Пути общественной и государственной самоидентификации

Во времена идеологического противостояния СССР и антаго­нистической ему системы советская демократия противопоставля­лась буржуазной либеральной как подлинно народная. После того как идеологический ракурс был смещен на прямо противополож­ный, появилось огромное количество печатных работ, в том числе отечественных, в которых проводились параллели между сталинским и гитлеровским режимами, осуществлялось приравнивание комму­низма к фашизму^[249].

Первая — хрущевская — осуществлялась частично с целью до­полнить харизматической легитимностью легальное избрание на пост генерального секретаря, частично — с целью переложить на Сталина ответственность за собственное участие в репрессиях (об этом подроб­но пишет историк А. Вдовин в цитируемом в работе источнике). Гор­бачевская десталинизация проводилась в рамках политики гласности, ельцинская — демократизации. Однако вопреки всему Сталин и сегод­ня популярная и позитивно оцениваемая массовым сознанием росси­ян политическая фигура, что подтверждается результатами электрон­ных голосований на различных политических и исторических ток-шоу (которых было особенно много в год сталинского юбилея — 130 лет со дня рождения). Что касается медведевской «модернизации сознания», то ее логика была примерно такова: общество не может начать уважать себя и свою страну, пока оно скрывает от себя страшный грех — 70 лет тоталитаризма, когда народ совершил революцию, привел к власти и поддержал античеловеческий, варварский режим.

С другой стороны, выходили и выходят научные и научно-попу­лярные труды (хоть и не в таких объемах), в которых делаются попыт­ки непредвзятой оценки российской истории. Работы В. Мединского следует упомянуть здесь в первую очередь, не столько ввиду их осо­бой значимости, сколько по степени влияния на массовое сознание^[251]. Но они далеко не единственные. В монографии И. Фроянова «Гроз­ная опричнина» дается, как мне кажется, вполне объективная оценка эпохи правления Ивана Грозного как весьма непростого периода от­ечественной истории, причин, породивших опричнину и т. д.^[252] В свое время Вадим Кожинов писал о том, что Иван IV был ничуть не сви­репее своих европейских «коллег» и некорректно оценивать его по­литику согласно моральным критериям нашего времени.

Высказываясь по поводу современных баталий в отношении осмысления российской истории, С. Кургинян в телепередаче «Суд времени» утверждал, что Россию «приговорило» мировое сообще­ство, а демонтаж нашей истории был затеян ради демонтажа народа и страны^[255]. Вынесенный коллективный вердикт, с его точки зрения, был продиктован тем, что мир перестраивается определенным об­разом. А тот, кто отстает (в частности ослабленная либеральными реформами Россия), выпадает из системы. Современное мировое «разделение труда» (по Александру Неклессе) создает четкое чле­нение мира на экономические макроструктуры — в зависимости от «модернизированности» экономики и места в глобальном сообще­стве.

Я присоединяюсь к тем авторам, которые полагают, что нам нет необходимости говорить о модернизации России, потому что это — позавчерашний день в нашей истории, а надо вести речь об аутен­тичном развитии. Действительно, модернизация в чистом виде, как переход от доиндустриального общества к индустриальному, у нас не­возможна, поскольку в России нет социального вещества (традици­онного общества), которое можно «бросить в топку модернизации». Мы уже пережили модернизацию, жили в индустриальном обществе и подошли к постиндустриальному уровню. Последние 20 лет в чём- то отбросили нас далеко назад. На вопрос «Кто же в этом случае мы?» ответить непросто, поскольку в нас всего понемногу. С одной сто­роны, у России пока еще не утрачен советский интеллектуальный потенциал, чем она выгодно отличается от новых индустриальных стран (того же Китая, который успешно копирует чужие разработки, но пока не имеет культуры создания принципиально нового). В чём- то этот потенциал деградирует, в чём-то развивается, но он пока не утрачен. Произошедшая деиндустриализация и потоки мигрантов из стран постсоветского пространства делают нас похожими на постин­дустриальный «Северо-Запад». Сырьевая зависимость приближает к «Югу». Развитие отверточной сборки в последнее время — к «Вос­току». А в общем и целом, с точки зрения геополитики и мировой экономики мы опять «сами по себе».

Размеры статьи не позволяют обозреть российскую историю «от Рюрика до наших дней».

Ответ на вопрос: почему Сталин несмотря на несколько кампа­ний десталинизации так популярен сегодня, — лежит на поверхности. Во-первых, политика и сегодня не делается в белых перчатках. И зача­стую политическому деятелю приходится выбирать из нескольких зол даже не меньшее, а оптимальное. Во-вторых, сталинский СССР — как бы парадоксально это ни звучало — это «свой» проект. Аутентичный. Незападный. О сворачивании Сталиным большевистского проекта «мировой революции» и разворачивании «построения коммунизма в отдельно взятой стране» подробно пишет А. Вдовин в своей моногра­фии «Подлинная история русских. XX век»^[259]. Вот почему этот истори­ческий персонаж (как и многие другие, способствовавшие российско­му величию) столь ненавидим на Западе. По этой же причине сегодня столь неприемлем для мирового сообщества вполне умеренный режим А. Лукашенко, при котором Республике Беларусь удалось сформули­ровать государственную идентичность на основе переосмысления, а не отрицания советской истории. Мотивы такого отношения под­робно разбирал В. Кожинов, анализируя западные нелицеприятные характеристики роли Византии в истории. Главный из них: неприятие конкурирующего проекта, альтернативной Западу цивилизации^[260], — тоталитарная по своей сути логика. В-третьих, в материальном смысле (несмотря на чудовищный технологический износ) мы до сих пор жи­вем в стране, построенной или по крайней мере задуманной, заложен­ной в основном при Сталине. Дороги, каналы, мосты, плотины, дома... Страна была дважды полностью воссоздана из руин — после Граждан­ской и Великой Отечественной войн. Конечно, СССР не стоял на ме­сте и при последующих руководителях. При Хрущёве массово решался жилищный вопрос в городах, при Брежневе — развивалась советская деревня. Но как «эффективный менеджер» Сталин до сих пор не знает себе равных, хотя и заплачено за эту эффективность большой ценой. В-четвертых, свою роль играет запрос на социальную справедливость: российское общество истосковалось по руководителям, которые спо­собны думать не только о том, как бы «урвать» для себя и своей семьи. В общем, «спрос на Сталина» создает поразительная беспомощность и корыстолюбие современной российской власти. В-пятых, Сталина не оставляют в покое его идеологические противники. Как в совет­ское время некоторые возникающие проблемы объясняли неизжитым наследием царского режима, так и сегодня в собственных просчетах и ошибках до сих пор обвиняют «рябого грузина»^[261].

Россия современная как наследница византийского и советского проектов вполне может предложить глобальную альтернативу мироу­стройству, в котором есть постмодернистский Запад, модернистский Восток и контрмодернистский Юг. Выдвинуть нечто новое и одно­временно узнаваемое, укорененное в российской действительности. Такая новизна может быть создана только на основе переосмысления нашей истории, в том числе советского опыта, потому что именно в этот период у нас сформировалось общество цели. Советский про­ект необходимо осмыслить со всеми его достоинствами и недостат­ками, тогда наша история может стать отправной точкой для полно­ценного движения в будущее.

Почему это необходимо сделать? Футурологи говорят о том, что мы не можем идти путем красной авторитарной модернизации (Ки­тай, Вьетнам), либеральной полуавторитарной модернизации (Индия) или националистической авторитарной модернизации (Сингапур, Южная Корея и т. д.). Что классический модерн ушел на Восток, куда бежит капитал, жаждущий в огромном количестве молодых, де­шевых, дисциплинированных рабочих. Постмодерн как отказ от ин­дустриализма, переход на оказание проблематичных финансовых, управленческих, информационных и прочих услуг, демонтаж клас­сической морали, размывание национальных государств, втягивание в себя огромных масс мигрантов как дешевой и неассимилирующейся рабочей силы, — стал уделом Запада. России, не вошедшей ни в За­пад, ни в Восток, они предрекают участь жертвы Юга, который (не без помощи Запада) на основе радикального ислама движется в контрмо­дерн (сознательный отказ от развития и связанных с ним ценностей) и в оформление нового Средневековья. Принесение в жертву России позволит отодвинуть во времени необходимость перестройки глобаль­ной финансово-экономической системы, находящейся сегодня в глу­бочайшем кризисе^[262]. Я полагаю, что всё не так однозначно, хотя опас­ность стать «жертвой Юга» для России действительно существует.

Авторов, предлагающих отечественные проекты развития, на се­годня немало: как публицистов (Максим Калашников), так и ученых (Александр Неклесса), а также и тех и других в одном лице (Михаил Делягин, Сергей Кургинян)^[263]. Многие из них вошли в 2012 г. в состав так называемого Изборского клуба (под председательством Александра Проханова), члены которого считают осуществление «сверхмодерниза­ции» России, превосходящей западные инновационные достижения, единственным шансом, сохраняющим за нашей страной перспекти­ву выживания в геополитическом соперничестве. Несмотря на то, что образовательные реформы в нашей стране успешно противодействуют появлению людей с системным мышлением в будущем, формируя «ква­лифицированных потребителей», пока еще в ходе текущей реформы не разрушена окончательно система Российской академии наук и не заме­нена на «исследователей при университетах» (а это случится довольно скоро), мы действительно имеем некий шанс на научный прорыв.

Для успешности будущего российского рывка очень важно от­ветить на вопрос: почему же аутентичный российский (советский) проект деградировал и рухнул? Нам думается, что любой мобилиза­ционный проект может «работать» только в течение определенного и весьма ограниченного времени. К тому же цели, сформулирован­ные в нелегких условиях становления советского государства, были в основном достигнуты. А затем в отсутствие гражданского обще­ства, которое бы реально участвовало в формировании повестки дня, элитой формулируются ложные и чуждые нашему обществу цели: 1) догнать и перегнать Америку (при Хрущёве); 2) удовлетворение всё возрастающих потребностей советского человека (при Бреж­неве). Мы фактически перестаем отличаться в этом вопросе от той системы, которой себя противопоставляем, только имеем для дости­жения поставленных целей гораздо меньше ресурсов и механизмов (в отсутствие частного предпринимательства), чем заранее обрекаем себя на поражение. Об ограблении метрополиями колоний сказано еще в советское время столько, что нет нужды повторяться. О поте­рях и разрушениях, которые понес СССР в военные годы, знает каж­дый. Помимо человеческих жертв захватчики разрушили или сожгли 1710 городов, более 70 тыс. сел и деревень, уничтожили 6 млн. зда­ний, 31 850 промышленных предприятий... Об экономических спосо­бах закабаления бывших колоний, применявшихся в послевоенные годы, механизмах консервации отсталости «третьего мира» («свою» часть которого СССР, напротив, развивал, тратя дефицитные ресур­сы), применяемых и сегодня мировыми экономическими лидерами и ТНК, достаточно написано неомарксистами и антиглобалистами.

Войны и революции в нашей стране в XX в. сопровождались поте­рей как финансового (речь идет о царском золоте, золоте партии, совре­менном «бегстве капитала»), так и социального капитала (мы пережили несколько волн эмиграции, в том числе утечку советских «умов»).

На закате существования СССР в стране уже было немало кри­тиков системы (диссидентское движение и т. п. общественные силы). При невозможности для гражданского общества принять реальное участие в формулировании целей ими ставится одна главная — разру­шение СССР. Цель, которая с успехом была достигнута во многом из- за идеализации Запада, а также вследствие негибкости политической системы, топорности идеологической пропаганды. В 1960-х гг., еще до студенческих революций, в случае пересмотра старых марксист­ских догм с опорой на труды фрейдомарксистов, самым известным из которых тогда был Г. Маркузе, у СССР был реальный шанс по­лучить импульс идеологического обновления и стать лидером миро­вого протестного движения. К сожалению, той политической элите было невозможно осознать имеющиеся потенции, а после подавле­ния Пражской весны шанс уже был упущен и страна, «где так вольно дышит человек», дискредитирована в глазах мирового сообщества.

Итак, Советский Союз в силу большого количества причин уже более 20 лет как перестал существовать. Но современный россиянин (особенно тот, который имеет опыт жизни при «развитом социализ­ме», а не читал об этом периоде в трудах Института экономики пере­ходного периода Е. Гайдара) получил уникальную возможность на личном опыте сравнить достоинства и недостатки административно­командной и рыночной систем. Благодаря чему понимает, что эпизод про Дядюшку Тыкву и его домик из произведения Джанни Родари

«Чиполлино», который он читал в детстве, был не сказочной аллего­рией, а правдивым рассказом о человеке, который много лет трудил­ся и выплачивал ипотечный кредит ради того, чтобы стать собствен­ником малогабаритной квартиры, но состарился и лишился работы, после чего был вышвырнут на улицу суровыми судебными пристава­ми. Советско-российский человек, глядя на нашу деградировавшую деревню, осознаёт, что на самом деле в СССР производилось доста­точно качественных продуктов питания, чтобы потреблять на необ­ходимом для человека уровне (хотя были вполне решаемые проблемы с сохранением сельхозпродукции). А сегодняшнее «торжество изоби­лия» — предложение заведомо некачественных, несвежих и неизвест­но как произведенных продуктов питания. Глобальный рынок в соче­тании с отечественной торговой мафией так же не предоставляет нам выбора, как не предоставляла плановая экономика: едим египетскую картошку, уругвайские яблоки, турецкие арбузы и колбасу из генети­чески модифицированной сои, слегка приправленную усилителями вкуса и мороженной аргентинской говядиной, запиваем соком, «вос­становленным» из ядовитого китайского порошка. Всё дело в том, что на самом деле глобальный капитализм блокирует конкуренцию, даже если на начальном этапе и практикует демпинг ради захвата но­вых рынков. Уничтожив же отечественного производителя, мировые монополисты получают возможность максимизировать прибыль, любыми способами повышая цены и снижая издержки, в том числе и теми, что наносят вред здоровью потребителя.

Советско-российский человек понимает, что на самом деле в сло­жившейся в нашей стране ситуации капитализм тормозит развитие, а не является его двигателем, поскольку собственник почему-то вместо того, чтобы инвестировать средства в новые прогрессивные и эколо­гически чистые технологии, предпочитает продолжать эксплуатиро­вать приватизированные за бесценок вредные производства, получать сверхприбыль и вывозить капитал за рубеж. Одной из иллюстраций (далеко не единственной) данного положения является строительная отрасль, продолжающая «скармливать» нам цемент, в то время как су­ществует огромное количество дешевых и безвредных технологий.

Вообще тех фундаментальных открытий, что были сделаны отече­ственной наукой еще в XX в., даже при точечном внедрении хватило бы для того, чтобы изменить человеческую жизнь в лучшую сторону. Но этого не происходит. А многие из тех зол, что мы имели при совет­ском режиме (например бюрократизм и коррупция), напротив, неис­числимо умножились. Во многом это связано со спецификой нашего государства (о чём пойдет речь ниже). Одно несомненно: укрепление общероссийской идентичности и консолидация российского общества невозможны без принятия общественным сознанием отечественной истории. Почему, собственно, в истории Англии смутное время госу­дарственного переворота по свержению Якова II Стюарта носит назва­ние «Славной революции», а в России момент фактического рождения гражданского общества — Смута? Взвешенно переосмыслить свою историю, принять ее такой, какая она есть, — вот первый и наиглав­нейший шаг на пути к обретению коллективной идентичности.