Разрушение социальной памяти

Кстати сказать, на протяжении всего лишь одного последнего столетия это уже второе покушение на социальную память народа. Первая попытка была предпринята после Октябрьской революции, когда историки, публицисты и писатели рисовали историю России почти сплошь черной краской, стремясь создать у широких слоев населения впечатление, что на протяжении всей своей истории русский народ страдал под гнетом самодержавия, что царизм постоянно терпел поражения во всех внешних войнах и что единственными светлыми пятнами в многовековой истории России были лишь крестьянские восстания, да революционные движения (вспомните статью

В.И.Ленина «О национальной гордости великороссов»!). К счастью, эта попытка была сравнительно недолгой, постепенно сошла на нет, и история России в трудах советских историков в значительной мере была реабилитирована. Однако широкое наступление на социальную память народа, начавшееся в середине 1980-х гг., носит гораздо более радикальный характер: нынешние реформаторы истории вообще ничего не оставляют от прошлого, они пытаются его просто уничтожить.

Чтобы не ограничиваться абстрактными рассуждениями, рассмотрим один из наиболее характерных примеров — книгу некоего журналиста В.А. Красикова под многозначительным названием «Победы, которых не было»8. Автор не вступает в от крытый спор с профессиональными историками, цель его — не исправление представлений историков о прошлом нашей страны, а разрушение социальной памяти народа с помощью дискредитации тех исторических событий, которые являются символическими опорами этой памяти. Набор используемых при этом приемов весьма характерен для всей литературы подобного рода.

В одной из глав книги речь идет о Северной войне 1700— 1721 гг. и о центральном событии этой войны — о Полтавской битве. Все мы привыкли считать, что в этой битве шведское войско под командованием короля Карла XII потерпело сокрушительное поражение, и Швеция после этого навсегда сошла с авансцены мировой истории. Автор с неудовольствием отмечает, что в сознании большинства наших граждан Северная война до сих пор ассоциируется с известной пушкинской строкой: «Ура! Мы ломим, гнутся шведы». И он приступает к разоблачению этого «мифа», стремясь показать, что никакой победы под Полтавой не было и лучше бы об этом событии вообще не вспоминать.

Для начала он подвергает критике официальную русскую и советскую историографию за преуменьшение русских потерь в Нарвской битве 1700 г. Затем отмечает, что истинными агрессорами в той войне «были отнюдь не шведы» (с. 43). Читателю внушается вывод: значит, русские. Яркими красками рисует автор портрет своего истинного героя — «настоящего короля-воина»: «Восемнадцатилетний король Карл XII, возглавивший в 1700 г. вооруженные силы своей страны, прожил удивительную жизнь — короткую, но яркую. Такие судьбы даже по прошествии столетий не теряются в тени новых героев, поэтому к настоящему времени о нем на разных языках написано множество книг. К сожалению, русских переводов таких работ практически нет.

Вот наш «король-воин» пришел под Полтаву. Красиков назойливо подчеркивает огромное численное превосходство русских: «К середине лета 1709 г. соотношение сил на театре боевых действий выглядело так: 25000 шведов и их союзников — украинских казаков — противостояли у Полтавы 60000 русских солдат. Еще одна резервная царская армия (40000) стояла западнее района, занятого шведами»10 Причем здесь резервная армия, которая не принимала участия в битве? Шведский историк, перечисляя части, выстроенные на поле боя, указывает около 20000 в шведской армии и около 40000 — в русской. Соотношение 1 к 2, двойное превосходство русской армии в людях. Это превосходство отнюдь не кажется подавляющим, тем более, что в битве под Нарвой русские в количественном отношении превосходили шведов чуть ли не в 5 раз, однако это не помешало шведам наголову разбить русскую армию. И здесь наш автор уверен, что шведы непременно разбили бы русских, если бы не ряд досадных случайных обстоятельств.

Во-первых, «Карл был ранен случайной пулей. Несколько дней жизнь короля висела на волоске, и скандинавы застыли в растерянности»11.

И все-таки, внушает читателю автор, шведы были близки к победе. «Атаку на пятикратно превосходящего врага возглавил Левенгаупт. Она получилась столь стремительной, что всем участникам боя показалось, что удача вновь перемещается на сторону шведов. Они прорвали первую линию русских, затем смяли весь левый фланг неприятеля и захватили часть артиллерии, поставив царя на грань поражения. Однако правое крыло Петра, где находилась его гвардия, выдержало удар. После чего исход боя решило подавляющее численное преимущество»14. Но автору мало того, что русские победили только за счет «подавляющего» численного преимущества, он настойчиво доказывает, что они вообще ничего не смогли бы сделать, если бы ими не командовали иностранные генералы.

Какая-то поистине зоологическая ненависть к русским, к любым их деяниям прорывается почти на каждой странице книжки Красикова, и он выпячивает, подчеркивает, педалирует лишь то, что якобы свидетельствует об их отсталости, неумелости, жестокости. У шведского историка нет ненависти, он спокойно и много рассуждает о том, что в рассматриваемую эпоху в Европе сложился обширный слой людей, для которых война была ремеслом и которые легко меняли армии и государства в зависимости оттого, где больше платили или где было больше шансов на получение военной добычи. И в шведской армии Карла XII, как и в русской, служило немало французов, немцев, датчан, поляков и т.д. Так что такого рода «интеллектуальное заимствование» было распространено по всей Европе. Кстати сказать, иностранные «профессионалы» не помогли русской армии в Нарвской битве, а многие из них сразу же перешли на сторону победителя. Так что дело вовсе не в «западных специалистах».

О «жестокости» русской армии следует сказать особо. В Северной войне все армии весьма неохотно брали пленных. Что с ними делать? Таскать за собой, кормить? Шведы брали в плен только тех, кого потом можно было включить в состав собственной армии.

Наш ретивый журналист хлопотливо выпячивает отсталость русский армии, ее неспособность противостоять «про- фессионалам-шведам», которых в данном случае русские одолели только за счет громадного численного преимущества. Шведский же историк, который, конечно, так же сочувствует судьбе шведской армии, но, будучи ученым, не замалчивает и старается не искажать фактов, рисует совершенно иную картину. У Карла на поле боя было всего 4 легких пушки, а Петр выставил 102 орудия разных калибров. Историк с сожалением отмечает, что Карл XII, подобно многим полководцам того времени, с презрением относился к артиллерии и считал, что она может быть полезна только при осаде крепостей, в то время как «Петр стоял на точке зрения, почти полностью противоположной точке зрения Карла. Петр считал, что артиллерия имеет чуть ли не самое большое значение в бою»18 Поэтому русский царь после поражения под Нарвой предпринял громадные усилия по созданию артиллерии, снимая даже колокола с церквей, чтобы лить пушки. Так кто же в данном отношении отстал? Шведы, полагавшиеся только на атаку с холодным оружием, столкнулись с противником, противопоставившим этой атаке орудийный огонь. Ясно, что в этих условиях шведы неминуемо должны были потерпеть поражение, как терпели поражения даже самые храбрые народы, вооруженные копьями и луками при столкновении с огнестрельным оружием. И шведский историк с понятной горечью рисует картину разгрома, которой подвергся корпус под командованием генерала Роса, включавший в себя почти третью часть всей шведской пехоты. Этот корпус пытался штурмовать один из редутов, преграждавших шведам путь к русскому лагерю.

«Сигрот... отдал приказ идти в атаку. Две шеренги солдат подошли к одному из углов редута. С правой стороны к ним присоединились остальные батальоны. Когда они были метрах в двухстах от укрепления, в нем проснулась жизнь: пушечные выстрелы загремели навстречу наступающим. Картечь и связки «сеченого железа» обрушились на шведские шеренги. Одним из первых, в кого попало, был Сигрот, который был тяжело ранен. Сразу же после этого жертвой стал Драке. Но штурм, тем не менее, продолжался.

Вскоре шведы оказались в пределах досягаемости также и для русских мушкетов. На наступавшие батальоны стал обрушиваться залп за залпом. Многие упали. Шведы продолжали пробиваться дальше сквозь ливень снарядов, мимо рогаток. Длинные линии одетых в синее солдат достигли усеянного трупами рва над валом, но тут большинство все же отступило. Лишь немногие продолжали упрямо стремиться вперед: еше несколько шагов, и они стали взбираться вверх по валу. Здесь они были окончательно остановлены. Каждый солдат, достигший вершины вала, был либо застрелен, либо заколот русскими шпагами и штыками.

Несмотря на кровавую неудачу, шведы скоро пошли в новую атаку. Строй был приведен в боевой порядок, и одна штурмовая волна за другой понеслась вверх на русский шанец, чтобы тут же еще более поредевшей, чем в прошлый раз, отпрянуть назад. Нет, не получалось, не получалось! Беззащитные перед огромной огневой мощью шанца, шведские батальоны были растерзаны на клочки. Мертвые лежали грудами... Кроме того, численное превосходство шведов в какие-то минуты становилось скорее препятствием, чем преимуществом, потому что они мешали друг другу... Борьба за третий редут вылилась в бойню для шведов... Под конец примерно 1100 солдат, то есть около 40 процентов первоначальной численности, были убиты или ранены»19 Оставшиеся в живых, потрясенные и деморализованные бессмысленными потерями, вскоре были вынуждены сдаться. Такова была печальная участь одного из трех корпусов шведской армии — участь, предопределенная техническим превосходством русской армии.

Главу своей книжки, посвященную Полтавской битве, Красиков назвал «Полтава не по Пушкину» и за счет подтасовок, замалчивания одних фактов и искажения других тщился доказать, что Полтавской победы «не было». Однако знакомство всего лишь с одной работой подлинного историка, причем шведского историка, показывает, что дело под Полтавой происходило именно по Пушкину: «Ура! Мы ломим, гнутся шведы». 1.