Норман Малкольм МУР И ВИТГЕНШТЕЙН О ЗНАЧЕНИИ ВЫРАЖЕНИЯ "Я ЗНАЮ"49 1.

В сборнике статей, посвященном Муру3, опубликована статья Дж. Н. Финдлея, в которой утверждается, что предложенная мной в свое время интерпретация взглядов Мура была "в корне неверной"50 . Финдлей выражает удивление, почему сам Мур никогда не предпринимал попытки выступить с опровержением интерпретации Малкольма. Зачем Мур позволил Малколь- му убедить других в том, что так называемая "лингвистическая" интерпретация является правильной?51 Здесь мы, пожалуй, сталкиваемся с одним из тех редких случаев, когда на вопрос, поставленный философом, имеется точный ответ. В другой статье, помещенной в том же сборнике, Морис Лазерович сообщает, что во время их встречи в Кембридже Мур говорил ему, что принимает "лингвистическую" интерпретацию Малкольма52 . Это полностью объясняет, почему Мур не стремился ее опровергнуть!

3. Итак, я продолжат находиться под впечатлением выступления Мура против скептицизма, и мне по-прежнему хотелось прояснить этот вопрос в целом.

4. Я послал Муру оттиск своей статьи "Защищая здравый смысл". В июне 1949 г. я получил от него письмо, содержавшее тщательно продуманный ответ. В своей статье я предпринял попытку описать ситуацию, когда такие реплики, как I know that that is a tree 'Я знаю, что это дерево' или It's perfectly certain that that's a tree 'Совершенно точно, что это дерево', были бы правильными и уместными. Несмотря на то, что предложенное мной описание было не вполне адекватным, установка в целом была верной: я утверждал,

9 В предисловии к английскому изданию работы "О достоверности" редакторы пишут, что утверждение Мура о том, что мы знаем такие пропозиции, как Here is a hand 'Вот моя рука' и The earth existed long before my birth 'Земля существовала задолго до моего рождения', составляло предмет "постоянного интереса" Витгенштейна (W і 11 g e n s t e і n L.

•Частичный русский перевод работы Витгенигтейна "О достоверности" опубликован в журнале "Вопросы философии", 1984, № 8. — Прим. перев.

что реплики подобного рода могут быть произнесены не в любой ситуации — для этого требуются особые обстоятельства. В статье я приводил такой пример: несколько человек сидят в открытом летнем театре. Вокруг сцены растут деревья, а на самой сцене установлены декорации, которые выполнены так искусно, что зрители начинают спорить о том, что они видят с края — настоящее дерево или только часть декораций. Если, желая разрешить возникшее сомнение, они подойдут к сцене поближе, может случиться, что один из них воскликнет: It's certain that that's a tree! 'Точно, это дерево!' В данной ситуации это выражение было использовано правильно.

Я должен заметить, что во время наших дискуссий в 1946—1947 гг. мы с Муром полностью разошлись во взглядах по этому вопросу. Мы часто сидели в саду, расположенном позади его дома на Честертон-роуд, обсуждая проблемы знания и достоверности. Мур, желая привести пример чего-то, что он знает точно, обычно указывал на дерево в нескольких метрах от нас и при этом произносил, особо подчеркивая слова: ' Я знаю, что это — дерево'. Затем он начинал настаивать, что сдатанное им только что утверждение правильно и осмысленно, а я настаивал на обратном.

5. Я хочу процитировать ту часть письма Мура ко мне, где он обсуждает приведенный в моей статье пример с человеком, который идет к сцене, чтобы разрешить спорный вопрос, и, приблизившись к ней на достаточное расстояние, восклицает: 'Точно, это дерево!' Я приведу рассуждения Мура полностью, поскольку в них отражена суть наших разногласий. Мур пишет следующее:

Истинно или нет утверждение человека, приблизившегося к сцене, зависит только от того, каково положение дел в момент речи, а не от того, что предшествовало произнесению высказывания, хотя, конечно, для говорящего было бы не совсем естественно делать данное утверждение, если бы он не был... поставлен именно в те условия, в которые он в конечном итоге и был поставлен. Существует нечто, что обнаруживается, когда человек подходит ближе к сцене, — именно это и делает его высказывание истинным. Это "нечто" «осит название "знать точно, что" данный предмет — "настоящее дерево" и аналогично тому, что было со мной (и с вами), когда два года назад, сидя в саду, я у к аза." і или кивнул головой в сторону молодого орехового дерева и при этом произнес: "Я знаю, что это дерево".

?Слово "sense" в зависимости от контекста переводится нами здесь как "значение" и как "смысл". — Прим. перев. значении, но и произносил их в ситуации, когда это служило определенной цели, пусть эта цель была отлична от той, которой обычно служит произнесение этих слов. Мне представляется абсурдным, что вы можете назвать мое использование этих слов "неправильным" только потому, что я произнес их в ситуации, когда их обычно не произносят, хотя на самом деле я употребил их в том же самом значении, в каком они обычно употребляются. 6.

Эти замечания Мура звучат понятно и убедительно. На первый взгляд они кажутся абсолютно правильными и, без сомнения, будут встречены с одобрением теми философами, которые считают, что, когда мы имеем дело с любым утвердительным предложением S, надо проводить различие между тремя видами условий, а именно: 1) условия, от которых зависит, имеет ли S значение или смысл55 ("условия наличия значения"-— "meaning-conditions"); 2) условия, от которых зависит, истинно или ложно суждение, которое составляет содержание S (или которое формулирует говорящий, когда произносит S). Это "условия истинности" — "truth-condition"; 3) условия, от которых зависит, "уместно" ли произносить, говорить или утверждать S ("условия утверждения" — ' assertion - conditions"). Некоторые философы стремятся приравнять условия наличия значения к условиям истинности . Мне, однако, кажется, что это не представляет большой ценности для анализа взглядов Мура, которые он излагал в своем письме. Что действительно заслуживает внимания, так это предполагаемое различие между условиями наличия значения и условиями утверждения. Существует мнение, что игнорирование этого различия может привести философов к серьезным ошибкам. Так, Дж. Серль приписывает парадоксальное, на его взгляд, замечание Витгенштейна о предложении I know I'm in pain 'Я знаю, что мне больно' тому, что Серль называет "ошибкой утверждения" ("the assertion fallacy"). Эта ошибка состоит в неразличении условий манифестации речевого акта утверждения и анализа значения отдельных слов, встречающихся в утверждениях11. 7. Следует заметить, что Серль не понял мысль Вит- генштейна. Серль пишет: "Витгенштейн указывает, что в обычной ситуации, когда человек чувствует боль, реплика "Я знаю, что мне больно" звучала бы довольно странно'" 2. Серль отсылает читателей к §246 "Философских исследований". Однако в этом параграфе Витгенштейн не говорит, что "в обычной ситуации" фраза "Я знаю, что мне больно" звучала бы "странно". Он на самом дале обсуждает распространенное среди философов убеждение, будто только сам человек может знать, больно ли ему. Витгенштейн говорит, что это утверждение отчасти ложно, отчасти бессмысленно. При этом он имеет в виду, что ложно утверждение, что другие не могут знать, испытывает ли человек боль, а иес- смысленно (unsinning) — утверждение самого человека, что он знает, больно ли ему. Далее Витгенштейн добавляет: "Обо мне невозможно сказать (кроме, возможно, как в шутку), что я знаю, что мне больно. Ибо что еще может означать это высказывание, помимо того, что мне больно?" А Серль думает, что реплика "Я знаю, что мне больно" звучала бы "странно". Именно здесь и должно пригодиться разграничение между условиями наличия значения и условиями утверждения. Согласно Серлю, одно из условий речевого акта утверждения состоит в том, что человек не должен говорить того, что в силу своей очевидности не заслуживает произнесения. Он пишет: "Совершенно очевидно, что, когда мне больно, я знаю это" 3. Мы не говорим о том, что очевидно, а то, что я знаю, что мне больно, — совершенно очевидно, поэтому мы так и не говорим. Однако при этом у Серля предполагается, что если бы мы произнесли такую фразу, то употребление слова "знать" в этом случае нельзя было бы квалифицировать как неправильное.

Подобных взглядов придерживается и А. Дж. Айер: "Было бы довольно неразумно говорить, что мы знаем, что нам больно, потому что если нам больно, то само собой разумеется, что мы знаем это'"4. Я не могу согласиться с Айером и Серлем. Их утверждение, что если мне больно, то я знаю это, основано на неправильном употреблении слова "знать". В статье "Приватность опыта'"5 я поставил перед собой задачу продемонстрировать это. Я описал те функции, которые обычно выполняет выражение "Я знаю", когда оно предваряет полное предложение ("Я знаю, что р"), а потом показал, что это выражение не выполняет ни одну из этих функций, когда оно предваряет фразу "Мне больно".

8. Мне бы не хотелось, однако, обсуждать здесь этот вопрос дальше. Я сделал отступление от основной темы, связанной с анализом взглядов Мура, для того чтобы продемонстрировать сходство между тем, что думал Мур о предложении "Я знаю, что это дерево", и тем, что думают Айер и Серль по поводу предложения "Я знаю, что мне больно". Конечно, произнесение того или иного высказывания может быть неуместным по множеству причин: оно, например, может быть грубым, содержать неточную информацию, сбивать с толку, выходить за рамки затрагиваемой в разговоре темы и т.д. Однако во всех этих случаях не предполагается, что если говорящий все-таки произнесет соответствующую реплику, то это приведет к концептуальной ошибке. Произнесение того или иного высказывания может быть неуместным и тогда, когда это "не служит никакой цели". Именно таким образом Мур объясняет, почему в той особой ситуации, которую он описывает, было бы, в определенном смысле, бессмысленно говорить "Я знаю, что это дерево". Представляется, что Айер и Серль имеют в виду то же самое, когда утверждают, что было бы "странно" и "неразумно" говорить "Я знаю, что мне больно": произнесение этого высказывания не служит никакой цели, ибо каждому очевидно, что если человеку больно, то он знает это. Мур в свою очередь тоже апеллирует к "очевидности". По его мнению, бессмысленно было говорить мне "Я знаю, что это дерево", когда мы сидели в нескольких метрах от этого дерева. Это было делать бессмысленно в силу избыточности произнесенной фразы, ведь для меня, как утверждает Мур, уже было очевидно и то, что объект, на который он указывал, был деревом, и то, что он знал, что это дерево. Следовательно, в сделанном им утверждении не содержалось концептуальной ошибки, а имело место разве что просто нарушение правил речевого общения. 9.

Точку зрения Мура критиковать труднее, чем взгляды Айера и Серля, отчасти потому, что в то время как высказывание Я знаю, что мне больно" не может быть произнесено, кроме как в шутку, то, напротив, большое количество примеров, приводимых Муром, когда он утверждал, что знает что-либо, свободно употребляются в речи.

В настоящей статье я хочу еще раз проанализировать выступление Мура в "защиту здравого смысла". Как мне представляется сейчас, здесь можно выделить ряд значимых уровней, и их несколько больше, чем я выделял раньше. Моя прежняя интерпретация взглядов Мура была не столько неправильной, сколько неполной.

Возвращаясь к цитированному выше письму, надо сказать, что в нем поражает и приводит в недоумение утверждение Мура о том, что он употребляет слова "Я знаю, что это дерево" в их обычном значении, хотя и не в той ситуации, когда они обычно употребляются. Здесь мне бы хотелось задать следующий вопрос: как может Мур настаивать, что он употребляет слова "в их обычном значении", если обстоятельства, сопутствующие их произнесению, являются нестандартными? Разве может значение слов быть отграничено от обстоятельств их произнесения? Предположим, что выражение "Я знаю..." служило бы только цели устранения чьего- то сомнения (на самом деле это, конечно, не так). Могли ли бы в этом случае данные слова употребляться в своем обычном значении, если бы они были произнесены в ситуации, когда ни говорящий, ни окружающие его люди не имели в виду, что произнесение этих слов должно устранить сомнение? 10.

Замечания Мура содержат тот философский взгляд на проблему смысла или значения, согласно которому значение предложения как бы закреплено за ним и присутствует всегда, когда это предложение произносится (или, скажем, всегда, когда оно произносится "обдуманно"). Именно это имел в виду Витгенштейн, когда говорил, что "над нами довлеет идея, что значение предложения сопровождает предложение, неотступно следует за ним"56®. Мне кажется, что Мур, подобно многим другим философам, находился под глубоким влиянием этой идеи. Представляется, что этаже самая мысль проводится и в "Логико-философском трактате" Витгенштейна. Она отражена в тех положениях "Трактата", где утверждается, что все, что необходимо знать для того, чтобы понять значение предложения,—это только значение составляющих его частей. В § 4.024 говорится следующее: "Предложение понято, если поняты составляющие его части"17. Согласно этой точке зрения, значение предложения является всего лишь функцией значения слов, из которых оно составлено. Если взять те же самые слова, которые обладают тем же самым значением, и расположить их в том же самом порядке, то полученное предложение будет иметь тог же самый смысл. Одна из причин того, почему позже Витгенштейн отверг теорию "предложений как образов реальности", состоит в том, что он пришел к убеждению, что значение предложения определяется обстоятельствами его произнесения. Он писал:

Собеседник задает мне вопрос: "Вы поняли это выражение, не так ли? Ведь я употребил его в том значении, которое Вам известно". Как будто значение представляет собой атмосферу, окружающую слово и наличествующую при каждом его употреблении.

Если, например, человек считает, что предложение "Это здесь" (которое он произносит, указывая на находящийся рядом предмет) имеет значение, тогда он должен спросить себя, в какого рода ситуациях это предложение действительно употребляется. Вот там это предложение и будет иметь значение"1. Философы говорят, что они понимают предложение "Я здесь", что в этом предложении что-то сообщается, подразумевается, даже если они никогда не задумывались над тем, как, при каких обстоятельствах это предложение употребляется".

Эти замечания с полным основанием могли бы быть адресованы Муру. В ответ на содержащееся в его письме утверждение, что он употреблял предложение "Я знаю, что это дерево" в его обычном значении, хотя и при несколько необычных обстоятельствах, мне хочется возразить: "Как это возможно? Какой точки зрения на "значение" вы придерживаетесь, если считаете, что ситуация, в которой было произнесено предложение, не имеет никакого отношения к его значению?"

11. Более того, в письме Мура меня приводит в недоумение и его утверждение, что он употреблял слова "Я знаю, что это дерево" в их "обычном значении", как если бы он считал, что существует одно, и только одно,

17Wittgenstein L. Tractatus Logico-Philosophicus. London, 1922. См.: Витгенштейн JI. Логико-философский трактат. М., 1985.

Wittgenstein L. Philosophical Investigations. Oxford, 1953, § 117.

1 9Тамже,с. 514.

значение, в котором эти слова могут быть использованы нами. Сознаюсь, что у меня нет четкого представления по вопросу о том, какие именно "значения" того или иного предложения возможны. Однако всегда легко показать, какими различными способами предложение может быть употреблено. Я понимаю различные употребления предложения как функции различных обстоятельств его произнесения или написания. Если кто-то, подобно Муру, склоняется к мысли, что, даже если предложение употребляется различными способами, оно тем не менее имеет одно и то же значение, то это утверждение, на мой взгляд, не поддается ни опровержению, ни доказательству, и тем не менее можно показать, что это философское утверждение вводит в заблуждение.

12. Теперь я собираюсь описать несколько вариантов употребления в речи предложения формы I know that so-and-so 'Я знаю, что то-то и то-то'. Я не ставлю перед собой цель обрисовать всю картину детально; более того, я думаю, что "полный" отчет здесь просто невозможен. Я сознаю, что описываемые мною детали могут показаться скучными, однако мне бы хотелось достичь ясности в отношении различных употреблений выражения "Я знаю".

В своих выступлениях против скептицизма Мур обычно говорил в 1 лице ед.числа наст.времени: "Я знаю, что это рука, что я человек, что Земля существовала задолго до моего рождения", и т.д. Исходя из этого, я тоже ограничусь описанием таких употреблений выражения "Я знаю", когда оно вводит суждения. Меня могут упрекнуть в том, что мои исходные установки ошибочны, поскольку высказывание "Я знаю, что р" (произнесенное говорящим S) истинно, если, и только если, истинно высказывание Он знает, что р" (произнесенное о говорящем S), и что, следовательно, сосредоточивая свое внимание на употреблении глагола "знагь" в форме 1 лица, я для сохранения цельности концепта знания чего-либо неправильно интерпретирую обстоятельства, в которых является или не является "приемлемым" (в силу существующих социальных правил или правил ведения разговора) произнесение слов "я знаю". Но я не согласен с этим. Из того факта, что существует "истинностная равноценность" (в отмеченном смысле) между выражениями "Я знаю" и "Он знает", не следует, что различия в их употреблении незначимы для концепта знания чего-либо. Это легко показать на примере высказываний "Мне больно" (где говорящий — S) и "Ему больно" (произнесенного о S). Оба эти высказывания имеют одно и то же истинностное значение, однако второе высказывание формируется на основе наблюдений за поведением другого человека, а первое — нет. И это различие, безусловно, является характеристикой концепта боли.

13. Давайте рассмотрим следующие примеры. 1)

Идет заседание комиссии, на котором должен присутствовать N, однако он до сих пор не прибыл. Один из присутствующих произносит: "Наверное, он забыл". Другой возражает: "Я знаю, что он не забыл. Несколько минут назад он сказал мне, что обязательно будет".

В рассматриваемом случае говорящий употребляет выражение "Я знаю, что не-р" дія того, чтобы ввести доказательство (которым он уже располагает), что не-р. Здесь "Я знаю, что не-р" означает нечто вроде "Я имею следующие доказательства, что не-р, а именно...". 2)

Человек сделал расчеты, которые требуются для выполнения какой-либо работы. Он говорит: "Вот результаты. Я знаю, что все правильно, я проверял три раза".

В этом случае фраза "Я знаю, что все правильно" употребляется не для того, чтобы ввести доказательство (например, провести вычисления еще раз), а для того, чтобы указать на то, что соответствующие вычисления уже были проведены. Здесь высказывание "Я знаю, что все правильно" равнозначно высказыванию "Я все проверил"; при этом предполагается, что дальнейшая проверка не нужна. 3)

А и В обсуждают шахматную партию, которую только что проиграл N. А говорит: "Возможно, N выиграл бы, если бы сделал вот такой ход слоном". В отвечает: "Нет, я знаю, что этот ход ничего бы не изменил". А спрашивает: "Почему?" В отвечает: "Ну что ж, давай посмотрим", и показывает, почему этот ход не исправил бы положения.

Когда В говорит: "Я знаю, что не-р", то он в отличие от ситуации, описанной в 1), еще не располагает нужным доказательством. Здесь это высказывание равнозначно высказыванию "Я могу доказать, что не-р". 4)

Встретились два незнакомых человека, между которыми происходит следующий разговор: "Я слышал, обнаружили, что аспирин ядовит". — "Я знаю, что это неправда". — "Откуда »ы знаете?" — "Я работаю в этой области, я биохимик".

В рассматриваемом случае выражение "Я знаю" используется говорящим для того, чтобы заявить о своей компетентности, а не для того, чтобы потом сообщить какие-то сведения, касающиеся аспирина. Возможно, что ученый — участник разговора — сам никогда не занимался изучением аспирина, но он считает, что, если бы открытие, о котором упомянул его собеседник, действитачьно было бы сделано, он непременно знал бы об этом. 5)

Двое незнакомых друг другу людей разговаривают об оперной певице. Один говорит: "Она так известна, красива и богата. У нее, должно быть, необыкновенная жизнь". Другой отвечает: "Вы ошибаетесь. Я знаю, что на самом деле она очень одинока и несчастна". — "Откуда вы это знаете?" — "Я ее менеджер (сестра, близкий друг)

Случай 5) похож на случай 4), но отличается от него тем, что здесь говорящий не утверждает, что он является специалистом в какой-то достаточно широкой области, а просто сообщает, что близко знаком с певицей. 6)

Говорят, что некоторые люди могут довольно точно определить пол новорожденного цыпленка, не будучи при этом способны назвать ни одного отличительного признака. В ответ на вопрос: "Вы уверены, что это именно петух?" — такой человек, скорее всего, ответит: "Я знаю, что это петух", хотя будет не в состоянии доказать или каким-то образом аргументировать это. В военно-морских силах США обучают (или обучали) опознавать самолеты следующим образом: на экран проецируются фотографии самолетов, причем время предъявления изображения постепенно сокращается. При соответствующей тренировке люди приобретают способность опознавать самолеты при времени предъявления изображения, равном 1 /125 сек. и меньше. Человек, получивший такую подготовку, мог бы, например, сказать: "Я знаю, что это — "JU-88", но не мог бы аргументировать свое утверждение. Примеры подобного рода хорошо известны: это, например, способность узнать свой плащ среди нескольких точно таких же плащей в гардеробе или, скажем, способность заметить, что в комнате совершена перестановка при невозможности определить, какие именно произошли изменения.

Было бы ошибочно считать, что во всех этих случаях имеет место только "субъективная уверенность", а не собственно знание. Отмеченная способность людей делать безошибочные заключения оправдывает использование в этих случаях выражения "Я знаю". 7)

Разговор на скачках. "Этот заезд выиграет Смайлер". — "Почему ты так думаешь?" — "У меня сильное предчувствие. Я знаю, что он выиграет. Я собираюсь на него поставить".

Здесь речь не идет ни об авторитетности говорящего, ни о доказательстве утверждаемого, ни о способности говорящего угадывать победителей. В данном случае выражение "Я знаю" означает "Я уверен" и выражает только "субъективную уверенность". Следует отметить, что по окончании заезда собеседник сможет констатировать "Ты был прав" в том случае, если победит Смайлер, и "Ты ошибался", если Смайлер проиграет, независимо от того, употреблял говорящий слова Я уверен" или "Я знаю". 8)

Дочь смотрит телевизор, а поскольку ей следует сесть за пианино и заниматься музыкой, мать говорит: "У тебя завтра урок музыки". Дочь раздраженно отвечает: "Я знаю, что у меня завтра урок музыки".

При таком употреблении выражения "Я знаю" не подразумевается ни наличие доказательства, ни проницательность или компетентность говорящего в той или иной области, ни даже присутствие уверенности (субъективной или объективной). В данном случае "Я знаю, что р" равнозначно высказыванию "Не надо мне напоминать, что р". (Этим примером я обязан Элизабет Уолгаст.) 9)

Ваш друг боится предстоящей операции. Вы не доктор и не располагаете никакой информацией об этой операции, но говорите своему другу: "Не волнуйся. Я знаю, что все будет хорошо".

Выражение "Я знаю" используется здесь для того, чтобы приободрить, поддержать, успокоить больного. 10)

Двое засиделись допоздна, выполняя какую-то работу. Один из них говорит: "Мы уже устали и не можем больше работать. Тем более время уже позднее". Другой отвечает: "Да, я знаю. На сегодня действительно хватит".

Здесь "Я знаю, что р" равнозначно высказыванию "Я согласен, что р". Речь идет ни о доказательстве, ни об авторитетности говорящего, ни о его проницательности — чатовек просто выражает свое согласие. (На существование примеров подобного рода обратил мое внимание Дэвид Рив.) 11)

Ваш друг постепенно теряет зрение. Вы спрашиваете его: "Как твое зрение?" Он отвечает: "Все хуже и хуже. Однако я знаю, что это—дерево", и указывает при этом на дерево в нескольких шагах от вас.

В данном случае высказывание "Я знаю, что это — дерево" равнозначно высказыванию "Мое зрение еще достаточно для того, чтобы разглядеть, что это — дерево".

12) Я сопровождаю слепого: ввожу его в комнату и хочу, чтобы он сел на стул. Как-то однажды я усадил его на табуретку, с которой он упал и ушибся, и поэтому, когда я сейчас говорю ему: "Вот здесь стул", он спрашивает с беспокойством: "Вы уверены, что это — стул?", на что я отвечаю: "Да. Я знаю, что это — стул".

Говоря это, я успокаиваю слепого, заставляю его поверить мне, побуждаю его совершить определенное действие, а именно, сесть на стул. В этом примере выражение "Я знаю, что р" имеет значение "Вы можете мне поверить, что р".

Интересно сравнить этот пример с той ситуацией, когда Мур в философской дискуссии обращался к другому философу: "Я знаю, что это —стул". В этом случае Мур не имел в виду "Вы можете на меня положиться", не убеждал своего собеседника в том, что это стул, не заставлял его сесть. Его собеседник в свою очередь не мог "проверить", действительно ли это стул, в то время как слепой может сделать это, например ощупав предмет.

14. Давайте посмотрим, что может прояснить предпринятый нами анализ двенадцати различных ситуаций, в которых может использоваться предложение формы "Я знаю...". Представляется, что в этих ситуациях говорящий совершает различные действия и говорит о разном. Во всем этом меня особенно интересует роль выражения "Я знаю...". Я ставлю перед собой задачу показать, что в разных ситуациях это выражение выполняет различные функции и направлено на достижение различных целей. "Я знаю..." иногда может быть перефразировано как "У меня есть следующие доказательства...", иногда как "Я могу продемонстрировать это", иногда как "Вы можете мне поверить, что..." и т.д.

Возможно, что здесь некоторые философы возразят мне: «Вы можете, если вам так хочется, говорить о разных "парафразах", но все эти парафразы есть просто следствие разных "импликаций, возникающих в разговоре" (conversational implications), а вот что касается значения выражения "Я знаю", то оно остается постоянным во всех описанных вами случаях. Мур был прав.

когда он заявлял, что употребляет слова "Я знаю, что это — дерево" в их обычном значении».

Признаюсь, что этот упрек ставит меня в затруднительное положение. Лично я не вижу никакого постоянного, одного и того же значения выражения "Я знаю". Я отдаю себе отчет в том, что выражаю свою мысль не совсем точно — подобно человеку, который знает, что он ищет, но никак не может найти. Тем не менее для меня очевидно, что в одном из описанных мною случаев говорящий, который произнес "Я знаю", выразил таким образом свое согласие со своим собеседником; в другом случае речь шла не о согласии с собеседником, а о его убеждении; в третьем случае говорящий сообщал собеседнику о том, что может привести доказательства утверждаемого, а не соглашался с ним или убеждал его и т.д. Все это достаточно очевидно, чтобы убедиться в этом, не надо прилагать никаких усилий — здесь просто не над чем размышлять. Сторонники точки зрения, которую я хочу опровергнуть, похоже, считают, что все эти явные различия в тех функциях, которые может выполнять выражение "Я знаю" в разных ситуациях, не раскрывают истинного значения (essential meaning) этого выражения, — значения, которое не зависит от условий произнесения.

В отвег на это я должен заявить, что не совсем понимаю, что имеется в виду под "истинным значением" выражения "Я знаю". Более того, я вообще не вижу необходимости в этом понятии. Как можно выявить "истинное значение"? Как оно связано с теми различными функциями, которые выполняет выражение "Я знаю" в реальных ситуациях?

Затруднения, которые я испытываю, рассматривая эту точку зрения, аналогичны тем затруднениям, которые я испытывал, когда сидел рядом с Муром в его саду, и Мур, указывая на ближайшее дерево, произносил, подчеркивая слова: "Я знаю, что это — дерево". Мой мозг был как бы парализован — я никак не мог понять значения этой фразы. Позднее я рассказал Витгенштейну о наших с Муром разногласиях. Следующие строки из записных книжек Витгенштейна говорят о том, что его реакция была сходной:

"Я знаю, что это — дерево". Почему мне кажется, будто я не понял данное предложение несмотря на то, что это наипростейшее предложение самого обыкновенного вида? Это как если бы я не мог сориентировать свой ум на какое-то значение. Ибо я не ищу ориентацию там, где уже имеется значение. Как только я начинаю думать не о философском, а о повседневном употреб- лении этого предложения, его значение сразу становится ясным и понятным10. 15.

Совершенно очевидно, что употребление Муром слов "Я знаю" отличается от нашего обычного их употребления. Неверно также, что Мур употреблял эти слова в "некоем обычном их значении" — такового, вероятно, просто не существует. Но из этого не следует, что то, что говорил Мур, — нонсенс. В действительности он употреблял слова "Я знаю" в их философском значении. То, что утверждал Мур, имеет большой философский интерес. Если это так, го он либо проявил необычайную проницательность, либо заблуждался. Я думаю, что верно и то и другое. Как мне представляется, его философские утверждения формы "Я знаю..." имеют очень сложное значение, структура которого неоднородна. Это означает, что существует несколько различных правильных интерпретаций подобных утверждений. 16.

Во-первых, это "лингвистическая" интерпретация. Надо сказать, что она не была "совершенно неправильной", — она верна, хотя и не является полной. Мур восстал против взглядов скептиков. Он ясно видел, что их заявления идут вразрез с реальной практикой использования языка. В одном из выступлений он выразил свою точку зрения следующим образом:

Предположим, что вместо того, чтобы говорить: "Я в здании", я должен был бы говорить: "Я думаю, что я в здании, хотя, возможно, это и не так — это не совсем точно", или вместо того, чтобы говорить: "Я одет", я должен бы был говорить: "Я думаю, что я одет, но не исключена возможность, что это не так". Разве это не смешно — произносить в обычной ситуации такие высказывания, как "Я думаю, что я одет" или тем более "Я не только думаю, что я одет, я даже знаю, что это весьма вероятно, однако не могу чувствовать полной уверенности"?57

Сатирическое выступление Мура освободило нас от скептицизма. Нам, как бы очнувшимся от глубокого сна, стало понятно, что действительно было бы смешно говорить: "Я думаю, что я одет, хотя, возможно, это и не так". Пониманием этого вопроса мы целиком и полностью обязаны Муру. 17.

Однако сделанное Муром наблюдение и привело его в конечном счете к ошибке. (Это уже второй пласт значения.) Поскольку в обычной ситуации высказывание "Я не знаю, одет ли я" звучит абсурдно, то, заключает Мур, высказывание "Я знаю, что я одет" является правильным. Мур верно заметил, что по отношению к таким вещам сомнение в обычной ситуации невозможно, и из этого он должен бы был сделать вывод, что оба выражения, как "Я не знаю", так и "Я знаю", в указанном контексте неуместны. Выражение "Я знаю" часто используется нами для того, чтобы указать на отсутствие сомнения. Но отсутствие сомнения и его невозможность — это разные вещи. Л. Витгенштейн писал в "Философских исследованиях": «"Я знаю..." может означать "Я не сомневаюсь...", но отнюдь не означает, что слова "Я сомневаюсь..." бессмысленны, что сомнение логически исключено»58. Витгенштейн обращается здесь к обычному употреблению выражения "Я знаю". Он правильно отмечает, что это выражение не используется в обыденной речи для того, чтобы доказывать философские положения. А вот Мур стремился доказать положение именно такого рода: что утверждение "Неясно, одет ли я" в обычной ситуации абсурдно. Мне кажется, что здесь Мур руководствовался принципом исключенного третьего*: "Или я знаю это, или я не знаю этого". Он заметил, что в ряде ситуаций выражение "Я не знаю" употреблено быть не может, и сделал из этого вывод, что выражение "Я знаю" будет являться правильным и истинным. Я буду интерпретировать это как проявление закона исключенного третьего .

18. Я приступаю к рассмотрению третьего пласта значения, который можно назвать "интроспективной" интерпретацией. Вспомним, как Мур утверждал, что когда в философской дискуссии он говорил "Я знаю, что это—дерево", то он употреблял эти слова в "их обычном значении". На это я уже раньше ответил, что "некое обычное значение" этих слов, похоже, вообще не существует. Сейчас мне бы хотелось прояснить следующий вопрос: что имел в виду Мур под "обычным значением" этих слов?

Напомню, что в своем письме ко мне он утверждал, что если человек произнес: "Я знаю, что это — дерево", то истинность или ложность этого утверждения "зависит только от ситуации, имеющей место в момент речи".

Мур также отмечал, что истинность этого высказывания зависит от "состояния сознания" говорящего: когда высказывание истинно, состояние сознания "совершенно правильно называется "знать, что" рассматриваемый объект — дерево". Согласно Муру, получается, что когда говорящий употребляет слова "Я знаю, что это дерево" в "их обычном смысле", то говорящий при этом утверждает, что он "в состоянии знания", что некий объект — дерево.

Может показаться, что этот способ представлении "обычного значения" ничего не проясняет, — он кажется тавтологичным. Мне представляется, однако, что он может помочь нам разобраться в том, как Мур понимал этот вопрос.

Чтобы прояснить эту проблему, мы должны ответить на вопрос: каким именно "состоянием" является, по мнению Мура, знание? Как мне кажется, Мур считал, что состояние знания, что объект является деревом, обладает теми же признаками "непосредственности" и "несомненности", которыми характеризуются состояния, соответствующие ощущению, чувству или настроению. Многие философы утверждают, что человек может или, возможно, должен "непосредственно" осознавать такие свои состояния, как дрема, болезнь, смущение, скука или радость. Я полагаю, что Мур точно так же думал о знании или о точном знании.

Имеем ли мы право приписывать Муру эту идею? Заметим, что эта идея имеет среди философов своих сторонников. Чтобы подтвердить это, я цитирую При- чарда — современника Мура: "Надо признать, что, когда мы знаем что-либо, мы также знаем или по крайней мере можем точно определить путем приложения некоторых мыслительных усилий, что мы это знаем. Аналогично, когда мы имеем какое-либо мнение, мы тоже знаем или можем точно определить, что мы имеем мнение, но не знаем"23. Причард характеризует знание человеком чего-либо как "состояние"; то же самое делает и Мур. Я снова цитирую Причарда: "Надо признать, что, когда мы знаем что-либо, мы также знаем или путем приложения некоторых мыслительных усилий можем определить, что наше состояние есть знание. Когда мы имеем какое-либо мнение, мы знаем или можем определить, что наше состояние есть именно обладание мнением, но не знанием: мы, таким образом, не можем принять мнение за знание, и наоборот"59. Заявляя, что мы знаем или можем "точно определить", что мы знаем что-нибудь или только имеем мнение, Причард явно считает, что знание и мнение являются состояниями человека, которые можно безошибочно идентифицировать и разграничить либо путем приложения некоторых мыслительных усилий, либо путем интроспективного наблюдения.

Я лучше, чем кто-нибудь, понимаю, что нельзя приписывать Муру взгляды Причарда. И тем не менее нам, возможно, легче будет понять Мура, если мы запомним это стремление Мура рассматривать знание человеком чего-либо как состояние сознания, о котором человек "точно знает" или которое "непосредственно осознает". Причард считает, что человек путем размышления может определить, знает он что-либо или только имеет мнение, и результаты этой идентификации не могут быть ошибочными!

Так, когда человек, хорошо владеющий языком и не ставящий перед собой цель дезинформировать окружающих, произнесет высказывание типа "Я плохо себя чувствую" или "Я смущен", то это его высказывание будет характеризоваться следующими тремя логическими чертами: во-первых, оно не подвержено ошибке; во-вторых, оно не нуждается в доказательстве или в дополнительных свидетельствах; в-третьих, оно не может быть подтверждено или опровергнуто в результате какой-либо проверки или дополнительного исследования. Мне представляется, что, когда Мур, критикуя скептицизм, приводил примеры того, что он знает, он считал, что его утверждения о знании обладают именно этими тремя логическими характеристиками. Во-первых, он придерживался мнения, что эти утверждения в принципе не могут быть ложными. Когда на заседании Британской академии он произнес: "Вот одна рука, а вот — другая", и подчеркнул, что он это знает, то потом он сделал следующее замечание: "Абсурдно было бы полагать, что я этого не знаю, а только так думаю и что, возможно, утвержаемое мной вообще не имеет места! Ибо тогда с тем же успехом можно было бы предположить, что я не знаю, что сейчас я стою и произношу речь, — что я, возможно, не делаю этого или что не вполне ясно, делаю ли я это!"" Таким образом, Мур заявляет, что говорить о возможности ошибки с его стороны просто не имеет смысла. Во-вторых, когда Мур, обсуждая философские проблемы, указывал на некоторый объект и при этом утверждал, что он знает, что это дерево или рука, окружающие его люди могли так же легко, как и Мур, идентифицировать эти объекты как дерево или руку, и поскольку для них это тоже не должно было составлять никакого труда, то от Мура не требовалось доказательства или дополнительного свидетельства в пользу утверждаемого. Сама специфика ситуаций, в которых Мур делал свои утверждения, исключала необходимость "доказательства". В-третьих, опять-таки в силу специфики ситуаций, бессмысленно было бы стремиться к более внимательному рассмотрению или к какому-либо другому исследованию, чтобы определить, правильно ли Мур идентифицировал те или иные объекты.

Поражает то, что Мур, стремясь привести примеры того, что он "знает" или "знает точно", делал утверждения, обладающие рядом основных логических черт, присущих высказываниям от первого лица об ощущениях или настроении человека. Мур в отличие от При- чарда никогда в открытую не выдвигал тезиса, что знание является ментальным состоянием, которое поддается идентификации самим мыслящим субъектом. Но когда Мур на лекциях или во время философских дискуссий приводил примеры своего собственного знания, то он трактовал понятия доказательства, проверки и возможности ошибки не так, как они обычно трактуются в отношении утверждений о знании. Утверждения о знании, которые делал Мур, чрезвычайно сходны с высказываниями от первого лица о чувствах, ощущениях или настроении.

Размышляя над этим вопросом, я перечитал свой

Рассказ о разговоре, который состоялся между мной и итгенштейном в Итаке. Витгенштейн высказал тогда следующую мысль: Муру хотелось бы стоять в нескольких метрах от дома и произносить при этом с особой интонацией: I know there is а house 'Я знаю, что здесь дом'. Он будет делать это потому, что ему хочется вызвать у себя чувство знания. Он хочет доказать самому себе, что он знает точно. Ему кажется, что он таким образом полемизирует с философами -скептиками, утверждающими, что обычные примеры нашего знания, такие, например, как знание того, что во дворе собака или что горит соседний дом, не являются примерами настоящего или точного знания или же примерами сомой высокой степени знания. Это как если бы кто- нибудь сказал: "На самом деле, когда вас ущипнут, вам не бывает больно" и Мур начал бы щипать себя для того, чтобы почувствовать боль и доказать себе, что его оппонент не прав. Мур рассматривает предложение типа "Я знаю, что то-то и то-то" как аналогичное предложению типа "Мне больно"60 .

Позже в своих записных книжках Витгенштейн отметил следующее: "Неправильное использование Муром выражения "Я знаю' объясняется тем, что он считал, что это выражение столь же мало может быть подвержено сомнению, как и высказывание "Мне больно". А если из высказывания "Я знаю, что это так" следует "Это так", то это последнее тоже не может быть подвергнуто сомнению"61.

Рассмотренная "интроспективная" интерпретация выступления Мура в "защиту здравого смысла", если учитывать особенности полемики между Муром и его оппонентами-скептиками, представляется весьма правдоподобной. Что касается скептиков, то их взгляды могли бы быть изложены, например, следующим образом:

Вы думаете (believe), что вы человек, что вы живете на Земле, что она существовала задолго до вашего рождения, что вы одеты и стоите перед аудиторией, что вот здесь в комнате — окна, а вот здесь — дверь. Вы убеждены во всем этом. Действительно, все это может быть истинным, даже вероятно, что это истинно. Но вы не знаете всего этого, вы не знаете этого со всей определенностью. Заметим теперь, какой странный ход в рассуждениях делает Мур, полемизируя со скептиками в статье "Защита здравого смысла". Он пишет буквально следующее: "Разве я на самом деле не знаю все это? Разве возможно, чтобы я только так думал? Мне кажется, что при ответе на этот вопрос самое лучшее — просто сказать что я считаю, что я действительно знаю это точно" . Если в обычной ситуации человек заявит: "Я знаю, что то-то и то-то", а другой ему возразит: "Вы можете только думать так, но вы не знаете этого", мы будем ожидать, что дальше они приступят к обсуждению характера доказательств того, что имеет место то-то и то-то. Спор между Муром и скептиками не укладывается в эту схему. Да и какие доказательства того, что он человек или что он поднимает руку, мог бы привести Мур своим оппонентам? Отвечая скептикам, Мур сосредоточивает внимание не на доказательстве, а на анализе своего ментального состояния. Он, похоже, считает, что скептики по вопросу о знании оспаривают его характеристику своего ментального состояния, и поэтому чувствует себя обязанным дать исчерпывающий ответ, основанный на интроспективном наблюдении. Это выглядит так, как если бы Мур спросил себя: "Является ли мое нынешнее состояние состоянием знания того, что это моя рука, или всего лишь мнением?" — и после некоторого размышления ответил: "Мне кажется, что это состояние знания". Возникает впечатление, что Мур полагает, будто его спор со скептиками по вопросу о том, знает ли Мур, что данный объект — его рука, может быть разрешен (если он вообще может быть разрешен) только самим Муром и только тогда, когда он сам анализирует состояние своего сознания. Это как если бы Мур думал следующее: "Не так-то просто разграничить состояния знания и мнения. Однако, когда я рассматриваю свое нынешнее состояние, мне становится ясно, что это состояние именно знания, а не мнения".

Давайте вернемся к спорному для нас заявлению Мура о том, что он использовал слова "Я знаю, что это — дерево" в "их обычном значении", хотя и в "несколько необычных обстоятельствах". Это утверждение становится более понятным, если рассматривать его с учетом предположения, что Мур склонялся к мысли, что "обычное значение" предложения формы "Я знаю..." состоит в указании на особое ментальное состояние субъекта. Если наша гипотеза верна, она помогает объяснить, почему Мур считал, что высказывание "Я знаю, что это — дерево" всегда имеет значение (причем всегда одно и то же), даже в том случае, когда его произнесение "не служит никакой явной цели". Значение этого высказывания заключается в указании на то, что говорящий находится в определенном ментальном состоянии: говорящий как бы отчитывается перед нами о состоянии своего разума.

Это понимание значения выражения "Я знаю..." представляется мне, говоря словами Витгенштейна, "иллюзией нашего языка" . Как мне кажется, в этом легко убедиться, если вновь обратиться к приведенным выше 12 примерам употребления выражения "Я знаю...". Это выражение используется тогда, когда говорящий хочет заявить о наличии у него доказательства, о проведенной проверке результатов, о своей авторитетности; оно используется для того, чтобы успоко- ить или убедить собеседника, выразить согласие; говорящий может употребить эти слова для того, чтобы подчеркнуть, что на него можно положиться или что ему не нужно ни о чем напоминать и т.д.

Так, если я интересуюсь, действительно ли вы знаете, что ваши расчеты правильны, то я хочу узнать о том, проверили ли вы вычисления, а не о том, каково ваше ментальное состояние. Если я интересуюсь, знаете ли вы, что Джон на следующей неделе женится, то я хочу узнать о том, объявил ли он вам об этом сегодня утром, а не о том, каково состояние вашего сознания. Если я спрашиваю, знаете ли вы, как надо прикреплять петли к двери, я опять же интересуюсь не тем, каково ваше ментальное состояние, а тем, разбираетесь ли вы в плотницком деле. Эти сделанные мной замечания отнюдь не означают, что я отрицаю возможность ситуаций, когда мой вопрос о том, знаете ли вы, что то-то и то-то, будет, по крайней мере частично, вопросом о том, испытываете ли вы чувство глубочайшей уверенности, что то-то и то-то имеет место. В этом случае предмет моего интереса действительно будет составлять ваше ментальное состояние, и все, что вы сообщите о степени вашей уверенности, будет чрезвычайно важно. Но это только один из случаев. Вопрос о том, знаете ли вы то или это, может возникнуть и действительно возникает у окружающих чаще всего тогда, когда их абсолютно не интересует ваше чувство уверенности или убежденности. Причард, а также, возможно. Мур в огромной степени абсолютизировали идею, что человек путем размышления над своим ментальным состоянием может определить, знает он что-либо или только имеет соответствующее мнение. Они, таким образом, неправильно представляли себе большую часть содержания концепта знания.

257

9-567

30. Наконец, я приступаю к рассмотрению того, что составляет самую большую ценность стремления Мура привести примеры того, что он знает. Этот вопрос был освещен Витгенштейном в работе "О достоверности". Витгенштейн отметил, что среди эмпирических пропозиций существуют пропозиции, которые "непоколебимы", "устойчивы", ' по отношению к которым невозможно сомнение". Говоря иными словами, эти пропозиции таковы, что человек, усомнившийся в их истинности, окажется неспособным выносить суждения о чем бы то ни было вообще. Витгенштейн пишет: "В отношении определенных эмпирических пропозиций не может возникнуть сомнение, если только вообще воз- можно суждение"30. И далее: "Вопросы, которые мы задаем, а также наши сомнения возможны только потому, что существует ряд пропозиций, истинность которых не может быть подвергнута сомнению. Эти пропозиции подобны стержням, вокруг которых вращаются все наши вопросы и сомнения"31 . Это означает не только то, что в любом исследовании всегда имеется что-то не нуждающееся в исследовании, а, скорее, то, что в любом исследовании определенные положения всегда принимаются как данное. Любая попытка усомниться в правильности этих положений и каким-то образом их проверить имела бы своим следствием то, что человек перестал бы понимать, как вообще возможно изучение и исследование чего-либо:

Исследование, если оно не основывается на положениях, в истинности которых нельзя усомниться, является невозможным. Но это не означает, что человек просто принимает эти положения на веру. Когда я опускаю письмо в почтовый ящик, я предполагаю, что оно дойдет до адресата — я верю в это. Если я ставлю эксперимент, я не сомневаюсь в существовании прибора, который находится передо мной. Я могу сомневаться в чем угодно, только не в этом. Если я произвожу вычисления, я принимаю как само собой разумеющееся, что цифры, написанные мной на бумаге, не могут сами по себе исчезнуть. Я также всегда доверяю своей памяти, причем доверяю ей полностью. Уверенность во всем этом сродни моей уверенности в том, что я никогда не был на Луне43.

Здесь Витгенштейн намеренно проводит аналогию между отмеченными им случаями, когда у нас не может быть сомнения, и приводимыми Муром примерами того, что он "знает точно", — такими, например, как "Я никогда не был далеко от Земли", "Я человек", "Это моя рука" и т.д. Витгенштейн извлек из "защиты" Муром "здравого смысла" и сформулировал ту исключительно важную мысль, что "пределы , в которых совершается процесс нашего мышления, отчасти формируются пропозициями, которые носят условный характер и являются, в определенном смысле, эмпирическими: "Я заявляю следующее: основание наших мыслительных процессов (осуществляемых с помощью языка) составляют не только логические пропозиции, но и пропозиции, обладающие некоторыми чертами эмпирических пропозиций. — Выражение "Я знаю..." к ним неприложимо. "Я знаю..." указывает на то, что именно я знаю, а это уже не представляет для логики никакого

Wittgenstein L. On Certainty, § 308.

31 Там же, § 341.

32Там же, § 337.

интереса"62. Некоторые философы будут, возможно, настаивать, что если человек начнет сомневаться в истинности этих пропозиций, то это не отразится на его способности рассуждать и делать выводы. Но так ли это на самом деле? Витгенштейн, рассматривая предложение My паше is L. W. 'Меня зовут Людвиг Витгенштейн', пишет следующее:

На вопрос "Знаю ли я или я только думаю, что меня зовут ...?" ответ искать бесполезно.

Но я могу сказать: "Я за всю свою жизнь ни разу не усомнился в том, что меня зовут именно так". И, кроме того, здесь, по сути дела, нет никакого суждения, по отношению к которому я мог бы испытывать какое-то чувство уверенности, если бы вдруг в нем усомнился'*. Если меня не зовут L. W., то как тогда я вообще могу разграничивать "истинное" и "ложное"?"

Витгенштейн стремится определить, есть ли различие между пропозицией "Вода в чайнике, стоящем на зажженной газовой плите, не замерзнет, а вскипит" и пропозицией "Человек, сидящий напротив меня, — мой старый друг N. N.".

Если я произношу: "Я знаю, что вода з чайнике, стоящем на зажженной газовой плите, не замерзнет, а вскипит", то может показаться, что я имею такое же право употребить здесь выражение "Я знаю", как и в любой другой ситуации. Если я вообще знаю что-либо, то уж это я, конечно, знаю. Или я знаю все-таки с большей определенностью, что человек, сидящий напротив меня, — мой старый друг такой-то? Каким образом можно сравнить эту пропозицию, например, с той, что я вижу глазами и могу увидеть их, если посмотрюсь в зеркало? Не могу сказать, что у меня есть точный ответ на этот вопрос. Тем не менее очевидно, что между этими двумя примерами есть различие. Если вода в чайнике, стоящем на зажженной газовой плите, замерзнет, я, конечно, буду чрезвычайно поражен, но всегда смогу объяснить эго явление тем, что здесь наличествовал ряд факторов, о которых мне не было ничего известно, а возможно, просто предоставлю решать этот вопрос физикам. Но что может заставить меня усомниться в том, что этот человек — мой друг N. N.. которого я знаю на протяжении уже многих лет? Мне кажется, что усомниться в этом означало оы начать сомневаться и во всем остальном, так что в конечном итоге воцарился бы полный хаос" .

9'

259 Витгенштейн считает, что для каждого из нас существует некоторый (у каждого свой) набор квазиэмпирических пропозиций, которые имеют условный характер. Эти пропозиции обладают следующими двумя признаками: во-первых, они находятся "вне сомнения" — в том смысле, что, если вдруг человек начал бы в них сомневаться, он перестал бы испытывать уверенность по отношению к чему бы то ни было вообще, даже по отношению к тому, что он знает свой собственный язык ("Если я обманывался в этом, что же тогда означает слово "обманываться"?)63. Человек потерял бы способность рассуждать, выносить суждения, заниматься изучением чего-либо, он утратил бы даже способность сомневаться. Это звучит парадоксально — сомнение по отношению к некоторым пропозициям сделало бы невозможным сомнение по отношению к чему бы то ни было вообще! Во-вторых, не будет ничего абсурдного в том, если человек (столкнувшись даже с самыми невероятными событиями) откажется усомниться в истинности этих пропозиций, "определяющих границы нашей способности выносить суждения". Витгенштейн пишет об этом так: «Вопрос заключается в следующем: „А что, если вам придется изменить свое мнение в отношении этих наиболее фундаментальных положений?" Как мне кажется, правильным является ответ: "Вы не должны менять своего мнения. Именно это и составляет "фундаментальность" рассматриваемых положений"»64 . Витгенштейн говорит о том, что мы сможем выполнять расчеты, проверять результаты, формулировать суждения и задавать вопросы только в том случае, если по отношению к целому ряду вещей наше сомнение будет полностью исключено. Когда мы заучиваем названия предметов или осваиваем операции сложения и умножения, мы непосредственно воспринимаем все, чему нас учат. Сомневаться при этом означало бы, что мы на самом деле вовсе не учимся производить арифметические операции, искать и находить предметы или, скажем, отдавать приказания: "Нечто должно быть преподано нам в качестве основания"65. Именно на таком основании и строится любое употребление языка: "Всякая языковая игра базируется на узнавании нами слов и предметов. Мы запоминаем, что это —стол, с той же степенью уверенности, с которой мы знаем, что 2X2 = 4"66. Сомнение в отношении таких вещей с неизбежностью повлекло бы за собой сомнение в правильности языка: "Если я сомневаюсь или не уверен в том, что это моя рука (в каком бы то ни было смысле), то почему бы мне не подвергнуть сомнению значение соответствующих слов?"41 В этом рассуждении говорится о том, что философ не может выразить имеющееся у него сомнение с помощью предложения "Я сомневаюсь, рука ли это", так как при этом он одновременно должен усомниться в том, является ли слово "рука" правильным названием для того, что вызывает сомнение. Если мы предположим, что сомнение человека должно выражаться скорее в действиях, чем в словах (например, в неопределенной реакции на команды типа "Протяни руку!"), перед нашим мысленным взором сразу же возникнет либо ребенок, еще не понимающий значения обращенных к нему слов, либо умственно отсталый человек, либо дряхлый старик. Таким образом становится понятно, в каком смысле философское сомнение, касающееся того, рука ли это, отрицает само себя посредством самих же используемых слов. Если же мы заменим слова действиями, то будем иметь дело уже не с философами, а с младенцами.

Витгенштейн отметил, что несмотря на то, что утверждения Мура, имеющие форму "Я знаю...", были неверными, за всем этим скрывалась чрезвычайно глубокая мысль. Что касается неправильности утверждений Мура, то это объясняется, во-первых, их автобиографическим характером: знает ли Мур то или это, не представляет ровным счетом никакого философского интереса. В основе неправильности утверждений Мура лежит и другая, более глубокая причина: выражение "Я знаю...", как и выражение "Я сомневаюсь...", может быть употреблено только тогда, когда существует принципиальная возможность сомнения, дальнейшего исследования или исчерпывающего доказательства. Как мы убедились, выражение "Я знаю..." используется говорящими для того, чтобы выразить согласие, убедить собеседника, указать на свою компетентность и т.д. Однако Мур не использовал выражение "Я знаю..." не только ни с одной из этих целей, но также ни с одной какой-либо обычной целью вообще: Мур на самом деле отвечал на метафизический тезис, в котором утверждалось, что человек не может знать то-то и то-то. Мур был прав в отрицании этого тезиса, но ход его мыслей был неверным: "Ошибка Мура заключается в том, что он опровергал утверждение, что человек не может что-то знать, при помощи высказывания "Я знаю это"42. Мур противопоставил метафизическому утверждению скептиков свое собственное метафизическое утверждение формы "Я знаю", что могло бы быть оправданным только в том случае, если выражение "Я знаю" не допускало бы метафизического логического выделения"43 .

Хотя Мур в силу того, что использовал выражение "Я знаю..." некорректно, не смог предложить правильного решения проблемы, я тем не менее считаю, что с полным на то основанием можно сказать, что Мур подметил нечто гораздо более важное. Сформулировать это Мур, однако, не смог; указанную задачу выполнил Витгенштейн: "Когда Мур говорит, что он знает то-то и то-то, он на самом деле перечисляет только те эмпирические пропозиции, которые принимаются нами без всякой проверки и которые, таким образом, играют особую роль в системе наших эмпирических пропозиций" 67. Большинство приводимых Муром пропозиций являются, несомненно, условными по характеру. Они к тому же сходны с эмпирическими пропозициями. Однако это не те пропозиции, в истинности которых мы можем усомниться или которые можем подвергнуть проверке. Это не те пропозиции, которые "мы знаем" или "не знаем". Их особая роль заключается в том, что они отчасти очерчивают границы, в которых мы можем задавать вопросы, проводить исследования, высказывать предположения, рассуждать, делать проверки. Не будь этих границ, мы не смогли бы ни говорить, ни мыслить. Следует отметить, что несмотря на то, что сам Мур не сформулировал этих выводов в явном виде, его заслуга все равно необычайно велика. Во времена Мура скептицизм с его интерпретацией вопросов, связанных с восприятием, знанием и материальным миром, был широко распространенным философским течением (в настоящее время он возрождается снова). Мур в своем выступлении против скептицизма представляется мне в значительной степени одинокой фигурой. Восстав против основных положений этой доктрины, не зная точно, каким должен быть ответ, но полностью осознавая огромную важность решения этого вопроса для философии, Мур смело бросил вызов и выстоял! Это было проявлением выдающейся научной смелости и силы характера.

Философии необыкновенно повезло, когда Витгенштейн, никогда прежде не придававший особого значения выступлению Мура в "защиту здравого смысла", внезапно заинтересовался этим вопросом, что привело к созданию блестящей работы, посвященной изучению логических границ сомнения, мнения и знания. Именно этому исследованию было суждено раскрыть действительную глубину философской мысли Мура.