§ 1. Тенденции сциентизма и аіггисциентизма в гуманитарном знании
. Проблема противоречия сциентизма и антисциентизма в процессе становления и развития философии, истории и методологии науки вначале возникает как вопрос о принципиальном различии естественнонаучного и гуманитарного знания, «наук о природе» и «наук о духе».
Как известно, «науки о духе» отличаются от «наук о природе» и по методу, и по предмету. Как бы ни определялось в частностях понятие исторических наук, естественнонаучная трактовка истории ни в каком случае недопустима, а потому естествознание и историческая наука всегда должны находиться в принципиальной логической противоположности между собой. Гипотетико-дедукгивный метод в «науках о духе» не работает, естественные науки «берут в скобки» жизненный мир, который является предметом науко человеке. Естественнонаучное знание имеет дело с относительно закрытой предметной областью, с системой всеобщих высказываний, оторванных от повседневного языка, с инструментально контролируемыми данными опыта. Природа полагается существующей независимо от человека, от его операций над символами. Считается, что эти символы суть отображения, некое «зеркало» самой природы. Это ложно и для естественных наук. Конечно, само собой разумеется, что внешний мир накладывает на результаты науки свои ограничения. Однако действуют эти ограничения посредством тех значений, которые создаются учеными, когда они пытаются интерпретировать этот мир. Эти значения не обязательно убедительны, непре- 303 рывно пересматриваются и отчасти зависят от того социального контекста, в котором работают ученые. Если принять это центральное для всей новой философии науки положение, то не останется иного выбора, кроме как рассматривать продукты науки в качестве социальных конструкций, подобных всем прочим культурным продуктам.Хотя в естественных науках и допустимо рассматривать природные процессы как независимые от познающего субъекта, тем не менее абсолютно «надежной» истины гипотетико-дедукгивная теория тоже не дает.
Для получившего хорошую естественнонаучную подготовку ученого очевидно, что в области соматических заболеваний, где представление об адаптации как гомеостатическом телесном (физиологическом) процессе является общепринятым, применение естественнонаучных методов привело к огромному прогрессу.
Но «блеск» естественнонаучных методов в познании природы и «нищета» сциентизма в гуманитарных науках — это две стороны одной медали. В науках о человеке исследователь никогда не стоит на той дистанции от полагаемого неизменным объекта, которая делает возможной интерсубъективность опытных данных.Познающий участвует в социальной жизни самим актом познания, предмет никогда не является однозначно «данным». Высказывания здесь вплетены в жизненную практику, внешний контроль над данными отсутствует. Предмет «наук о духе» невозможно изолировать от повседневного языка, овеществить как нечто независимое от используемых символов. Он дан на уровне символов, полная однозначность которых в отношении к предмету была бы реализована лишь вместе с концом истории, которая должна была бы закончиться, чтобы все стало на свои места, сделалось понятным и прозрачным. «Божественное всеведение» тут еще более иллюзорно, чем в естествознании, всякий исследователь видит мир в своей перспективе и неизбежно входит в герменевтический (порочный) круг.
Одним из путей развития научного исследования проблемы человека в наши дни является определение «стыковых», «пограничных» точек, в которых перекрещиваются историко-социальные и естественнонаучные (биологические) методы, имеющие целью преодолеть их дуализм, их во многом пока что взаимоисключающий характер. Именно на этом пути интеграции естественнонаучного и гуманитарного подходов к человеку осуществляется конкретизация новой стратегии исследования, новой философии науки.
История как наука формирует мысли о тех или иных исторических событиях и, хотя ее высказывания имеют не универсальный, а экзистенциальный (единичный) характер, они являются суждения-
304 —— : ми. С логической точки зрения правомерно называть понятийными как те образования, в которых находит свое выражение общая природа вещей, так равным образом и те образования, в которых схвачена историческая сущность действительности. Оба логических процесса имеют целью преобразовать и упростить действительность таким образом, чтобы она допускала научную трактовку, и в этой задаче, как правило, усматривается наиболее общая сущность образования понятий.
Процесс «образования понятий» способен пролить свет на своеобразие естественнонаучного метода вообще, поскольку дело идет об его отношениях к научной трактовке истории, понимаемой и как социология, и как культурология.
При построении положительной теории исторического метода приходится останавливаться на том, что способно обнаружить противоположность обоих методов. Благодаря этому прежде всего удается еще лучше выяснить принципиальное значение границ естественнонаучного познания мира. Далее эта противоположность должна пролить свет и на существенные особенности исторического исследования. Само собой разумеется, что под историческими науками мы понимаем здесь не только историю в более тесном смысле. Под этим названием мы объединяем все те опытные науки, которые не являются естественными науками.Рассматривая проблему своеобразия исторического знания следует подчеркнуть, что историк — это не только специалист в одной науке, но представитель гуманитарного знания в целом. Такой исследователь указывает на ценностные ориентации и в естественных науках, где, как и во всякой другой сфере человеческой деятельности, есть свои ориентирующие цели, интересы и ценности. Если бы, например, истина не была человеческой ценностью, то люди не стали бы заниматься ее поисками. Ученый-естественник вынужден абстрагироваться от ценностных ориентаций науки, так как это отвлекало бы его от поиска конкретных истин и привело к спорам о том, что считать ценностью истины: должна она озарять душу субъекта или иметь общественно-практическое значение?
Нельзя сказать, что в этом споре между естественнонаучным и гуманитарным знанием расставлены все точки над «і». В частности, не всегда ясно, чем же историк отличается от естествоиспытателя, если идеалом того и другого остается научная объективность. Если быть верным только что сформулированному идеалу научности и постараться указать на отличие научного историка от литератора, психолога и представителя наук о духе, то можно прийти к выводу, что «человеческое», «душевное» или «духовное» окажутся слишком ограниченными областями. Кроме них история включает какие-то иные 305 структуры, и, в частности, большое число исследователей признает материальные, а не только духовные ценности.
В этом контексте наша позиция в вопросе о противоположности двух методов формулируется следующим образом: отнесенность к общей ценности в историческом познании является точкой отсчета для определения степени уникальности; напротив, в естествознании отнесение к общему понятию осуществляется с целью сходства.
А проблема специфики исторического образования понятий и предела естествознания находит решение в следующем обобщении: противопоставление исторических наук о культуре естественным наукам проявляется в том, что трактовка историческими науками культуры составляет для естественнонаучного образования понятий предел, которого последнее никогда не может перешагнуть, пользуясь только собственными средствами. Поэтому справедлива также и такая точка зрения, которая полагает, что как наука о природе, так и наука о культуре вправе пользоваться чужой методологией, если это дает познавательный эффект. Социальные науки, как и естественные, имеют дело с объяснением эмпирических регулярностей, однако их специфика состоит в том, что повторяемость, законосообразность социальных связей и действий должны быть поняты. Социальные действия определяются не как причинно обусловленные, а как интенциональные, т. е. опирающиеся на намерения, цели, ценности, нормы, диспропорции, и поэтому они могут быть поняты через мотивы. При этом можно доказать, что понимание при определенных условиях может превратиться в объяснение: действие исторического субъекта понимается благодаря реконструкции целей и мотивов действия; вместе с тем ясно, что намерения не всегда воплощаются и не всегда приводят к таким результатам, которые ожидал субъект; поэтому объяснение превратится в понимание в том случае, если оно будет подтверждено эмпирическими фактами. Пониманию в этом случае отводится подчиненное значение. Благодаря ему удается раскрыть мотивы и цели действия и тем самым задавать программу эмпирического исследования реальных обстоятельств действия.Для решения проблемы соотношения рационального знания и ценностей'надо различать два типа человеческих действий. Один определяется рациональным выбором средств достижения поставленных целей. Понимающий историк или социолог осуществляет реконструкцию социальных институтов, технических, экономических, научных структур, логика которых принуждает к выбору. Действующий субъект овладевает техникой и знаниями часто неосознанно, под воздействием объективной среды и окружения, через чувства и потребности, формируемые цивилизацией. Другой тип действия, который можно назвать зов — духовным, определяется социальными нормами, традициями, самосознанием и т. п. Конкретные максимы поведения действующих субъектов представляют собой своеобразный сплав этих, зачастую неанали- зируемых внешних природных и социальных давлений и потребностей, а также субъективных замыслов и ожиданий. Тесная взаимосвязь и взаимопереплетенность этих типов действий определяет взаимосвязь понимания и объяснения в науках как о природе, так и о духе.