Оценка исторического описания
«С утра 13 июля над Парижем загудел набат. Ремесленники и журналисты, рабочие и мелкие торговцы, женщины, старики, вооружаясь кинжалами, пистолетами, топорами, камнями, ринулись на улицы. Войска под натиском восставшего народа оставляли квартал за кварталом; часть солдат перешла на сторону революции. В оружейных магазинах, в Доме инвалидов народ захватил несколько десятков тысяч ружей. Вооруженное восстание ширилось и росло, и к вечеру большая часть столицы была в руках революционного народа...
Но исход борьбы был еще далеко не решен. Восемь башен Бастилии, этой ненавистной и грозной крепости-тюрьмы, еще продолжали выситься над восставшим Парижем. Жерла ее пушек были повернуты на Сент-Антуанское предместье — район парижских ремесленников и рабочих. Огороженная двумя глубокими рвами, с поднятыми подъемными мостами, обладавшая сильным гарнизоном, Бастилия казалась несокрушимой твердыней абсолютизма.
Кто первый бросил призыв идти на Бастилию? Историки приписывали ранее эту честь Камиллу Демулену — молодому, тогда еще малоизвестному журналисту. Но ни Демулен, в эти дни в числе других ораторов вдохновенно призывавший народ к борьбе за свободу, ни кто-либо другой из буржуазных деятелей не направляли, да и не могли направлять действий народа. В этом народном восстании революционный инстинкт масс оказался вернее всяких попыток руководства ими со стороны буржуазных политических деятелей.
В толпе заметили, что к Бастилии проехал отряд королевских драгун. Народ бросился к крепости. Постоянный комитет пытался достигнуть мирного соглашения и послал парламентеров к коменданту Бастилии де Лоне.Но народ был исполнен веры в свои силы, в силу революции, он пошел приступом на Бастилию. Из крепости грянул залп. Пролившаяся кровь лишь сильнее воспламенила народный гнев. Рвы были преодолены, пушечными ядрами были перебиты цепи моста. Народ ворвался в крепость; де Лоне был убит; гарнизон сдался. Бастилия пала!
Вечером и ночью на площадях и бульварах расцвеченного огнями, разукрашенного Парижа народ с песнями и плясками, с братскими объятиями праздновал одержанную им победу»36
А вот как описывает то же самое событие знаменитый некогда английский историк, писатель и публицист Томас Карлейль:
«Думаю, что описать осаду Бастилии — одно из важнейших событий в истории, вероятно, не под силу кому-либо из смертных... Льется кровь и питает новое безумие. Раненых уносят вдома на улице Серизе, умирающие произносят свою последнюю волю: не уступать, пока не падет проклятая крепость. А как она, увы, падет? Стены так толсты!.. Уже четыре часа ревет мировой хаос, который можно назвать мировой химерой, изрыгающей огонь. Бедные инвалиды укрылись под своими стенами или поднимаются с перевернутыми ружьями: они сделали белые флаги из носовых платков и бьют отбой, или кажется, что они бьют отбой, потому что услышать ничего нельзя. Даже швейцарцы у проходов выглядят уставшими от стрельбы, обескураженными шквалом огня. У подъемного моста открыта одна бойница, как будто оттуда хотят говорить. Посмотрите на пристава Майяра: ловкий человек! Он идет по доске, раскачивающейся над пропастью каменного рва: доска покоится на парапете, удерживаемая тяжестью тел патриотов; он опасно парит, как голубь, стремящийся к такому ковчегу! Осторожно, ловкий пристав! Один человек уже упал и разбился далеко внизу, там, на камнях! Но пристав Майяр не падает: он идет осторожно, точными шагами, с вытянутыми руками.
Швейцарец протягивает бумажку через бойницу, ловкий пристав хватает ее и возвращается. Условия сдачи — прощение и безопасность для всех! Приняты ли они? «Foi d’officier (Под честное слово офицера)», — отвечает Юлен или Эли (люди говорят разное). Условия при няты! Подъемный мост медленно опускается, пристав Май- яр закрепляет его, внутрь врывается живой поток. Бастилия пала! Победа! Бастилия взята!..Несчастный Делоне! Он никогда не войдет в Отель-де-Виль, будет внесена только его «окровавленная коса, поднятая в окровавленной руке», ее внесут как символ победы. Истекающее кровью тело лежит на ступенях, а голову носят по улицам, насаженную на пику. Омерзительное зрелище!»37
Описания, несомненно, сильно различаются, хотя и созданы двумя подлинными историками, стремившимися дать истинную картину происшедшего. Советский историк А.З.Манфред говорит о революционном «инстинкте» народа, о кровавом штурме символа абсолютизма, о радостных плясках победившего народа. Т. Карлейль обращает внимание на то, что гарнизон сдался под честное слово офицера и охрана крепости сама спустила мост, по которому в нее ворвались штурмующие толпы. Он подчеркивает безумную кровожадность толпы, нарушившую условия сдачи и растерзавшую многих защитников крепости, в том числе ее коменданта. Один говорит о «народе», другой о «толпе», один подчеркивает торжество победы, другой — кровавую жестокость победивших.
Два историка дают нам разные представления об одном событии. Они отбирают разные факты: например, Карлейль говорит о том, что Бастилию защищали инвалиды, которые уже не могли служить в действующей армии в силу возраста или каких-то физических недостатков, Манфред об этом не упоминает. Карлейль хочет создать впечатление, что гарнизон был слаб и защищаться по-настоящему не мог. Манфред, напротив, стремится внушить читателю, что был настоящий штурм и комендант был убит во время этого штурма. Зато Манфред подробно перечисляет профессии тех, кто участвовал в штурме: столько-то красильщиков, сапожников, поденщиков, портных и т.п.
Ему важно подчеркнуть классовый состав революционеров. Карлейль не обращает на это внимания — для него все они сливаются в одну обезумевшую от вида крови толпу.Таким образом, отбирая разные факты, придавая фактам определенную эмоциональную и этическую окраску, наши авторы создают различные изображения или, иначе говоря, мо дели описываемых событий. И здесь, наконец, мы доходим до нашего основного вопроса: можно ли оценивать эти изображения или модели как истинные или ложные?
По-видимому, на этот вопрос можно ответить утвердительно. Причем и описание Манфреда, и описание Карлейля следует признать истинным. Но нет ли здесь противоречия, ведь это — различные описания одного и того же события? Противоречия между ними нет, ибо в своих существенных деталях, имеющих прямое отношение к реальности, они совместимы, более того, прямо совпадают. Под слоем интерпретаций, оценок, предпочтений в обоих описаниях можно найти некоторые устойчивые элементы, которые не зависят от идеологии авторов и поэтому совпадают: восемь башен Бастилии; осаждающая толпа; падение крепости; смерть коменданта; его голова, насаженная на пику; вечернее торжество победившего народа. — Все это есть у обоих авторов, поэтому оба описания совместимы и истинны. Вот если бы какой-то историк при описании штурма Бастилии написал, что комендант остался жив или что крепость не удалось захватить, то его описание можно было бы квалифицировать как ложное.
Описания историками эпизодов прошлого могут очень далеко расходиться в их идеологической нагруженности, но если мы имеем дело с научной историей, во всех этих описаниях будут содержаться общие элементы, которые, собственно, и дают нам истинное знание о прошлом. Но ведь и описания настоящего таковы! Один из двух собеседников поднимает руку и сжимает ее в кулак. — Какие описания этого простого действия дадут нам разные наблюдатели? — «Один угрожал другому, замахиваясь на него кулаком», «Один приветствовал другого принятым жестом Рот Фронта», «Один ободрял другого и призывал его не падать духом» и т.д.
Но во всех этих разных описаниях присутствует одно общее: поднятие руки и сжатие ее в кулак. Точно такие же описания дает и историк, и никаких других он дать не может. Требовать от историка такого описания событий прошлого, с которым согласились бы все другие историки, значит ставить перед ним невыполнимую задачу: совместить в одном описании взаимоисключающие интерпретации и оценки невозможно. В описаниях естествознания всегда при сутствует теоретическая нагруженность. Но когда в науке имеется одна парадигма, ученые принимают описания вместе с этой нагрузкой. В истории к этой теоретической нагруженности добавляется еще идеологическая нагруженность, а историки обычно придерживаются разных идеологий, поэтому и рисуемые ими картины прошлого оказываются разными. Тем не менее, можно говорить об их истинности, и научную историю можно отличить от псевдонаучных фальшивок.Как мне представляется, есть простой, но решающий аргумент в пользу утверждения о том, что описания историков можно рассматривать как истинные или ложные. Спросим себя: если бы 14 июля 1789 г. я оказался на улицах Парижа, узнал бы я картину, которую нарисовали для меня Манфред и Карлейль? Конечно, живая жизнь бесконечно более разнообразна, нежели любое ее изображение. В описания историков не вошли хриплые крики торговцев, запах немытых тел, высокое синее небо и пестрые краски одежды толкающихся на улицах людей. Но я узнал бы Бастилию с ее стенами и башнями; я понял бы, что толпа штурмует крепость; увидев растерзанный обезглавленный труп, я понял бы, что это несчастный Делоне... Но раз так, значит, историкам удалось донести до меня «кусок» прошлой жизни, значит, я могу быть уверен в том, что их описания дают мне истинную картину того, что когда-то было.
Историк составляет свое описание прошлых событий из твердо установленных фактов, т.е. фактов, существование которых он может обосновать с помощью источников. Не все из этих фактов он может включить в свое описание, какие-то из них покажутся ему несущественными.
Он интерпретирует отобранные факты, опираясь на свои мировоззренческие, идеологические установки. Он создает рассказ, используя слова с эмоциональным оттенком и окрашивая свое повествование в мрачные, грустные, радостные тона. Каждый историк создает свое индивидуальное описание. Поэтому один и тот же эпизод прошлой жизни получит столько описаний, сколько историков обратили на него внимание. С течением времени эти описания необходимо изменяются благодаря смене общественных интересов, выдвижению новых проблем, появлению новых способов и средств исследования и т.д. Однако во всех научных исторических описаниях всегда будут присутствовать какие-то общие элементы — твердо установленные факты. Именно это отличает научную историю от псевдоисторических поделок, изготавливаемых по политическим или каким- либо иным мотивам. Если автор обещает мне раскрыть какие- то «тайны» истории или опровергнуть известные и обоснованные факты, если он обвиняет профессиональных историков в приверженности некоей идеологии, а сам претендует на свободу от идеологических пристрастий, если он, наконец, обещает мне открыть «истину» истории, то такой автор, скорее всего, — шарлатан.Примечания 1
Джон Тош. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. М., 2000. С. 12. 2
Там же. С. 13. 3
Артур С. Данто. Аналитическая философия истории. М., 2002. С. 33. 4
Фукидид. История. Книга 1, 22 (1). 5
Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000. С. 102. 6
Там же. С. 273-274. 7
Larry Schweikart and Michael Allen, A Patriot, s History of the United States. From Columbus,s Cereat Discovery to the War on Terror. N. Y., 2004. P. 591-592. 8
Красиков B.A. Победы, которых не было. СПб., 2005. 9
М., 1995. 10
Красиков В.А. Указ. соч. С. 46—47. 11
Там же. С. 47. 12
Там же. С. 48-49. 13
Энглунд. С. 69. 14
Красиков В.А. Указ. соч. С. 50. 15
Там же. С. 53. 16
Там же. С. 52. 17
Энглу нд. С. 75—76. 18
Там же. С. 95. 19
Там же. С. 190-191. 20
ВолодихинД., Елисеева ООлейников Д. История на продажу. Тупики псевдоисторической мысли. М., 2005. С. 7. Авторы высказывают мысль о том, что взрыв псевдоисторической литературы вызван простой погоней за тиражами, т.е. обыкновенной корыстью, но, как представляется, дело не только в корыстолюбии. 21
Красиков В.А. Указ. соч. С. 56. 22
Писатель А.Балабуха в своей книге, носящей претенциозное название «Когда врут учебники истории» (М.: Яуза, Эксмо, 2005), разоблачает исторические «мифы» во имя истины, однако сам при этом создает новые мифы с модной ныне идеологической окраской. В частности, в главе о фашистском фельдмаршале Э.Роммеле он пишет: «Стратегически и психологически Эль-Аламейн является решающим сражением Второй мировой войны — с него началось крушение держав «оси Рим — Берлин — Токио». Эта победа спасла Суэцкий канал, позволила англо-аме- риканским войскам четыре дня спустя вторгнуться в Северную Африку и явилась прелюдией к разгрому под Сталинградом» (с. 373). Писатель очень заботится о том, чтобы его совесть была чиста по отношению к римскому императору Нерону, английскому королю Ричарду III, а вот совесть по отношению к защитникам Сталинграда его, похоже, не беспокоит. 23
Майер Э. Труды по теории и методологии исторической науки. М., 2003. С. 180. 24
В недавно вышедшей монографии биолога и философа проф. Г.Ф.Хрус- това «Теория факта» (М., 2005), в частности, утверждается: «Чувственное восприятие и первичный факт эквивалентны» (с. 42). Правда, чуть ниже автор добавляет: «Факт означает и включает: любой предмет, состояние предметов или их взаимоотношение, которые могут восприниматься органами чувств» (там же). 25
В статье «Научный факт и научная теория» // Творческая природа научного познания. М., 1984. 26
Возможно, стоитупомянутьотом, что известный советский историк И.Д.Ко- вальченко в своем фундаментальном труде «Методы исторического исследования» (М., 2003 (первое издание 1987 г) выделяет, вслед за М.А.Баргом, три типа фактов: «Факты исторической действительности объективны и по отношению к творцам исторических источников, и по отношению к историку. В них проявляется все многообразие человеческой деятельности и тех отношений, в которых она осуществлялась... Факты исторического источника представляют собой отражение фактов действительности творцом источника. Оно, как и всякое отражение, субъективно... Научно-исторический факт — это отражение историком фактов исторической действительности на основе фактов источника. Следовательно, научно-исторический факт — в целом дважды субъективизированное отражение прошлого» (указ. соч. С. 143). Мы будем говорить только о фактах третьего типа, факты первых двух типов, с нашей точки зрения, вообще не являются фактами. 27
Я рассматривал этот вопрос в статьях: «Семантическая концепция понимания» и «О понимании человеческой деятельности», которые включены в книгу: Никифоров А.Л. Философия науки: история и теория. М., 2006. Ч. II. Гл. 5 и 6. 28
Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 267. Модель развития знания, согласно которой научное исследование начинается с постановки проблемы, с проблемной ситуации, философы науки часто связывают с именем К.Поппера. Любопытно, что эту модель с гораздо большей полнотой разработал задолго до Поппера историк Кол- лингвуд. 29
Вообще говоря, каждый из нас с этим хорошо знаком: в студенческие годы ты читаешь «Критику чистого разума» И.Канта с учебными целями; позже ты неоднократно перечитываешь эту книгу, каждый раз находя в ней что-то новое — то, что интересует тебя в настоящий момент. 30
См. об этом классическую работу: Ланглуа Ш.-В., Сенъобос Ш. Введение в изучение истории. М., 2004, книга И. Написанная более ста лет назад, она до сих пор не утратила своей привлекательности. 31
Мартиросян А.Б. Сталин и Великая Отечественная война. М., 2008. С. 390-437. 32
Степаков В.Н. Легенды и мифы советско-финляндской войны // Вопр. истории. 1997. № 3. С. 171-173. 33
В статье «О понимании человеческой деятельности» (Философия науки: история и теория. Ч. 2. Гл. 6) я определил объективный (и социальный) смысл деятельности как совокупность порожденных ею физических (и социальных) следствий. Чем более широкий круг людей затронет деятельность и чем более долговременным будет ее влияние, тем большим смыслом она обладает. Но то же самое можно сказать об историческом факте: чем больше долговременных следствий он порождает, тем большее значение приобретает в глазах историка. Великая хартия вольностей, переход Генриха IV в католичество («Париж стоит мессы»), реформы Петра I, отмена крепостного права в России — все эти события имели широкие и чрезвычайно долговременные следствия, поэтому для историка они обладают очень большим смыслом. 34
Майер Э. Указ. соч. С. 181. 35
Кроче Б. История, хроника и ложные истории // Кроче Б. Антология сочинений по философии. СПб., 1999. С. 175, 176. 36
Манфред А.З. Великая французская революция. М., 1983. С. 65-66. 37
Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991. С. 125-128.
Еще по теме Оценка исторического описания:
- § 4. Почвенничество, теория культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского о роли коренных малочисленных народов Севера в эволюции этносферы
- Проблема исторической рациональности и своеобразие Дильтея В.В. Калиниченко
- О СВЯЗЯХ ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА С ИСТОРИЧЕСКОЙ ДИАЛЕКТОЛОГИЕЙ
- В. Н. Данилов Власть и формирование исторического сознания советского общества в первые послереволюционные десятилетия
- Оценка исторического описания
- СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРАВОВЕДЕНИЕ И ЕГО ОТНОШЕНИЕ К СОЦИОЛОГИИ. МЕТОДЫ СРАВНИТЕЛЬНОГО ИЗУЧЕНИЯ ПРАВА *
- К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ВЛАДИМИРСКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ 1158-1177 ГГ. Н. Н. Воронин|
- ПРОБЛЕМА ОБЩЕРУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ РУСИ XIV В. Л. Л. Муравьева
- ИСТОРИЧЕСКАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ПОЗНАНИЕ I
- Семантика, риторика и социальные функции «прошлого» К социологии советского и постсоветского исторического романа
- К истокам исторического исследования «модернизации» в США
- § 2. Российские модусы исторических типов социальной справедливости
- ГЛАВА 1 МНЕМОСИНА И АМНЕЗИЯ: ПАРАДОКСЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ В АНТИЧНОЙ ГРЕЦИИ1
- ГЛАВА 3 «ПРЕВОЗНЕСТИ АФИНЯН ПЕРЕД АФИНЯНАМИ»: ЛОКАЛЬНЫЕ ТРАДИЦИИ ИСТОРИОПИСАНИЯ В КЛАССИЧЕСКОЙ ГРЕЦИИ1
- ГЛАВА 3 А0Г0ГРАФ01 В ТРУДЕ ФУКИДИДА (I. 21. 1) И ГЕРОДОТ (ОБ ОДНОМ МАЛОИЗУЧЕННОМ ИСТОЧНИКЕ РАННЕГРЕЧЕСКОГО ИСТОРИОПИСАНИЯ) 1
- Глава 4. Современные представления об исторической реальности «героических» веков Руси
- Начальная история киевского летописания.