ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы склонны полагать, что сам факт бытия государства одновременно является свидетельством существования и гражданского общества. Государство есть важнейшее орудие реализации целей и методов гражданского общества в негражданских сферах жизни.

Все это позволяет считать идею гражданского общества действительно всеобщей. Поэтому ставить вопрос о пороге, начиная с которого можно говорить, что гражданское общество в стране есть, на наш взгляд, некорректно. Речь должна идти, прежде всего, не о количестве и качестве, а о формах и характере его проявления, т.е. о конкретных национально-культурных моделях взаимодействия гражданского общества и государства.

Применение этой схемы рассуждений позволяет использовать научно-познавательный потенциал идеи гражданского общества для «освоения» незападных миров, в т. ч. России, чья противоречивая действительность далеко не всегда укладывается в рамки зарубежных политических теорий и поддается однозначным научным оценкам.

Мы убеждены, что не существует универсальной модели гражданского общества, свойственной всей глобальной общественно-политической системе. В каждой конкретной цивилизации, в условиях определенной эпохи (политического режима) идея гражданского общества находит отражение в различных национально-специфических формах, отличается уникальностью и неповторимостью.

В этом случае становится очевидным отрицание универсальности исторического опыта западной цивилизации, приравнивание ее к частному случаю, к локальному — географически и исторически — явлению.

В этом контексте, гражданское общество может выступать как феномен культуры и подчиняться некому общему для данной культуры образцу, определяющему его структуру и развитие. Тезис о зависимости формирования гражданского общества от культуры дополняется идеей культурного многообразия. Каждая цивилизация, несмотря на растущее влияние глобализации, живет своей собственной жизнью и реализует заложенный в ней культурный потенциал в различных областях, в том числе и в политике.

Поэтому в ходе исследования российской модели функционирования гражданского общества полезно обратиться к мировому опыту и изучить то, как удавалось модернизаторам разных стран эффективно учитывать национальную специфику. Причем, как нам представляется, наиболее корректно сопоставлять российскую модель не только с моделями развитых стран Запада, но и стран так называемой запоздалой модернизации, где формирование гражданского общества идет не по классическим рецептам Запада, а привносит в этот процесс новые, своеобразные черты.

Безусловным историческим инициатором гражданского общества является евроамериканский регион - Западная Европа, как создатель самой идеи, и США, где критически переосмысленная европейская идея смогла впервые обрести относительно завершенную форму. В других странах и регионах гражданское общество в собственном смысле слова стало создаваться значительно позже (XIX-XX вв.) и во многом сознательно, под воздействием западного примера. Поэтому принадлежность к определенной модели гражданского общества мы будем рассматривать по оси Запад - не Запад или Запад – Восток.

Используя понятия «Запад» и «Восток», мы имеем в виду их сущностное содержание, связанное с наличием разных культурных типов, системы жизни, экономического, политического устройства, идеологии, а не географический аспект. На наш взгляд, более точным будет сказать, что культурологическая дихотомия Запад - Восток противопоставляет Запад всему остальному «незападному» миру, для которого выбрано емкое, но не совсем корректное название.

Наиболее популярная точка зрения состоит в том, что в цивилизациях Запада и Востока принципиально различен набор ценностей, основания государственного устройства, отношение ко времени и пространству, восприимчивость к техническому прогрессу и т.д.

Мы можем выделить несколько общих исторических тенденций и культурных традиций, наложение которых друг на друга и создавало необходимые предпосылки для постепенного складывания здесь определенных моделей гражданского общества. Во-первых, в средневековой Западной Европе имело место наследие традиций античности, которые стали своего рода краеугольным камнем современных институтов гражданского общества и демократии. Во-вторых, определенную роль сыграло воздействие христианства, культивировавшее различные формы автономных объединений верующих, выступая тем самым важнейшим институциональным фактором плюрализма. Еще одна отличительная особенность - непрерывность «гражданской» традиции в западном ареале. Несмотря на некоторые периоды ослабления гражданских институтов (например, в первой половине XX в., когда западные общественные механизмы разладились под воздействием классовых противостояний, мировых воин или режимов фашистского типа), гражданское общество на Западе всегда находило скрытые резервы для собственной «реанимации», после чего оно становилось только прочнее и сильнее.

Подводя итоги рассмотрения западных моделей взаимодействия гражданского общества и государства, выделим их главные особенности.

Во-первых, обе представленные модели артикулируют идею гражданского общества на следующих основаниях: частной собственности, рынке (свободе экономического обмена), свободной социальной самодеятельности и развитии практик самоуправления, соблюдении личных и социальных прав и свобод граждан, развитой публичной сфере (свободе мысли и обмене мнениями).

Во-вторых, особенностью западных умеренных моделей является постоянно наблюдаемые колебания во взаимоотношениях между государством и гражданским обществом, которые существенно не влияют на работоспособность системы, а, напротив, делают ее более мобильной и жизнеспособной. Благодаря этому свойству западные модели можно представить в виде маятников, которые раскачиваются то в одну, то в другую сторону.

В основе работы моделей «маятникого типа» лежит природный закон равновесия: везде, где бы ни возникал избыточный потенциал, возникают равновесные силы, направленные на установление дисбаланса.

Сложнее обстоит дело, когда речь заходит о Востоке и незападном ареале в целом. Особенность заключается не только в принадлежности большинства государств данного региона к типу «сильных», но и в ассиметрии во взаимосвязи «государство — гражданское общество» (становление первого обгоняет становление второго, и нередко обуславливает его рождение). В этих социумах нет такого параллелизма становления обеих частей этой связки, который был характерен для Запада. На Востоке гражданское общество продолжает развиваться, следуя собственной логике.

В политических и культурных традициях Востока до сих пор значительное внимание уделяется религиозности, коллективному началу, «общинности» и боязни инноваций. Исторически в этом регионе государство играло гораздо более значительную роль, стесняя самодеятельность общества. В результате в странах с восточной идеологией сложилась этатистская модель («сильное государство – слабое гражданское общество») соотношения гражданского общества и государства. В определенные моменты истории, а именно при тоталитаризме или иных видах диктатур, в некоторых странах данная модель приобретала ярко выраженную крайнюю форму («крайне сильное государство – крайне слабое гражданское общество»).

Таким образом, этатистская модель взаимодействия гражданского общества и государства реализуется, главным образом, при авторитарном и тоталитарном политических режимах. В своем крайнем проявлении (при тоталитаризме) она означает, что государству принадлежит доминирующая роль во всех сферах общественной жизни и что оно стоит выше гражданского общества, подчиняет или даже поглощает его.

Вследствие того, что становление институтов гражданского общества на Востоке идет крайне неравномерно, естественными субъектами гражданского общества здесь выступают гибридные, иногда даже маргинальные, формы организации социумов (сословия, касты, религиозные организации, тайные общества и т.д.).

В силу гипертрофированной роли государства в политической системе Востока формирование гражданского общества здесь идет главным образом «сверху», при непосредственном контроле со стороны власти. Проявления же гражданского общества «снизу» в большинстве своем носят спонтанный, реактивный характер и являются ответом на внешние или внутренние угрозы.

Повседневная пассивность гражданского общества на Востоке вовсе не обязательно говорит о его незрелости. Для незападного социума неучастие в официальной политике является традиционным, знаковым, своеобразной протестной формой гражданского участия. Абсентеизм общества отражает не неприятие политики государства как таковой, а отвержение утвердившихся на Западе способов политического действия. Подобная оценка позволяет предположить, что при очередном обострении политической или экономической ситуации или сколько-нибудь серьезном повороте к иным способам реализации политики потенциальная энергия гражданского общества может трансформироваться в политическое действие.

Что же касается России, по характеру доминирующей роли государства Россия оказалась ближе к восточному типу обществ, но здесь эта роль в силу ряда геостратегических, географических, экономических, исторических и социокультурных причин выражена еще рельефнее. Дело в том, что Россия — не просто страна, а часть света, включающая в себя свои, российские — Восток и Запад, Север и Юг. Российская жизнь как бы моделирует в себе общемировые культурные, формационные и национальные процессы. Долгое время Россия впитывала многие европейские и азиатские черты — как ценностные, так и технологические, но адаптировала их к своему собственному укладу и заставляла служить своим интересам и своим ценностям. Россия активно черпала у Запада и Востока различные элементы, но при этом не становясь ни Западом, ни Востоком.