ОТКРЫТИЕ И ПУБЛИКАЦИИ СУПРАСЛЬСКОЙ ЛЕТОПИСИ Н. Н. Улащик
До появления в 30—40-х годах XIX в. «Древней истории литовского народа» Теодора Нарбута613 единственным как бы курсом истории Литовского государства была «Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси» Мацея Стрыйковского, вышедшая в свет в 1582 г.614 Те разделы «Хроники», которые посвящены Великому княжеству Литовскому, написаны, согласно указанию самого Стрыйковского, главным образом на основании летописей русских или литовских. Ссылки на эти источники весьма многочисленны (больше 300), и поэтому читатель, критически относящийся к «Хронике», естественно должен был заинтересоваться, какие это были летописи? Однако такой вопрос возник лишь на определенной стадии развития исторической науки, говоря точнее — в первые десятилетия XIX в. У В. Н. Татищева, который широко пользовался трудом Стрыйковского, вопрос о наличии и достоверности источников, на основании которых написана «Хроника», еще не возникал. Он лишь отметил, что рассказ Стрыйковского о приезде в Литву 500 семей итальянской знати — «сущая басня»615. Общего вопроса об источниках «Хроники» и их достоверности этот автор не поднимал. Впервые этим занялся А.-Л. Шлёцер, причем он полностью отверг версию, будто Стрыйковский пользовался литовскими летописями. Шлёцер знал, что во времена Стрыйковского литовская письменность лишь зарождалась, и поэтому его скептицизм относительно литовских летописей был весьма обоснованным. «Стрыйковский говорит, — писал Шлёцер, — что к сему сочинению (т. е. «Хронике». — ff. У.) употреблено 12 литовских летописей (литовских? а Литва недавно еще выучилась грамоте), 5 польских, 5 прусских, 4 киевских, 4 лифляндских, множество русских, потом еще московских, булгарских, словенских. Да что он называет летописями? Каковы были им употребляемые? Куда они девались? Если кому вздумается рассмотреть его критически, то верно найдется, что всякая истинная древняя история взята им, как и у Длугоша, у русских» 616. Не все эти замечания обоснованны прежде всего потому, что в той части «Хроники», где говорится о Великом княжестве Литовском, есть ссылки только на рукопись Дюсбурга, литовские и русские летописи, что же касается всех остальных названных Шлёцером источников, то они относятся к другим разделам труда Стрыйковского. Кроме того, Шлёцер, очевидно, не знал, что литовскими называли (а иногда называют и в наши дни) все источники, имеющие отношение к Великому княжеству Литовскому и созданные в этом государстве. Однако как ни рассматривать этот вопрос, как ни называть источники, на которые ссылался Стрыйковский, было ясно, что если летописей, содержащих те же данные, которые изложены в «Хронике» со ссылкой на «русские» или «литовские» летописи, нет, ю сомнения в том, что Стрыйковский ими пользовался, останутся в силе. В выяснении вопроса о наличии и достоверности источников Стрыйковского были заинтересованы прежде всего ученые Виленского университета, так как в первые десятилетия XIX в. историей Великого княжества Литовского занимались исключительно специалисты этого университета. То обстоятельство, что они рассматривали Великое княжество как составную часть Речи Посполитой или даже как провинцию Польши и что они писали на польском языке, ни в коей степени не изменяло положения. Первым из ученых, у которого тема Великого княжества Литовского составляла главный жизненный интерес, был воспитанник, а затем профессор Виленского университета Игнатий Данилович. Уроженец Подляшья, т. е. области, до 1569 г. входившей в состав Великого княжества Литовского, где языком населения был белорусский, происходивший из семьи униатского священника, Данилович рос и учился в окружении лиц или польской национальности, или же хотя и не поляков по происхождению (как он сам), но выросших в традициях польской культуры. Человек широко образованный и огромной работоспособности, Данилович основной целью своей жизни поставил разыскание и публикацию источников по истории Великого княжества Литовского. Ссылки Стрыйковского на труды Петра Дюсбурга, Яна Длугоша, Михалона Литвина не вызывали у Даниловича сомнений, так как работы названных авторов были широко известны и эти ссылки всегда можно было проверить. Однако упоминания о 12 использованных литовских летописях не казались убедительными, и Данилович писал, что ему трудно поверить, будто было 12 летописей, названных Стрыйковским литовскими (т. е. что они написаны на литовском языке. — Н. У.), так как, кроме духовных, книг на литовском языке никто не видел. «Известные со времен Миндовга такие источники, как трактаты и документы общественного характера написаны на языках немецком, латинском, а всего больше на русском. Русский язык был языком дипломатики и двора, на нем говорили в суде и обращались к властям. На нем отвечали король, урядники и судьи, поэтому и видно, что литовцы не имели своего языка» (т. е. письменности на своем языке. — Н. У.) 617. В свое время Стрыйковский писал, что выписок из разных хроник и летописей он сделал столько, что поместить их на одну телегу было бы трудно. Однако автор «Хроники», замечает по этому поводу Данилович, не сказал, что это были за источники — печатные или рукописные, когда они были написаны и на каком языке, имелись ли среди них дефектные и т. д. 618 Все это было написано Даниловичем, когда у него уже была Супрасльская летопись и когда поэтому основной вопрос — были ли вообще у Стрыйковского такого рода летописи, на которые он ссылался, — отпадал. Оставалось выяснить, сколько их имелось и почему ранее о них ничего не было известно. Данилович объяснял это таким образом. После крещения литовского народа (конец XIV—начало XV в.) духовенство присылалось в Литву или из Италии, или из Польши. В обоих случаях духовные лица поучали литовцев, т. е. разъясняли им основы христианской религии, на языке латинском, и относились ко всем остальным языкам с пренебрежением, считая их варварскими. Поэтому и литовские хроники (т. е. летописи), написанные на русском (выражаясь современным языком — на старобелорусском), и притом буквами славянского алфавита, были для них недоступны. Духовенство (которое Данилович, очевидно, считал единственно способным для написания исторических трудов) не выказывало никакого желания читать эти летописи и тем более передавать их на латинском языке 619. Последующие рассуждения Даниловича об источниках труда Стрыйковского тоже написаны задним числом, т. е. после находки Супрасльской летописи, но они, безусловно, отражают его мысли, возникшие намного раньше. Прекрасная работа Стрыйковского, писал Данилович, который без всякой критики переписывал труды своих предшественников, тогда только станет важной (т. е. основательной), когда все его источники будут критически проверены, и чем больше будет найдено источников, подтверждающих соответствующие места этой работы, тем более достоверной станет его «Хроника» 620. Где же следовало искать летописи, если считать, что они должны быть? Основным центром, в котором сосредоточивались старинные письменные памятники, в 20-х годах XIX в. (как, впрочем, и позже) была Вильна. В архивах, монастырях, при костелах и церквах, а также у частных лиц в этом городе находилась огромная масса всевозможных документов, но где они находились и что собой представляли, видимо, не знал никто. И в разных городах края, в монастырях и у помещиков тоже имелись богатые собрания рукописей, о которых тоже почти ничего не было известно. Поиски старинных рукописей Данилович начал в 20-е годы, причем главной своей задачей он ставил разыскание первого Литовского статута (Данилович по специальности был историк права). В очень короткий срок он (вопреки утверждению знаменитого в то время ученого Т. Чацкого, что подобных рукописей не существует) нашел три списка Статута, написанных на языке оригинала, т. е. на старобелорусском (русском). Продолжая поиски, Данилович обнаружил и летопись («чисто литовскую. . . дотоле никому неизвестную»). Эта летопись, которую Данилович называл «Литовской», сейчас известна под именем Супрасльской, поскольку она была обнаружена в Супрасле в монастыре, ранее православном, потом униатском 621 (Супрасль сейчас находится в пределах Польской Народной Республики). Каким образом Данилович нашел эту летопись, не совсем ясно. Бесспорно известно лишь то, что большое участие в поисках принимал другой профессор Виленского университета, униатский каноник Михаил Бобровский. П. О. Бобровский, офицер Генерального штаба, автор капитального исследования о Гродненской губернии (в составе которой в то время находился и Супрасль) 622, очень определенно утверждал, что летопись в 1823 г. «в груде всякого монастырского хлама» нашел его дядя, М. К. Бобровский, по просьбе которого Супрасльский монастырь передал на время рукопись Даниловичу, и что М. К. Бобровский «помог Даниловичу разбирать эту летопись», о чем будто бы писал и сам Данилович и. Чтобы у читателя не оставалось сомнений в том, кто нашел рукопись, П. О. Бобровский еще раз написал, что: 1) М. К. Бобровский «открыл южнорусского летописца, известного по польскому изданию Даниловича под именем «Литовского летописца и русской хроники», и 2) что сам М. К. Бобровский был намерен издать летопись русским шрифтом, однако это оказалось невозможным, так как у каноника не было средств на издание, кроме того, он жил в Шерешеве (местечко в Гродненской губ.), где печатать было невозможно и при наличии средств 623. Даниловичем обстоятельства находки изложены несколько иначе и, кажется, более правильно. Этот автор пишет, что он посещал Супрасль во время вакаций, причем был там не менее двух раз (последний раз в 1824 г.), оба раза был там вместе с М. К. Бобровским. Если принять версию П. О. Бобровского, что рукопись была обнаружена в 1823 г. даже весной (во время пасхальных каникул), то скорость, с которой летопись была подготовлена к печати (она стала печататься в т. III «Виленского дневника», а этот том издания, выходившего три раза в год, был последним), кажется невероятной. Даниловичу (если рукопись была обнаружена весной 1823 г.) не более чем за 4 месяца было необходимо переписать летопись латинскими буквами (об этом см. ниже), сочинить предисловие, дать переводы многих слов на польский язык и сравнить текст летописи с соответствующими местами хроники Стрыйковского. Даже учитывая, что Данилович первоначально намеревался издавать только меньшую часть летописи (ту, в которой изложены события Великого княжества Литовского), это слишком короткий срок. Поэтому более вероятным кажется то, что Данилович и Бобровский встретились в Суп- расле (во всяком случае начали там совместно работать) в конце лета 1822 г., поскольку Бобровский возвратился из своей пятилетней заграничной командировки в августе 1822 г.624 Данилович писал, что Бобровский, которого он ценил очень высоко, оказал ему при изысканиях в Супрасле «богатейшую помощь» и что тот способствовал пересылке рукописи в Вильну, однако прямо о том, что летопись нашел Бобровский, не говорит, вернее, из работ Даниловича следует, что Бобровский указал на наличие в Супрасле огромной массы рукописей, не выделяя ничего 625. В более же поздней работе Данилович прямо говорит, что рукопись была «дотоле никому неизвестна» 626. Поездка в Супрасль в 1824 г. была совершена Даниловичем опять совместно с Бобровским, «беглым славянином», т. е. большим знатоком славистики, причем ими было просмотрено «около 80 томов русских рукописей», преимущественно религиозного содержания. Книги эти были разного формата и содержания, причем многие из них отличались красотой. Имелись там и рукописи с рисунками, часть которых была выполнена золотом, а когда-то в монастыре было евангелие, целиком написанное золотом. Многие из пергаменных рукописей были XII—XIII вв. «Не одна из них, — сообщал Данилович, — может служить прекрасным пособием при изучении церковных дел. Там исследователь различных переводов священного писания на славянский язык может открыть богатые материалы. Дипломатика и палеография славянская могут обогатиться там значительными приобретениями» 627. В настоящее время Супрасльская летопись находится в Ленинградском отделении Института истории СССР Академии наук СССР (ф. 115, № 143); она составляет основную часть рукописного сборника. Рукопись в четвертку; переплет — липовые доски, обтянутые сильно потертой кожей, на верхней доске переплета сохранились два (из пяти) медных «жука», на нижней все «жуки» утеряны. Бумага везде плотная белая с сильным желтоватым оттенком. Поскольку переписчик указал год, когда он закончил переписывать сборник (7027, т. е. 1519), то возникает вопрос лишь о том, когда были созданы те протографы, с которых переписан сборник. Всего листов в рукописи 176. Большая часть сборника (лл. 3—116, 127—173) писана одной рукой, полууставом; оставшиеся чистыми листы 125 и 126 заполнены записями на старобелорусском языке разными почерками XVII в. На лл. 1а, 2 приведена родословная князей Одинцевичей (книга переписана для князя Семена Ивановича Одинцевича). На л. 173 имеется запись переписчика такого содержания: «Как заець рад избегал тенета, так же всяки мистр радуется, свое делцо искончав. Исписан сии летописець в лето 7028, луна 17 индикта, 9 октября, на паметь святого апостола Фомы замышлениемь благоверного и христолюбивого князя Симиона Ивановича Одинцевича его милости на здорове и щастье и на жизнь вечную, на отпущение грехов. Боже милостивыи, их милости дай его милости княгини Екатерине, их милости чадомь рукоделье. Многогрешного раба божиего Григория Ивановича богу в честь и во славу во векы. Аминь». Подготовка рукописи к печати потребовала напряженной работы, тем более что Данилович издал ее очень своеобразно. Летопись разделяется на три части. В первой, самой пространной (лл. 3—72 об.), содержатся данные общерусского характера. За этой частью следует краткая выписка из Повести временных лет (несколько строк) об истоках и устьях Днепра, Двины и Волги. Далее без заголовка или какой-либо отметки начинается часть (лл. 72 об.—87), посвященная главным образом деятельности великого князя Витовта — рассказ о его неудавшейся коронации и смерти, о вокняжении Свидригайлы и его борьбе с князем Сигиз- мундом и «похвала» Витовту; в конце помещен ряд смоленских известий. Последняя часть (лл. 87—108) имеет киноварный заголовок: «Летописець великых князей литовскых». Летописец начинается перечислением сыновей великого князя Кейстута и оканчивается сообщением о захвате (после смерти Витовта) Каменца поляками. Публикуя летопись, Данилович ставил перед собой несколько задач. Он готовил издание для читателей, привыкших к польской графике, не знавших кириллицы и плохо знавших или не знавших совсем русской гражданской печати. Затем, учитывая, что для читателей летописи и при такой передаче останется много незнакомых слов, он дал под строкой многочисленные переводы на польский тех слов, которые, по его мнению, читатели могли не знать. Кроме того, Данилович проделал огромную работу, сверяя текст летописи с соответствующими местами хроники Стрыйковского, указывая на расхождения в обоих источниках и пытаясь уяснить, у кого данные более верные. Чтобы читатель получил ясное представление о летописи, Данилович дал подробное палеографическое описание рукописи, причем ошибся на год в дате (год, указанный переписчиком, — 7027 — перевел не как 1519, а как 1520) и назвал бумажный водяной знак короной, тогда как это папская тиара. Стремясь, чтобы его публикация дала как можно больше сведений читателю по истории Великого княжества Литовского, Данилович включил в свое издание все данные о Литве, которые имелись в опубликованном к тому времени «Софийском временнике», напечатав текст «Временника» тоже латиницей, но курсивом 628. Первоначально Данилович хотел напечатать только вторую и третью части, как содержащие почти исключительно данные по истории Великого княжества, причем, придерживаясь хронологического принципа, он на первое место поставил часть третью, а затем вторую. Однако под воздействием читателей, которые очень заинтересовались летописью, ему пришлось напечатать не только всю общерусскую часть, но и добавить отрывки из «Временника». Данилович писал, что его намерение не печатать общерусскую часть «пришлось изменить вследствие нажима многих лиц, чтобы и русская хроника, находящаяся в рукописи, была напечатана», и далее им высказаны соображения относительно характера летописи. «Все меня убеждает, — сообщает Данилович, — что настоящая рукопись не может быть названа сборником, то есть компиляцией, слепленной из трудов одного Нестора и приписок, сделанных позже из разных рукописей, приписанных переписчиками с расширением почти каждой повести, путем добавления пространных комментариев, а именно: о святых мучениках, с подчеркиванием многих тяжелых событий, а также путем добавления соответствующих мест из священного писания. . . Нашествие на Русь татар с Батыем описано, как и в прочих рукописях; оно заимствовано из сообщений какого-то свидетеля событий» 629. Супрасльская летопись первоначально печаталась в виленском журнале «Виленский дневник». Вся она уместилась в четырех номерах (в № 3 за 1823 г. и в № 1—3 за 1824 г.) 630. Печатая ле топись в журнале, Данилович делал добавочные оттиски, и затем, в 1827 г., эти оттиски были сброшюрованы и изданы отдельной книгой. По сравнению с журналом, в отдельном издании добавлено послесловие, а, кроме того, выписки из «Временника» следуют до 1537 г., тогда как в журнале они заканчиваются 1513 г., все выписки из «Временника» напечатаны курсивом, и хотя на стр. 184 т. III «Дневника» за 1824 г. следует запись, что продолжение следует, больше в журнале напечатано не было ничего. Когда летопись печаталась отдельным изданием, Даниловича уже не было в Вильне (он удален оттуда в 1824 г.), и наблюдение за изданием вел профессор Виленского университета Сосновский. Издавая летопись, Сосновский поставил полностью имя и фамилию Даниловича (сам Данилович подписал предисловие в «Дневнике» в 1823 г. только инициалами) и дал новое название памятнику 631. Пространное заглавие 1827 г. такое: «Летопись Литвы и русская хроника, переписанная со славянской рукописи, увеличенная выписками из Софийского временника, оснащенная приписками и объяснениями, необходимыми для польского читателя, старанием и трудами Игнатия Даниловича, ординарного профессора Харьковского университета, напечатанная частями в 1824 г. в «Виленском дневнике», а сейчас собранная, закончена и перепечатана» 632. В какой мере текст, переданный другой графикой, соответствует оригиналу? Обычай передавать тексты, писанные кириллицей, польской графикой к моменту издания Супрасльской летописи имел давние традиции и, несмотря на то что при подобной переделке нарушалось одно из самых основных положений археографии, закрепился и в дальнейшем. Почти как правило документы, писанные в XV—XVII столетиях кириллицей, в XVIII в. переписывались латинскими буквами. Во второй половине XVIII в. были переписаны те материалы Литовской метрики, которые ранее писались кириллицей (то же произошло с хроникой Быховца). Позже, в 1841 г., когда в Познани печатался сборник источников, главным из которых был Литовский статут 1529 г., подготовленный к печати Даниловичем и Лелевелем, то Статут, в оригинале писанный кириллицей, был передан латиницей633. Наиболее разительным примером передачи кирилличных текстов латиницей являются документы, помещенные в сборнике, который содержит акты унии Королевства Польского с Великим княжеством Литовским. Этот сборник вышел под редакцией С. Кут- шебы и В. Семковича 634, крупнейших польских историков и археографов, в 1932 г. В сборнике помещены документы, писанные на языках латинском, польском, старобелорусском и староукраинском. Все они напечатаны на языке оригинала, но латиницей, причем редакторы придерживались правила, что печатный текст должен быть передан как можно ближе к оригиналу. Однако в польской графике отсутствуют такие знаки, которые могли бы передать букву «ять», нет в ней и знака, соответствующего букве «ъ». Смягчение согласных передается в польской графике путем значка над буквой, но этот значок ставится только над строго определенными буквами (н, с, ц, з), тогда как в кирилличных текстах, помещенных в сборнике, было необходимо поставить их и над другими (например, над «в»), поэтому в текст пришлось вставить знак «ь», неизвестный в польской графике. Единых правил передачи латиницей кирилличных текстов не было и при печатании Супрасльской летописи. Данилович старался приблизить летописный текст к современному русскому языку и передать собственные имена так, как было принято во время печатания текста, независимо от того, что было в оригинале. В оригинале очень часто слова оканчиваются мягким знаком (потомь, приняль, держаль, осадиль и т. д.), почти все такие слова даны без мягкого знака (потом, принял, держал, осадили т. д.), и лишь в очень редких случаях- дано так, как было в рукописи (отець — otec). Очень часто при перепечатании добавляется «й» в конце слова после гласной, которого в оригинале нет. Так, в оригинале написано «старши», а в передаче «старший», в оригинале «велики», в передаче «великий» и т. д. В печатном тексте исправлены (а в данном случае искажены) написания личных имен. В оригинале, например, написано «Олигрдоу», а в печатном тексте «Ольгирду», в оригинале «Евноутию», а в печатном тексте «Явнутию», в оригинале «Воидоломь», в передаче «Воидилом». Встречаются и просто ошибки: в рукописи «и оуже», а в печатном тексте «нуже», в оригинале «Полтеск», в передаче «Плотеск». Есть места, делаю щие печатный текст непонятным. Так, в оригинале написано «и к Полоцку», в передаче «ик Полоцку». Все эти примеры взяты с первых страниц публикации, но и в дальнейшем текст летописи напечатан по тем же правилам, что и начало. Поскольку в польском языке букв «гЬ» или «ъ» никогда не было, то «ять» вообще передается как «е», а что касается «ъ», то он иногда передан апострофом над буквой. Переводы не понятных для польского читателя слов сделаны весьма квалифицированно, хотя есть и неудачные. Так, слова «правду наборзе загубил» переведены как «нарушил договор самым плохим образом» (стр. 34), а это место следует передать словами: «свою присягу нарушил очень быстро»; слово «порты» переведено как «рвань, старая одежда» (стр. 39), тогда как «порты» в данном контексте означают одежду вообще независимо от состояния; слово «скудельница» переведено как «глиняная посуда, или место, откуда брали глину для изготовления посуды» (стр. 66), такой перевод в другом контексте верен, однако в данном случае говорится о братской могиле для умерших во время эпидемии. В общем, такие ошибки редки. Больше всего внимания при издании летописи Данилович уделил сличению текста летописи с текстом хроники Стрыйковского, отмечая под строкой результаты своих наблюдений. Так, им отмечено, что о замужестве дочери Витовта Софьи у Стрыйковского сказано несколько иначе, чем в летописи (стр. 46). Обстоятельства смерти и погребения князя Скиргайла изложены в летописи точнее, чем у Стрыйковского, притом приведено имя монаха, отравившего князя (Фома) (стр. 47). У Стрыйковского не отмечено, какие подарки были сделаны друг другу при встрече в Смоленске великого князя московского Василия Дмитриевича с Витовтом (стр. 49). По-разному излагается история Подольского вопроса, причем Стрыйковский, следуя в изложении за Кромером, считал текст тех летописей, которыми он пользовался, преднамеренно искаженными (стр. 50). Причины и обстоятельства убийства князя Сигизмунда Кейстутьевича у Стрыйковского есть, а в летописи отсутствуют (стр. 67) и т. д. Таким образом, издание Даниловича передает текст летописи с большими отступлениями от оригинала, и в настоящее время им можно пользоваться только для уяснения истории как рукописи, так и ее издания, а также чтобы проследить развитие критического изучения текста хроники Стрыйковского. Граф Румянцев предлагал Даниловичу напечатать летопись русским шрифтом 635. Это не было выполнено, очевидно, по двум причинам: вследствие смерти Румянцева и потому, что с 1824 г. Данилович находился за пределами Вильны, т. е. что оригинала летописи при нем не было. Вскоре после издания Супрасльская летопись исчезла так надолго, что когда в 1898 г. С. А. Белокуров печатал Никифо- ровскую летопись, то недостающие места последней он дополнял по тому тексту Супрасльской, который был издан Даниловичем, т. е. в латинской транскрипции, так как ему было неизвестно, где находится рукопись и существует ли она вообще 636. В действительности рукопись затерялась до 1840 г., когда она была найдена и передана в Археографическую комиссию 637. Обнаружили ее сотрудники Археографической комиссии у себя лишь к тому времени, когда т. XVII ПСРЛ готовился к изданию. В 1832 г. С. В. Руссов в издании «Воспоминания на 1832 год» напечатал «Летописець великых князей литовскых» и отрывок из общерусской летописи, содержащей данные об основании Владимира (кн. IV, стр. 19—48; кн. У, стр. 16—30; кн. VI, стр. 64—68). Издатель пользовался текстом Даниловича, но передал его русским шрифтом по правилам русского правописания того времени, т. е. ставя перед гласной i, в конце слова после согласных везде ъ и т. д. В 1907 г. Супрасльская летопись была напечатана в т. XVII ПСРЛ (стб. 1—84). Опубликована она по тем же правилам, по которым напечатан весь этот том, т. е. с точной передачей рукописи. С. Л. Пташицкий, который подготовил том к печати, настолько строго придерживался оригинала, что воспроизвел все знаки препинания рукописи, т. е. совершенно игнорируя современную пунктуацию, а если вносил в строку выносные согласные, за которыми должна следовать гласная (причем не было никакого сомнения в том — какая это должна быть гласная), то он ее все же не ставил (например, слово «своег»), лишь набирая надстрочную букву курсивом. Никифоровская летопись, очень близкая к Супрасльской, была при издании т. XVII ПСРЛ использована для подведения вариантов. В общем же, готовя к печати Супрасльскую летопись, Пташицкий отметил разночтения не только по Никифоровской, но и по некоторым другим летописям, в частности он часто обращался к Новгородской IV. Таким образом, несмотря на то что Супрасльская летопись обнаружена более 150 лет назад, она до сего времени не была напечатана согласно современным правилам издания летописей. Необходимо отметить при этом, что летописи, подготовленные к изданию Пташицким, очень точно передают рукописи; опечатки если и встречаются, то крайне редко.