Первый период (1917— середина 1940-х годов)

Ликвидация частной собственности подорвала одну из основ господства мужчины в каждой отдельной семье. Власть отца лишилась важного материального основания, позволявшего осуществлять господство над своими домочадцами, контролировать их поведение.

По новому законодательству отец ребенка записывался на основании простого заявления матери, которого было достаточно для юридического признания названного мужчины в качестве отца ребенка. Мужчине в этом случае посылалось соответствующее уведомление об установлении отцовства; если в течение одного года он не оспаривал факта своего отцовства, считалось, что он — отец ребенк-г (Нечаева 1996: 13—14). Подобный юридически закрепленный механизм установления отцовства определяется некоторыми исследователями истории советского брачно-семейного законодательства как «правовой примитивизм» (Максимович 1996:82). В ст. 143 Брачно-семейного кодекса РСФСР 1918 года говорилось, что «если судом будет найдено, что отношения лица, названного в заявлении, и матери ребенка были таковы, что по естественному ходу вещей именно он является отцом ребенка», то на этом основании суд выносил «определение о признании его отцом, постапов- ляя одновременно об его участии в расходах, связанных с беременностью, родами, рождением и содержанием ребенка».

Подобный подход приводил к парадоксальным случаям присуждения «коллективного отцовства». Так, ст. 144 предполагала, что «если суд при рассмотрении вопроса об установлении отцовства установит, что лицо, названное беременной женщиной в заявлении отцом ребенка, в момент зачатия хотя н было в близких отношениях с матерью ребенка, по одновременно с другими лицами, то суд постановляет о привлечении последних в качестве ответчиков и возлагает на всех них обязан- - ность участвовать в расходах». При обсуждении второго Брачпо-семейпого кодекса предполагалось так усовершенствовать эту юридическую норму: «Взыскивать с таких лиц не как с солидарных ответчиков, а с одного из них — с того, “кто больше получает”» (Максимович 1996: 82—83).

В первое десятилетие советской власти семья как институт существовать не перестала; напротив, сформировалась потребность в более полной правовой регламентации ее жизнедеятельности. Поэтому «в целях урегулирования правовых отношений, вытекающих из брака, семьи и опеки на основе нового революционного быта, для обеспечения интересов матери и особенно детей и уравнивания супругов в имущественном отношении и в отношении воспитания детей» был разработан и с 1 января 1927 года введен в действие новый Семейный кодекс. Этот кодекс законов РСФСР о браке, семье и опеке представляет своего рода компромисс между «неприятием буржуазной модели семьи и одновременно сохранением некоторых ее элементов, например брака или традиционных отношений между полами» (Блюм 2005: 1 14); в нем присутствуют попытки сочетать революционные преобразования в семейной структуре, личной жизни и сексуальности с нарастающими консервативными взглядами па вопросы половой морали.

Судебная практика установления отцовства в этот период базировалась на презумпции правоты матери. В инструктивном письме 1929 года прописывалась максимально лояльная позиция суда в этих вопросах. В тех случаях когда по каким- то причинам у истицы отсутствовали доказательства факта отцовства, суд должен был оказать ей всевозможную помощь в их сборе.

В этот период при активной поддержке государства формировалась гендерная асимметрия в сфере родительства. Она проявлялась в том, что на формальном уровне декларировалось равенство мужчин и жепщин в отношении воспитания детей, а на уровне судебной практики складывался гендерный дисбаланс, при котором позиция женщины в вопросах семьи и брака подкреплялась властными полномочиями государства в лице суда, солидаризировавшегося с ней.

Таким образом, исходя из презумпции материнской право-' ты, государство как главный агент гендерной политики действует преимущественно в интересах материнства и детства, а мужчина-отец как субъект семейных отношений практически исчезает из государственной политики (Хасбулатова 2005: 197). Так, в Конституции 1936 года статус отцовства не предусмотрен, что не позволяет говорить о нормативно закрепленном неравенстве советских граждан в семейных отношениях. «Часть П ст. 122 Конституции СССР провозглашала государственную охрану интересов матери и ребенка, государственную помощь многодетным и одиноким матерям, предоставление женщине отпуска по беременности с сохранением содержания, создание широкой сети родильных домов, детских яслей и садов» (Гендерная экспертиза... 2001: 24). И если роль матери давала женщине законное основание быть освобожденной от обязанности трудиться на производстве, если она могла иметь только статус матери и не нести административную и уголовную ответственность за тунеядство, то отцовство таких «привилегий» пе предполагало. Именно в этот период формируются нормативно-правовые основы отчуждения отцовства, происходит вытеснение мужчин из семейной сферы как на дискурсивном уровне, так и на уровне повседневных практик. К основным причинам, повлиявшим на формирование моде ли «советского» отцовства, можно отнести вмешательство государства в частную жизнь граждан, контроль за внутрисемейными отношениями, а также особую поддержку женщины-матери. Кроме того, коллективизация и индустриализация страны, миграция мужчин в поисках более высоко оплачиваемой работы и лучших условий жизни в 1930-х годах, массовая мобилизация во время Второй мировой войны, политические репрессии и другие события в истории Советского государства разлучали мужей и о^цов с их семьями, делали мужчин не только психологически, но и физически исключенными из жизни родных и близких. Альянс государства и женщины-матери существенно подорвал институт отцовства, вытеснил мужчину на периферию приватной сферы, закрепил его маргинальную позицию п семейных отношениях, оставляя ему практически единственную легитимную возможность для самореализации — сферу служения Родине, выполнения своего долга.