<<
>>

2.1. Право и Правда (нравственная основа права России)

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы была чиста и внешность их» (Мф.
23, 25-26). Упадок нравственности в современном обществе оказывает пагубное воздействие на отношение людей к праву. Господствующие учения о связи права и нравственности постулируют догму об автономности последних либо их частичном взаимодополнении. В русской философии права вопрос о соотношении права и нравственности всегда был одним из главных. Общественной сознание на Руси на протяжении многих веков формировалось как этикоцентристское, в котором вопросы морали и веры занимали центральное место. В трудах правоведов И.А. Ильина, B.C. Соловьева, Е.Н.Трубецкого, Б.А. Кистяковского, А.С. Ященко, И.В. Михайловского утверждался вывод о тесном взаимодействии права и нравственности. Начиная с советского этапа своего развития, отечественная юридическая наука сменила акценты в изучении обозначенной проблемы, но не оставила своего интереса к ней. В 1976 г., определяя статус юриста, С.С. Алексеев писал: «Юрист - это специалист, сведущее лицо в юриспруденции, обладающее профессиональными (фундаментальными и специальными) правовыми знаниями и умеющее применять их в практической деятельности»181. В приведенном определении игнорируется, что нравственное начало, моральные нормы - главное в работе юриста. Именно нравственная составляющая обусловливает социальную ценность юридической профессии. В XXI в. государства, обладающие самыми мощными полицейскими структурами, оказываются безсильны и несостоятельны в борьбе с терроризмом, наркобизнесом, организованной преступностью. Обыденность чудовищных по своему характеру преступлений и их рост в «цивилизованных» и «развитых» странах, невольно вызывает вопросы: в чем заключается прогресс человечества? Затрагивает ли он нравственность или относится только к материальному производству и потреблению? Не является ли технический прогресс ширмой, скрывающей стремительное разложение моральных устоев «демократического общества»? Очевидна востребованность другой иерархии ценностей.
Под нравственностью можно понимать особое духовное состояние человека или сообщества людей, характеризующееся воздержанием от зла и злых намерений и добровольным деланием добра с чувством любви и уважения к окружающим людям, обществу, природе, Отечеству. Этика же представляет собой область научных знаний, в которой предметно изучается нравственность (мораль). Рассмотрим далее высказанные в юридической литературе наиболее типичные взгляды на соотношение права и нравственности. О.Э. Лейст доказывал, что «право и мораль - совсем разные, между ними больше различий, чем сходства. ...Мораль не лучше права, а право не хуже морали. Они - разные. В отличие от морали право дает возможность на насилие зловредных людей ответить силой государственного принуждения, за зло воздать злом, к чему мораль не способна»123. По мнению С.С.Алексеева, «бытующий взгляд о некоем превосходстве морали, о якобы присущем ей первенстве в отношении права не имеет сколько-нибудь серьезных оснований. Более того, нужно полностью отдавать себе отчет: негативные стороны характерны не только для юридического регулирования (в частности, крайняя, порой предельная формализация правовых установлений, их зависимость от усмотрения власти), но в не меньшей мере и для морали как нормативно-ценностного регулятора. Наряду с общепринятой и передовой моралью существует и занимает крепкие позиции мораль отсталая, архаичная, фиксирующая порядки, отвергнутые историей и прогрессом»124. В.Е. Гулиев и Ф.М. Раянов высказались в цикле своих общетеоретических работ против отождествления права и нравственности. Либертарные юснатуралисты отмечают как недостаток смешение права с неправовыми явлениями - с моралью, религией и т.д. В.А. Четвернин противопоставляет «правовое и неправовое (силовое, моральное, религиозное) социальное регулирование»125. Либералы наших дней оказываются поразительно солидарными с нормативистами советского периода, которые писали: «На самом деле право не является частью морали, как и мораль - частью права.
Ни одна из этих категорий не подчинена другой, и не соотносится как частное с общим. Таким образом, мораль не противостоит праву как нечто общее и основополагающее, и наоборот» 83. В свою очередь, все приведенные суждения созвучны радикальным воззрениям немецкого философа, теоретика анархизма М.Штирнера, который объявил религию «уродливым порождением сознания отдельной личности», трактовал понятия «человек», «право», «мораль» как призраки, не имеющие реального обоснования, утверждал, что источник права - в силе личности126. Очевидно, что современные либералы своими концепциями подготавливают переход к господству идей, которые в XIX в. откровенно высказал Штирнер, но несколько опередил свое время. Многие представители отечественной юриспруденции с XIX столетия и поныне некритически воспринимают концепции своих западноевропейских коллег. Так, П.И. Новгородцев на основе либерального правопонимания писал, что «разграничение областей юридической и нравственной сказывается лишь в эпохи более развитой культуры. И для права, и для нравственности их тесная связь оказывается с течением времени неудобной; обе сферы отношений стремятся к отделению друг от друга. Отделение права от нравственности вызывается развитием общественной жизни, когда более сложные отношения и более частые столкновения отдельных лиц заставляют позаботиться об установлении более твердых основ юридического оборота»127. П.И. Новгородцев констатировал несводимость права и нравственности друг к другу и устанавливал связь обоих начал на почве естественноправовой идеи. Г.Ф. Шершеневич, воспроизведя в своем труде термин «нравственное право», ставил вопрос - это все-таки нравственность или право?128 Б.Н. Чичерин также выступал против смешения права и нравственности, за их трактовку в качестве самостоятельных начал, хотя юридический закон и нравственный закон имеют общий источник - признание человеческой личности. «Право, - отмечал он, - не есть только низшая ступень нравственности, как утверждают морализующие юристы и философы, а самостоятельное начало, имеющее свои собственные корни в духовной природе человека.
Эти 1 OQ корни лежат в потребностях человеческого общежития» . Как это похоже на взгляды П.А. Кропоткина и Ч. Дарвина, рассматривавших человеческую мораль как развитие социальных инстинктов животных. Г. Спенсер считал нравственное поведение частью поведения высших животных. Он указывал, что нравственное поведение человека лишь более совершенным образом приспособлено к разнообразным целям. При этом «хорошим» поведением, по мнению Г. Спенсера, является то, которое содействует самосохранению, а «плохим», соответственно, то, которое ведет к самоуничтожению. Наивысшая цель - достижение высшей суммы жизни для себя, ближних и потомков, под чем Г. Спенсер понимал превышение удовольствий над неудовольствиями 90. Таким образом, авторы этой школы вплотную подошли к позициям гедонистической и утилитаристской этики. Неопозитивистская школа Г. Кельзена утверждала независимость юриспруденции от нравственных абсолютов. Кельзен писал, что закон не может быть хорошим или плохим, он может быть только действующим. Представитель либертарного юснатурализма Д. Ллойд противопоставляет право морали и религии, которые, по его мнению, говорят на разных языках и 191 Т-Т противоречат друг другу . Право и нравственность - это две совершенно самостоятельные области, полагал Фихте, не имеющие между собой ничего общего, Фихте выводил право из самостоятельного источника, а именно из необходимых, данных самой природой, отношений между разумными и свободными существами. Здесь-то, по его мнению, право и заимствует свою силу, а вовсе не из нравственных начал. Фихте даже говорил, что в области права только физическая сила дает надлежащую санкцию. Крупный представитель юридического позитивизма в Англии X. Харт считал, что нет связи между существом закона и его моральной оправданностью. Задолго до него другой английский мыслитель Дж. Остин выносил нравственную оценку права за рамки юридической теории. Еще раньше Цицерон заявлял, что в обучении юриспруденции можно следовать двум традициям: учить пользоваться законом либо учить справедливости192.
Остается только поражаться единодушию позитивистов и юс- натуралистов в противопоставлении ими права и нравственности. Не нужно думать, что в истории правовых учений не было авторов, писавших о тесной связи нравственных и правовых начал, но они были преимущественно российскими правоведами и никогда не составляли большинства (назовем И.А. Ильина, Б.П. Вышеславцева, Л.И. Петражицкого, А. Балицкого, А.М. Величко, Ю.Н. Власова, В.Н. Жукова, В.В. Иванова, А.К. Казьмина, В. Ломовского, И.Д. Мишину, Ю.Е. Пермякова, О.И. Цыбулевскую, В. Цыпина, А.Н. Шитова). Уже в конце XIX в. в отечественной юридической литературе делался вывод: «Говорящие ныне о гибельности мира страдают тем же, чем и отцы их: они воплощают восхваляемые начала в учреждениях внешних, сердце же их «далече отстоит от Меня, всуе же чтут Мя», так сказал бы о них Господь наш. До того разслабло сердце современного человека, что ни искренно чувствовать не хочет он того, что признает умом, ни жить так, как чувствует сердце. И вот все остается прежнее: прежняя холодность к нуждающимся и страдающим, прежняя ненасытимая жажда удовольствий и увлекающая борьба неукротимых честолюбий, прежнее равзращение 1 QT нравов» . Последовательно исключая из своих работ понятия о пороке и добродетели, о нравственности и безнравственности, об извращении нормы, ученые-юристы стерли понятие о грани между добром и злом в правовой сфере. О. Шпенглер высказал замечательную мысль: «Цивилизация» Ф. Хайека, «открытое общество» К. Поппера в своей всепоглощающей страсти к эгалитаризму уничтожают все культурные потоки и бросают вызов всем великим духовным и национальным традициям человечества, чтобы обеспечить свое псевдобытие - историю без нравственного целеполага- ния. Это конец не только либеральной истории, о чем возвещал Ф. Фукуяма, это окончательный закат Европы»129. В современной России, пребывающей в затянувшемся на столетие переходном периоде, нравственность и право все более разобщаются, целенаправленно отдаляются друг от друга. В условиях, когда рыночная демократия почитается целью общественнего развития, деньги и имущественные блага рассматриваются в качестве первичных ценностей, а духовные абсолюты — в качестве производных, искусственных и вторичных.
Иерархия ценностей в XXVIII столетии была основательно потрясена, а к концу XX в. - перевернута. Осквернение нравственности состоит в придании моральным нормам опосредованного вида, переводе их на язык процедур и технологий - в этом случае нравственность уже не воспринимается как Абсолют, как высший и непременный Принцип здоровой духовной жизни людей. Заметим, что в роли изгоя оказалась не только мораль с ее очевидными заповедями, но и наука, и просвещение, и культура, взятые в их собственном смысле. В стане всего духовно подлинного и высокого у врагов человечества нет никакой опоры, никаких союзников, Вот почему они с таким ожесточением преследуют все духовное (религиозное, нравственное) и всеми силами насаждают культ примитива. Человеческое общество со смирением, достойным лучшего применения, приняло опошление общих нравственных понятий. Так, было опорочено в глазах людей понятие «нравственный закон», связанное изначально с христианским законом. В теории «правового государства» доминирует англо-саксонский постулат: «Все, что не запрещено законом прямо, то дозволено», который максимально отдаляет закон от нравственной оценки. Представление о тождестве правонарушения и греха исчезает. Источником нравственности становятся не представления о добре и зле, а сами законодательные предписания, постоянно меняющиеся и отражающие лишь компромисс с обстоятельствами. Указанный постулат получил воплощение во французской Декларации прав человека и гражданина, в целом ряде основных законодательных актов стран мира, нашел обоснование в трудах Канта, Гумбольдта, Бентама и других либеральных мыслителей193. О.Э, Лейст попытался следующим образом объяснить патологию безнравственности юридического порядка: «Можно предположить, - писал он, - что «моральное право» когда-то соревновалось с юридическим правом и в этом соревновании потерпело поражение. На одну и ту же вещь не могут одновременно существовать у разных субъектов два разных права - одно юридическое, другое моральное. Моральное право, при его конкуренции с юридическим, будет либо запрещено, либо преобразовано в юридическое право»130. Тут юристам нечем гордиться - право обеднило себя и утратило свою идентичность, лишившись нравственной составляющей. Важная грань проблемы взаимоотношений нравственности и права - это определение самой нравственности как феномена вечного, универсального по своему содержанию, воплощающего ценностные абсолюты, общечеловеческое, а не групповое, корпоративное или эгоцентрическое. Довольно релятивистским представляются определения, данные Н.М. Коркуновым праву (это охрана или разграничение интересов) и нравственности (это оценка интересов)131. Н.М. Коркунов полагал, что законы, управляющие явлениями органического и неорганического мира, применимы и к социальной жизни без всяких изъятий, выступал за социально-психологический детерминизм (закон психической наследственности). В действительности же нравственность ориентируется на высоту духовного (Божественного) начала, а не на корыстные интересы либо нормы человеческого поведения, формирующиеся в обществе. Чем более нравственность зависит от абсолютности духовного Абсолюта, сроднена с ним, тем значимее ее роль для общества. Для светского сознания характерно отрицание нравственного идеала в силу его «идеализма», ограничение сферы нравственности исключительно внутренним миром одиночек-чудаков. Е.Н. Трубецкой в свое время полагал, что «естественное право вообще не заключает в себе никаких раз и навсегда данных, неизменных юридических норм: оно не есть кодекс вечных заповедей, а совокупность нравственных и вместе с тем правовых требований, различных для каждой нации и 198 г-\ эпохи» . Эту мысль в радикальной трактовке повторяют современные либертарные юснатуралисты: «Правовая свобода не знает, что такое «хорошо» и что такое «плохо» (свобода мнений и убеждений). Право не может запрещать одни нравы в угоду другим. Оно в равной мере признает любые групповые и общесоциальные нравы, ценности при условии, что эти нравы и ценности не противоречат всеобщей равной свобо- 199 ^ де» . Этим достигается, как минимум, две задачи: во- первых, либералы требуют от права беспристрастного служения злу и добру одновременно, а во-вторых, внушается мысль о существовании бесконечного многообразия видов нравственности (тогда безнравственность - всего лишь частный случай нравственности). И если мерилом нравственности выступают меняющиеся на различных ступенях развития понятия и нет нравственной константы, имеющей объективное значение, как постулируют юснатуралисты, для каждого человека нравственно то, что он считает нравственным для себя, на свете столько нравственных законов, сколько есть людей. Если закон добра имеет субъективный характер, то он меняется по мере того, как изменяются представления о добре, в таком случае о каких-либо вечных истинах в нравственной сфере не может быть и речи. Тогда в мире нет вообще ничего постыдного и недозволенного, доброго и недоброго. Следовательно, в мире торжествует свободная воля и субъективное мнение сильного - это и преподносит в закамуфлированном виде «великая» либеральная идея. Адепты либерализма уже добились тяжелейшего кризиса в политике, следующим был подготовлен кризис в праве. Кризис права и политики состоит в безнравственности и цинизме, двойных стандартах. Американский исследователь русского права Д. Бербанк дает рекомендацию: «Я утверждаю, что правовая культура основывается на признании гражданами закона в качестве предпочтительного средства урегулирования конфликтов и наказания зла; что такое признание может быть взращено в России при помощи дифференцированной судебной системы и пересмотра этических норм поведения»132. В настоящей же монографии обосновывается мыль о том, что накопление и фактическое перепроизводство («инфляция») законодательства не решили ни одной социальной проблемы в стране. Более того - переизбыток законов внушает населению неуважение к закону и правовой системе в целом. ' Либералы не только провозгласили пересмотр нравственных абсолютов, но и приступили к практическому осуществлению этого многовекового замысла, уходящего историческими корнями в спесивую гордыню первого либерала - сатаны, решившегося на либеральную революцию против Бога и его абсолютов и попытавшегося поравняться с Богом. В конце XX в. Европейский суд по правам человека (пятнадцатью голосами «за» при четырех «против») создал не только новую норму общего права Европы, но и современную «норму морали». Суд пришел к выводу о неоправданном законодательном ограничении для лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, поскольку речь идет о «приватных гомосексуальных контактах совершеннолетних лиц»133. В данном случае нормотворцы утвердили в законе порок, а не добродетель. И если все законы будут такими, можно представить себе их апокалипсические последствия. Не все так просто и с мнением либералов о множественности видов нравственности. В юридической науке заявлено об отсутствии человеческой нравственности вообще, поэтому упоминаются «буржуазная мораль», «пролетарская мораль», 90? «крестьянская мораль» , «мораль реформаторов», «мораль интеллигенции»20 и т.д. Даже различия между моралью и нравственностью авторы стали определять в том, что нравственность есть якобы своеобразное понимание добра каждым человеком в отдельности и по-своему, а мораль - это якобы групповое, корпоративное понимание добра в пределах профессиональной, национальной и проч. ограниченности134. В высших учебных заведениях России по дисциплине «Этика» ставятся вопросы «Этика Кропоткина», «Этика Соловьева» и т.п. Последствия этого для самих нравственных оценок оказываются катастрофическими. Даже нравственные запреты на убийство и лжесвидетельство утрачивают универсальный характер в глазах модного в современном мире либерализма. Православие не имеет разных масштабов морали, но употребляет один и тот же масштаб в применении к разным положениям в жизни. Оно не знает и разной морали, мирской и монашеской, различие существует лишь в степени, в количестве, а не в качестве. Стремление превратить мораль в утилитарный инструмент оборачивается утилизацией абсолютных нравственных ценностей. В результате право лишается твердой опоры, а правотворчество и правореа- лизация осуществляются вне и помимо ясных духовных принципов с расчетом на «букву», а не на «дух» юридических текстов и правовых идей. Абсурдность существования корпоративной нравственности становится очевидной на примере «морали интеллигенции». Ф.М. Достоевский писал, что основной болезнью русского народа является жажда правды, но неутоленная. На глазах простых русских людей, начиная с конца XVII в., рушили основы их жизни, глумились над их святынями. Они видели непонимание и враждебность к себе со стороны господ, включая революционную, разночинную, либеральную интеллигенцию. Русские люди понимали, что по отношению к народу творится несправедливость, неправда, но в душе остро верил в торжество правды и справедливости. Дело в том, что элита («верхи») российского общества становилась все более прозападной, атеистической, чужеродной по духу и даже по национальному составу русскому простонародью, а простой народ действительно сохранял и бережно передавал своим потомкам традицию соблюдения вечных нравственных абсолютов, сформулированных в десяти Заповедях Господа Бога. Значит, речь нужно вести не о многообразии видов нравственности, а о том, что часть общества нравственность соблюдает, а часть - игнорирует. То, что отдельные представители человеческого общества в различные эпохи представляли себе абсолюты нравственности неодинаково, еще не позволяет отвергать неизменность нравственности. Свойство вечных законов, вечных истин таково, что они существуют независимо от того, осознаются они или не осознаются всеми людьми без исключения, большинством либо меньшинством. Даже законы алгебры имеют незыблемое значение, хотя их не все понимают. Эволюция субъективных представлений о добре - еще не свидетельство, что изменилась суть добра. Она может свидетельствовать о духовном росте человечества либо падении. Человеческое сознание либо совершенствуется, либо деградирует относительно одной неизменной сущности нравственности. По мере дальнейшей деградации либерального общества нравственные абсолюты добра просто не усваиваются людьми. Признание Высшего, Божественного нравственного закона, которому подвластны законы человеческого общества, позволяет обрести надежный критерий для принятия правомерных решений. Высший нравственный закон освобождает индивида от обязанности выполнять предписания действующего светского законодательства в случае их безнравственного характера. Посредством идеи о множестве видов нравственности общество лишается критериев права. Переменные величины не могут выступать критериями чего-либо. Нравственность же возникла не стихийно в народной практике, как утверждает светская наука, она дана Богом в его заповедях и вписана в сердца человеческие (совесть). Поэтому нравственность является величиной константной. Для константы характерно быть критерием, например, правового закона или правомерного поведения. Человек ничего константного не придумывает, он открывает его. Конституцию и законы государства и общества менять можно, а Библию нельзя. Нравственность как постоянно присутствующий концепт является константой права вне зависимости от осознания этой истины людьми. В силу своей абсолютности нравственность придает нравственное качество решению суда, криминалистической тактике следователя, позиции обвинителя и защитника в юрисдикционном процессе. Выражение «нравственный закон» в современной юриспруденции почти не употребляется, между тем как оно выражает суть рассматриваемого концепта. Именно нравственный закон, закрепленный в Библии и совести человека, позволяет индивиду правильно распорядиться свободой воли. «Категорический императив» И. Канта не может заместить собой нравственного абсолюта. Более того, при рассмотрении права И. Кант отвлекался от моральных критериев для того, чтобы «постигнуть самую суть права». Все исследователи права в так называемом чистом виде (и позитивисты, и юснатуралисты) отсекали нравственность от права, а в результате обедняли свои выводы. Логика категорического императива И. Канта такова: норма, которую я устанавливаю для себя, лишь в том случае обретет характер абсолютного и высшего правила, когда она совпадает с собственно всеобщим и необходимым законом, которому я как разумное существо должен подчиниться. При этом категорический императив не есть некий естественный закон - в противном случае речь о свободе вообще не была бы возможной, ибо в природе нет свободы, - он есть некая нравственная инстанция, присущая разуму. Следовательно, эта моя личная норма должна являться выражением нормы всеобщей и абсолютной и устанавливаться исключительно на основании ее. Свобода, являясь у Канта, источником нравственного закона, по мере того, как он становится тотальным и обязательным, устраняется: на ее место водворяется «произвол закономерности и долженствования»135, и уйти от этой «всеобщей разумности», ставшей чем-то вроде фетиша, частному человеку можно лишь в иррациональное, в безумие, в абсурд. Если признать, что нравственность есть всего лишь результат исторической эволюции либо продукт человеческого разума, мы не будем иметь никакого объективного, абсолютного критерия для оценки правовых явлений и процессов. Права человека, мифологезированные либертарной юриспруденцией, не могут рассматриваться в качестве критерия нравственности, как это предлагает О.И. Цыбулевская136, ибо права человека - есть идеологическая, а не нравственная категория. Человечество подошло к рубежу, когда жизненно необходимо признать приоритет нравственности над разумом. Совершенно очевидно, что невозможно примирить либертарное понимание морали с нравственным чувством русского народа, а тем более навязать ему это понимание. У русских испокон веков под именем добродетели разумеется свободное, сознательное, искреннее и постоянное исполнение нравственного закона Божьего из чистой и добровольной любви к Богу137. Только поставив нравственный закон в связь с Абсо- люгной Первоосновой мира - Богом, мы можем понять безусловный характер нравственности. И каким убожеством мысли веет от всех попыток заменить нравственный абсолют и вытекающие из него постулаты той пародией, той квази-этикой, которая называется в литературе групповой, классовой и профессиональной моралью. Вера в объективный, незыблемый закон добра, существующий независимо от наших несовершенных понятий о нем, составляет необходимое предположение нравственности. В нравственном мировоззрении выражается сознание основного начала, выраженного во всей своей полноте и широте в христианской заповеди всеобщей человеческой любви, которая не ограничивается одной сферой внешнего поведения, но охватывает собой и внутреннюю сферу душевного состояния (идей, чувств, настроений и т.п.). Именно в заповеди любви выражается не преходящая точка зрения той или иной эпохи, а вечная константа добра, остающаяся истинной независимо от того, доросли ли люди до ее понимания. В период социальных катаклизмов последних ста лет в нашем Отечестве были проигнорированы нравственнодуховные и исторические традиции России, вследствие чего разрушена прежняя система нравственных ценностей. На такой почве мы не можем рассчитывать на державное строительство или возрождение права в собственном смысле слова. Кризисные процессы в разных сферах общества явно вторичны по отношению к моральному кризису. Падение нравственности страшнее падения объемов производства. В конце XIX в. в энциклопедии «Россия» В. Нечаев писал: «Русское гражданское право как в своем историческом развитии, так и в современном состоянии, в противоположность римскому и новому западноевропейскому, характеризуется неопределенностью форм гражданско-правовых отношений и, особенно, невыработанностью отдельных правомочий и обязанностей, связываемых, для отдельных лиц, с наличностью между ними того, или другого отношения (субъективных прав и юридических обязанностей). Это стоит в прямой связи с историческим складом русского гражданского общества и отношением его к власти, определявшей теперь формы проявления правовой жизни (источники права)»138. Характерная черта русской традиционной жизни, ее константа - незнание каждым отдельным гражданином формальных законов государства, и более того - недоступность текста законов для его сведения. Первое издание Полного собрания законов состоялось только в 1832 г. Законодательство Российской Федерации многочисленно, и хотя своевременно публикуется в открытой печати, но также недоступно основной массе населения (недоступно для понимания). Но в дореволюционной, Императорской России существовало весьма отчетливое -скорее инстинктивное, нежели сознательное - представление о том, что не всякое, хотя и официальное волеизъявление монарха, каково бы ни было его содержание, является законом. В России образца 1990-х гг. акты главы государства не исполнялись даже нижестоящими чиновниками. «Словарь русского языка в 4-х томах» начинает слово «закон» прямо с ошибочного определения: «Закон. - 1. Нормативный акт высшего органа государственной власти, принятый в установленном порядке и обладающий высшей юридической силой»139. Русские люди на протяжении веков привыкли воспринимать слово «закон», главным образом, как «Закон Божий». Так, «Словарь Академии Российской» (1809 г.) под этим словом дает следующее понимание: «Закон. - 1. Предписание, правило, учащее, что делать и чего не делать; 2. Определенный образ Богопочитания, содержимый известным народом; вера: Закон христианский, иудейский, магометанский». Далее следуют примеры - сочетания слова «закон» с тем или иным прилагательным: законы церковные, гражданские, поместные, воинские; законы естественные - « Суть чувствия и врожденные понятия о справедливости, влиянные Создателем в людей»210. Таким образом, первым главным значением слова «закон» на Руси оказывается Закон Божий, вторым значением - закон нравственный или моральный, третьим - предписание общества. Отмеченная «врожденная» черта русского понимания закона сохраняется в той или иной степени на все последующее время, вплоть до наших дней, как его формальная невырабо- танность, но доступность для христианской совести. Применительно к законам русской традиции вполне подходит выражение: «Незнание закона не освобождает от ответственности», потому что русские никогда не стремились знать казенные нормативные документы, но старались разрешать споры по совести, то есть на основе особого правочувствия, подкрепленного живой православной христианской верой и горячей молитвой. Осуждать за это целый народ, а равно нации, воспитанные в русской духовной культуре - дело исторически безперспективное. Для истории языка любопытно производив «законник», которое в древнейших памятниках нередко употребляется в значении формального исполнителя нормы. В любой европейской культуре понятию «закон, законность» противостоит, конечно, «беззаконие». Но в русском менталитете закону противопоставлено и еще нечто, не скверное («беззаконие»), а нечто хорошее, доброе, положи тельное. За сферой закона, по русским представлениям, лежит еще - более обширная - область добра, совести и справедливости хотя и не регламентированная скрупулезно. Это и есть особенное русское противопоставление. Оно многослойно и предполагает синтез правовой сферы. Прежде всего, закону формальному, юридическому, противостоит правда — внутренняя справедливость, ощущаемая и знаемая в душе, совесть. С другой стороны, когда формальный закон торжествует, когда появляется наказанный преступник, то к концепту «закон» присоединяется в русском сознании не ощущение торжества справедливости, а ощущение несчастья наказанного. «Осужденный - несчастный» вот краткая формулировка этого русского понятия. Это выразил Ф.М.Достоевский в «Дневнике писателя за 1873 г.»: «Нет, народ не отрицает преступления и знает, что преступник виновен. Народ знает только, что и сам он виновен вместе с 911 каждым преступником» . Представление это глубоко русское, народное. Даже ультралиберальный в начале своего пути А.И. Герцен отмечал: «русский народ обозначает словом несчастный каждого осужденного законом»140. Можно вспомнить, что и Н.А. Некрасов в поэме «Несчастные» (1856 г.) в том же смысле писал об осужденных на каторгу. Подобные факты, воскрешаемые в нашем национальном самосознании, позволяют по-новому взглянуть на древний китайский афоризм: «Закон есть нищета морали» и согласиться с ним. Возрастающее количество принимаемых государством формально определенных нормативных актов свидетельствует о падении нравственности людей, которые в случае помрачения своей совести нуждаются во внешнем понукании. На Западе главным всегда было внешнее урегулирование актов внешнего поведения, на Руси же - воспитание духа, совести народа. В понятиях Святой Руси право, закон должны носить прежде всего нравственный, а не формальный характер, соответствовать Правде, заложенной в Заповедях Божиих. Нравственный закон считался выше закона писаного, формально-юридического. Слово «Правда» вошло в название первого русского сборника законов «Русская правда». Как справедливо отмечал И.Л. Солоневич, русский склад мышления ставит человека, человечность, душу выше официального закона и закону отводит только то место, какое ему надлежит занимать213. Когда государственный юридический закон вступает в противоречие с человечностью - русское сознание отказывает ему в повиновении. Либеральная интеллигенция делает из этого факта нечистоплотное обобщение о правовом нигилизме русского народа. В действительности же, задолго до западноевропейской дискуссии о естественном праве, митрополит Илларион, основываясь на традиции христианского и русского миропонимания, написал труд «Слово о Законе и Благодати», в котором впервые адекватно истолкована разница между законом и Правом. Формальному закону, согласно митрополиту Иллариону, противостоит жизнь по душе (а всякая душа - христианка), по Правде, по Божьим заповедям. Даже в советский период отечественные ученые, занимающиеся проблемами толкования права, утверждали, что юридический закон можно выполнять по букве и по духу. Значит, советские правоведы имели в виду в праве наличие глубинного плана, сложившегося под влиянием некоего благодатного Духа, а значит - Святого Духа. И в русском языке и в отечественном правосознании эта константа себя обнаруживает до настоящего времени. Духовные смыслы, как особый генетический код нации, непросто преодолеть. Многие отношения на Руси регулировались правом: но не в форме законов государства, а совестью и обычаем (укладом глубоко верующей крестьянской общины). Русское правосознание было ориентировано на жизнь по совести, а не по формальным правилам. Фраза Л.А. Тихомирова: «Никогда русский человек не верил и не будет верить в возможности устроения жизни на юридических началах»141 нисколько не отвергает того факта, что тяга русских людей к живой правде всегда носила правовой смысл. Ибо, как минимум, со времен митрополита Иллариона юридические предписания признавались вспомогательным, крайним и вынужденным средством по отношению к первичным нравственным абсолютам права. Этим отечественное традиционное правосознание отличается от западного. «Европейское правосознание формально, черство и уравнительно; русское - бесформенно, добродушно и справедливо», - писал И.А. Ильин2 5. Вот почему для западного обывателя любой преступник - злодей, а для русского человека - жертва обстоятельства. «Несчастному милость творить - с господом говорить», - гласит русская пословица. «Милость - подпора правосудию», «Закон - дышло, куда пошел, туда и вышло», «Закон, что паутина: шмель проскочит, муха увязнет», «Законы святы, да законники - лихие супостаты», «Не бойся закона - бойся судьи», «Законы - миротворцы, да законники - крючкотворцы», «Кто законы пишет, тот их и ломает» и т.д. Когда государственные законы служили средством притеснения людей, русские люди не уважали их, т.к. не имели для этого достаточных оснований. Но у людей сохранялась вечная правда Божьих заповедей и вера в заступничество Бога-Спаеителя. В данной традиции право и нравственность образуют органическое единство. Самым главным богатством любого государства И.Т. Посошков в начале XVIII в. считал твердые нравственные устои и незыблемый правопорядок, которые он в соответствии с отечественной правовой традицией обозначал словом «правда». Секулярное сознание современных российских людей не воспринимает очевидного родства слов, выражающих разные грани единой сущности - «ПРАВДа», «СПРАВЕДЛИВОСТЬ», «ПРАВО». За однородностью понятий права и правды скрывается таинство неразрывного единства права и нравственности в рамках русской духовной традиции. Все возможные различия между правом и нравственностью в коренном российском правосознании снимаются в понятии «Правда». В русской традиции морально-нравственные ценности имеют особенную значимость относительно других ценностей. Они обретают конкретный вид в качестве идеалов Правды, деятельного добра и высшей справедливости. Исключительно самобытное русское слово «право», не имеющее прямых аналогов в других языках, имеет источником своего происхождения слово «правда». Русское право произрастало из традиционной нравственности древнерусских племен. В. Даль под словом «правда» дает определение: «Праведность, законность, безгрешность». Словарь А. Ушакова продолжает: «Правда. - 1. То, что соответствует действительности, что есть на самом деле, истина... 3. Идеал поведения, заключающийся в соответствии поступков требованиям морали, долга, в правильном понимании и выполнении этических принципов». Получается, что понятие правды в русском сознании обозначало то явление, которое в современном языке именуется нравственностью. Но помимо прочего правда представляет собой истину на деле, истину в образе добрых деяний. Одно из высших представлений Святой Руси: «Не в силе Бог, а в правде». Среди многочисленных пословиц русского народа о правде назовем еще несколько показательных: «Не ищи правды в других, коль в тебе ее нет», «Дело делай, а правды не забывай», «Правда суда не боится», «В ком правды нет, в том добра мало». Такое правосознание вовсе не означало анархии в народной жизни. В России сложились достаточно жесткие и строгие нормы поведения в среде коренных русских людей, прежде всего крестьян. Эти нормы устанавливались не юридическими установлениями, а принципами русского права. Пренебрежение законами государства начавшееся с XVIII столетия, недоверие к нему среди простых людей объясняется тем, что они чувствовали в нем навязанную извне силу, противоречащую не только традиции и обычаю, но и Правде - духовно-нравственным принципам. Еще Владимир Мономах в своем «Поучении» утверждал, что князь в своих действиях должен руководствоваться именно правдой. Это предполагает праведный суд на основе христианских заповедей («не губите никакой христианской души»); защиту убогого, немощного, слабого («убогих не забывайте, по силам кормите и подавайте сироте и вдовице, не давайте сильным губить человека»), отказ от вражды и кровопролития. Правда в воззрениях и политике Мономаха тождественна нравственности2 6. С точки зрения таксономики и синтаксиса слово «правда» - не существительное, а особое предикатное слово. Оно из такого таксономического разряда русских слов, в котором состоят слова «хорошо», «плохо», «уютно», обозначающие категорию состояния. Понятие правды обозначает особое духовное состояние, в котором совпадают объективная, данная Богом, истина и внутренняя совесть человека. Слово «правда» предполагает честность, праведность и совестливость человека, невозможные в понятиях Святой Руси без православной веры в Бога. В то время, как на Западе придумывали массу слов- обозначений, разрывающих смысл и суть одного единого явления, в русском правосознании укреплялся синтез истины, добра и справедливости в одном понятии - «ПРАВДА». Можно только поражаться духу русского народа, длительное время не допускавшего фрагментации, сегментации и атомизации правовой сферы. Русское сознание сопротивлялось искусственному разрушению, разъятию целостного мира и вполне резонно усматривало в этом проделки лукавого. Синтезируя в слове «Правда» правовые и нравственные принципы, русский народ сохранял целостное, традиционное восприятие мира. Следование Правде позволяло избегать противоречий между истиной и справедливостью и разрешать споры по совести. Истина здесь представлена Божьими заповедями, справедливость означает жажду и возможность обретения этой истины, совесть - внутренний нравственный закон, вложенный Богом в сердца людей, а Правда есть синтезированное выражение права и нравственности. В любом случае Правда не возникала стихийно, от эфемерной природы либо вследствие опытного творчества людей; Правда была положена человеку извне в виде Божественной истины и дара совести. , Выявление изначальных смыслов понятий «правда» и «право» многое объясняет в их последующей эволюции и теперешнем состоянии. Вплоть до половины XX в. в русском сознании Правда означала нравственные принципы; закон - навязанные сверху предписания, средство притеснения, порождающее грех, обиду и преступления, а вот понятие «Право» к этому времени совсем утратило исконный смысл даже в глубинах народного самосознания. Светские ученые-юристы стали использовать слово «право» для подмены - обозначения плохо адаптируемых на российской почве иностранных юридических регуляторов. С годами понятие Права утратило свой священный смысл и было дистанцировано от понятия Правды-нравственности. Теперь право может олицетворять безнравственность, а в обществе культивируется свобода безсовестности и выбор между одним пороком и другим пороком. Испокон веков на Руси подлинно правовые нормы несли с собой нравственной обязательство человека их исполнять. Если есть первое, то есть и второе. Поэтому законность- незаконность в российском обществе воспринимается русским народом только нравственно. Этот реликт прошлого, сохраняемый в народном сознании и транслируемый от поколения к поколению, свидетельствует, что когда-то право и нравственность составляли неразрывный синтез. После этого неприятно читать и слушать, что «наше общественное правосознание только приближается к стадии становления»2 7, в России никогда не было правовой культу- 91 Я ры как таковой , «неразвитость общей теории права обусловлена отсутствием в правовой действительности надежных оснований - отсутствие традиций правового мышления, смешение права с моралью, недостаток собственно юридического мышления»142. Пора признаться, что правопорядок в России не восстановить без традиционной нравственности, без сочетания правового и нравственного. Право и нравственность не взаимоисключаемы. Собственно юридическая регламентация нужна тем, кто не открыл для себя православной истины и для урегулирования третьестепенных вопросов жизни. Русский народ - народ православный. Формальный закон ему чужд, поскольку он живет по внутренней Правде - истине и справедливости, а внешняя правда отдана государству для борьбы с врагами Отечества. Без изучения традиционной нравственности невозможно понять специфику российского права. Важность этого подхода заключается, прежде всего в том, что люди, объединенные единой нравственностью, тем самым приобретают культурную идентичность или гомогенность. Это позволяет людям воспроизводить право, видеть в этой деятельности нравственный долг, а само право воспринимать как духовную ценность. В трудах по теории права и государства существенное отличие права и нравственности выражается в следующей формуле: «Нравственность есть закон внутренний, право - закон внешний; нравственность регулирует внутреннее настроение, право регулирует исключительно внешнее поведение и для права безразлично из какого настроения проистекают действия человека»143. Е.Н. Трубецкой выразил это доминирующее мнение следующим образом: «До тех пор, пока наши помыслы и намерения не выразились в каких-либо осязательных внешних действиях, праву до них нет дела: человек, только замысливший преступление, но ничего не сделавший для осуществления своего замысла, осуждается нравственностью, но он вовсе не является нарушителем права; вот почему так называемый голый умысел не карается правом уголовным: оно принимает во внимание злое намерение, только если оно выразилось в злых деяниях. Нетрудно убедиться также, что под наше определение права не подходят все те нравственные правила, которые требуют от нас того или другого внутреннего настроения, например любви, доброжелательства или ува- жения к ближнему» . Б.Н. Чичерин придерживался той же позиции: «право и нравственность определяют две разные области человеческой свободы: первая касается исключительно внешних действий, вторая дает закон внугренним побуждениям»144. Ю. Гамбаров понимал под правом «практическое регулирование общественной жизни с целью обеспеченного удовлетворения человеческих потребностей путем установления и осуществления внешне обязательных, не зависящих от воли подчиненных лиц и неприкосновенных до своей отмены норм человеческого поведения»145. П.И. Новгородцев постулировал: «Если право и принимает во внимание внутренние мотивы, то не при исполнении, а при нарушении закона, там, где требуется определить виновность лица, что, конечно, не может быть сделано без освещения субъективной стороны правонарушения. Юридический закон и здесь карает внешние деяния, а не внутренние помыслы, привлекая эти последние к своему суду лишь постольку, поскольку это требуется для его специальных целей, т.е. для установления фактов правонарушения»146. А. Шопенгауэр и др. зарубежные ученые задолго до российских либералов утверждали, что юридический регулятор представляет собой только внешний закон, внешний порядок, который и должен господствовать в человеческом обществе, в том числе над моральными требованиями. В юриспруденции сложилось господствующее убеждение, будто нормы права не должны предъявлять к человеческому поведению таких высоких требований как нравственные. Правовые нормы-де стоят независимо от внутренних побуждений лица, их исполняющего. Следование правовым нормам может обусловливаться исканием личной выгоды, страхом наказания и т.п. Но все это, с точки зрения формального момента права, остается безразличным, т.к. центр тяжести лежит не здесь, а во внешнем авторитете, принадлежащем власти. Этот авторитет требует одного лишь внешнего повиновения - все равно, на каких бы мотивах такое повиновение не основывалось. Данный подход преследует задачу размежевания и противопоставления права и нравственности при полном игнорировании реальности. Дело в том, что ни законодатель, ни правоприменитель не могут рассчитывать на эффективное осуществление права, если граждане проявляют к нему безразличие, недоверие либо внутренний протест. Игнорировать в правотворчестве и правореализации ценностные ориентации народа крайне опасно. Учет внутренней стороны правомерного и противоправного поведения важен на всех стадиях работы механизма правового регулирования. Расхожее положение юридической науки о том, будто право апеллирует к внешнему поведению, а нравственность - к внутреннему, можно объяснить только глубоким кризисом юриспруденции. Безосновательно, с теоретической, и вредно, с практической точек зрения, заключать право в рамки формального определения, которое рассматривает его как ряд повелений, независимо от внутреннего содержания последних. Допуская подобное упущение, мы размываем различия между правом и законом, а равно между законом и любым произвольным приказом. Затрагивая тему внешнего и внутреннего в праве, Н.М. Коркунов замечал, что право никогда «не ограничивает своих определений одной только внешней стороной человеческих действий, а всегда более или менее принимает в соображение и внутренние их стимулы»223. И.А. Ильин высказал сходную мысль: «творческий источник права пребывает во внутреннем мире человека; и действовать в жизни право может только благодаря тому, что оно обращается к внутреннему миру человека, а именно к тем слоям души, в которых слагаются мотивы человеческого поведения и, сложившись, порождают живой поступок человека» . Некорректно, с научной точки зрения, видеть в праве только внешние, формальные стороны; существует и внутренняя составляющая права (убеждение, воспитание, духовно-нравственные ценности), опирающаяся на добровольное осуществление, соблюдение и исполнение правовых норм. Современные правоведы непоследовательны в том, что, с одной стороны, возможности права сводят к контролю внешнего поведения человека, а с другой - отвергают понимание права как силы. В этом заключается очередное противоречие либертарной юриспруденции. От человека требуют покориться внешнему авторитету (организованной силе), но мало заботятся о том, чтобы подчинение возникало вследствие уважения и доверия. В противоположность такому подходу можно предложить другой: критерий правомерности нужно олицетворять не с организованной стой государства, а воспитывать внутри подчиненной праву личности - правосознание; место внешнего авторитета занимает правосознание субъекта права. Чтобы этот критерий «работал», необходимо осуществлять широкомасштабную воспитательную деятельность и получить в итоге в новом поколении соотечественников когорту активных (совсем не обязательно большинство), православных, нравственных людей (первоначально тех, кто обладает качествами лидеров в различных областях общественной жизни), почитающих традиции своей Родины. Право не может пониматься как строй внешней жизни людей, иначе оно отрывается от правосознания и, питаясь поверхностными слоями или дурными силами души, вы рождается в своем содержании и расшатывается в своих основах. Право уводится из реальности народной жизни, сосредотачивается в виртуальных предписаниях и изволениях узкого круга правящих лиц, а для населения превращается в чуждую и недоступную для понимания и доверия систему принумедения. Соблюдение правовых норм вовсе не исключает соответствующих нравственных состояний обязанного лица, и государство должно заботиться о том, чтобы закон не ограничивался акцентом на внешнюю покорность, куда важнее изменить образ мыслей людей, воспитать нравственное чувство и правосознание, укреплять совесть. Не стоит умалять роль в этом процессе Русской Православной Церкви, семьи, школы (высшей, профессиональной и общеобразовательной) - в общем тех институтов, которые в наши дни подвергаются планомерной разрушительной обструкции. Право не может не вменять в обязанность людям также и добрые чувства, без которых исполнение законов лишается истинной цели. Противостоять хаосу в обществе нужно не только запретами, но и внугренней гармонией личности, устремленностью к совести, добру, порядочности. Вся традиция русской государственности свидетельствует о том, что оторвать силу от совести - значит уповать на абсолютную волю временщиков. Все правовые реформы в России, начиная с царствования Александра II и до наших дней, предполагали свое преимущественное воплощение во внешних учреждениях, какие-то организационно-структурные реорганизации. При этом забывалось важнейшее условие процветания общества - забывалась и даже отвергалась - внутренняя жизнь нравственной личности. Ничего полезного не было в том, что русские люди начали уподобляться своим западным соседям по тому законническому, безсердечному настроению, при котором человек заботится лишь о том, чтобы всякий отдельно взятый поступок его не был нарушением точных и формальноопределенных юридических предписаний, а о чистоте совести своей, о смягчении сердца, об искреннем желании преодолеть свои пороки совершенно забывает. Все это унижает личность, превращает человека в бездушный винт общественной машины, но это же дает ему такую свободу (лучше сказать: такой произвол) в духовной жизни, какого он не может получить ни при каком строе, особенно при нравственном. Нравственный союз людей, предполагаемый нами в государстве, проникает своими требованиями и указаниями в самое святилище человеческой совести. Произвол увеличивается именно в либеральном обществе сознанием полной независимости или необязанности никому своим благополучием. В либеральном обществе, если другие служат человеку чем-нибудь, то он знает, что они служат не из расположения к нему, а из необходимости или из желания блага прежде всего себе. За эту службу они получают столько же и с его стороны, ведь главное в таком социуме - соблюдение внешних установленных рамок и ничего более. Таким образом, юридический строй порождает контрактный союз эгоистов (себялюбцев), рассматривающих друг друга в качестве препятствий, конкурентов либо источников удовольствий и нуждающихся в формальном законе, чтобы не мешать друг другу в гедонистических устремлениях. А правовой строй предполагает нравственный союз соотечественников, ответственных друг за друга и ставящих над формальными нормами закона традиционные духовные ценности. Правовой строй в отличие от юридического не холодный, внешний, а живой, душеспасительный. Юридизм торжествует на Западе в соответствии с европейскими традициями народной жизни; правовой строй был характерен для России и, к нашему счастью, до сих пор не изжит. Когда современные юристы превозносят идею так называемого правового государства, построенного на «римском праве», остается недосказанным, что порядок в таком государстве поддерживается, главным образом, полицией, а значит, нет разницы между идеалом западного «правового государства» и уже известным истории полицейским государством. Убеждение в безсилии государственно-юридической регламентации вполне правильно и соответствует истинному онтологическому соотношению, раскрытому в христианском сознании. Сторонники права и нравственности «в чистом виде» игнорируют их принципиальную сущностную однородность. Нравственность и русское право не бывают в отрыве друг от друга, иначе они разрушаются, замещаясь безнравственностью и торжеством юридизма. После противопоставления права и нравственности право принимает в конце концов безнравственную форму, а нравственность приобретает неправовой характер, проявляется противоправными способами. Подлинное право обращается к внутреннему миру человека, его внутренней духовной жизни. Право и нравственность имеют единую суть - духовную природу человека; они действуют на одном и том же поприще человеческих отношений; внешние действия и внутренние побуждения взаимообусловлены и неотделимы друг от друга, а потому в понятии Права, согласно традиции русского народа, нравственность заложена как атрибут ~ неотъемлемое свойство. Суждения типа: «общее правило должно состоять в том, что область нравственности не подлежит правовому закону, который имеет дело с внешними отношениями свободы и касается внутренних побуждений лишь настолько, насколько - 227 они выражаются в действиях, нарушающих право» можно признать для России утопическими и душевредными. Русский человек может мало знать о законодательстве, но не будет совершать правонарушений, потому что хорошо воспитан в духе правовых (нравственных) норм и принципов. Обратимся к статье И.В.Киреевского «О характере просвещения Европы и о его отношении к России»: «Вследствие таких естественных, простых и единодушных отношений в русском обществе, и законы, выражающие эти отношения, не могли не иметь характер искусственной формальности, как в «римском праве»; но, выходя из двух источников: из бытового предания и из внутреннего убеждения, они должны были в своем духе, в своем составе и в своих применениях, носить характер более внутренний, чем внешний. ...Я говорю, разумеется, не о том или другом законе отдельно, но о всей, так сказать, наклонности (тенденции) древнерусского права. Внутренняя справедливость брала в нем перевес над внешней формальностью»228. Здесь верно подмечено характерное для русских тяготение скорее к внутренней убежденности в правоте, к справедливости внутренней, чем внешней, юридической формальности. Для западноевропейца, как правило, это выглядит дико (в любом случае - необычно), а с точки зрения укорененности правопорядка в нравах и душах людей, наш отечественный правовой опыт следует признать наиболее удачным. Этот опыт не подойдет в настоящее время всем народам и нациям, но это наш традиционный опыт и он характерен для России и соответствует нашей исторической судьбе. Адепты либерализма навязывают нам социальное устройство, основанное на контракте, на гарантиях эквивалентного стоимостного обмена. Это означает, судя по имеющимся итогам, полную метаморфозу человека в морально-нравственном плане - отказ от самих понятий ответственности, сострадательности, сопричастности, любви. Господствует принцип «Ты мне, я тебе», в котором нет ничего социального, но много экономического. Не случайно рыночная экономика всерьез рассматривается светскими учеными в качестве цели современного общественного развития. Появился даже термин «рыночная демократия», которого современный либерализм не стесняется. Попытки разъятия и противопоставления права, и нравственности в качестве двух автономий в России разбиваются о какую-то роковую необходимость, ибо попытки эти противоречат коренным, неустранимым свойствам человеческой природы. Холодный и жестокий мир юридизма, с присущим ему узаконением эгоизма и грубым полицейским принуждением, резко противоречит началам любви и подлинной свободы, образующим основу нравственно-правовой жизни. Зло, хаос, стихийно-природная необузданность человека преодолеваются не столько извне, сколько внутренне, благодаря органическому соединению права и нравственности в одном регулятивном единстве. Право некорректно понимать исключительно как внешнее и формальное явление. Формален только закон, а Право как форма духа, выраженная в правосознании, духовно-нравственных принципах и духовно-оправданных обычаях сообщества, отнюдь не формально. Право связует между собой не просто абстрактных субъектов, а дух с духом, как выражался И.А. Ильин. Ему принадлежит замечательный тезис о том, что «право является вершинным проявлением человеческого духа»2 9. Природа человека, существа духовно-телесного, такова, что внутренняя, духовная его жизнь проявляется вовне, то есть выражается в словах и действиях. У здорового человека нет ассинхронизации между внутренним миром и внешними поступками, поэтому нет объективных оснований относить нравственность только к внутреннему миру индивида, а право - к внешнему поведению. Право, усвоенное совестью человека, делается господствующим началом его духовной жизни и в необходимых случаях выражается нм вовне, то есть во внешней жизни на основе духовно-нравственных принципов. Сторонники противопоставления права и нравственности фактически обеспечивают торжество внешнего опыта над внутренним опытом, механического над органическим, рассудка над любовью. Тем самым в современный мир искусственно возвращается язычество. Это дохристианский мир ценил силу, богатство и чувственные удовольствия, то есть ценил более внешнее в человеке, чем внутреннее. Иисус Христос указал на внутреннее состояние человека как на необходимое условие блаженства, которое состоит в свободе от привязанностей к земным благам, постоянном движении к духовному совершенствованию, поиске правды, милосердии и справедливости, миротворчестве, чистоте сердца, готовности пострадать за истину (Нагорная проповедь. Мф. 5, 3-12). Для человека Святой Руси нет блаженства в безнравственности. Нынешние либеральные юристы много переняли у католиков, протестантов и язычников в грубо-механическом представлении о нравственной деятельности человека. Именно католицизм самостоятельное участие человека понимает исключительно в смысле внешних поступков. Бог, по католическому учению, ищет не святости как общего устроения души, а именно обнаружения этой святости вовне. А в протестантизме утверждается, что земной успех человека (в особенности предпринимательский, рыночный) есть свидетельство Божьего поощрения, так что оправдывают личность именно внешние поступки, дело (бизнес). Иисус Христос, явившись в мир, никогда не учил внешнему благоповедению как конечной цели, а имел в виду именно душевное совершенствование («Ибо, что проку тому, кто все богатства мира обретет, а свою душу погубит?»). Эго первое и основное, что должно быть усвоено христианином: все обновляется, очищается и преобразуется изнутри. Это относится и к праву и к жизни человека. Апостол Павел предупреждал: «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в моих членах» (Рим. 7, 7). Христос обличал внешнее формально-юридическое понимание и истолкование фарисеями Закона. Иисус Христос советовал каждую заповедь переживать и осуществлять изнутри, как веление сердца. Бог хочет, чтобы человек как личность действовал, главным образом, на основе неиспорченной совести, а уж потом на основе внешних законов. Разве не учил Господь судить себя не по одним нашим делам, но и сами греховные мысли и чувства вменять себе наравне с делами: «...всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5, 28). Он заповедует человеку отвергнуть защиту своих земных интересов отмщением и просит не отвечать злом на зло, а благотворить делающему зло (Мф. 5, 39-45). Одним из грехов человека православие считает памятозлобие, затаенную злость на личных врагов. Святой Василий Великий выводит из текста Нового Завета следующие выводы: «Как Закон запрещает худые поступки, так Евангелие запрещает самые сокровенные страстные движения в душе... Как Закон в каждом добром деле требует совершенства отчасти, так Евангелие требует всецелого совершенства... Невозможно удостоиться Небесного Царства тем, которые не показали в себе, что евангельская правда больше правды подзаконной»230. Таким образом, Господь Бог не желает добиться формального исполнения человеком всех пунктов «морального кодекса»; Он жаждет полного духовного перерождения человека, после которого сама мысль о грехе (преступлении), само желание греха были бы чужды и противоестественны освященному сердцу. Вот почему православные мыслители ут верждают, что внутренняя свобода есть высшая степень свободы - потому, что человек в своих помыслах и чувствах максимально приближается к Божественному образу. Никакая другая разновидность свободы не может сравниться со свободой внутренней. Ведь если в сердце человека живет Божья Благодать, то ничего не может помешать ему быть свободным, ибо под воздействием этой Благодати человек совершает именно те поступки, которые внушены ему самим Богом. В этом случае православный христианин не нуждается в юридическом всеобуче, раздутых штатах полиции и внешней острастке, чтобы быть и оставаться правопослушным. В идее «внутренней свободы» Сергий Радонежский выразил в свое время одно из важнейших качеств русского национального самосознания. Получается, что всякая правовая реформа, сориентированная исключительно на создание новых учреждений и законодательных актов, успеха иметь не будет и не может нами считаться действительно правовой. Решающее условие успешной правовой реформы - изменение и укрепление правосознания. Епископ Тихвинский Андроник писал: «Для всякого внимательного к народной жизни наблюдателя с несомненно- стию очевидна особенность народной русской культуры. Наша народная культура есть исключительно культура духа. Во всем укладе жизни, в обычаях, в душевных исканиях, в народном и даже литературном творчестве непременно есть искание нравственной ценности жизни, отношение к ней именно с этой стороны. Все прочее, чисто внешнее, имеет уже второстепенный и попутный смысл и значение, обусловливаемое нравственными основами, как это и должно быть всюду и всегда... Для культуры и самая жизнь не имеет ценности без ценностей духа, без ценностей нравственных. Только с нравственной стороны расценивается и самая жизнь человека 231 со всеми его поступками» . Правосознание охватывает и чувство, и волю, и мысль, и воображение, и всю сферу бессознательного духовного опыта. Значит, правосознание отображает весь внутренний - правовой и нравственный — опыт человека и воспроизводится в поведении. В этом заключается еще одно доказательство единства права и нравственности. Основа действия права - вовсе не внешнее принуждение, а внутреннее убеждение людей в правомерности действующих правил; следовательно, как действия нравственные, так и правовые обусловлены внутренним убеждением человека. В таких отраслях права как уголовное, административное, финансовое, таможенное, экологическое, первостепенную важность для квалификации результатов обретают мотивы совершения правонарушения. Наконец, подлинное Право никогда не предписывает совершения безнравственных действий. Многие ошибки в вопросе соотношения права и нравственности допускаются из-за подмены права законом. Так произошло с позицией О.В. Мартышина, который утверждает: «...право формально, абстрактно, бездушно, тогда как мо- 232 раль всегда конкретна, одухотворена, человечна» . Применительно к нраву (в собственном и исконном смысле этого слова) подобные эпитеты неприменимы, т.к. научно безосновательны. Действительное противоречие существует не между правом и нравственностью, а между законами государства и нравственностью. Нравственность придумана не человеком, весьма непостоянным в своих пристрастиях, а дана ему Богом, она является величиной константной: и конституции, и законы менять можно, Библию и Божьи заповеди — нельзя. Поэтому правовая состоятельность закона заключается не в декларациях, а в том, в какой степени законодательные положения учитывают нравственный Абсолют, который одновременно выступает Абсолютом Божественным, а значит, в какой степени законы государства способны уберечь моральные императивы Божественных установлений. Не стоит слишком большое значение придавать тому обстоятельству, что природа неподвластна нравственным законам. Человек внеприроден, а потому ценим не по природным, а по нравственно-правовым критериям. Традиционная мораль российского общества развивалась под влиянием религии. «Никакой логический дискурс, - отмечает В.И. Крусс, - не может быть свободен от метаоснований определенной культуры и нравственности. Никакой последовательной внерелигиозной морали быть не может. Игнорируя это обстоятельство, мы только чужеродным образом деформируем, насколько это зависит от нас сегодня, потенциал поля юридической интерпретационной практики (судебной, прежде всего) будущей России»147. В русском обществе понятие «Правда» крепко связывалось с Божественным нравственным законом. «Небеса возвещают правду Его» (Псал.); «Истина от земли возсия, и правда с небесе ‘ прини- че» (Псал.), то есть правосудие свыше. Православная вера российских христиан не знает автономной морали, которая представляет преимущественную область и своеобразный духовный дар протестантизма. Мораль для Православия религиозна, она есть образ спасения души, указуемый религиозно-аскетически. Поэтому «правый» озна чает в сущности образцовый в нравственном смысле, служащий нормой или указующий норму для следования. Самые практические выводы, вытекающие из религии - это прежде всего нравственность человека. Истинная религия всегда стремилась проникнуть в смысл всех связей в мире, во все закономерности развития мира и жизни человека, в особенности, если этому способствовала правильная вера в Бога. Даже светские ученые, омраченные секулярным сознанием, время от времени высказывали догадки о том, что моральные и правовые ценности являются выражением универсальных закономерностей бытия. Так, представитель утилитаризма Нового времени Юм признавал, что кроме начала пользы, у человека присутствует особое нравственное чувство, которое служит источником всех нравственных действий и мерилом нравственных суждений человека. И. Кант писал: «Любое понятие долга содержит объективное принуждение через закон и принадлежит практическому рассудку, дающему правила... Сознание внутреннего судилища в человеке (перед которым его мысли обвиняют и прощают друг друга) есть что-то иное»235. Шотландские моралисты много писали о нравственном чувстве индивида. Они тоже признавали существование в человеке особых нравственных побуждений, отличных от эгоизма, но вопрос заключается в том, где их источник? Если они проистекают из особого чувства, стоящего наряду с эгоизмом, то на каком основании мы поставим первое выше второго? Почему мы одно называем добром, а другое - злом? Западные ученые не дают ясного и адекватного ответа. В России же всегда признавалось существование естественной духовности, свойственной человеческой душе изначально, no самой ее природе. И.А. Ильин писал, что «человеку дано от Бога и от природы некое инстинктивное чувствилище для объективно-лучшего, и воспитать ребенка значит пробудить и укрепить в нем на всю жизнь это инстинктивное чувствилище»148, В русском искусстве это называется художественным вкусом, в науке - чувством истины, в религии - Богосозерцанием, а в правовой (а значит, и нравственной) сфере - совестью. У скептиков, воспитанных в либертарно-юридическом духе, не представляющих себе собственного смысла Права, неизменно возникает вопрос: каким образом духовно нравственные ценности могут «работать» в Праве? Им трудно осознать, что норма подлинного Права имеет свою санкцию в виде живого укора совести. Гонко развитая и глубоко чувствующая душа испытывает совестный укор часто и явственно. Он выражается в известном каждому из нас внутреннем недовольстве своим поступком или даже всею своею жизнью: человек сознает свою неправоту и чувствует, что он и должен и может жить и действовать иначе; это вызывает в нем щемящее чувство вины. Русское слово «совесть» (со-весть), не имеющее аналогов в иностранных языках, в словарях разных лет определяется как разумение, понимание, знание, внутреннее чувство, глас Бога в душе человека. В Православии понятие «совесть» употребляется как духовный закон, который определяет собой все внутреннее устроение личности, вступившей в новую жизнь во Христе149. Совесть представляет собой специфиче скую способность нравственного суждения, с помощью которой человек в каждом конкретном случае определяет, что делать и как поступать. Во всех европейских культурах преступление противопоставляется законности. Но только в русской культуре справедливость соединяется с внутренним убеждением, с Правдой и включается в поле Истины. Во французском языке справедливость подводится под слово «закон, законность», а в русском - под слова «правда» и «истина». Право как воплощение Правды реализуется посредством чистой и обостренной совести человека. Упоминание совести в нашем секулярном обществе встречает иронию или прямые насмешки. Отвращение юснатуралисты переносят с совестного переживания и на то, к чему призывает совесть - к самой идее добра, доброты, добродетели. Душа секулярного человека циничная, черствая и холодная; она связывает свою самоидентичность с отрицанием Права и нравственности., с проповедью ненависти и мести. Все, что остается в такой душе от совести, сводится к злой иронии по поводу доброты и праведности и дикому восторгу язычника над болью своего врага. Совесть есть внутренний духовно-нравственный закон русского православного человека, позволяющий ему уважать Право без внешнего полицейского понуждения. Совесть является особой формой выражения таких основополагающий понятий православного христианства, как любовь к ближним, нестяжательство, добротолюбие, Право, Правда и справедливость. Совесть свидетельствует о богопо- добии человека и необходимости исполнения Божьих заповедей. По словам Сираха, Бог положил око Свое на сердца людей (Сир. 17,7). Как внутреннее Божественное состояние, совесть неподкупна, с ней нельзя договориться. После совершения дурного дела совесть немедленно мучает и карает человека, преступившего правовой (нравственный) запрет. «Добрая совесть - глаз Божий», - говорится в русской пословице. Многие современные юридические системы закрепляют догадки ученых о существовании внутреннего нравственного чутья на неправомерные деяния. Примером этого может служить распространенный принцип: «Незнание закона не освобождает от ответственности». А почему, собственно? Потому, что в каждом вменяемом взрослом человеке присутствует внутреннее сознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращение от лжи и зла; невольная любовь к добру и истине, которым не противоречит подлинное Право; прирожденная Правда, только у русского народа, получившая собственное наименование - СОВЕСТЬ. Совесть - это внутренний свидетель и «судья первой инстанции» для наших поступков, который проверяет все наши действия и бездействия нравственным абсолютом Божественного происхождения и выносит приговор об их достоинстве и недостоинстве и вследствие этого награждает нас спокойствием и душевным миром, или наказывает безпокойством, переживаниями и душевными муками. Дело совести - это дело человека, которое он ведет против себя самого. В акте совести наблюдается тяжба обвиняемого перед судом. Но обвиняемый своею совестью и судья - не одно и тоже лицо, иначе обвинитель всегда проигрывал бы. Совесть человека при всяком правонарушении выступает актом Божьего суда. «В совести начертана норма святой, доброй и праведной жизни», - писал Свт. Феофан Затворник150. И.А. Ильин отмечал: «Совесть есть голос целостной духовности человека, в которой инстинкт принял закон Божий как свой собственный, 3 дух приобрел силу инстинктивного влечения. Совесть есть инстинктивная потребность в нравственном совершенстве и неколебимая воля к нему»151. Наличие совести предполагает не только признание прав всех живущих, но и любовь к ним. Такая нравственная высота правового строя западной юриспруденции оказалась недоступной. Законы государства и общества могут быть противоречивыми, пробельными, недоступными для понимания и во всех этих случаях на выручку человеку приходит совесть - прямая связь с Богом. Вот только у неверующего в Бога человека либо еретика и раскольника этот Божий дар оказывается лишенным твердой опоры. Показательны здесь слова апостола Павла: «ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2,14-15). Всякий живущий человек, согласно Православию, сотворен по образу Божьему, и отпечаток этого образа, память о нем, поиск его, не может стереть никакая сила на свете. В Послании к римлянам апостол Павел предупреждает, что никто не может оправдаться тем, что не знал, как поступать в своей жизни, потому что нравственный закон написан в сердце каждого человека (Рим. 2,15). Этот закон дан Богом и является достоянием всех людей. Всякий человек, совершающий убийство, супружескую измену, клятвопреступление и т.п., не может освободиться от мысли, что совершает беззаконие. . Целостное восприятие внугреннего мира человека позволяет обнаружить, что совесть, в свою очередь, сочетается с чувством стыда, то есть сильного смущения от осознания злого поступка. Стыдно бывает человеку, когда он радуется несчастью окружающих, величается перед ними, присваивает чужое. В Священной Книге Ветхого Завета описывается, как, познав зло, Адам и Ева познали стыд152. Чувство стыда обличает их в том, что они совершили нечто недоброе, противозаконное. Они почувствовали, что сделались иными - не такими, какими были и должны быть. Отныне они познали свое состояние, свое бытие в противопоставлении идеальному должному состоянию и бытию. И поскольку они ему не соответствуют, они, стыдясь быть такими, какими стали, прикрывают друг от друга и от самих себя свою наготу смоковными листьями и скрываются от зовущего их Творца за райскими деревьями. До вкушения плодов древа познания добра и зла, Адам не знал о добре и зле, то есть о нравственности. После грехопадения правовые нормы, данные Богом при создании первочеловека, дополнились нравственными абсолютами - Божьими заповедями, а вместе с ними совестью, вложенной Богом в сердца людей. После грехопадения, когда Первый в мире Закон был нарушен людьми, вместо закона Бог впечатлел в них совесть - и то и другое осуществлено в рамках единого Права, представленного в разных его ипостасях. Первый закон от Бога был просто правовым (правильным, истинным, абсолютным), а последующий обрели еще и нравственное качество. Можно сказать, что Первый закон был развит и трансформирован в развернутую систему Заповедей и совесть. Душевная природа человека изменилась после грехопадения; его воля приобрела способность к раскаянии) и покаянию, обретению благодати путем делания добра и отвержения зла. С этой поры любой Божий закон одновременно нравственный, но нормы, созданные человеком, нравственны далеко не всегда. Чем слабее связь человека с Богом, тем острее общество нуждается в светском нормотворчестве и более безнравственными оказываются результаты. С приданием Праву нравственной ипостаси суть права не изменилась - оно остается абсолютом добрых человеческих взаимоотношений. Совесть есть начало в человеке не механическое, а органическое, не рациональное, а чувственное. В совестном акте человек обретает душевно-духовную цельность, целостное видение происходящего внутри и вокруг него, избавляется от иллюзий на свой счет, самообмана, двойных стандартов. Заметив, благодаря совести, в себе дурное качество, православный человек всеми силами старается его преодолеть, исправиться, не отдаляться дальше от Бога. Такой самоконтроль оказывается эффективнее внешнего полицейского контроля. Но этот рецепт в наше время пригоден только России (в ее адекватных геополитических границах), по отношению к православному большинству и людям русской культуры, пока статус титульной нации имеют русские (великороссы, малороссы, белороссы). Отклонение от порядка, данного Богом, приводит к искажению отношений в обществе, ниспровержению идеи Права, утрате верховной властью меры дозволенности. Если государство хочет стать действительно правовым, оно должно создавать свои нормы в строгом соответствии с Божьими заповедями и нравственными абсолютами. Но для этого госу дарству надо перестать именовать себя светским и обрести священный статус Православной Державы. К.С. Аксаков писал: «Русский народ хочет оставить для себя не политическую, а свою внутреннюю общественную жизнь, свои обычаи, свой быт - жизнь мирную духа. Не ища свободы политической, он ищет свободы нравственной, свободы духа - народной жизни внутри себя. Как единый, может быть, на земле народ христианский (в истинном смысле слова), он помнит слова Христа: воздайте кесарю кесарево, а Бо- жие Богу, и другие слова Христа: Царство мое не от мира сего; и потому, предоставив государству царство от мира сего, он, как народ христианский, избирает для себя иной путь •путь к внутренней свободе, к Царству Божию: Царство Божие внутри нас есть»153. «Подлинная мораль, - определял Л.И. Петражицкий, - это внутреннее осознание долга, выполнению которого человек должен посвятить всю свою жизнь, при одном обязательном условии, чтобы на него не оказывали ника- 949 кого внешнего давления»- . Таким образом, подлинное преодоление и преображение мира требует не только одних внешних усилий со стороны общества, государства и Церкви, но внутренне свободного выбора в пользу добра со стороны каждой конкретной личности. Развитое нравственное сознание признает истинную цену лишь за таким исполнением моральных требований, которое сопровождается соответствующим внутренним настроением. Одно внешнее исполнение без надлежащего нравственного чувства, с православной точки зрения, не имеет никакого этического значения. Есть действия, до такой степени связанные с внутренними мотивами, что без наличия последних они теряют всякий смысл. Милосердие судьи, если оно не проникнуто внутренним чувством, не только лишается своего значения, но и превращается в недостойное лицемерие. В рамках правового строя каждый человек имеет не только оправданную юридическую, но и моральную обязанность повиноваться нормам, потому что тогда закон предписывает во внешнем поведении то самое, что голос совести одобряет как нравственное и справедливое. Одно внешнее, формальное осуществление прав и свобод без развитого правового внутреннего настроя не даст необходимого результата ни личности, ни обществу. Как выразился Г. Дж. Берман, «мировое сообщество, управляемое законом, юридической системой веберовского формально-рационального типа, было бы бичом Божьим и царством ужаса»154. Нравственные нормы и принципы, олицетворяющие более глубокий пласт Права в сравнении с формальноопределенным законодательством, никогда не рассматривались на Руси в качестве средств приспособления человека к внешним формам поведения. Святые отцы всегда видели в них цель руководства к духовному совершенству, спасению и обожению. Вот почему нельзя согласиться с мнением О.Э. Лейста о том, что «многовековая традиция «судить по совести и морали» не научила российское общество различать право, мораль и правосознание»2^. Это на Западе главное - внешнее урегулирование актов внешнего поведения, на Руси же - воспитание духа, человеческой совести. Население самых «цивилизованных» стран Запада не является, а лишь выглядит моральным, поэтому там исчезает такое понятие как «угрызение совести». Человек, сделавший принципы морали основой своего поведения и неотъемлемым элементом своей натуры, там обречен на душевные страдания и конфликты со средой. Если человек на Западе хочет добиться успеха, первое, что он должен сделать, это полностью освободиться от внутренней нравственности и развить «моральную» мимикрию. На Руси с древности сознавали высокую ценность Права в обгцественной жизни. Оно мыслилось не столько в качестве орудия управления, инструмента для поддержания порядка, сколько в виде средства воспитания души. Это представление о праве хорошо выражало понятие «Правда», которое использовалось в качестве замены понятию «закон». Впрочем, на Руси даже понятие закона употребляюсь более для обозначения нравственно-религиозных заповедей (Закон Божий), нежели для названия нормативного акта, изданного государственной властью. Потому и возрождение права в России нужно связывать не с принятием федерального и региональных законодательных актов «О защите личной и общественной нравственности», как это предлагается в последние годы 45. Законодательные предписания ценны, если человек приобретает добрые душевные качества не по чужому приказу, а вырабатывает их у себя доброй волей (добровольно). Никто не может заставить человека признать что-нибудь, захотеть, подумать - туг законы государства безсильны, однако Право действует через совесть человека и Божью благодать, нисходящую на достойных. Право не останавливается на границе внутреннего мира человека, как считается в науке, а проникает в него в виде совестного акта и состояния благодати. «Как же различать нравственно доброе от дурного? - спрашивает митрополит Филарет. - Различие это совершается по данному нам, людям, от Бога особому нравственному закону. И этот нравственный закон, этот голос Божий в душе человека мы чувствуем в глубине нашего сознания, и называется он совестью»2 6. Совесть и есть основа человеческой нравственности и Права в целом. Совесть призвана отражать абсолютные, вечные и неизменные начала нравственности. Для того, чтобы личные субъективные воззрения человека не искажали этих начал, совесть подкрепляется чувствами стыда, долга и ответственности. Стыд является одним из видов нравственного сознания, оказывающим благотворное влияние на эмоциональную жизнь. Человек обладает естественной (то есть врожденной) склонностью к переживанию чувства смущения, вызванного обличением какого-либо безнравственного поступка. Несоответствие поступка нравственному канону производит страх перед позором и безчестьем. Стыду предшествует стыдливость. Долг - это определяемая человеку со стороны его воли и разума необходимость поступать в соответствии с нравственным идеалом. Быть перед кем-то в долгу означает определенное внутреннее требование (это касается даже уплаты материального долга). Ответственность не стоит уподоблять каре и наказанию, ведь это прежде всего ответ перед ближними, нравственная отчетность за совершенный поступок. Человек несет ответственность перед Богом и своей совестью за нарушения требований нравственного (правового) закона. Все эти чувства зависят от многих факторов, среди которых решающими можно считать религиозное формирование, воспитание, образование и природные наклонности. Сказанное позволяет постулировать, что подлинное Право укореняется в душе нравственного, ответственного человека. Поскольку совесть представляет собой впечатленный закон, способный от любых мыслей и действий человека вызвать в нем чувства страха, стыда или справедливости, постольку деяния человека (мысли, действия, бездействия) через страх, стыд и другие чувства души оцениваются чело веком как преступление закона (грех) или соответствие Праву. Совесть есть эталон, на котором чувствами проверяются наши деяния и сама жизнь. Следование нравственному чувству делает человека правопослушным и позволяет разрешать безконфликтно многие правовые споры. Когда закон государства слаб, несовершенен и несправедлив, роль нравственного (правового) идеала еще более возвышается. Законодательство западноевропейских стран, в котором все подробно, до мельчайших деталей регламентируется, вызывает неприятие не только у русских, но у всех, воспитанных в русской культуре. Так, Екатерина II говорила о датских законах, прожив в России три десятка лет: «Все здесь предвидено; следовательно, никто сам не мыслит, и все действуют, как бараны. Я предпочла бы бросить в огонь все, что, по вашему выражению, я перевернула вверх дном, нежели создавать прекрасные законы, которые порождают отвратительную породу пошлых и глупых баранов»2 1. В своем «Наставлении губернаторам» императрица указывала: «Итак, со своей стороны, поставляем милосердие за основание законов и откры- 248 ваем дорогу к достижению правосудия» . Одним из главнейших средств упрочения правопорядка в русском обществе Екатерина II считала воспитание в людях добрых нравов. В письме Вольтеру от 14 июля 1769 г. она писала, что законы не должны основываться на страхе, иначе они не принесут много пользы. Вообще же для России после XVII в. стала характерна ситуация, при которой духовный статус и уровень правосознания народных низов оказывается более высоким в сравнении с правосознанием элиты общества. Духовный статус русского народа оказывался более защищенным в те эпохи, когда нравственные абсолюты были особенно крепки. Однако вместе с дискредитацией духовных ценностей оказывался дискредитированным и человек из народа, в судьбе которого начинают видеть только следы плебейского происхождения, бедности и неприспособленности. В современном глобализованном мире нравственность объявлена покровительницей слабых и неприспособленных и как помеха вытесняется. В процессуальных кодексах закреплен принцип беспристрастности, дабы судья настолько абстрагировался от разбираемого дела, чтобы оно не вызывало ни чувства порицания зла, ни чувства антипатии к убийце и насильнику, ни чувства справедливости. Правовая система видится либералам как огромная, громоздкая, бюрократическая машина, в которой отдельные элементы выполняют специализированные роли в соответствии с изменчивыми инструкциями и вне зависимости от целей нрава. Традиции России соответствует следующая трактовка Права: ПРАВО - это победа совести в человеке, общая совесть всего сообщества; дух Абсолюта, явленный в Божьих заповедях, нравственных началах, а также в непротиворечащих им нормах общества и государства. G учетом такого понимания Права можно утверждать, что правосознание - это форма совести. Подлинное правосознание предполагает знание Божьего закона и законов государства. В юридической науке принято понимать под правосознанием правовую идеологию и правовую психологию вместе взятые. Но это поверхностный взгляд на предмет, как впрочем, на многое в современной юриспруденции. Правосознанием люди оценивают свои деяния на соответствие ПРАВУ, то есть прежде всего Божественному закону и вытекающим из него нравственным принципам. Получается, что между понятием совести и понятием правосознания по сути нет разницы. Можно сказать, что правосознание есть акт совести человека. Духовная природа человека едина и целостна, оттого она так непросто поддается рациональному разделению. В силу этого отделить правосознание от совести человека невозможно. В каждом субъекте права заложено верное справедливое сознание, которое «видит» и «чувствует» правомерное и противоправное поведение, поэтому такое сознание нужно именовать правовым. Это врожденное н естественное правосознание или чувство нрава неотделимо от человеческой совести. Правосознание представляет собой, таким образом, проявление духа, направляющее и укрепляющее волевые усилия субъекта нрава. Правосознание в отличие от законознания присуще каждому субъекту права и то, что правосознание открывает человеку, порой выглядит смутно и не очень отчетливо. В подобных случаях субъект Права (в подлинном и исконном смысле этого термина) обратится к изложенным в Книге Священного Писания (Библии) Божьим заповедям, по которым всегда можно проверить результат совестного акта. Ведь совесть для большинства людей указывает на самый элементарный и обязательный для всех уровень нравственности. Если после переживания мук совести для человека неочевиден правовой вывод, он может обратиться в Церковь, а затем правоохранительные органы государства. При таком — собственно правовом - строе правопорядок вырастает не из навязываемых приказов государственной власти, а из духовного общения богобоязненных, совестливых и ответственных людей. Пробуждение подлинно правового сознания обусловливается правильной верой в Бога и нравственным поведением. Правовое сознание не является искусственным измышлением кабинетных мыслителей, а представляет собой реальный духовный орган человека, присущий ему как творению Божьему, причем творению высшему. Совесть человека всегда носит сакральный, нравственный и правовой характер совокупно, поэтому правосознание не может сформироваться у безсовесгного человека. Еще И.А. Ильин признавал правосознание явлением, не просто сопутствующим праву, но для права в прямом смысле жизненно необходимым (однако уже более сотни лег раздел, посвященный правосознанию, помещается едва ли не в конце всех учебников по теории права и государства). В представлении И.А. Ильина правосознание - это жизнь права. Право, отчужденное от правосознания, безсильно и не способно исполнить свое назначение. Такому представлению о правосознании соответствовало вполне определенное понимание сущности права, роли права в общественной жизни. «Духовное назначение права, - утверждал И.А. Ильин, - состоит в том, чтобы жить в душах людей, наполняя своим содержанием их переживания и слагая, таким образом, в их сознании внутренние побуждения, воздействуя на их жизнь и на их внешиий образ действий. Задача права в том, чтобы создавать в душе человека мотивы для лучшего поведения»155. И.А. Ильин, который сделал для возвращения изначального смысла права несравнимо больше всех современных ему и последующих ученых-юристов, гениально сказал: «Строить право - не значит придумывать новые законы и подавлять беспорядки; но значит воспитывать верное и все углубляющее и крепнущее правосознание»156. , Согласно концепции И.В. Михайловского, человек есть существо метафизическое. Метафизические запросы определяют его мировоззрение, а оно, в свою очередь, определяет все последующее поведение человека, его свободу. Из метафизического начала И.В. Михайловский выводил и идею права, которую рассматривал как часть мирового этического порядка, существующего объективно, независимо от того, сознают ли его люди или нет. «Если этическая жизнь земли, - писал он, входит в состав мирового этического порядка, если для совместной деятельности людей необходимо органи зованное общежитие, то есть необходимо право, го сама идея права есть часть мирового этического порядка»157. В этой концепции вызывает возражение, как минимум, два постулата: во-первых, по теории И.В. Михайловского, абсолютная идея права есть синтез общественного порядка и личной свободы - тогда непонятны роль и положение упомянутых метафизических начал в Праве; а во-вторых, сводить Право к частице хмирового этического порядка, по моему мнению, неправильно. Дело в том, что в современном мире такового порядка не существует, а, кроме того, Право не часть нравственности - скорее нравственный закон составляет часть ПРАВА наряду с Божественным православным законом и вторичным сегментом государственного юридического законодательства. Концепция И.В. Михайловского не исключительна в своем роде. А.П. Куницын в первой половине XIX в. в своих работах «Право естественное» и «Энциклопедия прав» рассматривал право как часть «нравственной философии»158^. С помощью последней, по его мнению, разум призван руководить чувственной природой человека и формулировать законы по охране его свободы. Нетрудно заметить, что А.П. Куницын находился под влиянием философии И. Канта и так же, как он абсолютизировал роль человеческого разума. Е.Н. Трубецкой, П.И. Новгородцев, B.C. Соловьев, Г. Еллинек159 и целый ряд других авторов развивали ту же идею, лаконично сформулированную В.С.Соловьевым: «Право есть минимум нравственности». Последний полагал: «Право есть принудительное требование реализации определенного минимума добра или порядка, не допускающего известных проявлений зла ...Право есть низший предел, или некоторый минимум нравственности, равно для всех обязательный» 54. В действительности, ограничено не право, а юридический закон, поэтому право не может удовлетвориться включением в свой масштаб некой «низшей, минимальной, степени нравственного состояния». Право притягивает к себе и вбирает весь объем нравственных абсолютов без остатка. П.И. Новгородцев утверждал, что «нравственность по сравнению с правом, представляет собой высший размер требований, предъявляемых к лицу; ...право, представляя собой более настоятельные и элементарные требования общественной жизни, должно быть принудительной мерой, осуществляемой всеми одинаково»160. И в данном случае Право отождествляется с юридическим законом и низводится до положения инструмента подавления. Если «право», хоть в малейшей степени, вступает в противоречие с нравственными заветами, его нельзя называть нравственным и тем более - именовать Правом. «Право, - писал П.И. Новгородцев, - никогда не может всецело проникнуться началами справедливости и любви»161. На самом деле всецело нравственным не удается быть юридическим установлениям государства и общества,, поэтому такие законодательные акты и считают неправовыми. А Право всецело нравственное явление. Право исторически возникло раньше нравственности и вобрало в себя нравственные заповеди в развитие Первозакона. Б.Н. Чичерин, как один из основателей российской школы либерализма, впадал в другую крайность. Он предлагал следующий подход: «право не есть низшая ступень нравственно- ста, как утверждают морализующие юристы и философы, а самостоятельное начало, имеющее свои собственные корни в духовной природе человека. Эти корни лежат в потребностях человеческого общежития... Вытекающие из общежития юридические законы независимы от нравственных, так же, как и физические законы независимы от человека»162. Корень права и нравственности Б.Н.Чичерин усматриват в едином источнике - в признании приоритета человеческой личности. В результате, Право лишается какой бы то ни было неизменной абсолютной основы и из Божьего дара трансформируется в субъективный произвол сильных личностей на горе слабым. Противники синтеза Права и нравственности (позитивисты и юснатуралисты обоюдно) говорят, что право должно иметь свою самостоятельную, собственно правовую сущность. А при сочетании права и нравственности воедино пра- ву-де «приписываются свойства смежных с правом, но неправовых явлений»163. Но Право вовсе не лишается своей сущности при наличии духовно-нравственной константы, а вот безнравственные законы действительно лишены правового смысла. Законы государства есть продукт человеческого разума, создаваемый в борьбе при компромиссах интересов. В юридических законах Право отображается лишь частич но, даже в лучшие для Права времена. Другая, более глубокая часть Права воплощается в нравственных заповедях и впечатляется в самом человеке посредством дара совести и благодати Святого Духа. Право в отличие от юридических законов полностью воплощает Божественное начало Правды, за которым стоит в качестве верховной и абсолютной инстанции сам Бог. Право открывается человеку не столько официальными нормативными актами, сколько благодатной, религиозно-нравственной духовной основой жизни людей. Поэтому Право нужно искать не в формальном законодательстве, а в глубинах человеческого духа и питающей его объективносверхчеловеческой воле Божьей. «Минимум нравственности» - непригодная формула для Права еще и потому, что оценивает Право и нравственность как количественные объекты, различающиеся по объему. Если бы авторы адекватно восприняли качество Права и нравственность, они бы не увидели сколь-нибудь существенных отличий в их сущности. Между Правом и нравственностью нет ни количественных, ни качественных различий. В основе Права и нравственности лежит имманентное человеку переживание единства с другими людьми и миром в целом, высшую ступень которого называют любовью. Сущность Права и нравственности - служить мерилом добра и любви и быть защитой для человека, жаждущего спасения своей души. Таким образом, правовому (и одновременно нравственному) вменению подлежат все наши деяния (действия и бездействия), которые непосредственно происходят от нашей воли и сознательно совершаются нами. Сюда относятся не только наши внешние поступки, но и наши мысли, чувствования, желания, слова и иные проявления нашей воли. А юридическому вменению подлежат акты внешнего поведения, непосредственно дозволенные, предписанные либо запрещен ные субъекту формальными законами государства. Закон - понятие формальное: в законе главное - содержание (содержит он правовые положения или нет). От степени включения в законы государства моментов абсолютной нравственности зависит характер законодательного акта - будет он признан правовым либо нет. Обществу не нужна двойная мерка: внешняя для Права и внутренняя для нравственности. Подобный «двойной стандарт» искажает истинный смысл сущего и ведет к пагубным практическим последствиям. Общество не согласно видеть в Праве только минимум нравственности, оно, напротив, стремится к максимуму нравственного начала в Праве. Человечество всегда искало сознательно либо подсознательно Правды, единой и неделимой. Сообразуясь с этим, православное христианство проповедовало искренность, правдивость и в праве, и на суде. «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Иоанн. 7,24). Среди доводов в пользу разграничения Права, нравственности и религии часто упоминают способ их защиты: право- де отличается характером организованной, а нравственность и религия - характером неорганизованной защиты. Б.Н. Чичерин специально подчеркивал, что право, в отличие от нравственности, есть прежде всего начало принудительное2 9. По поводу приведенного соображения отмечу, что характер защиты Права, нравственности и православной религии самый надежный - страх Божий, в сравнении с которым страх перед тюрьмой и смертной казнью ничто. О.Э. Лейст критиковал российское коренное правосознание: «В общественном сознании нет достаточно ясного понимания, что правовое регулирование отношений и поступков возможно лишь там, где объективно существует доказуемость и исполнимость правоотношений средствами юридического процесса, что реализация права требует специального аппара та, способного применять правовые нормы и при необходимости принуждать к их соблюдению»164. Здесь О.Э. Лейст явно возвышает над Правом процессуальные средства, отождествляет здесь Право и закон, не осознает, что кара Божья самый эффективный способ защиты Прйва. Признак организованной защиты не составляет исключительной особенности Права, т.к. организовать - значит, объединить многих в подчинении общим абсолютам, а с таким объединенным подчинением мы встречаемся одинаково как в области Права, так и нравственности, религии. Таким образом, Праву с нравственной составляющей присуща большая принудительность и обеспеченность, чем формальным законам государства. Между Правом и нравственностью не обнаруживается различий по содержанию того, что ими предписывается или воспрещается. Нет между ними разницы ни по способу организованной защиты, ни по силе воздействия. Нравственная константа Права свидетельствует о сущностном единстве Права и нравственности. Законы же государства призваны обеспечивать формализацию нравственных начал Права. Суд при этом оценивает степень отклонения нормативных, индивидуальных юридических предписаний и поведения субъектов от духовно-нравственных абсолютов. Правосудие, есть сопоставление факта с высшей истиной, а высшей истине (Господь Бог есть истина, а Бог есть любовь) присуще значение санкции по отношению к нравственности. Правоогступничество представляет собой отступничество от Божьих заповедей и, следовательно, от нравственности. Зако- ноотступничество оправданно лишь в случае, когда закон государства безнравственен и противоречит Истине, то есть когда официальный закон носит неправовой характер. Чем более расшатана у людей нравственность, тем больше ощу щается необходимость в официальном нормотворчестве и тем больше работы у суда. Конкретные способы осуществления нравственности являются следствием и формой правовых ограничений. Так, стыд есть следствие и форма самоограничения полового инстинкта; сострадание - потребительского инстинкта; смирение - гордыни духа; совесть - интегральная форма самоограничения личности в различных параметрах социального бытия. Причем Право и разумное ограничение есть выведенные на уровень понимания этические и эстетические абсолюты, которые сами в себе выступают как первичные, основываясь и на неосознаваемых переживаниях, ощущениях гармонии, традиции. Между ограничением и мерой существует диалектическая связь. Однако именно мера, предел, норма - ключевые характеристики организации как упорядоченного бытия в его отличии от безпорядочности, характерной для хаоса. Это понимали уже философы древности. Поэтому можно заключить, что в существующем триединстве духа («Истина (Любовь)-Добро-Красота») Право выполняет роль транслятора. Применительно к Красоте и Доброте Право играет роль ограничителя человеческого разума, чувств и поведения, а применительно к Истине Право выступают как духовно-нравственный носитель. Это позволяет говорить об .онтическом синтезе Права и нравственности, который, наряду с иными способами формирования бытия, используется Богом для упорядочения жизни людей. Право имеет надчеловеческое, священное значение, ибо развитие в рамках планеты, восходя к человеку, обретает нравственный смысл, правовое измерение. Через человека и посредством человека развитие перестает быть лишь объек- тивированно-гармоничной сущностью, лишь соответствием объекта среде, совершенствованием в угоду среде. Оно становится нравственным, управляемым правовыми (религиозны ми, этическими и эстетическими) императивами, сопровождаясь и предваряясь ими особенно в ситуации выбора. В сложном развивающемся мире нужна особая стратегия деятельности, требующая синтеза Права, нравственности и религии, что может сыграть решающую роль в возрождении духовности человечества. Весомым аргументом против синтеза Права и нравственности в юридической науке считается существование нравственно безразличных юридических норм165. В качестве примеров приводят пьянство и прелюбодеяние. Однако вопрос о превращении так называемых чисто нравственных требований в юридическое предписание есть вопрос целесообразности. Он решается обществом по целому ряду соображений. И это нисколько не умаляет того факта, что нравственность входит в Право как сакральное начало, ведь бывают поступки, не запрещенные юридическим документом, но противоречащие Праву. И Право посредством человеческой совести сигнализирует прелюбодею и пьянице о противоправности (греховности) их поведения. Если исправления не последует, душевные страдания (угрызения совести) переходят в муки совести, с которыми впоследствии перестает справляться организм человека и возникает болезнь, исход которой зависит от исправления человека. Заметим: в словах «исПРАВление», «сПРАВился» и «ПРАВо» корень общий. Право действует даже тогда, когда «молчат» юридические законы. Область нравственности и область Права не исключают друг друга. Б.Н. Чичерин, подобно молодому B.C. Соловьеву, различал право и нравственность, предлагая понимать под правом 969 «закон правды», а под нравственностью - «закон любви» . Но между правдой и любовью нет противоречия - правда состоит в любви. П.И. Новгородцев, а вслед за ним многие ученые-юристы, полагал, что право всегда стремится к точным определениям, что для нравственности нехарактерно166. Значит под Правом на самом деле он подразумевал закон. Ведь Право, как и нравственность, тоже всеобще и внеситуационно. Только должное в юридическом законе конкретно и ситуационно. Правовое воздействие наблюдается даже при обвальном и тотальном обрушении всей системы законодательства. Каждый человек в общении с окружающими убеждается в том, что существует внутренний закон добра и любви, и если он его не соблюдает, то он всегда будет неправ. Это внутреннее отношение ко всему живому, и в особенности к другим людям, является естественным правосознанием, поддерживающим действие Права даже в период законодательного вакуума либо безнравственного законопорядка. Правовые установления имеют духовную, нравственную глубину и требуют прежде всего внутренней доброты. Согласно учению Л.И. Петражицкого основное различие между нравственностью и правом заключается в чисто императивном характере нравственных норм и императивноатрибутивном характере правовых норм. Чисто императивные (нравственные) нормы односторонне-обязательные, безпритя- зательные. Правовые нормы - обязательно-притязательные или императивно-атрибутивные. Для норм первого рода главное заключается в осознании субъектом своей обязанности, долга, для норм второго рода - сознание субъектом своего права167. Сходной позиции в наши дни придерживается А.М. Величко: «Нравственность действует путем наложения на че ловека и человеческий союз односторонней обязанности, - пишет он. - Право устанавливает не только обязанность, но и притязание»26 . Заметим, что Л.И. Петражицкий признает императивный характер и права, и нравственности, а дальше в его подходе право тоже фактически отождествляется с юридическим законом. В действительности право притязания возникает не только и не столько из формального закона, сколько из тех духовных ценностей, которые иногда именуются принципами права. В процессуальных кодексах многих стран закреплено важное правило: «Отсутствие конкретной нормы законы по спорному делу не служит основанием для отказа судьи рассматривать дело». В случае пробелов в законодательстве (а в Праве пробелов не бывает) судья обязан решать спор не по букве, а по духу закона, то есть основываясь на правовых ценностях, которые одновременно являются нравственными заповедями. Значит, Право объемлет и юридический и нравственный закон, ибо Право и нравственность мыслятся посредством категории императивной Абсолютной нормы. Нравственность входит в Право в качестве духовной константы. Право возникло раньше нравственности в виде Пер- возакона для перволюдей. Право и нравственность не противоречат друг другу, а образуют неразрывное духовное единство (синтез). Право и нравственность едины, поскольку созданы одним Источником - Всемогущим Богом; за ними стоит Высший авторитет; они выражают одни и те же абсолюты Истины (Любви), Добра и Красоты; у них общий механизм действия; их объединяет один адресат - человек; у Права и нравственности общие санкции. Право тоже не всегда оформляется в юридических законах и оказывается доступным человеку через совестный акт, принципы, идеи, духовные (в том числе нравственные) ценности. Высшая нравственная цель определяется в православном христианстве как духовное совершенствование человека, то есть его подготовка к Царству Божьему, которое на земле невозможно. Эта цель достигается не через противопоставление Права, нравственности и религии, а через приведение их в должное соответствие с высшим нравственным началом - волей Бога. Сами по себе Право, нравственность и религия не имеют оправдания, а лишь постольку, поскольку они осуществляют в жизни людей вечные ценности - ЛЮБОВЬ (ИСТИНУ), ДОБРО и КРАСОТУ. Помните: «Бог есть любовь и истина»? Правильное соотношение Права, нравственности и религии заключается в их органическом единстве (синтезе). Право оправдывается оправданием Высших духовных абсолютов, т.к. Право есть лишь осуществление ЛЮБВИ, ДОБРА и КРАСОТЫ. По словам А.С. Ященко, «право не должно отрываться и обособляться от нравственности. То противопоставление морали праву, которое часто встречается в последнее время, есть лишь внесение ненужного и вредного раздвоения в единую сферу, лишь насильственный разрыв единой и целостной системы, вносящий борьбу туда, где, по принципу, место не борьбе, а дружному сотрудничеству»266. Эти слова были сказаны в самом начале XX столетия. В отечественном правоведении тесная связь права и нравственности признавалась многими учеными. В наши дни необходимо сделать следующий шаг по направлению к истине - признать нравственность превращенной форма Права, одной из его составляющих. Право - сфера соединения (сочетания) нравственности и юриспруденции. Нравственность — это такая форма Права, из которой выводятся начала Правды, моральные абсолюты. Нравственность (Правда) занимает в Праве более важное положение, чем юриспруденция. Юриспруденция представляет собой систему юридической (формализованной, нормативной) регламентации общественной жизни. В современных странах цивилизованного Запада торжествует не ПРАВО, а юриспруденция. Право есть национальное достояние России (Святой Руси). Существенная ошибка заключается во мнении о том, что JCT1 право является ценностью культуры и цивилизации Считать так, значит, сводить Право к продуктам рациональной человеческой деятельности, лишенным неизменной абсолютной основы. Право, как и его форма - нравственность (иначе - Правда), было создано Высшим Абсолютом - Богом в качестве вечного и неизменного духа ИСТИНЫ (ЛЮБВИ), ДОБРА и КРАСОТЫ, а (выражаясь светским языком: в качестве абсолютных духовных принципов). Право позволяет соединять в юрисдикционных решениях нравственные заповеди и функциональность. Возрождение Права в России предполагает задачу преодоления раскола между Правом и нравственностью. На Руси Право без нравственной константы немыслимо. «Можно сказать, что неразде- ленность и взаимообусловленность правового и нравственного представлялись в то время ценностью, характеризуемой определениями «хорошее», «должное», «справедливое», - пишет современный исследователь права Ю.В. Ячменев. - Поэтому различение права и закона вполне соответствует различию «искусственного» права - закона, человеческого установления и естественного права («разумного», вечного, божественного) - правды»168. Термин «злоупотребление правом», активно используемый российской юриспруденцией, в буквальном понимании означает употребление права во зло в тех случаях, когда управомоченное лицо обладает субъективным правом, действует в его пределах, но наносит какой-либо вред правам других лиц или обществу в целом. Эта категория и такие как «добросовестность», «добрые нравы», «добрая воля», «справедливость» свидетельствует о преемственности традиционного сочетания Права и нравственности. Невозможно определить - нравственной или сугубо правовой является категория «справедливость», ибо правовые ценностные категории одновременно нравственны. Задача возрождения и укрепления Права предполагает, чтобы юридические нормы адекватно отражали требования нравственных заповедей, а внутреннее чувство субъектов Права полно одухотворяли собой внешнее исполнение закона. Одно из самых ранних определений Права звучит следующим образом: «Право есть творчество в области доброго»169. К несчастью для человечества, со времени формулирования данного определения сфера правового была отчуждена от сферы юридического, а правовая наука перестала быть «Правоведением», трансформировавшись в «Юриспруденцию». Утрата духовно-нравственного начала для Права нетерпимо, этот духовный ценностный кризис парализовал всю правовую систему общества. Релятивизм и нигилизм ценностного сознания ведут к вымыванию из понятия Права аксиологических аспектов, выхолащиванию из правовой системы ценностного фундамента. Признание ценностного аспекта бытия Права современной юридической наукой позволит обнаружить органическое единство Права и нравственности. Удаление из правовой системы вечных, универсальных нравствен ных ценностей приводит к утрате Правом своей духовной сущности, к потере человеком в Праве личностного жизнеутверждающего начала. Любой субъект Права должен видеть в нем свою твердую духовную опору и защиту. Если юридический закон в какой-то своей части противоречит правовой нравственности, субъекты Права тут же адекватно реагируют на него постоянными нарушениями и игнорированием этого закона. И в этом поведении субъектов не будет признаков правового нигилизма, потому что люди в данном случае отвергли не духовную и социальную ценность Права, а безнравственное законодательство. Степенью удаленности субъекта от Бога и Его заповедей обусловлены последствия невостребованности действующих норм юридического закона. Два участника хозяйственного договора, усвоившие внутренний нравственный императив высокого уровня, исполнят свои обязательства, возможно, даже не прибегая к нормам Гражданского Кодекса, и в их лице мы видим пример невостребованности законодательства в лучшем, возвышенном смысле. В то же время отдаление части общества от правовых духовно-нравственных абсолютов разрушительно влияет на правопорядок. В современной России нужно всячески поощрять и стимулировать стремление членов общества к восприятию принципов Права, имеющих непосредственно регулятивное значение. Ибо это стремление, помимо вполне конкретного практического следствия - правопорядка, содержит в себе мистическую первооснову такого правопослушания - сохранившееся, несмотря на отдаление людей от Бога, стремление к Нему, нередко неосознанное, но являющееся могучим источником духовности народа. Очевидно, что научные споры о соотношении Права и нравственности обусловлены различиями в осмыслении природы Абсолюта. На Западе укоренилась позиция, согласно которой Абсолютом выступает человеческая личность (в Рос- сии ее поддерживали Б.Н. Чичерин, ориентировавшийся на Гегеля, B.C. Соловьев, почитавший Шеллинга, а также Е.Н. Трубецкой, Н.М. Коркунов, С.А. Муромцев, М.М.Ковалевский, Г.Ф. Шершеневич и др.). Но в России после митрополита Иллариона и монаха Филофея под Правом понималось проявление Божьей благодати, а под законом - произвол изменчивых людей. На место Абсолюта (Бога) человек стал претендовать в России только в XX в., до этого времени такой патологии наша страна не знала. , С.Е. Десницкий в XVIII в. писал, что этика или «нравоучительная» философия, есть «первый способ к совершению наших чувствований, справедливости и несправедливости». Поэтому в соединении с «натуральной» юриспруденцией она является «первым руководством» для всех рассуждающих в сфере права; это знание, которое составляет «первоначальное учение законоискусства»170. К концу своей жизни в прошлом убежденный либерал П.И. Новгородцев раскаялся и сделал вывод: «Путь автономной морали и демократической политики привел к разрушению в человеческой душе вечных связей и вековых святынь. Вот почему мы ставим теперь на место автономной морали теономную мораль и на место демократии, народовластия - агиокрагию, власть святынь. ...Не политические партии спасут Россию, ее воскресит воспрянувший к свету вечных святынь народных дух!»27 Сам И. Кант, много сделавший для разделения и противопоставления Права и морали, рассуждая о внутренней и внешней свободе, указывал на единство и общность морали и Права в том смысле, что их сущность может быть раскрыта из одной и той же основы (вот только основу эту он усматривал в практическом разуме, что полностью обезсмысливало апелляции мыслителя к естественному праву). Сущность у права и нравственности действительно общая. Право, включающее в себя нравственность, принципиально охватывает всю человеческую жизнь, происходит от Высшего Абсолюта (Бога) и впечатляется в совесть человека. Право и нравственность неразличимы ни по предмету, ни по источнику происхождения. С одной стороны, нравственность касается не только внутренней жизни человека и не только личных отношений между людьми, но в принципе - всех отношений между людьми вообще. С другой стороны, Право направлено на волю, мировоззрение, чувства и интуицию человека, а затем проецируется во внешних поступках людей. Для Права и нравственности одинаково важно добровольное внутреннее осознание Правды. Пожалуй, единственно принципиальное различие между Правом и нравственностью заключается в том, что нравственность появилась позднее Права. На заре истории человечества право уже существовало в виде Перво- закона, а нравственность возникла лишь после грехопадения перволюдей. Появившись, нравственность органично вошла в Право в качестве его составной и неотделимой части. Русское правосознание приемлет лишь внутреннее, органическое сочетание прав и обязанностей («правообязан- ность», по выражению Н.Н. Алексеева272), при этом формальная определенность не является единственным способом выражения Права. Закрепление публичного правового порядка результативно может осуществляться только в единстве религиозных, моральных и юридических норм, образующих в совокупности ПРАВО как проявление духа. Н.Н. Алексеев писал: «Московская монархия имела, разумеется, свою неписаную конституцию, однако эта конституция свое торжественное выражение имела не в хартиях и договорах, не в законах, а в том, чисто нравственном убежде нии, что порядок, устанавливающий характер внешней мощи государства и его распорядителей, установлен-свыше, освящен верою отцов и традициями старины»171. Невозможно обнаружить границу между Правом и нравственностью, поскольку их по сути самой объединяет правообязанносгь (нравственный и религиозный правовой долг). Право как проявление духа одухотворяет все сферы общественной жизни и государственной деятельности, поэтому порядок в стране не может обладать характером чисто юридическим. По своей сути нравственность и юриспруденция представляют собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей правового характера. Умберто Эко признался: «Я постарался обосновать принципы внерелигиозной этики, но у меня ничего не получилось»172. К этому печальному итогу подошло либеральное мышление, уверенное, что и у него есть своя мораль. Право, воплощенное в Первозаконе, развитое в нравственных категориях и заповедях веры, частично формализованное в юридическом законе, оказывается священным феноменом, несравнимо более могущественным, чем простой юридический акт. Священный статус Права раскрывается через нравственность и Божьи заповеди. Право суть категория высокого, трансцендентного духовного мира, способная придавать духовный ранг другим явлениям. Высокая духовная значимость Права обусловлена отнюдь не требованиями законодательной техники и не юридической казуистикой. Право и нравственность связаны в органическое единство исторически, содержательно, логически, а главное - духовно. Характеризуя состояние правовой системы середины XX в. П.А. Сорокин констатировал наличие кризиса нравствен ных идеалов и права, суть которого заключается, по его мнению, в постепенной девальвации этических и правовых норм. Этические и правовые ценности потеряли свой престиж. С потерей престижа они постепенно утрачивают и свою регулирующую силу. Взамен этических и правовых ценностей возникает современное «право сильного»173. Такова цена ставки на формально-юридический закон в ущерб Праву как духовной ценности. С христианской точки зрения, такие последствия возникли в силу ложного принципа, лежащего в основе современного научно-технического развития. Он заключается в априорной установке, что это развитие не должно быть ограничено какими-либо моральными, философскими или религиозными требованиями. Однако при подобной свободе научнотехническое развитие оказывается во власти человеческих страстей, прежде всего тщеславия, гордости, жажды наибольшего комфорта, что разрушает духовную гармонию жизни. Тогда научно-технический прогресс сопровождается регрессом общества. Не «темный традиционализм» является истинной мишенью реформаторов глобализма, а мораль, семья, государство, Право, прежде всего - Бог. Но «Бог поругаем не бывает». Для обеспечения нормальной человеческой жизни как никогда необходимо возвращение к утраченной связи научного знания с религиозными духовными и нравственными ценностями, нужно возвратить нравственность в Право, что невозможно без возвращения людей к Богу. С.С. Алексеев в своих поздних работах признавал опасность узкоэтических идеологий: «Нельзя их абсолютизировать, — писал он, - упускать из поля зрения величие и незаменимость истинно человеческой морали, взаимное благотворное влияние права и морали, их тесное взаимодействие и взаимопроникновение, прежде всего на уровне основных моральных требований христианской культуры»174. Пора сделать и более откровенное признание: Право - это проявление Святого Духа, доступное сознанию человека в виде духовно-нравственных идеалов, Божьих заповедей, дара благодати (одухотворенности), дара совести, принципов и правил; Право имеет нравственные и религиозные христианские начала, а не сугубо юридические корни. Л.А. Тихомиров подчеркивал, что автономность морали подрывает силу закона175. И.Д. Мишина отмечает, что «фактором, обусловливающим взаимодействие нравственности и права как социально-нормативных регуляторов, является их единство на духовном, аксиологическом уровне»176. В этих воззрениях выражается традиционный опыт русского национального самосознания, выразившего когда-то духовный синтез Закона Божьего, Закона нравственного и закона юридического, одним словом - «ПРАВО». На Руси идеалы добра, взаимопомощи, родительской любви, уважения к старшим и т.п. почитались как нечто более высокое и значимое, чем формально-юридические установления государства, легистские и либертарные рассуждения и требования неукоснительного и неуклонного соблюдения «буквы». Судей, а равно иных правоприменителей, превративших свою профессию в «крючкотворство», рациональный формализм и «буквоедство», русское правосознание не воспринимает положительно. В русской действительности (а не в английском LAW, и не в римском JUS) мораль выступает непременным атрибутом Права, выступает системой, из координат которой возможна правовая оценка юридического закона, а также дополняет Право, способствуя реализации и защите базовых, Абсолютных ценностей мироздания. На основе нравственных критериев вырабатываются исключительно эффективные юридические нормы. В этом случае юридический закон не противоречит праву. Право и нравственность обладают единством в одном и том же отношении, отношении единой сущности. В качестве единой сущности Права и нравственности выступают Заповеди Господа Бога - о любви, добре и красоте человеческих взаимоотношений. Право и нравственность - единство не механическое, а органическое. Нравственность и Право немыслимы в автономном виде. Единство нравственности и Права настолько органично и значительно, что дает повод рассматривать их как единое духовное образование. Поскольку Право и нравственность представляют собой генетически и исторически последовательные формы осуществления единых ценностей - Ветхого и Нового заветов Бога, можно утверждать, что аксиологическое ядро Права имеет БОЖЕСТВЕННЫЙ, ХРИСТИАНСКИЙ, ПРАВОСЛАВНЫЙ характер - это выражение истины по проблеме соотношения Права и нравственности. Право не стало императивом планетарного развития, когда перволюди нарушили Первозакон, когда впоследствии человечество заменило идеалы Любви, Добра и Красоты культом порока, зла и безобразия. Но у жаждущих спасения своей безсмертной души есть надежда - ПРАВО, являющееся проявлением Святого Духа; ПРАВО, воплощенное в единство (синтез) православных, нравственных ценностей и соответствующих им юридических правил; ПРАВО, предлагающее человеку защиту Самого Господа Бога; ПРАВО, предоставляющее индивиду возможность (право) быть человеком.
<< | >>
Источник: Сорокин В.В.. Право и православие. Монография. 2007

Еще по теме 2.1. Право и Правда (нравственная основа права России):

  1. § 2. Понятие уголовного права России
  2. 1. Понятие конституционного права России как отрасли права и его предмет
  3. Смоленский М.Б.. Конституционное право России. 100 экзаменационных ответов: Экспресс-справочник для студентов вузов. - Изд. 3-е, испр. и доп. -Москва: ИКЦ «Март»; Ростов н/Д: Издательский центр «Март». - 288 с. , 2003
  4. ТЕМА 1. КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО РОССИИ - ОТРАСЛЬ ПРАВА И ЮРИДИЧЕСКАЯ НАУКА
  5. 1. Понятие и предмет конституционного права России
  6. Голубок CA.. Конституционное право России: Учеб. пособие. — 5-е изд. - М.: РИОР. - 161 с., 2008
  7. ТЕМА 1. КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО РОССИИ КАК ОТРАСЛЬ ПРАВА И НАУКА
  8. 2.1. Право и Правда (нравственная основа права России)
  9. 2.2. Право и Православие (религиозная основа права России)
  10. Тема 1 Конституционное право России — ведущая отрасль национальной правовой системы РФ
  11. Тема 1 Конституционное право России — ведущая отрасль национальной правовой системы РФ
  12. КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО РОССИИ — ОТРАСЛЬ ПРАВА И ЮРИДИЧЕСКАЯ НАУКА
- Авторское право - Адвокатура России - Адвокатура Украины - Административное право России и зарубежных стран - Административное право Украины - Административный процесс - Арбитражный процесс - Бюджетная система - Вексельное право - Гражданский процесс - Гражданское право - Гражданское право России - Договорное право - Жилищное право - Земельное право - Исполнительное производство - Конкурсное право - Конституционное право - Корпоративное право - Криминалистика - Криминология - Лесное право - Международное право (шпаргалки) - Международное публичное право - Международное частное право - Нотариат - Оперативно-розыскная деятельность - Правовая охрана животного мира (контрольные) - Правоведение - Правоохранительные органы - Предпринимательское право - Прокурорский надзор в России - Прокурорский надзор в Украине - Семейное право - Судебная бухгалтерия Украины - Судебная психиатрия - Судебная экспертиза - Теория государства и права - Транспортное право - Трудовое право - Уголовно-исполнительное право - Уголовное право России - Уголовное право Украины - Уголовный процесс - Финансовое право - Хозяйственное право Украины - Экологическое право (курсовые) - Экологическое право (лекции) - Экономические преступления - Юридические лица -