Методология подхода к изучению нации в социологии, политологии и правоведении (общенаучная и философская) позволяет выработать стратегию теоретического исследования этой категории и найти оптимальные пути воплощения выверенных принципов в жизнь. Наиболее плодотворен путь междисциплинарного подхода к анализу нации и национального, но для его реализации необходимо иметь достаточно четкие ориентиры, идентичное понимание задач внутри частных дисциплин. Поскольку такой четкости еще нет, необходимо рассматривать разные подходы дифференцированно, чтобы увидеть узловые аспекты проблемы. Считаем необходимым представить достаточно полный обзор философских оснований анализа проблемы нации. Философская концепция нации и национального, как бы противоречиво она не выглядела в трудах представителей различных школ и направлений, все же имеет основу последующего политологического и социологического осмысления данного феномена. Социально-этническое развитие общества, пройдя путь от рода и племени к народности, а от нее к нации, предоставило богатый материал как для этнографических, социологических, социально-психологических и других исследований, так и для лженаучных спекуляций, мистификаций и непредумышленных заблуждений. Это тем более важно отметить, поскольку, как уже говорилось, национальный вопрос был и остается предметом острой политической борьбы. Поэтому выводы в области национальной проблематики налагают особую ответственность на тех, кто их делает. Теоретические попытки создать адекватное представление о сущности нации следует отнести к ранним этапам ее становления как социально- этнической общности. Мы слишком увлекаемся порой современной ситуацией, забывая, что в истории философской и социально-политической мысли есть находки, сохраняющие свое методологическое значение и сейчас. «Первооткрыватели» в этой области как раз те, кто был живым свидетелем начала образования национальных государств - представители немецкой классической философии. Одной из значительных для своего времени и привлекающих внимание современного исследователя в плане изучения генезиса нации была концепция Иммануила Канта. Пытаясь совместить черты просветительской идеологии и немецкого романтизма, Кант фиксирует генезис нации в тезисе о необходимости различения нации и народа. Надо отметить, что в этом вопросе до сих пор имеет место терминологическая путаница. Уже в свое время Кант указывал на исторический характер нации, ее связь с предшествующими формами общности людей. Но ее историчность он рассматривал только в хронологическом аспекте. Нация, по Канту, имеет начальную точку отсчета в истории, а причиной ее появления является осознание частью народа своей национальной принадлежности. Основанием для формирования национальных связей Кант считал связи этнические, которые становятся национальными в сознании отдельных людей. Определяющим признаком единого народа он считал общую территорию, т.е., по Канту, объединение народа по территориальному и родовому признаку в осознающее себя гражданское целое есть нация, причем, такое осознание доступно далеко не всем, а только части народа - аристократии и буржуазии. Та же часть народа, которая не осознает своей гражданской объединенности — чернь, толпа, не имеющая национальных признаков и объединенная в нацию лишь насильственным путем. Если не считать последнего замечания, которое явно несет отголосок этнических представлений донационального уровня, то взгляды Канта мало чем отличаются от традиционной для современной западной философии позиции, согласно которой «нации не рождаются, они делаются»; целенаправленное формирование нации происходит в определенный исторический период и достигается через консолидацию национального сознания, главными инструментами в этом процессе выступают государство и церковь. Кант полагал, что переход от народа к нации возможен благодаря наличию у людей некоего врожденного свойства — национального характера, в формировании которого основную роль играет общность территории. В своем историческом развитии национальный характер может дополняться чертами, приобретенными в ходе этого развития, однако, последние всегда есть следствие врожденных черт. Более всего, из всех социальных условий на черты национального характера влияют формы правления и общественное устройство, хотя сами они не что иное, как проявление «естественного духа нации» . Таким образом, Кант выводит признаки нации (общность территории, национальное самосознание, национальный характер, национальная государственность), отличающие ее от донациональных общностей. Кант попытался решить проблему соотношения социального и этнического, когда она еще не была поставлена. Национальное самосознание у него – более широкое понятие, чем осознание своей этнической принадлежности, но в то же время государство, где только и могут реализоваться национальные черты, мыслится им как продолжение и воплощение природных процессов. Нам представляется, что именно тогда, когда Кант искал ответ на вопрос о сооотношении социального и этнического, стала обнаруживаться разнонаправленность этих двух типов эволюции. Зачем доказывать, что государство есть порождение природных процессов и образуется, благодаря наличию единого сознания нации, если это никем раньше не оспаривалось? То, что в условиях донациональных общностей считалось само собой разумеющимся, в условиях формирования наций потребовало дополнительных доказательств. Этническое и. социальное стали «расходиться». И после Канта все, кто занимался изучением нации, так или иначе пытались «свести» эти два пути развития человека, не понимая, насколько это бесполезно, Мы так подробно остановились на взглядах И.Канта не только потому, что это была первая научная концепция нации, которая, как видим, сохранила актуальность и по сей день, а потому, что кантовский подход к анализу наций отличался от подхода других мыслителей, также наблюдавших процесс их зарождения и становления. Если Кант выделяет в первую очередь национальные признаки, отличающие данную общность от донациональных образований, то аналогичные исследования конца XVIII — начала XIX века акцентировали внимание на признаках, различающих нации между собой, Подобной по сути своей была интересная, эмоциональная концепция Фихте. Касаясь в общеметодологическом плане вопроса о соотношении нации и государства, где государство объявлялось злом, но необходимым, и где «национальный дух» превозносился и абсолютизировался, Фихте основное внимание уделил вопросам отличия (читай — превосходства) немецкой нации перед другими (см. «Речи к немецкой нации», «Замкнутое торговое государство»). Мы не можем, вслед за многими исследователями, обвинить Фихте в «прирожденном шовинизме». Он просто подошел к той же проблеме, что и Кант, с другой стороны и рассмотрел ее на доступном ему материале. А то, что немецкая нация является одной из первых государственно-структурированных социально-этнических общностей – это исторический факт. Процесс формирования наций не мог не вызвать интеллектуального оживления и эмоционального всплеска среди исследователей и, естественно, новые явления в жизни своего народа ставились в центр рассмотрения, и их значение, чаще всего, абсолютизировалось. Примерно ту же картину мы наблюдаем сейчас, когда происходящие в нашей стране процессы связывают обычно с сугубо национальными историческими особенностями, видя причины этнических конфликтов в «ошибках», «извращениях» и т.п., присущих именно нашей стране. В начале XIX века понятия «фрустрированное национальное сознание» не существовало, нация зарождалась, все еще было впереди и понятен оптимизм тех, кто это светлое будущее связывал с «национальным духом» собственного народа. Примеры подобного рода характерны и для русской общественной мысли первой половины XIX столетия. Типичной здесь является теория «официальной народности» (Шевырев, Погодин и др.), хотя собственно теорией ее назвать трудно — не было попыток как-то разобраться в том, что такое «народ», «нация», «национальные отношения», «национальное чувство» и т.п. Это была, скорее, одна из концепций течения общественной мысли, но весьма интересная. Это течение интересно для нас тем, что в его контексте предпринята попытка выделить признаки нации - но собственной! - через черты национального характера - но своего! Здесь более ярко, чем в западных концепциях того же периода, представлен сравнительный анализ формирующихся наций. В то же время, исторический момент «перехода» народности в нацию не фиксировался, признаки, отличающие эти две исторические общности, не выделялись. Поэтому проблемы национальной определенности на этом уровне решены быть еще не могли. Основные понятия имели ценностный смысл, а попытка теории - ярко выраженную аксиологическую окраску. Изучение процесса формирования нации, и, соответственно, генезис фундаментальных понятий шли примерно тем же путем, что и сам этот процесс: на первый план выступали задачи национальной консолидации и изнаки нации, которые более явно выполняли интегративные функции. Интересно, что сейчас проблема нации разрабатывается в том же ключе, но в других исторических условиях и с другой мотивацией: движущей силой выступает попытка противопоставить интегративным процессам общественного прогресса национально особенное как стабильные моменты бытия. Отсюда - опять поиски консолидирующих компонентов и признаков национальной самобытности. Как в первых попытках теоретического осмысления новых отношений, так и в современных попытках закрепления отношений устаревших, доминировали и доминируют мотивы единства нации. Разница в том, что первые попытки лишь весьма условно можно было назвать научными, тогда как сейчас в распоряжении исследователей - богатейший научный потенциал. На заре формирования наций существовал один системообразующий фактор, вокруг которого и разворачивались теоретические изыскания. Этим системообразующим фактором был «дух народа», по Гегелю, «гений нации», (аналог современного национального самосознания, психического склада). Предпринимались попытки выявить механизм его влияния на развитие национальной культуры, политики, экономики. Защитниками концепции нации, основанной на понятии «духа нации» в России стали славянофилы. Свою основную задачу они видели в формировании единого национального духа народа. Дело было не в том, что народ не имеет национального чувства или «духа», а в том, что, по их мнению, это национальное чувство народом не осознается. Долг осознавшей себя в качестве нации части народа, к которой славянофилы, прежде всего, относили себя, - сообщить народу это осознанное национальное чувство. Как видим, идея целенаправленного формирования национального самосознания присутствует в работах практически всех, кто считает его наличие основным признаком нации. И нам представляется, что эта идея содержит рациональное зерно. Мы уже говорили, что этническую определенность сознанию индивида придает приобщение к системе социально-культурных ценностей этноса, а без соответствующей роли воспитывающих групп интериоризация этой системы ценностей невозможна. Но славянофильству был чужд социологизаторский подход и идея целенаправленного формирования национального сознания представала в ином свете. Оформление славянофильства как идейного течения связано с тем периодом формирования нации, когда на первом плане все еще остаются признаки, интегрирующие нацию, но уже проявляется в ней социальное (классовое) размежевание. Славянофильство сложилось за 20 лет до отмены в России крепостничества. Капиталистический Запад не представлял желаемой альтернативы крепостному праву: противоречия капитализма на ранних стадиях особо чувствительны для личности. Насущными и необходимыми были поиски путей развития страны, которые бы, с одной стороны, избавили ее от тормоза крепостничества, а с другой - от бедствий капитализма, Отличающиеся от западных черты экономической, государственной системы указывали, казалось, на возможность особого общественного переустройства, сочетающего в себе черты Востока и Запада. Невыявление исторических тенденций не позволяло определить истинные пути развития страны и порождало социальные утопии. По сути дела, предпринималась попытка определить направление социального развития через национально-специфическую определенность данного народа и государства. Аналогичные попытки отыскать социальную истину в национальной истории предпринимаются у нас и сейчас. Правда, в наши дни больше любят говорить о национальной специфике, которая обусловливает применимость западных образцов в ограниченных пределах. Немало способствовало формированию такой точки зрения отождествление религиозного и национального сознания, часто встречающееся в работах по национальному вопросу и типичное для русской общественной мысли того периода. Быть русским означало быть православным. Такой подход связан с национально-консолидирующей ролью церкви в период становления данной этнической общности (это типично как для православия, так и для католицизма, и для ислама). Но как признак нации, принадлежность к одному вероисповеданию не была исторически продолжительной, создавала трудности в описании сравнительных характеристик других наций и поэтому продолжает использоваться только при рассмотрении отдельных этнических общностей как частный признак. Несомненным достоинством концепции славянофилов была попытка рассмотреть судьбу нации (разумеется, русской) в контексте мировой истории. Так, один из крупнейших представителей славянофильства И.Киреевский, в определенном смысле предвосхищая необходимость соотнесения категорий «национальное», «межнациональное» и «интернациональное», рассматривает идею национального на фоне универсального мирового исторического процесса. Гармоничное соотношение национального и интернационального, по мнению Киреевского, возможно путем отказа от обеих этих крайностей. Избежать крайностей - значит, синтезировать их лучшие стороны и отбросить худшие, воспринять западные формы жизни, но одухотворить их более высокими духовными началами, прежде всего, православными. Противоречие, таким образом, разрешится и для русской нации, дав ей перспективу исторического развития, и для западной цивилизации, уже разочаровавшейся в рационализме «государственной национальности». Взамен им Киреевский предлагал цельность чувства общности нации, ее духовно-религиозных, морально, эстетических, интеллектуальных ценностей, а, в конечном итоге, единство народа в его «национальном духе». Идея о том, что в национальном личность удовлетворяет не только ( и не столько) свои политические потребности, сколько потребности, связанные с личным самоутверждением как целостного индивида, таким образом, имеет определенную историческую традицию и в русской философии. Но если на Западе в данной традиции не было «прерыва постепенности», то у нас открытие этих «истин» сейчас как бы происходит заново. По Данилевскому, история человечества есть последовательная смена нескольких культурно-исторических типов: египетского, китайского, астрававилонского, индийского, иранского, еврейского, греческого, римского, аравийского и, наконец, европейского. Культурно-исторический тип представляет собой целостный организм, подчиняющийся внутренним закономерностям развития, этапы которого те же, что и любого другого живого организма: рождение, расцвет, гибель. Соответственно, этапы называются древней, средней и новой цивилизацией, которую представляет какой-либо один народ. Каждый народ, отжив свой срок, уступает место более свежему и молодому, а сам уже не может возродиться. Общество подчиняется закону всего живого: всему живому дается известная сумма жизни, с истощением которой оно должно умереть. В свете идей Данилевского уже не столь неожиданными представляются взгляды Л. Гумилева, особенно его гипотезы пассионарных толчков и некрогенеза. Мы опять сталкиваемся с возвращением к проблеме, но на новом уровне научного осмысления. Во всяком случае, природные факторы становления и развития наций выступают как повторяющийся признак в разное время, у разных исследователей и в разных странах (см., например, работы К. Хофштеттера). Это заставляет отнестись к нему как к объективному атрибуту. Данилевский интересен тем, что выводит признаки народа как культурно-исторического типа. Их пять: 1. Племя — основание типа — имеет язык или группу языков. 2. Народ или народы, входящие в культурно-исторический тип, пользуются политической независимостью. 3 Начала цивилизации другому типу не передаются. Каждый тип вырабатывает их для себя при некотором влиянии предшествующих или современных цивилизаций. Это влияние носит характер чисто внешнего заимствования. 4. Цивилизация достигает расцвета, когда расцвета достигают составляющие ее этнические элементы. 5. Период роста цивилизации длителен, период расцвета короток и навсегда ее истощает. По мнению Данилевского, природа сама провела линию от национальной самобытности к возможности трансляции культуры: это язык. Общечеловеческой цивилизации как таковой нет, она - недостижимый идеал, к которому стремится совместное развитие национальных типов. При этом взаимопроникновение культур все же существует, но доминирующими для каждого типа являются его собственные черты. На заре развития наций трудно было предположить, что общечеловеческая цивилизация - не только не абстракция, но, более того, довольно близкое будущее человечества. И когда это долгожданное будущее станет превращаться в реальность, оно лишится своих идеальных черт и понемногу станет рассматриваться даже как угроза уникальности культурно- исторических типов, если признать, что таковые существовали. Если отбросить те положения концепции Данилевского, которые им самим считались центральными, но, как оказалось, не имели прогностической силы, то обнаружатся моменты, которые нам представляются принципиальными. Во-первых, Данилевский констатирует не наличие общих законов в развитии каждого народа (нации). Во-вторых, он констатирует наличие индивидуальных признаков у каждого народа как культурно-исторического типа. Конечно, такое разделение признаков не носит явного характера, но нам важно, что, как добросовестный исследователь, Данилевский, хотел он этого или нет, отметил двойственность ков нации. Впоследствии исследователи предпочли заострять внимание на «индивидуальных» признаках наций, в концепциях О. Шпенглера и А. Тойнби они вообще абсолютизируются. Тем более приятно отметить, что в русле российской общественной мысли проявилась другая, более близкая нашему сегодняшнему пониманию сущности наций тенденция. Она представлена, прежде всего, В. Белинским и Н. Чернышевским. Белинский в принципе считал главным в формировании духовной субстанции народа факторы материальные — климат и географическое положение страны. У него есть и попытка дать дефиницию основных понятий концепции нации: «..нация выражает собою особое понятие о совокупности всех сословий государства. В народе еще нет нации, но в нации есть народ». При этом методы анализа- сравнение нации с донациональными общностями, сопоставление национального и общечеловеческого, по Белинскому, соотносятся так же, как индивидуальное и национальное. Всякая нация включается в историю тем основательнее и значительнее, чем богаче ее вклад в общечеловеческое дело. Белинский был, пожалуй, первым мыслителем, который в своих рассуждениях о нации не обще вниманием человека. Правда, его человек - это, скорее, существо этическое, нежели этническое, но сам факт индивидуализации национальных черт достаточно примечателен. Дальнейшее развитие он получил в воззрениях на нацию Н.Г. Чернышевского. Философским основанием теории нации у Чернышевского были антропологический принцип и принцип единства человеческого рода, которые перекликались с концепцией Л. Фейербаха. Чернышевский полагал, что конкретное воплощение этих принципов надо искать в истории народов, в истории общества. Недостатки этого подхода — продолжение его достоинств. Хотя Чернышевский и придавал большее, чем Фейербах, значение социальным факторам в жизни человека, но «социальным атомом», считал индивида, в котором переплетаются природное и социальное. Сумма индивидов составляет народ, а сумма индивидуальных качеств личностей – набор особенностей народа. Отсюда следует, что изменение качеств отдельных людей приводит к изменению народа в целом. Очевидно, что при таком подходе следовало бы искать признаки нации в характере отдельных люде, а не объяснять их поведение особенностями нации, как это принято практически во всех современных концепциях национальных отношений, независимо от того, постулируются эти признаки как врожденные или благоприобретенные. В XX веке произошла известная поляризация взглядов на нацию. В буржуазной философии и социологии развивались уже наметившиеся тенденции, в советской литературе по этим вопросам историческая тенденция была прервана в пользу интерпретаций и комментирования положений Маркса, Энгельса, Ленина по указанной проблеме. Поскольку существование марксистской концепции наций вызвало к жизни и отдельное критическое направление в западной науке, необходимо коротко сказать о той теории, которая долгое время носила парадигмальный характер для отечественных исследователей. Ее суть в следующем. 1. Основной признак нации - наличие определенной системы экономических связей, а именно - капиталистических. 2. Структурирование наций связано со становлением национальных государств. 3. Существуют два типа наций, один из которых основан на существовании социально-антагонистичных структур. 4. Классовые отношения имеют приоритет над национальными. 5.Ликвидация социальных антагонизмов ведет к становлению интернациональной, а затем и безнациональной (наднациональной) общности. У Маркса и Энгельса нет определения нации в строгом смысле этого слова, зато подробно описан процесс образования наций: «Буржуазия все более и более уничтожает раздробленность средств производства, собственности и населения. Она сгустила население, централизовала средства производства, концентрировала собственность в руках немногих. Необходимым следствием этого была политическая централизация. Независимые, связанные почти только союзными отношениями области с различными интересами, законами, правительствами, таможенными пошлинами, оказались сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним законодательством, с одним национальным интересом, с одной таможенной границей». К достоинствам такого подхода следует, в первую очередь, отнести положение об экономических факторах как системообразующих. Кроме того, были четко определены временные параметры нации, взаимозависимость социальных и национальных структур. В то же время, роль этнических факторов в марксизме специально не рассматривалась и им вообще придавалось второстепенное значение. Человек, как существо этническое, вообще «выпал» из поля зрения основоположников научного социализма. Таким образом, марксизм, как и другие направления, дал многое для понимания сущности наций, но в целом проблему не решил, Привычная нам марксистская концепция наций страдает тем же методологическим недостатком, что и любая другая - в ней абсолютизируются те признаки нации, которые особенно интересовали авторов. Нельзя приуменьшать значение марксизма в разработке концепции нации, как нельзя их и преувеличивать. Достаточно сказать, что появление марксистской концепции дало толчок появлению многих работ на Западе, которые, хотя и ставили своей целью развенчание указанной теории, но в этих попытках обнаруживали новые ценные концепции и данные для общего представления о нациях в истории и в современном мире. Отказавшись от традиционных для нашей литературы классификаций, позволим себе выделить следующие основные направления западных концепций в национальном вопросе. 1. Прямая критика марксизма. 2. Споры по поводу содержания понятий «нация» и «этнос». 3. Анализ соотношения социальных факторов в структурировании нации. 4. Дискуссии по поводу соотношения классового и национального. Первое направление имеет сугубо политические цели, не отличается глубиной теоретических разработок и сводится, в основном, к оценке исторических реалий. Основные идеи здесь связаны с тем, что в СССР поляризация преобладала как тенденция над сближением в этнических процессах, что марксизм рассматривал национальные особенности и традиции как анахронизмы и не интересовался ими. Марксизму приписывается утверждение, что с исчезновением национального гнета исчезнут и национальные особенности. Абсолютизация этнических факторов приводит к отрицанию марксистской теории нации, как не имеющей методологической основы. Традиционная критика классиков марксизма- ленинизма сводится к тому, что К. Маркс вообще не дал определения нации и не указал общей политической стратегии пролетариата в национальном вопросе в силу излишнего «экономизма», а В.И. Ленин, объясняя роль национально-освободительных движений как союзника пролетариата, пришел к этому выводу через троцкизм. В то же время ленинизм критикуется за недооценку национальных движений, а самому Ленину вменяется в вину утверждение о возможности эксплуатации отдельных национальностей в интересах социализма. Поскольку марксисты, якобы, считают нацию «суперструктурой», направленной против класса пролетариата, Марксу приписывают идею «ликвидации национальности в качестве как материального, так и психологического фактора». В настоящее время, с усилением центробежных тенденций в национальных процессах в нашей стране, эти идеи используются сепаратистскими группировками в национальных республиках. В последнее время особенно популярна критика ленинского «прагматизма» в национальном вопросе. Так, например, Дж. Хоскинг отмечает, что «Ленин, как и большинство марксистов, был склонен недооценивать мощь национального сознания как социальной силы, но он хорошо сознавал, что в обстоятельствах 1917 года желание угнетенных наций бывшей Российской империи добиться большей независимости было мощным потенциальным союзником». В теоретическом плане указанные работы малоинтересны, так как способ обоснования в них, в основном, иллюстративный. Второе направление, выделенное нами, в меньшей степени демонстрирует свою политическую ориентацию, тяготея к сугубо методологическим проблемам и принимая зачастую позитивную форму идеологически нейтральных этнографических либо исторических исследований. В связи с этим оно представляет больший интерес, а отсутствие прямых выпадов против марксизма предполагает теоретическую терпимость авторов. Так, например, выдвигается положение, согласно которому нация – это реально существующее образование, основу которого составляют интересы, жизненный опыт всех ее членов, воплощенные в высших достижениях культуры, в формах общественного сознания. Соответственно делятся вывод о существовании национальных форм религии. Иногда нация рассматривается как метафора, как объединяющая идея, основанная на феномене идентификации себя индивидом с определенной социальной группой. Отрицая полное тождество этнической группы с нацией, отмечается, что первая переходит во вторую, когда члены группы обретают чувство групповой принадлежности. Но тогда получается, что системообразующим фактором нации становится... индивид. Другая крайность — расширение термина «этническая группа» до главных элементов общества. Этнос выступает как источник стратификации, социальные слои дифференцируются как производные от него. В целом понятия «нация» и «этнос» трактуются в современной западной литературе достаточно однозначно. Суть этой трактовки можно ясно увидеть в таком риторическом, казалось бы, высказывании Р. Лэмберга: «Почему своеобразная смесь крови, религии, языка и территории является такой прочной и мощной силой в нашей истории и истории других?». Кажущаяся связь с общечеловеческими ценностями, определенная антропоцентристская направленность, придает этим концепциям высокую степень политической мимикрии, поэтому, на наш взгляд, они так устойчивы к сменам идеологических стереотипов. По сути дела, на Западе не подвергается пересмотру определение нации, данное еще в 1976 году Э. Смитом: «Нация в соответствии с этой точкой зрения растворяет в себе три различных элемента: этнический принцип, который возникает вначале из родственной организации, территориальный компонент, который происходит от династических и колониальных объединений, и, наконец, норму политической организации, обнаруживаемую в городах - государствах Древней Греции или средневековой Италии. Нация - это абстрактный миф, который, тем не менее, имеет глубокие корни на различных уровнях исторической реальности, и, сплавливая между собой гражданство с этнической принадлежностью и территорией, она может удовлетворить многое потребности и вызывать безмерную преданность». Как видим, экономические факторы в учет не принимаются. Примерно также обстоит дело с западными концепциями, рассматривающими соотношение социальных факторов в структурировании нации. Здесь обнаруживается известное единство по этому вопросу. Небезынтересна выдвинутая Дейчем функционально-коммуникативная концепция нации. Экономические факторы, по его мнению, влияют на образование и стабилизацию нации, но главное, что ее образует — это способность людей более эффективно общаться между собой внутри нации, чем с теми, кто вне ее. Дейч не грешит против истины, выделяя экономи- ческие коммуникативные условия образований наций, но оценка их соотношения представляется слишком категоричной. Хотя бы потому, что предпочтение интеракционистских связей — признак любой социальной группы, и по нему нельзя выделить нацию как специфическое явление. Функциональная роль национальной стратификации оригинально представлена Сетоном Уотсоном, который двойственно оценивает значение национализма в истории - как стимула культурных достижений и как источника преступлений. Можно возразить против сведения всех функций национализма к этим двум, но как реально существующие следствия они могу быть признаны. Следует отметить, что термин «национализм», ассоциированный у нас с реакционным самосознанием, трактуется в данных концепциях, скорее, как осознание национальной принадлежности. И в этом смысле можно понять и принять утверждение Шнайдера о том, что проявляется национализм в сфере политики, но его содержание и направление определяют экономические факторы. В то же время, по его мнению, национализм есть не просто социальная сила, а движущая сила истории. Очевидно, в определенных, четко локализованных исторических рамках национализм действительно выступает социальной силой, но на что в конечном счете эта сила направлена, к каким результатам приводит ее действие? И можно ли отводить ей лидирующее место среди других движущих сил истории? Вообще, когда речь идет о структурировании наций, можно найти много общего во всех теориях наций, включая марксистскую. Это общее — в тех эмпирических данных, которыми пользуются исследователи. История едина для всех, но ее оценки различны. Причем, оценки эти, даже не различая в деталях, могут привести исследователей к прямо противоположным выводам. Так, А. Йаар, констатируя роль капитализма в становлении нации, пишет, что именно капитализм «выковал политико-экономическое единство национального государства, вдохнув в него патриотическую идеологию и обеспечив ему условия производства, достаточные для развития новых производительных сил». Все верно, кроме одной детали - когда речь идет о патриотической идеологии, конкретно- исторический вклад капитализма в образование наций приобретает некое сверхзначение, отрицая долгую историю развития патриотического сознания и перекрывая пути становления новых форм патриотизма. Так буквально три- четыре слова способны изменить смысл достоверного высказывания и превратить его в политический лозунг. Поэтому к подобным концепциям следует подходить не с позиций голого отрицания, но с осторожностью химика, работающего с взрывоопасными веществами. Критический анализ в любом случае должен включать позитивный анализ. В этом плане более тесные контакты представителей разных направлений в исследовании процессов образования и функционирования наций дали бы гораздо больше для развития теории наций, чем открытая конфронтация. Безусловно, новый материал для анализа указанных и других концепций дают те негативные факты, которые предшествовали распаду СССР, а также события, происходящие в области национальных отношений сейчас. Основная методологическая трудность всей национальной проблематики заключается, на наш взгляд, в анализе социально-экономических основ этнических общностей. Кровнородственные связи первобытных племен, как мы показали, утрачивают ныне значение системообразующего фактора формирования социально-этнических общностей, но, тем не менее, остаются камнем преткновения для исследователей. Осмелимся утверждать, что признание некоего иррационального фактора в национальных отношениях косвенно присутствует в работах многих авторов, особенно там, где речь идет о национальном, психическом складе и тому подобных феноменах духовной сферы. Конечно, там где речь идет о психике, неизбежно присутствие как подсознательных, так и иррациональных элементов. Но это не значит, что допустимо некорректное пересечение категориальных рядов, отражающих разные уровни сознания. Наличие разнородных структур в национальном сознании не отрицает, а, наоборот, предполагает наличие определенных принципов их систематизации. Исходной методологической посылкой при этом может быть представление о национальных отношениях как составной части всех общественных отношений, и о нации как социально-этнической, а не просто этнической общности. Сейчас очевидно, что закономерности развития нации нельзя вывести без анализа системы законов общества, но их абсолютизация при рассмотрении нации также заводит в тупик. Отечественные исследователи национальных отношений едины в мнении, что определить нацию - значит, выяснить признаки, которые, будучи взяты в совокупности, объединяют подавляющее большинство людей в нее входящих, и одновременно позволяют отличить одну нацию от другой и от донациональных этнических общностей. Определение сущности нации - проблема мировоззренческая. От ее решения зависят во многом действия конкретных людей. Поэтому особенно важно обратить внимание на признаки нации и на то, как они отражаются в сознании личности. По сравнению с западными авторами, отечественные ученые всегда уделяли проблеме признаков нации большое внимание. При этом сама концепция нации развивалась преимущественно в русле марксизма. Но в марксизме нет, как уже говорилось, аналитического определения нации, а современные исследователи расходятся в количестве перечисляемых признаков и в их формулировке, впрочем, дискуссия 60-х годов о сущности нации и ее признаках позволила достичь определенной согласованности в этом вопросе, хотя сейчас эти споры возобновились. Нам представляется наиболее общим (и тем самым менее спорным) определение Э. Баграмова, на которое мы и будем в дальнейшем ссылаться как на рабочее. Он пишет: «Нация - это историческая общность людей. Возникая в условиях поднимающегося капитализма, она продолжает свое развитие на новом социальном фундаменте... Ее основными признаками является общность экономической жизни и связанная с нею общность языка, территории, особенностей культуры и духовного облика». Здесь достоверным представляется определение начального этапа развития нации, хотя в нем не сформулированы четко такие признаки как особенности культуры и духовного облика - неясно, какие особенности имеются в виду, но сейчас это не столь важно: важно, что они есть. Хотя, в принципе, дискуссии по поводу определения нации как раз и ведутся из-за признания или непризнания определенных особенностей, оставшихся неназванными в определении Э.А. Баграмова. В нашу задачу не входит обсуждение каждой из них, а чтобы решить вопрос в целом, нужно не перечислять признаки, а обнаруживать критерий их выделения. Такой критерий, как ясно из сказанного выше, должен быть связан с основанием, по которому выделяются социальные группы и исторические общности в целом. Далее, он должен включать основание, по которому различаются однотипные социальные и этнические группы между собой. Предпринятый обзор различных подходов к сущности нации в истории философской и общественной мысли позволил нам сделать вывод, что именно указанные две группы признаков находились, с разной степенью популярности, в поле зрения исследователей. Иерархия внутри этих групп отражала конкретную историческую ситуацию, традиции научных школ и прагматические интересы исследователей, поэтому она нас пока интересовать не будет. Важно отметить, что всегда критерий выделения признаков нации носит комплексный характер и имеет, образно говоря, два измерения. Рассмотрим их подробнее. Нация является не единственной социально-этнической общностью и, следовательно, имеет признаки, по которым мы отличаем ее от других социально-этнических общностей - донациональных (род, племя, народность) и интернациональных (не будем пока спорить, существуют они только в теории или на практике). Обычно дифференциацию здесь проводят, пользуясь известным критерием выделения общественно-экономических формаций. Большинство советских исследователей, как правило, считали нужным выразить отличие нации от других социально-этнических общностей через перечисление общественно-экономических формаций, характеризующихся наличием наций. Но здесь мы имеем дело с описанием, нежелательным в научном определении. Очевидно, показатель уровня социально-экономического развития национально-структурированных обществ надо искать непосредственно в уровне развития производительных сил. Мы пришли к выводу, что отношение к технологическим способам соединения человека с орудиями труда есть причина перехода от одной формы этнической организации общества к другой. Здесь отметим лишь, что признаки нации, которые отличают ее от донациональных и постнациональных общностей, однозначно связываются нами с машинным производством. Попытка деления его на формации и определения времени существования нации через их перечисление (капитализм, социализм) не представляется удачной, т.к. только маскирует сущностные связи социального и этнического в нации. Поскольку автоматизированное производство не соответствует национальной государственности, то социально-этническая структура, являющаяся преемником сегодняшних наций, будет отличаться от них, прежде всего, новым (интегративным) уровнем межэтнических связей. Модель такого сообщества часто называют интернациональной общностью. Возможна ли она? Может ли человек безболезненно быть включен в интернациональные связи, не теряя национально специфических черт и продолжая идентифицировать себя как часть национального организма? Проблема такой двойной идентификации в ближайшее время встанет очень остро. В нашей стране интернациональную общность пытались сформировать еще до начала НТР, принимая за основу лишь действие социально- политических законов. Именно этот путь породил противоречия, которые привели к интернациональным деформациям в СССР и его последующему распаду. Государство создавалось на основе интернационализма как политического принципа, который априори абсолютизировался. Интернационализация экономики отставала, поскольку сдерживалась двумя факторами - исторически сложившимися хозяйственными связями между нациями и централизованным управлением. Основные звенья – необходимый технологический уровень производства и соответствующий ему свободный рынок - отсутствовали. Соответственно складывалось не административно- территориальное (как в большинстве развитых стран), а национально- территориальное деление страны, которое, кстати, остается. Индустриализация должна была способствовать интеграции наций в интернациональную общность, но до тех пор, пока это не произойдет, нужен был внеэномический интегрирующий фактор. Таким фактором стал централизм. Постепенно он превратился в фактор экономический и вытеснил, или почти вытеснил объективные интернационализирующие факторы экономики. Другими словами, являясь по природе внеэкономической силой, централизм тормозил технологический прогресс и развитие рынка. Политическое форсирование процессов интернационализации привело к тому, что национально-специфическое не получало должного развития, а интернациональное не имело соответствующей экономической и общеполитической базы. Бурный рост национального самосознания в период перестройки и центробежные тенденции в последующий период представляются в этом смысле реакцией на долгое сдерживание данных процессов, а, точнее, на полное игнорирование этнического фактора. Экономическая реформа, проводимая в СССР, призвана была ликвидировать вторую диспропорцию –между интегративнои тенденцией научно-технической революции и уровнем развития производительных сил общества. Если бы оба эти процесса совпадали по темпам развития, то в скором будущем можно было бы ожидать создание гармоничной интернациональной общности, основанной на прогрессивных производительных силах и реализующей все многообразие межнациональных отношений. Но пока это нереально, так как рост национального самосознания опережает темпы экономической реформы, создавая прецедент нового опасного разрыва между базисными и надстроечными процессами и локализуясь в националистических тенденциях, которые тормозят интеграцию экономики. Такова оказалась плата за социально-политическое равенство наций в нашей истории. Данная ситуация, однако, помогла обнажить проблему, к решению которой уже пытались подойти ученые Запада, но которую отечественные исследователи (в отличие от политиков) пока четко не сформулировали. Вопрос может стоять так: не являются ли национальные государства анахронизмом в современных условиях? Определенное ослабление национально-государственного суверенитета под давлением технологической интеграции уже очевидно. Но западные ученые считают преждевременным говорить об эрозии и, тем более, о преодолении идеи национальной государственности. Большинство из них считает, что до сих пор не найдена приемлемая альтернатива мировому порядку, опирающемуся на существование национальных государств. «В настоящее время и в ближайшем будущем, - пишет П. Альтер, - спор не может быть решен посредством простой формулы: полное утверждение национального государства с его привычными формами и функциями или быстрое преодоление национального государства с помощью наднациональных институтов. Можно представить срединный путь. Когда национальное государство последовательно отказывается от своих задач и передает их наднациональным институтам, то у него появляется основа для того, чтобы в измененной форме и с новыми функциями существовать дальше как составная часть нового мирового порядка». Остается нерешенным и вопрос с безгосударственными нациями, но это отдельная проблема. Пример деформаций в истории нашей страны еще раз подтверждает необходимость определения сущности нации и национального по общесоциолгическому критерию. Это также показывает, что гармоничность развития интернациональной общности наиболее желательна для научно- технического прогресса, поскольку полностью автоматизированное производство может существовать только в такой социальной форме. Неадекватность некоторых процессов интеграции наций в нашей стране выступает непосредственным тормозом экономического развития. Таким образом, процесс социально-этнической стратификации общества непосредственно зависит от способа соединения человека с орудием труда, т.е. от качественного уровня развития производительных сил. Нация не является «производной» от отношений собственности, распределения социально-классовой структуры. Возникая параллельно и в тесной связи с этими компонентами в результате промышленной революции, она является специфической формой социально-этнической организации общества, соответствующей новому уровню развития производительных сил и месту человека в структуре производства. Человек, как носитель признаков такой социально-этнической общности как нация, сохраняет все свои этнические свойства, о которых мы уже говорили. Но проявление этих свойств опосредуется новыми, по сравнению с предыдущими, общностями, системами социальных связей, типичных для машинного производства. Это выражается, прежде всего, в несовпадении «Я-идентификации» с этносом и «Я-идентификации» с государством. Чаще всего государственная территория отождествляется в сознании личности с этнической территорией, национальность — с гражданством и т.д. Но если складывается ситуация, когда гражданское и этническое Я личности не совпадают, конфликт разрешается в пользу этниче-ского Я, чаще всего это наблюдается у представителей этносов-наций, немеющих своей государственности. Здесь возникает коллизия, достойная обсуждения. А именно возможна ли вообще нация без государственности? Не является ли отсутствие государственности свидетельством того, что этнос еще не интегрировал в нацию? Но если принять эту точку зрения, то наличие государства следует считать одним из обязательных признаков нации, что не совсем логично: государственное структурирование этносов начинается задолго до оформления наций. Да и при рассмотрении конкретных ситуаций возможны нелепости. Например, русских нельзя будет считать нацией, потому что в стране, именуемой Российской Федерацией, этот народ не имеет национально-государственного образования, в отличие от многих других. И все-таки... И все-таки свою принадлежность к нации каждый конкретный человек связывает с гражданством. И если реально такое отождествление не имеет основания, человек ощущает личный дискомфорт, побуждающий его к определенным социальным действиям. Поэтому борьба за национальную независимость (или национальную государственность, что одно и то же) может одержать победу. Она может не увенчаться успехом только тогда, когда мы имеем дело с несформировавшейся нацией. Но если все национально-консолидирующие признаки налицо, ничто не способно воспрепятствовать обретению данным этносом своей государственности. Вспомним хотя бы волну национально-освободительного движения в 50-60-х годах XX столетия, которую поспешно объявили очередным этапом кризиса капитализма — крушением колониальной системы. Но система эта рухнула не потому, что капитализм «дал трещину». Наоборот, это было свидетельством того, что человечество завершало свой переход к индустриальной цивилизации. Это имело следствием структурирование все новых и новых этносов как наций и, следовательно, реализовалось их не стремление закрепить свою национальную уникальность политическим путем, то есть в государстве. Можно сослаться и на противоположный процесс — объединение наций, имеющих два или более государственных образований. Еще совсем недавно существовала теория двух немецких наций, согласно которой в результате разделения Германии на два государства с разными социальными системами образовались и две немецких нации. Но история доказала ошибочность такого подхода, не учитывавшего первичность этнического существа нации. Немецкая нация как была, так и осталась одной нацией; и как всякая нация, стремилась к адекватному государственному оформлению. И если бы высшей, по сравнению с этнической, была гражданская принадлежность, не было бы, наверное, объединения двух Германий в конце 80-х годов. Так же, как и не было бы объединения двух Вьетнамов. Аналогичные отмеченным тенденции ярко проявляются и в современном развитии Северной и Южной Кореи. Другими словами, люди, представляющие одну нацию, всегда желают для себя государства, отделенного по национальному принципу и объединяющего нацию в единое целое. Может показаться, что мы сводим процессы национального государственного структурирования к желаниям и действиям конкретных личностей, уходя от обнаружения объективных закономерностей. Но в том то и особенность этнической жизни общества, что непосредственная связь с природным (биологическим) бытием осуществляется именно через индивида и его межличностные связи (прежде всего, семейно-брачные отношения). И, следовательно, «инстинкт самосохранения» этноса, выражающийся в использовании всех социально-возможных форм размежевания, проявляется через дельность конкретных людей и только их. Какими бы массовыми ни были национальные выступления, они, в отличие от войн, революций и мятежей всех сортов, представляют собой выступления не просто массы, но и каждого конкретного человека с его потребностью в защищенности, с желанием сохранить себя и свой этнос. Любые межнациональные конфликты плохо поддаются политическим решениям, они «урегулируются», но не решаются, так как нет и не может быть какого-то одного, подходящего для всех лиц и сторон решения. У каждого из нас свои нити связей с этносом. Он сохраняется, если удовлетворяет потребность в своем существовании такого числа людей, которые необходимо для этнического воспроизводства. И благодаря тому, что только в этносе человек реализуется как целостное биосоциальное существо во всем многообразии своих личностных свойств, он всегда будет защищать свою этническую природу. Возможно, эта точка зрения не соответствует установившимся в обществе взглядам на сущность национальных процессов, но ведь до сих пор эти самые установившиеся взгляды никак не смогли помочь в разрешении и предупреждении межнациональных конфликтов! Более того, число этих конфликтов растет, как растет и ожесточенность людей, участвующих в них. Наша гипотеза, по крайней мере, предположительно прогнозирует временные рамки этих конфликтов. Ведь если наличие национального государства в эпоху индустриальных технологий является самым надежным способом сохранения этничности, то до тех пор, пока каждая сформировавшаяся нация не будет государственно оформленной, межнациональное беспокойство в мире будет иметь место. Это не только не противоречит нарождающейся тенденции интеграции, свойственной автоматизированным технологиям, но и является необходимым условием ее реализации. Дело в том, что интегрировать неструктурированные субъекты просто невозможно. Если рассматривать интеграцию как межнациональный процесс, то субъектами ее выступают нации. С другой стороны, «юридическим лицом», представляющим нацию на мировой арене, выступает государство. Следовательно, настоящими субъектами такой интеграции выступают нации-государства. Естественно, что чем раньше в мире завершится начавшийся два столетия назад процесс создания национальных государств, тем скорее может проявить себя тенденция интеграции, как общемировая, логически продолжая процесс. Другое положение нашей гипотезы о том, что национальные устремления всегда являются личностными, а не групповыми по своей природе, может быть сформулировано мягче: они становятся групповыми, поскольку являются личностными. Это легко интерпретировать в категориях интеракционизма и философской антропологии, поэтому скажем только, что потребность быть гражданином национального государства отличает человека этнического в эпоху индустриальных технологий. И если такая потребность сформировалась, можно говорить об этносе, как о зрелой нации. И здесь мы подходим к вопросу о том, что среди личностных характеристик человека всегда фигурирует как одна из самых существенных его национальность, то есть принадлежность не просто к нации как социально-этнической общности, а к нации вполне определенной, отличной от других. Сущность такой характеристики личности, как национальность можно понять, проанализировав вторую группу признаков нации. Вторая группа признаков нации качественно отличается от первой, поскольку отличие наций от донациональных и интернациональных общностей можно рассматривать как разницу между социальными системами, а вторую группу признаков - как внутрисистемные различия. К сожалению, этот очевидный факт не получил достаточного освещения в нашей литературе, несмотря на то, что еще в 1967 году П. М. Рогачев и М.А. Свердлин указывали на возможность такого подхода. Между тем, основные споры вокруг определения понятия «нация» ведутся как раз из-за неясной методологической установки: что же мы хотим определить - нацию вообще, как историческое явление, или то, что различает нации между собой? Таким образом, с философской точки зрения, необходимы два определения наций, в которых не только признаки будут отличаться, но и методы их выделения. Скорее всего, это должны быть не два разнородных определения, а одно - с двумя принципиально важными аспектами.