« Счастливые» и «несчастливые» случайности в истории науки
При таком подходе вполне органично в развитие науки вписываются «счастливые» и даже «несчастливые» случайности. Нетрудно убедиться, что каждый раз «случайности» помогали открытию только тогда, когда оно уже было подготовлено внутренней логикой научного поиска. Окажись вместо Ньютона под яблоней другой человек или тот же Ньютон несколькими годами раньше... Точно так же внутренней логикой науки были подготовлены «эврика» Архимеда, «сон» Менделеева и т. д. В свете этого новую окраску приобретают многочисленные споры о приоритете того или иного ученого в научном открытии. Так, приоритет в открытии закона всемирного тяготения много лет оспаривал у Ньютона Р. Гук, доказывая, что он пришел к нему раньше. Это можно объяснить тем, что, если открытие «созрело», подготовлено внутренней логикой науки, оно может быть совершено независимо друг от друга разными людьми, в разных местах и обстоятельствах. В случае же с Гуком и Ньютоном уместно вспомнить, что оба были членами Лондонского Королевского общества, впитывали общую социокультурную атмосферу, вращались в общем круге идей и людей. Ньютон оказался более удачливым, возможно, благодаря своему высочайшему авторитету, приобретенному до того. В «Структуре научных революций» Т. Куна среди многих любопытных и поучительных примеров есть такой. Английский химик Пристли в течение длительного времени проводил опыты, результаты которых скрупулезно записывал. Много позже эти записи попались на глаза великому французскому химику А. Лавуазье (1743- 1794), который лишь на основании их изучения пришел к выводу, что в опытах Пристли был выделен неизвестный до того химический элемент. Лавуазье назвал его кислородом. Так кто же открыл кислород, которым люди дышали и до Пристли, и до Лавуазье? Конечно, не Пристли: «Никогда не узнаешь, что нашел, если не знаешь, чего ищешь» — это слова другого французского ученого, К. Бернара. Сколько раз открытие откладывалось или доставалось другому ученому из-за неуверенности в своем открытии того, кто его совершил, — нередко из боязни испортить свою научную репутацию. Весьма поучителен пример английского ученого А. Уоллеса (1823-1913). Предвосхитив на целый век так называемый антропный принцип, хорошо известный в современной космологии, Уоллес написал книгу «Жизнь и разум как звенья космической эволюции», где рассматривал их происхождение как ответ Вселенной на неуклонный рост энтропии, грозящий ей «тепловой смертью» (именно жизнь и разум — наиболее негэнтропийные явления из всех известных науке). Работу Уоллеса даже не критиковали (тогда бы он хоть мог ответить критикам, привести новые аргументы), а деликатно (или злорадно) подвергли умолчанию — как если бы в приличном обществе совершил нелепую оплошность человек, которого до того считали приличным. И когда обескураженного Уоллеса посетила новая «сумасбродная» идея, он не решился ее опубликовать, но, как честный ученый, написал письмо Ч. Дарвину, в котором говорилось, что идея эволюции видов может быть удачно дополнена идеей естественного отбора, к которой пришел Уоллес. Письмо было принято с благодарностью. Широко известны случаи открытий, «опередивших свое время» и поэтому не признанных современниками. Такая судьба постигла исследования Г. Менделя (1822-1884), которые, по существу, закладывали основы генетики, но были подвергнуты остракизму под предлогом того, что Мендель — всего лишь сельский учитель, проводивший опыты со стручками гороха на школьном огороде. Конечно, если бы результаты и выводы Менделя не расходились с господствующими представлениями того времени, а подтверждали их (например, если бы он самодельным телескопом со школьного чердака открыл новую планету — в полном согласии с законами классической небесной механики), то, наоборот, его скромная персона вызвала бы особый интерес. А так — законы Менделя пришлось переоткрывать десятки лет спустя. Долго и сложно пробивались в науке вероятностные представления, которые шли вразрез с классическим идеалом абсолютного знания, исключающим случайности. Долго пытались подогнать к классической картине мира Второе начало термодинамики (закон роста энтропии), долго игнорировались свидетельства эволюции в природе, предлагаемые зоологией, геологией, палеонтологией, ботаникой, — те были объявлены неполноценными науками, так как «не опирались на математику».