Владимир Иванович Вернадский и философия самоорганизации

Писать на эту тему, в отличие от предыдущей, сразу скажем, трудно. Ибо у Вернадского соответствующего цельного и достаточно подробного изложения философских взглядов, позиции или, тем более, законченной теории нет.

И, тем не менее, признаем, что представить достаточно приближенную картину философской позиции его, исходя из располагаемой информации, всс же можно. Можно, во-первых, потому, что при первом даже знакомстве с его трудами бросается в глаза то обстоятельство, что в них постоянно присутствуют, кроме основного научного текста, еще и подтекст — философский. Настоящий факт обнаруживается не только в отрывках рассмотренных нами произведений, но и в ранних работах, скажем, посвященных вопросам геохимии, а особенно проблемам происхождения минералов, где раскрывается его широкий исторический и философский подход.

Во-вторых, потому, что все творчество Вернадского представляет собой все расширяющийся с годами синтез знаний. И тогда мы обнаруживаем глубокие и весьма гениальные обобщения, причем не только эмпирического, но и теоретического характера, а также отдельные, как бы вскользь брошенные, но не менее глубокие суждения, далеко идущие философские прогнозы и гипотезы. И пас невольно не покидает ощущение, что это — лишь малая часть той огромной философской работы, которая велась ученым в процессе обдумывания и реализации своих творческих замыслов.

В-третьих, потому, что взаимосвязь естествознания и философии в его трудах носила постоянный творческий характер. Она всегда составляла стержень научных исследований. Его философские выводы вытекали из конкретных текущих естественнонаучных изысканий, давая в свою очередь толчок к постановке новых научных и философских проблем и намечая пути их возможного решения, что приводило к новым философским выводам и обобщениям. Нередко при этом философская мысль опережала развитие его научной мысли.

Вот какую оценку своего философского подхода он дает в письме жене в 1902 г.: «... я смотрю на значение философии в развитии знания совсем иначе, чем большинство натуралистов, и придаю ей огромное плодотворное значение. Мне кажется, что это стороны одного и того же процесса — стороны, совершенно неизбежные и неотделимые. Они отделяются только в нашем уме. Если бы одна из них заглохла, прекратился бы живой рост другой... Философия всегда заключает зародыш, иногда даже предвосхищает целые области будущего развития науки, и только благодаря одновременной работе человеческого ума в этой области получается правильная критика неизбежно схематических построений науки.

Биографы, между прочим отмечают, что выработка такого цельного и последовательного философского и научного мировоззрения началась у него еще с юношеских лет, а предпосылки тому были еще с детства, что в течение всего творчества у него была удивительная потребность к охвату знаний многих наук, потребность знать историю развития наук совместно с историей философии во всемирном масштабе. В этом мы можем не раз убедиться, читая «Философские мысли натуралиста». И нечего удивляться тому, что аналогичные советы и рекомендации Вернадский развивал и перед другими натуралистами. Так, в речи на первом заседании кружка по философии естествознания при Историко-филологическом студенческом обществе в Московском университете в 1902 г. он страстно призывал собравшихся: «Чтобы в совместной работе и ознакомлении с философскими вопросами естествознания путеводной нитью служило обычное научное отношение к предмету, уважение ко всяким мнениям, на нем основанным и, по возможности, самое широкое ознакомление с разнообразными и противоречащими философскими доктринами, к какому бы течению они не относились» [там же, с. 394].

Необходимость такого широкого ознакомления с «противоречащими философскими доктринами» он объясняет тем, что ознакомление только с отдельными, по чему бы то пи было выбранными философскими системами может лишь случайно приводить к правильному выводу, а чаще может привести к вредному догматизму и схематизации по существу вводит в научное мышление чуждый ему элемент самопроизвольного ограничения. Необходимость эта обусловлена еще тем, что пауки, особсшю физические, получили в тот момент — на рубеже тех веков, — благодаря множеству открытий и изобретений, бурное развитие, отчего, среди натуралистов, как отмечает Вернадский, наступил период брожения мысли, который не раз переживался в истории науки и философии, приводящий, в конце концов, всегда к великим синтезам человеческой мысли.

В этой связи интересен еще и следующий маленький отрывок незавершенной рукописи, раскрывающий отношение — а по-нашему и процесс самоорганизации — двух сторон человеческого мышления, то есть науки и философии. Рукопись эта была написана іде-то в 20-х гг. и отражала в себе характер развития научной революции, совершаемой в науке и состояние философии в то же время. Считаем необходимым привести здесь ее содержание хотя бы в сокращенном варианте.

Рукопись начинается с вопроса о том, что в литературе в последнее время вновь поднялись вопросы о связи науки и философии. «И это неудивительно. Ибо в науке мы переживаем в настоящее время такое революционное движение, которое не имеет ничего аналогичного в прошлом; может быть, только XVII столетие с его победой идей Коперника, с великими открытиями Кеплера, Галилея, Ньютона может иметь отдаленную аналогию с нашим временем...» Но происходящее резкое изменение научного мировоззрения мало сознается современниками, причем также мало, как долго не сознавалась научная революция XVII столетия, как не сразу эволюционные идеи второй половины XIX в. были поняты и охвачены человеческой мыслью.

Итак, с одной стороны, «великий процесс крушения старого и созидания новых пониманий окружающего идет кругом нас, хотим и сознаем мы это или нет. То, что, казалось, являлось для нас совершенно прочным и установленным, подкапывается в самом основании — рушатся вековые устои научного мышления, срываются покровы, принимавшиеся нами за законченные создания, и под старыми именами перед удивленным взором соврсмеїтиков открывается новое неожиданное содержание...

Живой, смелый, молодой дух охватил научное мышление. Под его влиянием гнется и трясется, рушится и изменяется современное научное мировоззрение. Впереди, на далеких высотах, открываются негаданные горизонты. К ним стремится в настоящее время великий порыв человеческого творчества.

Этот исторический перелом должен быть пережит смелой и свободной мыслью.

С другой стороны, «это великое движение, идущее в настоящее время в области научного мышления, не могло остаться без влияпия на другие стороны человеческого сознания.

Ибо и философская мысль и религиозное творчество, общественная жизнь и создания искусства теснейшими и неразрывными узами связаны с научным мировоззрением. Вглядываясь и вдумываясь в ту сложную мозаику, какую представляет научное мировоззрение нашего времени, трудно решить, что из него должно быть поставлено в счет чуждым научной мысли областям человеческой личности и что является чистым плодом научного мышления.

Особенпо близки и тесны области философского мышления и научной мысли. Их взаимное влияние является одной из любопытнейших страниц истории человеческого сознания».

К примеру, наука в развитии философии может служить элементом прогресса и пробуждения, но она может тормозить философскую мысль, вызывать в пей застой и разложение. Конечно, когда наука дает новый материал для философской мысли, то она будит эту мысль, расширяет ее горизонты. К этому Вернадский напоминает, какое огромное влияние оказала на всю философскую мысль «научная работа великого века человеческого мышления — XVII столетия». С тех пор новый материал научной работы непрерывно отрабатывался философской мыслью, и в этом философски обработанном виде, в свою очередь, вторгается и строит части так называемого научного мировоззрения. Но сама философия может быть под воздействием не только новых научных фактов. На нее могут оказать влияние и те научные круги, которые «часто далеко отстоят и отличаются от научного точного знания».

Вообще философия может сама ставить себе задачи, которые далеко выходят за пределы точного знания. Ибо она должна иметь депо не только с реальным материалом научного знания, но и с возможным и вероятным материалом, так как при этом условии она будет в значительной степени свободна от подчинения временному состоянию науки, то есть может идти дальше и предугадывать ход дальнейшего развития мысли.

Между тем научные факты и открытия могут быть уложены в рамки всяких философских доктрин и учений. При этом они одинаково мало противоречат идеалистическим или материалистическим, скептическим или критическим направлениям философской мысли. Так как каждое из этих направлений не встречает больших затруднений в овладении этими реальными рамками научного знания, также как мало философия встречает затруднения в вопросах этики, в приспособлении к ним любых, самых различных условий общественного бытия и положения в обществе личности.

Но иначе сказывается влияние на философское мышление общей тенденции «научного творчества данного времени». Так как при этом, по объяснению Вернадского, наука влияет па философию не реальным, точным содержанием своих фактов, а их отражением в человеческой личности, — фактором психологическим, сложившимся якобы в сложной обстановке, частью далеким от реальных основ точного знания. Так как к тому же тенденция научного творчества несет в себе воспоминания неудач и борьбы научного мировоззрения, политико-общественных условий, религиозных стремлений, среди которых шла научная работа последнего времени. Поэтому влияние науки на философию оказывается весьма сложным и сдерживающим или затормаживающим. Оно не расширяет горизонты и простор философского мышления, а его ограничивает.

Возможна и такая ситуация, когда философская мысль сама не будет считаться с научной тенденцией своего времени, и она вскоре теряется в дебрях фантастической работы мысли, придя к таким выводам в областях, доступных научной проверке, которые окажутся резко отличающимися от действительности. Ее психологическое значение для человеческой личности в значительной степени при этом исчезнет, и достигнутые ею глубокие положения или не смогут быть поняты, или будут искажены той ложной обстановкой, которой они при этом будут неизбежно окружены. В истории философии следы подобного ограничивающего влияния науки видны па каждом шагу. Пример тому история натурфилософских школ первой половины XIX столетия и их печальный конец, а также история мистических течений философии.

К этой ситуации приближаются основные черты научного темпа данного времени, что позволяет верно предугадать общий ближайший ход научного развития. Философская школа, не принимая во внимание современную тенденцию научного творчества, очень скоро при дальнейшем ходе времени окажется в резком и непреоборимом противоречии с научным знанием и мировоззрением. Она теряет свое живое значение для мыслящего человечества, скоро становится старомодным и непонятным пережитком прошлого.

Если философия, наоборот, будет слепо следовать за научной тенденцией, будет руководствоваться сю, то она скоро потеряет свое живое содержание, потеряет интерес для человеческого сознания: ее работа и участие в творчестве человеческого мышления быстро сойдет на нет. Но научная тенденция меняется и не остается недвижной. Философская мысль в этом случае, следуя за тенденцией данного момента, быстро уйдет в сторону от тенденции ближайшего будущего и окажется в том самом положении, в каком оказались те ее течения, которые игнорировали направление научного творчества. Для чего достаточно напомнить новейшую историю так называемой научной философии и различных течений позитивизма.

И Вернадский утверждает, что есть лишь один выход из этого положения — это одновременное и единообразное по направлению изменение тенденции научного творчества и философского искания. Только тоща, когда философская мысль, самостоятельно и независимо от современного ей состояния научного значения, движется по тому же пути, к которому направлен идеал научного творчества, и только тогда сдерживающее влияние науки исчезнет и достигается глубочайшее развитие человеческого мышления. В философии и науке эпохи возрождения во второй половине XVI в., эпохи энциклопедистов в конце XVIII, эпохи расцвета немецкой философии имели место такие подъемы человеческого творчества, связанные с гармоническим ходом научного и философского мышления.

«Во все другие периоды эти две области мышления находятся в коллизии. Наука ограничивает область философского мышления. Философия обесценивает значение научного познания». Во всех случаях, прилив научных фактов может временно закрывать тормозящее влияние науки и вызывать временный расцвет философского мышления, несмотря на противоречие тенденций. Так было для некоторых школ философии в связи с ростом эволюционного учения в биологии во второй половине XIX в. [там же, с. 414-418].

Как видим, в этом коротком отрывке, исходя из широкого исторического анализа, сформулирован закон соответствия в развитии науки и философии. Одновременно отметается, что может быть в случае нарушения этого закона Опасность наступления такого случая все же предполагается, очевидно ученый ожидал, и не без тревоги, утверждение в скором времени диалектического материализма в качестве официальной философии. А может быть уже ощутил на себе первые ее удары...

Основные работы рассматриваемого нами сборника были написаны уже в 30-е гг. Это время было знаменательно тем, что тоща начал расцветать культ личности Сталина н тоща же был издан его «Краткий курс ВКП(б)>>, четвертая глава которого содержала догматическое изложение предельно упрощенного Плехановского диамата, выдаваемого за вершину марксистско-ленинской философии, из шторой, как нам известно, реальные взгляды К. Маркса были, наоборот, выхолощены. Это было время все увеличивающегося разрыва между успехами естественных наук и застоем в философии. Это был период, когда в результате силового насаждения диамата среди научных кругов начался не только застой философской мысли, но и замедлилось развитие многих естественных наук. Это был период начала репрессий и арестов и среди представителей науки, в число которых попали друзья и даже некоторые весьма уважаемые ученики школы В. И. Вернадского.

В этих условиях надо было защищаться, но надо было и бороться, отстаивать науку и передовую философскую мысль, добиваться внедрения в жизпь научных находок и открытий. Поэтому неслучайно философские экскурсы и отступления в работах «Научная мысль как планетное явление» и «Пространство и время в неживой и живой природе» отличаются от рассмотренных выше отрывков уже нотами явного и открытого протеста, критики. Конечно, открытый бой в тех условиях был немыслим и вообще невозможен. Незавершенность работ можно объяснить в какой-то мерс именно этим фактом. Разумеется, это наше предположение. Но к этому можем предположить и то, что автор, возможно, сам надеялся, что рукописи в таком незавершенном виде будут наверняка сохраннее, особенно в будущем для отдаленных потомков, которые наверняка расшифруют все недописанное и открыто несказанное, рассудят и правильно притом оценят. А опасаться надо было, как увидим ниже, возможных последствий из- за критики, временами отчаянной, диалектического материализма.

Правда причину незавершенности работ и отказ от их публикации составители сборника пытаются объяснить большой загруженностью не только непосредственно в научной, по и в административной и организаторской работе, слабостью здоровья Вернадского и пр. Верить этому можно лишь отчасти.

ф ф ф ф

Содержание первой из упомянутых работ сборника нами в большей своей части в главе П уже представлено. Что касается содержания второй, то оно посвящается вопросам познания пространства и времени, а также к проблемам и истории этого познания. Кстати, эта история, которая автором названа историей наук, представляет собой также самостоятельное учение, элементы которого густо распределены во всех трудах, не считая специальных на то работ. И эта история повторяется всякий раз, когда в какой-то очередной работе касается новой отрасли знания или нового направления в науке, когда тут же начинается изложение истории развития этого нового , называются ученые и мыслители прошлого, их вклад в это направление, удачи и неудачи, противоречия их мнений и пр. Таким образом, следует изображение процесса развития и самоорганизации знания, накопления его в памяти, а сам продукт такой самоорганизации становится егце и объектом позпапия.

Более того, в его истории наук и познания выделяется еще и процесс развития научного мировоззрения и философии, этапы смены последних. При этом раскрываются условия для возникновения и ускорения этого процесса, К числу таких условии обязательно относятся неуклонное развитие свободной личности, широкая демократизация общества.

В ходе этой истории, как отмечает он, возможны такие «неожиданности», как открытия, которые позволяют по-новому взглянуть на предшествующие знания, объяснить настоящее и увидеть будущее, одновременно произвести пересмотр знаний, определить и оценить направление движения науки вперед. Вообще эта история выполняет еще и функцию критики, проверки и отыскания истины, а поэтому она должна критически составляться каждым новым научным поколением. Вернадский неустанно повторял, что только в истории научного знания существование прогресса в ходе времени является доказашплм.

Наконец, занятия историей науки привели самого Вернадского к сознанию, что наука сстъ геологическая сила, что научная мысль есть планетное явление, что возможен переход биосферы в ноосферу, что научное знание есть форма духовной культуры, общая принадлежность всего человечества «без различия рас и племен», подлежит всемерному распространению. В этом—утверждение и интернациональность всех наук.

Проблемы времени, как и пространства всегда заводили в тупик человеческую мысль. Соотношение и сущность понятий пространства и времени привлекали внимание самого Вернадского, как и понятие о биосфере, в течение всего его творчества. Причины тому были. Наука разными путями открыла существование таких явлений, как асимметрия в живом веществе, о чем отмечено в параграфе 7.4, взаимосвязь пространства и времени, особенность этой взаимосвязи в живом веществе, а также в системах, где характер процессов был связан с энергией (энтропией), обратимость и необратимость процессов по времени. Все эти явления, открытые в разное время разными учеными, рассматривались в отдельности. Поэтому признание их реальности и, вместе с тем, их закономерности в научных кругах задерживалось. Задерживалось тем самым дальнейшее познание Мира и процессов эволюции (самоорганизации) в нем.

Исторически проблема времени началась, как утверждает Вернадский, тысячелетия тому назад и связана была с его измерением. На основе опыта измерений в древних государствах Египта и Двуречья складывалась первая научная постановка проблемы времени в эллинской мысли, благодаря которой возникло ясное физическое и математическое представление времени, как мере движения, а также убеждение о безграничности времени и гипотеза о его абсолютности. Однако достижения эллинской мысли в эпоху господства христианства были забыты, и о них вспомнили лишь в эпоху Возрождения, может быть, потому, что эллинские идеи удачно все эти века сохранялись в мусульманском мире. Г. Галилей и И. Ньютон, приняв понятие абсолютного времени, ввели некоторые упрощения с целью наиболее точно и просто выражать природные явления, связаппые с ходом времени. Да, они изучали движения, как первичное, и этими движениями измеряли время, как вторичное. Это допущение позволяло признать возможность течения явлений и процессов вперед и назад, то есть признать обратимость процессов, особенно колебательных. Ясно, что факт обратимости процессов противоречил понятию абсолютного времени, а факт противоречивости стал объектом критики Г. Лейбница и ряда других ученых и мыслителей. Так, абсолютность времени оказалась под обстрелом.

Прошло с тех пор более 200 лет, и наука окончательно освобождается от абсолютного времени. Этому способствовало внедрение в науку идеи о времени-«длении» и комплексного понятия «пространства-времени», разработка которых была совершена на рубеже ХГХ XX вв. философами. Так, Г. Бергсон, став на точку зрения философии эволюционного учения, принял понятие «дление», означающее по Дж. Локху, психологическое (субъективное) время или время мыслящего субъекта и отбросил абсолютное время. Дление у него означало время всего живущего, всего развертывающегося в созидающем эволюционном процессе или творческого мирового прцесса. Естественно, что это время было необратимое. Несколько раньше к этому мнению пришла философская мысль Ф. Брентано и М. Пал ад и, хотя и в разных формах. М. Палади, кроме того, ввел понятие «пространство-время», с которым стали считаться с признанием теории относительности А. Эйнштейна. Аналогично систему пространство- время отстаивал С. Александср в своей книге «Пространство, время, божество» в 1920 г. Научная смелость этих, казалось бы, безвестных для нас философов сильно восхищала Вернадского, и он по этому поводу констатировал: «Насколько сильна здесь философская мысль!» она раньше пауки пришла к построению понятия пространства-времени, частично исходя из научных же фактов. Она раньше науки отбросила абсолютное время и абсолютное пространство. Она поставила вопрос о возможности научно исследовать время, когда наука на этот путь еще не вступала. Она, наконец, дает науке ряд указаний для сбора фактов не вслепую, а по рабочим, солидным и глубоким гипотетическим построениям. Отсюда, необходимо следить за философской мыслью [там же, с. 337].

Но следить в Советской России за философской мыслью в мировом масштабе было, кроме Вернадского, некому. Тем более, что философия Плеханова всякого неразделяющего ее материализм относила, в лучшем случае, к проповедникам идеализма. Да, но в ходе такого отрицания «инакомыслия» отбрасывались, или вообще не признавались научные открытия, то есть прогресс в науке. Что в результате? — А в результате, в частности, вот что: тема «Пространство и время» попала в советские учебники по философии лишь в конце 80-х в весьма урезанном, чем у Вернадского, масштабе и с большим принижением его роли в истории философской мысли. В проигрыше оказались позпапие Мира и наука о познании.

Между тем идеи «безвестных» философов «выросли» у Вернадского в целую научную концепцию «врсмя-дленис», согласно шторой утверждается, что «раз пространство и время являются частными проявлениями и разными сторонами одного и того же неделимого целого, то нельзя делать научные выводы о времени, не обращая внимания на пространство, И обратно: все, что отражается в пространстве, отражается так или иначе во времени» [там же, с. 240]. При этом всякая эволюция необратима, и время идет в ту сторону, «в какую направлены жизненный порыв и творческая эволюция. Назад процесс идти не может, так как этот порыв и эволюция есть основное условие существования Мира. Время есть проявление — созидание — творческого мирового процесса» [там же, с. 332-333].

Неслучайно и утверждение, звучащее как закон: «Пространство- время — исконная основа точного эмпирического знания». Это понятие не было новым. Оно шло от Ньютона для механики, но еще не относительно всей природы. С принятием его, особенно во взаимосвязи с теорией относительности А. Эйнштейна, возникают новые проблемы в связи с вопросом строения пространства-времени. Здесь еще важен «психологический» момент, заключающийся в том, что у каждого наблюдателя, не говоря уже об обычном натуралисте, существует свое пространство-время. Для наблюдения же необходимо совмещение пространства- времени наблюдателя и объекта хотя бы мысленно. Еще в недалеком прошлом никаких проблем не возникало, когда ученые изучали явления независимо от времени и пространства. Но когда объектом изучения оказывается процесс во взаимосвязи со временем и пространством, да еще в связи с другими процессами, являющимися причиной или следствием первого, то вопрос о строении, тем более геометрическом, пространства-времени усложняется. Сложность еще в том, что физическое состояние пространства может быть различным, особенно это касается случая с асимметрией живого вещества.

С накоплением новых научных знаний о времени возникла вновь проблема измерения его. Поэтому в 1923 г. кроме астрономического и исторического времени в планетарных процессах принимаются следующие источники измерения времени: геологические, географические, геохимические, радиоактивные, магнитные, культурно-исторические процессы. Так, измерение времени жизни Вернадский предлагает вести с точки зрения геохимической: 1) время индивидуального бытия; 2) время смены поколений; 3) время эволюционное; а биологическое измерять геологическим, так как на всем протяжении жизни геологической истории жизнь так или иначе наблюдаема.

Всс представленные здесь вопросы о времени, пространстве-времени, симметрии пространства не вписывались в узкие рамки диалектического материализма. Этому обстоятельству Вернадский посвящает одно из своих философских отступлений в начале раздела «О жизненном (биологическом) времени», написанном в 1931 г. По существу это был очередной анализ состояния научной мысли и философии и их взаимосвязи к этому моменту в мировом масштабе. Последний факт определял, не будем удивляться, особенность многих оценок в этом анализе.

Взрыв научного творчества, «характеризующий XX в., заставил и философскую мысль спешно пересматривать основные проблемы, выявившиеся неожиданно для философии в новом свете. Этот пересмотр совпал для философии с глубокой критикой ее содержания, с новым ростом смелой творческой мысли, с пробуждением философских и метафизических исканий.

Рост философской мысли, ее глубокое преобразование, особенно усилившееся в последнее десятилетие, вызваны переживаемым историческим переломом в жизни человечества, выступлением народных масс, осознавших свою реальную силу. Переоценка философских ценностей идет сейчас в повой небывалой исторической обстановке, т е. в единой мировой организации человечества, созданной и поддерживающейся прежде всего научной работой и научной техникой. Сливаются в единое русло веками разделенные философские искания Средиземноморского, Индийского и Китайского культурных центров. Но философские течения и системы, единовременно сосуществующие, всегда многолики, всегда мало между собой связаны, часто резко друг друга отрицают. Такое состояние философии устойчиво и характерно.

Единый по существу фронт научной мысли стоит перед взбаламученным разнородным, несводимым к единому пониманию состоянием философию».

Философия резко отличается от науки гораздо более глубокой и широкой базой, па которой возникают ее построения, и иной методикой своей работы, разным характером основного ее содержания — понятий, анализ и синтез которых является существом философской мысли. Она основным образом отличается и тем, что область ее искании безгранична, тогда как науке поставлены пределы. И, очевидцю, отдельные философы имеют каждый свою ограниченную область понятий, и никто не может охватить один их все, так как они являются более разнообразными и разнородными, чем понятия научные. Вот почему область философии оказывается различной для разных мыслителей, чем область науки, взятая в целом для отдельных специалистов-ученых.

По существу философия отстает и основывается не на науке, не на научных гипотезах и теориях ее времени, а на очень ничтожном эмпирическом содержании пауки. Это наблюдается даже тогда, когда крупные ученые переходят в философскую область мысли. Вследствие чего огромная часть научного творчества и научной мысли, в виде эмпирических понятий (фактов) и обобщегшй, отходят для философии на второй план. Пример тому учение о времени и симметрии.

Кроме того, в основе философской мысли лежит свободное искание правды. Существование ее единого выражения есть тот элемент веры, который существует в творчестве философа и который неизбежно будет существовать и приводить к многообразному выражению противоречивых философских систем. Но есть ли единая, всем обязательная и несомненная истина? Или свободное мнение и свободное искание и разнородное выражение окружающего в одновременно существующих образах, философски продуманных и созданных, и есть истина?

Как бы то ни было, в результате работы философии нет общеобязательных достижений. Сомнение может войти как равное в организацию философской мысли каждого времени. В этом есть отличие результатов философского творчества от построений научной мысли.

И элемент, если нс всегда отрицания, то всегда сомнения в реальности Мира, изучаемого наукой, есть всегда в философских построениях, и нередко он выражен резко и определенно.

В основе же всей научной работы лежит единое аксиоматическое положение о реальности предмета изучения науки, то есть реальности мира и его законообразносш, или возможности охвата его научным мышлением. Существование единого признания реальности Мира, изучаемого научным работником, отражается на возможности достижения общеобязательных построений научной мысли.

И если научный эмпиризм теснейшим образом связан с реальностью и значимостью Мира, то это отрицается частью или всецело как религиозными, так и философскими течениями.

Поэтому единому реальному миру пауки единого построения в философии или религии нет. Поэтому в философском построении природы нет единого обязательного для всех, несомненного не только в целом, но и в частностях, основания, которое характеризует науку. Отсутствие такой общеобязательности в философии многими объясняется несовершенством ее развития...

К тому, что уже отмечено, вынуждены дополнить то, что структура философской работы человечества резко отличается от таковой же научного мышления. На протяжении всей истории духовной жизни человечества одновременно являются живыми и могут существовать рядом противоположные философские построения. Это, по-видимому, кроется глубоко в основе самого философскою творчества, в котором выступает на первое место проявление человеческой личности не в меньшей степени, чем в работе художника.

Ибо личность пе только перерабатывает и развивает философские понятия сложного происхождения по своему источнику, она их нередко создает и вводит в философское мышление путем самонаблюдения, исходя из элементов личной жизни, своим творчеством импонирующей ей.

«Человеческие личности бесконечно разнообразны, хотя и могут быть сведены к относительно немногим типам; так же разнообразны главные проявления их духовной стороны: построения и достижения философии, религиозного и художественного творчества. То, что принимает как истину одна личность, реально никогда не является истиной, обязательной для другой личности. Всегда одновременно будут существовать и существуют часто противоположные философские системы и построения, всецело проникнутые отражением творческих личностей человечества. Может быть, их совокупность даст сложную многогранную, резко иную, чем научная, истилу — правду философии.

Непрерывно идущие более 3000 лет стремления философии найти общеобязательные, единые для всех истины — правду — до сих пор не привели ни к одному бесспорному достижению — пи к одной для всех обязательной бесспорной правде, ни к одной бесспорной истине, равноценной в этом отношении с многочисленными эмпирическими обобщениями, с бесчисленными научно установленными фактами, с неудержимо растущим строгим и великим построением математической мысли. Стремление философии подойти к такого же рода общеобязательным ценностям есть утопия. Всякая мыслящая личность может выбирать любую из философски систем, создавать новую, отвергать все — пе нарушая истину.

Здесь важно лишь отметить, что бесспорных, сравнимых с научными достижениями, выявлений проблемы времени от философской мысли ждать нельзя».

Вынуждены также признать, что влияние философской мысли в научном мировоззрении данного времени и в научной работе ученого огромно. «Без философской работы научная мысль пе может действовать — не может интенсивно и глубоко идти углубление ни научных гипотез и теорий, ни космологических построений».

Конечно, все философские течения, для которых исчезает реальность мира, изучаемого наукой, должны оставаться в стороне. Отойти на второй план должны и те философские течения, на которых не отразились изменения в научном понимании времени. «К числу таких течений относится и философия диалектического материализма, получившая столь широкое проявление в нашей стране» [там же, с. 300-316].

Итак, налицо картина противоречивого состояния мировой философии. С одной стороны рост философской мысли, с другой — ее отставание от бурного развития науки. В итоге «взбаламученность» ее состояния. К тому же «свободное искание правды», наличие сомнений, неопределенность, неоднозначность... А все потому, что если наука развивается благодаря коллективным усилиям ученых, то философию творят одиночки. Отсюда субъективизм. Самый главный вывод — это о невозможности найти общеобязательную, единую для всех истину — правду — абсолютную истину. Почему религия и философия упоминаются рядом? — Возможно, потому, что дог- магизм является элементом как религии, так и философии. Якобы от всех перечисленных недостатков несвободен и диалектический материализм.

В работе «Научная мысль как планетное явление», написанной по всей вероятности в 1938 г., обнаруживаем еще ряд дополнительных недостатков. Один из них связан с тем, что философская мысль «оказалась бессильной возместить человечеству связующее духовное единство». Попытки религии исполнить эту роль явились утопией. Вопрос о духовном единстве возникает, как утверждает Вернадский, в случае процесса дальнейшего исторического объединения человечества. Идея же о таком объединении8 (чему попыток было также множество) становится якобы «реальностью только в наше время, и то очевидно, становится пока только реальным идеалом, в возможности которого нельзя сомневаться. Ясно, что создание такого единства есть необходимое условие организованности ноосферы, и к нему человечество неизбежно придет».

При этом маловероятно, чтобы «атеистические представления, по существу тоже предмет веры, основанные на философских заключениях, могли бы стать столь сильны, чтобы дать человечеству единое представление. По существу это те же религиозные концепции, основанные на вере». Диамат в том числе.

«Никогда не существовало времени, тогда бы одна какая-нибудь философия признавалась истинной». «Тысячелетним процессом своего существования философия создала могучий человеческий разум, она подвергла глубокому анализу разумом человеческую речь, выработанную в течение десятков тысяч лет в гуще социальной жизни, выработала отвлеченные понятия, создала отрасли знания, такие, как логика и математика, — основы нашего научного знания» [там же, с. 82-83].

«Ближайшее будущее, вероятно, многое нам уяснит, но уже сейчас можно утверждать, что основное представление, на котором построена всякая философия, абсолютная непреложность разума и реальная его неизменность не отвечают действительности» [там же, с. 75]. Здесь снова утверждение о невозможности построения философии на абсолютных понятиях и истинах.

Но для нас важны к этому еще два понятия и утверждения Вернадского. Первое о том, что наука в социальной жизни резко отличается от философии и религии тем, что она по существу едина и одинакова для вссх времен, социальных срсд и государственных образовании. Второе о том, что «попытки создания единой философии, для всех обязательной, давно отошли в область прошлого. Попытки ее возрождения, которые делаются в нашем социалистическом государстве созданием официальной, всем обязательной диалектической философии материализма, учитывая быстрый и глубокий ход научного знания, обречены. ...сама жизнь ярко выявляет их эфемерное значение» [там же, с. 108—109],

Отчасти соглашаясь с изложенным здесь, мы вынуждены внести некоторые поправки в рассуждения Вернадского. Так, несмотря на отличия между наукой и философией, существовавшие якобы в его время, смеем отметить: 1) что все элементы любой науки, в том числе и философии (законы, категории, определения, понятия и пр.) являются пе неизменными, а относительными, во всяком случае должны быть таковыми; 2) что развитие любой науки и философии идет по времени благодаря новым открытиям ступенчато, как и развитие (эволюция) познания вообще; 3) что то «связующее духовное» в форме ли философии, или другого элемента идеологии в случае объединения человечества наверняка, полагаем, обнаружится; 4) что, в частности, философия, как и любая другая наука, может стать единой и одинаковой для всех пародов, то есть стать интернациональной. Может случиться и так, что философия самоорганизации станет именно таковой.

Интересны его рассуждения о том, как можно стать философом: «можно быть философом, и хорошим философом без всякой научной подготовки, надо только глубоко и самостоятельно размышлять обо всем окружающем, сознательно жить в своих собственных рамках. В истории философии мы видим постоянно людей... „от сохи", которые без всякой другой подготовки оказываются философами... Наряду с этим философии учат, и, действительно, философии можно и нужно учиться. Произведения великих философов есть величайшие памятники понимания жизни и понимания мира. Они были глубоко думающими личностями в разных эпохах истории человечества.

Из этого ясно, что философии надо учиться, но нельзя с помощью только учения сделаться философом. Ибо основной чертой философии является внутренняя искренняя работа размышления, направленная на реальность, нас окружающую, как на целое или на отдельные ее части» [там же, с. 105-106].

На эту тему у нас кое-что уже сказано выше. Тем не менее считаем необходимым повторно заявить, что философом мы можем назвать того, кто успешно двигает и развивает философскую науку вперед и вперед. А это оказывается лишь по плечу хорошим естествоиспытателям и натуралистам, добивающимся открытий в частных науках. Вся научная деятельность А. А. Богданова и В. И. Вернадского яркое тому подтверждение.

Особой критике в размышлениях ученого подвергаются взаимоотношения государства и науки, сложившиеся в 30-х гг. при советской власти. Так, отмечается: «В сущности, научная мысль при правильном ходе государственной работы не должна сталкиваться с государственной силой, ибо она является главным, основным источником народного богатства, основной силы государства. Борьба с ней — болезненное, преходящее явление в государственном строе.

Государственная впасть боролась и с религиозными верованиями, в действительности не с их идеологией, но с вредным, с ее точки зрения, их выявлением в той социальпо-политической среде, которая являлась основной подпочвой государственной власти. Классовые, партийные и личные интересы и поддержание неравномерного распределения народного богатства, не обеспечивающего зажиточную жизнь всех, определяли государственную политику. Они определяли и государственную политику в вопросе о свободе веры и связанной до известной степени с этим свободы научного творчества».

Только в немногих странах получилась довольно полная возможность свободного научного искания. «В нашей стране такой возможности никогда не было, нет и сейчас».

В ряде государств ограничение свободной научной мысли явно или скрытно принимает характер государственной религии.

Государственная власть при упомянутой выше борьбе идет против своих интересов, по пути не поддержания силы государства, а поддержания определенных социальных групп, причем борьба эта является проявлением более глубоких черт, чем те, которые обнаруживаются в экономической структуре общества. Они свойственны и капиталистическим, и социалистическим (и анархическим) государственным образованиям.

«Такое государственное образование в ноосфере неизбежно непрочно: наука в ней будет в конце концов в действительности решающим фактором».

Интересы научного знания будут выступать вперед в текущей государственной политике. Свобода научного искания есть основное условие максимального успеха в развитии общества, его прогресса.

«Сложнее соотношения науки с философскими учениями, которые фактически лежат в основе государственного строя, не признающего свободы научного искания... философия заменяет при этом отходящую религиозную идеологию» [там же, с. 103-105].

Нетрудно догадаться, что имя этой идеологии диамат.

Наиболее существенная критика его сконцентрирована в параграфах 151-156 рукописи «Научная мысль как планетное явление», опубликованной в 1991 г. [41], где отмечается: диалектический материализм «никогда не был систематически до конца философски выработан, полон неясностей и непродумаппостей. В течение последпих 20 лет официальное его изложение не раз менялось, прежние признавались еретическими, создавались новые. .. .Такой упадок философской мысли в области диалектического материализма в нашей стране, и, казалось бы, широких возможностей для ее проявления, является следствием своеобразного понимания задач философии и снижения углубленной философской работы, благодаря существованию веры среди наших философов, что достигнута философская истина, которая дальше не может изменяться и подвергаться сомнению». То есть эта истина утверждается в качестве абсолютной.

«Это представление, по существу, чуждо и К. Марксу и Ф. Энгельсу, пе говоря уже о Фейербахе.

Оно создалось на русской почве, в среде эмиграции, и совершенно [несознательно] исторически выросло в государственное идейное явление, последствия которого были неожиданны и для ряда более крупных свободно (но ненаучно — А М.) мыслящих коммунистов.

Борьба кружков, в конце концов, незаметно и негаданно перешла в государственную философию победившего толкования диалектического материализма...

Диалектический материализм , в той форме, в какой он проявляется реально в истории мысли, никогда не был изложен в связном виде его творцами — Марксом, Энгельсом и Ульяновым-Лениным. Это были крупные мыслители и не менее крупные политические деятели. Характерен для них широкий размах их научного знания и научных интересов, необычных для политических деятелей. Для своего времени они стояли на его уровне, и в то же время были волевыми личностями, организаторами народных масс. Они стояли активно враждебно и относились резко отрицательно к религиозным исканиям, исторически оценивая их, в конце концов, как силу, враждебную интересам народных масс и свободе научного творчества. Но в то же время они придавали огромное значение философскому мышлению, примат которого над научным не возбуждал у них никакого сомнения.

Их философские идеологии теснейшим образом были связаны с их политической деятельностью и накладывали печать на их научные искания и понимания. Это были прежде всего философы, выразители чаяний и организаторы действий народных масс, социальное благо которых — на реальной планетной основе — являлось целью и смыслом их жизни. Мы видим на примере этих людей — реальное, огромное влияние личности не только на ход человеческой истории, но и через нее на ноосферу.

В оспову советской государственной философии были положены частью полемические сочинения, которые их авторами... никогда не предназначались для такой цели. Это были ...черновые тетрадки, извлеченные из оставшихся после их смерти рукописей, нередко рефераты и конспекты, связанные с чтением философов, которые никогда не были исторически, научно, критически изданы... Немногие работы Маркса и отчасти Энгельса имеют другой характер, но они совершенно недостаточны для того, чтобы создать на них научную постройку новой философии. Жизненная работа Маркса и Энгельса шла в другой плоскости. Маркс был крупнейшим ученым, который в „Капитале" получил свои результаты точным путем, но изложил их на языке гегельянской философии (диалектики — В. М), самостоятельно им и Энгельсом переработанной, которая уже при их жизни не отвечала в основном научной методике и научным исканиям. Крупный ум мог себе позволить эту своеобразную форму изложения.

Уже при жизни Маркса — при издании последних томов „Капитала", такое изложение было явным анахронизмом (!), и оно становится еще большим в наше время. По существу, конечно, важна не форма изложения научной работы, а важна реальная методика, с помощью которой изложенное получено. Форма изложения у Маркса вводит читателя в заблуждение (!), будто оно получено им философским путем. В действительности, оно только так изложено, но добыто точным научным методом историка и экономиста-мыслителя, каким был в своей научной работе Маркс.

Оно сделалось совершенным анахронизмом, поскольку было перенесено из области политической экономии и истории в область естествознания и точных наук.

Этот перенос, который уже наблюдается и в работах Маркса и Энгельса, получил совершенно особый характер при эпигонах, став государственной философией большого и сильного государства, теснейшим образом связанпого с интернационализмом.

...Положение усложнялось тем, что авторами этих философских исканий были или люди, реально обладавшие диктаторской властью в небывалой раньше глубине и степени и притом считавшие философскую идеологию диалектического материализма исходной основой своей политической и практической деятельности, или лица, как Маркс и Энгельс, свободной критике в нашей стране по той же причине не подлежащие. Фактически их выводы признаются непогрешимыми догмами, защищаются всем аппаратом государственной власти.

Застой философской мысли у нас и переход ее в бесплодную схоластику и талмудизм, пышно на этом фоне расцветающие, являются прямым следствием такого положения дел...

Диалектический материализм в резком отличии от современных форм философии исключительно далек от философского скепсиса, он убежден, что владеет универсальным методом — непогрешимым критерием философской и научной истины. В этом сказался темперамент его основоположников Маркса и Энгельса, сумевших, благодаря включению живой тогда гегельянской философии, придать своим научным достижениям жизненно действующую форму веры...

В отличие от других форм материализма, с которыми он находится в коренном несогласии, диалектический материализм теснейшим образом связан в своем генезисе и в основе своих суждений с идеализмом, в его гегельянской форме...

Материалистическая философия резко отличалась — ив этом была ее сила — от других философских течений нового времени тем, что она не входила в столкновение с наукой, основывалась на ее достижениях, по возможности всецело. Она их обобщала и развивала. Продолжала, в сущности, то великое движение, которое выработалось в XVII-XVIII столетиях на основе новой пауки, новой философии и новых быта и техники, которые в это время были созданы.

Материализм, по существу, пытался стать научной философией или философией науки. Реально это не удалось, так как в своих логических выводах он, являясь частью философии просвещения конца XVIII столетия, когда он впервые ярко выступил на историческую арену, быстро отстал от науки того времени.

.. .Диалектический материализм, в спличие от материализма XVIII столетия, не исходит из данных науки, не ограничен их пределом, не основывается на них, не стремится изменить и развить, приноравливая их к своим представлениям, исходными для которых являются законы гегельянской диалектики.

В нашей философской литературе резко подчеркивается и при посредстве государственной власти вводится в научную работу действенность, го есть реальное значение методологической мысли и указаний фи- лософов-диалекгиков для текущей научной работы. Философы диалектики убеждены, что они своим диалектическим методом могут помогать текущей научной работе. Они верят в его значение для науки, но реальное проявление этой веры ей не отвечает.

Мне представляется это недоразумением. Никогда никакая философия такой роли в истории мысли не играла и не играет. В методике научной работы никакой философов не может указывать путь ученому, особенно в паше время...

Наука пережила подобное вмешательство религиозной мысли и религиозных построений, в корне ошибочных, в эпоху Возрождения, в XVII- XIX вв. Хотя здесь борьба еще не окончена, но едва ли кто будет отрицал», что победа осталась на стороне науки, что большинство религиозных построений этого ряда отошло в прошлое или по существу перестраивается, толкуется по-новому, отходит от реальности в область личной веры и толкований. Исторический опыт не был учтен официальными философами нашей страны, и они при своей прямолинейности и недостаточной научной грамотности вошли в резкое столкновение с научной мыслью и работой, которые в нашем государстве правильно поставлены идеологически высоко — наравне с диалектическим материализмом — в основу государственного строя.

Шаткость постановки на такую высоту диалектического материализма неизбежно отражается на реальной его силе в государственном строительстве, не отвечает реальности и неизбежно оказывается преходящим.

Начинаются столкновения с реальными требованиями жизни, которые неизбежно должны иметь те же следствия, какие произошли в... старых христианских государствах...

В 1934 г. малообразованные философы, ставшие во главе планировки научной работы бывшего Геологического комитета, ошибочно пытались доказать путем диалектического материализма, что определение геологического возраста радиоактивным путем основано на ошибочных положениях — диалектически недоказанных. Они считали, что факты и эмпирические обобщения, па которые опирались радиологи, диалектически невозможны. К ним присоединились некоторые геологи, занимавшиеся философией и стоявшие во главе научного руководства Комитетом. Они задержали мою работу на года два, т. к. Радиевый Институт, во главе которого я стоял, никак не мог связаться с работой теологов Комитета и поставить исследования на постоянную почву. Наконец, после неосторожного выступления на публичном заседании Комитета заместителя директора по научной части профессора М. М. Тетяева, крупного геолога, указавшего публично на несовместимость диалектического материализма с выводами радиологов, можно было добиться публичной уже дискуссии по этому предмету. Это можно было сделать потому, что вся радиологическая работа Комитета его выступлением ставилась под удар. Я мог вмешаться в качестве и. о. Председателя Комитета по геологическому времени, выбранному Всесоюзной Радиологической конференцией, и добиться публичного обсуждения этого вопроса. Опо состоялось под моим председательством в помещении Геологического комитета, причем я поставил условием, что мы, как недостаточно компетентные в диалектической философии, будем касаться только научной стороны явления. На этом заседании, на котором присутствовало несколько сот геологов и философов, неопровержимо ясно для всех выявилось поразительное незнание основных фактов и достижении в области радиогеологии всеми философами и многими геологами. Мы смогли свободно развивать нашу работу в значительной мере благодаря тому, что философские руководители Геологического комитета оказались вскоре еретиками в официальном толковании диалектического материализма и были удалены из Комитета, но они все же принесли вред — ослабили научную нашу работу на несколько лет.

Явление, которое здесь выявилось — ошибки в толковании диалектического материализма официальными представителями философии — есть обыденное и широко распространенное явление нашей жизни...

Мне пришлось встретиться а с другим проявлением этой научной обстановки. Непонятным образом Кант-Лапласовская гипотеза и признание биогепеза связались с диалектическим материализмом, и их отрицание считалось с диалектической точки зрения недопустимым. Изложение встречало цензурные затруднения. Еще в 1936 г. В моем докладе „О проблемах биогеохимии" я столкнулся с возражениями этого рода на заседании Академии. А на следующий год в официальной речи на Международном Геологическом Конгрессе я мог установить современную ненаучпость Кант- Лапласовской гипотезы и ее несовместимость с данпыми радиогеологии при молчаливом согласии наших геологов, в том числе и считающих себя диалектиками.

В этом случае вопрос не стоит о таком вмешательстве диалектического материализма в научную работу натуралиста, как указанное раньте.

Принципиально натуралист не может отрицать права и полезности в ряде случаев вмешательства философов в свою научную работу, когда дело идет о научных теориях, гипотезах, обобщениях не эмпирического характера, космогонических построениях. Здесь натуралист неизбежно вступает на философскую почву.

Но в нашей стране и здесь научная мысль находится в положении, которое мешает правильной ее научной работе. В этом случае наша научная мысль сталкивается с обязательной философской догмой, с определенной философией, которая, как мы это видели, не имеет устойчивого наложения. Эта догма, при отсутствии в пашей стране свободного паучного и философского искания, при исключительной централизации в руках государственной власти предварительной цензуры и всех способов распространения научного знания — путем ли печати, или слова — признается обязательной для всех и приводится в жизнь всей силой государственной власти» [43, с. 244-252].

Не со всеми здесь рассуждениями и мыслями В. И. Вернадского можно согласиться. Но главное не в этом. А в том, как он отстаивал науку и настоящую философию и как сражался с плехановской.

В заключение приведем содержание двух последних его отступлений. В первом из них (1938 г.) он отмечает, что «философская мысль много занимается сейчас анализом и критикой основных положений математики, геометрии и механики, а в последнее время и теоретической физики, связанной с атомным ядром. Но вся перестраивающаяся в корне огромная область биологических и геологических наук ею по существу не затрагивается. Поэтому анализ вскрытых новых яалепий отсутствует. Диалектический материализм закрыл глаза на то новое, что не может уложиться в рамки философских пониманий 40-80-х гг. прошлого столетия, которым он живет. Нужна новая, живая творческая работа коренной ломки основ философской мысли, как это имеет место сейчас в научном творчестве. Нужна смелость и свобода искапия...»[там же, с. 256].

Во втором он с оптимизмом заявляет (1942 г.), что время философии в будущем. Оно наступит тогда, когда философия переработает огромный бурно растущий материал научно установленных фактов и научных эмпирических обобщений, непрерывно увеличивающейся и современной философии уже в значительной мерс чуждый. «И как раз в переживаемый нами период такого роста научной творческой мысли оригинальная творческая работа философии в XX в. ослабла, несравнима по своей глубине и охваггу с научным творчеством» [там же, с. 275].

Приходится лишь сожалеть, что В. И. Вернадский в своих поисках так и не встретил философию, достаточно соответствующую его взглядам, что, выделяя в новом мировом научном творчестве философию холизма, новую индийскую философскую мысль, а также философию Уайтхеда, неоднократно выражал свое тяготение к этим течениям. Да, он не знал работ А. А. Богданова, но философские позиции обоих во многом совпадали. Факт совпадения очевиден в следующем.

1. Всем своим творчеством В. И. Вернадский обосновал философию расширенного эволюционизма, распространив его не только на весь живой мир, но и на все процессы в биосфере, в том числе в обществе, в познании, а также в неживой природе.

Во всей мировой литературе это был первый опыт обобщения эволюции нашей планеты как единого космического, геологического, биогенного и антропологического процесса — по-нашему, процесса самоорганизации. Впервые в общем процессе эволюции наряду со стихийным фактором самой движущей силой выделяется сознание (мозг), как продукт все возрастающей самоорганизации. В настоящем и будущем планеты подчеркивается ведущая и преобразующая роль науки и социально-организованного труда. Научная мысль рассматривается как важнейшая, геологическая сила эволюции планеты и перехода биосферы в новое эволюционное состояние — в ноосферу. 2.

Главные составляющие его философии: -

учение о всеобщей взаимосвязи всех эволюционных процессов (как подкрепление закона Богданова о всеобщей причинности процессов окружающего мира); -

учение о познании; -

учение о ступенчатости процессов эволюции, как условие непрерывного возрастания организованности живого вещества; -

учение о возможности всепланетной организации человечества как целого, исключения из его жизни войн, успешной борьбы с эпидемиями, голодом, стихийными бедствиями, совместной охраны окружающей среды. 3.

Всеобщий эволюционизм В. И. Вернадского есть философия повой

ступени познания.