Концепт культурного кода, очевидно, восходит к идее генома, появился сравнительно недавно и переживает стадию утверждения в научном дискурсе. Отдельные исследователи могут при бегать к другим определениям. К примеру, академик Панченко, описывая сущности, соответствующие понятию культурного кода, говорит о теории русской культурной топики. Значимо, что здесь не возникает разночтений. Адекватный читатель понимает, что в данном случае речь идет о культурном ядре. Проблематика культурного ядра присутствует в наших исследованиях постоянно и задает сквозной исследовательский сюжет. Каждое из конкретных исследований автора, посвященное россиеведческой проблематике, в том или ином аспекте освещает проблему культурного ядра, что позволяет уточнять и расширять представление о культурном коде российской цивилизации. Теоретическое обеспечение рассматриваемого нами понятийного конструкта минимально. Теории, позволяющей систематизировать элементы или признаки, выносимые в качестве характеристик культурного ядра, не разработано. Теоретической модели, описывающей структуру этой сущности, также не предложено. Природа элементов ядра не определена (что это — нормы, ценности, мыслительные процедуры?). Вопрос о том, как ядро воздействует на периферию культуры и задает собою все многообразие феноменов, ожидает своего решения. Поэтому устойчивой традиции описания культурного ядра не сложилось. Как правило, исследователи выделяют некоторые признаки и рядополагают их в перечислительном порядке. Тем не менее понятие «культурного ядра» гносеологически продуктивно. Проблема эта притягивает к себе исследователей не только в силу неистребимой человеческой потребности во всем «дойти до самой сути». Одно из положений теории познания гласит: плохая теория лучше отсутствия всякой теории. Концепт культурного ядра позволяет схватить сложнейшее явление локальной цивилизации, перейти от уровня указания (латиноамериканская, китайская) или определений атрибутивного характера (исламская, протестантско-католическая) к раскрытию качественной определенности объекта исследования, предлагает не громоздкое, обозримое описание значимых характеристик последнего. Авторская концепция культурного ядра российской цивилизации приводится в завершающем разделе. Эта концептуальная модель выступает, с одной стороны, итогом, с другой — отправной точкой дальнейших исследований. Проблема ментальности Проблематика сущностных оснований связана с проблемой субстанции — носителя искомой сущности. Цивилизационная теория фиксирует многомерное пространство «носителей» ка чественной определенности, обеспечивающих сохранение само- тождественности конкретной цивилизации. В этот ряд войдут: предметное тело культуры, система социальных связей, устойчивые нормативно-ценностные структуры, устойчивые жизненные стратегии, язык и т.д. Причем особое место в данном ряду отводится ментальности. Отсюда вырастает проблемное пространство ментальности. Надо сказать, что сложившейся теории ментальности не существует. Проблематика ментальности привлекает многих исследователей и интенсивно разрабатывается на наших глазах. Ментальность интересует нас в аспекте соотношения с цивилизационной спецификой. Наше убеждение состоит в том, что ментальность является базовым носителем сущностных характеристик цивилизации. Именно ментальность задает собою всю безграничную феноменологию конкретной цивилизации. С рождением ментальности рождается цивилизация. В ментальности отпечатываются значимые изменения цивилизационной модели. Наконец, распад ментальности, утратившей способность вписывать человека в мир, объективируется в гибели этой цивилизации. Завершая описание проблемных пространств, выделим проблему соотношения локальной цивилизации и императива модернизации. Теория модернизации широко разрабатывалась во второй половине XX века. Эта теоретическая модель имеет как достоинства, так и недостатки. Мышление в категориях модернизации технологично и фиксируется на универсалистском прочтении стадиального развития человечества. В самом общем смысле с убеждением в неотвратимости перехода если не всего, то большей части человечества от имманентно статичного/экстенсив- ного к имманентно динамичному типу исторического развития можно согласиться. Издержки стадиально-универсалистского мышления связаны с игнорированием проблемы цивилизационной специфики модернизирующегося общества. Вне разработки этого проблемного пространства нет возможности объяснить, почему человечество разделяется на эшелоны модернизации, откуда берется так называемая «отсталость», чем обусловлена последовательность обществ, вступающих в процессы модерни- зационных преобразований. Почему, наконец, страны, вступившие в модернизацию одновременно, но принадлежащие разным локальным цивилизациям, демонстрируют не только различный рисунок процесса, но и существенно отличающиеся результаты. Проблемное пространство, вырастающее из соотнесения глобального процесса модернизации и российской цивилизации, ставит целый ряд вопросов, ожидающих своего решения. Более развернутое, авторское видение этой проблемы представлено в завершающем разделе статьи. Далее перейдем к определению базовых понятий и оговорим трактовки значимых концептов. Естественно начать эту работу с определения культуры. Вообще говоря, определение культуры — сквозная проблема культурологического знания. Многоплановость и комплексность явления рождает убеждение в том, что культура не исчерпывается в каком-либо одном определении. Суть феномена культуры может быть схвачена лишь в нескольких взаимодополняющих определениях, призванных выявить самые значимые срезы явления. Ниже приводятся три определения культуры, которые, с точки зрения автора, составляют необходимый и достаточный набор дефиниций. 1. Культура — самоорганизующаяся система несводимых к биологическим механизмов, позволяющих виду «человекразумный» решать две общебиологические задачи — рост численности и расширение экологической ниши. Первое из представленных определений лежит в русле известного в культурологической теории подхода. Понимание культуры как механизма решения биологических задач внебиологическими методами достаточно традиционно. Данное определение фиксирует базовую телеологию культуры — служить механизмом выживания человека. В этом отношении она вписывается в систему общебиологических механизмов. Здесь же фиксируется и специфика реализации этой генеральной общебиологической задачи. В данном отношении культура выпадает из целостности биологических стратегий. Далее возникает проблема описания природы названных механизмов. «Не сводимость к биологическим» является отрицательной характеристикой и по законам логики не может служить основанием для определения сущности явления. Человек — часть живой природы. В природе живого заложены программы, обеспечивающие воспроизводство, размножение, расселение, эволюционную адаптацию, межвидовую конкуренцию во имя освоения всех возможных пространств и сред обитания. Так, у ближайших к человеку стадных млекопитающих эти программы существуют как на уровне программирования развития организма, так и на уровне программирования поведения (программы выбора брачного партнера, спаривания, выкармли вания потомства, охоты, программы, обеспечивающие зоосоци- альные отношения и т.д.). Первый из этих уровней закреплен в геноме и реализуется по мере роста, развития и старения организма. Второй, по-видимому, также имеет генетическую природу и закреплен в феномене инстинктивного поведения. Инстинктивные программы императивны и в случае активизации (которая задается набором активизирующих программу условий) в общем случае реализуется с необходимостью. В этой исследовательской перспективе культура предстает как совокупность программ. Культура не внедряется в сферу онтогенеза. Развитие организма человека идет в соответствии с природными программами. Что же касается программ человеческого поведения, то здесь культура надстраивается над пакетом программ биологических, частично деформируя последние. Отсюда вырастает следующее определение: 2. Культура — самоорганизующийся пакет над-/вне- биологических программ человеческой деятельности, представленный как в идеальной форме, так и в сумме результатов этой деятельности. Категория «культурная программа» может представляться абстрактной, а сведение культуры к системе программ — обедняющим и сужающим поле культуры. Однако всякий феномен культуры, в какой бы форме (идеальной или материальной) он ни был воплощен, имеет программное измерение, то есть выступает в качестве программы человеческого поведения, ибо предполагает адекватное к себе отношение. Его адекватная актуализация, использование, любое соотнесение с этим феноменом предполагает некоторый алгоритм человеческих действий. В предложенном определении вводится новый термин «программа». Специалисты определяют программу как целостность внутренне взаимосвязанных и предзаданных законов функционирования. Второе определение раскрывает существо «несводимых к биологическим» механизмов. Внебиологические программы человеческой деятельности имеют сложную, по преимуществу негенетическую природу. Относительно человеческой особи они располагаются как в пространстве бессознательного, так и в пространстве осознанного. Мера императивности описываемых программ простирается от максимально жестких, воплощенных в древнейших табу (инцеста, поедания экскрементов, людоедства), до минимально императивных, воплощенных и наиболее общо сформулированных ценностных ориентациях, идеалах, культурных предпочтениях. Скажем несколько слов о телеологии надбиологического уровня программирования. Дело в том, что широта набора программ оказывается значимым и весьма существенным конкурентным преимуществом. При равных биологических характеристиках живое существо, обладающее более детализированным набором программ, специфицированных к разным ситуациям, предлагающих более сложные, а значит, и более эффективные алгоритмы поведения, оказывается в выигрышной ситуации по отношению к конкуренту, располагающему сравнительно более бедным и менее специфицированным набором программ. Между тем объем пакета программ лимитируется объемом памяти. Биологически детерминированные или инстинктивные программы поведения сравнительно элементарны, причем каждая из них требует значительного объема памяти. Другой порок стратегии инстинктивного программирования связан с жесткостью этой системы. Устаревшие (в силу изменения условий)у утратившие смысл, ставшие контрпродуктивными программы нельзя отменить. Они снимаются вместе с физической гибелью их носителей. Культура предлагает неизмеримо более гибкий, быстродействующий и щадящий механизм эволюции пакета надбиологических программ. Создание нового уровня программ, надстраивающегося над программами инстинктивными, несло в себе возможность качественного рывка, которая и была реализована Homo sapiens. В ходе антропо- и культурогенеза было найдено новое решение проблемы программирования, которое позволило снять описанные пороки и выйти на новый уровень программирования поведения. Эта революция дала «человеку разумному» решающее конкурентное преимущество. Специфика культурных программ, относительно программ биологических, состоит в том, что программы кодированы в смыслах, выражаемых в словах и понятиях. Создания некоторого словаря — то есть базы данных, в которой знаки (слова) отнесены к определенным значениям, — ведет к взрывному росту числа программ, кодируемых в заданном объеме памяти. Имеет место резкое уплотнение программного поля. Объем программ, кодируемых в словах, понятиях, категориях несопоставимо шире, нежели при традиционном биологическом способе кодирования. Наконец, кодирование в смыслах порождает феномен мышления, язык и речевую коммуникацию. Традиционный человек обходился и обходится в разговоре че- тырьмя-пятью тысячами слов. Видимо, этот объем словаря соответствует базе, сложившейся за десятки, если не сотни тысяч лет доисторического существования. Из трех-пяти тысяч значений можно составить программы, описывающие континуум традиционного бытия. Усложнение универсума культуры требовало рождения неизмеримо более широкого словарного запаса. Отметим, что объем словаря и объем пакета программ, базирующихся на этом словаре, связаны нелинейно. Рост словаря на порядок увеличивает поле потенциально возможных программ на несколько порядков. Культурные программы чаще всего осознаны, в этом — огромное преимущество культуры. Осознание позволяет оценить исходную ситуацию, процесс реализации программы, результаты ее выполнения. Позволяет осознанно решать вопрос — когда закончить выполнение одной и перейти к другой программе. Рефлекторный уровень не дает такой свободы ни в выборе, ни в оценке. Создание и упразднение программ также ускоряется на порядки. Формирование врожденных программ — дело многих поколений. Их снятие (затухание ненужных) — весьма долгий процесс, как правило, связанный с гибелью носителей и биологическим пресечением передачи дезадаптивной информации. Культура вырабатывает неизмеримо более гибкие и щадящие механизмы эволюции программ поведения. Итак, надбиологические программы человеческого поведения кодируются в смыслах (словах, понятиях, знаках). Это подводит нас к третьему определению: 3. Культура структурируется некоторыми принципами и механизмами смыслообразования и представляет собой систему всеобщих принципов смыслообразования и самих продуктов процесса смыслогенеза. Принципы смыслообразования и результаты этого процесса (идеальные и овеществленные) составляют пространство культуры. Как показывают научные дисциплины гуманитарного цикла, смыслы не являются пассивной, инструментальной сущностью. Пространство смыслов имеет свою онтологию. Смыслы организуются в определенные структуры. Порождение новых смыслов, то есть разворачивание пространства смыслов, происходит в соответствии с непреложными законами развития этого пространства. Сфера человеческой психики формируется и развивается во взаимодействии психического и актуального пространства смыслов. Разворачивание пространства смыслов и взаимодействие смыслов и психики человека задали собой природу человеческой ментальности, культуру и историю. С этими соображениями и связано третье определение культуры. Оно вытекает из принципов смыслогенетической культурологии, разрабатываемой автором совместно с А. А. Пелипенко [Пелипенко, Яковенко 1998]. Это определение указывает на природу пространства, порождающего феномен надбиологического программирования. Теперь необходимо определиться с понятием ментальности. Нам представляется, что понятие ментальности может быть раскрыто, основываясь на заявленной выше теоретической перспективе. Заметим, что авторы, обращающиеся к этой проблеме, не склонны давать определения. Так, мы не находим определения ментальности в культурологической энциклопедии. Авторы словарной статьи ограничиваются рядом описаний ментальности или характеризующих явление суждений: «навыки осознания окружающего мира, мыслительные схемы, образные комплексы, жизненные и практические установки людей» и т.д. [Гуревич, Шульман 1998,25-27]. Причем само это понятие используется исключительно широко. Анализ контекстов словоупотребления и описательных конструкций показывает, что в понятии ментальность концентрируются смыслы, связанные с программированием человека. Речь идет о программировании, понимаемом в самом широком смысле, то есть о структурах, задающих законы и механизмы понимания (интерпретации) данных, полученных через органы чувств. Понятно, что подобного рода когнитивная деятельность реализуется в целостно-нерасчленимом акте понимания/переживания/ оценки. Причем, акт понимания/переживания/оценки не существует изолированно (не носит отвлеченно-академического характера), но служит базовым основанием для решения задачи о выработке адекватной реакции на происходящее. В этом отношении ментальность выступает сферой, задающей поведение человека. В рамках заявленного понимания природы человека и культуры адекватная реакция на происходящее состоит в выборе соответствующей культурной программы. Человеческая активность заполнена актами выбора и реализации (полной или частичной) конкретных культурных программ. Избирая и реализуя целостную программу или ее фрагмент, комбинируя культурные программы, порождая в акте культурного творчества новые программы и реализуя их, человек самоосуществляется в своем бытии,* решая попутно вечные и неизбывные для всего живого задачи самоподдержания, адаптации к изменениям среды, борьбы за расширение экологической ниши. Формируя постоянно и непрестанно сиюминутную реакцию человека на окружающий мир, ментальность структурирует вос производство культуры. Она выступает фактором, задающим сохранение самотождественности цивилизации, оформляет канал ее эволюции, поскольку задает общие ориентиры культурного творчества, параметры и критерии отбора инноваций. Итак, если культура понимается как самоорганизующийся пакет внебиологических программ человеческой деятельности, то ментальность может трактоваться как специфический блок культуры, отвечающий за структурирование этого пакета, решающий задачи выбора и комбинирования конкретных программ в заданных ситуациях, а также содержащий язык программирования, на котором составлены все наличные программы и могут быть написаны программы новые. Этот блок вырабатывается в ходе процессов культурогенеза и относится к области базовых оснований, структурирующих и оформляющих частные программы, а также взаимоувязывающих весь пакет в системное целое. Ментальность не то, что мы думаем, а то, как мы думаем. Она несводима к осознанному — нормам, правилам и вообще к лежащему на поверхности уровню дискурса культуры. Ментальность — метаязык культуры и человеческого сознания. На некотором уровне абстрагирования она соотносима с блоком «вшитых» в компьютер априорных программ и операционными системами (компьютерными оболочками), то есть базовыми языками программирования (DOS, WINDOWS), с использованием которых создаются конкретные программы, пишутся тексты, принимаются управленческие решения. В этой связи уместно вспомнить гипотезу Сепира-Уорфа, в соответствии с которой структура языка задает картину мира, моделируемого в системе данного языка. Завершая изложение проблематики ментальности, отметим соотнесение ментальности и культурного ядра и/или культурного кода. Наше понимание природы этих явлений утверждает производ- ность культурного ядра от характеристики ментальности. Культурное ядро цивилизации или большой культурной традиции — не что иное, как форма социокультурной экспликации природы ментальности. Ментальность объективируется и овеществляется в сумме самопроявлений сообщества носителей данной ментальности. Концепт культурного ядра выявляет системные характеристики бесконечно многообразного универсума человеческого поведения. Внутренняя природа ментальности — теоретическая проблема, ожидающая сзоего разрешения. Некоторые соображения на этот счет существуют. В частности, ментальность связана с типологией стратегий работы с дуальными оппозициями [Пелипенко, Яковенко 1998]. Что же касается проявлений ментальности на экране социокультурной реальности, то здесь ментальность являет себя в концепте культурного ядра. Соответственно, формирование конкретной ментальности объективируется в возникновении большой культурой традиции, которая характеризуется особым культурным ядром. Устойчивая ментальность сопровождает локальную цивилизация на всем протяжении ее истории. А распад ментальности, утратившей способность вписывать человека в мир, маркирует собой гибель данной цивилизации. Вместе с цивилизацией исчезает и присущее ей культурное ядро. В рамках нашего исследования особое значение приобретает категория синкрезиса. Понятие синкрезис описывает исходное состояние культуры и шире социокультурного универсума. Суть этого исходного состояния в нерасчленимой целостности всех его элементов, в слитности социокультурного пространства. Так, в исходном мифоритуальном комплексе взаимопроникают предписания нормативно-ценностого характера (табу, образцы, модели поведения) и механизмы социализации, знания о мире, окружающем первобытного человека (эта сущность называется так-то; она — съедобна/несъедобна, опасна/неопасна, за зимой следует лето и т.д.), знания и предписания технологического характера, космогонические представления, идеи социологического характера. Здесь же обнаруживаются моменты, которые мы отнесли бы к художественной культуре, системе религиозных представлений и т.д. Таким же образом характеризуется система деятельности первобытного человека. Деятельность, которую мы назвали бы прагматически-технологической, пронизана ритуалом и не разделяется ни в сознании субъекта действия, ни в процессе пронизанного ритуалом трудового акта. Досуг переплетается с трудом и ритуалом. Профессии не выделились в самостоятельные сферы. Каждый выступает попеременно, а зачастую и одновременно как охотник, собиратель, ремесленник, руководитель, исполнитель. Социальная сфера в равной мере демонстрировала синкретическую нерасчлененность текучего социального целого. Социальные статусы задавались принадлежностью к возрастной когорте. В общем случае каждый человек проходил всю палитру статусов. То же с социальными ролями. Проживая жизнь, человек проходил все социальные роли, заданные его половой принадлежностью, превращаясь из несмышленого ребенка в хранителя преданий и мудрости. Разумеется, процессы дифференциации и выделения лидеров неизбежны. Без лидеров невозможна координация усилий и интеграция целого, невозможен эффективный самоподдер- живающийся коллектив. Однако в первобытном обществе лидеры не стали институтом. Они выделялись из массы и могли в нее вернуться. Дистанция между лидером и массой не сложилась и не окостенела. Не существовало заметной имущественной дифференциации. Частной собственности, присущей классовому обществу, не было, а личное имущество различалось несущественно, и эти различия не имели каких-либо социальных последствий. Сознание первобытного человека соответствовало синкрези- су всех измерений окружившей его реальности. Оно также было магически нерасчлененным. В этом сознании все было связано со всем. Мир не дробился на фрагменты. Мыслительные процедуры протекали существенно иным образом, нежели это естественно современному человеку. Ответы и решения приходили в инсайт- ном режиме, как озарения после длительного вглядывания в проблемное пространство. Мысль не была подотчетной человеку, процесс мышления не был осознан. Итак, на самом раннем этапе истории человека в силу фрак- тальности и изоморфизма социокультурного универсума структура культуры, взятой в ее духовно-символическом измерении, структура мышления, структура деятельности, структура социальной сферы характеризовались синкретической нерасчле- ненностью и неразрывностью исходного целого [подробнее см.: Пелипенко, Яковенко 1998]. Это состояние может быть названо палеосинкрезисом. Соответственно, историко-культурная эволюция человечества связана с перманентным распадом синкрезиса. Распад синкрезиса выступает как имманентный механизм культурной эволюции. Мифоритуальный комплекс распадается на сферу религиозных представлений, сферу знаний и технологических умений и сферу художественной культуры. Их этих сфер в свою очередь выделятся религия, наука и технология, искусство и народная художественная культура. Произойдет распад нерасчленимого социального целого, выделятся группы и статусы, возникнет профессиональное расслоение общества, сформируются различающиеся образы жизни. Претерпит изменения структура деятельности, процессы дробления и специализации охватят сознание человека, преобразуют структуру мышления и т.д. Процесс дробления исходного синкрезиса сопровождает историческое бытие человека и имеет собственную природу. На ранних этапах истории он идет одним образом, на более поздних — другим. Кроме того, локальные цивилизации задают специфические формы протекания процесса дробления синкрезиса. Так, есть культуры аналитические, в которых дробление синкрезиса идет постоянно и встречает минимальное противодействие. А есть культуры, ориентированные на сохранение синкрезиса, и здесь противостояние дроблению традиционного универсума максимально [подробнее см.: Пелипенко, Яковенко 1998]. Характер и специфика протекания процессов дробления синкрезиса в значительной мере задают собою специфику исторической эволюции общества. Отсюда наш интерес к заявленному проблемному пространству. Качественные характеристики локальной цивилизации, значимые по отношению к процессам дробления синкрезиса, приобретают особое значение в контексте модернизации.