Предисловие
Два основных источника новых размышлений были использованы многими. Один - российская история и соответственно исгория идей. Второй - русское зарубежье, творчество философов, высланных в свое время коммунистами из России или эмигрировавших из нее. Слов нет, всякое новое начало, которое России приходится переживать опять, соизмеряется с другими историческими началами; здесь уроки истории бесценны. Ясно также, что обращение к истории вновь связано с восстановлением мифа идентификации, благодаря которому мы все считаем себя принадлежащими одному сообществу, имеющему общую историческую память. Однако часто обращение к истории служит, на наш взгляд, не совсем оправданным поискам провиденциалистской истины. В этом, при всем историческом и часто концептуальном различии, эти два источника оказались схожими. То, что использовалось и бралось из них, часто сродни космологическому мышлению, когда Россия рассматривается как некий миропорядок, в целом вечный и неизменный по своим архетипическим основаниям. Этому миропорядку подчинялись все периоды в ее развитии, все конструкции идей соответствовали некому начальному мистическому основанию. Некоторые начальный момент связы- вают с крещением Руси (византизм), другие с варяжским фактором, третьи берут за основу татаро- монгольское иго, четвертые - становление Московской Руси, пятые истину видят в Петровских реформах, а шестые начало осознания особости России видят в 19 в., а все остальное считают предысторией. Возникающие исторические аналогии это сознание использует для доказательства не столько единства истории, сколько ее предзаданности и непреодолимой логики.
Всякое своеобразие эпохи становится вторичным вопросом; люди, населявшие Россию, вроде как не изменяются, а ее правители - с большей или меньшей степенью лишь олицетворяют точки (даже не ступени) абсолютного духа России. При этом считается, что современный человек и современная Россия могуг тогда реализовать себя, когда они станут причастны этой космогонической законосообразности. Разве Сталин и Иван Грозный различаются? Конечно, интерпретация Ивана Грозного в сталинскую эпоху находилась в соответствии с тем, как власть себя представляла. Но имеет ли отношение эта интерпретация к действительному историческому персонажу, по-моему, является проблемой. Разве иосифляне и нестяжатели (15-16 вв.) не являются предтечей споров современных либералов и державников? Предлагаемый положительный ответ завораживает, но лишь на время. Разве «советская Москва» не олицетворяла, фактически, идею «третьего Рима»? Конечно, идея всемирно-исторической миссии пролетариата, воплощаемая политикой Москвы коммунистической, внешне сродни идее Москвы как центра всемирного христианства. Но это внешнее сходство ничего не говорит об особенностях 20 в. Разве конституция Сперанского (начало 19 в.) не есть то же по существу, что и конституция Ельцина 1993 г.? Естественно, даже структура органов власти, полагают, аналогична. М. М. Сперанский рассматривается как выразитель духа русского конституционализма. В этом случае становится неважным вопрос, почему и откуда М. М. Сперанский черпал свои идеи и как он их трансформировал применительно к особым условиям правления Александра I. Не подвергая сомнению самобытность Сперанского, все же следует признать, что он вдохновлялся французской системой правления, о чем ясно говорилось в предъявленных ему царем обвинениях в марте 1812 г. Интересно, что когда современную Россию одолели противоречия, то философствующие историки видели их основания в вечной цивилизаци- онной расколотости страны. Когда же пришло время некоторой стабильности с явным усилением значения власти для ее обеспечения, то сразу же заговорили об изначальной властецентрированности российского социума. С одной стороны, получается, что история служит лишь материалом для нового мифосозидания. С другой стороны, за этими мифами трудно разглядеть сегодняшний день. Конечно, историцизм политической науки, занявшей место политической философии, не дает возможности понять современный мир политического, т. к. современность она делает мерилом политической истины. Но и обращение к истории за политическим смыслом/истиной сегодняшнего дня не разрешает вопроса, так как аналогичное не равно тождественному.Что означает быть современным? Означает ли это потерю исторической памяти? Означает ли это подчинение случайности сегодняшнего дня, которое завтра будет другим, возможно? Теоретический разум, который используют историки и философы, связан с поиском необходимости. Тогда, может быть, не нужна философия и философская история? Или, наоборот, только она и нужна, чтобы чувствовать себя уверенно? Но дело представляется не в этом. Основной вопрос может быть поставлен так: можно ли, размышляя о современности,, о сегодняшних проблемах ныне живущего человека, прийти к пониманию России как длящейся сущ- ности? А отсюда, можно ли для сегодняшнего человека сделать жизнь осмысленной, без акцента, что все прошло, или что все еще только будет в будущем? В этом отношении быть современным означает размышлять о настоящем, обладая исторической памятью и ответственностью перед будущим. Конечно, это - не только размышлять о современности, но и действовать в ней.
Эти суждения вроде бы очевидны. Конечно, сегодня Россия не может просго начать с чистого листа. Необходим учет истории, но не мистика исторического повторения. И современная политическая философия, опыт которой мы имеем применительно к так называемому западному развитию, может в чем-то помочь. Главное здесь даже не содержание конкретных идей, а стили и методы размышления, соответствующие постметафизической философии. Сошлемся здесь на авторитетные суяздения Юргена Хабермаса, представителя второго поколения Франкфуртской школы в философии, который обосновывал кризис старых метафизических подходов применительно к философии политики и морали.
«То, что "объективно разумно", поддается обоснованию лишь до тех пор, пока справедливое и благое фундировано в самом обремененном нормами сущем; а то, что "объективно достойно стремления" - лишь до тех пор, пока телеология истории искупления гарантирует осуществление того состояния абсолютной справедливости, которое в то же время несет в себе и конкретное благо» [Хабермас, 2001, с. 62-63]. Не получается сегодня искать обоснование где-то вне современного мира, будь-то в боге, космосе, в истории; принятие установки на современность одновременно означает возможность понять то, что объективно, разумно и достойно стремления.Вместе с тем метафизика отнюдь не лишнее для философии политики предприятие. Сегодня возникает новый интерес к метафизической философии политики под влиянием обострения религиозно-политической проблемы, под воздействием критики Запада со стороны радикального ислама, при ренессансе забытых когда-то философских имен, при обнаружении пределов рассмотрения вопросов в неметафизической политической философии. В этом отношении меняется ракурс метафизического размышления о политике. Центральной проблемой для политической философии здесь выступает не внешнее по отношению к политике, а само политическое, дополненное постметафизическим рассмотрением перехода политического в политику.
Представляемая здесь небольшая книжка отнюдь не претендует на то, чтобы уже дать применение подобного стиля мышления для философского исследования российской политики. Скорее акцент здесь ставится на необходимости понять значение такой философии посредством обращения к опыту философской интерпретации политики в эпоху кризиса модерна и его основных ценностей. Хотя представленные здесь политические идеи и политические философы разнородны и конфликтны, а плюрализм свидетельствует о пока неразрешенной проблеме понимания политического и политики, но за этим противоречивым дискурсом все же скрывается творческий потенциал, критическое мышление о современности. Формирование «новой веры» в России без пустого заимствования чужих идей, прежде всего, как раз и предполагает критическое мышление, позволяющее понять несостоятельность многих предлагаемых решений, основанных на мистике духа или истории. Но и чистый критический эмпиризм действительности не может справиться с этой задачей. Поэтому-то возникает задача исследования соотношения современной политической науки и политической философии*. И наконец, настороженно
В контексте обсуждаемых вопросов, как представляется, нет необходимости различать политическую философию и философию политики. Это различение имело бы смысл только в аспекте учебных программ и дисциплин. относясь к историческому провиденциализму, тем не менее, следует сказать, что история философских идей не историческая, а современная, т. е. политическая, позволяет решить ту же задачу философского осмысления современной действительности. Отсюда, завершающая глава о Канте и проблемах современной политической философии.
Еще по теме Предисловие:
- Предисловие к первому изданию
- Предисловие
- ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ.
- ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- Предисловие
- ПОЧЕМУ Я ПЕРЕСТАЛ БЫТЬ РЕВОЛЮЦИОНЕРОМ ПРЕДИСЛОВИЕ
- Предисловие переводчика
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- Предисловие к изданию 1982 года