<<
>>

Проблемы российской самоидентификации

В конце 1980-х гг. на фоне политики гласности (обнародования нелицеприятных для коммунистического режима фактов), доходящей до самообличения и самобичевания, и позднее — в 1990-х гг.

— под скрепы российской идентичности был заложен ряд мин замедленного действия, которые периодически детонируют до сих пор. Остановимся на двух взаимосвязанных моментах, имеющих непосредственное от­ношение к рассматриваемому предмету, а именно: 1) очернении рос­сийской истории (в особенности ее советского периода), 2) репрес­сивности прямого заимствования чужого категориального аппарата в гуманитарной сфере вообще и в частности — той классификации современных политических режимов, что некритически принята в за­падном мире до сих пор практически повсеместно.

1. Шутка о том, что Россия — страна с неизвестной историей, не ли­шена горького смысла. Действительно, история в нашем государстве только в XX в. переписывалась не раз. Вскоре после Октябрьского пере­ворота весь имперский период развития в учебниках истории окраши­вается в мрачные тона. Однако начиная с 1930-х гг. в рамках политики по формированию единой гражданской советской нации, а также укре­плению советского патриотизма многие события и ключевые фигуры российской истории реабилитируются (Александр Невский, Пётр I, А. В. Суворов, и т. д.). Тем не менее почти вплоть до Великой Отече­ственной войны, когда понадобился стойкий характер и мужество русского народа, на него был навешен ярлык шовиниста-должника и угнетателя других народов, несмотря на то что русские люди, наоборот, всегда составляли главную тягловую силу страны. В позднейшем препо­давании истории практикуется всё более взвешенный подход при обяза­тельном сокрытии неблагоприятных для режима фактов и неизменном присутствии идеологических интерпретаций. Одним историческим фи­гурам (Степан Разин, Емельян Пугачёв, Салават Юлаев) приписывает­ся чуть ли не революционное сознание, деяния других замалчиваются или очерняются (генерал Ермолов, П.

Столыпин и др.). Да и всемирная история трактуется в полном соответствии с теорией смены обществен­

ных формаций и классовой борьбы. Справедливости ради заметим, что данная тенденция была характерна не только для СССР, но и для анта­гонистической ему системы. Прогрессистские интерпретации истории на Западе отличались лишь тем, что венцом развития человеческого общества виделся не коммунизм, а либеральная демократия.

В тот момент, когда СССР исчез с политической карты мира, учи­теля истории не знали, что говорить ученикам на уроках, как им пре­подавать свой предмет, поскольку вся пресса пестрела разоблачитель­ными, да и просто скандальными статьями. Для сознания советского человека, привычного верить печатному слову, это был страшный ми­ровоззренческий удар. Учебники, особенно по новейшей истории, из­дававшиеся в 1990-х гг., большей частью демонстрировали негативное отношение к собственной истории, некоторые были написаны наспех, часто детям преподносились еще не «устоявшиеся» концепции[239].

В 2000-х гг., когда политическая система в России стабилизиро­валась, стала заметна некоторая обратная «патриотическая» тенден­ция: учреждение Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб ин­тересам России, исключение из списка рекомендованных в школах учебников истории, изданных благодаря поддержке западных фондов (например, Фонда Сороса по программе «Обновление гуманитарно­го образования в России») или написанных авторами, излишне кри­тично относящимися к некоторым фактам отечественной истории (например учебник по отечественной истории XX в. И. Долуцкого).

Тем не менее шаги, предпринимаемые в направлении взвешен­ного осмысления собственной истории, выглядят на сегодня явно недостаточными. Для иллюстрации данного положения можно вспомнить нашумевшее дело профессоров МГУ А. Вдовина и А. Бар- сенкова, когда их вполне умеренное в своих оценках учебное пособие по истории России было подвергнуто идеологической порке, похлеще всяких агитпроповских разносов.

Инерция покаянного самобиче­вания заставляет в Российской Федерации (являющейся правопре­емницей СССР!) проводить всё новые кампании по десоветизации, десталинизации и т. п. Демонизация советской истории выглядит в какой-то мере политически оправданной в некоторых странах пост­советского пространства, переживших период радикального этни­ческого национализма, продолжающих отмежевание от советского прошлого, ибо у них нет иных оснований для построения государ­ственной идентичности[240]. Что касается России, то такая политика для нее носит, несомненно, разрушительный характер. Десталинизация навязывается нашей стране по аналогии с денацификацией в Герма­нии. Но нацистский режим просуществовал исторически недолго, и немцы имели опыт донацистской жизни, кроме того нацизм был и остается мировым злом, стремившимся к порабощению других народов и побежденным во Второй мировой войне. В нашем случае речь идет о более чем 70-ти годах — жизни трёх поколений, в том чис­ле поколения-победителя. Невозможно одновременно каяться в пре­ступлениях тоталитарного режима и гордиться его достижениями.

2. Многое в этой «покаянной логике» обусловлено репрессив­ностью прямого заимствования чужого категориального аппарата в гуманитарной сфере.

О репрессии через гипостазируемые понятия, навязанные угне­таемым группам через ложные ценности и цели, авторами, пишущими в парадигме неомарксизма, антиколониализма, антиглобализма, фе­минизма и т. п., сказано на сегодня достаточно. Политика политкор­ректности для преодоления структурного неравенства нередко носила более или менее абсурдный характер, доходя до попыток изъять из об­ращения некоторые понятия. Вплоть до таких основополагающих, как «отец» и «мать» или «эпоха великих географических открытий» и др. И если предложение представителей сексуальных меньшинств заме­нить традиционные семейные роли безликими «родитель № 1» и «ро­дитель № 2» пока не возымело успеха даже в либеральнейших США, то протест стран Азии и Африки против того, что их «открыли» европей­цы, неоднократно оформлялся в научные труды, воплощался в кон­кретных учебных программах.

Ступив на путь демократизации и либерализации, российская власть отбросила ценности советского периода и стала активно насаждать за­падные, прежде всего такие как «демократия», «рынок» и «гражданское общество». Последнее и было тем флагом, под которым осуществлялись реформы. Однако сама власть этих ценностей не разделяла (даже цен­ностей «рынка» и сопутствующей ему конкуренции, в том числе по­литической). Что же касается «демократии», то события развивались следующим образом. Новой «демократической» элите удалось придти к власти во многом потому, что она смогла сформировать антисоветский консенсус. То, что входившие в нее были антисоветчиками, было важ­нее идеологических разногласий. На первом этапе общество поддержа­ло либеральных «демократов» — Б. Ельцина, партию «Демократический выбор России». Но уже в декабре 1993 г., после расстрела Верховного Совета, несогласного с усилением исполнительной ветви власти, «Дем­россия» проиграла на парламентских выборах, а Ельцин потерял обще­ственную поддержку. Победа лидера коммунистов Г. Зюганова на пре­зидентских выборах 1996 г. была неминуема. Благодаря мощнейшему использованию административного ресурса и активной PR-кампании под лозунгом: «Не допустим реставрации коммунизма» произошла не смена власти, а дальнейшее «ужатие» демократии. Затем — введение института преемника и т. д. Гражданское общество в этих условиях ста­новится помехой в проведении очередного «нужного курса» реформ. Оно (ввиду своей разрозненности и разномастности) всё реже успевает осмыслить и прореагировать (консолидироваться и организовать обще­ственный протест) на властные инициативы. (Один из относительно недавних потрясших меня примеров из бесчисленного ряда оных: когда решение, затрагивающее интересы миллионов граждан о расширении Москвы и создании Столичного федерального округа, было принято без широкого общественного обсуждения и проведения референдума.)

В продолжение темы о демократии как ценности и демократии как политическом режиме вернемся на уровень теории.

В политологии на сегодня есть некая условность, общее место, подкрепленное труда­ми классиков (Х. Арендт, Ф. фон Хайек, Р. Арон и др.) и почти что приравненных к ним современников (З. Бжезинский, С. Хантингтон, Д. Ростоу и др.). Речь идет о классификации политических режимов: демократические, авторитарные и тоталитарные. Причем в качестве бесспорных примеров последних приводятся лишь сталинский СССР и гитлеровская Германия (и то нередко с оговорками). Российские учебники иногда расширяют список, добавляя в него Италию времен Муссолини, Португалию времен Салазара-Каэтану, Испанию времен Франко[241] и др. Теория тоталитаризма практически не подвергается се­рьезной критике, несмотря на то что если заняться поиском различий, а не сходства между фашистскими и коммунистическими режимами, то различий отыщется гораздо больше, нежели сходных черт. Главное отличие — в тех ценностях, на основании которых консолидировались эти общества. В этом вопросе у автора немало единомышленников в исследовательском сообществе: М. Колеров, В. Симиндей, О. Не- менский, А. Колпакиди, Б. Безпалько[242] и др.

Что же касается режимов демократических, то в современных либеральных теориях политики есть различные процедуры демокра­тической легитимации власти. Есть шумпетерианский «минима­листский» вариант, есть совещательная (делиберативная), есть аго­нистическая модель[243]. Не говоря уже про огромное количество трак­товок демократии как классических (прямая, представительная), так и современных (плюралистическая и элитарная, коллективистская и партиципаторная, полиархия, сообщественная, делегативная и т. п.). И в зависимости от позиции исследователя, а также тех крите­риев демократичности, которыми он оперирует, нередко один и тот же режим в один и тот же отрезок времени, классифицируется одни­ми авторами как демократический, другими — как авторитарный[244].

Термин «демократия» применительно к той или иной стране обрастает прилагательными не случайно.

В настоящее время слож­но говорить о реальной политической конкуренции, являющейся неотъемлемой частью демократического соревнования за власть, даже применительно к развитым странам либеральной демократии (тому мешают и предельная бюрократизация избирательного про­цесса, и безграничные возможности масс-медиа по манипулирова­нию волей избирателя и пр.). Хотя научные коллективы и предла­гают различные многомерные модели, призванные оценить место государства в демократической «системе координат»[245], тем не менее нам очевидна недостаточность любой, даже претендующей на от­носительную объективность модели, в которой оценивается состо­яние государственно-политических и общественно-гражданских институтов внутри стран и не принимаются во внимание глобаль­ные тенденции.

А реальность такова, что даже в большинстве развитых стран в настоящее время наблюдается тенденция «сворачивания» демокра­тии, обеднение и «вымывание» ее главной опоры — национального среднего класса (малопроизводительного и много потребляющего с точки зрения глобального международного правящего класса «но­вых кочевников»).

Кроме того, есть несколько соображений здравого смысла, кото­рые «все понимают», но о которых почему-то не принято говорить. Во-первых, существующая классификация (демократия, авторита­ризм, тоталитаризм) не воспринимается как ценностно-нейтральная. Тоталитаризм — это «страшное зло», авторитаризм — «зло большое». Такая логика сама по сути является тоталитарной. Например, попыт­ки автора настоящей статьи утверждать хотя бы то, что авторитаризм является законной исторической альтернативой демократии[246], встре­чают непонимание даже внутри научного сообщества[247].

Согласна с тем, что в исследованиях, имеющих отношение к теме демократии, есть нормативная и есть эмпирическая плос­кость. Но даже институционально наисовершеннейшая демократия не может быть абсолютной ценностью, тем более во всём мире. Демо­кратическим путем к власти пришел Гитлер, сегодня — приходят ра­дикальные исламисты. Если речь идет не о формальной стороне во­проса, а о содержательной, т. е. если демократию понимать как учет мнений большинства населения, то она, естественно, ценность. Но не безусловная. Особенно если речь идет не об антично-христианской культурной традиции. Кстати, и в этом случае поздний СССР был куда демократичнее современной России. А если вести речь об уче­те интересов большинства, то многие автократии справляются с этим гораздо лучше демократических государств. Существенно большей ценностью, нежели демократия, может быть в определенных усло­виях государство или стабильность политического режима. В нашей стране, пережившей в свое время Гражданскую войну и иностранную интервенцию, это должны понимать как нельзя лучше. Особенно в свете судеб сегодняшних «несостоявшихся государств» вроде Аф­ганистана, Ирака, а также падения авторитарных режимов на Ближ­нем Востоке, хаотизация которого ничего хорошего не принесла не только всему населению переживших революции и по-прежнему сотрясаемых протестами стран, но и той его малой части (изрядно разбавленной бузотерами, выступающими против любого порядка), которая в настоящее время «стремится к демократии».

В ситуации, когда демократия трактуется как одна из безусловных общечеловеческих ценностей, а ее недостаток является поводом для вооруженного вмешательства вплоть до бомбардировок мирного на­селения, многим становится ясна опасность вариативности и размы­тости демократических критериев. А также двойных стандартов, при которых для оценки режима в одном случае во внимание принимается «фасадная» демократия (формально декларированная в нормативных документах, т. е. институты), а в другом — реальная (процессы и проце­дуры, т. е. то, как эти институты фактически работают). Вот почему мы предлагаем отказаться вовсе от существующей классификации госу­дарственных режимов как от исчерпавшей свои возможности или хотя бы на первом этапе дополнить ее типологизацией государства и обще­ства по иным ключевым признакам, перейдя таким образом к двух- или трехмерной модели «государство-общество». Государства, например, можно классифицировать как идеократические (регулируемые преи­мущественно с помощью комплекса идей) и номократические (регу­лируемые правовым путем), возможно, также и на этократические (от греч. «Щ08» — обычай)[248]. Современные общества легко подразделяют­ся, например, на «общество ценностей» (процедурное, регулируемое преимущественно законодательным способом) и «общество цели» (мобилизационное, регулируемое преимущественно волюнтарист­скими методами), возможно, даже и на «общество веры» (исламский мир). Хотя аналитики предлагают и другие понятия в отношении дан­ного региона в рамках принципиально иных объяснительных моделей: например «контрмодерн» (С. Кургинян) или говорят о конгломерате (вкраплениях традиционного общества в современное — А. Богату- ров), об оформлении «нового Средневековья» (Г. Мирский). Я отдаю себе отчет в том, что любая классификация — упрощение, что были и будут некие смешанные (с точки зрения «идеальных») типы. Предла­гаемая классификация мыслится как ценностно-нейтральная, во мно­гом зависимая от того, какие цели и какие ценности провозглашаются в качестве ключевых. Если гуманистические — то почему, собственно, «общества цели» не имеют права на существование?

Каждый тип, доходя до каких-то крайностей в развитии, демон­стрирует свои недостатки. Когда в обществе действует принцип: «Цель оправдывает средства», — последствия могут быть ужасны.

В то же время если относительные ценности воспринимаются как абсолютные и навязываются иным обществам в качестве таковых, мы наблюдаем не менее чудовищные результаты. Вот почему жела­тельный проект будущего видится нам как самодостаточное «обще­ство смысла», способное формулировать новые цели, продуцировать новые ценности, в чём собственно и состоит на сегодня задача граж­данского общества в его обновленном понимании. На этом пути рос­сийскому социуму еще предстоит осуществить нравственную оценку реформ последних десятилетий.

Напрашивается простой вывод: нам пора переходить к проектив­ной политологии. Развивать собственную теорию, обогащать прак­тику преподавания, предлагать свои социально-политические разра­ботки. Иначе мы обречены на вращение в замкнутом круге истории: заимствовать чужие формы (например политические институты), наполнять их своим содержанием (российскими людьми) и сетовать в дальнейшем по поводу результата (почему отечественный аналог отличается от иностранного идеала?).

На наш взгляд, мы не хуже и не лучше, мы — другие, и нет смысла отказываться от собственной идентичности, некритично перекраи­вая российскую действительность по западным лекалам, поскольку на этом пути мы обречены на вечную печать «недоразвитости».

<< | >>
Источник: Коллектив авторов. Россия на пути консолидации : Сборник статей. 2015

Еще по теме Проблемы российской самоидентификации:

  1. Личностно-ориентированное образование как педагогическая проблема
  2. Проблема самоидентификации НАТО в политических условиях окончания «холодной войны»
  3. Проблема членства России в НАТО и ее влияние на развитие взаимоотношений между ними
  4. 13.3. Медитократизм российской элиты
  5. Лекция XI ПРОБЛЕМА ПОЛИТИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИИ
  6. § 2. Российские модусы исторических типов социальной справедливости
  7. Россия как историософская проблема
  8. Особенности постсоветской российской политической модернизации
  9. Этнические конфликты 1990-х гг. и развитие российской политической нации
  10. Степень научной разработанности проблемы
  11. Перспективы и противоречия развития гражданского общества в российском регионе
  12. Роль интеллигенции / интеллектуалов в контркультуре тоталитарного общества и проблемы их идентификации
  13. МЕТОДИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ВЫЯВЛЕНИЯ СТРОГО РЕЛИГИОЗНОГО ТИПА НА ОСНОВЕ ПЕРЕМЕННЫХ В-ИНДЕКСА* Дивисенко К.С. (Санкт-Петербург)
  14. ВЕКТОРЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ВЫПУСКНИКОВ РОССИЙСКИХ ВУЗОВ ЗА РУБЕЖОМ Дергунова Н.В. (Ульяновск)
  15. УДК 339.138 Суслова Р.А. (Казань, Казанский национальный исследовательский технологический университет) ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И ГУМАНИТАРНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В СОВРЕМЕННОМ ВУЗЕ: К ПРОБЛЕМЕ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО КРИЗИСА
  16. УДК 331.108 Ахрамеева Е.С. (Москва, Российский государственный социальный университет, научный руководитель - д.ф.н., профессор Г.И. Авцинова) ГУМАНИТАРНАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ: ПРОБЛЕМЫ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИ