<<
>>

Окказиональная конверсия

Несмотря на то, что конверсия, будучи безаффиксным способом деривации, относится к числу узуальных, она, как нами уже отмечалось, может носить окказиональный характер. Образованные в данном случае слова существуют, как правило, в породившем их контексте, не входят в лексическую систему языка и называются окказионализмами [Земская 2011; Кравцова 2010; Стахеева 2008; Ханпира 1972].
Подобные слова «... обычно бывают индивидуальными новшествами, принадлежащими отдельным лицам, часто писателям. Поэтому окказионализмы разного рода иногда называют индивидуальными (или авторскими), подчёркивая их «необщепризнанность» и отнесённость к известному создателю. При этом окказиональное (или индивидуальное) противопоставляют общенародному, языковому» [Земская 2011: 239]. Окказиональная конверсия связывается с таким понятием, как языковя игра, которая, с точки зрения О.А. Аксёновой, «строится по принципу намеренного использования отклоняющихся от нормы и осознаваемых на фоне системы и нормы явлений» [http://levin.rinet.ru/ABOUT/Aksenova1.html]. Языковая игра реализуется, прежде всего, в свободе, с которой поэт обращается со словом. Следовательно, первым принципом такой игры следует счи- тать свободу, а вторым - «текучесть», процессуальность, ибо в игре очень важен процесс [Пантелеев, Долматова 2013: 62]. Контекст, в котором «свободно» рождается новое слово, оказывает определённое влияние на его семантику. В этой связи Е.В. Падучева справедливо утверждает, что «смысл слова ни в коей мере не исчерпывается его толкованием - словарное толкование может пополняться за счёт смысла входящих в него слов, контекста и ситуации» [Падучева 1999: 10]. В нашем исследовании окказиональные слова, образованные посредством конверсии, рассматриваются в микроконтексте, понимаемом как «минимальное окружение единицы, в котором она, включаясь в общий смысл фрагмента, реализует своё значение плюс дополнительное кодирование в виде ассоциаций, коннотаций и т.д.» [ЛЭС: 238].
В данной интерпретации микроконтекста отражается, как видно, мысль Е.В. Падучевой о его влиянии на- семантику окказионализма. Необходимо отметить, что значение окказионального слова, образованного конверсионным способом, зависит не только от микроконтекста, но и, главным образом, от значения производящей лексемы, ибо в данном случае деривации не участвуют аффиксы. В используемых нами художественных произведениях русских и французских авторов окказионализмы, образованные большей частью в соответствии с рассмотренными выше видами и подвидами узуальной конверсии, представляют собой чаще всего лексемы знаменательных частей речи. Однако окказионализмы, рождённые с помощью конверсии, в общей сложности не очень многочисленны, поскольку неучастие аффиксов в их образовании обусловливает ограничение словотворческих возможностей поэта или писателя. Кроме того, появление / непоявление в тексте окказиональной лексемы непосредственно связано с присутствием / отсутствием у его автора определённой прагматической интенции, требующей создания необычного контекста, влияющего на семантическую структуру деривата. Следует отметить, что в русской художественной литературе окказиональная конверсия распространена в большей степени, чем во французской. Причина этого заключается, очевидно, в том, что более активное употребление окказионализмов, образованных посредством конверсии, русскими авторами позволяет им полнее реализовать прагматический потенциал данного способа дериватологии, являющегося менее продуктивным в русском языке, чем во французском. Самым частотным видом окказиональной конверсии в русских и французских художественных произведениях также является субстантивация, ибо окказиональные существительные, образованные от разных частей речи, позволяют автору не только называть лицо (лица), объект (объекты) материального или идеального мира, но и определённым образом характеризовать его (их) в условиях особого контекста. Так, в стихах русских поэтов оценочнономинативное значение субстантиватов, образованных соответственно от прилагательного, наречия, междометия, актуализируется благодаря микроконтексту, содержащему в ряде случаев сочетающееся с окказионализмом прилагательное, в следующих примерах: «Жалко им тех дурашливых, юных, Что сгубили свою жизнь сгоряча».
[С. Есенин. «Снова пьют здесь, дерутся и плачут...»] «Когда вы стоите на моём пути, Такая живая, такая красивая, Но такая измученная, Говорите всё о печальном, Думаете о смерти...» [А. Блок. «Когда вы стоите на моём пути.»] «Ах, зачем это, откуда это в светлое весело грязных кулачищ замах !» [В. Маяковский. Облако в штанах] «Теперь бы песню ветра И нежное баю - За то, что ты окрепла, За то, что праздник светлый Влила ты в грудь мою». [С. Есенин. «О муза, друг мой гибкий...»] Особый интерес представляют случаи перехода в существительные глаголов в форме прошедшего времени, что не выявляется при анализе узуальной субстантивации: «За окном моим летали две весёлые свистели. Удалые щебетали куст сирени тормошили». [А. Левин. «Разные летали»] Субстантивация выделенных глаголов прошедшего времени объясняется тем, что генетически они восходят к причастиям, вследствие чего они обладают не личными, а родовыми окончаниями. Категория рода является одним из характерных морфологических признаков существительных. Однако рассматриваемые глагольные словоформы, употребляющиеся в функции существительного, имеют форму множественного, а не единственного числа, поэтому их принадлежность к тому или иному роду в данном случае не выражается. На неё лишь указывает форма женского рода количественного числительного «две». Окказиональные существительные образованы от глаголов несовершенного вида, значение которого связывается с процессом определённого действия, а не с его результатом. Вероятно, персонажи цитируемого стихотворения называются по роду их деятельности, передаваемому глаголами «свистеть» и «щебетать». Не менее интересна субстантивация деепричастий, которая также не установлена при исследовании узуальной конверсии. Она отмечается, например, в следующем стихотворении: «Когда Резвяся и Играя танцуют в небе голубом, одна из них подобна снегу, другая - рыжему огню. Резвяся плавная сияет, Играя прыскает огнём...» [А. Левин. «Суд Париса»] При восприятии данного микроконтекста только на слух может возникнуть сомнение в том, что деепричастия употребляются в нём в качестве субстан- тиватов.
Однако его графическое оформление и отсутствие запятых, сопровождающих обычно деепричастия, позволяют понять, что выделенные глагольные словоформы в этом случае выполняют функцию существительного, называя персонажи по выполняемому ими действию. В произведениях французских авторов окказиональный характер суб- стантивата может проявляться в несовпадении его значения с семантикой обладающего идентичным планом выражения узуального субстантивата, зафиксированного в толковом словаре. Приобретение существительным необычного для него значения наблюдается, например, в следующем микроконтексте: «Il faut aussi que tu n ’ailles point Choisir tes mots sans quelque meprise: Rien de plus cher que la chanson grise Ou I’lndecis au Precis se joint». («Тебе также вовсе не нужно Выбирать слова без некоторых ошибок. Нет ничего дороже серой песни, Где неясное соединяется с ясным»). [P. Verlaine. Art poetique] Выделенные субстантиваты «l’indecis» и «le precis», образованные от прилагательных, фиксируются в толковом словаре французского языка соответственно в значении «нерешительный человек» и «очерк, краткий курс» [PLI: 575, 858]. Тем не менее, в данном микроконтексте они приобретают иное значение (соответственно «что-либо неопределённое, неясное» и «что-либо чёткое, ясное»), в результате чего они функционируют здесь в качестве антонимов. Среди окказионализмов обнаружен субстантиват, образованный от глагола, в частности, от формы повелительного наклонения, на основе которой не производятся узуальные существительные. В данном случае окказиональный субстантиват утрачивает функции грамматических категорий и семантику глагола: «- Non, dit Florie. J’ai l ’habitude. Pensez !... Elle s ’interrompit sur ce «pensez !» qui evoquait la longueur de sa carriere... » («— Нет, сказала Флори. Я привыкла. Думайте ! Она запнулась на этом «думайте !», напоминавшем о продолжительности её карьеры») [S.G. Colette. Florie]. В произведениях русской художественной литературы по степени распространённости после субстантиватов следует отметить окказиональные наречия, прежде всего, со значением качественной характеристики действия, большая часть которых образована от существительных в форме творительного падежа. В приведённых ниже микроконтекстах с помощью подобных наречий авторами передаются впечатляющие, неповторимые признаки различных действий: «Сяблонь снегом текут лепестки, Скорбь моя, как огонь, вырастает».
[С. Г ородецкий. Письма с фронта] «Ах, и сам я в чаще звонкой Увидал вчера в тумане: Рыжий месяц жеребёнком Запрягался в наши сани». [С. Есенин. «Нивы сжаты, рощи голы...»] «И если всё ж - плеча, крыла, колена Сжав - на погост дала себя увезтъ, - То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом, Стихом восстать илъ розаном расцвестъ !». [М. Цветаева. «Любовь ! Любовь ! И в судорогах, и в гробе...»] Окказиональные наречия, употребляющиеся русскими авторами, могут быть образованы также от глагольной словоформы - деепричастия настоящего или прошедшего времени: «Луна стелила тени, Сияли зеленя. За голые колени Он обнимал меня». [С. Есенин. «Зелёная причёска.»] « Чудесен утренний обман: Я вижу странно, прозревая, Как алостъ нежно-заревая Румянит смутно зыбкий стан... » [М. Кузмин. «Люблю», сказал я не любя.»] «Потому и грущу, осев, Словно в листья в глаза косые... Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России». [С. Есенин. «Ты такая ж простая, как все.»] В русской художественной литературе наречный окказионализм может быть образован от относительного краткого прилагательного в форме среднего рода, не существующего в системе языка. В данном случае, в отличие от предыдущих примеров, речь идёт о рождении окказионального наречия на основе индивидуально-авторской словоформы, не фиксирующейся в лексикографических источниках. Результатом такого словотворчества является очень яркий образ описываемого автором действия: «А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа... Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа». [И. Северянин. Это было у моря] В произведениях французской художественной литературы после субстантивации наиболее продуктивной является не адвербиализация, а интеръ- ективация на основе существительных. В результате её образуются окказиональные междометия, благодаря которым речь персонажей становится более выразительной и эмоциональной: «- ... Oui, je me damneraipour depouiller ma chaine, Et pour pouvoir, comme eux, m ’approcher de la reine Avec un vetement qui ne soit pas honteux ! Mais, о rage ! etre ainsi pres d’elle ! devant eux !» («— ...
Да, я обреку себя на вечные муки, чтобы сбросить цепи И чтобы, подобно им, приближаться к королеве Одетым непостыдно ! Но, о страсти ! быть таким образом рядом с ней ! перед ними !») [V. Hugo. Ruy Bias] В данном микроконтексте существительное «la rage» («ярость, исступлённая страсть») выполняет необычную для него функцию междометия. Его употребление помогает автору лучше передать душевное переживание главного героя произведения. Приведём ещё один пример окказионального междометия, образованного на основе существительного: «...Qu ’importe, Si l ’on doit, о mon Dieu, se revoir a jamais ? Qu ’importe la pendule et notre vie, о Mort ? Ce n ’estplus nous que l ’ennui de tant vivre effraye !» («.Какое имеет значение, Если мы должны, о боже мой, встретиться навеки ? Какое значение имеют часы и наша жизнь, о погибель ? Нас больше не пугает скука такой длинной жизни !») [P. Verlaine. Vers sans rimes] В микроконтексте наблюдается интеръективация существительного «la mort» («смерть, гибель»). Благодаря его использованию в качестве междометия автору удаётся более выразительно передать настроение лирического героя, а также его мысли о неизбежности смерти и абсурдности страха перед ней. В произведениях русской и французской художественной литературы отмечаются случаи окказиональной адъективации на основе слов разных частей речи. Так, например, А. Левин характеризует язык, которым он пишет свои стихи, следующим образом: Зверь мой - язык и высок. Язык мой пятнист и велосипедист... Зверь мой крылат и шоколад... [А. Левин. «Язык мой - зверь мой»] В данном микроконтексте наблюдается употребление существительных в функции предикативных кратких прилагательных. Это возможно благодаря омонимичности суффикса качественного прилагательного в краткой форме (пятн-ист) и суффикса существительного мужского рода, обозначающего лицо по его отношению к какому-либо предмету (велосипед-ист), а также благодаря фонетической и графической корреляции конечной части корневой морфемы существительных «язык», «шоколад» и соответственно суффиксов прилагательных «высок», «крылат». Встречается также адъективация глагольных словоформ, не характерная для узуальной конверсии: «За ним прокрался Остравадр, зубаст и босиком, уныл, упал и полосат, и очень босиком». [А. Левин. «Как Остравадр украл чужую одежду»] Употребление глагола совершенного вида «упасть» в форме прошедшего времени в одном ряду с краткими прилагательными «уныл» и «полосат» обусловливается происхождением глагола прошедшего времени из причастия. Краткие формы причастий при этом транспонировались в класс глаголов, а полные - в класс прилагательных. Во французских художественных произведениях встречаются окказиональные прилагательные, образованные от существительных: « Vieux, que suis-je ? une loque immonde, C’est l’histoire du travailleur, Depuis que notre monde est monde». («Старик, кто я ? отвратительный, жалкий человек, Это история труженика С тех пор, как наш мир является миром»). [E. Pottier. Jean Misere] В приведённом примере происходит адъективация существительного «le monde» («мир, вселенная»), а окказиональное прилагательное употребляется в качестве именной части составного именного сказуемого. В отличие от других микроконтекстов здесь наблюдается игра слов, заключающаяся в использовании лексемы «monde» в составе подлежащего и сказуемого одного и того же предложения, что способствует упрочению представления читателя о вечности мира. В произведениях русской художественной литературы отмечается окказиональная вербализация, не выявленная при исследовании видов узуальной конверсии. Наибольший интерес представляет вербализация существительных, например: «Когда душа стрела и пела, а в ней уныло и стонало, и ухало, и бормотало, и барахло, и одеяло...» [А. Левин. «Когда душа стрела и пела...»] В данном случае, по-видимому, нецелесообразно говорить о подобии планов выражения существительного «стрела» и формы глагола прошедшего времени женского рода. Рождение выделенного окказионализма объясняется, очевидно, потребностью автора совместить в нём глагольную (душа стреляла) и именную семантику (лететь как стрела). Использование существительного «стрела» в функции глагола позволяет автору добиться максимальной экономии средств при достижении желаемого эффекта языковой игры, предполагающего расширение семантической структуры производного окказионализма. Итак, окказиональые дериваты, образованные посредством конверсии, всречаются в русских и французских произведениях художественной литературы, однако, не являются очень многочисленными. Большинство из них создаётся в соответствии с видами и подвидами узуальной конверсии на основе лексем, фиксирующихся в толковых словарях, и представляет собой лексемы знаменательных частей речи. Тем не менее, встречаются окказионализмы, образованные от индивидуально-авторских словоформ, а также от некоторых существующих в языке словоформ, не являющихся основой для производства лексем путём узуальной конверсии. В произведениях русской и французской художественной литературы наиболее распространённым видом окказиональной конверсии, как и узуальной, является субстантивация. После неё по степени продуктивности в произведениях русских авторов следует отметить адвербиализацию, а в произведениях французских авторов - интеръективацию. Данные выводы полностью соответствуют нашим выводам о большей распространённости адвербиализации в русском языке и интеръективации во французском в случае узуальной конверсии. Выявляются также случаи окказиональной адъективации и, кроме того, в русской художественной литературе - случаи вербализации. В общей сложности окказиональная конверсия более распространена в произведениях русских авторов. Употребление окказиональных лексем, рождённых посредством конверсии, помогает автору более эффективно реализовать определённую прагматическую интенцию: охарактеризовать персонаж или объект окружающего мира, придать выразительности и эмоциональности речи, отразить настроение и мысли героя, воздействовать на читателя.
<< | >>
Источник: Голубева Алина Юрьевна. КОНВЕРСИЯ В СЛОВООБРАЗОВАНИИ: УЗУС И ОККАЗИОНАЛЬНОСТЬ. 2014

Еще по теме Окказиональная конверсия:

  1. Голубева Алина Юрьевна. КОНВЕРСИЯ В СЛОВООБРАЗОВАНИИ: УЗУС И ОККАЗИОНАЛЬНОСТЬ, 2014
  2. ВВЕДЕНИЕ
  3. Место конверсии в классификации способов словообразования
  4. Узуальная конверсия
  5. Окказиональная конверсия
  6. Выводы по главе II
  7. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  8. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
  9. Окказиональная словообразовательная деривация вторичных художественных онимов
  10. Концептуальные поля, актуализируемые фразеологическими единицами, содержащими англоязычные художественные онимы
  11. Избыточная валентность и ее функциональная нагрузка
  12. Тропы и фигуры речи, основанные на синтагматических «смещениях»