Д. ТОЛАНД КЛИДОФОРУС, или ОБ ЭКЗОТЕРИЧЕСКОЙ И ЭЗОТЕРИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ, т. е. О ВНЕШНЕМ ОБЛИКЕ И ВНУТРЕННЕМ СОДЕРЖАНИИ УЧЕНИЯ ДРЕВНИХ:

одно — явное н общепринятое, приспособленное к ходячим воззрениям и религиям, установленным законом; другое — скрытое и тайное, предназначенное для способных и глубокомысленных, в котором сообщается подлинная Истина, лишенная всяких покровов.

Душа и ум тождественны. Философии две, одна сообразна истине, другая сообразна мнению. Критерием же истины является разум.

Пармепид Одно дело — знать истину и другое дело — сообщать ее другим; подобно тому как все восторженно преклоняются перед первым, так немногие практикуют второе, как следует это делать. Признавая истину более ценной, чем благополучие и почести, большинство людей одновременно без колебаний предпочитают последние. И это случается не только потому, что они, расставаясь с постижением истины или робко следуя за ней, хотят использовать приобретенные богатства и титулы, но и из-за жалкого и бессовестного преклонения перед лицами, стоящими у власти, и одновременно равнодушного или презрительного отношения к ученым. Я не буду разбирать вплоть до мелочей разнообразные причины этого явления, но из всех причин, какие можно указать, самой главной и преобладающей является, конечно, выгода, ибо указанные лица, разумеется, любят истину, хотя из-за праздности или из-за повседневных занятий лишь немногие могут стать ее обладателями.

Некоторые ловкие люди полагали, что они могут достичь власти над другими (которая, разумеется, влечет за собой богатство), изображая себя обладателями истины. Далее, они объявляли, что могут сообщить ее другим без всякого труда и без всякого ущерба для их занятий. И разве за небольшое вознаграждение кто- нибудь пожалеет приобрести бесценное сокровище знания, отдав за это преходящий презренный металл? Или он думает, что несправедливо предоставлять умеренное вознаграждение людям, которые так же доставляют ему удовольствие и пользу? На этом ловкие эмпирики не останавливались.

Так, египетский царь Мневис обманывал своих подданных, делая вид, будто он находится в связи с небом. Зороастр успешно практиковал то же самое искусство на бактрийцах и других соседних народах. Пифагор, скрываясь на некоторое время (как если бы он умер), снова появлялся в Кротоне, проповедуя радости и мучения потусторонней жизни. Его ученик Замолк- сис хвастался, что на него снизошло божественное откровение в пещере, и благодаря этому он достиг такой власти, что предписывал угодные ему законы невежественным скифам. На Крите Минос и Эпимеиид написали о своих беседах с Юпитером во время своего отшельничества вдали от людей, которым они потом навязывали собственные выдумки о божественных повелениях. Кто не читал об интимных связях Нумы с богиней Эгерией, от которой, если верить его словам, он узнал о религии, которую он проповедовал римлянам? Я не стану называть ни еще кого-либо из длинного перечня этих старомодных соблазнителей, которые известны ученым людям, ни кого-либо из тех, чьи установления все еще существуют; разве лишь для примера назову Фу-хи1, Соммонкодома2, Магомета и Чингисхана. Диодор Сицилийский и другие античные писа- тели без всякой примеси слабости или недомыслия смело ставили наряду с ними Моисея, хотя его законы были действительно божественными.

Но как этому несравненному законодателю не следует искать никакого оправдания у христиан, так и я теперь буду иметь дело исключительно с теми языческими обманщиками, которые, понимая, что построенное на обмане может удержаться только при помощи силы, ввели смертную казнь за сомнения, высказанные относительно их предписаний, и объявили в высшей степени позорным делом исследовать их, не говоря уж о том, чтобы подвергать их сомнению.

Итак, невозможно было распространять истину иначе как ценой человеческой жизни или по крайней мере ценой потери достоинства и положения в обществе, о чем свидетельствуют многочисленные примеры. Поэтому философы и другие благодетели человечества в большинстве стран под давлением этой святой тирании были вынуждены использовать двойственное учение: одно — общедоступное, приспособленное к предрассудкам толпы и к усвоенным обычаям и религиям, а другое — философское, соответствующее природе вещей и, следовательно, истине. Последнее за накрепко закрытыми дверями и со всеми другими предосторожностями они сообщают только друзьям, отличающимся честностью, благоразумием и глубокомыслием. Эти учения они обычно называют экзотерическое и эзотерическое, или явное и скрытое. Что такое разделение ими было принято и что, соответственно, они его применяли, я собираюсь показать в данном трактате. Для этой цели я выбрал ряд фрагментов из множества других, рассеянных в разных местах у древних авторов. llo прежде нем начать изложение собранного материала, в котором будут разбросаны и мои собственные замечания, я не могу не выразить сожаления но поводу греховности человеческой природы, видя как христиане повсюду вынуждены, к несчастью, подчинять свое поведение этому языческому различению, хотя они и исповедуют религию того, кто представляет собой саму истину и служение которому есті» совершенная свобода. Им повелевают любить друг друга и говорить друг другу правду, а они подчиняются этому так, как если бы сами по себе были склонны к противоположному. Не только каждая секта непримирима по отношению к другой и ко всем остальным, но даже люди в одной и той же секте настроены друг против друга из-за самых ничтожных мелочей, пустячных различий, болтовни на праздниках, предпочитаемых звуков, не говоря уж о слогах и буквах.

Такие условия не могут не породить горестные результаты: неискренность, лицемерие, ужасное невежество и варварство. О чем более всего следует сожа- леть, так это о слишком большой живучести таких явлений в святейших церквах. Какая необычная готовность к спорам по поводу вещей, самих по себе совершенно малозначительных, о которых одинаково правомерно утверждать и одно и другое! Что за тайные наветы, какая бессовестная клевета, какие дурные внушения, какое несправедливое отношение проявляются со стороны тех людей, которых следует уважать и любить, как братьев, но которые вынуждены из-за всего этого превращаться во врагов и, отдавшись человеческим слабостям, с лихвой отплачивать соперникам! И что за низкие сплетни и доносы в особенности в среде пастырей и священников (мы предоставляем каждому выбирать то слово, которое он считает более подходящим, ибо в названиях они не более согласны, чем в чем-либо другом), сколько нужно тонкостей для распознания их мыслей: они отвергают высказывания друг друга, если эти высказывания искренние, или относятся подозрительно к тем, кто скрывает свои мысли.

Это ясно видно из следующего: подобно тому как римская церковь объявляет себя всегда правой, так и другие церкви никогда не признают себя неправыми. Поэтому вы должны подчиниться во что бы то нп стало, иначе вам будет худо. Естественное следствие этого духовного чванства — появление самых нечестивых книг. Об этом свидетельствует множество противоречий в Священном писании, обнаруженных при рассмот- рении вопроса о провидении и о происхождении мира в соответствии с рассказом Моисея. Эти противоречия старательно собраны воедино в полезной и занимательной книге Беригарда «Circulus Pisanus». Он даже пытается доказать, что бытие бога нельзя познать при помощи разума, а можно лишь при помощи веры, что основание библейских книг нельзя доказать историей или разумом, что его следует принять внутренним чувством и покорным признанием. Однако следующий льстивый комплимент господствующей (Mather Church) церкви в третьей части, ошибочно напечатанной как пятая, спасает все: «Следует больше полагаться на чудеса, полученные и одобренные церковью (такие, как божественное излечение хотя бы слабой лихорадки), чем тому, что кто-то увидел, как воскресли все умершие, чем тому, что горы сдвинулись с места, чем сотворению мира из ничего, поскольку во всех этих случаях оставалось бы подозрение в магическом обмане и их можно было бы считать не происходившими в действительности (из-за этого люди могли бы тогда сомневаться и в действительности лихорадки), а скорее принимать за обман зрения или галлюцинацию» (ч. 3, стр. 232). Короче говоря, это значит, что мы должны доверять церкви больше, чем собственным глазам. Не подшучивает ли Беригард, как повеса над тщеславием старушки? Я думаю, что нет, но он воспользовался разделением на экзотерическое и эзотерическое, чтобы, как говорят, спасти свою шкуру. Если кто-либо, не читая его «разговоров», или «диалогов», будет утверждать, что он вовсе не имел в виду такого различения, — пожалуйста, я не возражаю. Но я намереваюсь показать, что это делали другие и что это было обычным делом у древних философов.