4. Психология отцовства

Какая сладость в мысли: я отец! И в той же мысли сколько муки тайной... М. Ю. Лермонтов

Общественные науки, прежде всего социология и демо­графия, помогают нам понять условия задачи, с которой сталкиваются современные отцы.

386

триархальном духе и убежденные в том, что формирование личности осуществляется в основном и даже исключительно в первые два, три или пять лет жизни, обычно не сомневают­ся во всемогуществе родителей, приписывая все трудности и недостатки воспитания их некомпетентности или небреж­ности. «Дайте мне других матерей, и я дам вам другой мир», — писал святой Августин, и под этим суждением охот­но подписались бы и Фрейд, и многие классики педагогики. Реже, но нечто похожее говорят и об отцах.

На самом деле все гораздо сложнее. Родительские практики и отношение к детям органически связаны с общими ориента-циями культуры и собственным прошлым опытом родителей. Ни то ни другое нельзя изменить по мановению волшебной палочки. Кроме того, при всей их значимости, родители нико­гда не были и не будут единственными и всемогущими верши­телями судеб своих детей. Даже оценить реальную степень ро­дительского вклада без учета множества других, на первый взгляд посторонних, факторов невозможно.

Откуда вы это знаете? Методологический экскурс

Когда в начале 1980-х годов я заинтересовался теоре­тическими проблемами отцовства, было уже ясно, что для оценки потенциального и реального родительского влия­ния нужно учитывать множество автономных факторов, включая возраст ребенка, его пол, наличие других аген­тов социализации как внутри семьи, так и вне ее, специ­фические особенности межпоколенной трансмиссии культуры в данном обществе в данный исторический пе­риод, амбивалентность родительских чувств и их соци­ально-психологических последствий, многочисленные компенсаторные механизмы самой социализации, урав­новешивающие или сводящие на нет наши воспитатель­ные усилия, и т.

Психологические и социологические исследования 1960— 1970-х годов, которые убедительно, как тогда пред­ставлялось, показали значение отца как воспитателя, на са-

387

мом деле описывали эффект не столько отцовства, сколько безотцовщины. Сравнивая детей, выросших с отцами и без оных, исследователи обнаружили, что этот «невидимый», «некомпетентный» и часто невнимательный родитель на самом деле очень важен, во всяком случае, его отсутствие весьма отрицательно сказывается на детях. Дети, вырос­шие без отцов, часто имели пониженный уровень притяза­ний. У них, особенно у мальчиков, выше уровень тревож­ности и чаще встречаются невротические симптомы. Мальчики из неполных семей труднее налаживают конта­кты со сверстниками. Отсутствие отца отрицательно ска­зывается на учебной успеваемости и самоуважении детей, опять же особенно мальчиков. Таким мальчикам труднее дается усвоение мужских ролей и соответствующего стиля поведения, поэтому они чаще других гипертрофируют свою маскулинность, проявляя агрессивность, грубость, драчливость и т. д. Наличие статистической связи между отсутствием или слабостью отцовского начала и гиперма­скулинным или агрессивным поведением (насилие, убий­ства и т. п.) демонстрировали и кросскультурные исследо­вания.

Но как ни серьезны подобные данные, они всего лишь косвенные свидетельства. У неполных семей помимо от­сутствия отца имеются и другие проблемы: материальные трудности, суженный круг внутрисемейного общения, от которого немало зависят воспитательные возможности. Женщина-мать, лишенная мужской поддержки, часто психологически травмирована, что отражается и на ее отношении к детям. Имитируя отцовскую строгость и требуя от детей дисциплины, некоторые одинокие мате­ри больше заботятся о формальном послушании, успевае­мости, вежливости и т. п., нежели об эмоциональном бла­гополучии ребенка. Другие, напротив, прямо признают свое бессилие. Третьи чрезмерно опекают детей, особен но единственных, пытаясь оградить их от всех действи­тельных и воображаемых опасностей.

3«8

сказывается на ребенке. Чрезмерно опекаемый, заласкан­ный ребенок сплошь и рядом вырастает пассивным, физи­чески и морально слабым или же начинает бунтовать. Сильная зависимость от матери часто сочетается с чувст­вом скрытой враждебности к ней. Иногда дети идеализи­руют отсутствующего отца и т. д. и т. п.

Пока эмпирических исследований было мало и они бы­ли технически несовершенны, легко было создавать гло­бальные теории, которые из одних и тех же фактов дела­ли прямо противоположные выводы. С точки зрения классического психоанализа, ослабление отцовской вла­сти в семье — величайшая социальная катастрофа, пото­му что вместе с отцовством оказались подорванными все внешние и внутренние структуры власти, дисциплина, самообладание и стремление к совершенству, «общество без отцов» означает демаскулинизацию мужчин, соци­альную анархию, пассивную вседозволенность и т. п. С феминистской точки зрения, напротив, это означает утверждение социального равенства полов, ослабление агрессивных импульсов и шаг в сторону общей гуманиза­ции межличностных отношений. Глобальные философ­ские теории, плодотворные для первоначальной, заост­ренной постановки вопросов и благодаря этому притяга­тельные для широкой публики, как правило, из-за своей односторонности слишком многое оставляют вне поля зрения. Если рассуждать социологически, думать надо не о том, что мы потеряли и кто в этом виноват, а о том, что мы имеем и что с этим делать дальше.

В последние 10—15 лет мировая психология развития сделала огромный шаг вперед. Группа самых авторитет­ных представителей разных направлений психологии раз­вития (Эндрю Коллинз, Элинор Маккоби, Лоренс Стайнберг, Мэвис Хизерингтон и Марк Борнстайн) в об­зорной статье современных исследований родительства пишет, что современному уровню изучения родительства не отвечают уже не только литература начала 1980-х, но даже теории и парадигмы десятилетней давности.

389

корреляционных исследований, излишне полагались на детерминистские взгляды о родительском влиянии, не за­мечая потенциальных сложных эффектов наследственно­сти (Collins et al., 2001).

Современная наука знает, как избежать этих ошибок, но ее выводы слишком сложны для элементарных учебни­ков и популяризации, по которым люди учатся и которые зачастую пропагандируют заведомо устаревшие и упро­щенные взгляды. Это полностью касается и психологии отцовства.

Прогресс социологии и психологии отцовства на Западе обусловлен не только тем, что общество осознало актуальность связанных с отцовством проблем, а ученые, перейдя от бес­плодного плача по «миру, который мы потеряли», к изучению реального мира, в котором мы живем, сумели по-новому его концептуализировать, но и потому, что в их распоряжении оказались бесценные базы данных, позволяющие судить о дол­госрочных тенденциях развития на национальном и даже ме­ждународном уровне. Например, у американских исследова­телей отцовства имеются такие важные источники, как серия Национальных лонгитюдных опросов — National Longitudinal Surveys (NLS), включая National Longitudinal Survey of Youth 1979 (NLSY79) — национально-репрезентативная выборка из 12 686 молодых мужчин и женщин, которым в момент пер­вого опроса в 1979 г. было от 14 до 22 лет; National Longitudinal Survey of Youth 1997 (NLSY97) - около 9 000 юношей и деву шек, которым в момент первого опроса 31 декабря 1996 г. было от 12 до 16 лет; National Survey of Families and Households (NSFH) — 13 017 респондентов; Fragile Families and Child Wellbeing Study — 5 000 детей из «хрупких семей», рожден­ных в больших городах США между 1998 и 2000 гг.; Early Childhood Longitudinal Study (ECLS); National Longitudinal Study of Adolescent Health (Add Health); Panel Study of Income Dynamics (PSID) — лонгитюдное исследование, начатое в 1968 г. и охватывающее свыше 7 000 семей и 65 000 индиви-дов, и его дополнение, специально посвященное развитию ре­бенка, — Child Development Supplement (CDS).

390

обработки все эти данные публикуются в Интернете. Плюс огромное количество государственных и негосударственных докладов и отчетов. Не удивительно, что ученые стали недо­верчиво относиться к любым обобщениям, основанным на плохих выборках и самодельных методиках, теоретические предпосылки коих никто всерьез не проверял.

Приведу один-единственный пример. Ни один человек в здравом уме и твердой памяти не сомневается в том, что се­мья с двумя родителями более благоприятна для развития ре­бенка, чем семья с одним родителем. Но почти половина аме­риканских детей часть своего детства вынуждены жить от­дельно от отцов (Andersson, 2002). Как это сказывается на их учебной успеваемости и общем благополучии? Доклад Наци­ональной отцовской инициативы «Факты об отцах» (Horn, Sylvester, 2002), ссылаясь на семь научных исследований, ут­верждает, что отсутствие отца плохо сказывается на успевае­мости детей. Вполне возможно, что так оно и есть, но ни одно из семи цитируемых исследований не опиралось на нацио­нально-репрезентативную выборку детей школьного возрас­та. Чтобы восполнить этот пробел, социолог Мэтью Де-Белл проанализировал данные национального телефонного опроса Parent and Family Involvement in Education Survey of the National Household Education Surveys Program of 2003 (NHES), в ходе которого в 2003 г. были опрошены родители или опекуны 12 426 детей, начиная с детского сада и кончая последним, 12-м, классом школы (DeBell, 2008). После надле­жащий статистической обработки результаты этого опроса репрезентативны для 52,6 миллиона американских детей школьного возраста. Де-Белл пытался ответить на три вопро­са: 1. Сколько детей школьного возраста живут без своих био­логических отцов? 2. С какими социальными и демографиче­скими свойствами это коррелирует? 3. Как жизнь без биоло­гического отца связана с такими индикаторами детского благополучия, как состояние здоровья (общая оценка здоро­вья ребенка его родителями и страдал ли он расстройством внимания), учебная успеваемость (школьные отметки и на­личие переэкзаменовок), положение в школе (были ли серьез­ные дисциплинарные проблемы вплоть до исключения и нра-

391

вится ли ребенку школа) и участие родителей в жизни школы (посещение школьных мероприятий, помощь школе и т.

Разумеется, из этого не следует, что отцы н е важны для своих детей. Однако многие дети успешно развиваются и без отцовского участия, а негативное влияние безотцовщины ча­ще всего проявляется совместно с такими факторами, как ро­дительская бедность и необразованность. Между прочим, здесь есть и идеологический момент. Говорить об «общечелове­ческих» детско-родительских проблемах, уходящих корнями в наше животное наследие, или о «бездуховном современном обществе», которое могут спасти лишь религиозные пастыри, гораздо безопаснее, чем о социально-классовом неравенстве. Но научное знание начинается лишь тогда, когда мы можем вычленить психологические проблемы из социальных.

Российским ученым в этом отношении гораздо труднее, чем западным.

У них нет ни лонгитюдов, ни национальных баз данных. Едва ли не самое крупное отечественное исследование трансформации института отцовства в контексте модерни-

392

зации брака и семьи (Михеева, 2003) проводилось в два эта­па. Сначала было проведено анкетное обследование мужчин и женщин в возрасте 25—50 лет; всего были заполнены 603 анкеты. В процессе проверки анкет были выявлены 87 жен­щин и 64 мужчины, интересных для второго этапа обследо­вания. С 18 женщинами и 24 мужчинами были проведены уг­лубленные интервью по разработанной схеме. Чтобы изу­чить реальные отцовские практики, нужно было а) отобрать семейных мужчин, имеющих детей не старше школьного воз­раста, и б) выделить из них тех, которые активно осуществ­ляли родительские функции (таковых оказалось 11 человек). Для психологического исследования этого, возможно, доста­точно, но для широких обобщений о трансформации инсти­тута отцовства — вряд ли. И от исследователя это не зависит.

У нас очень мало стандартизованных психологических методик, а использование не совсем грамотно адаптирован­ных зарубежных тестов обесценивает даже хорошие иссле­довательские данные, делая их ни с чем не сопоставимыми (какой физический журнал примет статью, где длина будет измеряться «локтями»?).

Это не вина российских ученых, а их беда. Я говорю об этом только для того, чтобы читатель не упрекал меня за фрагментарность и не спрашивал: а где же отечественные данные? Как говорится, чем богаты, тем и рады.

Что отец дает детям?

Хотя научная литература об отцовстве огромна, ключе­вой международной фигурой в этой области знания, безус­ловно, является психолог Майкл Лэм (в настоящее время профессор Кембриджского университета). Кроме многочис­ленных собственных исследований, он опубликовал четыре издания антологии «Роль отца в развитии ребенка» (The Role of the Father in Child Development, 1976, 1981, 1997, 2004), содержащей большие статьи (каждый раз существен­но обновленные или написанные заново) с обзорами основ­ных исследований по этой тематике. Сравнение вышедших

393

в разные годы сборников и вступительных статей Лэма и его соавторов (Lamb, 1997; Lamb, Tamis-Lemonda, 2004; Day, Lamb, 2004) показывает эволюцию и современное состоя­ние этой области знания.

Первые два издания вышли в период, когда существенное влияние отцов на формирование своих детей, особенно дево­чек, вызывало у специалистов большие сомнения. Авторы об­зоров доказали, что отцы играют определенную роль в жиз­ни ребенка и влияют, хорошо или плохо, на его развитие. К 90-м годам эти мысли уже не вызывали сомнений, формы и степени отцовского влияния стали обсуждаться более кон­кретно. В последнем, четвертом, издании на первый план вы­шли вопросы теории и методологии; им также посвящен спе­циальный сборник «Концептуализация и измерение отцов­ской вовлеченности» (Conceptualizing..., 2004).

В отличие от эволюционной психологии, пытающейся объяснить различия отцовских и материнских практик из­начальными и, предположительно, неизменными законами полового отбора, социальная психология и психология раз­вития заинтересованы в конкретных отцовских практиках и в том, как их можно улучшить. Оказалось, что здесь многое меняется.

Хотя по степени своей родительской вовлеченности (ее индикаторы — заинтересованность, доступность и ответст­венность) отцы существенно уступают матерям, проводя меньше времени с детьми (в полных семьях, где матери не ра­ботают, отцы тратят на непосредственное общение с детьми вчетверо меньше времени, чем матери), уровень отцовской заботы и внимания неуклонно повышается. Однако это про­исходит значительно медленнее, чем многие думают, и зави­сит от макросоциальных условий и структуры семьи.

Происходят закономерные сдвиги в содержании самой отцовской роди. Описания степени доступности отцов не от­вечают на вопрос, что именно и почему отцы делают. Крите­рии «хорошего» и «плохого» отцовства исторически меня­лись и продолжают меняться. В противоположность старым представлениям о единой «отцовской роли», современные исследователи считают, что отцы выполняют много разных

394

ролей, которые не обязательно противоречат друг другу. Для того чтобы оценить успешность отца, нужно учитывать все многообразие его родительских практик, с учетом экологии и возраста ребенка. Например, в 1980-х годах было установ­лено, что хотя матери играют с маленькими детьми больше, чем отцы, материнские игры кажутся продолжением опеки, тогда как отцовские игры более активны и дают ребенку больше самостоятельности, что может плодотворно влиять на развитие ребенка. Но эти различия не следует преувели­чивать: на самом деле и отцы, и матери, играя с детьми, поощ­ряют их исследовательскую деятельность и развитие, то есть они воздействуют на ребенка в одном направлении (Day, Lamb, 2004). Современное понимание отцовских ролей при­знает наличие существенных вариаций в действиях одного и того же отца и между отцами. Большинство индивидуаль­ных отцов принимают на себя многочисленные семейные ро­ли (кормильца, товарища по играм, опекуна и т. д.), но для разных отцов эти роли неодинаково важны.

Много исследований посвящено тому, какое влияние отцы оказывают на своих детей и как оно осуществляется. Ранние корреляционные исследования часто сводились к установле­нию корреляций между психологическими свойствами отца и свойствами сына, прежде всего степени их маскулинности (предполагалось, что отец служит для сына ролевой моделью). К удивлению исследователей, такой связи часто не обнаружи­валось. Но если отец не делает мальчика мужчиной, в чем про­является его влияние? Это побудило поставить вопрос: почему мальчики должны стремиться быть похожими на своих отцов? Вероятно, потому, что собственные отцы им нравились и вза­имоотношения с ними были теплыми и положительными. Пос­ледующие исследования показали, что качество отношений ме­жду отцом и сыном, отцовское тепло действительно важнее, чем степень отцовской маскулинности. Иными словами, свой­ства отца как родителя важнее, чем свойства отца как мужчины. Однако с этим не все согласны, некоторые психоло­ги (Biller, 1993; Biller, Trotter, 1994) продолжают настаивать на решающем значении различия материнских и отцовских ро­лей, выводя из их размывания трудности современного брака.

395

Может быть, роль отца можно понять через его отсутст­вие? Дети, растущие без отцов, особенно мальчики, часто испытывают трудности с формированием полоролевых уста­новок и гендерной идентичности, а также имеют проблемы со школьной успеваемостью и психосоциальной адаптацией (агрессивность). Но снова возникает вопрос: дело в отсутст­вии отца или в каких-то других, связанных с этим момен­тах? Характерны ли эти проблемы для всех мальчиков, рас­тущих без отца, или только для некоторых, каких именно и почему? Сначала все объясняли отсутствием мужской ро­левой модели, без которой не может сложиться маскулин ность. Но многие мальчики, растущие без отцов, обходятся без этих трудностей. Уже в 1980-х стали появляться более сложные исследования того, как развод и безотцовщина влияют на детей.

Американский психолог Мэвис Хизерингтон с сотрудни­ками, изучив около 1 400 разведенных семей и больше 2 500 детей (Hetherington, Kelly, 2002), установила, что негатив­ный эффект зависит от целого ряда обстоятельств. Во-пер­вых, отсутствие второго родителя увеличивает бытовую и психологическую нагрузку на оставшегося (не с кем оста­вить ребенка), что может сделать его менее эффективным. Психологически дети легче переносят развод, если у них со­храняются хорошие отношения с обоими родителями. Во-вторых, финансовые потери: доход одиноких матерей обыч­но меньше, чем у семьи с двумя родителями. В-третьих, эмо циональный стресс, чувство социальной изоляции, потери части общих друзей. В-четвертых, дети часто переживают психологическую травму: ребенок думает, что бросили не только и не столько его мать, сколько его самого, это подры вает его самоуважение. Наконец, разводу обычно предшест­вуют и сопутствуют мучительные конфликтные ситуации, враждебность и т. п. Короче, издержки безотцовщины могут объясняться не отсутствием отца как ролевой модели, а мно гими другими обстоятельствами.

Неоднозначны и психологические последствия развода. Одни исследования, в том числе метаанализ 67 работ, опуб ликованных в 1990-х годах (Amato, 2001), и книга Джудит

396

Уоллерстайн, изучавшей свыше 130 «детей развода» на про­тяжении 30 лет (Wallerstein et al., 2001), утверждают, что его отрицательные последствия неискоренимы и дети разве­денных родителей, как правило, имеют больше проблем с ус­певаемостью, психологическим благополучием, образом «Я» и общением, причем часть этих трудностей сохраняется и в период взрослости. Другие авторы полагают, что долго­срочный вред развода преувеличен. По данным Хизеринг-тон, свыше 75% изученных ею «детей развода» в конечном счете выросли не менее благополучными, чем дети из полных семей. Лично мне это мнение кажется более убедительным. С социально-педагогической точки зрения, наиболее пер­спективными выглядят исследования собственно отцовских практик, прежде всего — положительной отцовской вовлеченности. Дети активно вовлеченных отцов отличают­ся повышенной когнитивной компетентностью, повышенной эмпатией, менее стереотипными взглядами и более интер-нальным локусом контроля (Pleck, 1997). По словам амери­канского государственного сайта «Важность отцов для раз­вития здоровых детей» (The Importance of Fathers..., 2007), ссылающегося на специальные исследования, дети, имеющие вовлеченных, заботливых отцов, лучше учатся, имеют более высокий 1Q, лучшие лингвистические и когнитивные спо­собности. Дети таких отцов лучше подготовлены к школьно­му обучению, более терпеливы и легче переносят связанные со школьным обучением стрессы и фрустрации. Активное отцовство благотворно сказывается и на учебной деятельно­сти подростков. Например, в 2001 г. Министерство образо­вания США установило, что у детей высоко вовлеченных биологических отцов вероятность получать преимуществен­но высшие оценки повышается на 43%, а вероятность пере­экзаменовки снижается на 33%. У детей заботливых отцов больше шансов на эмоциональное благополучие, они уверен­нее осваиваются в окружающем мире, а когда подрастают — имеют лучшие отношения со сверстниками. Наличие отца и его активное участие в воспитании способствуют повыше­нию у ребенка уверенности в себе, что в дальнейшем облег­чает им общение со сверстниками.

3S7

Для ребенка важно иметь семью не просто с двумя роди­телями, а с хорошими родителями. Тщательное исследование 1116 пар пятилетних близнецов и их родителей выявило, что чем меньше времени отцы живут вместе со своими детьми, тем больше поведенческих проблем имеют их дети. Но лишь в том случае, когда отцы не замечены в явном антисоциаль­ном поведении. Напротив, чем дольше живут с детьми анти­социальные отцы, тем вероятнее, что у детей будут поведен­ческие проблемы. Дети, живущие с такими отцами, получа­ют «двойную дозу» генетического и средового риска. Развод в таком случае — благо (Jaffee et al., 2003).

К сожалению, конкретные отцовские практики и их эф­фект изучены слабо. Особенно любопытны в этом плане отцовские игры, которым посвящено много специальных психолого-педагогических исследований. Ключевые фигуры в этой области знания — канадский психолог, профессор Монреальского университета Даниэль Пакетт (Paquette, 2004) и американский детский психиатр, профессор Иель-ского университета Кайл Пруетт (Pruett, 2001). По мнению Пакетта, отцовско-детская игра, особенно силовая возня, более непредсказуема, интенсивна и физически сильнее сти­мулирует ребенка, чем игра с матерью. В ней больше актив­ного взаимодействия, что благоприятствует развитию ког­нитивных способностей и эмпатии и способствует появле­нию у детей сильной привязанности к отцу, даже если он проводит с ними значительно меньше времени, чем мать.

Мужчины любят удивлять детей, временно «дестабилизи­ровать» их, поощряют к принятию риска, учат быть смелыми в незнакомых ситуациях и умению постоять за себя. Напро­тив, матери чаще успокаивают детей. Отцы активнее взаимо­действуют с детьми в качестве компаньонов по играм, отцов­ские игры более действенны, тогда как материнские — вер-бальны и дидактичны. Поэтому малыши часто предпочитают играть с отцами и вообще — с мужчинами, хотя посторонних мужчин побаиваются. Это делает отца важной фигурой дет­ского развития (Grossman et al., 2002).

Если материнская игра с ребенком большей частью опо­средствуется игрушками, то отец охотно превращает в иг-

398

рушку и в объект исследования свое собственное тело и тело ребенка. Он не ухаживает за ребенком, а возбуждает, стиму­лирует его, поощряет искать новое и не бояться связанных с этим фрустраций. Характерный пример — обучение ребен­ка езде на велосипеде. После первых неудачных попыток па­пы гораздо чаще мам поощряют ребенка продолжать опыт, для них главное — добиться от ребенка мастерства и умения обходиться без посторонней помощи. Это важно не только для мальчиков, но и для девочек. Недаром среди первых аме­риканских девушек, поступивших в Массачусетский техно­логический институт, оказалось непропорционально много таких, кто в детстве имел тесные отношения с отцами.

Свои критические замечания в адрес ребенка отцы чаще склонны формулировать в более безличной и рациональной форме, подчеркивая механические или социальные последст­вия плохого (неправильного) поведения. Например, «если ты не хочешь делиться своими игрушками, не надейся найти друзей» или «если ты не хочешь делать свою долю работы, не проси меня о помощи», а с более старшим ребенком — «если ты будешь так поступать со своими учителями, ты никогда не найдешь работы». Подобная рациональность и отчужден­ность позволяют отцам выглядеть менее «манипулятивны-ми», чем матери, которые чаще апеллируют к эмоциональ­ным аргументам, типа «если ты меня не слушаешься, значит, ты меня не любишь» или «я тебя разлюблю». «Любить» и «слушаться» не одно и то же.

Чрезвычайно интересная тема — эмоциональная сторона отцовства, или отцовская любовь. Тема эта, конечно, не новая. Обсуждая проблемы родительства, психологи и антропологи всегда учитывали такой фактор, как эмоциональное тепло. Американский антрополог Роналд Ронер еще в 1960-х годах сформулировал концепцию, согласно которой психосоциаль­ное развитие и функционирование ребенка во многом зависят от степени его принятия или отвержения родителями. Роди­тели могут выражать свои чувства к ребенку четырьмя спосо­бами: 1) быть теплыми и внимательными, 2) враждебными и агрессивными, 3) безразличными и небрежными, 4) прояв­лять недифференцированное отвержение (например, ребенок

399

чувствует, что родители не заботятся о нем и не любят его, хо­тя никаких явных, поведенческих доказательств родительско­го равнодушия или враждебности у него нет). Строго разгра­ничить эти понятия трудно, но за 40 лет работы Ронер сумел собрать большой материал о существующих в этой сфере кросскультурных и иных вариациях (Rohner, 1975; Rohner, Veneziano, 2001). При этом сразу же возникла и проблема осо­бенностей материнской и отцовской любви.

Традиционный канон отцовства выдвигал на первый план такие ценности, как властность и суровость. В описаниях и нормативных образах родительства отцовская власть часто выступает как антитеза и дополнение материнской любви. Од­нако, как было показано выше, реальные родительские практи­ки в эту антитезу не вписываются. С ослаблением отцовской власти и дискредитацией поддерживавших ее телесных наказа­ний она стала и вовсе сомнительной. Эмпирические исследова­ния показали, что отцовская любовь и тепло — гораздо более эффективные средства воспитания детей, чем строгость и те­лесные наказания (Rohner, Veneziano, 2001). Сравнение пове­дения отцов в разных странах и этнических группах показыва­ет, что сама по себе физическая доступность отца значительно менее важна для ребенка, чем его тепло и сочувствие. В некото­рых случаях наличие или отсутствие отцовского тепла пред­сказывает психологическое благополучие подростка даже точ­нее, чем наличие материнской любви (Veneziano, 2003).

От чего это зависит, и как отцовская любовь соотносит­ся с материнской? Исследование репрезентативной выборки американских школьников 7—12-х классов, живущих в семь­ях с обоими родителями (база данных Add Health), выявило, что отношения с отцом оказывают существенное влияние на психологическое благополучие подростка независимо от его отношений с матерью. Вместе с тем отношения подростков с отцами более изменчивы во времени, чем отношения с ма­терями, а изменения в степени удовлетворенности подростка своими отношениями с отцом существенно влияют на его (ее) общее психологическое благополучие. Это доказывает, что отцовское влияние можно изучать и отдельно от мате­ринского (Videon, 2005).

400

Тем не менее отцовская педагогика не является имма­нентным свойством маскулинности, а ее эффект зависит от множества условий. Двое вовлеченных в воспитание ребенка взрослых лучше, чем один, уже потому, что более разнооб­разные стимулы помогают формированию индивидуально­сти. Если родители принимают по отношению к ребенку ме­нее стереотипные роли, это помогает ребенку усвоить менее стереотипное понимание мужских и женских ролей. Нако­нец, срабатывает семейный контекст: наличие второго роди­теля помогает обоим родителям делать то, что больше импо­нирует им самим, без оглядки на «княгиню Марью Алексев-ну». Отец может удовлетворять свою потребность в близости с детьми, а мать — делать профессиональную карьеру, не боясь чего-то недодать ребенку. Родители допол­няют друг друга не столько потому, что они персонифициру­ют разные тендерные роли, сколько потому, что у них разные индивидуальности.

Активная отцовская вовлеченность помогает более пол­ной самореализации всех членов семьи. Психологические ис­следования показывают, что высокая отцовская вовлечен­ность существует лишь там, где она желанна и приемлема для других членов семьи. Отец не просто заполняет нишу маску­линности — «мужчина в доме», а проявляет себя как лич­ность. Вынужденное участие в семейной жизни, восприни­маемое как жертва (хотелось бы поработать, но приходится сидеть с ребенком), может быть эффективно при решении бытовых проблем, но психологически оно не вознаграждает­ся. Ребенок не пылесос и не стиральная машина. Точно такие же проблемы будут у женщины, которая жалеет, что жертву­ет ради детей своей профессиональной карьерой.

Отцовские практики и отцовскую заботу нельзя сводить к непосредственному уходу за детьми или общению с ними. Часто здесь присутствует очень важный непрямой эффект. Материальное содержание семьи — не только деньги, но и обеспечение эмоционального благополучия. Эмоциональ ное состояние матери так или иначе влияет и на ребенка. Ва­жен общий климат в семье. В конфликтной семье дети всегда страдают. Это не всегда можно выразить статистически, но

401

счастливая семья та, в которой хорошо всем, а не только от цу, матери или ребенку.

Одно из самых важных открытий современной психоло­гии родительства (Lamb, 2004) сводится к тому, что мате­ринское и отцовское влияние на детей не столько альтерна­тивны, сколько кооперативны и дополняют друг друга.

Во-первых, вопреки предположениям многих психологов, различия между отцами и матерями менее важны, чем сходст­ва, а механизмы их воздействия на детей одни и те же. Иссле­дователи социализации последовательно убеждаются, что те­пло, заботливость и близость одинаково благотворны для ре­бенка, независимо от того, практикует ли их отец или мать.

Во-вторых, индивидуальные свойства отцов, будь то мас­кулинность, интеллект или эмоциональное тепло, влияют на формирование ребенка значительно меньше, нежели свойства их взаимоотношений с детьми. Дети, у которых сложились на­дежные, поддерживающие, взаимные и эмоциональные отно­шения с родителями, имеют значительно больше шансов стать психически благополучными, чем те, у кого отношения с роди­телями, будь то мать или отец, холодные. Количество времени, проводимого отцами с детьми, менее важно, чем то, что они в это время делают и как эти отцовско-детские отношения воспринимаются другими значимыми людьми в их среде.

В-третьих, общий семейный контекст часто столь же ва­жен, как и индивидуальные отношения внутри семьи. Вне этого контекста обсуждать отцовское влияние на детей не­возможно. Супружеская гармония — постоянный спутник хорошей психологической адаптации ребенка, а конфликты и ссоры — корреляты психологического неблагополучия.

В-четвертых, отцы играют в семье множественные роли, и отцовский успех в каждой из них влияет на психологиче­ское благополучие их детей.

В-пятых, природа отцовских влияний может существен­но зависеть от индивидуальных и культурных ценностей. Классический пример — тендерные стереотипы. Если куль­тура утверждает полярные каноны маскулинности и феми-нинности, требуется один тип воспитания, а если она счита­ет мужские и женские роли гибкими и подвижными — дру-

402

гой. Как не существует одинаковых отцов, так не существует единой отцовской роли, к которой все отцы обязаны стре­миться. Разные мужчины выполняют отцовские функции по-разному. Папы всякие нужны, папы всякие важны...

Степень и качество отцовского участия в воспитании де­тей зависят не только от социально-экономических условий, но и от психологических факторов, таких как мотивация, умения и уверенность в себе, а также от индивидуальных особенностей ребенка, включая его пол и темперамент, от наличия общественной поддержки (включая отношения с матерью ребенка и другими членами семьи), культурных влияний (включая идеологию отцовства и маскулинности), институциональных практик и социальной политики (на­пример, государственной поддержки детей и родителей). Эти моменты автономны, но взаимосвязаны.

Практически все исследователи согласны с тем, что от­цовская мотивация и определение сущности и задач отцовст­ва больше зависят от субкультурных и культурных факто­ров, чем от индивидуальных качеств.

Многие мужчины формулируют свои отцовские цели в зависимости от собственных детских воспоминаний, стара­ясь подражать своим отцам или, напротив, исправлять их не­достатки. Отцы часто признают, что просто получают удо­вольствие от общения с детьми, даже с непослушными и уг­ловатыми подростками. Еще в 1970-х годах 40% опрошенных американцев сказали, что хотели бы проводить со своими детьми больше времени, чем у них реально получается, но нормативные представления, согласно которым мужчина должен быть прежде всего кормильцем, предоставив эмоцио­нальную заботу о детях женщинам, сковывают эти желания. В последние десятилетия эти барьеры снижаются.

В некоторых странах (первой это сделала в начале 1970-х годов Швеция) приняты специальные государственные про­граммы, нацеленные на то, чтобы преодолеть мужские страхи ^и представления, будто активное отцовство несовместимо с маскулинностью. Тем не менее проблема остается острой. Число мужчин, берущих на себя главную ответственность за воспитание детей, во всем мире растет довольно медленно,

403

особенно если сравнить это с темпами вовлечения женщин в общественный труд. Не оправдались и ожидания, что сте­пень и тип отцовской вовлеченности в заботу о детях будут коррелировать у мужчин с маскулинностью или андрогинно-стью (см.: Pleck, 1997).

Кроме сильной мотивации, успешное отцовство предпо­лагает наличие умения и уверенности в себе. Многие мотиви­рованные отцы жалуются на свою неловкость и отсутствие навыков. Этот дефицит навёрстывается отчасти практиче­ски, а отчасти специальными курсами подготовки молодых отцов. Помимо практических навыков, молодым отцам необ­ходима тренировка эмпатии и сензитивности, способности адекватно воспринимать и различать исходящие от ребенка сигналы и правильно реагировать на них (матери делают это интуитивно).

Наконец, мужчина нуждается в социальной поддержке со стороны жены и других членов семьи. Индивидуальная интер­претация отцовской роли зависит не столько от общих биоло­гических предпосылок, сколько от сознательной идентифика­ции мужчины с ребенком и его матерью и от характера его по­следующих взаимоотношений с ними (Castelain-Meunier, 2002). Исследование 205 франко-канадских отцов детей-до­школьников (Bouchard et al., 2007) показало, что отцовская мотивация сильно зависит от того, чувствует ли мужчина, что его жена (партнерша) доверяет его родительским способно­стям и его мотивам, а это, в свою очередь, зависит от степени его вовлеченности в отцовские практики и получаемой от них удовлетворенности. Иными словами, молодого отца надо не ругать за неумелость и нежелание, а поощрять его успехи.

Между тем женские представления об отцовских воз­можностях меняются медленно. Воспитанные в традицион­ном духе матери ограничивают отцу доступ к маленькому ребенку, ссылаясь на его, отца, неумелость и на то, что это вообще «не мужское дело». Нередко за этим стоит ревнивое желание женщины сохранить за собой положение фактиче­ской главы семьи или, по крайней мере, ее главного менедже­ра, даже ценой принятия на себя лишней нагрузки. Абсолю­тизация и слишком жесткая дифференциация отцовских

404

и материнских ролей объективно увековечивают традицион­ный тендерный порядок со всеми его социальными и психо­логическими издержками. Это не только сужает диапазон реальных отцовских практик, но и мешает формированию у отца привязанности к ребенку. Лонгитюдные исследова­ния свидетельствуют, что такого рода конфликты плохо ска­зываются и на детях.

Все это тесно связано с институциональными практика­ми, например политикой предоставления отцам отпусков по уходу за детьми, регулированием рабочего времени и т. п.

В рамках новой парадигмы отцовства иначе ставится и вопрос о соотношении отцовского влияния и влияния сверстников. Традиционно родительское влияние и влияние отношений со сверстниками рассматриваются психологами как альтернативные и часто, особенно в подростковом воз­расте, даже антагонистические, и для этого есть серьезные основания. Но есть другая сторона дела. Изучая, какую роль играют отцы в формировании отношений ребенка со сверст­никами, американские психологи (Parke et al., 2004) нашли, что внутрисемейные отношения (отец — мать, отец — ребе­нок, мать — ребенок), внесемейные отношения (например, отношения отца с сослуживцами) и детские отношения с ро­весниками — взаимозависимые, влияющие друг на друга си­стемы. Отцы воздействуют на отношения детей со сверстни­ками тремя путями: а) посредством качества собственных отношений с ребенком, б) путем прямого совета и наблюде­ния ив) путем облегчения или ограничения общения ребен­ка со сверстниками. Отцовские практики и общение ребен­ка со сверстниками опосредствуются коммуникативными навыками ребенка и его представлениями о природе соци­альных отношений. А в формировании отцовских установок на сей счет важную роль играет прошлый и настоящий опыт общения отца со своими друзьями и товарищами.

Отцовские чувства и практики сильно зависят от собствен­ного детского опыта мужчины. К сожалению, исследований се­мейной традиции как передачи отцовского опыта из поколе­ния в поколение очень мало, хотя такая преемственность реаль­но существует. Уникальное Гарвардское лонгитюдное

405

исследование, продолжавшееся с конца 1930-х до конца 1980 х годов, объектом которого были четыре поколения мальчиков из одних и тех же семей (Snarey,1993), показало, что:

а) индивидуальный стиль отцовства сильно зависит отсобственного опыта мужчины, от того, каким был его собст­венный отец,

б) этот опыт передается из поколения в поколение, от от­ца к сыну, внуку и дальше,

в) ответственное отцовство чрезвычайно благотворнокак для сыновей, так и для отцов.

В передаче отцовского опыта задействован как механизм подражания (отец или дед как ролевые модели), так и крити­ческая переработка отрицательного опыта (сын хочет быть лучше своего отца и избежать его ошибок). Это создает оп­ределенную амбивалентность. Изучение отцовских практик 152 американских супружеских пар показало, что те мужчи­ны, которые в детстве были очень близки со своими родите­лями или, напротив, очень далеки от них, более положитель­но относились к отцовской вовлеченности, то есть в обоих случаях отцовство им было интересно (Beaton et al., 2003). Но снова возникают макросоциальные факторы: если все больше мальчиков вырастает без участия отцов, откуда у них возьмется положительный или отрицательный опыт, с кото­рым они будут соотносить собственные отцовские ожида­ния и практики?

Современная социология и психология отцовства уделя­ют много внимания социально-экономическим, расовым, эт ническим и иным вариациям и группам, включая нетрадици онные и маргинальные формы отцовства: отцы, живущие от­дельно от своих детей, приемные отцы, отцы-одиночки, отцы-геи. Это делает научные обобщения менее глобальны­ми, зато более конкретными и реалистическими, позволяя выходить с определенными социально-политическими ини­циативами и программами.

Новые исследования отцовства не отменяют и не обесце­нивают старые, традиционные подходы. Мы видели выше, что на психику ребенка часто влияет не столько реальный,

406

физически присутствующий отец, сколько воображаемый. Сейчас, когда многие дети реально живут без отцов, вирту­альное отцовство стало еще важнее. Матери-одиночки часто сознательно дают своим детям героизированный образ от­сутствующего отца, на которого те могут равняться, или де­ти сами придумывают такой образ. Иногда живым мифом становится и реальный отец, с которым ребенок по той или иной причине не может регулярно общаться.

Вот что ответил на вопрос корреспондента радио «Сво­бода», как повлиял на него отец — поэт Владимир Лифшиц, известный русский писатель, много лет назад эмигрировав­ший в США, Лев Лосев:

Я прямо ответить на этот вопрос не могу, потому что за исключением самого раннего детства, младенчества, у меня не было постоянного непосредственного общения с отцом. Моих родителей развела война. В конце 44-го го­да отец демобилизовался по ранению, вернулся, но со мной и с матерью прожил всего месяца четыре, потом я приходил к нему по воскресеньям, пока в 50-м году он не переехал в Москву. Он спасался от возможного ареста в Ленинграде, потому что он гогда был одним из ленин­градских безродных космополитов. Так что видеться я с ним стал всего четыре-пять раз в год, когда ездил в Мо­скву на каникулы и когда он приезжал в Ленинград. На­верное, благодаря той дистанции отец приобрел для меня почти мифические черты в моем детском сознании. Я му-чался оттого, что никогда не смогу быть таким, каким бы он хотел меня видеть, то есть таким, как он, — что не вы­расту таким же высоким, таким же мужественным, не на­учусь так же хорошо играть в пинг-понг или на бильярде. Не говоря уж о шахматах, в которых никогда ничего не понимал. Кстати, все так и получилось — я и ростом невы­сок, и играть ни на чем не умею. Но, главное, что я к это­му недосягаемому идеалу отца тянулся. И если я не закон­ченный негодяй сегодня, то благодаря, думаю, этому вли­янию. Только когда мне уже было лет за 30, у нас с ним установились отношения, полные откровенности и взаи-

407

мопонимания, но я уже тогда доживал последние годы в России, а он — на свете (Лосев, 2007).

Таких признаний о влиянии физически отсутствующего, но духовно присутствующего отца всегда было много. К со­жалению, психология этой идентификации, как и вообще виртуальное отцовство, изучена недостаточно.

Что отцовство дает мужчине?

Чтобы понять психологию отцовства, его нужно предста­вить не только в контексте семейных отношений, но и в системе мужской идентичности. Вопрос «зачем ребенку нужен отец?» превращается в вопрос «зачем отцовство нужно мужчине?». Сколько-нибудь подробно разработанных и эмпирически дока­занных психологических теорий, систематически описываю­щих трансформацию отцовских переживаний на разных фазах мужского жизненного пути, я не знаю, но отдельные аспекты и стороны этого процесса изучаются активно, а именно:

1) переживания, связанные с ожиданием ребенка,

2) непосредственное участие отца в родах,

3) субъективная значимость общения и взаимопонима­ния с ребенком,

4) ретроспективная оценка своих отцовских качеств, ус­пехов и поражений и

5) широкий круг вопросов, который я условно называю символическим отцовством.

По всем этим вопросам современные мужчины сущест венно отличаются от прошлых, хотя здесь есть важные вне-исторические и кросскультурные константы.

Ожидание и рождение ребенка

Что значит для мужчины ожидание ребенка, и как он ре агирует на его появление на свет? В Новое время роды были для мужчины волнующим, но малопонятным событием, от

408

которого его обычно держали в стороне. Субъективное отно­шение отца зависело, с одной стороны, от его чувств к матери ребенка (роды были опасным и мучительным процессом, к которому любящий мужчина не мог относиться равнодуш­но), а с другой — от того, был ли этот ребенок желанным. Ес­ли эти чувства совпадали, то есть если мужчина любил жен­щину и желал от нее ребенка, его переживания были сильны­ми. Это хорошо показал Л. Н. Толстой:

«Событие рождения сына (он был уверен, что будет сын), которое ему обещали, но в которое он все-таки не мог верить, — так оно казалось необыкновенно. — пред­ставлялось ему, с одной стороны, столь огромным и пото­му невозможным счастьем, с другой стороны — столь та­инственным событием, что это воображаемое знание то­го, что будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному, людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно» (Л. Н. Тол­стой. «Война и мир». 1958. Т. 9. С. 183).

Однако бывало и иначе.