Модели взаимодействия государства и гражданского общества в современной политической науке

Существуя на протяжении многих тысячелетий, государство модернизируется вместе с развитием самого общества, частью которого оно является. Это означает, что изменяется соответственно и взаимоотношения между этими основными субъектами социального и политического процессов.

К сожалению, у большинства людей понятие «модель» довольно часто ассоциируются с естественными и техническими науками. Вследствие такого устойчивого восприятия, моделирование относится к числу тех методов, сущность которых понимается чаще всего неправильно. В результате чего, в социально-гуманитарных науках данный метод используется неохотно и часто воспринимается как чужеродный. Между тем, моделью в широком смысле можно назвать любой образ объекта или структуры, объяснение или описание системы, процесса или ряда связанных между собой событий.^[52]

В политической науке метод моделирования связан, прежде всего, с построением искусственных, идеальных, иногда воображаемых объектов, ситуаций, представляющих собой отношения и элементы, сходные с отношениями и элементами реальных политических процессов. В политических исследованиях традиционно используют главным образом концептуальные (содержательные) модели, которые по функциональному признаку подразделяются на описательные, объяснительные и прогностические. Формирование концептуальной модели предполагает присвоение всем существенным для решения данной задачи компонентам системы соответствующих понятий, выявление и вербальное описание наиболее существенных факторов и показателей развития, зависимостей и закономерностей.^[53]

Для формирования целостного представления об исследовательских возможностях концептуального моделирования в области изучения гражданского общества, считаем необходимым рассмотреть конкретные примеры использования данного метода на практике.

Безусловным примером концептуального моделирования является «теория внешних эффектов» А.А. Аузана.^[54] Он представляет возможным говорить о трех формах функционирования гражданского общества, в зависимости от того, на какие внешние эффекты оно воздействует с целью интернализации. В каждом из этих трех случаев отношения гражданского общества и власти строятся по-разному.

Первый случай, когда гражданское общество выступает как помощник власти. В этом варианте государство не справляется или плохо справляется с выявлением внешних эффектов и гражданское общество берет на себя «адвокатирование» этих интересов, выступает как определенного рода добросовестный конкурент государственной власти, а в известном смысле как суррогат политической оппозиции.

Другой случай, когда гражданское общество не только выявляет проблему внешнего эффекта, но и осуществляет интернализацию, решение проблемы внешних эффектов, не обращаясь к государству. Оно выступает как актор, параллельный государству.

Третий вариант, когда объектом воздействия гражданского общества становятся вторичные эффекты, вызванные попыткой государства интернализировать какие-то иные внешние эффекты (т. е. последствия принуждения, применяемого государством). Это вторичные эффекты, связанные с нарушением прав человека и индивидуальных прав. Здесь, по мнению А.А. Аузана, может иметь место прямое противостояние гражданского общества государству.

Несомненным достоинством концепции А.А. Аузана является, на наш взгляд, попытка связать проблематику гражданского общества с теорией коллективного действия и тем самым вывести представления о гражданском обществе из мифологической (или идеально-типической) области. Интерпретация гражданского общества как актора, способного самостоятельно выявлять и разрешать проблемы «внешних эффектов», как нам кажется, оптимально отражает современные реалии, когда гражданское общество оказывается более отзывчивым на вызовы и угрозы времени, чем государство.

Другой отечественный политолог В.В.

Первая модель — патерналистская, этатистская. Именно данная модель взаимоотношений государства и общества, по мнению В.В. Рябева, долгое время господствовала в России. Она предполагает: 1) отождествление общества и государства; 2) понимание гражданина как «винтика» сложного государственного механизма; 3) отрицание прав и свобод гражданина; 4) установление полного государственного контроля за жизнью гражданина; 5) определение государством статуса и прав гражданина.

Вторая модель — индивидуалистская, либеральная — традиционно складывалась в Западной Европе, США и ряде других стран. Для нее характерно следующее: 1) признание того, что свободный гражданин есть конечный источник всякой государственной власти; 2) приоритет индивида по отношению к государству; 3) ограничение самостоятельности гражданина объемом его прав и свобод; 4) ограничение государства гражданским обществом, минимизация его функций.

В настоящее время, как считает В.В. Рябев, складывается третья модель — партиципаторная. Ее основным положением является идея о главной функции государства, заключающейся в создании в рамках закона разнообразных социальных благ для всех членов общества с учетом возможностей каждого. Она предполагает: 1) признание неразрывности и противоречивости взаимоотношений государства и гражданского общества; 2) рассмотрение государства в качестве инструмента создания и обеспечения благоприятных условий для свободного существования и развития гражданина; 3) соблюдение принципов солидарности и субсидиарности (государство обязано заботиться о благе всех граждан, в том числе обездоленных).^[55]

Другой исследователь Т. Янссон, характеризуя отношение государства и гражданского общества, считает, что мы имеем дело с «драматическим треугольником» (рис. 3): государство находится наверху, а внизу, с одной стороны - местное самоуправление: муниципалитеты, относящиеся к общественной сфере и государству; с другой стороны (также внизу) - добровольные объединения, помещающиеся в «частной, социальной, свободной сфере», управляемой по правилу Бентама, согласно которому целью общества является наибольшее счастье возможно большего числа граждан.

С точки зрения Г. Вайнштейна, существуют три модели отношений гражданского общества с властью. Первая – это модель противоборства, в которой усиление одной из сторон означает ослабление другой. Данная модель наиболее точно описывает специфику отношений гражданского общества и власти в авторитарной политической системе. Вторая модель соответствует ситуации демократизации общества. Актуальность приобретает не борьба гражданского общества с властью, а поиск компромиссных партнерских отношений с нею. И третья модель, соответствующая ситуации демократического общества, предполагает устойчивую институционализацию отношений партнерства между гражданским обществом и властью.^[57]

Государство

Местное Добровольные

самоуправление, объединения

муниципалитеты

Рисунок 3 - «Драматический треугольник» Т. Янсона

Заслуживает внимания и подход А. Сейлса^[58], который в своих работах попытался провести демаркационную линию между частной сферой и сферой государства. Он выделяет три теоретических модели их взаимоотношений, определяя в каждом отдельном случае конкретное место и роль гражданского общества:

1. Дуалистическую модель «государство - гражданское общество», при которой последнее практически отождествляется с частной сферой (первая половина XX века);

2. Модель взаимосвязи этих сфер, где гражданское общество рассматривается как арена отношений между ними, призванная выполнять роль буфера (60-70-е годы XX века);

3. Модель взаимной инфильтрации и проникновения друг в друга частной и государственной сфер, при которой гражданское общество, вовлекая в себя элементы частной и государственной сфер, постепенно формирует внутри себя общественную сферу (80-90-е годы XX века).

А. Сейлс также обобщает современные представления о гражданском обществе как определенной сфере социума: «это сфера социального ассоциирования и интегрирования, где происходит посредничество между индивидуумами и группами, между группами и социальными институтами, между социальными, экономическими и политическими институтами; это сфера, в которой формируются социальная идентичность и новые стили жизни; это сфера формирования общественного мнения и вытекающих из него конфликтов; это сфера, которой свойственна диверсифицированность, если не расколотость; это сфера, первоначально связанная только с государством, но затем также с транснациональной экономической системой и - во все большей мере - с домом, семьей, повседневной жизнью; это сфера, имеющая очень существенные связи с демократическими системами как условие их существования и развития»^[60].

Систематизируя теоретические разработки отечественных политологов в области концептуального моделирования, нельзя не отметить подход, предложенный Н.А. Барановым и Г.А. Пикаловым^[61]. По их мнению, центральной характеристикой, определяющей модель взаимоотношений государства и гражданского общества, является конституционализм, который может иметь договорной характер, т. е. быть результатом взаимного согласия общества и государства, или октроированный, т. е. «спускаться» сверху государством. Во втором случае монарх «дарует» обществу конституцию, сознательно ограничивая собственные полномочия, отказываясь от них в пользу правительства и парламента.

Н.А. Баранов и Г.А. Пикалов отмечают, что договорный конституционализм преобладал в странах классической, хаотической модернизации, где процессы формирования гражданского общества и правового государства шли параллельно и постепенно. Эти процессы имели экономические, социальные и культурные предпосылки и естественным образом сформировали социальную структуру гражданского общества в лице среднего класса (мелких торговцев, предпринимателей, ремесленников, фермеров, лиц свободных профессий и т.

Октроированный конституционализм характерен, по мнению Н.А. Баранова и Г.А. Пикалова, для стран запаздывающей модернизации, в которых отсутствуют некоторые предпосылки (экономические, социальные, культурные, правовые) перехода от традиционного к гражданскому обществу. Так, отсутствие зрелого среднего класса приводит к тому, что реформы может проводить часть либеральной буржуазии в союзе с просвещенной бюрократией и с использованием институтов государства. Догоняющий тип развития таких стран требует интенсификации процесса преобразований, использования авторитарных методов модернизации. Это приводит к постоянным конфликтам между государством и гражданским обществом.

Наиболее глубоким и содержательным, на наш взгляд, представляется подход Ю.М. Резника^[62], который предпринял попытку не только определить качественное своеобразие исторических моделей и типов гражданского общества в конкретный момент их существования, но и выделить их региональные проекции в современном мире.

Период развития современного гражданского общества Ю.М. Резник условно делит на три этапа: 1) этап формирования частной сферы и частных институтов гражданского общества в странах Западной Европы и Северной Америки (конец XVIII в. - первая четверть ХХ в.); 2) этап формирования общественной сферы и общественных институтов гражданского общества в разных регионах мира (20-70-е годы ХХ в.), в т.ч. появление гражданских отношений в некоторых странах Востока; 3) этап коэволюционного и взаимодополняющего развития частных и общественных сфер, в т.ч. постепенного вхождения развитых западных стран в постсовременную эпоху, а также становления или реставрации гражданского общества в бывших социалистических странах (начало 80- конец 90-х годов ХХ в.).

Каждому из этапов становления и развития современного гражданского общества, по мнению Ю.М. Резника, соответствуют определенные или типы: «конкурентное», «когерентное» и «плюральное» (таблица 1). За основу данной классификации он выбирает систему критериев измерения модерна, выделенную Э. Гидденсом, - индустриализм, капитализм, аппарат надзора и система контроля над средствами насилия.

Необходимо отметить, что Ю.М. Резник не останавливается лишь на выделении исторических моделей гражданского общества, его подход носит региональный характер. Он отмечает, что формирование социетального гражданского общества имеет свои региональные особенности. Конкретный облик такого общества определяется, прежде всего, господствующим типом гражданской культуры. Согласно теории Ю.М. Резника, современный мир выработал три основные модели общественного развития - общество «персоналистического» типа (США и Канада), общество «коммунитарного» типа (страны Западной и Восточной Европы) и общество «корпоративного» типа (Япония, Южная Корея и др.).

Таблица 1 – Этапы формирования современного гражданского общества

«Персоналистическое» гражданское общество базируется главным образом на утверждении примата личностной автономии и расширении гражданских прав и свобод. В данной модели центр тяжести переносится на свободу, которая признается наивысшей ценностью. Общественные проблемы, по мнению идейных сторонников либеральной традиции, должны решаться самим обществом, а не всесильным и могущественным государством, способным оказывать деструктивное воздействие на гражданские институты. Свободная и независимая личность - вот центральная фигура гражданского общества данного типа.

«Коммунитарное» гражданское общество основано в большей степени на признании легитимности коллективных и общезначимых ценностей общественных движений, ориентированных на достижение всеобщего благополучия (социального благосостояния) и гражданского мира. Эта модель находит свое выражение, прежде всего, в социал-демократической традиции.

«Корпоративное» общество выступает своего рода представителем всеобщих интересов общественных и частных корпораций, каждая из которых вырабатывает и поддерживает собственный правовой кодекс.

Предложенный Ю.М. Резником подход к моделированию общественных процессов является, на наш взгляд, наиболее проработанным. Особую ценность для диссертационного исследования представляет положение о зависимости моделей гражданского общества от внутригосударственных модернизационных различий. Это обстоятельство, на наш взгляд, оставляет значительное поле для дальнейших исследований.

Бесспорно, заслуживает внимание подход еще одних современных отечественных исследователей А.Л. Нездюрова и А.Ю. Сунгурова.^[63] Они рассматривают три варианта взаимодействий органов власти и гражданских структур (сотрудничество, отсутствие сотрудничества (игнорирование) и конфронтацию), выделяя при этом конкретные исторические модели.

1. Модель поддержки развития некоммерческих организаций (НКО), или «модель садовника». Органы как федеральной, так и региональной власти принимают нормативные акты, способствующие появлению и развитию независимых общественных организаций как основы зарождающегося гражданского общества, и предпринимают конкретные действия по поддержке таких организаций.

2. Партнерская модель. Государственные органы понимают важность независимых неправительственных организаций и не пытаются ими управлять, а участвуют в диалоге с НКО, например, в форме «переговорных площадок» и в иных формах. Важным критерием существования подобной модели является осознание ответственными представителями органов государственной власти роли НКО для эффективного функционирования демократического государства как проявления общественного контроля, их готовность услышать результаты такого контроля и принять меры для исправления выявленных недостатков.

3. Модель архитектора. Организации гражданского общества формируют публичную политику, предлагая повестку дня, а также решения определенных проблем, предлагают и участвуют в реализации реформы конкретных институтов государственной власти, участвуют в создании новых органов государственной власти, обучают и воспитывают чиновников государственных структур.

4. Патерналистская модель. Государство разрешает определенную автономию неправительственных организаций (НПО) при условии, что последние не вмешиваются в дела власти, а также обеспечивают поддержку соответствующих кандидатов на выборах. В обмен на политическую лояльность властные структуры оказывают поддержку деятельности НПО в виде предоставления бесплатных помещений или льготной аренды, прямого финансирования, преференций при распределении грантов и т. п.

5. Модель приводных ремней. Наиболее ярко представлена в Советском Союзе в 1930–1970-е годы, когда партийно-государственный аппарат рассматривал все общественные организации исключительно как передаточные механизмы от партийного руководства к рядовым жителям страны. Ни о какой самостоятельности таких организаций в этом случае и говорить не приходилось. «Общественные» организации занимали положенное им место винтиков, точнее, приводных ремней в системе, находящейся под полным контролем руководства партии.

6. Модель игнорирования. Государство не замечает большинства НКО, не мешает, но и не помогает их деятельности. Такая модель может быть реализована в условиях разнообразной негосударственной поддержки деятельности НКО, с одной стороны, и мобилизации власти на решении отдельных политических и экономических проблем — с другой.

7. Модель борьбы с противником. Представители государства рассматривают независимые неправительственные организации как образования, представляющие опасность для их власти, и стараются осложнить деятельность таких организаций или даже закрывать их. При этом финансирование из международных фондов трактуется как превращение такой организации в «агента иностранного влияния».

8. Модель гражданского неповиновения. В условиях нарушения властью гражданских прав человека и политических свобод ряд общественных организаций и отдельных граждан избирают тактику гражданского неповиновения — участия в несанкционированных митингах, пикетах, других действиях, вызывающих репрессивные действия власти. Тем самым взаимоотношения госорганов и общественных организаций фактически переходят в плоскость политической борьбы.^[64]

Подход А.Л. Нездюрова и А.Ю. Сунгурова к проблематике гражданского общества, с нашей точки зрения, привлекателен тем, что предложенные модели, привязанные к определенным периодам развития нашей страны, содержательно отражают российскую специфику. Однако предлагаемые ими концептуальные модели относятся главным образом к типу описательных и не объясняют ряд существенных, на наш взгляд, положений. Например, какие факторы обуславливали смену превалирующих моделей взаимодействия гражданского общества и государства или почему в России условиях сегодняшнего дня доминирующей стороной может быть только государство. Кроме того нельзя сказать, что данный подход удобен для межстранового и межрегионального сопоставления.

Именно отсутствие универсальности в существующих методиках побудило современных исследователей^[65] искать возможности сочетания в отношении отдельных элементов политической системы концептуального и математического моделирования. Построение обобщающей модели, основанной на учете множества количественных данных и их теоретического осмысления, стало возможным с появлением индексного моделирования.

В отличие от концептуальных моделей, индексный анализ оперирует не понятиями и теоретическими обобщениями, а числовыми характеристиками. Индекс представляет собой комплексный показатель, полученный в результате агрегации других взаимосвязанных показателей, т. е. индексирование можно рассматривать как конкретный метод анализа информации, полученной эмпирическим путем. Индекс позволяет свести воедино количественные и качественные характеристики социума, выступая в роли посредника между теорией и практикой, между фундаментальным и эмпирическим уровнями исследования.^[66] Таким образом, построение индексной модели – это один из способов перехода от абстрактного выражения качеств явления к набору конкретных показателей, полученных в результате наблюдения за изучаемым феноменом, или один из способов операционализации теоретических понятий.

В отношении гражданского общества подобного рода модели разрабатываются в рамках ряда международных исследований: проекта научного Центра при университете им. Джонса Хопкинса (штат Мэриленд, США)^[67]; проекта Агентства США по Международному развитию (USAID)^[68]; проекта международной неправительственной организации «Международный альянс за гражданское участие» (World Alliance for Citizen Participation, сокращенно CIVICUS).^[69]

Именно проект CIVICUS стал первым для нашей страны количественным исследованием гражданского общества. В основу методики данного исследования были положены четыре основных компонента (критерия): 1) структура, куда входят виды активности, их отличительные черты, типы взаимодействия между различными действующими лицами, ресурсы организаций; 2) среда, в которой развивается гражданское участие (политические, экономические, законодательные, культурные и другие аспекты, а также отношение к НКО двух других секторов — государства и бизнес-сообщества); 3) ценностные ориентиры гражданского общества; 4) воздействие, которое оказывает гражданское общество.

Каждый показатель оценивался членами Национальной консультативной группы, состоящей из видных экспертов и лидеров НКО и НПО, по шкале от 0 до 3, где 3 — наивысшая величина. Показатели затем агрегировались в числовое выражение и откладывались на соответствующих осях. Соединение четырех полученных точек дало изображение четырехугольника, который получил название «даймонд» и отражал состояние гражданского общества в данной стране. Этот четырехугольник всегда находится внутри идеальной фигуры — ромба с максимальными показателями по всем компонентам, контуры которого очерчивают безупречно развитый третий сектор. На основании построенного четырехугольника выносится решение о степени зрелости гражданской активности в той или иной стране.^[70]

Индексация гражданской активности в России (рис. 2), координатором которой был Санкт-Петербургский гуманитарно-политологический центр «Стратегия», проводилась в 2003–2006 гг. Ввиду недостатка финансовых средств для исследования был выбран сокращенный вариант, который основывался главным образом на вторичных данных. Руководство CIVICUS дало позитивную оценку проектной деятельности, включив информацию и выводы авторов российского отчета в свой международный доклад.

Рисунок 2 – Индексная модель состояния гражданского общества в России

(2005 г.) ^[71]

В ходе работы над проектом CIVICUS российской консультативной группой была выявлена необходимость адаптации используемой методики к внутристрановым изменениям гражданского общества. Собранная фактологическая база данных о гражданском обществе позволила российскими специалистам создать и апробировать собственную методику индексного моделирования, в которой были изменены критерии оценки, механизм агрегирования исходных данных, подготовлены новые анкеты и построены индексные модели.^[72]

Однако при всех преимуществах индексного подхода, удобного для межстранового сопоставления, ни иностранным, ни российским ученым не удалось избежать субъективизма. Любопытный пример, подтверждающий вывод о субъективности оценок, приводится в докладе об итогах индексации гражданской активности в Германии. Там были созданы две национальные консультативные группы, применявшие одну и ту же систему оценок и показателей и получившие при этом различные результаты.^[73]

Данный эксперимент подтвердил, что, полученные в ходе исследований данные не были свободны от определенной ограниченности и схематизма. Ведь сложные общественные явления и процессы, динамично развивающиеся и зачастую не видимые на поверхности, рассматривались через призму установленных стандартных показателей и индикаторов. Понятно, что даже самые совершенные из них не могут учитывать весь сложный спектр мотиваций, векторов и характеристик человеческой деятельности.

В связи с этим, мы склонны полагать, что в социально-гуманитарных науках индексное моделирование может рассматриваться лишь в качестве промежуточного этапа или составляющей теоретико-концептуального анализа. Поэтому, при исследовании гражданского общества именно концептуальное моделирование, вопреки бытующему скептицизму в отношении возможности его научно обоснованной формализации, оказывается наименее уязвимым с точки зрения субъективности.

Однако мы не должны забывать, что концептуальное моделирование – это лишь оболочка, содержание которой составляют определенные парадигмы. Исходную теоретическую платформу авторского подхода составляют цивилизационная и модернизационная парадигмы, позволяющие выявить национальные особенности гражданского строительства и учесть воздействие на этот процесс модернизации и культурного контекста. Представляется, что объективное научное изучение и понимание гражданского общества лежит на стыке данных подходов.

Так, теоретические основания цивилизационной парадигмы уходят своими корнями в концепции О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Фейерабенда и П. Сорокина^[74]. Они понимали цивилизации как «локальные» моно- или полиэтнические общности с выраженной социокультурной спецификой и выделяли исторические цивилизации — от древнеегипетской до современной западноевропейской. Различия между цивилизациями как локально-историческими образованиями виделись им в специфических культурных архетипах и определенных генотипах социального развития.

Из всего многообразия трактовок «цивилизации» нас интересует та, где она лишена стадиального смысла и характеризует общество в его самобытности и социальной организации, сложившейся на основе культуры. При этом подходе цивилизация выступает как характеристика специфичности общества и имеет стохастический, нелинейный характер. Поливариантность ее развития заключена в наличии в ее базисе факторов, которые в определенных условиях могут давать нелинейные эффекты, создавать точки бифуркации, эффект непредсказуемости. К числу таких факторов можно отнести экологические, нравственные, этнические, конфессиональные, экономические и некоторые другие.

Основная смысловая нагрузка цивилизационной парадигмы заключается в том, чтобы противопоставить идее глобального вектора эволюции человечества иную концепцию исторического процесса на основе идей самоорганизации (и саморазрушения) самодостаточных локальных цивилизаций, т.е. современный мир интерпретируется как многозначный, как «встреча цивилизаций», диалог на базе всеобщих символических форм.

Цивилизационный подход учитывает историю развития народов, своеобразие присущих им явлений в социальной, политической, экономической жизни. Особое внимание уделяется характеристике основополагающих индивидуальных и общественных ценностей, присущих разным цивилизациям, особенностям ментальности населения, привычкам и нормам поведения.

Применяя цивилизационный подход к гражданскому обществу, мы полагаем, что оно может выступать как феномен культуры и подчиняться некоему общему для данной культуры образцу, определяющему его структуру и развитие. Однако, тезис о зависимости формирования гражданского общества от культуры дополняется идеей культурного многообразия: каждая цивилизация, несмотря на растущее влияние глобализации, живет своей собственной жизнью и реализует заложенный в ней культурный потенциал в различных областях, в том числе и в политике.

В этом случае становится очевидным отрицание универсальности исторического опыта европейской цивилизации, приравнивание ее к частному случаю с опровержением всех ее претензий на магистральный путь развития человечества. Это означает — ни больше, ни меньше — как отвержение западной модели гражданского общества, приравнивание ее к локальному — географически и исторически — явлению. Так называемая философия многополярности предлагает народам мира самим искать не только средства развития, но и определять его цели и его направление.

Для нас бесспорным является утверждение о том, что каждой общественно-политической системе соответствует особая базисная модель гражданского общества, которая в каждой конкретной стране проявляется в национально-специфических формах. Это естественно, поскольку в формировании национального самосознания, политической культуры народа участвуют как универсалистские, так и сугубо национально-культурные и исторические элементы.

Особое значение для диссертационного исследования имеют современные теоретические схемы, предлагаемые концепциями модернизации и постсовременности (А. Турен, Ю. Хабермас, Э. Гидденс, З. Бауман и др.)^[75]. В гражданское общество определяется либо как общество, приходящее на смену традиционному общественному укладу, либо как общество, вырастающее из современного состояния и несущее на себе все его черты. В обоих случаях речь идет не о различных типах общества, а всего лишь о разных фазах или стадиях существования и развития гражданского общества. Даже представители теории постсовременности не отрицают сам факт существования гражданского общества, как такового. Они лишь подчеркивают значение постсовременной фазы его развития.

Модернизация признается большинством теоретиков первой концепции как процесс вторичный, как бы повторяющий, копирующий сделанный кем-то первоначальный ход. В нашем случае катализатором стал Запад, который развивался, следуя логике собственной жизни, а все остальные модернизировались вслед за ним, боясь оказаться в стратегическом проигрыше. По мнению В.М. Межуева, «реформы, проводимые на Западе (например, кейнсианская), не были модернизацией, поскольку не требовали от западного человека отказа от его идентичности. Они могли испытывать на себе влияние разных идеологий — от либеральной до социал-демократической или консервативной, — но не подрывали у людей их западной самоидентификации. При всех своих изменениях западное общество всегда оставалось самим собой и потому современным»^[76].

Концепция модернизации сводится к тому, что в реальном мире сосуществуют и взаимодействуют досовременные, современные и постсовременные социальные системы. Наиболее развитые в экономическом и культурном отношении страны Запада уже выходят на постсовременный уровень развития. Значительная часть стран, в т.ч. и Россия, находятся на современной стадии развития или на этапе перехода к ней. Так называемые развивающиеся страны относятся по данной типологии к переходным или традиционным формам общества, в которых гражданское общество находится еще в «эмбриональном» (зачаточном) состоянии.

Общей чертой различных теорий постмодернизма является отказ от поиска системообразующих факторов институционализации гражданского общества. Для большинства из них характерен взгляд на формирование гражданского общества как во многом спонтанный и поливариантный процесс, обусловленный как объективными, так и субъективными факторами. Однако, вместе с тем делается допущение, что современный облик гражданского общества определяется прежде всего причинами нематериального характера. Если на этапе зарождения гражданского общества в его современном виде первостепенное значение имеет развитие промышленной индустрии и техники, то на этапе перехода к постсовременности преобладающим становится влияние культуры.

Подводя итоги вышеизложенному, отметим, что рассмотренные в данном параграфе подходы к моделированию взаимоотношений гражданского общества и государства не исчерпывают всего многообразия существующих в современной политической науке теорий и методик, хотя и отражают важнейшие из них.

Представленные модели имеют дело с различными аспектами одного и того же феномена, используют отличные подходы к его пониманию, поэтому говорить о несостоятельности какой-то из них, на наш взгляд, неправомерно, все они имеют право на существование. Однако, авторское видение решения проблемы не совпадает с существующими на данный момент концепциями.

Учитывая как позитивные, так и не во всем приемлемые доводы и аргументы уже существующих подходов, автору представляется возможным сформулировать собственные модели взаимодействия гражданского общества и государства с точки зрения цивилизационного подхода и концепций модернизации и постсовременности, а также выделить особенности и перспективы российской модели.