3.1. Содержание государственной (политической) власти в условиях монархической и республиканской формы правления
Монархическое и республиканское правление являются разноплановыми способами организации государственной власти, оказывающей влияние не только на общество в целом, его институты, но и на каждого индивида в отдельности. По существу, в процессе взаимодействия государственно-правовой формы с содержательной стороной функционирования публичного аппарата управления социумом, неизбежно возникают отношения господства и подчинения. Как правило, они наделяются свойствами насилия, стремлением к доминированию над другими. При этом, единственным источником права на легитимное принуждение считается государство. Материя власти столь же таинственна, сколь и законы природы в отдаленных уголках Вселенной – она создает непреодолимые барьеры человеческой воле, возвышается над людьми и распоряжается их судьбами538. В современном обществе выделяют власть экономическую, информационную, культурную, духовную и т.д. Кроме того, говорят о власти чувств, инстинктов, привычки, традиций, предрассудков, разума, власти старших над младшими, родителей над детьми539. П.В. Гармоза доказывает существование особой правовой власти нормативно предписывающей субъекту возможность определённого поведения в рамках установленных юридическими предписаниями общественных отношений в соответствии с его собственной волей540. Вместе с тем, суть власти всегда «состоит в реальной возможности и способности властвующих подчинять своей воле подвластных»541, создавая тем самым иерархию социального неравенства542. Поэтому к власти тяготеют лидеры, обладающие сильной волей способной руководить действиями других лиц. Люди с нерешительной, колеблющейся, раздвоенною волею, поддающиеся предметным влияниям, мягкие и уступчивые - неспособны к власти, так как она предназначена для создания в душах граждан настроение определенности, завершенности, импульсивности и исполнительности543. «Где нет власти, - пишет Н.В. Устрялов, - воцаряется беспорядок, дисгармония, хаос. Начала господства и подчинения заложены в таинственной глубине человеческой природы, человеческой психики. Покуда эта природа не переродится до основания, власть будет неизбежным элементом общества»544. Весь исторический путь человечества свидетельствует о том, что от того, как понимается власть, какой смысл вкладывается в это слово, зависит в целом и социально-политическая организация общества545, представленная в первую очередь соответствующей формой правления. Аристотель, например, государственную власть называет политической, отождествляя ее с искусством полисного управления546. М. Фуко всякую власть анализирует с позиции силы547 и стратегии548. Для М. Вебера власть есть возможность в различных «социальных условиях проводить собственную волю ... вопреки сопротивлению»549. У Т. Парсонса «власть является реализацией обобщенной способности, состоящей в том, чтобы добиваться от членов коллектива выполнения их обязательств, легитимированных значимостью последних для целей коллектива, и допускающей возможность принуждения строптивых посредством применения к ним негативных санкций, кем бы не являлись действующие лица этой операции»550. А.Ф. Черданцев определяет власть как функцию «любой формальной или неформальной человеческой группы и общества в целом»551. Х. Ортега-и-Гассет осознает власть в качестве господства «мнения и взглядов, то есть духа»552. Анализируя феномен публичного управления, Б. Рассел пишет: «Подобно энергии, власть существует во множестве форм, таких как богатство, военная сила, гражданская власть, влиятельность или общественное мнение. Ни одна из них не может рассматриваться как подчиненная другим или, наоборот, как источник, из которого проистекали бы все остальные. Любая попытка рассматривать отдельно одну из форм власти – например, богатство – может закончиться лишь частичным успехом, подобно тому, как исследование одной отдельно взятой формы энергии за некоторым порогом окажется недостаточным, если не учитывать другие ее формы. Богатство может проистекать из военной силы или же из влияния на общественное мнение, а они в свою очередь, могут вытекать из богатства»553. Р. Арон, разграничивает категории «власть» и «господство», считая, что различие между ними заключается в том, что в первом случае приказ есть законная необходимость, а подчинение необязательно долг, тогда как во втором случае подчинение основано на признании приказов теми, кто им подчиняется554. Г.Н. Манов утверждает, что государственная власть руководит и управляет волевыми действиями людей, осуществляет их общую координацию555. По мнению Д.Ю. Шапсугова, государственная власть - это система «деятельности народа, составляющих его общностей и индивидов, а также создаваемых ими органов по осуществлению принадлежащих им публичных прав, свобод, выражающих их социальные качества и потребности»556. А.Ф. Малый предлагает исследовать государственную власть в рамках полномочий, осуществляемых от имени государственных органов557. С точки зрения К. Маркса, властно-волевые функции государства называются политическими558, так как они характеризуют организованное насилие «одного класса для подавления другого»559. Из этого следует единство природы власти государственной и политической, опирающейся в своей деятельности, по мнению Л.П. Рассказова, на управленческий и правоохранительный (карательный) аппараты560. Иную позицию отстаивают Ю.А. Тихомиров и О.В. Боровых, полагая, что содержание политической власти шире государственной561. При таком подходе общественные объединения (партии, союзы, блоки и т.д.) могут быть субъектами политической власти, наряду с государством и его органами. Но данная теория имеет существенные недостатки. Во-первых, она смешивает власть государства с компетенцией законодательных, исполнительных и судебных органов публичного управления обществом, наделяя их суверенными правами562. Во-вторых, Ю.А. Тихомиров и О.В. Боровых упускают из виду то обстоятельство, что политическая власть есть «способность государственных структур подчинять поведение людей воле господствующего класса или всего»563 народа. Следовательно, лишь «воплощенная в государственно-правовые институты власть - пишет И.А. Иванников, - становиться государственной»564. Таким образом, политическую и государственную власть необходимо рассматривать как синонимы. Структурными частями государственной власти выступают три группы элементов: 1) идеальные, 2) материальные и 3) процессуальные. К числу идеальных компонентов относят: а) государственную волю, б) государственную идеологию и в) государственный авторитет565. Материальная область государственной власти институционализируется в форме государства, системе государственных органов и учреждений566. Процессуальную сферу государственного управления составляют категории политической деятельности и политического планирования. Специфика содержания власти монархической или республиканской державы зависит от особенностей взаимодействия материальных характеристик господства и подчинения с идеальными и процессуальными. Так, первопричиной властеотношений выступает волевой фактор. В самом общем виде, под «волей принято понимать сознательную саморегуляцию субъектом своей деятельности и поведения при достижении какой-либо цели».567 Воля к власти проявляется при оказываемом ей противодействии. Государственная воля формируется в процессе овладения государственной властью. Происходит это из-за того, что каждый активный человек так или иначе желает доминировать в обществе. Стремясь к господству над другими воля специализируется как борьба за пищу, собственность и слуг. «Более сильная воля - утверждает Ф. Ницше, - управляет слабой. Нет иной причинности, как от воли к воле. Механически это необъяснимо»568. Утрата воли к власти приводит к потере власти. «Горе тому государству, - пишет И.А. Ильин, - в котором иссякли источники государственной воли!»569. Общегосударственная воля выражает сущность политического суверенитета страны. Если единственным источником и носителем всей власти в государстве является индивидуальный субъект (монарх, президент, председатель и т.д.) - возникает автократия, когда же легитимация публичного управления связана с учетом мнения коллективных общностей (народа, нации, сословия и т.д.) - речь идет о поликратии570. Вместе с тем, приведенная градация нуждается в уточнении, так как даже самодержавный правитель не может не учитывать интересов основных социальных групп граждан. Зачастую государь предстает единоличным выразителем коллективной воли всего общества, дворянства, буржуазии и т.д. Поэтому, целесообразно вести речь об индивидуальной или коллективной автократии и поликратии. Индивидуальная автократическая государственная власть присуща древневосточным деспотиям, в которых верховный правитель идентифицировался массовым сознанием с единственным волевым источником всех управленческих импульсов способных привести в движение общественно-политическую жизнь. В свою очередь владыка не мог принимать решения без божественного соизволения. Таким образом, «отношение к верховной власти в древневосточном обществе, - пишет В.В. Кучма, - всегда было окрашено в религиозно-мистические тона, а сама ... верховная власть»571, непременно наделялась ореолом сверхчеловеческого величия. Коллективная автократия, возникает в условиях абсолютизма и самодержавия. В первом случае, воля государя, преимущественно, обременяется нуждами бюрократии; а во втором, - интересами широких слоев населения, которое привлекается к участию в государственных делах посредством созыва народных представителей. Особенность коллективной автократии состоит в том, что делегаты Земских соборов, Избранных рад и т.д. ни коим образом юридически не ограничивают царскую волю в способах и средствах необходимых для достижения державных целей. Стоит отметить, что коллективный автократизм, присущь советской республики, в которой ведущая роль принадлежит партийному лидеру. Дуалистические и коллегиальные монархии, а также президентские республики способствуют развитию индивидуальной поликратии, так как они представляют государю или президенту всю полноту или часть исполнительной власти, но лишают его монополии в сфере законодательных полномочий. Вследствие этого, единоличному правителю приходиться выполнять волю коллективного органа (парламента, конгресса, национального собрания и т.д.), занимающегося правотворческой деятельностью. Конституционные монархии, как правило, строятся на основе коллективных поликратических отношений, потому что наследственный глава государства является царственным символом нации не обладающим реальными рычагами власти. Традиции, обычаи или Основные законы обязывают его санкционировать деятельность правительства, формируемого парламентским большинством, либо коалиционным блоком близких по идеологии партий, движений и т.д.572 В таком же положении находятся главы государств конституирующихся в парламентские, смешанные, плебисцитарные и коллегиальные республики. Выше сказанное свидетельствует о том, что самодержавие, дуалистическая и конституционная монархии, а также советская, президентская, парламентская, смешанная, плебисцитарная и коллегиальная республика в рамках индивидуальных и коллективных автократий и поликратий, могут не только согласовывать воли отдельных лиц, социальных групп, но и всего общества в целом. Исключение составляют деспотия и абсолютизм, опирающиеся, соответственно, на единоличное самовластие и бюрократический аппарат. Вместе с тем, государственная власть нуждается в оправдании своего существования, обосновании собственной правоты и законности. Достигается это с помощью официальной идеологии, имеющей соответственно особое содержание в условиях монархического и республиканского правления. Во-первых, в отличие от республиканских президентов, королевские, княжеские, императорские и т.д. династии, как правило, ссылаются на родовое “право крови”, гарантирующее им легальность на занятие трона. Так, первоначальная идея Римской империи о делегировании Сенатом и народом верховной власти императору, постепенно уступила место наследственной прерогативе господства феодального сеньора над подданными и вассалами573. В Средневековой Франции, преемственность королевской власти обеспечивалась институтом соправления, на основе которого государь, практически всегда, признавал наследником престола своего сына. Отрицание же родственного принципа передачи державных прав на управление государством всегда провоцировало в монархиях силовые способы устранения неугодных правителей. Например, в Византии из 109 цареградских императоров - от Аркадия до Константина XI Палеолога - 20 погибли насильственной смертью (умершвленные своими врагами), 18 претерпели различные мучения (ослепления, отсечения кисти рук и т.д.), 3 погибли голодной смертью, 1 умер от раны, нанесенной отравленной стрелой, 12 погибло в темнице или монастыре, и только 12 отреклись от престола и постриглись в монахи добровольно, 36 базилевсов умерли на своем ложе от старости, болезней и умопомешательства, 3 были убиты на поле брани и лишь один попал в плен574. В целях избежания такой печальной статистики и укрепления монопольного права московских князей на владычество русскими землями, отечественные идеологи XV - начала XVII веков распространяли в народе версию о родстве легендарного Рюрика и его потомков «Государей Всея Руси» с Цазарем Августом - римским императором575. Обосновывая свои притязания на трон, Борис Годунов ссылался на родство с ордынскими царями576. Ведь, в России, как замечает А.Ю. Мордовцев, «на уровне политической повседневности, архитектонических структур юридического менталитета не только «профанного» большинства, но и, интеллектуальной элиты любой не соответствующий качествам истинного царя (по рождению, «духу», делам и т.п.) будет считаться самозванцем со всеми вытекающими отсюда последствиями»577. Стоит сказать, что современные Западноевропейские монархии (Бельгия, Испания, Люксембург, Швеция и т.д.) для поддержания стабильности своих политических систем также придерживаются наследственного принципа легитимации королевской, герцогской и т.п. власти578. Во-вторых, идеология единоличного управления государством включает в себя теологические доктрины господствующего в стране вероисповедания. Наиболее универсальными религиями, поддерживающими монархическую форму правления являются монотеистические учения. Так, до признания Римской империей в IV веке н.э. христианства в качестве государственной религии - большинство населения страны не воспринимало сакральную сущность императорской власти. Божеств почитавшихся потомками квиритов было великое множество, поэтому государю и его противникам могли покровительствовать разные потусторонние силы. Вследствие этого, на власть смотрели более всего как на успех, который можно обратить в свою пользу с оружием в руках. Попытки прижизненного возведения императоров в пантеон богов не добавляли им нравственного величия, ибо подвластные кесарю нации продолжали молиться своим идолам и предкам579. Христианство, исповедующее веру в Единого Бога Вседержителя, устраняло идеологические предпосылки непринятия узурпаторской власти цезарей. Более того, оно благословляло на царствие любого претендента, желающего примерить царский венец, ибо апостол Павел пишет: «... нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению»580. Благодаря тому, что к 313 году н.э. Константин Великий крестился сам, уравнял в правах все религии Римской империи, а затем сделал христианство государственным вероисповеданием, церковные иерархи канонизировали его в качестве праведного государя. Фактически духовенство простило ему незаконный захват верховной власти, посредством военной силы, сославшись на божье провидение581. Ведущую роль в легитимации верховной власти франкского вождя Хлодвига (481 – 511 гг.), покорившего римскую провинцию Галлию, и провозгласившего себя ее королем, после коварного убийства других племенных предводителей, сыграли епископы, благодарные ему за принятие христианства582. Аналогичные события произошли на Руси в X веке н.э., когда князь Владимир, крестивший свой народ, был приравнен к апостолам Иисуса. Хотя до этого момента он насильно взял в жены дочь убитого им князя Рогволода, совершал кровавые жертвоприношения и вообще не имел права на престол Рюрика, так как его матерью являлась ключница Малушка583. Вместе с тем, различие в идеях власти московского царя и византийского императора, наглядно выражалось в церковно-гражданских обрядах. В Константинополе базилевс возглавлял всех христиан, включая патриарха и священнослужителей. Именно император созывал Вселенские соборы, принимал самое активное участие в спорах о догмах православия и выступал на первом плане, в обряде, совершаемом в храме «Святой Софии» в неделю Воий, затемняя собой весь клир. В России наоборот - царь смиренно склонял голову перед духовными отцами. И народ русский, в церковных обрядах скорее видел глубину смирения государя, нежели высоту его сана584. По мнению, В.В. Момотова, заимствования светского византийского права, развивающимся средневековым российским правом происходило в основном в области наследственных и брачно-семейных отношений, но не затрагивало коренных основ политического владычества585. Это не помешало, после падения Цареграда в 1453 году Москве провозгласить себя преемницей Византии, Третьим Римом, в котором сошлись все христианские царства в одно, потому что «два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать»586. Более того, после пресечения «великой смуты» в 1613 г., патриарх Филарет стал именоваться государем587, как и его царствующий сын Михаил, причём первый был поставлен на высшую духовную должность ещё «тушинским вором», а затем рукоположен на патриаршество иерусалимским патриархом Феофаном в 1619 г.588 Но во второй половине XVII века политико-религиозный вектор сакрализации верховной власти стал смещаться в сторону самодержца всероссийского, оказавшегося, более сакральной фигурой, нежели глава Русской православной церкви. Поэтому победа царей над цезаре-папизпом патриарха Никона и отмена патриаршества Петром, вполне укладывались в ранневизантийские концепции христианской империи589. Османская империя, также строилась на теократических началах совмещения в одном лице светской власти султана и духовных полномочий халифа – верховного покровителя всех мусульман590. Понимая важность религиозного мировоззрения в поддержании монархического правления, Конституция Королевства Дании 1953 года в п.4 ч. 1 провозглашает Евангелистическую Лютеранскую Церковь Официальной Церковью Дании, поддерживаемой государством591. Более интенсивно в этом направлении действовала Япония, реставрирующая монархию во второй половине XIX века. Чтобы обеспечить господствующее положение императора в политической системе страны “восходящего солнца”, в ранг государственной религии был возведен синтоизм, рассматривающий правителя в качестве «сына неба». Догматами официального вероисповедания занималось «Управление по делам небесных и земных божеств» (Дзингикан), в задачи которого входила разработка и пропаганда монархического строя. Постепенно в Японии сложился такой порядок, когда сугубо политические проблемы государства становились содержанием религиозных обрядов и ритуалов. Примером этому может служить знаменательное богослужение императора в 1869 г., в ходе которого он дал клятву перед синтоистскими божествами «Неба и Земли» создать в будущем «широкое собрание» и решать все дела «в соответствии с общественным мнением», искоренить «плохие обычаи прошлого», заимствовать знания «во всем мире» и пр.592 В том же году Дзингикан учреждает институт проповедников, которые должны были распространять среди народа тэнтоистские принципы, положенные в основу династийного культа «единства отправления ритуала и управления государством». В 1870 г. принимаются два новых императорских указа о введении общенациональных богослужений, а также о пропаганде великого учения «Тайке» - доктрины о божественном происхождении японского государства. Для более крепкого сплочения народа вокруг монаршего трона в 1873 году японские власти запретили христианство и значительно ограничили свободу распространения буддистского учения. Связано это было с тем, что большинство подданных императора поклонялись древним синтоистским божествам, в других же религиозных системах, распространенных на материке, правители страны «восходящего солнца» видели угрозу государственному суверенитету593. В целях укрепления нового правопорядка Рескриптом о воспитании (1890 г.) в Японии был установлен особый сакральный ритуал поклонения Конституции. Этот акт в частности призывал: «Всегда почитайте Нашу Конституцию и следуйте законам Нашего государства… Это Великий Путь – учение, завещанное многими поколениями Наших предков-императоров. Это единственно истинный путь для прошлого и для настоящего. Если ему следовать в Японии и за её пределами, не будет никаких правонарушений. И поскольку это так, и Мы, и вы, Наши подданные, все вместе должны всегда охранять этот Путь и стремиться к торжеству Нашей общей морали»594. Следовательно, обоснование силы царской власти, веры в ее необходимость и законность напрямую связано с концепциями господствующего в стране вероисповедания, выступающего за наследуемого венценосца или выборного представителя. В-третьих, политическая идеология монархического правления имеет в своем арсенале институт титульной градации населения (на князей, графов, маркизов, баронов, виконтов и т.д.), который ранее был связан с особой системой льгот и привилегий: освобождение от налогового бремени, предоставление земли и крестьян, исключительный доступ к государственной службе и т.д. В современных королевствах данные социальные группы определяются на основании особых заслуг перед короной отдельных личностей или целых семей. Поэтому титул следует рассматривать как «почетное звание, величание по сану и достоинству»595, присваиваемое государем596 или получаемое по наследству. Вместе с тем, в Великобритании пожизненные лорды по праву высокого сана могут заседать в Верхней палате парламента - Палате лордов597. Но этот случай скорее является исключением из общего правила европейских королевств. В целом же, включение людей в дворянское сословие способствует удовлетворению их тщеславия, ибо пребывание в нем связано с возможностью для аристократических родов иметь рыцарские гербы и фамильные девизы, указывающие на знатность и благородство происхождения их обладателей. Так, геральдические символы князей и графов Российской Империи содержали следующие выражения: а) «Semper immota fides» - (лат. Вечно непоколебимая верность) - девиз князей Воронцовых; б) «Fede et Fide» - (лат. Вера и верность) - девиз графов Адлербергов; в) «Debit Haec Insignia Virtus» - (лат. Доблесть дала эти отличия) - девиз графов Головиных; г) «Богу слава жизнь тебе» - девиз графов Бобринских; д) «В боге мое спасение» - девиз графов Бестужевых-Рюминых; е) «Верность и терпение» - девиз князя М.Б. Барклая-де-Толли; ж) «Без лести предан» - девиз графа Аракчеева и т.д.598 Думается, это развивало культ добросовестной службы самодержавному суверену. Из этого следует, что возможность царствующих особ присваивать благородные титулы является способом воспитания монархического правосознания, влияющего на легитимацию государственной власти возглавляемой единоличным властителем. Таким образом, политическое властвование государя состоит в социально сосредоточенном и юридически организованном влиянии его воли на мысли и действия других лиц, подчиненных ему не только «правотою и силою власти, но и собственным правосознанием»599. Поэтому отношения публичного господства нельзя сводить лишь к физическому насилию, ибо государственная власть «оказывает воздействие на тело, душу и ум, призывает их, подчиняет закону своей воли. По существу ... она подобна авторитету. Коррелятором ее является уважение; этическую ценность она представляет тогда и только тогда, когда так направляет уважающего ее, что тот оказывается не в состоянии осуществлять большее количество более высоких ценностей, не подвергаясь непосредственно воздействию со стороны власти»600. Это вызывает ответную реакцию общества, старающегося заботиться о силе и авторитете государства. По мнению И.А. Ильина, «власть, лишенная авторитета, хуже, чем явное безвластие; народ, принципиально отвергающий правление лучших или не умеющий его организовать и поддерживать, является чернью, и демагоги суть его достойные вожди»601. Чернью может стать любой: богатый и бедный, «темный» человек и «интеллигент», каждый у кого корыстная воля и убогое правосознание. Более того, «она веками берет и дает взятки, распродавая и расхищая государственное дело»602. Черни не доступно понимание назначения права и государства, путей и средств достижения социальной справедливости и общего блага. Порочные люди не чувствуют национальной солидарности, у них нет способностей к организованности и дисциплине. А если им «все-таки удается создать некоторое подобие «режима», то этот «режим» осуществляет под видом «демократии» торжество жадности над общим благом, равенства над духом, лжи над доказательством и насилия над правом; этот «режим» зиждется на лести и подкупе и осуществляет власть демагогов»603, которые внушают черни, «будто государственная власть есть ее товар, который она может выгодно продать и затем назначает цену этому товару в виде «политических» обещаний и посулов»604. На самом деле демократия является охлократией, оправдывающей антигосударственные начала бесправия и произвола605. Поэтому монархической власти, как и республиканской, приходится заботиться о собственном авторитете. Особым средством укрепления взаимного доверия между государем и его подданными служат эталоны нравственного поведения королевских особ и царствующих фамилий. Так, Древнеиндийская Архашастра (I тыс. до н.э.-I тыс. н.э.) в числе качеств, возбуждающих любовь и притягивающих подданных к своему правителю называет: а) высокородность, б) удачливость, в) ум, г) способность внимать совету старых и опытных людей, д) справедливость, е) честность, ж) твердость, з) постоянство, и) благородство, к) щедрость, и л) энергичность606. Если верховной власти удается соответствовать данному эталону, то народ в силу психологических особенностей людей признает ее превосходство над другими силами, действующими в обществе. Говоря словами Н.В. Устрялова, «основная опора власти – физическая сила, не пушки, а души человеческие. Когда нет опоры в душах, ни штыки, ни тюрьмы, ни прочие безжизненные предметы не создадут и не охранят власти»607. Пример этому дает Русь Московская, ибо «куда бы ни заходили русские люди, - отмечает Н.Я. Данилевский, - хотя бы временные и местные обстоятельства давали им возможность или даже принуждали их принять самобытную политическую организацию, как, ... в казацких обществах, - центром их народной жизни все-таки»608 оставалась Россия, и высшая власть в понятии их продолжала олицетворяться с престолом Русского самодержца. Когда же в начале XX века Император Николай II и его родственники превратились в предмет публичной критики во внутри семейных отношениях - корона Российской Империи стала терять поддержку различных, прежде лояльных, слоев населения. А.Н. Боханов следующим образом описывает данную ситуацию: «Распутинская тема стала волей - неволей занимать даже людей, которые раньше были далеки от политики. Об этом так много говорили все, приводили так же скандальные подробности, что трудно было усомниться в их достоверности. Бедная, бедная Россия! - говорили искренне обеспокоенные судьбами страны люди. Неужели государь не понимает, что все может кончиться катастрофой? - недоумевали правоверные монархисты. Говорят, что всех министров назначает Распутин за взятку! Ходят слухи, что этот Гришка - пьяница свободно бывает в спальне царицы! ... Беспокойство охватило и императорскую фамилию. Ведь царь в России всегда был выше суждений толпы; раньше она никогда не смела публично обсуждать его действия; а уж тем более касаться его семейной жизни. И уж коль до этого дошло, то значит дело плохо. Если бы об этом говорили только в салонах, было бы еще полбеды, но это стало темой разговоров и у простолюдинов, и в армии, и в тылу»609. Вследствие, чего у русского трона в 1917 году не нашлось дееспособных защитников. На основании данных фактов необходимо констатировать, что авторитет самодержавного правителя, уважение к его семье со стороны подданных является гарантией стабильного развития монархического государства. Вместе с тем, идеальные компоненты государственной власти (государственная воля, государственная идеология и государственный авторитет) проявляются в условиях особых властно-публичных процессуальных отношений, состоящих из политической деятельности и политического планирования. В структуре политической деятельности выделяются цели и средства социального управления610. Под целью в политике принято понимать желательный результат, ради которого осуществляется публичная деятельность611. Стоит сказать, что у каждой нации, живущей на одной территории, всегда существуют некоторые доминирующие задачи и стремления. «Идеальная власть» должна их использовать и предлагать, отвечающую им программу действий. Отсутствие ясных политических целей, как правило, приводит государство к нулевым или отрицательным результатам, к значительным людским и материальным потерям, к подрыву престижа, осложнению положения на международной арене, истощению экономики612. Отличительной целью монархического государства является необходимость сохранить династию и передать в целости и сохранности престол царственных предков в руки будущего наследственного правителя. Республики, напротив, стараются избегать родственной преемственности при занятии высших публичных должностей, рассматривая их как достояние всего народа. Так, ч. 3 ст. 60 Федерального Конституционного Закона Австрийской Республики 1920 года устанавливает запрет на избрание Федеральным Президентом членов императорских домов или семей, а также лиц, когда-либо принадлежавших к ним613. В 1924 году, опасаясь контрреволюции, в Турецкой республике лишили всех членов бывшей правящей династии султанов гражданства и права проживания на территории государства614. Для достижения державных целей государство использует всевозможные политические средства, представляющие собой инструменты и технологии, ведущие к осуществлению публичных намерений615. Наряду с общераспространенными средствами господства и подчинения (деньги, манифестации, лоббизм, популизм и т.д.) монархии широко применяют силу обычаев, традиций и ритуалов. Правовой обычай является одной из древнейших разновидностей социальных норм. По мнению французского ученого Ж.-Л. Бержеля, зарождение и эволюция обычая, обусловлены «качеством и постоянством прецедентов в социальной сфере, а также общим консенсусом»616. В юриспруденции под обычаем понимается исторически сложившееся правило поведения, вследствие фактического его применения в течение длительного времени, закрепленное практикой общения людей и обеспечивающееся мерами общественного воздействия. Обычай, защищаемый государством, считается правовым. С точки зрения Н.Н. Вопленко, следование санкционированному обычаю означает не только выражение согласия с политической волей правящей элиты, но и «проявление социальной солидарности с нормами общественного порядка, на которых он основывается»617. Живучесть и востребованность правовых обычаев определяется таким качеством общественной и государственной жизни, как преемственность базовых норм и институтов человеческого общения. Появлению обычаев предшествуют традиции (от лат. traditio - передача), состоящие из элементов социального и культурного наследия, передаваемого от поколения к поколению и сохраняемого в определенных обществах и социальных группах в течение длительного времени618. По мнению И.Л. Солоневича, «нации и культуры, государства и империи строятся на традиции и религии, что по существу есть одно и тоже»619. Более того, монархии не могут существовать без устоявшихся правил поведения в различных политических ситуациях. В отличие от них, республики подвержены силе пропаганды, а тоталитарные режимы - авторитету пулейметов620. В Великобритании, например, король в соответствии с обычаями и традициями английского престола обязан одобрять законопроекты, утвержденные в установленном порядке палатами Парламента621. Исследуя историю России, А.Н. Болдырев пришел к выводу, что «московский государь был ограничен (не формально, а морально старыми обычаями и традициями, особенно церковными). Он сам не желал нарушать установленные морально-религиозные правила и правовые нормы, а тем более не хотел допустить их нарушения подчиненными ему властями»622. Следует отметить, что отступление от сложившегося веками исторического порядка осуществления единоличной власти зачастую было связано с государственными, либо династическими трагедиями. Так, по свидетельству Геродота (ок. 485г. до н.э. - ок. 425г. до н.э.), скифский царь Скил, презиравший обычаи своего народа и боготворивший нравы греков, поплатился за это своей головой. Его убил сводный брат Ситалк, пришедший к власти на щитах соплеменников не желавших наблюдать нарушение заветов родных богов и предков623. Отрицание Императором Всероссийским Петром I опыта Московской Руси привело нацию к небывалому расколу, огромному отчуждению культур, к сужению идеи «российского величия», которое люди XVIII века от Меньшикова до Потемкина и Суворова отождествляли лишь с военным могуществом. А.Г. Данилов увидел в этом ослабление и сокращение возможностей отечественного общества в решении стоящих перед ним задач624. Ведь теорию «Москва - Третий Рим» озарял смутный, но все же отблеск религиозно-этического идеала, XVIII же век продемонстрировал идейную нищету и стремление ко внешнему могуществу как к единственной положительной цели625. Поэтому мудрые монархи стараются сохранять древние установления своих предков, даже если их действия носят исключительно ритуальный характер, представляющий исторически сложившуюся форму символического поведения для выражения определенных социальных и культурных взаимоотношений и ценностей626. Так, ритуал священного коронования и миропомазания на царствие Императора всероссийского должен был подтверждать легитимную преемственность власти в государстве. Проходил он следующим образом. По вступлении на престол, государь короновался по чину православной Греко-Российской церкви в Московском Успенском Соборе, в присутствии членов правительства и представителей всех сословий. Вместе с Императором, по его соизволению, приобщалась к сему таинству венценосная супруга. Во время коронационной церемонии царь обязан был произнести в слух символ Православной-Кафолической веры, затем облачиться в порфиру, принять корону, скиптр, державу и призвать, склонившись на колени, Царя Царствующих в установленной для сего молитве627. Примечательно, но и каждый из подданных Российского Самодержца приводился к присяге на верность трону по своей вере и закону628. В отличие от дореволюционной России, граждане европейских монархий не присягают им на верность, а короли, герцоги и князья клянутся перед парламентом и народом соблюдать действующую конституцию и править на благо государства629. Вместе с тем, функционирование государственной власти, возглавляемой монархом, не исчерпывается обрядовой стороной, так как публичное управление обществом не мыслимо, без рационального политического планирования, суть которого состоит в заблаговременном определении последовательности выполнения какой-либо программы, работы или проведения намеченного мероприятия. Политическое планирование имеет два уровня: тактический и стратегический. Республики более склонны к тактическому, краткосрочному, преимущественно утилитарному планированию, потому что они ограничивают полномочия высших органов государственной власти сроками избрания их должностных лиц. Монархии же, напротив, из-за стабильности передачи престола по наследству способны не только к решению частных задач, но и к достижению стратегических целей, путь к которым иногда занимает несколько столетий. Так, французские короли XI - XVIII веков и русские самодержцы с XIII века по 1917 г. последовательно реализовывали планы по воссоединению своих земель в единое государство630. Обобщая вышесказанное, можно сделать следующие выводы. 1. Самодержавие, дуалистическая и конституционная монархии, а также советская, президентская, парламентская, смешанная, плебисцитарная и коллегиальная республика в рамках индивидуальных и коллективных автократий и поликратий, могут не только согласовывать воли отдельных лиц, социальных групп, но и всего общества в целом. Исключение составляют деспотия и абсолютизм, опирающиеся, соответственно на единоличное самовластие и бюрократический аппарат. 2. Коронованные главы государств, не ограниченные сроками пребывания на своей должности, в отличие от республиканских президентов, находятся в более выгодном положении при достижении стратегических политических целей, зачастую реализуемых в течение нескольких десятков лет и даже столетий.