Порус В.Н. КАК ВЫЙТИ ИЗ КРИЗИСА "ДУХОВНОГО ПРОИЗВОДСТВА?

В статье формулируется тезис о кризисе науки как составной части и следствии общего экономического, политического и социально-культурного кризиса.

В первые годы перестройки состояние нашей экономики было деликатно названо "предкризисным". Деликатность понятна. Скорее всего, даже инициаторам перестройки были не вполне ясны контуры грозящей опасности и масштабы необходимых спасательных работ. Смысл термина "революционная" в сочетании с прозаическим словом "перестройка" выглядел очередной пропагандистской метафорой. Это давало некоторые надежды мастерам идеологических клише, которые попытались быстро организовать словесную свистопляску по испытанным рецептам вокруг понятий "ускорения", "обновления социализма" и "перестройки".

Сейчас уже всем ясно, что экономика страны втянута в воронку расширяющегося и углубляющегося кризиса. Мы уже почти привыкли жить в кризисную эпоху, и уже трудно найти оптимиста, который осмелился бы указать ближайшие перспективы выхода из кризисных тупиков. Кризис охватил все сферы общественной жизни - культуру, политику, межличностное общение. Поэтому вопрос о том, охвачена ли кризисом сфера "духовного производства", в частности, наука, является скорее всего риторическим.

Еще недавно "кризисом в науке" было принято называть особую интеллектуальную ситуацию, когда в силу тех или иных причин ранее господствовавшая "парадигма" (совокупность фундаментальных научных воззрений и методов, обеспечивающих "нормальное" функционирование научных сообществ, если следовать терминологии Т.Куна), утрачивает единовластие, и наука вступает в период конкуренции различных парадигм, пересмотра общепринятых догм, переформулировки проблем, изменения и соперничества различных методологических установок и принципов.

Тем более очевидна применимость термина "кризис", когда речь идет об иных - социальных, экономических, культурологических - аспектах науки.

Пока нет более или менее четких критериев, которые позволили бы ставить определенный диагноз состояния науки. Отсюда эмпирический уровень исследований и констатаций, от которых трудно перейти к серьезным прогнозам. Но кризисные симптомы нашей науки даже на этом уровне очевидны.

Прежде всего это заметное снижение уровня фундаментального естествознания, приведшее; к палению престижа науки. С 1956 г., когда первым нобелевским лауреатом среди советских ученых стал Н.Н.Семенов, до настоящего времени этого звания удостоены шесть представителей советской науки; последним был ПЛ.Капица в 1978 г. Для сравнения: за тот же период лауре- 160 атами Нобелевской премии становились 119 американских ученых! По этому показателю наша страна стоит на одном из последних мест среди индустриально развитых стран, уступая и многим развивающимся странам. Но дело, конечно, не только в высоко престижных премиях. Наша наука отстает по ряду важных направлений примерно на полтора десятилетия от "среднемирового уровня" НТР. Если сравнивать не со средним мировым уровнем, а с уровнями, достигнутыми наиболее развитыми в научно-техническом отношении странами, то отставание будет гораздо более внушительным. Считается, что в отдельных областях фундаментальных научно-технических исследований советской науке еще удается сохранить лидирующие позиции (например, в космической технике), но тревожные симптомы проявляются и здесь. Кроме того, относительное благополучие в этих областях в значительной мере объясняется их очевидной для всех связью с интересами военных ведомств. Отечественное приборостроение не отвечает потребностям даже того уровня, который сложился во многих научно-исследовательских отраслях российской науки, не говоря уже о потребностях современной мировой науки. Информационное обеспечение нашей науки находится в состоянии, которое можно назвать просто "постыдным”, если сравнивать его с положением дел за рубежом или, по крайней мере, с разумными потребностями науки на рубеже XX в.

В прикладных и инженерно-технических областях положение еще хуже. Некоторые из таких областей просто влачат жалкое существование. Конечно, не случайно, что в худшем положении по сравнению с другими областями оказались как раз те, которые напрямую связаны с исследованиями, направленными на поддержание уровня жизни человека: медицина и фармакология, педагогика и социальное прогнозирование, сельскохозяйственные науки и разработка бытовой техники и тд.

Важнейший показатель развитости современной науки и техники - уровень их компьютеризации. По этому показателю наша страна отстает не только от США и Японии, ведущих компьютерных стран, но и от Норвегии, Таиланда, Тайваня, Сингапура, Южной Кореи. Это серьезнейшим образом ограничивает возможности высших технологий, основанных на резком уменьшении энерго- и материалоемкости производства, что пагубным образом отражается на экологической обстановке, свертывает прогрессивное развитие квалификационного уровня людей, запятых в производстве, фактически отбрасывает технологию на более низкие фазы по сравнению с мировым процессом научнотехнической революции. Но, может быть, еще более важно, что низкий уровень компьютеризации тормозит ие только передовую технологию и организацию производственных процессов, не только проведение широкомасштабных и эффективных научнотехнических исследований, но и создает значительные препятствия перед попытками реформы экономики и политической системы общества. Конвейер лжи и персональный компьютер плохо уживаются друг с другом. Не потому ли мы столь драматически опаздываем (по мнению западных экспертов - безнадежно опаздываем!) в микропроцессорную и компьютерную технологию XXI в.?

Падает уровень научного профессионализма. Научные издания захлестнуты волнами серой безликости, пустякового глубокомыслия, конъюнктурщины. На место некогда славных на весь мир научных школ, возглавляемых и пестуемых выдающимися учеными, во все большей мере приходят "команды”, управляемые "крепкими боссами", вокруг которых объединяются вассально зависимые от них "научные работники". "Сама жизнь побуждает такие команды стремиться к монополии, ведь иначе на плаву не удержаться.

Опасная трещина между естественнонаучным и социальногуманитарным образованием расширилась и углубилась. На этом фоне растет удельный вес сциентистских и технократичес-

1Раушенбах Б. Наука, обложенная флажками. Монополия на истину - преграда на нуги прогресса//Известия. 1989. 3 мая.

ких установок, подчиняющих жизненные позиции большой части научно-технической интеллигенции.

Безусловным симптомом кризиса следует считать очевидное падение уровня высшего образования в нашей стране и его социального престижа. Это необъятная тема, которой здесь можно только коснуться; пожалуй, самым красноречивым свидетельством этого падения является пренебрежительное отношение к дипломам выпускников большинства советских вузов за рубежом.

Без всякого преувеличения можно говорить о критическом состоянии нравственного потенциала нашего научного сообщества. Дело даже не в том, что факты плагиата, недобросовестной конкуренции, прямой или косвенной эксплуатации труда подчиненных, подтасовки данных, конъюнктурщина, групповщина вышли за рамки "отдельных случаев" и "нетипичных явлений”.

Исключительно опасным и, увы, неизбежным следствием падения нравственности научного сообщества является ложь и недобросовестность исследований. Опасность прежде всего состоит в том, что особенностью современной науки является затрудненность восироизведения некоторых данных (из-за дороговизны, продолжительности экспериментов) и тесная сращен- ность научных исследований с технологическими разработками, из-за чего неизмеримо возрастает экономический, экологический и социальный ущерб, причиняемый использованием ложных и ошибочных результатов. Наиболее явным примером этого можно считать "научные обоснования" гигантских технических и социальных программ, вроде разгрома сельского Нечерноземья под флагом свертывания ’’бесперспективных" хозяйств или пресловутого поворота сибирских рек, постыдное участие ученых в недобросовестных, социально-безответственных экологических экспертизах, открывших шлагбаум перед варварским, колонизаторским истреблением природы, уже приведшим к экологическим катастрофам и грозящим новыми непоправимыми бедами.

Это привело к возникновению недоверия к науке в общественном мнении, что таит в себе непредсказуемые социально-психологические последствия.

Хотя можно было бы продолжать описание симптоматики тяжелых заболеваний нашей науки, сказанного, по-видимому, достаточно для диагноза: она находится в затяжном и глубоком кризисе.

В печати остро дискутируется вопрос, кто несет главную ответственность за упадок нашей науки: государственные чиновники, осуществляющие в течение десятилетий неумную научную политику, "бойкотировавшие" науку, сокращая расходы на нее и подчиняя ее работу неверно избранным приоритетам, или "сама наука", но тем или иным причинам угратившая способность к самоорганизации, безалаберно расходующая государственные средства и не обеспечивающая высокую эффективность своих исследований и разработок?

О том, что неразумно экономить за счет зарплаты ученых, что необходимо быстро и резко повысить социальную престижность научного и инженерного труда, особенно в промышленности, пишет и академик Б.Раушенбах2. ”Я убежден, - заявляет академик С.Шаталин, - что, если нынешняя политика оплаты труда ученых, особенно в сфере фундаментальных исследований, не будет кардинально изменена, СССР никогда не догонит но уровню эффективности производства ни США, ни Японию, ни ФРГ, ни другие развитые страны"^. Что верно, то верно, и иод этими словами с удовлетворением подпишется громадное большинство наших "среднестатистических" научных работников, со степенями и без таковых. И уж, конечно, совсем глупо "экономить" на информационном обеспечении, на приборной и измерительной технике, на организации международных контактов ..., на чем еще? Да на всем, что составляет современный жизненный уровень науки, условия ее нормального существования.

Но эго, конечно же, не означает, что одним только увеличением финансирования можно разрешить те проблемы и противоречия, которые в совокупности составляют содержание нынешнего кризиса в науке. Взять хотя бы столь болезненную проблему оплаты труда научных работников. Ведь нельзя отмахнуться от очевидного противоречия: с одной стороны, это оплата недопустимо низка, что существенно снижает социальную престижность научных профессий; с другой стороны, как свидетельствуют данные социологических исследований, более 50% научной продукции дает 5-10% исследователей, а это означает, что

2Раушенбах Б. Пит. соч.

3Шаталин С. Не гадаем ли "на кофейной гуще”//Правда. J9S9. 4 мая. 164

существенно "недополучают" именно эти 5-10%, тогда как остальные, возможно, не нарабатывают даже на ту зарплату, которую получают! Бюрократические манипуляции с финансированием науки определенным образом "подпитываются" некоторыми устойчивыми - и небезосновательными - мотивами общественного мнения, в котором образ "халтурной" науки занимает достаточно заметное место.

Часто среди причин этого кризиса называют такой симптом как падение научной этики, сужение нравственного горизонта науки. Не произошла ли девальвация нравственных ценностей в науке как раз на фоне бесчисленных проповедей "бескорыстного стремления к истине", в которых никогда не испытывала дефицита система образования и воспитания, готовившая интеллигенцию к научному поприщу? В том-то и дело, что эти проповеди оказывали обратное воздействие на сознание вступающих в науку людей, которые сталкивались с реальностью, порождающей образцы антиморали.

Все это так. Храм научной истины осквернен, а без этого храма наука погибнет, утверждает академик Д.С Лихачев, ибо для того, чтобы развивалась наука, "нужен даже максимум нравственности". "Ибо при теперешнем ее состоянии, при ее компьютерных системах даже самая "маленькая" сделка ученого с начальственным давлением против своей совести и истины, угодливое молчание и самоустранение от борьбы ради душевного комфорта, а то и просто ради тривиального материального благополучия, тиражируется, разрастается потом до вселенских масштабов чернобыльской беды, гибели Арала, нашего отставания на ключевых направлениях научного и технического прогресса... Наука без морали погибнет. А это потянет за собой деградацию экономики, распад социальных связей, отношений людей"*.

Ученый, которого наряду с АД.Сахаровым называют совестью нашей науки, видит причины нравственного заболевания науки в оттеснении на задний план гуманитарного знания и искусства в утилитарном, примитивно-прагматическом отношении к научной культуре, насаждаемом "стилем жизни" общества, в "духовном сиротстве" людей науки, потерявших нравственные образцы и ориентиры, какими были Н.И.Вавилов и Н.НЛузин,

В.Н.Перетц и ПЛ.Капица, в исчезновении традиций, созданных этими великими учеными. Как же лечить это заболевание? Нужно воссоздавать этический потенциал науки: вернуться к традициям чести, когда мерзавцам, предавшим истину или совершившим человеческую подлость, "не подавали руки" их кол-

4Лихачев Д.С. Наука без морали погибнет. Диалог с корреспондентом "Известий" К.Смирноиым//Изпсст»1Я. 1989. 2.5 марта.

леги, очистить репутацию науки от пятен "флюгерности" и конъюнктурщины, самовосхвалений и карьеризма, корыстных побуждений, гражданской трусости. И нужно помнить, что восстановление храма - дело еще более трудное и долгое, чем его возведение. На это должна быть направлена работа нескольких поколений; наивно надеяться, что есть какой-то волшебный золотой ключик, при помощи которого уже в следующей человеческой генерации можно получить высоконравственное научное сообщество"*.

Глубоко уважая позицию Д.С Лихачева, выраженную не только этими словами, обращенными к нынешнему поколению наших ученых, но и всей его жизнью, замечу все же, что она представляется недостаточной. Великие нравственные традиции Большой Науки, заложенные и продолженные ее героями и мучениками, творцами и лидерами, ослабли и прервались не сами по себе, не из-за своих внутренних несовершенств или противоречий. Научное сообщество не смогло противопоставить эти ценности как принципы своей самоорганизации и своего саморазвития в качестве достаточного противовеса тем силам, которые превратили науку в бюрократическую организацию, воспринявшую совершенно иные по своей природе принципы функционирования, в "системе" которых для этических норм были уготованы самые второстепенные роли. А это значит, что и возрождение ценностных традиций останется не более чем светлой утопией, пока наука останется во власти этих сил. Конечно, без мобилизации всех нравственных ресурсов научного сообщества эта власть не может быть устранена. Более того, сам процесс освобождения от этой власти создает почву для очищении и возвышении униженных, но бессмертных ценностей. Но одного лишь нравственного усилия не хватает для победы. Нужна опора на естественные, нормальные условия бытия науки и на объективно действующие закономерности, использование которых может создать эти условия.

В конечном счете все проекты преобразований, направленные на исправление нынешнего положения дел в науке, должны оцениваться по тому, в какой мерс они основаны на теоретическом анализе этих закономерностей. И надо сказать, что мера эта далеко не всегда удовлетворительна. Предлагают изменить структуру управления научными учреждениями (например, вместо директора НИИ поставить периодически сменяемый совет директоров, разделить функции научного лидера и административного руководителя и т.п.), изменить систему приоритетов в выборе научных направлений, систему финансировании (давать деньги не под вывески институтов или лабораторий, а под конкретные научно-исследовательские программы, перевести некоторые научные подразделения на одну из форм хозрасчета, провести реформу заработной платы научных сотрудников, увеличить фонды и т.п.), взять курс на последовательную демократизацию жизни научного сообщества, поставить под контроль научной общественности деятельность ВАКа, создать инженерную Академию наук, разделить ответственность за развитие фундаментальной науки и ее технических применений, обеспечить мобильность научно-исследовательских групп, ввести "паспорта" для ученых, то есть документы, фиксирующие реальные результаты деятельности их обладателей и являющиеся основаниями для занятия определенных должностей, установления размеров оплаты труда и т.д., регулярно проводить "аттестации" научных сотрудников...

Различен масштаб предлагаемых перемен, некоторые из них имеют очевидно необходимый характер, другие спорны, третьи - непродуманны. Встречаются и явно вздорные предложения, вроде перевода всей фундаментальной науки на хозрасчет. Сильны еще тенденции решать проблемы, связанные с кризисом, теми самыми методами, которые и завели в тупик нашу науку. И весь этот обширный спектр мнений, оценок, проектов пока не имеет прочного теоретического основания. Нам явно не хватает теоретического науковедения, а комплекс дисциплин, в совокупности именуемый этим термином, плохо сцементирован, не имеет жесткого концептуального "каркаса". 2.

Диалектический характер противоречия между всеобщностью научного труда и стоимостными отношениями

В центре марксистской концепции науки - категория всеобщего труда. Анализу этой категории посвящен ряд философских исследований^, поэтому лишь вкратце напомним их итоги.

Участвуя во всеобщем труде, люди вступают в такие отношения, когда они не противостоят друг другу "как носители мета морфоза товаров"?, объединяемые лишь движением меновых стоимостей, обменом товаров, а кооперируют свои усилия (эта кооперация не ограничивается одновременностью трудового процесса, они синтезирует и использует всю предшествующую деятельность общества), выступая в качестве личностей, "неотчужденных" человеческих индивидов.

«Категория "всеобщий труд" характеризует общественное содержание труда ("общественный труд") при отсутствии экономического обособления производителей материальных и духовных ценностей, т.е. при условии отсутствия разделения труда между ними» в Продукты всеобщего труда удостоверяют свою общечеловеческую значимость без посредства рыночного обмена и, следовательно, к ним неприменима абстрактная мера этой значимости, каковой для продуктов "экономически обособленного труда" является стоимость. Эго значит, что продукты всеобщего труда имеют принципиально нетоварный характер. Присвоение этих продуктов является одновременно и следствием, и условием всеобщего труда. Поэтому "основное, что производит работник в сфере "всеобщего труда"... - это не "что", но "кто" - сам субъект деятельности, коренным образом преобразований; субъект во всем богатстве его материальных и духовных определений, понятый как "совокупность" общественных отношений..."’.

Как подчеркивают исследователи этого вопроса, "всеобщий труд" обладает двумя основными характеристиками: продукты этого труда не могут быть осмыслены как стоимости; "differentia specifica" всеобщего труда состоит не просто в кооперации с предшественниками и современниками, а в кооперации на основе "индивидуального отношения" между людьми"^, то есть в его неотчужденности. Таким образом, всеобщность труда и стоимость исключают друг друга: наличие стоимостных

отношений обмена между производителями указывает на их экономическую обособленность и, значит, на то, что их труд не является всеобщим; производители, связанные друг с другом производством стоимостей, не могут считаться "субъектами во всем богатстве своих материальных и духовных определений", поскольку это богатство ограничено их "неличностным", "неиндивидуальным" отношением к труду, в который они вовлечены лишь как противостоящие друг друга товаровладельцы.

Если подходить к этому противопоставлению как к абсолютному, оно принимает чисто формальный характер и в качестве такового оно методологически бесплодно. Напротив, конкретноисторический анализ указанной противоположности обнаруживает ее диалектический характер, взаимоотносительность и взаимообусловленность сторон этой противоположности. Приведенные выше ,,опредсленияи всеобщего труда имеют смысл не формальных дефиниций, а указания на закономерную тенденцию исторического развития совместного, но экономически обособленного общественного труда. Исторический процесс, проходящий различные ступени развития и принимающий на определенных ступенях "резкие и универсальные формы", к которым и относится стоимостной обмен - не продуктивными способностями, но продуктами как товарами. Но на этом отнюдь не завершается исторический процесс развития мсжчеловсческих отношений, он выходит на новые витки диалектических спиралей и снова возвращается к своим неотчужденнмм формам - к всеобщему труду, к диалектическому отрицанию труда, экономически обособленного. Здесь именно диалектическое отрицание, а не формальное противопоставление: всеобщий труд является пределом исторического развития своей противоположности.

А это возможно только потому, что экономически обособленный, разделенный общественный труд содержит в себе свою собственную противоположность в качестве постепенно осуществляемой возможности (постепенность эта имеет исторически зависимый характер). Осуществление этой возможности, то есть универсализация труда и "снятие" его экономической обособленности, заключается в логическом (необходимом) развитии сущностного механизма, которым приводится в движение процесс труда в тех его исторически обусловленных формах, которые связаны с общественным разделением труда, экономическим обособлением участников трудового процесса и необходимостью их объединения в целостность социально-экономической жизни. Таким механизмом является товарная форма продуктов труда, а движущей силой этого механизма - действие закона стоимости.

Это означает, что всеобщим труд становится в историческом движении от экономически обособленного к экономически обобществленному состоянию. Последнее является следствием такого развития производительных сил, когда сложнейшие системы производства и их отдельные звенья настолько тесно переплетаются друг с другом, что превращаются в единый технологический процесс в рамках общественного разделения труда. Логика этого процесса ведет к смене форм собственности - от частного владения к достоянию общества, а тем самым и к постепен-

ному “снятию” стоимостных регуляторов общественного ироиз*| водства. |

Нет более надежного способа затормозить прогресс, опоро-і чить его, отдалить будущее, чем ннасильственноеи его помещение в настоящее, "отмена" настоящего! Пока не исчерпан созидательный потенциал общественно-производственных отношений, основанных на производстве стоимостей, пока эти отношения остаются эффективными условиями культурно-цивилизационного процесса, - труд сохраняет в себе противоположность всеобщности и обособленности, разрешаемую в конкретно-исторически обусловленной мере.

Эта мера, конечно, различна в сферах материального и духовного производства. Последнее иногда рассматривают как адекватную форму воплощения всеобщего труда. "В области духовного производства потребление не имеет характера физического потребления, оно приобретает особый, специфический вид превращения способностей других людей и достигнутых ими знаний в условиях собственной деятельности... Беспрепятственное овладение способностями других людей есть первое и необходимое условие всеобщего труда в сфере науки. Участие в развитии общественного знания наряду со всеми остальными индивидами, вместе с ними и посредством их - вот что такое всеобщий труд в сфере науки", - пишет ЕЛРежабеки. Из этих определений следует, что если "первое и необходимое условие" - беспрепятственное овладение способностями других людей - не выполняется или выполняется только частично, то труд в науке не является всеобщим или можно говорить об определенной степени его превращения во всеобщий труд. Если бы понятия "всеобщего труда” и "научного труда" совпадали (научный труд "по определению" считался бы всеобщим), то невыполнение или неполное выполнение указанного условия означало бы невозможность самой науки. Но существование науки - неоспоримая историческая данность, как неоспоримо и то, что названное условие "всеобщего труда” в сфере этой данности никогда не было абсолютно "беспрепятственным", то есть не опосредованным многоразличными механизмами материального производства, конкретными формами социальной организации, вне которых немыслимы такие виды духовного производства как наука.

Вывод может быть только один. Совпадение сферы всеобщего труда и научного труда - это абстракция, выражающая некоторый предел развития науки, состоящий в полной эмансипации научного труда от всех "опосредующих" и детерминирующих его социальных условий, в первую очередь - условий материала

ІЇРежабек Е.Я. Цит. соч. С.69. 170

ного производства на конкретно-исторических ступенях развития культуры и общества. Когда же мы анализируем реальное движение исторически обусловленных форм духовного производства, в первую очередь - науки, мы наблюдаем в этих формах работу того же противоречия всеобщности и обособленности труда, какое имеет место в формах материального производства. И это тем более очевидно, что все формы производства, и материального, и духовного, взаимосвязаны между собой: их автономность относительна, а взаимодстерминация - абсолютна, поэтому противопоставление этих форм по признаку воплощаемости в них всеобщего труда является методологически неверным.

нЧем ближе оказывается вид духовного производства к экономике, тем более непосредственно выступает его взаимосвязь с материальным производством..."^. Близость такого вида духовного производства как наука к экономике в современном обществе - факт, не требующий никакой проверки. И потому, облекаясь в социально-обусловленные формы, наука непременно ассимилирует характеристики материально-производственных отношений, доминирующих в тот или иной конкретный исторический период.

Всеобщность научного труда - его объективное свойства. Оно адекватно науке в ее идеальном понимании как движения общечеловеческого разума, познающего действительность и ее законы в специфической форме научного исследования. Это свойство - важнейшее условие всемирно-исторической культуротворческой функции науки. Оно позволяет видеть в науке модель общественного производства, достигающего высшего уровня обобществления и эмансипации труда, когда рабочее время и свободное время уравниваются в своем статусе для человека. Поэтому Маркс называл примером всеобщего труда "всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение"^. Но движение к этому идеалу осуществляется через максимальное развитие тех форм научного труда, самое существование которых вызвано обособленностью и разделенностью труда во всех видах общественного производства.

Научный труд производит знания. В современной науке это связано с множеством типов трудовой деятельности, с их разделением и сложными формами интеграции, действующими не только "внутри" научных институтов, но и связывающими науку с иными сферами культуры: материальным производством, искусством, традициями и пр. Наука выступает как непосредствен- пая производительная сила, вплетенная в совокупность движителей материального производства и заимствующая его характерные черты: принципы организации труда, управления, планирования, стимулирования и т.д. Сама наука в современном обществе немыслима вне экономической реальности и представляет собой специфическую экономическую реальность. А это означает, что поскольку экономика общества развивается на основе общественного разделения труда и товарно-стоимостных общественных отношений, то и наука как компонент экономической системы не может иметь другую основу.

Эта совершенно очевидная констатация может представать в виде противоречия между реальным статусом науки как институционально-экономической системы и ее абстрактно-идеальным статусом как "сферы всеобщего труда". Авторы монографии "Наука как вид духовного производства” называют это противоречие "основным противоречием социальной системы науки”, коренящимся "в соотношении между объективными потребностями развития научной деятельности и научного производства, с одной стороны, и социальными формами существования этой деятельности и производства, опирающимися на социальный институт науки, а через нею на всю политическую и идеологическую надстройку общества, с другой"**. В чем же, по мнению авторов, состоит это противоречие?

Логика здесь такова. Если наука - это сфера "всеобщего труда”, а всеобщий труд не создает стоимостей, то его включение в систему материально-производственных отношений и соответствующих этим отношениям социальных институтов, основанных на действии стоимостных механизмов, является противоречивым как вынужденная трансплантация чужеродного органа в живой организм, вызывающая реакцию отторжения, которую, однако, можно искусственно гасить, достигая определенного компромисса ради поддержания жизни этого организма. Но это все же противоречивый компромисс. На протяжении всей жизни организма это противоречие будет оставаться "основным", а при каком-либо ослаблении внешней регулировки противоречивых отношений оно может стать и разрушительным для одной из сторон либо для обеих. Нестоимостная природа научного труда требует ликвидации экономического обособления и связанных с ним товарно-стоимостных отношений во всех системах, имеющих отношение к науке, и в системе самой науки. Напротив, господствующие товарно-стоимостные отношения вовлекают в себя науку, вопреки ее собственной природе, так сказать, "насилуют11 эту природу, загоняя ее в рамки "социальных форм", институтов, профессиональной организации, тем самым искусственно сдерживая ее потенциальные возможности.

Эта логика нам уже знакома. Она основана на формальном противопоставлении всеобщности труда и стоимости применительно к науке и ее вхождениям в систему общественного производства.

Вопрос о том, находится ли научный труд в противоречии со стоимостным выражением его продуктов, разрешается по-разному, в зависимости от тою, формально или диалектически понимается это противоречие. При формальном понимании категории научного труда рассматривается в рамках внсисторических "дефиниций", которые, по сути, являются лишь следствиями отождествления этой категории с категорией всеобщего труда. Именно это отождествление и позволяет атрибутировать такие свойства научного труда, которые не могут быть объяснены в стоимостных понятиях. Перечисление этих свойств обычно и составляет аріументацию тезиса о "нестоимостной" природе продуктов этого типа духовного производства.

К числу этих свойств относят, например, неприменимость меры затрат абстрактного труда, общественно необходимого рабочего времени, к результатам научного труда, то есть к новым научным знаниям. Считается, что получая всеобщую известность, знания становятся как бы "даровым достоянием" и потому не нуждаются в обмене как форме удостоверения их общественно-необходимой природы! Э^ги и сводимые к ним аріу- ментм страдают недостатком "порочного круга": с их помощью "доказывается" тезис, из которого они сами выведены, - тезис о всеобщем характере научного труда. Реальный же научный труд, всеобщность которого относительна к конкретно-историческим формам этого труда, не может быть вполне охарактеризован подобными свойствами.

Разумеется, количество общественно необходимого рабочего времени не может быть однозначно определено, когда речь идет о производстве нового научного знания. Но означает ли эго, что научные знания не могут участвовать во всеобщем процессе обмена продуктами ума и рук людей? Вопрос более чем странный, ибо такой обмен реально и непрерывно происходит. Мешает ли этому обмену стоимостная природа материальных продуктов? Нисколько, ибо на ее основе возникает универсальный механизм обмена - рынок, действие которого подчинено особым, не вполне редуцируемым к стоимости, закономерностям. Хорошо известно, например, что при определенных условиях рыночный обмен регулируется не стоимостью, а полезностью обмениваемых продуктов, что никак не отменяет фундаментальной роли закона стоимости, но показывает, что товарная экономика имеет разнооб-

173

разные и конкретно определяемые ориентиры1*. Уже поэтому, даже если признать нестоимостную природу продуктов научного труда, она не противоречит ни формам обмена, свойственным товарной экономике, ни социальным институтам науки, деятельность которых связана с этими формами. Не все ясно и с вопросом о "необходимом рабочем времени”; хотя и неоднозначно, но оно все же может быть определено для многих видов научной деятельности, например, для машинной обработки информации, а как известно, современная наука без компьютеров - это ненормальная "кризисная" наука. Что же касается превращения знаний в "даровое достояние", то это утверждение не учитывает того важнейшего признака современной науки, что ее продукция получает всеобщую известность, лишь пройдя довольно сложные перипетии рыночного обращения в виде патентов, лицензий, "формул на продажу", различного рода информации, проектов и разработок. Этот поток растет и вширь, и вглубь, захватывая прямо или косвенно даже результаты фундаментальных исследований. Границы между фундаментальными, прикладными и техническими науками, сами по себе достаточно условные, размываются этим потоком еще больше. Можно сказать, что для того, чтобы научный результат утратил свои товарные свойства, вначале он должен стать товаром!

Реальная товарность научной продукции и ее теоретическая "нетоварность" - противоречие, повергающее некоторых авторов в известную растерянность. Исходя из реальности, говорят об экономической стороне научного производства, об экономическом эффекте науки, но при этом подчеркивают, что "вряд ли можно понятием меновой стоимости выразить и зафиксировать изменения, происходящие под влиянием применения научного знания в производительных силах и производственных отношениях, в труде и за его пределами, в структуре рабочего и свободного времени..."^. О каких изменениях идет речь? Ясно, что не о любых, ибо экономический эффект внедрения достижений науки и техники, который не может быть измерен в стоимостных мерках -

это нечто непонятное. И.Н.Сиземская говорит также о "собственно социальном эффекте" духовного производства, лишь частично имеющем стоимостную оценку, а частично определяемом "самоценностью духовного богатства и духовного творчества"^. Против самоценности духовного богатства возразить не-

15См.: Шаталин С.С. Оптимальное управление экономикой//ЭКО: Экономика и организация промышленного производства. Новосибирск, 1987. N3. С. 162176.

16Духовное производство. С.228.

17Там же. С.228-229. чего, но речь не о том, а о применимости стоимостной оценки к продуктам духовного производства в принципе! Ведь частичная оценка - это все же оценка, не так ли? А если научные достижения не могут оцениваться в стоимостном выражении (через понятия "цены", "себестоимости", "рентабельности" и пр.), то как понять, что они все же "включаются в общую систему товарно-денежных отношений через зарплату ученых, цену оборудования и приборов, систему патентов и т.д."ів.

А.Н.Кочергин и его соавторы называют такое включение "квазистоимостным", то есть вынужденно принимающим стоимостную видимость, оболочку, противоречащую внутреннему содержанию науки как духовного производства. Оно происходит отмечают они, в силу роста затрат на науку, обусловленного экономическими факторами, в частности, экономическим эффектом от практического использования научного знания, а также из-за господства частной собственности и рыночных отношений** Здесь в ряд поставлены совершенно разнородные явления: понятно, что выгода от использования науки в экономических структурах - явление универсальное, тогда как господство частной собственности характерно лишь для определенных социально-экономических формаций и вовсе не связано жестко-каузальным образом с рыночными отношениями. Однако это ря- доположение не случайно, а вытекает из уже упомянугого "основного противоречия" сформулированного авторами. Близка к этому и позиция Е.Я.Режабека: научное знание может превратиться в товар, но лишь в условиях капитализма и только в "утилизованном виде", как результаты прикладных исследований и разработок. Кроме того, "там, где научный труд стал объектом эксплуатации капитала, применение науки накладывает свою стоимостную "печать" и на сам процесс производства знаний. Обмен деятельностью, основанный на вещной связи, порождает конкуренцию индивидов, их разобщение и противостояние друг другу. Это общее следствие метаморфоза товаров распространяется и на продукты умственного труда, поскольку последний оказывается втянутым в соответствующий процесс движения меновых стоимостей"2о. Здесь уже стоимостная "печать" напрямую связывается с капиталистической эксплуатацией и отчуждающей силой частнособственнической конкуренции. Негодность подобных стереотипов доказана жизнью. По логике упомянутых выше авторов, "квазистоимостные" отношения, возникающие в научном производстве и вокруг него, являются как бы

1в Духов нос производство. С. 23 О.

19Кочергин А.Н. и др. Цит. соч. С37 20Режа6ек Е.Я. Цит. соч. С.65.

"пережитками" частнособственнических отношений и сохраняются при социализме лишь в силу неизжитости товарной экономики. Именно это обстоятельство влечет за собой социальную институциализацию научного труда» предполагающую наличие профессионального, то есть оплачиваемого ("материально вознаграждаемого" - этим явно "ненаучным" термином, вызывающим ассоциации с некоторыми феодальными церемониями, в трактатах по политэкономии социализма вытеснен совершенно точный термин "заработная плата", связывающий использование труда с товарной природой рабочей силы) научного труда. Если рассуждать последовательно, наличие социального института науки, необходимо существующего как "экономическое предприятие", должно быть признано все тем же пережитком. И в этой последовательности авторам цитируемой монографии не откажешь. "В сфере духовного производства, - пишут они, - вообще не может быть ни эквивалентного обмена деятельностью, ни, следовательно, эквивалентного вознаграждения за труд. Существование материального поощрения в науке - это историческое противоречие между наукой как всеобщим общественным трудом и наукой как экономической формой деятельности"^.

Все то же противоречие! Когда-нибудь, мечтают авторы, оно будет разрешено тем, что "наука рано или поздно сбросит с себя социальные формы, навязанные ей господствующими экономическими отношениями, и воплотится в формы, адекватные ее общественной ириродс"22. Какими будут эти формы, "проецируемые в далекое будущее", сегодня трудно даже гадать об этом. А пока лучше - что делать! - мириться с "негативными последствиями" этого противоречия: научный труд требует платы, а значит, и системы оценок его количества и качества, но поскольку такие оценки имеют лишь "киазистоимостной" характер и потому могут быть произвольными, заниженными или завышенными, зависящими не от реального вклада научного работника, а от неких искусственно введенных параметров (вроде количества авторских листов, опубликованных научным сотрудником в единицу отчетного времени, или часов, просиженных в соответствующих научных "конторах"), постольку появляется возможность имитации труда, фактического паразитирования, погони за увеличением потока научных "документов" в ущерб научной информации и т.п. Наука вырождается, становится псевдонаукой, научный труд - узаконенной формой изощренного безле- лия. Поэтому "становится необходимостью либо отмена матери ального вознаграждения за научный труд, либо совершенствование способов контроля за его эффективностью1^.

Вот куда заводит логика формального противоречия! Не будь "материальных вознаграждений" и "поощрения" - не было бы и кризисов в сфере духовного производства и всеобщего труда. Все зло от денег! Но уж раз лучше мириться со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться, будем же совершенствовать контроль за эффективностью науки! Каким же способом может быть усовершенствован этот самый контроль? Разумеется, не экономическим - ведь нельзя же, в самом деле, заливать пожар керосином и разжигать алчность у работников научного труда "материальными вознаграждениями"! Не поставишь и нормировщиков у рабочих столов и приборов в кабинетах и лабораториях. Нам всем надо поскорее осознать, что погружение науки в систему объективно господствующих экономических отношений (подчеркнем - объективно, а не по замыслу или умыслу теоретиков и практиков, предпочитающих иметь дело с вымышленными моделями и фазами!), а таковыми в нашем обществе на современном этапе его хозяйственного, культурного и политического развития являются стоимостные, товарно-денежные отношения, является не "пережитком", не тормозом развития науки, не внешней ее формой, сковывающей внутреннее самодвижение, а единственно возможным и потому необходимым путем ее эволюции.

Именно в этом смысле преодоление нынешнего кризиса в науке непосредственно зависит от успеха последовательных экономических реформ.

Сейчас особенно отчетливо видны трудности этих реформ, опасность их половинчатого, выхолощенного проведения. Наука в полной мерс ощущает на себе эту половинчатость, а иногда и вредные последствия чиновничьего усердия, доводящего экономические преобразования до абсурда. Взять, например, формальный хозрасчет, на который переводят некоторые научные учреждения. Продукцию научного труда пытаются грубо оценивать по меркам, взятым из сферы промышленного производства до наступления эпохи НТР. "Например, при оценке стоимости разработки нового прибора составляется технико-экономическое обоснование, в основе которого лежат временные затраты на разработку (практически без учета, чьи именно эти затраты - высокого профессионала или дипломированного троечника, энтузиаста или отрабатывающего трудовую повинность лодыря) и так называемый экономический эффект от внедрения - по сути высвобождаемое рабочее время. Подобный экономический эффект чаще

1гКочергин А.Н. и др. Цит. соч. С.89.

всего липовый и совершенно непригоден для оценки большинства ситуаций, возникающий, в частности, при создании действительно новой техники. Но именно он объявляется основой перевода всей нашей духовной индустрии (по крайней мере) на полный хозрасчет"*4. Такая пародия на экономическое регулирование научного производства, конечно, возможна только в тех условиях, когда нет реального механизма действия стоимостных законов - рыночной экономики. Понятно, что никакой "хозрасчет" в науке не выйдет за рамки подсчета липового экономического эффекта, если сохраняется в неприкосновенности система административно-распределительных связей между производителями и потребителями (покупателями) научной продукции, если существует монополия производителей и нет конкуренции, если "номенклатура" научных разработок подвергается нелепым процедурам бюрократического утверждения.

Попытки ввести хозрасчетную основу деятельности научных институтов в таких условиях способны дискредитировать саму идею экономического регулирования научного производства, столкнуть хозрасчет в вязкое болото неразрешимых проблем. Наиболее типичная из таких проблем - цена научной продукции. При формальном хозрасчете, когда рентабельность научных предприятий определяется фактически лишь разностью между издержками и суммой отчислений но хоздоговорам с потребителями, заключаемым не на рыночной основе, а на основании "нормативного" определения договорных цен, возникает невообразимая неразбериха из-за практически полной невозможности стандартизации подобных нормативов. Притязания чиновников с хронометрами и калькуляторами выполнить задачу, с которой способен справиться только рыночный механизм, были бы комичны, если бы не приводили к экономическим авариям, стопорящим движение реформ.

Как уже было сказано, совершенно вздорными являются предложения о переводе на формальный хозрасчет институци- ализированной фундаментальной науки25. Единственным предсказуемым следствием такого новшества была бы потеря академической науки. Но столь же неправы и те, кто, справедливо указывая на нелепость таких проектов, аргументирует тем самым тезис о якобы ненужности и вредности экономического регулирования научного труда вообще. Экономическое регулирование

240лъшанский В.М. Лозунги и тенденции//Химия и жизнь. 1988. N9. С. 16.

25Как резко, но верно заметил участник "круглого стола” "Литературной газеты” кандидат географических наук СГоворушко, "введение хозрасчета в систему АН СССР - это диверсия. Это то же самое, что госзаказ в системе предприятий’’ (Как творить по стойке "смирно"?//Лит.газ. 1988. 22 июня.).

универсально, оно охватывает не только прикладную или отраслевую науку и инженерно-технические разработки, но и фундаментальную науку. Но формы этого регулирования разнообразны и не могут быть сведены к примитиву формального хозрасчета. Речь должна идти о создании масштабной экономической системы с рыночным механизмом и центральным планированием, использующим возможности демократического государства, системы, в которую наука должна войти органической составляющей. В этом смысле, например, централизованное бюджетное финансирование академических институтов нисколько не противоречит "научному рынку", а напротив, формируется на его основе, учитывая его конъюнктуру и влияя на нее, используя его доходы и управляя ими.

* * *

Важнейшие причины современного кризиса в нашей науке по существу совпадают с причинами застоя и упадка нашей экономики, значительной деформации структуры общественных отношений, снижения уровня культуры, расшатывания нравственных устоев. Стратегия выхода из кризиса детерминирована принципами: экономическая реформа, демократизация общества, новое политическое мышление. Эти принципы специфически преломляются в сфере науки. Научный труд должен быть органически включен в систему экономических отношений. Наука в своем социально-экономическом статусе должна стать существенной частью этой системы. Подчинение и сознательное использование - единственно приемлемое отношение науки к экономическим реальностям. Отношение, позволяющее осуществлять положительное разрешение противоречия между всеобщим характером научного труда и его реальной обособленностью в условиях товарной экономики, соединенной с предпосылками экономического обобществления труда, создаваемыми научнотехническим развитием и демократическими преобразованиями.