ТРУД И СОБСТВЕННОСТЬ

Глухой августовской ночью советские солдаты сбили замки с ворот и ворвались в дом, в котором я родился. Отца и деда посадили на стулья в центре одной из комнат, а матери приказали собирать вещи в дальнюю дорогу, "на вечное поселение", как было написано в бумаге.

Советская репрессивная система к тому времени обладала изрядным опытом этнических депортаций, применяемых для "решения" как социальных, так и национальных вопросов. С Востока на Запад были переселены корейцы, с Запада на Восток, в остуженные просторы Сибири и в обожженные солнцем степи Казахстана и Средней Азии, ушли эшелоны с немцами Поволжья, крымскими татарами, несколькими народами Северного Кавказа, турками-месхетинцами, а также с представителями других национальных меньшинств. Одними из первых жертвами коллективизации стали зажиточные русские крестьяне и казачество.

Удивительно точный образ был найден Чингизом Айтматовым для художественного воплощения (с высоты птичьего полета) геополитической картины трагического перемещения безвинно наказанных народов. Не случайно не замеченный литературной критикой рефрен: "А поезда в этих краях шли с Востока на Запад и с Запада на Восток" повторяется более десятка раз в романе "И дольше века длится день", ставшем вершиной его литературного творчества.

Такой депортационной политике, с помощью которой государство лишало своих граждан их профессиональных занятий, собственности, советскому режиму было у кого учиться. История знает немало примеров, когда время от времени неприкосновенность собственности подвергалась попранию с помощью или насилия, или так называемых законов.

Согласно законам английского короля Эдуарда Исповедника "евреи и их имущество принадлежали королю", поэтому евреев, находившихся под защитой светских властей, беспощадно обирали ради пополнения королевской казны, ради возмещения расходов баронов, принцев и администрации городов. В 1286 г. в Г ермании было провозглашено, что евреи вместе с их имуществом принадлежат лично

Рудольфу фон Габсбургу, избранному в 1273 г. императором "Священной Римской империи". Более того, после захвата имущества евреев королем они были изгнаны из Англии в 1290 г., а из Франции при схожих обстоятельствах в 1306 г. В 1492 г. евреев лишили имущества и изгнали из Испании, а четырьмя годами позже - из Португалии. В 1502 г. такая же участь постигла мавров в Кастилии.

Перечень подобных примеров можно продолжить. Но в большинстве подобных случаев, как подчеркивает Ричард Пайпс, жертвами были иноземцы, либо межнациональные организации, как правило, носители чужой веры1. В советской депор- тационной практике жертвами были не иноземцы, а свои же народы, веками жившие на своей территории.

До конца 1940-х годов в районах Южной Молдавии местное население отчаянно сопротивлялось коллективизации. Национализированное имущество нескольких десятков тысяч семейств, из числа наиболее "негодных", т.е. богатых крестьян, брошенное в горнило колхозного строя, решительно сняло последние сомнения бедняцкой массы и середняцкой прослойки. Колхозный строй утвердился на древней земле Бессарабии, но я, как и многие мои ровесники, уже никогда больше не увидел принадлежавших деду виноградников, кукурузных полей, лошадей, впряженных в нарядный фаэтон, и череду хозяйственных построек вокруг добротного, из красного кирпича, дома.

Без преувеличения можно сказать, что разрушение идентичности собственника, незаконные массовые депортации в иноэтническую среду, были равнозначны покушению на личность, в том числе на право на жизнь, так как лишение человека его имущества оказывало разрушительное воздействие на его менталитет, на его действия и на его поступки.

Несколько тысяч болгар, гагаузов и молдаван были погружены в товарные вагоны и распылены на территории, растянувшейся на тысячи километров от родных мест - от Уральских гор, Кургана и Тобольска до Алтая и Иркутска. Началась непривычная жизнь в иноэтнической среде, в обезлюдевших домах, запустевших после войны селах России. Однако не прошло и пяти лет, как на моих глазах большинство из спецпереселенцев (так официально именовался наш статус), включившись в производственную жизнь местного, в основном женского, населения, обзавелось новым имуществом. Люди, недавно лишившиеся своей недвижимости, вновь обрели достаток, вновь стали зажиточными и, как тогда, в середине 1950-х годов, говорили, их впору было заново раскулачивать. Но И. Сталина уже не было в живых. В 1958 г., наградив за "трудовые успехи и достижения" грамотами и медалями, в том числе "За освоение целины", спецпереселенцев сняли с учета в спецкомендатурах и разрешили ехать восвояси, без права возвращения им жилья и национализированного имущества, а некоторым, и без права возвращения в места прежнего проживания. Таким образом, адаптационные возможности спецпереселенцев не подтвердили предвидения Уильяма Джеймса, который писал: "В каждом случае (утраты собственности) остается... чувство сокращения нашей личности, частичного нашего превращения в ничто"2.

Быстротечная адаптация спецпереселенцев, состоящих из наиболее трудоспособной и зажиточной части населения, не может быть приписана генетическим свойствам, но она позволяет сформулировать серьезную гипотезу, во-первых, о взаимосвязи двух идентичностей - трудовой (социально-профессиональной) и собственнической (т.е. идентичности собственника), во-вторых, об этих двух формах идентичности как факторах успешной натурализации к суровым условиям в новой иноэтнической среде.

В самом деле, как, не опасаясь быть обвиненным в биологизации социальных явлений, объяснить тот факт, что именно эта часть населения, единожды ограбленная и лишенная финансовых и материальных основ своей собственнической идентичности, не смирилась с бедностью и, засучив рукава, нашла достойный ответ на

вызовы своей трудовой идентичности, и не столько из-под колхозной палки, сколько по собственной инициативе вновь отвела от себя угрозу люмпенизации, угрозу лишиться идентичности работника и собственника.

Приобретательство, накопительство и творчество, как триединая основа формирования и функционирования идентичности собственника, коренятся в инстинкте самосохранения и самоутверждения. При этом психологическое проявление каждого из них представляет как бы надводную часть айсберга, в то время как неодолимую, невидимую, но, пожалуй, более важную подводную часть составляют экономические и социальные факторы.

Может быть, в условиях всеобщей политической несвободы утоление жажды труда и собственности является формой обретения личной свободы? Этот вопрос до сих пор не дает мне покоя. Этим и обусловлено включение в книгу двух следующих ниже глав о профессионально-трудовой и идентичности собственника.