. Conflict: Resolution and Prevention. London: Macmillan Press, 1990.

10. Hantigton S. The Clash of Civilization and Remaking the Wold. New York, 1996.