Князева Е.Н. КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ МИР УЧЕНОГО ПРОРЫВ В НЕЗНАЕМОЕ

Сознание Бсех физиков имеет общую направленность - мир "мертвой", неживой материи. Но за процессом мышления каждого из них стоит живая ткань личных и общественных событий, уникальный мир философских убеждений, конкретное сплетение культурных и познавательных традиций. Какое значение имеет это многообразие мировоззренческих позиций для поиска истины? Ведет ли оно к фрагментарности, неполноте, непостоянству физического знання, или напротив, является креативным фактором?

Мы постараемся показать в этой статье, что лишь в условиях разнообразия подходов и исследовательских традиций может продуктивно развиваться физическое знание. Уникальный культурно-исторический мир личности ученого, в который погружено его физическое мышление, нередко помимо воли ученого становится тем обстоятельством, которое позволяет ему осуществить прорыв в незнаемое* *

1* К понятию философско-мировоззренческого контекста

На любом историческом этапе было бы неправомерным интерпретировать развитие теоретического физического знания как полностью автономное. Вместе с тем выглядело бы не менее огрубленным понимать влияние философских предпосылок на становление физической теории как некую прямую, непосредственную детерминацию.

Для раскрытия форм и "механизмов" воздействия философии на развитие научно-теоретического знания наиболее релевантным является понятие философско-мировоззреческого контекста. Попытаемся пояснить нашу позицию: почему речь идет именно о философском контексте становления физической теории?

Во-первых, те или иные философские идеи "работают" в мышлении ученого, как правило, в качестве неявного знания, подспудно, через всю его философско-мировоззренческую культуру. Ученый в своих научных трудах может вообще не упоминать о своих философских предпочтениях, не называть своих философских менторов. Философские предпосылки чаще всего находятся "за кадром" его сознательной мыслительной работы.

Во-вторых, связь философии и научно-теоретического знания достаточно гибкая, имеет место нежесткая взаимная детерминация. Мы предпочли даже вообще отказаться от акцентирования внимания на категориях детерминизма для раскрытия взаимного отношения двух уровней движения знания, ибо категория "детерминация" традиционно и невольно ассоциируется с какой-то жесткой, прямой обусловленностью развития физики философией. Хотя диалектически понимаемый детерминизм вовсе не сводится к жестким и однозначным связям и отношениям, а включает в себя также и статистические и вероятностные отношения, мы, учитывая эту негласную традицию, будем вести исследования в понятиях философско-мировоззренческого контекста.

В-третьих, философский контекст довольно обширен, имеет, по существу, системный характер. Как правило, бывает трудно установить, какой именно образец философских размышлений, какая именно философема "всплывает" в данной проблемной ситуации, "резонирует" с данной ситуацией.

1Под культурой понимается здесь общая культура мышления ученого-фиэика, ч ггью которой является сама философия. Мы обращаем внимание при этом на сложность и опосредованность взаимосвязи философских предпосылок научного исследования и естественнонаучных инноваций. Второй аспект - исторический. Под культурой имеется в виду также культурно-историческая среда, в которой происходит становление личности ученого, в частности, формирование культуры его мышления. элемент интеллектуальной культуры ученого. Поскольку во всяком процессе размышления ’'работает" целостный человеческий интеллект, постольку в этом процессе неизбежно присутствует и философско-мировоззренческий контекст.

На первый взгляд кажется, что натурфилософская крайность в понимании роли философии в физическом познании является пройденным этапом. Однако эго не так. И в настоящее время можно усмотреть отголоски натурфилософского подхода к интерпретации методологической функции философии в естественнонаучном познании. Упомянем в этой связи о том, что эвристическую функцию философского знания часто толкуют как его селективную функцию?, т.е. функцию отбора (или выбора) из множества естественнонаучных гипотез тех, которые более соответствуют философским соображениям. Мы покажем, что ни одна физическая гипотеза не может быть отброшена чисто но философским соображениям. Она может быть поставлена под вопрос в результате философской критики, но се неправильность, "нежизнеспособность" должна быть доказана, в конечном счете, на уровне самого физического знания. Философия не может отбирать физические гипотезы, их отбирает сама физика, вернее, они сами отбираются, "выживают" или, напротив, отпадают, с развитием физического знания.

Иногда утверждают, что философия может предлагать альтернативные решения каких-либо крупных научных проблем. Такого рода угверждепия также недостаточно корректны. Философия вообще не может давать конкретные, будь то альтернативные или нет, решения научных проблем, последние должны быть найдены на самом естественнонаучном уровне знания.

С другой стороны, существует эмпирическая крайность, крайность физикализма, когда те или иные результаты физического познания скоропалительно возводятся в ранг философских положений.

Эвристичиость философии в физическом исследовании

Основной развертываемый здесь тезис таков: любая философская система, даже "ошибочная”, может сыграть эвристическую роль в становлении новой физической теории. Философское знание в корне отличается от научного тем, что здесь чисто гносеологические критерии (истина-заблуждение) оказываются далеко не достаточными. Философское знание гораздо более, чем научное, носит личностпо окрашенный характер, в нем проявляется в большей степени не только истинностный (гносеологически) аспект, но и аспект личностно-ценностный (аксиологический).

Философское знание по своей природе таково, что в нем более важен не информативный аспект знания, не "знание что", а сам процесс узнавания, вернее, добывания философских знаний, т.е. аспект методологический, "знание какм (know how). Важен не сам факт получения информации. Важно, размышлял ли ученый над поставленными проблемами, имел ли место внутренний диалог, сотворчество с автором философского произведения. В этом плане нельзя забывать изначальный смысл понятия диалектики как искусства ведения диалога, беседы, спора, обсуждения. Вспомним замечательные слова М.М.Бахтина, что "диалектика родилась из диалога, чтобы снова верігуться к диалогу на высшем уровне (диалогу личностей)"*.

Мы специально рассмотрим, как повлияла на кваитово-ме- хаиичсскую концепцию дополнительности Н.Бора экзистенциальная диалектика С.Киркегора, на физические идеи В.Гейзенберга - диалектика Платона, на фундаментальный вклад в квантовую механику Э.Шредингера - идеи древнеиндийской философии.

Что, казалось бы, может быть более далеким друг ог друга, чем утонченные эстетические и этические парадоксы Кирксгора и гипотезы о микромире Н.Бора? Но, как это ни удивительно, между ними существует некоторая неявная корреляция, изомор- фность логических схем мышления, образцов рассуждений.

Бор нигде в своих трудах не ссылается на Киркегора и его взгляды в качестве метафизического обоснования своих идей. Исследователями творчества Бора не были найдены такие ссылки ни в каких его рукописях, ни в его научном, ни в эпистолярном наследии. Вместе с тем мало кто сомневается в том, что Киркегор повлиял на мировоззренческие ориентации Н.Бора. Каким же образом осуществлялось эго влияние? Как отмечает Г .Фолс, "Бор был осведомлен о работах Киркегора, и мы знаем, что как студент он читал но крайней мерс "Этапы жизненного нуги". Но этот факт вряд ли примечателен, так как Киркегор рассматривался датчанами как мастер датской прозы, и в сущности каждый образованный датчанин читал что-либо из работ Киркегора.

Известно, что Бор оценивал Киркегора прежде всего не как мыслителя, а как художника. Вспоминая его "Этапы жизненного пути", он употреблял такие эпитеты, как "одна из наиболее превосходных вещей, которые я когда-либо читал, ... такая хорошая книга", но едва ли кто-либо использует такие прилагательные для интеллектуальной оценки идей Киркегора"18.

Влияния Киркегора на интеллектуальную культуру Нильса Бора осуществлялись опосредованно - через его семейное воспитание, через друга его семьи - Гарольда Хеффдинга, профессора философии Копенгагенского университета. Хеффдинг, сформированный еще в молодости на идеях С.Киркегора, был признанным толкователем и пропагандистом киркегоровских идей после смерти этого своеобразного мыслителя. Хеффдинг стал философским учителем Н.Бора, во-первых, потому, что Нильс еще в детстве невольно начал прислушиваться к беседам Хеффдинга со своим отцом, Кристианом Бором, профессором физиологии. Во- вторых, став студентом университета, Нильс Бор прослушал там курс его лекций но истории философии. В-третьих, Нильс Бор участвовал в дискуссиях философского клуба студентов Хефк фдинга, так называемого кружка "Эклиптика".

О непосредственном влиянии на него Хеффдинга Н.Бор пишет в своей автобиографии: "Мой интерес к биологическим и психологическим проблемам, к которым они (имеются в виду теоретико-познавательные вопросы - Е.К.) сводились, был пробужден в самой ранней юности, когда я слушал дискуссии в кругу моего отца и его друзей.

Других значительных философских влияний на Бора практически не было. В его мировоззрении имеется некоторая прагматическая струя, сформированная не без влияния прагматизма ВДжеймса, с некоторыми работами которого он был знаком еще до выдвижения концепции дополнительности. Но источником прагматизма Бора был все же не сам Джеймс, а онять-таки прежде всего Хеффдинг, тем более что "философия Хеффдинга имеет много общего с философией Джеймса. Эти два философа были точными современниками и восхищались работой друг друга"19. Хсффдииг был наиболее близок Бору но мировоззрению и был опосредующим звеном мех философских влияний.

Можно ли непосредственно соотносить какие-либо моменты экзистенциальной диалектики С.Киркегора и физические представления Н.Бора, скажем, "веру через абсурд", ситуации, или моменты сомнения, выбора, отчаяния, "безусловное или-или", 'бесконечную множественность", жизнь как "игру масок" Кирке- гора и боровскис идеи дополнительности, комнлсмсатарности иространствснно-врсмснного и причинного описаний, волновых и корпускулярных свойств микроскопических объектов, ситуации точного определения измерительным прибором либо координаты, либо имиульса движущейся микрочастицы? Это было бы слишком упрощенным и слишком Офублсиым подходом к проблеме.

Можно ли ретроспективно, читая и обдумывая работы Кир- кегора, погрузившись в мир его идей, реконструировать логику размышлений Бора, его путь к идеям дополнительности и неопределенности в квантовой механике? Такой путь вряд ли возможен. Нужно рассматривать проблему всесторонне. Следует принимать во внимание и культурно-историческое формирование личности Н.Бора, роль датской культуры того времени, и то, что в процессе размышления над проблемой, в процессе раскрытия физического смысла математического формализма квантовой механики физические и культурно-мировоззренческие компоненты в интеллекте ученого были неотделимы друг от друга, синкретичны. Как Бор пришел к идее дополнительности? Можно сказать, что здесь "сработала" целостность его интеллекта, а не то» что он обращался прямо и непосредственно к каким-либо моментам диалектики Киркегора, "вытаскивал* из его опыта пред- ставлення экзистенциальных ситуаций, смотря по обстоятельствам, то ту, то другую идею,

В этой связи справедливым представляется замечание ИАпостоловой, которая сравнивает две линии влияний философских взглядов на физиков: Э.Мах - А.Эйнштейн и С.Киркегор -

Н.Бор. Эйнштейн, отмечает она, "перенял критицизм Мала, а не его решение. Также и на Бора, возможно, повлиял Киркегор, однако он перенял от него, пожалуй, только критический настрой по отношению к самому себе и по отношению к другимЧ Бор, как известно, любил повторять, что всякое его высказывание следует рассматривать не как утверждение, а как вопрос. Речь, стало быть, идет о том, что Мах лишь начал расшатывать классическую парадигму знания, представления о пространстве и времени как о чем-то абсолютном, а Эйнштейн взял у него не "знание что", а "знание как". Аналогично и Бор перенял у Киркегора не "что", а "как", т.е. образ, форму мышления.

Таким образом, сначала конкретный культурно-исторический опыт (в данном случае киркегоровский опыт представления экзистенциальных ситуаций выбора) возводится на уровень чистой диалектики мышления, откладывается как абстрактный мыслительный опыт, гипостазируется, "отчуждается" от своих конкретных социально-исторических и культурных истоков, обретая бытийственпую отдаленность, самостоятельность от хронологически породивших его корней. И вместе с тем без этих корней, без опосредованной отнесенности к ним было бы невозможно реальное функционирование философских мыслительных структур, их "опредмечивание" в качественно ином мыслительном материале, чем тот первоначальный культурный фон, в который они были погружены. Собственно говоря, когда эти мыслительные структуры, "философемы", приложены к какому-либо конкретному опыту, организуют его, в этом и заключается их реальная "жизнь". Без этого они есть момент философского учения, доктрины, а не философского метода, эвристики.

Г.Фолс высказывает мнение, что не имеет смысла искать прямые соответствия между идеями Бора и Киркегора. "Попытка найти параллель между "скачками веры" ("leaps of faith") Киркегора и концепцией "квантовых скачков" ("quantum jumps") Бора, - утверждает он, - не имеет ни грана исторического обоснования и должна быть рассмотрена как совершенно фантастическая"*. И он, пожалуй, прав. В то же время поиск объективной конгруэнтности форм мыслительной деятельности Бора и Киркегора иг бесполезен.

В этом плане представляет интерес, как ВА.Подорога анализирует опыт киркегоровского представления движения в качестве экзистенциального, идеального, чисто мысленного движения. «Движение "мгновенно" и не определяется последовательностью логических "снятий" (Aufhcbens), оно всегда "между" двумя возможными точками, и никогда не есть нечто "третье"». "Переход от возможности к действительности, - уточняет Киркегор, - ... является движением (Bewcgung). О нем вообще совершенно невозможно говорить на языке абстракции ..., переход - скорее пауза (Anhalten), прыжок (Sprung)". Если движение и совершается, то оно совершается в том промежуточном "пространстве" (Spatium) перехода, которое Киркегор называет "мгновением" (Augcnblick) ... Мерой движения не может быть то, что не является движением. Мы "мыслим" движение только самим движением - таков вывод, который можно сделать из размышлений Киркегора"20. Только в этом смысле опыт Киркегора можно соотносить с подобными мыслительными формами боровского понимания движения квантово-механических объектов. Вполне вероятно, что сам Бор не осознавал этого источника своих догадок. Данный акт взаимодействия, культурно-исторической "подпитки", стимула осуществляется на подсознательном, или вернее, на надсознательиом (в смысле креативности этого акта) уровне.

Можно было бы привести немало формулировок Бором идеи дополнительности в квантовой механике и высказываний Киркегора о диалектике выбора или-или, находя изоморфность их логических структур. Ограничимся лишь несколькими, наиболее характерными.

Бор следующим образом рассуждал о дополнительности корпускулярного и волнового описаний, причинного и пространственно-временного представлений микрообъекта и лежащем в их основе "неконтролируемом взаимодействии" микрообъекта с прибором: "Невозможность более подробного анализа взаимодействий, происходящих между частицей и измерительным прибором, не является, очевидно, особеностью именно данной постановки опыта, но представляет существенное свойство всякой постановки, пригодной для изучения явлений рассматриваемого типа, в которой мы сталкиваемся со своеобразной чертой индивидуальности, совершенно чуждой классической физике"**. И да- лес: "В рассматриваемых явлениях мы имеем дело лишь ие с каким-либо неполным описанием, с произвольным выхватыванием разных элементов физической реальности за счет других таких элементов, но с рациональным проведением различия между существенно разными экспериментальными установками и процессами измерения... Если и остается произвол, то он относится только к нашей свободе выбора и использования различных измерительных приборов, характерной для самого понятия об эксперименте. С каждой постановкой опыта связан отказ от одной из двух сторон описания физических явлений; эти две стороны будут здесь как бы дополнительными одна к другой"21. В другом месте он подчеркивает: "Мы стоим перед выбором: или следить за траекторией частицы, или же наблюдать интерференцию. Дополнительные явления протекают при взаимоисключающих друг друга экспериментальных условиях"!*.

Хотя трудно вырывать отдельные фразы Киркегора из общего контекста, не нарушая целостность представления экзистенциального опыта (этому представлению чужда всякая логика, всякий логический анализ), все же ьмест смысл привести некоторые формулировки, которые, по нашему мнению, в наибольшей степени выражают его взгляд на мир.

Одно из наиболее характерных произведений Киркегора, в котором развертывается его экзистенциальная диалектика ситуаций выбора, - это его "Или/или", Повествование представляет собой пересечение ряда планов, как правило, рассказ ведется от второго лица (может быть это он сам, а может быть и его близкий друг), просматриваются различные ситуации, как если бы главный герой стал другим человеком, идут постоянные эксперименты: проигрываются различные сценарии событий. Киркс- гор дает "представление о собственной диалектике любви, представление о борьбе ее страданий, ее отношении х этическому и религиозному"!*. Он обосновывает необходимость перехода в любви от эстетического, наслаждения к этическому, доліу. Твое воззрение на мир, - заключает Киркегор, - суммируется в одном Существенном положении: "Я говорю ист как ИЛИ-ИЛИ”**. Примем цли-или ие означает просто грамматику, а представляет собой "дизъюнктивную конъюнкции", они (или-или) неразрывно отио- сятся друг к другу и должны быть написаны как одно-единствен- ное слово'!*.

Фиксируя значение выбора в личной жизни, Киркегор говорит, что подлинная жизнь личности - в процессе выбора: "Выбор сам но себе является решающим для внутреннего содержания личности; с выбором она погружается в выбранное, а если она не выбирает, то увядает в истощении"!?. При этом важен не результат, а сам акт выбора: "Мое или-или обозначает ... не выбор между добром и злом, оно означает тот акт выбора, посредством которого выбирают добро и зло, или отбрасывают добро и зло"1*. Диалектика выбора такова: "Выбор происходит здесь, полагая следующие два диалектические направления: то, что выбирается, не здесь и возникает посредством выбора; то, что не выбирается, здесь, иначе не было бы выбора. Поскольку как раз то, что я выбираю, не находится здесь, а просто возникает посредством выбора, я, по-видимому, не выбираю, а творю (или конструирую - worde erschaffen); однако я не создаю сам себя, я выбираю себя"!’.

Устанавливая связь между Киркегором и Бором через последователя Киркстора и учителя Бора - Хеффдинга, - Д-Мердоч замечает: "Утверждая, что полная непрерывность не может быть достигнута, что ни одна концептуальная схема не адекватна для понимания всей реальности, Хеффдинг следовал Серену Киркегору, который утверждал, что реальность настолько полна различием и противоположностью, что ни одна концептуальная система не может адекватно се представить. Именно эта идея лежит за понятием дополнительности волны-частицы Бора"*0. Хотя, как мы уже огмечали, здесь скорее имеет место не близость идей, а сходность видения мира, способа (метода) мировосприятия, это замечание предегавляет интерес. Фактически Мердоч ведет речь именно об аналогичности подхода к миру, мировосприятия, что ясно из последующего отрывка: "Бор был склонен представлять свое понятие корпускулярно-волновой дополнительности в реалистическом виде. Почему? Во многом благодаря приверженности кирксгоровскому взгляду на реальность, многоаспектному взгляду, согласно которому реальность может быть понята только с различных точек зрения или через в корне отличающиеся друг от друга концептуальные схемы"»!.

В плане рассматриваемой нами проблемы примечательно также то, что истоки боровской концепции дополнительности в квантовой механике лежат еще в возникшем под влиянием отца юношеском интересе к загадкам психических явлений. Об этом интересе упоминает Н.Бор в своей автобиографии (см. с.48). При осмыслении идеи неопределенности Гейзенберга и формулировании своей концепции дополнительности Бор шел именно от психологии, от размышлений над парадоксами сознания свободы воли человека. Он обнаружил глубокую аналогию между описанием психических и атомных явлений: в обоих случаях экспериментальное вмешательство непоправимо меняет ход изучаемого процесса. Речь идет о том, что с раннего юношеского возраста Бор начал осознавать сложность экзистенциальных ситуаций и их логического анализа, а последующее расширение сферы применения уже выдвинутой концепции дополнительности на биологические и психические явления было в некотором роде возвратом к старому на новой основе.

Стало быть, экзистенциальные идеи Киркегора и физическое творчество Бора как отдаленные полюса "замыкаются" не только в сфере абстрактных мыслительных структур, но и на конкретной содержательной почве интересов Бора в раннем возрасте. Удивление перед открывшимися им парадоксами человеческого мышления и действия - вот что объединяло Бора и Киркегора. И хотя в зрелом возрасте интерес Бора сместился на иную предметную сферу, сферу физики, первоначальный подход сохраняется в снятом, трансформированном виде. Изменяется предметная область приложения, но не логические структуры парадоксов, Касающихся отношения субъекта и объекта. Этот механизм, возможно, есть своего рода механизм переноса полей активности. Именно перенос функционирования структур сознания, сформированных в рамках одного мыслительного опыта, па совершенно иные предметные сферы послужил креативным фактором в познании квантово-механических явлений. Причем этот перенос осуществляется на подсознательном уровне и вряд ли может сыграть эвристическую роль, если ученый попытается реализовать его сознательно.

Эвристическое воздействие классических диалектических образцов философских рассуждений на физическое исследование далеко не всегда имеет под собой общую культурную почву. В этом (и только в этом!) отношении рассмотренная нами связь философских идей Серена Киркегора и физических концепций Нильса Бора в рамках единой для них обоих датской культуры является, так сказать, наиболее очевидным и наиболее простым случаем. Связь между философско-мировоззренческими ориентациями физиков и произведенными ими инновациями в физи- 56 ческой науке, опосредованные общей культурой их мышление моїуг быть самыми неожиданными, разорванными в пространстве и времени.

С точки зрения временной отдаленности культурных эпох характерно влияние Платона и платонизма вообще на научное творчество Вернера Гейзенберга. Но в данном случае, несмотря на более чем двухтысячелетнюю удаленность друг от друга, связующим их звеном является общая западная культура мышления. Еще более неожиданным, быть может даже экстраординарным, расходящимся с общепринятыми стандартами, является влияние на рафинированно-рационалистические физические исследования австрийского физика Эрвина Ш редин гора древне-индийской философии. Здесь имеет место не только временна», но и пространственная разорванность культур. Пересечение западного и восточного стилей мышления, принципиально различных типов видения мира дало инновационный всплеск в области квантовой механики, а именно: оно опосредованно повлияло на становление совершенно иной ее версии - волновой механики.

Раскроем кратко эвристичность платонизма для научной работы В.Гейзенберга. Видимо, эта связь и не требует столь большого внимания, как уже охарактеризованная нами линия Кирке- гор - Бор, хотя бы потому, что она во многом не является скрытой, неявной. Гейзенберг в своих работах общего, теоретико-познавательного характера и в статьях мемуарах прямо говорит о влиянии на него идей Платона. Скажем, в автобиографической книге "Часть и целое” Гейзенберг вспоминает, что еще в 191.9 г., т.с. в 18-летнем возрасте, в годы учебы он читал "Тимея" Платона. Это не могло не отразиться на мировоззрении этого крупного физика XX в. В связи с работой по созданию единой теории поля, а также размышлениями над проблемами физики элементарных частиц в 60-х годах оп обращается к философии Платона, в некотором смысле можно сказать, наверное, для метафизического обоснования своих идей. При исследовании влияния Платона на Гейзенберга нельзя отрицать, безусловно, некоторую аналогичность, сходство их идей. Но все же и в данном случае, на наш взгляд, играет роль не столько концептуальная общность, сколько общность логических структур, путей проведения этих идей и развертывания понятий, способов движения мысли. То есть Гейзенберг наследует у великого диалектика античности, которого Гегель называет творцом диалектики как таковой, прежде всего диалектичность мышления, вернее, не без влияния диалогов Платона Гейзенберг развивает диалектику своего собственного мышления. "Вопросы, которые две с половиной тысячи лет назад впервые были поставлены на этой земле, - пишет Гейзенберг, - с тех нор почти непрерывно занимали человеческую мысль и в ходе истории вновь и вновь становились предметом обсуждения, по мере тою как новые открытия являли в новом свете эти древние пути мысли (выделено нами - Е.К.)"22.

В чем же Гейзенберг следует Платону? Во-первых, в физической теории ныне теряет смысл понятие элементарности, представление об атоме как о чем-то неделимом. Атомы же Платона есть некие геометрические формы. "Платон считал их составленными из треугольников, образующих поверхности соответствующих элементарных тели2э.

Во-вторых, элементарные частицы превращаются друг в друга, что опять-таки предугадано Платоном. Поскольку атомы у Платона состоят из треугольников, то "нулем перестройки треугольников эти мельчайшие частицы могли ... превращаться друг в друга"**.

В-третьих, пожалуй, самая главная идея Гейзенберга в области физики элементарных частиц - идея спектра элементарных частиц, получаемого по одному закону по аналогии со спектром состояний электронов в атоме, - возникла под явным воздействием космогонии Платона. "Платон учил, - наставительно замечает Гейзенберг, - что по ту сторону феноменов существует подлинная фундаментальная струкгура, образ, идея"**. Элементарные частицы, по Гейзенбергу, - это феномены, за которыми стоит идея симметрии, один закон, связанный с фундаментальными симметриями. "Вначале была симметрия, а не частицы; частицы - следствие симметрии. Позднее в развитие космоса вмешивается случай ... Туг мы оказываемся в лоне платоновской философии, - разъясняет Гейзенберг. - Элементарные частицы можно сравнить с регулярными телами в "Тимее", они первооб- разования (Urbilder), идеи материи”™. Наконец, разберем самый необычный из этих трех случай - влияние древнеиндийской философии на разработку волновой механики Э.Шрсдингером. Мы утверждаем, что именно полюсная противоположность западной и восточной культур - это та "разность потенциалов", которая актуализировалась в совершенном Э.Шредингером мыслительном скачке - принципиально ином подходе к квантово-механической реальности.

П роти востоя н ие Ш реди н гера ортодоксал ьной

(копенгагенской) версии квантовой механики - матричной механике, разработанной В.Гейзенбергом, М.Борном и П.Иорданом, - и предпочтение поленому (т.е. континуальному), а не квантовому (дискретному) описанию явлений микромира было тем общим, что объединяло его с А.Эйнштейном. Он пытался достигпугь непрерывности и единства хотя бы на уровне математических моделей: ввел волновую функцию для описания состояния микрообъекта и построил для нее дифференциальное уравнение (уравнение Шрсдипгера). Эта конструкция не была произвольной, а "работала" для описания явлений микромира, ибо собственные функции этого дифференциального уравнения характеризовали стационарные состояния электронов в атоме. Но в целом Шредингср возлагал меньшую надежду, чем Эйнштейн, на создание единой теории поля.

Вполне вероятно, что существует связь между этой исследовательской программой Шрсдипгера и некоторыми идеями древнеиндийской философии. Это отмечает, в частности, Б.Бертотти, цитируя в своей статье некоторые адресованные ему поздние письма Шрсдипгера. В 50-х годах Шрсдипгер писал: "Мое мировоззрение было сформировано Б.Снинозой и АЛИопенгауэром. У последнего я, вероятно, прочитал каждую строку. Но пи один из них не повлиял на меня так сильно, как Упанишады"^. Б.Бертотти характеризует мировоззренческую позицию Шредингера как рациональный мистицизм. Что же Шре- дипгер заимствовал из древнеиндийской философии? "Загадка индивидуальных сознаний и их общности, - замечает Бсртотти, - привела его (Шредингера) к позиции, характерной для индийской философии, которая является основанием классики Веданты: все индивидуальные умы - и, следовательно, все существующее - являются манифестацией единого ума, который охватывает все"**. То единое, что лежит в основе всего, - это тьят, бестелесное начало, вечно находящееся в движении и бессмертное. Именно на него ссылается Шредингср в одном из своих писем.

Таким образом, приведенные примеры дают возможность составить определенное представление о способах развития физического знания, происходящем во взаимодействии с движением человеческой культуры. При этом философские влияния опосредуются всякий раз общей культурой, современной, исследователю или культурой какой-либо другой исторической эпохи. Мы здесь имеем дело с взаимодействиями, если можно так вы-

4,1 Bertotti В. The Later Work of E.Schrodingcr//Studies in History and Philosophy of Scicnce. L.,1985. VoU6,N2. P.91-92.

MIbid. P.91 разиться, "дальнего порядка”, которые лсжаг в основе движения знания на двух уровнях - философском и физическом.

Основания эвристичности философскою знания в физическом исследовании лежат в переносе категориальных мыслительных структур и приложении их к совершенно иному конкретному опыту. Причем важны не структуры как таковые, а формирование умения мыслить и оперировать этими структурами (структуры без их функционирования "мертвы"!), т.е. развитие на классических исторических образцах диалектики диалсктичности мышления ученого. В этой связи представляет интерес идея В.С.Степина об избыточности смыслов исторических образцов философских размышлений, "философем". "Философия в целом, - отмечает он, - обладает определенной избыточностью содержания но отношению к запросам науки каждой исторической эпохи... Она не только объясняет и идеологически обосновывает те или иные наличные способы мировосприятии и мироосмыслснии, уже сложившиеся в культуре, но и готовит своеобразные "проекты", предельно обобщенные теоретические схемы потенциально возможных мировоззренческих структур, а значит, и возможные основания культуры будущего"29.

Противоречивое многообразие культурных реалий, в частности, философско-мировоззренческих контекстов научного творчества Н.Бора, В.Гейзенберга и Э.Шредингера явилось одним из оснований своеобразия научных результатов каждого из них, различия подходов - копенгагенскою (Бор, Гейзенберг) и волнового (Шредингер) - к осмыслению квантово-механических явлений. Без постоянного возвращения к культурным и цивилизационным истокам движение физического знания вперед было бы непредставимо.

3. Философская критика физических гипотез

Рассмотрим теперь, как "работает" философская критика в отношении новых выдвигаемых физических гипотез. Какова роль метафизического обосновании, пока отсутствуют эмпирические данные для верификации какой-либо гипотезы в рамках физического знания? Проанализируем философско-мировоззренческий контекст выдвижения и оценки гипотезы Бора-Кра- мерса-Сютера и гипотезы эфира. В холе обсуждения мы пред-

2QCmenuH B.C. Научные революции как ’’точки’' бифуркации в развитии науки/ /Научные революции в динамике культуры. Минск, 1987. С.55, 57. яримем попытку раскрыть на конкретном материале следующие положения.

Философские положения и принципы не могут выступать критериями истинности или ложности каких-либо результатов научного, в данном случае физического, познания. А) Гипотезы, которые не противоречат философским соображениям, только тогда могут быть приняты, когда они верифицированы на уровне самого физического знания. Только в этом случае будет обоснована их истинность (разумеется, только относительная). В) И напротив, гипотезы, находящиеся в кажущемся противоречии с какими-либо философскими соображениями, моїут быть отброшены лишь в том случае, если доказана их неистинность, "нежизнеспособность" онять-таки на уровне физического знания, в рамках физической науки.

Быть может, даже правомерен более сильный тезис: ни одна научная гипотеза, даже оказавшаяся ложной, вернее, отвергнутая в результате развития научного знания, не может противоречить философским соображениям, в частности, положениями материалистической диалектики. Здесь имеется в виду именно естественнонаучное содержание какой-либо теории, а не ее философская интерпретация. Скажем, понимание Гейзенбергом сущности элементарных частиц в духе платоновских идеальных форм выходит за рамки его естественнонаучных результатов и представляет собой уже философское истолкование последних.

Гипотезы, которые prima facie противоречат философским соображениям, могут быть переформулированы в соответствии с этими соображениями. С другой стороны, ученые имеют право не только на свою собственную терминологию, но и на то, чтобы использовать самые общие понятия в узком, специально-научном смысле. Например, физики могут говорить о беспричинных событиях, скажем в космологии, об индетерминизме в квантовой теории или теории самоорганизации, употребляя в данном случае категории "причинность", "детерминизм" в их узком, физическом смысле. А именно "детерминизм" используется ими для обо значения однозначных, необходимых связей между состояниями системы в противоположность неоднозначным, вероятностным связям. А физическая беспричинность (скажем, когда про- странственно-временпые характеристики изменяются или становятся вообще неприменимыми в микро- или мегамасштабах, тогда и причинность теряет смысл) не означает акаузапьность философскую. Необходимо уважать эту собственную позицию физиков. Философ не может навязывать ученым свою терминологию. Он может сказать только, что то или иное их высказывание или положение некорректно с философской точки зрения, но

право окончательного решения, какие термины использовать, формулируя научные гипотезы, принадлежит самим физикам.

В свете этих предварительных замечаний рассмотрим сначала гипотезу Бора-Крамсрса-Слэтсра. Примечательно, что хотя эта гипотеза оказалась несостоятельной и весьма быстро была отвергнута, она послужила мощным стимулом в формировании концептуальных основ квантовой механики, в частности, для разработки ее матричной версии.

Возникновение гипотезы Бора-Крамсрса-Слэтсра можно рассматривать в аспекте истории изучения /3-распада и открытия нейтрино. Последняя начинается с того момента, когда английский физик-экспериментатор Дж.Чэдвик, исследуя /3-распад, в 1914 г. установил, что его энергетический спектр является непрерывным. Однако, исходя из идеи квантового характера излучения, заложенной в новую физику гипотезой М.Планка (1900), следовало ожидать, что электроны, испускаемые ядром радиоактивного атома, по аналогии с фотонами, излучаемыми атомом при переходе между различными уровнями энергии, должны иметь определенные дискретные знания энергии, соответствующие квантовым переходам ядра данного атома. Экспериментально же установленный непрерывный спектр энергии /3- распада означал, что энергия /3-,)лекті>оиов не имеет определенного значения. Дело обстояло таким образом, как если бы электрон, вылетая из ядра, уносил с собой только часть энергии, причем эта часть могла быть различной но величине в разных экспериментах.

Необходимо было как-то объяснить эту несогласованность между экспериментальными данными и теорией: не нарушается ли в процессе/3-распада закон сохранения энергии? Именно такой выход из создавшейся проблемной ситуации предложил Н.Бор. В 1930 г. он сформулировал применительно к /9-распаду гипотезу, разработанную им в 1924 г. в общем плане относительно атомных процессов совместно с ГА.Крамсрсом и Дж.Слэтером. Бор предположил, что закон сохранения энергии нарушается в элементарных актах /3-распада, но выполняется статистически для большого числа таких актов.

Противоположную позицию но этому вон реку занял швейцарский физик-теоретик В.Паули. По его собственному признанию, он всегда был против того, чтобы решать какие бы то ни было трудности в развитии физики путем отказа от закона сохранения энергии как одного из наиболее фундаментальных физических законов. В 1930 г. он выдвинул гипотезу о том, что при /3-распаде рождается новая нейтральная частица, которая уносит с собой часть энергии и сохраняет баланс других физических величин. 4 декабря 1930 г. он написал собравшимся на семинаре & 62

Тюбингене физикам письмо, в котором впервые сформулирован свою гипотезу: "Перед лицом "ложной" статистики ядер N- и Li6-f как и непрерывного /9-спектра я придумал сомнительный выход, чтобы спасти "перестановочное соотношение" статистики и закон энергии. А именно: возможно, что в ядре могли бы существовать электрически нейтральные частички, которые я буду называть нейтронами, которые имеют спин 1/2 и подчиняются принципу запрета и кроме того отличаются от световых квантов тем, что двигаются не со скоростью света... Непрерывный /3-спектр был бы тогда понятен при предположении, что при /9-распаде вместе с электроном всякий раз испускается еще и нейтрон, таким образом что сумма энергии нейтрона и электрона остается постоянной"^

Вскоре (в 1933 г.) по предложению итальянского физика

Э.Ферми эта частица была названа нейтрино (ит.: neutrino - уменьшительное от nculronc - нейтрона). Это теоретическое предвидение В.Паули "ждало" экспериментального подтверждения более 20 лет. Только в 1953-1955 гг. путем постановки сложных экспериментов американские физики Коуэн и Рейнес обнаружили нейтрино в свободном состоянии.

В одном из своих более поздних выступлений В.Паули пытался обосновать свою позицию следующим образом: "Я считаю, что ... вряд ли можно, отказавшись от закона сохранения энергии, сохранить закон сохранения электрического заряда, а этот последний закон никогда еще не’приводил ни к каким затруднениям. Поэтому я с самого начала отказался верить в нарушение сохранения энергии"з1. Насколько сложной была ситуация в физике в то время, говорит хотя бы тот факт, что Паули впервые публично высказал свою гипотезу лишь в 1931 г. на одной из своих лекций в Калифорнийском университете и еще не решался публиковать ее в печати. А Бор даже после того, как Паули выдвинул свою гипотезу о нейтрино, долгое время не отказывался от своей точки зрения.

Можно говорить, на наш взгляд, о двойной детерминации возникновения гипотезы Бора о статистическом характере закона сохранения энергии в атомных процессах. Если посмотреть на историю физики в одном аспекте, то это, как мы видели, трудность объяснения /J-распада, которая привела в конечном счете к принятию гипотезы Паули о нейтрино. Если же бросить взгляд на историю под несколько иным углом, то это - внутренние трудности и противоречия становления квантовой физики, разрешение которых через обсуждение гипотезы Бора-Крамерса- Слэтера привело к построению квантовой механики в матричной форме.

Главная трудность становления квантовой теории заключалась в том, как согласовать гипотезу квантов Планка и классическую электромагнитную теорию Максвелла, каким образом вписать эту фундаментальную идею Планка в классические электродинамические представления. Другими словами, как совместить непрерывность электромагнитного поля с дискретным, квантовым характером излучения.

На начальных этапах становления квантовой физики еще широко использовались классические представления. Так, теория атома Бора была построена на основе квантовых постулатов и экстраполяции классических электродинамических представлений на квантовые явления. Она была, по существу, компромиссом между элементами новой, зарождающейся квантовой физики и элементами прежней, классической физики. Квантовые постулаты Бора "работали" как правила отбора из множества состояний атома, к которым приводили расчеты с помощью классической электродинамики. Неудивительно поэтому, что наряду с успехами теории Бора довольно быстро обнаружились ее существенные недостатки. Во-первых, неспособность объяснить строение атома гелия (она хорошо описывала только подородоиодобпые атомы). Во-вторых, она позволила вычислять только частоты спектральных линий, но не их интенсивности.

Очевидно, суть дела состояла в том, что полумеры, частичные модификации классической теории, с тем, чтобы приспособить ее для объяснения атомных процессов, были недостаточны. Поскольку со временем стало ясно, что отказ от гипотезы квантов невозможен, то требовалось радикально преобразовать классические представления. Гипотеза Бора-Крамерса-Слэтера была подготовлена всем ходом предшествующей ей дискуссии вокруг гипотезы квантов. Идея, как говорится, "витала в воздухе", и требовалось только воплотить ее в более или менее стройную теоретическую форму.

В начале 1924 г. в Копенгаген приехал молодой американский физик Дж.Слэтер для обсуждения с Бором своей повой идеи о виртуальном ноле излучения. Это послужило решающим фактором для опубликования совместной статьи Бора, Крамерса и Слэтсра "Квантовая теория излучения" (1924), в которой был разработан новый подход к взаимодействию вещества и излучения. Суть гипотезы Бора-Крамсрса-Слэтера состояла в том, что энергия и импульс не сохраняются в отдельных актах взаимодействия излучения с веществом, но сохраняются статистически 64 для относительно большого числа таких актов. Предполагалось, что спонтанные переходы между двумя стационарными состояниями в атоме можно рассматривать как индуцированные виртуальным полем излучения.

Гипотеза Бора-Крамерса-Слэтера практически сразу после ее выдвижения вызвала довольно сильную оппозицию. Даже поддержка соавторов Бора была неопределенна. Лишь Бор полностью разделял высказанные в статье положения. ГА.Крамерс "никогда полностью не принимал этот подход, но как студент и ассистент Бора, он испытал его сильное влияние"... А "Слэтер вспоминал, что опубликованная версия была третьим вариантом, написанным под сильным влиянием Бора и Крамсрса", Бор фактически "инкорпорировал идею Слэтера в свою собственную развивающуюся концепцию"22. Поэтому Слэтер был несколько обеспокоен получившейся совместной статьей и преждевременно покинул Копенгаген.

Оппонентом Бора и здесь выступил В.Паули. Диалог между Бором и Паули вообще сыграл немаловажную роль в формировании квантовой механики. Паули, не любивший заниматься мелкими техническими и эмпирическими деталями физических проблем, был великолепным мастером критики, логической оценки новых идей, вступая в споры с признанным авторитетом, своим учителем Бором. "Паули никогда не прекращал восхищаться Бором как истинно великим физиком и как учителем, который оказал наибольшее влияние на него. Бор был счастлив найти в молодом Паули достойного, если не трудного оппонента, на обоснованность суждений которого он мог полностью иоло-

житься"зз.

Понимание ими путей развития квантовой физики существенно различалось. Бор настаивал на использовании классических понятий в описании квантовых явлений, считал, что это использование является необходимым, даже неизбежным. Бор, однако, допускал возможность несколько поступиться классическими понятиями, "ограничить ряд этих классических понятий с тем, чтобы дать возможность полностью неклассическим явлениям войти в теорию, не ведя к серьезным противоречиям"**. Именно такова была суть подхода Бора к закону сохранения энергии: не полный, но частичный - на уровне элементарных событий - отказ от него.

Паули же стоял за более радикальный пересмотр классической физики: не мелкие реформы, приспосабливающие классический концептуальный и математический аппарат к новой области явлений, а революционный шаг - поиск принципиально новых общих законов. Тем не менее законы сохранения как самые фундаментальные в физике, но его мнению, не следует изменять; и стало быть, путь становления новой неклассической кинематики - квантовой механики - должен быть не тем, который был намечен гипотезой Бора-Крамерса-Слэтера. Об этом Паули писал Крамерсу летом 1924 г.: "Идеи Бора, Крамерса, Слэтера идут в полностью неправильном направлении: не понятие энергии следует модифицировать, а понятия движения и силы"**.

Каким образом расценить гипотезу Бора-Крамерса-Слэтера с точки зрения философии? Можно говорить, на наш взгляд, о двух относительно независимых уровнях развертывания идеи сохранения: философско-методологическом и естественнонаучном. Идея сохранения на уровне философского знания предстает, прежде всего, в форме философского принципа сохранения материи и движения, или как еще говорят, принципа несотворимости и неуничтожимое™ материи и движения. На уровне естественнонаучного знания эта идея развертывается в целом ряде законов сохранения, набор и конкретное выражение которых изменяется с развитием научного знания.

Законы сохранения энергии, импульса и других физических величин не могут быть обоснованы, логически выведены в концептуальных рамках физических теорий. Они вводятся в эти теории как постулаты. Именно в этом направлении двигалась мысль Паули. С современной философской точки зрения ясно, что при любых попытках логически обосновать законы сохранения явно или неявно опираются на философский принцип сохранения материи и движения.

Интересное замечание сделал в этом плане А.Койре. "Философская установка, - отмечал он, - ... в конечном счете оказывается правильной... Возьмем, к примеру, историю принципов сохранения, принципов, если угодно, метафизических, для подтверждения своей истинности требующих постулирования, время от времени, существования неких гипотетических объектов - например, нейтрино, - к моменту постулирования еще не наблюдаемых (или даже вообще не наблюдаемых), с одной единственной целью: сохранить в силе действенность этих принципов"^. Почему необходимо было постулировать существование нейтрино? Именно потому, что вообще трудно обосновать исходные 110-

35Цит. по: Hendry J. Op.cit. Р.57.

зьКойреА. Очерки истории философской мысли. М., 198.5. С.24. 66

сылки: сохранение или несохраиение энергии должно быть принципом физики. Паули же неоднократно повторял, что своей гипотезой нейтрино оп пытался спасти законы сохранения.

Идею Бора-Крамерса-Слэтера о несохранепии энергии в элементарных атомных процессах нельзя рассматривать как неприемлемую с философской точки зрения. Данная гипотеза нисколько не противоречит философскому принципу сохранения материи и движения и не может быть отвергнута по философским соображениям. Философ не может указывать физику, что сохраняется и что не сохраняется в физических процессах. Решать, какие физические величины сохраняются, а какие нет, в квантово-механических явлениях - это внутренняя проблема развития самой физики. *

Философский принцип сохранения материи и движения не зависит ни от какого конкретного закона сохранения, не опирается конкретно ни на какой отдельный результат, факт сохранения в естествознании. Философский принцип нисколько не пострадает с крушением любого конкретного закона сохранения. Пусть физики выдвинут предположение или даже подтвердят его экспериментально, что энергия (или импульс, или какая-либо другая физическая величина) не сохраняется в таких-то физических процессах. Если энергия не сохраняется, скажет философ, то значит нечто иное должно сохраняться. Что можно ответить любопытствующему на вопрос о том, что же все-таки сохраняется? Философская идея сохранения весьма неопределенна. На вопрос "что сохраняется?" ГА.Свсчников как-то ответил, что сохраняется сама идея сохранения. Говоря менее метафизично, в любых объективных процессах что-то обязательно должно сохраняться. И как это ни парадоксально, в такой неопределенности философских идей заключается не их слабость, а их большая методологическая сила.

Не будучи напрямую связанной ни с каким конкретным законом сохранения и зависимой от него, философская идея сохранения тем не менее зависит от всего совокупного естественнонаучного знания о свойствах сохранения, взятого и в его современном состоянии, и в исторической ретроспективе.

В историческом споре между Паули и Бором оказался прав Паули, гипотеза Бора-Крамерса-Слэтера была отвергнута сначала по чисто теоретическим соображениям, а затем и на основе экспериментальных данных. Но философ смотрит на это с известной отстраненностью, cum grano salis, поскольку можно экспериментально проверить и подтвердить сохранение энергии как физический закон, но ни один акт практики не может подтвердить или опровергнуть философский принцип сохранения материи и движения.

Философ-методолог скажет далее, что в известных на данном этапе развития естествознания законах сохранения содержатся элементы, "зерна”, абсолютной истины, но он не может указать, какие именно это элементы, что в наличных знаниях является абсолютным. Закон сохранения энергии, в частности, нельзя считать абсолютной истиной. Стало быть, гипотеза Бора о возможном нарушении закона сохранения (разумеется, о нарушении вообще, а не применительно к атомным процессам) была опровергнута на современном ему уровне развития физики, но не абсолютно. И хотя физики до сих пор никогда не наблюдали нарушения сохранения энергии в известных процессах природы, в принципе нельзя исключать такой возможности.

Наряду с тем, что из философских принципов вытекает, что в природе обязательно должно быть что-то сохраняющееся, из этих же философских принципов вытекает невечность всего физического, в частности, невечность законов сохранения физических величин в целом и каждого закона сохранения в отдельности. Природа - это современная, хотя и имеющая историю в 15 млрд. лет, форма существования материи, некоторое состояние материи, строго говоря, одно из возможных ее состояний. Уже сейчас известно, что материя существовала вначале не в форме природы, а в сингулярном состоянии. Поскольку природа законов обусловлена природой природы, постольку характер этих законов не может быть более вечен, чем природа самой природы. Каким-либо иным условиям существования материи соответствует иной набор сохраняющихся величин. Из принципа сохранения материи следует лишь, что в любую "эпоху" существования материи, в любой пространственно-временной области (микро-, макро-, или мега-) всегда есть что-то сохраняющееся.

Возвращаясь на уровень физического теоретического знания, необходимо отметить, что законы сохранения, как было обосновано в теоремах Э.Нетер, связаны со свойствами симметрии пространства и времени. В частности, закон сохранения энергии является следствием однородности времени. Следовательно, сфера его действия определена границами однородности времени. Как представляется на современном этапе развития научного знания, однородность времени нарушается, когда сказываются эффекты квантовой гравитации, а именно на так называемых планковских расстояниях и промежутках времени.

История естествознания свидетельствует о том, что если обнаруживается нарушение одного закона сохранения (одной симметрии пространства-времени), то вскоре устанавливается закон сохранения другой, обобщающей физической величины (другая симметрия пространства-времени). "Нарушение закона сохрапе- 68 ния может вести к открытию более сложной симметрии"^ - отмечает Е.Битсакис. А Н.Ф.Овчинников говорит в связи с этим даже о своеобразном принципе сохранения симметрии. "Важно то, - пишет он, - что закон сохранения с ограниченной областью действия как бы компенсируется другим законом сохранения. В общем случае можно сформулировать принцип сохранения симметрии, действующий как общеметодологический и регулятивный принцип научного познания. Открытие нарушения какого- либо типа симметрии неизбежно ведет к открытию следующего типа симметрии - и тем самым к дальнейшему продвижению теоретического знаниямз8.

Таким образом, если обнаружится, что энергия не сохраняется в каких-либо процессах природы, то должна сохраняться какая-то другая величина, обобщающая энергию. Хотя набор и конкретное выражение законов сохранения изменяется с развитием научного знания и, добавим, с изменением условий существования материи, всегда обязательно есть что-то сохраняющееся, отражаемое в законах сохранения. Важно только (и это главный урок "кризиса физики" начала века) не отождествлять физическую реальность, т.е. реальность как она отражается физикой, физический образ реальности, с философски понимаемой объективной реальностью, не абсолютизировать физическую реальность.

Гипотеза эфира. Несколько иной аспект философской критики открывается, если рассмотреть гипотезу о существовании эфира. Эта гипотеза, так же как и гипотеза Бора-Крамерса-Слэ- тера, представляет лишь исторический интерес, т.е. была отвергнув в результате развития научного знания. Но в отличие от последней "метафизическое обоснование" в ее отвержении играло большую роль. Попытаемся объяснить, почему.

Главенствующую роль в принципиальном отказе от гипотезы эфира сыграл А.Эйнштейн. Он собственно и начал свою первую статью "К электродинамике движущихся тел" (1905), в которой он закладывает основы новой теории - специальной теории относительности, - с провозглашения отказа от гипотезы "светоносного эфира"*9. Как он обосновывает, однако, этот отказ?

Можно ли эмпирически убедиться в существовании или несуществовании эфира? Для решения этого вопроса Эйнштейн обращается к истории науки, к анализу того, как эта гипотеза

37Bilsakis Е. Physique et materialisme. Paris, 1983. P.96.

3SОвчинников Н.Ф. Истоки и судьба "закона Ломоносова**//Прчрода. 1986. N9. С.107.

Эйнштейн А. К электродинамике движущихся чел//Эйнштейн А. Собр.науч.тр. М., 1965. Т.1. С.8. возникла в физике. Эйнштейн приходит к выводу, что в физике прошлого века эфир как некая невесомая субстанция, или среда, по существу был сконструирован, т.е. построена модель эфира (однородного и изотропного) как носителя электромагнитных взаимодействий. "Так как физикам XIX века, - писал Эйнштейн, -

показалось бы полностью абсурдным приписывать самому пространству физические функции и состояния, то конструировалась (выделено мною - Е.К.) среда, пронизывающая все пространство, эфир, согласно модели невесомой материи, которая, как представлялось, должна быть носителем электромагнитных и тем самым также световых процессов"4*). Как показывает Эйнштейн, от Лоренца идет представление об эфире как лишенном, в противоположность весомой материи, всех физических свойств, кроме одного - неподвижности. А раз так, то убедиться эмпирически в существовании эфира невозможно. Он не наблюдаем или, по словам Эйнштейна, чувственно не воспринимаем.

Поскольку эфир не наблюдаем, то существование эфира принимается или не принимается в физической теории, ииаче говоря, постулируется или не постулируется. Вплоть до настоящего времени некоторые физики строят свои теории, предполагая существование эфира23. Почему же тогда гипотеза эфира не включается Эйнштейном в теорию относительности? "Введение "светоносного эфира” окажется при этом излишним, поскольку в предлагаемой теории не вводится "абсолютно покоящееся пространство", наделенное особыми свойствами..."24, - пишет Эйнштейн еще в своей первой основополагающей статье ИК электродинамике движущихся тел", то есть отказ от постулирования существования эфира относится к самому контексту открытия принципов новой теории. "Гипотеза эфира, - поясняет он в своей более поздней работе, - не противоречит специальной теории относительности" ... Но "с точки зрения специальной теории относительности гипотеза об эфире лишена содержания... Электромагнитное иоле является первичной, ни к чему не сводимой реальностью, и поэтому совершенно излишне постулировать еще и существование однородного и изотропного эфира и представлять себе поле как состояние этого эфира (выделено мною - Е.К.)"<з.

Эйнштейн, стало быть, отказывается от гипотезы эфира вовсе не по эмпирическим соображениям. Философская критика и играет собственно здесь большую роль, чем в случае гипотезы Бора-Крамерса-Слэтера, поскольку существование эфира не может быть опровергнуто на основании его наблюдаемости или не- наблюдаемости. В то же время как в экспериментах почти сразу (в 1925 г.) после выдвижения гипотезы Бором и его сотрудниками (в 1924 г.) было обнаружено отсутствие нарушение закона сохранения энергии, существование эфира не верифицируемо, в опытах пытались установить только существует ли движение эфира относительно Земли (эти опыты дали отрицательный результат).

Говоря о поле как о "первичной реальности", не нуждающейся ни в каком носителе - эфире, Эйнштейн но существу выступает уже не как чистый физик, а как мыслитель, исходящий из каких-то метанаучнмх оснований. По общим, выходящим за пределы физической науки, соображениям Эйнштейн ставит под вопрос существование светоносного эфира. Он проводит рассуждения довольно тонко. За этими рассуждениями просматривается философский подтекст, чувствуется философская культура этого физика. Он говорит лишь о том, что гипотеза эфира излишня для построения новой теории, просто "лишена содержании" в рамках специальной теории относительности, хотя эта гипотеза и не противоречит последней. Пожалуй, подобным образом ответил Лаплас Наполеону, почему он не ввел бога в свою картину мира. "Я не нуждался в этой гипотезе", - ответил Лаплас.

Действительно, по самым общим, философским соображениям нельзя опровергнуть существование эфира. Гипотеза эфира как предположение о каком-то, еще неизвестном, виде материи не противоречит философским положениям о видах и структуре материи. Философ не может решать вопросы о существовании каких-либо конкретных видов материи» Он может лишь сказать, что, если эфир существует, то он материален. *

* *

Ученый формируется в определенной культурной среде. Хотя он может прямо и не ссылаться на какие-либо философские произведения, непосредственное или косвенное знакомство с ними накладывает отпечаток па становящуюся личность ученого. Погружение в опыт метафизических построений, внутренний ди-

43Эйнштейн А. Эфир и теория относител»>носги//Там же. С.686.

алог, сотворчество с автором философского сочинения не могут не отразиться на развитии культуры мышления ученого.

При решении научной проблемы эти классические образцы философских рассуждений (философемы), логические структуры метафизических построений могут неявно, не проходя через сознание ученого, использоваться им. Классические философемы оживают вновь, "резонируя” с конкретным материалом новых научных проблем. Но даже post factum, реконструируя процесс научного творчества, трудно выделить эти мыслительные структуры, ибо при размышлении над научной проблемой "срабатывает* целостность интеллекта ученого, и специальнофизические, и философско-мировоззренческие, и социальнокультурные компоненты в его интеллекте слиты, синкретичны.

Думается, существование альтернативных подходов к решению научных проблем, скажем, различных версий квантовой механики, обусловлено не в последнюю очередь различием философских влияний на физиков-творцов квантовой механики. Многовариантность, неоднозначность философского знания, многообразие образцов философских рассуждений становятся особенно значимыми для науки в эпоху ломки старых структур научного знания, революционных изменений в нем. Многообразие вообще лежит в основе развития, и в частности, многообразие исследовательских программ, опосредованно связанное с различными философско-мировоззренческими контекстами их формирования, является основой для продуктивного развития научного знания.