г.х.попов ОТМЕНА КРЕПОСТНОГО ПРАВА В РОССИИ ("Великая" реформа 19 февраля 1861 г.)

В первых трех частях статьи были рассмотрены экономические, социальные, идейно-политические корни реформы, непосредственные причины, сделавшие ее необходимой и заставившие царя проявить инициативу и провести ее сверху.

Заслуживает внимания материал о попытках реформ, в частности об экспериментах, проводимых с государственными и удельными крестьянами.

Увидели мы также, как расправлялся бюрократический аппарат абсолютизма со своими чиновниками, если они, прилежно исполняя указания государя, вдруг переступали границу, за которой начиналось "ущемление" интересов правящего класса.

4. ЭКОНОМИКА И ПОЛИТИКА

Одной из важнейших особенностей реформы 1861 г. была ее комплексность: нельзя было ждать серьезных перемен в экономике без соответствующих преобразований политического механизма, всех звеньев администрации.

Все предложения об изменении политико-административной системы отражали особенности каждого из вариантов экономической реформы. Сторонники сохранения всей земли у помещиков — прусского пути — настаивали на том, чтобы вся местная власть (прежде всего полицейская) оставалась в руках помещиков. Сторонники передачи земли крестьянам — американского пути — требовали перехода местной власти в руки тех, кому будет принадлежать земля, т.е. крестьянской общине. Либералы предлагали всесословное полномочное местное самоуправление.

Что же касается сторонников правительственных бюрократических вариантов, то и в области политико-административных преобразований они искали свой, особый путь: политико-административные реформы должны соответствовать главной цели их экономической реформы — сохранению в целом господства класса помещиков на основе укрепления самодержавия и аппарата его администрации.

Именно эта идея и была реализована на практике.

Экономическая реформа 1861 г.

Перемен требовали практически все стороны организации власти на местах. Только городское самоуправление не претерпело значительных изменений, чего нельзя сказать о правительственной власти на местах, крестьянском самоуправлении, земском самоуправлении, судебной реформе.

Правительственный аппарат на местах. Реализация реформы была возложена на имевшийся государственный аппарат: министерства, губернаторов, местные органы власти. Но сохранить их, ничего не меняя, не удалось.

В губерниях в аппарате губернатора были созданы присутствия по крестьянским делам, а также местные сенаты, руководящие введением Положений 19 февраля.

Реально по-прежнему вся власть оставалась в руках губернатора, которого еще наказ 1837 г. назвал ’’хозяином губернии”. В.И.Ленин писал об этом ’’хозяине”, что ’’губернатор в русской провинции был настоящим сатрапом, от милости которого зависело существование любого учреждения и даже любого лица во ’’вверенной” губернии”23

Жандармская власть на местах была представлена одним офицером на каждую губернию, совершенно независимым от губернатора, который был обязан следить за всем в губернии, в том числе и за самим губернатором. Подчиненные этому офицеру жандармские части также несли за все ответственность (к примеру, их присутствие было необходимо на народных празднествах, гуляньях и ярмарках).

В уезде до реформы главой исполнительной власти был уездный исправник, которого избирало губернское дворянское собрание из местных дворян. При исправнике создавались уездные комиссии и присутствия (по земским и городским делам, по рекрутскому набору И т.д.).

В соответствии с полицейской реформой 1862 г.

Хотя значительная власть и после реформы сохранилась в руках дворянских собраний как сословных органов дворянского самоуправления — уездных и губернских, но в целом их полномочия сократились.

Главным действующим лицом по делам реформы на местах стали мировые посредники. Сначала мировых посредников выбирали. До выборов от уездных предводителей дворянства губернатор получал список кандидатов в мировые посредники, проверял его якобы для того, чтобы исключить лиц, состоящих под судом. Избранных таким образом мировых посредников утверждал Сенат. Вопрос об отстранении от должности также решался Сенатом. В губернии обычно было от 30 до 50 посредников — по одному на 3—5 волостей.

Чтобы обеспечить фактическое господство дворян среди мировых посредников, создавая при этом видимость, что выбираются настоящие ’’знатоки” дела, был введен ценз: мировым посредником можно было стать, лишь имея не менее 500 дес. земли или не менее 150 дес. земли при чине не ниже XII класса.

В циркуляре губернаторам 22 марта 1861 г. министр внутренних дел Ланской указывал, что в мировые посредники нельзя выдвигать ’’исключительно сторонников интересов одного сословия”. Мировыми посредниками рекомендовалось избирать лиц, ’’известных своим сочувствием к преобразованиям и хорошим обращением с крестьянами”. Для воспитанных в духе полного подчинения воле Петербурга губернаторов это был явный приказ. Поэтому среди посредников (не зря же списки кандидатов просматривались губернатором!) оказались и прогрессивные помещики. Так, мировым посредником был Л.Н.Толстой.

Однако через три года после начала реформы процедура выборов мировых посредников с предварительной проверкой списков сменилась прямым руководством со стороны губернатора, его единоличным отбором кандидатур.

Вначале мировой посредник контролировал составление добровольных соглашений между помещиком и крестьянами, а по истечении двух лет принудительно сам составлял такие соглашения.

После составления уставных грамот мировые посредники должны разрешать все конфликты между помещиками и крестьянами. Поскольку каждый помещик стремился всячески ’’ущемить” своих крестьян, то контроль мирового посредника даже над формальным соответствием соглашения положениям реформы в какой-то мере защищал крестьян.

Мировые посредники подчинялись съезду мировых посредников. Съезды мировых посредников с публичными открытыми заседаниями, с периодической публикацией в печати отчетов об их работе оказали определенное влияние на ход реформы.

Таким образом был создан сложный механизм, который, во-первых, обеспечивал решающий голос центрального правительства, во-вторых, допускал учет мнения местной правительственной власти, в-третьих, стремился обеспечить представительство интересов местных дворян (посредник выбирался под полным контролем сверху, но все же из их среды и ими самими).

Механизм подчинения мировых посредников местной и правительственной власти был столь сложным, что позволял им балансировать между властью и местным дворянством так, что при этом оставалась возможность при личном желании посредника учитывать частично и интересы крестьян.

В результате деятельности мировых посредников первого набора, сформировавшихся под давлением всех сил и во многом ориентированных на успех реформы, для 90 % крестьян всего за два года были приняты уставные грамоты. Правда, только 50 % из них были подписаны, т.е. была достигнута определенная форма соглашения. В целом же менее 50 % помещиков и крестьян договорились ’’добровольно”, остальные уставные грамоты были приняты под нажимом правительства в лице мировых посредников, что стало очередным свидетельством того, что реформа отвечала прежде всего интересам абсолютизма и его аппарата.

Заменивший Ланского новый министр внутренних дел Валуев посчитал заботу о помещиках недостаточной. Он хотел усилить давление на посредников, получив право устранять неугодных. Но быстро изменить что-то в российской бюрократической машине было так же трудно, как и ввести новое. Поэтому, не сумев отменить саму должность посредника, Валуев уменьшил их жалованье с 1500 до 1000 руб. в год, чтобы отсеять ’’неимущих”.

Система посредников была введена в ту пору, когда самодержавие переоценивало силу меньшинства, представленного либеральными помещиками, силу потенциального недовольства крестьян и еще склонялось к более радикальному отступлению от прусского варианта. Увидев, что реальная сила у крепостников, и почувствовав себя ”на коне”, правительство обратилось к испытанному и наиболее приемлемому для себя варианту — абсолютно зависимым от губернатора чиновникам. Но упразднить институт мировых посредников удалось только в 1874 г., заменив их земскими начальниками.

Преобразования в государственном аппарате соответствовали экономическому содержанию реформы. Поэтому правительство решительно отвергало попытки дворян усилить свое местное самоуправление, опасаясь сдвига в направлении прусского варианта или более либерального пута. Например, когда 13 тверских мировых посредников под руководством предводителя дворянства Новоторжокского уезда Алексея Бакунина предприняли попытку ослабить свою зависимость от правительства и больше опереться на местных помещиков, либерализм которых питался тем, что их материальные интересы уже были связаны с зарождающимися капиталистическими отношениями, то все они были арестованы и отправлены в Петропавловку. Царь милостиво заменил им два года отсидки лишением прав занимать любые должности. Для других местных деятелей это послужило наглядным уроком того, что нужен не просто общественный деятель, а общественный деятель — слуга аппарата.

Крестьянское самоуправление. Одной из главных политических проблем реформы экономических отношений стало управление освобождающимися от помещиков крестьянами.

Оставить местную полицейскую власть у помещиков — означало бы гибель реформы, поскольку все экономические конфликты крестьян с помещиками решал бы тот же помещик руками своей полиции.

В то же время создание единых, всесословных местных органов привело бы к резкому ослаблению центральной власти, так как объединенные местные дворяне, крестьяне, мещане становились силой.

О том, чтобы отдать всю власть на местах только крестьянам, естественно, не было и речи. Но и взять всю местную власть целиком на себя правительство тоже не могло: даже для гигантской бюрократической машины Российской империи это была непосильная задача не только из-за масштабов государства, но и ввиду всем известной склонности местных чиновников смотреть в первую очередь не на закон, а на взятку. А деньги, конечно, были прежде всего у местных помещиков.

Оставалось комбинировать. И тогда возник вариант усеченного крестьянского самоуправления, предполагавшего сохранение сословности феодального строя в новых условиях. Это был еще один ’’столп” бюрократического освобождения сверху — так называемое крестьянское самоуправление под опекой правительственных органов.

За основу была взята система, введенная для государственных крестьян. Эта система была предложена еще при Павле I и включала сельский сход, который избирал старосту и десятских. Волостной сход избирал волостного старосту и волостную расправу — суд.

Самоуправление у государственных крестьян ввел граф Киселев, которому удалось показать реальную возможность сочетания крестьянского самоуправления с полным контролем правительственных чиновников.

В 1858 г. административный отдел Министерства внутренних дел, возглавляемый либералом А.К.Гирсом, разработал проект.

Исходными были три идеи. Во-первых, основные обязанности по соблюдению законов и порядка в селах возложить на самих крестьян в лице общины. Во-вторых, поручить опекать это самоуправление правительственным органам на местах. В-третьих, привлечь к опеке над крестьянским самоуправлением местных помещиков по линии земства.

В редкомиссии шли горячие споры о масштабах прав общины. На вопрос одного из членов редкомиссии: ’’Неужели у волостного правления отнимается право на всякий контроль над общинами?” — председатель Ростовцев ответил: ’’Этот контроль вреден. Нет, вы уж снимите и эту пиявку с народа. Пусть волостное управление является, когда его призовет сама община, и этого уже довольно, но во всех других случаях пусть мир управляется сам собой”.

Манифест 1861 г. предусматривал сельский крестьянский сход и волостной крестьянский сход. Сельский сход избирал сельского старосту для управления общиной, а также других должностных лиц общины: сборщика податей, сотских, десятских. Сход ведал переделами земли, раскладкой налогов, решал мелкие споры.

Волостной сход образовывали сельские старосты и десятские. Сход этот избирал волостного старосту, волостное правление, волостной суд, выдвигал представителей на уездный съезд, который в свою очередь избирал представителей (гласных) в уездное земское собрание. Сельские старосты подчинялись волостному старосте.

В волостное правление формально входили волостной староста, все сельские старосты, сборщики податей, один-два заседателя, писарь. Но присутствовать обязаны были только волостной староста и писарь. Писаря в волостное правление обычно подбирал правительственный чиновник — мировой посредник.

И волостной, и сельский старосты пользовались полицейской властью. Староста села мог арестовать на срок до двух дней, оштрафовать на сумму 1 руб., отправить на общественные работы сроком до двух дней и т.д.

Полномочия волостного старосты были шире. Он мог держать под арестом до 7 дней, оштрафовать до 3 руб. (а это 1/3 годового оброка!), присудить до 20 ударов розгами, отправить на работы до 6 дней. И что весьма существенно — власть волостного старосты распространялась на сельских старост. А поскольку последние были членами правления, то получалось, что волостной староста имел власть не только над своими избирателями, но и над членами своего правления (с той только разницей, что сельские старосты в отличие от избирателей освобождались от телесных наказаний). Так что любой разлад со своим волостным старостой мог закончиться для членов правления и кутузкой.

Впрочем, сам волостной староста подчинялся мировому посреднику, судебному следователю и всем другим органам правительственной и земской власти на местах. По положению 1861 г. волостной староста был обязан ’’беспрекословно исполнять законные требования” всех этих начальников. ’’Беспрекословно” — это ясно. А вот что такое ’’законные” — здесь есть над чем подумать. Впрочем, все начальники имели право — правда, через мирового посредника — высечь волостного старосту, посадить его в холодную и т.д., так что он быстро уяснял себе, какие требования со стороны власть имущих ’’законные”

Собирать волостное правление было не обязательно. Поэтому волостной староста советовался с ним, когда хотел или когда почему-то считал необходимым подкрепить свое решение мнением членов правления.

Было еще одно учреждение крестьянского самоуправления — волостной суд. В волостной суд, составленный из подчиненных старосте лиц, избирались до 12 судей. Они по очереди, но не менее трех человек в одном заседании, собирались один раз в две недели. Суд имел прабо рассматривать дела на сумму, не превышающую 100 руб. Мировой посредник мог вмешиваться в любые мелочи — благо формулировки многих законов без истолкований понять было трудно.

Почти при полной безграмотности крестьян волостной сход мало в чем мог разобраться. Требовался хотя бы один грамотный сотрудник. Им и стал писарь, он же секретарь волостного суда. Фактически все бумаги шли через него. Дело доходило до того, что писарю приходилось показывать членам правления, куда ставить подписи, а нередко и самому вместо них подписываться. Члены правления не очень-то и сопротивлялись, сознавая свою беспомощность в этом потоке инструкций, приказов, параграфов.

В итоге секретарь правления при попустительстве волостного старшины превратился из ответственного за канцелярию, в гигантскую фигуру во всем самоуправлении, из ведущего протоколы — в начальника. У писаря появился свой аппарат: сам он писать уже не хотел и заводил писцов — до 10 человек. Получая жалованье и прямо облагая мздой всех обращавшихся к нему, этот аппарат существовал полностью за счет крестьян.

Якобы для борьбы со злоупотреблениями вводились сложные системы бумажного делопроизводства. Если в 1861 г. было 4 книги учета, то в начале 80-х годов - уже 38. Трудно сказать, что больше разжигало аппетиты бюрократии — то ли перспектива сделать непонятным народу процесс управления, то ли желание поднять свою роль как владеющего техникой записей, то ли стремление плодить все новых чиновников. Скорее всего — все вместе.

Писарь зачитывал и истолковывал законы, выдавал паспорта, вел учет всех сборов. В своей книге ”В волостных писарях” Н.М.Астыров, желавший служить народу и поступивший в писари, писал, что аппарат волостного писаря включал до 10 ’’перьев”, что ’’волостной писарь — тип мелкого общественного деятеля, или, вернее, ’’дельца”, с большим запасом технической и профессиональной сноровки, ловкости и много образных рутинных знаний, но в сущности довольно невежественного в обще культурном смысле и обыкновенно малоопрятного в нравственном отношении, чаще всего руководствующегося исключительно корыстными видами и инстинктами”

Однако никаких реальных хозяйственнных функций у местного крестьянского самоуправления не было. Прав был член редкомиссии Самарин, когда заявил: ”Вы навязываете народу такую насильственную правительственную форму в волостном правлении, в которой крестьяне не поймут ни вашего учреждения, ни того, что вы от них требуете, и примут на себя предписываемые вами обязанности как тяжелую для них повинность. Они совсем не будут интересоваться этим управлением” Крестьяне быстро уразумели суть предоставленного им самоуправления: надо за свои деньги содержать тех, кто тебя может сечь... По форме — выбирались органы самоуправления. А на деле выборы низших агентов правительства и содержание их были возложены на самих крестьян.

Земство. При крепостном праве дворяне избирали предводителей и этим ограничивались. От мещан в местные органы должны были входить депутаты и заседатели. Депутаты нигде никогда не заседали и уж тем более ничего не обсуждали. А чтобы воспользоваться данным им правом подписи — ’’одобрения” — подготовленного местной властью документа, депутаты часами выстаирали в йрихожих присутственных мест. Поэтому депутатство было скорее своего рода наказанием: или будешь депутатом, или получишь на постой солдат!

В соответствии с реформой 1864 г. сословные органы самоуправления дворянские и крестьянские — на уровне волости объединялись в новый всесословный орган — земство.

Земству были поручены строительство больниц, школ, благотворительных заведений, продовольственное дело, пропаганда агрономических знаний, организация статистики и т.д.

По ’’Положению о губернских и уездных земских учреждениях” на местах создавались выборные губернские и уездные земские собрания (распорядительные органы) и управы (исполнительные органы). Выборы в земские учреждения проводились на основе высокого имущественного ценза и куриальной системы, когда избиратели делились на 3 курии: уездных землевладельцев, городских избирателей и выборных от сельских обществ. Понятно, что решающее влияние и преобладание в них имели помещики. Председателем земского собрания по должности состоял предводитель дворянства.

Депутаты (земские гласные) избирались на уездном съезде, а депутаты самого уездного съезда — на волостных сходах. Представительство в земском уездном собрании от трех съездов было неравным. Квоты устанавливало по поручению правительства Министерство внутренних дел.

Ежегодно проводились сессии уездного земского собрания. Сессии избирали уездную земскую управу, а также гласных в губернское земское собрание, которое в свою очередь избирало губернское земское правление.

Земство как реальный орган власти, способный поколебать самодержавные устои, больше всего беспокоил правительство. Поэтому и здесь оно пошло по самому для себя приемлемому пути ограничения сферы деятельности земств. Так, не имея специального аппарата для исполнения своих решений, земства должны были обращаться с просьбами в органы государственной администрации, и прежде всего в полицию. Без помощи полиции, подчиненной центру, местное самоуправление было ’’без рук”. ’’Руки” же были от другой системы.

Но и такое ’’обезрученное” земское самоуправление не устраивало правительство, и уже с 1866 г. началось урезывание прав земства, которое шло непрерывно почти полвека.

Земство никак не вписывалось в сословную бюрократическую машину абсолютизма. Даже земская статистика раздражала и пугала чиновников, привыкших составлять отчеты не в соответствии с фактами, а в соответствии с пожеланиями и директивами вышестоящих органов: то ли ’’учинить” в отчетах процветание, то ли ’’подать” недород...

Земство, по словам В.И.Ленина, было ’’одной из тех уступок, которые отбила у самодержавного правительства волна общественного возбуждения и революционного натиска”, и кусочком конституции, ’’посредством которого русское ’’общество” отманивали от конституции”24

Земство, подчеркивал В.И.Ленин, есть ’’орудие привлечения к самодержавию известной части либерального общества”. Но ”...при самодержавии всякое земство, хоть бы и распренаи-”властное”, неизбежно будет уродиком, неспособным к развитию”25

Практически функции земства распределялись по двум направлениям: выполнение того, чего требовала местная правительственная администрация, и того, что считало необходимым делать само земство.

Государство стремилось переложить на органы земского самоуправления свои заботы, чтобы ни в коем случае их самостоятельность не вышла за пределы привычных рамок. Из самоуправления стремились изъять самую его суть: его увязывали — даже с помощью законов — с чуждыми всякой самодеятельности бюрократическими начинаниями центральных властей на местах. И хотя в законе 1864 г. говорилось ясно, что ’’земские учреждения действуют самостоятельно”, это положение всячески ограничивалось.

Дело впоследствии дошло до того, что губернатор и другие администраторы получили право отменять решения земских собраний, если они якобы ’’противоречат интересам местного населения”. Так как земство при всех рогатках было все же выбрано местным населением, то его решения не могли противоречить интересам избирателей. Они могли противоречить другому — представлениям местного начальства о том, что полезно или вредно населению. А в бюрократическом самодержавном государстве представления начальства только и могут счи таться ’’интересами” населения. Словом, исключительно ”в интересах” населения бюрократический аппарат самодержавия давил и ограничивал волю избранных этим населением органов.

Следующим шагом самодержавия по изживанию земств было присвоение чиновникам земских органов ранга государственных чиновников, опять же только в их интересах: вместе с рангами они, мол, получат льготы, право на ордена и пенсию. А на деле произошло то, что земские чиновники в первую очередь стали ориентироваться на тех, кто давал эти самые ордена...

А в 1900 г. неутомимая центральная власть решила фиксировать расходы земств на разные цели: куда и как земство должно тратить свои деньги теперь административно определяло правительство. Впрочем, так было й раньше, но с 1900 г. эта практика стала законом.

Земства хотели расходовать ресурсы на врачей, школы... А правительство требовало тратить их на телеграф, дороги. Видимо, чтобы с помощью телеграфа быстрее узнавать интересы местного населения и по построенной на его деньги дороге присылать на места ’’помощь” в виде солдат. Таким образом на плечи самоуправления перекладывалась задача по созданию инфраструктуры бюрократического централизма.

За местным самоуправлением вместо удовлетворения местных потребностей населения пытались оставить только выполнение повинностей, чтобы превратить его в инструмент для облегчения фикций правительственных представителей на местах.

НсРземства сопротивлялись, как могли, пытаясь распоряжаться денежными средствами по своему усмотрению. Земства добились того, что через полвека один врач приходился на 30—40 верст и одна школа — на 10 верст. Сельский земский учитель и сельский земский врач стали образцами российского интеллигента.

Земская школа, которая по сути была школой знаний, принципиально отличалась от школы церковно-приходской. Последняя видела свою цель не в образовании, а ”в духовно-нравственном развитии”, суть которого сводилась к воспитанию послушного начальству и дворянам безропотного работника и солдата. В свое время Н.М.Карамзин не случайно назвал Министерство народного просвещения министерством народного затмения.

Земские школы отличались лучшей постановкой учебной работы по сравнению с министерскими и особенно церковно-приходскими школами. Сказывались и подбор учителей, и устройство курсов, и то, что занятия велись по лучшим учебникам, допущенным Министерством народного просвещения в начальной школе.

Но в 1867 г. земские школы были переданы Министерству народного просвещения (кроме тех, что были у духовного ведомства). Тут возникала старая болезнь: чиновничий аппарат, к тому же находившийся в основном в Петербурге, при всем желании не мог уследить за школа- ми. Чисто бюрократический централистский вариант в этом случае не проходил. В результате школы остались без попечительства, и в 1874 г. они были переданы в распоряжение местных дворян. Теперь даже инспектор народных училищ Министерства просвещения мог проверять только учебное дело.

Так закончилась попытка дать образование крестьянской России — одно из наиболее благородных начинаний земства.

В то же время земство практически ничего не сделало для развития собственного местного хозяйства: не было создано ни одной сельхоз- школы, ни одного опытного поля, ни одной кассы взаимопомощи. Сказался преобладающий дворянский состав земства: дворянство хорошо себе представляло благотворительность, а вот организация современного производства была чем-то далеким и непонятным для большинства земских деятелей.

Крестьянство для земства оставалось объектом забот, а не участником самоуправления. В этом смысле органом полного самоуправления всего населения земство никогда не было.

В глазах же крестьян земство совпадало с административной властью, было чем-то особым, но чуждым. Крестьяне, избранные в гласные, считали свои обязанности новой повинностью. Не раз в гласные община выдвигала недоимщиков — в наказание. Депутатство, выступающее как наказание, продолжало древнюю российскую традицию, когда быть ходатаем означало реальную возможность быть высеченным, остаться без ноздрей, оказаться в Сибири.

Сам расчет при избрании гласных был крестьянам непонятен. Крестьяне знали твердо, что большинство будет у господ. Голосование было явно бесполезным и поэтому всегда стопроцентным ”за”. Гласные из крестьян обычно изображали в земских собраниях манекенов, послушных жесту того начальника, который возглавлял делегацию крестьян.

Судебная реформа. До реформы 1861 г. именно суд в наибольшей степени отражал несоответствие феодальных институтов интересам буржуазного развития. Последнее требовало формального равенства, а суд был сословным. Более того, судов было много: для помещиков, для местных чиновников, для служащих двора, для офицеров, для высших чиновников и т.д.

Суды были полностью зависимы от исполнительной власти. Они организовывались средствами и силами полиции, которая и исполняла решения суда. Кроме того, все приговоры уездных судов предварительно представлялись губернатору ”на ревизию”. Само судебное обсуждение проводилось канцелярским способом, т.е. без присутствия сторон.

Судьи в таких условиях за одни и те же проступки выносили различные приговоры. Взятки были главными аргументами в судах. Не охрана собственности, а ее грабеж были целью суда.

Уездный суд при исправнике включал 4—5 заседателей от дворян и двух заседателей от государственных крестьян. При этом госкрестья- нам милостиво разрешалось не отрывать себя или своих соседей от земли и работы, а избрать крестьянским представителем дворянина. Поэтому два заседателя от крестьян, как правило, тоже были дворянами.

Судебная реформа 1864 г. признала независимость судей от администрации и установила их несменяемость, ввела публичность заседаний в судах и узаконила гласность. В результате реформы начал действовать институт присяжных заседателей, адвокатов, разрешена состязательность сторон в процессе работы суда. И наконец, была введена выборность мировых судей.

Мировые судьи должны были избираться органами местного самоуправления. Для уездов — земскими уездными собраниями, для городов — городскими собраниями. Но получить право на избрание в судьи кандидат мог, только обладая собственностью не менее чем в 15 тыс.руб., соответствующим образованием и т.д.

Мировые судьи рассматривали уголовные и гражданские деда. Они могли заставить платить штраф до 300 руб. или осудить на срок до полутора лет.

Контроль за мировыми судьями осуществлял уездный съезд мировых судей. На своих сессиях он рассматривал апелляции на мировых судей. Над съездом стоял Сенат.

Более сложные дела рассматривал не мировой, а окружной суд. Он создавался для нескольких уездов. Над окружными судами была создана Судебная палата. В суд входили председатель, его заместители, члены суда. Присяжные заседатели должны были решать вопрос о том? виновен или невиновен обвиняемый, а суд определял меру на^ казания.

Список присяжных заседателей требовал одобрения не только с точки зрения имущественного, возрастного ценза, но и ценза ’’благонадежности”. Список составлялся земскими уездными или городскими управами. Но даже при этих ограничениях введение присяжных заседателей значительно усилило независимость суда. Например, в 1878 г. в Петербургском окружном суде дело о покушении Веры Засулич на жизнь гра* доначальника Ф.Ф.Трепова и в 1885 г. во Владимирском окружном суде дело ткачей были решены в пользу обвиняемых. Поэтому правительсїво уже в 1878 г. изъяло из ведения суда присяжных дела ”о восстании против власти”.

Выборность судей оказалась совсем неприемлемой для самодержавия. В 80-е годы губернатор получил право просматривать списки для голосования при избрании в мировые судьи и контролировать списки кандидатов в присяжные заседатели. А в 1889 г. выборность мировых судей вообще была отменена.

Это был конец буржуазной демократии, вкрапленной в систему абсолютизма. Чуждые всей системе самодержавного управления, мировой и окружной суды постепенно ’’доводились” до критериев бюрократического аппарата самодержавия.

Подводя итоги, следует отметить, во-первых, что административные реформы явились дополнением к экономической реформе, во-вторых, конкретный вариант этих реформ еще нагляднее, чем вариант самой реформы экономического механизма, отражает суть всех преобразований 1861 г. — первоочередную заботу об интересах самодержавия и его аппарата.

Благодаря изменениям в местном самоуправлении и суде удалось создать своего рода политическую отдушину, снять на несколько лет остроту многих проблем, мобилизовать резервы местного самоуправления, поставить их на службу интересам правительства, избавив самодержавие от непосильной и нереальной для бюрократии в условиях гигантских пространств и плохих путей сообщения и средств связи задачи указаниями центра определять й контролировать всю жизнь на местах.

И все же неизбежный разрыв экономического и политического привел к тому, что в ряде случаев реформа, в административно-политической области оказалась более радикальной, чем масштаб экономических преобразований. Это касается и судебной, и земской реформы. Не случайно именно в этих сферах потом начались систематические отступления от поспешно введенных буржуазных форм.

Самоуправление на местах осталось подчиненным бюрократической машине самодержавия. Оно, соседствуя с произволом абсолютизма, приобретало весьма своеобразные формы. Так, однажды местный барин выступал в суде в роли адвоката. Было заметно, что присяжные — крестьяне и мещане — ведут себя неспокойно. Когда он закончил речь, старшина присяжных встал, поклонился и сказал: ’’Помилуйте, батюшка, Петр Наркизович, да напрасно и трудиться изволили. Как прикажете, так и осудим” Эта неготовность крестьян даже к роли присяжных гораздо полнее, чем крах ’’хождения в народ”, говорит о том, что массы были настолько далеки от активной борьбы за свои политические права, что даже не осознавали потребность в этих правах, не увязывали их со своими материальными интересами. Для этого понадобилась целая эпоха роста политического сознания.

И если царизму удалось задержать рост этого сознания на десятилетия, то не последнюю роль в этом сыграла ’’демократия”, введенная по приказу сверху, контролируемая чиновниками, принудительно навязанная массе крестьян. Эта ’’учиненная” казенная демократия явилась лучшим противоядием от демократии подлинной, усиливая отвращение у крестьян и к ’’выборам”, и к своим ’’избранным” руководителям. Розги — худшее следствие крепостничества — остались священным атрибутом самоуправления. Даже неприкосновенность человеческого тела освобожденному от крепостных оков крестьянину еще предстояло добыть. Реформа 1861 г. проводилась сверху — самодержавием и его бюрократической машиной. Более того, аппарат абсолютизма, обосновав и реализовав свой вариант реформы, стремился отстранить от активного участия в преобразованиях все демократические силы, а дворянство — допустить только в тех формах, которые отвечали сути данного варианта. Поэтому представляет интерес, как же действовали те, кто принимал непосредственное участие в подготовке реформы: самодержавие, его бюрократический аппарат, дворянство.

Первые лица империи. В силу особенностей самодержавного государства реформа крепостного права могла быть проведена только под активным руководством императора. Сама структура государственной власти, возлагающая решение всех мало-мальски важных вопросов на царя, предопределяла дилемму: либо реформа — личное дело императора, либо реформа кому-то поручена, а это означало по существу отказ от нее, особенно если учесть масштаб сопротивления со стороны крепостников.

В Российской империи на первый взгляд все зависело от императора. В записке 1855 г. ’’Дума русского” будущий министр внутренних дел П.А.Валуев писал: ’’Россия — гладкое поле, где воля правительства не встречает преград”. Казалось, что дело только в том, чтобы императору захотелось провести реформу.

Однако в действительности все было несколько иначе. В такой гигантской стране, где осуществление простой связи столицы с провинцией требовало долгих месяцев, особое значение приобретало законодательство, так как оно представляло на местах волю царя и правительства. Поэтому самодержавный царь в интересах своей же власти должен был, как ни странно, всячески заботиться об уважении к законам, о строгом соблюдении принятых бюрократических процедур. Самодержавие, разъяснял граф Д.Н.Блудов Николаю I, отличается от деспотизма. Самодержец может как угодно переиначивать законы, но до их изменения или отмены сам должен свято им повиноваться.

Вот почему просто объявить о реформе, не касаясь основ бюрократического порядка, царь не мог. Ее надо было готовить и обсуждать по правилам, учрежденным для подготовки других законов (например, обязательно ’’проводить” через Государственный Совет). Эти бюрократические рельсы неизбежно приводили к столкновению инициативы царя со всеми высшими чиновниками государства и через них — со всем аппаратом абсолютизма.

Это было очень важное обстоятельство. Царь понимал, что права его огромны, но произвол ограничен: аппарат в России, да и дворяне стерпят любое самодурство царя, но не позволят покушаться на свои реальные интересы. Поэтому, как писал теоретик самодержавия граф Уваров, ’’ограничить свое самодержавие самодержец не в праве и по его отноше-

/

нию к вверенной ему богом власти он в случае непереносимости для него лично бремени может сделать лишь одно — отречься от власти лично для себя”. Другими словами, это был раб своей собственной власти.

Аппарат абсолютизма, окружение царя накопили огромный опыт блокирования и саботажа неугодных им царских указов, в совершенстве овладели практикой формирования воли императора — лестью или угрозами, открыто или анонимно, прямо или через членов царской семьи.

Но тем не менее лично от императора зависело очень и очень многое, по крайней мере внешне. И прав был один из высокопоставленных чиновников, когда он говорил Александру II, что ’’весь успех дела будет зависеть от отношения к делу Вашего Императорского Величества. Если Вы, Государь, покроете нас своим щитом, то мы спокойно окончим крестьянское дело в том же духе...”. А Валуев писал еще раболепнее: ’’Россия взирает к венценосному вождю своему с безмолвною мольбою”.

Этим объясняется тот факт, что борьба за тот или иной подход к реформе зачастую превращалась в борьбу за мнение императора», в борьбу за его волю, за его позицию. Противоборство за первое лицо государства и роль этого первого лица стали совершенно особыми по значимости факторами реформы 1861 г. В определенном смысле именно воля Александра II, отражавшая интересы сохранения своей династии и дальновидной части бюрократии, которая связала свою судьбу с этой династией, потрясенной и запуганной поражением в Крыму, была одной из важнейших предпосылок начала реформы.

Каким же был первый человек государства?

Надо оговориться, что речь здесь идет не об оценке почти четвертьвекового правления Александра II, а только об одном этапе этого правления — подготовке реформы и ее принятии, т.е. о первых пяти-шести годах.

Председательствуя в одном из секретных комитетов Николая I по крестьянскому вопросу, Александр многое для себя уяснил в отношении узлового вопроса эпохи. ’’Крестьянский вопрос... надо довести до конца. Я более чем когда-либо решился и никого не имею, кто помог бы мне”, — заявил Александр в 1857 г. Вероятно, царя толкнуло к преобразованиям то же самое, что удерживало его деда и отца от решительных шагов: страх за себя, за свой трон, опасение, что дворяне найдут другую династию, способную лучше защищать их интересы. Этот страх, сдерживающий Николая в ту пору, когда самодержавная Россия не знала ни внутренних, ни внешних поражений, заставил Александра пойти на реформу после разгрома в Крымской войне, вскрывшего такие проблемы, реального выхода из которых видно не было. Отец боялся, что его свергнут за попытки что-то изменить в благополучной, с точки зрения дворян, империи, а сын — что свергнут за неспособность дать дворянам совершенное абсолютистское государство.

дя

Существовавший тогда в государстве механизм и сама экономическая система не сулили перемен к лучшему, что в совокупности с личными мотивами государя делало реформу вынужденным шагом.

Понимание того, что реформа необходима, постоянно наталкивалось на инстинктивное нерасположение самого Александра ко всем, кто хотел ее искренне, т.е. по иным мотивам. Спокойно он чувствовал себя только с теми, кто, как и он, шел на изменения с неохотой и с болью в душе.

Однако всякий раз, когда Александр ослаблял свой нажим, дело реформы сразу же тормозилось. Он вынужден был говорить и поступать довольно резко. На одном из заключительных обсуждений проекта, встретив очередные возражения, Александр II, как пишет в дневнике Валуев, ”с гневом ударив по столу, сказал, что не позволит министрам противодействовать исполнению утвержденных им постановлений по крестьянскому делу”. Он стал столь часто присоединяться к точке зрения меньшинства в ходе обсуждения проекта реформы в разных органах, что граф С.Г.Строганов в Государственном Совете сказал, что ’’собирать мнения теперь бесполезно и что большинство не имеет никакого значения”.

Такое упорство царя было не следствием его убеждений, а итогом чрезмерного сопротивления противников реформы. Поставленный перед выбором — давить в пользу нелюбимого и вынужденного дела или вообще отказаться от него, царь все же выбрал первое.

Но глубокое недоверие царя ко всем, кто искренне хотел абсолютистской реформы, не говоря уже о прямой ненависти к сторонникам демократической реформы, оказало огромное воздействие не только на ход подготовки реформы, но и на ее реализацию.

Когда царь говорил: ’’Никого нет возле меня” — это означало, что нет людей его круга. Идея же привлечения других была ему, как и его предкам, абсолютно чужда. Ведь реформу он вводил, чтобы сохранить себя, свою монархию, свою бюрократию, свой круг. А если требовалось привлекать другие силы, то царь был уже против самой реформы, не видя в ней смысла. Ему нужна была реформа только как инструмент сохранения своей власти, и ни в каком ином качестве.

Этим объясняются предпринятые меры по удалению всех тех, кто с пониманием отнесся к самой идее реформы, от участия в ее реализации. Сразу же после 19 февраля 1861 г. с почетом, с повышением в чине, но отстранили-таки от дела реформы и министра внутренних дел С.С.Лан- ского, и товарища министра внутренних дел Н.А.Милютина, и автора ’’Записок о крестьянском деле” Я. А. Соловьев а, и еще других членов редакционной комиссии. Цель их, как представлял себе царь (а его заваливали письмами с ’’подозрениями”), довести реформу до тех граней, когда царская власть уже будет не нужна. Его пугали либералы, тяготевшие к идеям парламентаризма. Он не доверял ярым крепостникам, заинтересованным в прусском варианте реформы и даже гото-

вым ради этого пойти на ограничение власти царя путем созыва чего-то/ вроде олигархической боярской думы. А уж о ненависти к революционным демократам и говорить не приходится.

Когда же Александр И увидел, что вариант, вполне устраивающий его, царя, принят и теперь надо пойти на уступки опоре трона — дворянам, тогда-то он и привлек их к осуществлению реформы. Александр твердо знал, что делал. Генеральная его цель была ясна — примирить дворян с реформой, удовлетворявшей императора и аппарат монархии.

Надо учесть и другое. Царь понял, что силы ”низа”серьезным фактором реформы не стали, силой являются прежде всего помещики и надо с ними считаться. Уступки им начались еще при обсуждении проекта, а в ходе реализации реформы стали системой.

Подводя итоги, надо сказать, что без активного участия царя вообще не было бы реформы. Но его участие не просто ’’продвинуло” реформу. Оно обеспечило выбор того ее варианта, который отвечал интересам сохранения империи и затем уже в немалой степени учитывал интересы помещиков. Конкретный вариант реформы — итог именно личной позиции царя.

Но Александр II был не один. Имело значение то, что другие члены царской семьи думали так, как он, и хотели того же. И действовали они иногда решительнее, чем сам царь. Ведущая роль в этом принадлежала младшему брату и тетке царя.

Великий князь Константин Николаевич был сторонником перемен. Константин считал, что необходимо, ’’чтобы народ находил где-нибудь суд и расправу и чтобы высшие правительственные лица не были вынуждены для достижения благих целей прибегать к незаконным средствам. Мы слабее и беднее первостепенных держав и притом не только беднее материальными средствами, но и силами умственными, особенно в деле управления”.

Настоящее потрясение испытал бюрократический мир, когда для ревизии своего морского министерства Константин пригласил чиновников из других министерств. Он писал: ’’Многочисленность форм подавляет у нас существо административной деятельности и обеспечивает официальную ложь. Если отделить сущность от бумажной оболочки, то, что есть, - от того, что кажется, правду — от неправды и полуправды, то всюду окажется сверху блеск, внизу гниль. В творениях нашего официального многословия нет места для истины. Прошу повторить местам и лицам, от которых в начале будущего года ожидаем отчетов за нынешний год, что я требую в них не похвалы, а истины и в особенности откровенного и глубоко обдуманного изложения недостатков в каждой части управления и сделанных в ней ошибок и что отчеты, в которых нужно читать между строками, будут возвращены мною с большой гласностью”.

Таких слов от царской семьи Россия не слышала со времен Петра I. С одной стороны, это были отзвуки севастопольской трагедии. Но с дру- гой — это свидетельства того, что часть самодержавия в те годы была способна анализировать ситуацию.

Константин стал опорой Александра II в деле реформы и активно влиял на брата. Это был ’’свой”, не доверять ему было нельзя. Как только выяснилось, что комитет склонен саботировать подготовку реформы, Константина назначили председателем Секретного комитета.

Именно Константин внушил царю идею использования адреса литовскому дворянству как основы для радикального рескрипта. Это был серьезный шаг в деле реформы, начавшей утопать в бесконечных заседаниях Секретного комитета. Частная мера — адрес литовским дворянам - повлекла за собой повсеместное образование губернских комитетов, что подняло дело реформы на качественно новый уровень. Это было сделано следующим образом.

Константин предложил разослать рескрипт царя Назимову всем губернаторам ’’для информации”. Константин прекрасно знал свое отечество. В Российской империи, вымуштрованной Николаем I, губернаторы могли принять информацию от царя только как директиву.

Секретный комитет, который целый день срывал все попытки своего председателя что-то решить, обсуждая к вечеру вопрос о рассылке рескрипта Назимову, все-таки уступил, увидев в рассылке чисто канцелярскую меру.

Но на другой день члены Секретного комитета опомнились. Губернаторов они тоже знали и поэтому, чтобы притормозить рассылку, предложили испросить разрешения царя на рассылку его рескрипта. Расчет был точен: царь, конечно, поручит им же все обсудить, а там уж можнй будет с рассылкой и повременить.

Но на этот раз члены Секретного комитета имели дело с опытными, закаленными бюрократами. Дело в том, что министр внутренних дел Ланской за предыдущую ночь отпечатал и рано утром уже разослал копии рескрипта. Это был неслыханный темп для бюрократической машины. Потрясенные члены комитета узнали, что их вчерашнее опрометчивое решение уже выполнено и по всей России уже звенят колокольчики фельдъегерей, которые развозят копии рескрипта. Назад же бюрократическая машина крутится редко, куда легче ей сломаться.

Затем Константин Николаевич, возглавив Главный комитет, добился официальной публикации всех материалов, циркуляров и т.п. Он знал силу общественного мнения и видел главную слабость бюрократии: страх перед открытой борьбой.

Константин умел выбирать людей, доверять им, был способен отставить свое самолюбие и опереться на знания и опыт тех, кто разбирался лучше него в том или ином вопросе. За Константином стоял его советник - Александр Васильевич Головнин, убежденный враг крепостничества. Но и сам великий князь работал неутомимо. Заседания длились по 7 часов. Ночами он читал все материалы и приходил во всеоружии для сражения с большинством в возглавляемом им комитете. Он был талантливым оратором. Аргументов для доказательства его неправоты всегда не хватало, поэтому прибегали к испытанному методу — голосованию. Царь, изучая протоколы, видел, сколь слабо обосновано принятое комитетом решение, но зато как четко то, что он отверг. Царь становился на сторону брата, утверждая мнение меньшинства.

Константину принадлежит заслуга проведения через Главный комитет окончательного проекта реформы. За проект редкомиссии в комитете проголосовали только три члена против шести. Но эти шесть не были единодушны: они разделились на три группы по два человека — от ярых противников реформы М.Н.Муравьева и П.А.Гагарина до умеренного В.Н.Панина. Константин решил воспользоваться разногласиями противников проекта. Самым слабым звеном была группа Панина — уже хотя бы потому, что Панину как председателю редакционной комиссии было неудобно в целом отвергать проект своей комиссии. Он был против него якобы из-за ряда частностей. Это был благой предлог, и Константин решил на этом ’’поймать” Панина.

Накануне решающего заседания Константин поехал вместе с ПЛ.Се- меновым (будущим знаменитым географом) к Панину. В результате двухчасового спора Константин уступил Панину по частностям (например, в вопросе о величине надела), и тому ничего другого не оставалось, как проголосовать в Главном комитете за реформу. В итоге Александр II получил из рук брата принятый комитетом проект.

Заслуги Константина Николаевича царь отметил назначением его вместо себя председателем Государственного Совета России. Смерть Александра II позволила реакции свести счеты с его братом: этого поста Константин лишился.

Похоже, что от оценки Константина как ’’главы партии русских мыслящих людей” веет либеральным восторгом. Передовым, как не раз бывало в России, Константин был только в речах. А русские либералы потому и были либералами, что приходили в телячий восторг от речей и намерений руководства. Практически Константин был умеренным либералом. Но именно он олицетворял лучшее, что было в бюрократическом мире царизма.

Если измерять людей их отношением к главному делу своей эпохи, то Константин был на стороне прогресса — по-дворянски, по-монархически, но на стороне перемен.

Другая фигура в царской семье, сыгравшая большую роль в реформе, — Елена Павловна.

Великая княгиня Елена Павловна, тетя Александра II, была женой брата Николая I — Константина. Немало усилий она приложила, чтобы склонить Александра II на сторону реформы. В механизме, где так много сил управляют первым лицом, роль Елены Павловны была очень важна.

Елена Павловна по происхождению была немкой, вышла замуж за Константина, когда он формально еще числился наследником престола. В 17 лет она приехала в Россию. Как и Екатерина II, она могла сказать: ”Я больше русская, чем многие цари, по крови вам родные”. И если любовь к родине измерять отношением к идее развития, то Елена Павловна любила свою новую родину. У нее были и умение быстро распознавать людей, и твердый характер. Даже Николай I с большим уважением относился к уму невестки.

Елена Павловна добилась, чтобы Вольное экономическое общество учредило премии за лучшее сочинение о хозяйстве России. Она дала деньги Г.И.Потанину на путешествия, помогала Антону Рубинштейну, добилась разрешения на поездку Н.И.Пирогова в Севастополь, обратилась к русским женщинам с призывом идти в медсестры и, несмотря на грязные намеки, отстояла право женщины любить и защищать свою Родину.

Граф П.Д.Киселев, один из ведущих деятелей секретных комитетов Николая I по крестьянским вопросам, был близким другом Елены Павловны. Он познакомил ее со своим племянником Н.А.Ми- лютиным, а она в свою очередь свела его с Константином Николаевичем.

В марте 1856 г. Елена Павловна уговорила Александра II принять план действий, составленный Милютиным, и сама была убеждена, что необходимо ”не улучшение быта, а полное и безусловное освобождение крестьян, обязательно с землей и выкупом от правительства”. 7 октября 1856 г. состоялся ее важный разговор с царем: ’’Нужна не борьба со злоупотреблениями помещиков, не с искажениями, а с самой основой искажений, чтобы вообще сделать их невозможными”.

Когда она увидела, что первые восемь месяцев 1857 г. ушли на бюрократическую волокиту в Секретном комитете, то раньше других поняла, что для успеха реформы нужен пример на практике, эксперимент, который бы рассеял предубеждения и страхи прежде всего у самого Александра II. И она предложила для такого эксперимента свое собственное имение — Карловку в Полтавской губернии.

В Главный комитет в феврале 1858 г. вносится проект эксперимента. К разработке проекта были привлечены лучшие силы либеральной бюрократии — Н.А.Милютин, А.В.Головнин, К.Д.Кавелин. Свое собственное имение для эксперимента Елена Павловна предложила с тем, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что меры реформы предлагались ”для других”.

Проект ”Карловка” предполагал освобождение крестьян с усадебной землей и предоставлением им права выкупить остальную землю — надел, которым они пользуются, — по вполне приемлемой цене. Главный комитет не мог возражать против перестройки имения царской семьи, одобрил эксперимент, и 21 мая 1859 г. проект начал осуществляться.

Это был удар, и удар практический. Реальность мер была доказана.

Вскоре царь принял важное решение — создать редакционные комиссии, вырвать из рук всех существующих органов дело реформы, чтобы вне их стен подготовить рабочие материалы по ней.

Главную свою задачу — сохранять настрой царя на реформу всеми способами — Елена Павловна выполнила. Как писал известный юрист А.Ф.Кони: ’’Если призвание женщины в том, чтобы исцелять и помогать, то Елена Павловна сделала все, что могла, чтобы исцелить русский народ от язвы рабства”

Конечно, гуманность Елены Павловны была ограниченной, классовой. Она напоминала убеждения демократов Древней Греции, которые готовы были умереть в борьбе против тирана во имя свободы сограждан, но считали абсолютно нормальной систему рабства.

Елена Павловна, как и другие либерально настроенные члены царской семьи, боролась с крепостным правом по-дворянски. Но и такая борьба требовала ума, сочувствия к простым людям, настойчивости, непримиримости, личной смелости, наконец. В историю, как и Константин Николаевич, она вошла не как деятель крепостничества, а как участник процесса освобождения.

Бюрократия и реформа. Реформа проводилась сверху и по инициативе верха. Поэтому в ней особую роль должны были сыграть государственная машина, весь аппарат, в широком смысле вся бюрократия абсолютизма.

Условно бюрократию по ее отношению к реформе и участию в ее осуществлении можно отнести к трем группам.

Первая главная грудпа это противники реформы, вынужденные своим положением винтиков в сложном механизма государственной машины включиться в ее подготовку. Сначала они саботировали сам приступ к реформе, затем пытались утопить ее в бюрократической волоките, а когда она стала неизбежной, постарались внести в нее максимум изменений в пользу помещиков. Эта позиция объясняется просто — эти чиновники сами были помещиками. Так, министр юстиции граф Панин, бывший с февраля 1860 г. председателем редакционной комиссии, имел лично более 20 тыс. душ крестьян.

Вторая группа объединяла бюрократов-исполнителей. Они привыкли ревностно и добросовестно делать то, чего хочет Его Императорское Величество. И пока царь активно добивался реформы, они столь же активно, не щадя своих сил, стремились выполнить указания царя. Будучи хорошими бюрократами, они не просто выполняли указания, но проявляли инициативу, не ожидая понуканий сверху. Такого рода сановников, особенно среди военных генералов, империя имела немало.

И наконец, третью, самую небольшую группу составили бюрократы- либералы — активные и убежденные сторонники реформы. Они не мыслили России без бюрократической машины абсолютизма, но считали, что интерес абсолютизма и этой машины состоит в реформе. Именно они были авторами особого, отличного от чисто помещичьего варианта реформы, такого, который сможет сохранить и укрепить абсолютизм Российской империи и, конечно, ее бюрократический аппарат.

Итак, вернемся к чиновникам, составляющим подавляющую часть бюрократической машины абсолютизма, которые сами были помещи- ками-крепостниками. Они не только не видели необходимости в реформе, но, напротив, страх за свои доходы порождал в их среде отчаянное сопротивление любым переменам. И хотя в николаевской России раболепие достигло предела, надо сказать, что и формы противодействия царской воле по изощренности соответствовали степени бесправия подданных. Изобретательность чиновников в деле саботажа нежелательных для них начинаний царя была беспредельна.

Давно испытанным в борьбе с прежними попытками реформ средством была секретность. Надо-де все делать секретно, чтобы не волновать напрасно ни крестьян, ни помещиков. Такая постановка дела приводила к парадоксальным ситуациям: например, в Секретном комитете кипят страсти, а в ста метрах от дворца только за намек на проблему освобождения крестьян сажают в тюрьму. Выигрывал от секретности тот, у кого было большинство в аппарате. А это большинство — у противников реформы. Один деятель той эпохи хорошо высказался по поводу страсти из всего делать секрет: эти министры считают, что и страшный суд будет происходить при закрытых дверях.

Другим полюбившимся средством саботажа стало затягивание обсуждения. К нему прибегали так часто, что царь вынужден был уже заранее, направляя куда-либо на рассмотрение проект реформы, устанавливать конечный срок завершения дебатов. Пока он этого не делал, решение вопроса затягивали до бесконечности: создавали подкомиссии, собирали сведения, запрашивали ведомства и т.д. Заседания шли по 6—7 часов. *

Еще одно средство — дискредитация сторонников реформы, часто в сфере их личной жизни. Не решаясь критиковать самого царя, высшие чиновники обрушивали свой гнев на тех, кто разделял его мнение. Даже великий князь Константин Николаевич не был защищен от клеветы, доносов, пасквилей. Но особенно доставалось чиновникам-либера- лам. Причем на словах их травили за какие-то мелкие проступки, ну а на самом-то деле — за сочувствие реформе.

Очень часто применялся и такой прием: вопрос-де мы решить не можем и просим царя лично найти ответ. Отфутболивая документы на самый верх, они надеялись деморализовать императора или хотя бы просто его перегрузить.

Активно использовалось оружие слухов: с одной стороны, вводили секретность, а с другой — распускали слухи, проверить которые никто не мог. Чем секретнее был комитет, тем больше он плодил слухов. Вот, говорили, на выкуп крестьян пойдут сокровища церквей и монастырей (ведь Петр I покушался на эти сокровища!). Такие слухи были способны активизировать борьбу церкви против реформы.

Еще прием — запугивание. Помещиков пугали народным взрывом, крестьян — жестокой расправой, а царя — тем, что реформа таит в себе угрозу ограничения самодержавия в России. Особое место занимали терроризирование высших сфер призраком гибели, доносы на всех активных сторонников реформы.

Согласованность действий противников реформы поражает, хотя никакого центра и единого плана сопротивления не было. Просто классовый инстинкт объединяет действия сильнее любого плана.

А когда всех этих методов было недостаточно, то противники реформы шли в открытый бой.

Активно боролся с реформой граф Панин, сменивший на посту председателя редакционных комиссий Ростовцева. Известие о его назначении крепостники встретили с ликованием, а ^Колокол” поместил сообщение об этом в траурной рамке.

А вот доводы, убедившие царя сделать выбор в пользу Панина, были подобраны умело: во-первых, этот министр своих идей не имеет и будет делать только то, что скажете Вы. С ним Вам будет спокойнее, чем с кем-либо из сторонников реформы, за которыми пришлось бы следить. Во-вторых, кандидатура Панина успокоит помещиков, создаст противовес в редкомиссии либералам и т.д. и т.п.

На словах Панин был именно исполнителем: ’’Если государь смотрит на дело иначе, чем я, я долгом своим считаю тотчас отступить от своих убеждений и действовать совершенно наперекор им, с тою илц даже с большей энергией, как если бы я руководствовался своими собственными убеждениями”

Но что касается его собственных убеждений, то их формировали 20

тыс. душ крепостных и приносимый ими годовой доход в 136 тыс. руб. Такие убеждения нельзя искоренить даже долгом перед императором.

Глупость, питаемая самоуверенностью высокого положения министра, в Панине торжествовала. Он чтил форму до идиотизма и не утруждал себя тем, чтобы вникнуть в суть дела.

Панин был опасен своим усердием. Став министром юстиции, он удалился в свое имение Марфино, где прочел весь многотомный свод законов государства и вызубрил наизусть все законы — уголовные и гражданские. Однако знание законов нисколько не поколебало в нем уверенности, что для решения своих личных дел куда надежнее взятка.

Панин считал, что любой чиновник, который ниже его по рангу, должен ползать перед ним на животе — так, как ползает он сам перед вышестоящими лицами. Без его приказа нельзя было делать ничего, а уж приказ, каким бы странным он ни казался, надо было исполнять немедленно. Даже свою квартиру он населил существами, близкими его идеалу, — попугаями, потому что они повторяют только то, чему их учат.

И этот столп бюрократизма должен был после Ростовцева, о котором речь еще впереди, вести дело реформы.

Первый же его вопрос в редкомиссиях — где у вас секретные документы — ошарашил, — при Ростовцеве не было секретов. Многоопытный

Семенов спешно схватил папку, сунул туда какие-то бумаги и показал Панину какой-то ящик. Этого было достаточно — Панин успокоился.

Панин на первом же заседании редкомиссии изрек мнение. Но с ним не согласились. Он решил, что его не расслышали и повторил. Опять не согласны. Панин растерялся, обиделся, восприняв возражения как неуважение к себе. Но постепенно он кое-что уразумел: не согласны не с ним лично, а с предложением.

Панин продолжал мешать работать комиссии. Задерживал утверждение протоколов, назначал заседания в неудобное время, словом, как говорил Герцен, ’’наводил столбняк и окоченение на все живое” Но комиссия боролась. Панин с грустью заявил: ’’Время тайных и даже действительных тайных советников действительно прошло”

Говоря о саботаже чиновников, не следует забывать, что весь климат, создаваемый бюрократической машиной, располагал к этому саботажу. Заседали редкомиссии, рассылались их протоколы. А рядом секли крестьян, брали подписи у издателей, сажали в крепость. Председатель Тверского губернского комитета по реформе А.М.Унковский, бывший тогда предводителем тверского дворянства, без суда был выслан из Твери в Вятку. О других — журналистах, студентах — й говорить не приходилось.

На своих постах находились все прежние держиморды. Они давили и либералов, и крепостников за любые ’’вольности”, за малейшую попытку уклониться от руководящих директив. Даже оберегая царизм, нельзя было проявлять самостоятельность, ибо и охранительная инициативность по большому счету была для царизма опасна, гораздо опаснее пассивной исполнительности, бездеятельности.

Бюрократы-исполнители. Среди этого круга участников реформы прежде всего надо отметить графа Сергея Степановича Ланского. В 1855 г. его назначили министром внутренних дел с указанием охранять права дворянства. Когда же царь в марте 1856 г. заявил о необходимости думать о реформе, то Ланской оказался перед выбором: или, как большинство его коллег, саботировать реформу, или приступить к исполнению воли царя.

Ланской выбрал второе. Интересно — почему? Случайностей в больших делах не бывает. Ланской был масоном, некогда даже состоял членом Союза благоденствия, но в событиях 14 декабря 1825 г, не участвовал. Потом был губернатором во Владимире, в Костроме. Формален, строг, но без большого ума. Он нуждался в хороших советниках, и среди них оказался А.И.Левшин, его заместитель.

Надо сказать, что не блещущие умом руководители или быстро выбывают из карьерного потока, или движутся. Тех из них, кто движется, всегда отличает одно — способность подбирать людей, умение находить себе умных советников. Так же как лентяй сразу чует работящих людей, так и средние руководители чуют талант, а умные такие таланты не прогоняют, а пригревают.

Ланской нашел и другого, еще более решительного помощника — Н.А.Милютина — знающего, твердого, работоспособного.

Ланской как министр руководил губернаторами и поэтому брал на себя тяжелую работу по осуществлению связей с ’’низом” империи. Сначала вместе с Левшиным они пытались обратить действия местных дворян в пользу реформы. Затем, поняв бесполезность этого, попробовали нейтрализовать усилия губернских комитетов по навязыванию своего, дворянского, прусского варианта реформы.

Постепенно Ланской так увлекся, что из пассивного исполнителя государевой воли превратился в активного деятеля реформы. Он скрупулезно изучил материалы и занял твердую позицию последовательной защиты абсолютистского проекта реформы. Не случайны поэтому и ненависть к нему со стороны крепостников, и его отставка в 1861 г., в самом начале реализации реформы, в качестве уступки помещикам.

Другой деятель этого типа — Яков Иванович Ростовцев, генерал, бывший декабрист, пользовался доверием царской семьи.

Как генерал Ростовцев не был отравлен бюрократическим чадом петербургских министерств и департаментов. Он был тверд, по-военному четок. Мораль его была ясной: ’’Совесть нужна человеку лишь в частной жизни, на службе ее должностному лицу должно замелить исполнение приказов начальства”. Исполнение воли монарха — эта жизненная установка освобождала Якова Ивановича от всех предрассудков, в том числе и от предрассудков крепостничества: монарх желает то-то и то-то, значит, я должен сделать это наилучшим образом - изучив дело, приложив все силы, ”не щадя живота своего”, по-армейски, как в бою.

Эта мораль Аракчеева, столько бед принесшая России, впервые заработала в новом ключе, когда сверху стали раздаваться требования ускорить реформу. Оказалось, что думающий бюрократ еще хуже бездумного. Думающий помнил о своих крепостных и сопротивлялся, а бездумный автоматически выполнял волю царя. Этот автоматизм исполнения превращался в инструмент реформы именно в силу ее бюрократического характера.

Получив приказ Александра И, Ростовцев сел за изучение материалов. Сначала ему импонировал проект освобождения крестьян без земли. Но вскоре он ясно осознал опасность крестьянина без земли, но не для помещиков, а для царской монархии. Крестьянин с землей — это и плательщик налогов на содержание армии и аппарата, и солдат для службы в армии. А полупролетарий деревни сразу переставал быть опорой монархии. И именно Ростовцев убедил Александра II уже в ходе подготовки реформы в необходимости пересмотреть самое главное ее положение.

Ростовцев очень быстро стал глубоким знатоком проблем реформы. Он изучал литературу, ездил за границу, читал все, включая ’’Колокол”. Он в прямом смысле слова надорвался на работе в качестве председателя редакционной комиссии. Зная колебания царя, Ростовцев, умирая, сказал: ’’Государь, не бойтесь!”

Бюрократы-либералы. Авторство абсолютистского варианта реформы принадлежало бюрократам-либералам, которых называли ’’красные бюрократы”. ’’Красным” в них было одно — они не отучились краснеть за дикости крепостничества. Это была группа чиновников, глубоко осознававших, что монархия, основанная на крепостничестве, в XIX в. обречена. Они понимали, что гибель дворян как феодалов неизбежна, но зато открывался путь стать помещиком-капиталистом. В то же время гибель той бюрократической машины, в рамках которой они существовали, лишила бы их всего.

Конечно, не одно сугубо меркантильное желание сохранить источник своего дохода в виде государственной службы руководило ими. По- своему они были патриотами. Но основой их программы стало именно стремление сохранить монархию и ее аппарат. С точки зрения крепостников, они были ’’красными бюрократами”, ибо готовы были поступиться интересами помещиков ради создания условий для превращения запутавшейся в противоречиях феодальной монархии в ’’современную”, т.е. буржуазную процветающую, монархию.

Первым среди них надо назвать Николая Алексеевича Милютина. В 1858 г. ему исполнилось 40 лет. Он был племянником того самого графа Киселева, который проводил реформу быта государственных крестьян. Дядя и порекомендовал его сторонникам преобразований.

Милютин был тверд, жесток и ненавидел крепостничество. Эта лютая ненависть к рабству роднила его с декабристами. Он знал дело, имел опыт, яркий талант, умел убеждать. Его идеалом было бюрократическое государс?во, заботящееся о процветании подданных. Реформа сверху этому вполне соответствовала. В класс дворян он не верил: ’’Сегодня правительство либеральнее общества. Конституция прежде времени... Ни демократии, ни конституции...”

В обычные времена деятели такого типа не имеют условий для служебного роста. Но в кризисной ситуации они выдвигаются на первый план благодаря глубине знаний и устойчивости чувств, потому что власть готова простить все тем чиновникам, которые найдут для нее выход из сложного положения. Их время приходит, когда у власти возникает острая необходимость в новых, путь даже ’’подозрительных” людях.

Крепостники платили Милютину бешеной ненавистью. В него, как говорил Герцен, бросали не камни, а целые мостовые. Его клеймили Маратом, Робеспьером. Зато и Елена Павловна, и Константин Николаевич, и Ростовцев, и Ланской всячески его поддерживали. Так, например, когда царь сказал, что Милютин ненавидит дворян, хочет конституции и поэтому его нельзя вводить в редкомиссию, Ланской весьма удачно заметил, что эти обвинения противоречат друг другу: конституцию, чтобы обуздать царя, скорее хотят противники реформы.

Милютин, как и Ростовцев, хорошо понимал, что отнять у крестьян землю — значит ускорить развитие капитализма и приблизить революцию. Оставить им землю — это уже на руку монархии, если даже и повлечет за собой некоторые потери для помещиков.

Милютин предложил пригласить в редкомиссии экспертов из губерний. Вызызая Самарина, Милютин писал: ’’Отбросьте все сомнения и смело приезжайте сюда. Мы будем, конечно, не на розах: ненависть, клевета, интриги всякого рода будут, вероятно, нас преследовать. Но именно поэтому нельзя нам отступать перед боем, не изменив всей прежней нашей жизни”.

Милютин перенес подготовку проекта реформы за город, сняв дачу. Работа начиналась в 8 утра и продолжалась до 5 вечера ежедневно, а еще надо было ночами читать. Профессор Дмитриев писал Милютину: "Ваше имя во всех устах с прибавлением всевозможных выражений ненависти со стороны коренных русских помещиков... По силе этих выражений догадался, что в Петербурге дела идут хорошо”.

Когда вместо Ростовцева назначили Панина и царь заверил Милютина в необходимости продолжить работу, Милютин, стиснув зубы, каждый день шел на бой со своим председателем. Граф Бобринский травил Милютина: ’’Неужели вы думаете, что мы дадим вам кончить это дело? Не пройдет и месяца, как вы все в трубу вылетите, а мы сядем на ваше место!” Борьба обострилась настолько, что дело чуть не дошло до дуэли Милютина и будущего палача Польши Муравьева-вешателя.

Как и его шеф граф Ланской, Милютин был отправлен в отставку сразу после 19 февраля 1861 г. Милютину не было и 50 лет, когда его настиг удар, а спустя шесть лет он умер.

Другим ’’красным бюрократом” был Яков Александрович Соловьев. Он был ведущей фигурой Земского отдела Министерства внутренних дел, а затем как представитель от своего министерства вошел в редкомиссии. Именно он посоветовал пригласить в Петербург выразителей мнения не только большинства, но и меньшинства губернских комитетов и тем ослабить крепостнические проекты большинства. (До чего доходила российская действительность, если даже антидемократизм служил прогрессу!)

Соловьев был так же тверд, как и Милютин. Десятки раз в итоге голосования он оставался один. Против помещиков он действовал с остервенением, вредя им всем, что было в его силах. Его твердым убеждением было то, что экономическими мерами реформу ограничивать нельзя. Если полицейская власть сохранится в руках помещиков, то ’’освобождение крестьян произойдет только на бумаге и по имени”.

Соловьева тоже ненавидели, а новый председатель редкомиссии Панин при знакомстве с членами комиссии даже не подал ему руки.

В редкомиссиях активно работали Н.П.Семенов как представитель Министерства юстиции и П.П.Семенов как опытный помещик.

Типичным либеральным барином был славянофил Юрий Федорович Самарин, приглашенный в редкомиссию в качестве эксперта. Он окончил Московский университет, состоял на госслужбе, затем занялся имением и на этом поприще приобрел богатый опыт хозяйствования.

Еще в 1854 г. Самарин написал первую записку о крепостном праве и с самого начала подготовки реформы был введен в Самарский губернский комитет как представитель губернатора, т.е. от правительства.

Он считал, что не может быть процветающего государства при нищем населении. Только личная материальная независимость может обеспечить политически свободное поведение гражданина. И наоборот, зависящее в своих доходах от воли местных властей население никогда не будет опорой государства.

Самарин лично проверил 800 дел по помещичьим имениям своей губернии и установил, что везде крестьянский надел показан заниженным. Воры были пойманы за руку. "Работа дьявольская, от которой у меня преждевременно поседели волосы”. Самарин вызывал ярость местных помещиков как ’’злодей”, желающий их полного разорения. Он уже не выходил из дома без пистолета, вынужден был нанять телохранителей. А в августе 1859 г. у Самарина наступил психологический срыв, и он уехал лечиться за границу до декабря 1859 г.

Мы специально обращаем внимание на эти подробности: пистолеты,, дуэли, инфаркты, поседевшие волосы. Без такого напряжения сил никакие крупные реформы не осуществляются. Если нет такого накала страстей, такой остроты столкновений, можно быть уверенным, что внедряется нечто безобидное и ничего принципиально не меняющее в ситуации.

Обратив на себя внимание победами и тем самым доказав свое право на работу над проектом реформы, Самарин был приглашен в Петербург, в редкомиссии.

Чтобы никто не считал, что он угождал правительству, работая в редкомиссии, Самарин отказался от ордена Владимира (ордена тогда означали и чин, и деньги). На деле же он видел, что реформа отдана в руки ее противников: ”Везде сверху донизу все одно: лень, вялость, трусость’* и ’’время для органического законодательства еще не пришло”. Он все больше осознавал, что для подлинной реформы нет условий, а преждевременно начатые преобразования служат только сохранению старого аппарата. ’’Если общество отнеслось пассивно к крестьянской реформе, которая затрагивала его привычки и интересы; если помещики, как стадо баранов, гуртом повалили в ту сторону, куда их толкнули мировые посредники, то какая участь ожидает земские и подобные учреждения?”

Самарин пережил Милютина всего на несколько лет.

Как и Самарин, князь Владимир Алексеевич Черкасский был приглашен в редкомиссии как эксперт.

В 1846 г. он освободил всех своих дворовых, а затем и крестьян, оставив им их земли за 50 % прежнего оброка.

На своем опыте князь испытал все трудности, связанные с процедурой подлинного освобождения. Его, так сказать, личный эксперимент натыкался на тысячи препятствий во всех звеньях тогдашней бюрократической машины. Его частные меры не соответствовали общему строю жизни, не находили поддержки в существующем законодательстве. Надо изменить всю эту систему — этот вывод стал Черкасскому ясен.

За границей Черкасский познакомился с Еленой Павловной и помог ей в эксперименте в Карловке.

В тульском губернском комитете, куда он вошел от правительства, он боролся с крепостническим большинством. Позиция его была четкой: надо не маневрировать, не искать компромисса со старым, а идти напролом, иначе сомнут. И он шел. Эта готовность бороться ”до конца” — лучшее доказательство того, что часть сил России уже созрела для реформы.

Черкасский умел в самых благородных речах за словами о гуманности всегда четко находить мотивы личной выгоды. Князю, аристократу, члену своего круга это простить не могли. Губернский съезд поцытался исключить его из дворян. Какими активными и сплоченными становились все эти маниловы, тентентниковы, стоило только добраться до их доходов. Доходило даже до попыток отстранить представителя правительства!

В 1859 г. Ростовцев пригласил Черкасского в редкомиссии. Он знал, что призывает закаленного бойца. А сам князь писал: ”Я буду твердо стоять на своих убеждениях, как бы это ни было опасно для моей популярности в различных слоях”.

Либеральным бюрократам и либеральным помещикам обязан царь тем, что был пЪдготовлен приемлемый для монархии вариант реформы. Но именно им он не доверял больше всего, их он не допустил ни к должностям, ни к реализации реформы. Милютин не поднялся выше ’’временно исполняющего обязанности заместителя министра”. Притом слово ’’временно” вписал сам царь. Соловьева тоже устранили от дела реформы, дав ему более высокий пост сенатора. Только на таких условиях допускались талантливые чиновники к делу защиты престола.

Эксперты и бюрократы. Совершенно неподготовленные к реформе, непосильным бременем свалившейся на их бюрократические плечи, и в то же время не желавшие выпускать из своих рук ни крупицы власти и связанных с ней привилегий, кадры царского аппарата были вынуждены искать особые формы деятельности, которые позволили бы им почерпнуть ум от чуждых им деятелей, не допуская их в ’’свою” среду и не уступая должностей.

Выход был один — привлечь в аппаратный механизм лиц, владеющих проблематикой реформы, экспертов. Ими могли быть отдельные кадры этого же аппарата, но которых надо было переставлять и выдвигать, грубо нарушая все правила иерархии. Или же ’’люди со стороны” — либеральные помещики, профессора, журналисты.

Но как ненавидели царские бюрократы этих экспертов!

Жена Милютина, Мария Агеевна, писала: ’’Весенними птицами слетались они со всех концов России в одну группу, покидая кто жену и детей, кто свой безвыездный деревенский угол, все свои частные дела и занятия, приезжая (безвозмездно) в Петербург, где ожидало их столько мук всякого рода, столько бессонных ночей, проведенных за работою, такая страшная неблагодарность”.

Аппарат держал экспертов в прихожих, увозил их на дачу на Васильевский остров, при каждом удобном случае пинал их ногами. Едва овладев материалом, чиновник отстранял эксперта от работы, при этом обязательно очернив его в глазах начальства.

Сами того не подозревая, эксперты становились порой причиной продвижения по службе того, кому ’’помогали” готовить реформу. За спиной ’’усиливающейся” персоны всегда удавалось обнаружить знающего ’•консультанта”, используя ’’записки” которого, вельможа блистал. И царь, тоже страстно желавший ограничиться испытанными кадрами, сразу же выдвигал его на тот илй иной пост, хотя прекрасно знал всю эту кухню. Такое ’’теневое” кадровое обеспечение стояло и за Ланским, и за Ростовцевым.

Но зато как гневались сильные мира сего, если ’’тень” нарушала правила игры и пыталась материализоваться, обозначить себя.

Известно, что когда Н.Д.Кавелин опубликовал одобренную царем записку как статью, то вызвал этим ’’высочайший гнев” и был удален из числа учителей наследника престола. Даже царь не хотел, чтобы советник из прихожей вдруг проявил себя личностью, претендующей на какое-то официальное место. В роли министров и их замов были предпочтительнее люди без убеждений, абсолютно послушные воле царя.

Очень дорого обошлось реформе отстранение экспертов от официального аппарата. Но иного варианта быть и не могло. Сохранить царскую монархию и ее аппарат можно было только при таком использовании экспертов.

Остается задать вопрос: почему же сами эксперты соглашались на такую роль? Да потому, что они тоже не видели никакого другого варианта отмены крепостного права, кроме осуществляемого руками царя. И им казалось, что есть только два пути — или писать доклады вельможам, или вообще не участвовать в работе. Так обозначилась трагедия целого поколения талантливых людей России из либеральных слоев чиновников и помещиков.

Ситуация типа той, которая была в эпоху реформ при Петре I, когда произошла смена кадров, когда на посты назначались совершенно новые, соответствующие новым задачам кадры, в ходе реформы 1861 г. так и не сложилась. Реформа 1861 г. не стала реформой кадров, и в этом еще одна ее особенность.

Дворянство. Дворянский класс держался на феодальной собственности на землю. Но земля-то в такой гигантской стране, как Российская империя, была неодинаковой. Это влекло за собой важные следствия.

Первое: дворянство как класс имело очень различные интересы в разных местностях империи.

Второе: дворянство как класс в силу этого своеобразия не смогло дать единый, проект реформы.

Третье: для неоднородного по своему составу дворянства усиливалась потребность Сохранить монархию, царя и аппарат абсолютизма не только как выразителя и охранителя интересов всего класса, но и в качестве примирителя дворян в разных частях империи.

Четвертое: царь и правительство, выступая в роли примирителей, ослабляли свою зависимость от дворян, становились в определенной мере над ними, разрастались в мощную систему.

В конечном счете интересы монархии и класса дворян совпадали. Но были и различия. Класс без монархии обойтись мог. А вот монархия, отстаивая интересы дворянства, прежде всего охраняла свое право быть руководителем государства. Отсутствие единства среди дворян позволяло абсолютизму широко маневрировать, навязывая в первую очередь тот проект, в котором наиболее полно отражались интересы царя и аппарата.

Все это наглядно проявилось в работе губернских комитетов. Прежде всего выявились различия между севером и югом страны. На юге земля хорошая — и это главная ценность. Здесь от крестьян не опасно освободиться, была бы земля. Поэтому большинство в губернских комитетах этой зоны выступало за освобождение крестьян без земли.

На севере земля плохая, главный доход шел от крепостных. При этом в оброк обычно включались все их заработки, в том числе и промышленно-торговые. Тут главное — владение людьми. Поэтому в глазах губернских комитетов этой зоны земля большой цены не имела, а во главу угла ставился размер выкупа. Чтобы выкуп был больше, можно дать побольше земли крестьянам, а это уже основательный предлог для вздувания выкупа.

Другое различие — запад и восток. На западе земля не очень плодородная, но зато ухоженная, и население плотное, густое. И тут тоже главное — сохранить землю. А людей можно отпустить без выкупа. Никуда они не денутся, придут наниматься на работу.

Восток заселен мало, хотя земля хорошая. И тут важно удержать людей, иначе не будет работников. А как удержать? Конечно, давая им не только личную свободу, усадьбу, но и какой-то надел. Поэтому, пусть даже крестьянин уходит без выкупа, но обязательно получит небольшой надел. От своей земли он уже не уйдет. Будет привязан к ней. А раз земли мало — пойдет в работники к помещику.

Когда выявилось разнообразие мнений, стало ясно, что соблюсти все указания циркуляра Ланского о разработке предложений проектов нельзя. Первым выступил Тверской губернский комитет, возглавляемый Унковским, который заявил, что не может работать над проектом, по которому предполагалось освобождение крестьян без земли. Земля в Нечерноземной зоне большого дохода не давала, и дворянам здесь был нужен выкуп, а не земля. Выкуп только усадьбы, даже по вздутой цене, проблем не решал.

В то же время возник вариант самарских помещиков. Если освободить крестьян без земли, то они уйдут на свободные земли. Поэтому надо часть земли оставить крестьянам, чтобы закрепить, удержать их.

Первоначальную программу реформы, утвержденную Главным комитетом — освобождать без земли — пришлось изменить. Следуя пожеланиям части дворян нечерноземных и восточных губерний, была выдвинута новая концепция освобождения крестьян — с землей, с выкупом.

Почти 1500 членов губернских комитетов четко представляли свои интересы и очень быстро их сформулировали. Разница была не в исходной позиции, а в размере уступок крестьянам. Например, в Твери все были за то, чтобы оставить крестьянину надел за выкуп, базирующийся на оброке. Но если Унковский отстаивал такой надел и такой выкуп, который посилен крестьянину, то другие представители комитета выступали за вздутый выкуп и за урезанный надел, иными словами, за прямой грабеж.

И так как голос крестьян в обсуждении не звучал, то почти везде большинство членов губернских комитетов заняли позицию максимального грабежа крестьян — или по линии надела, или по линии выкупа, или и там, и там. Те, кто хотел как-то позаботиться о крестьянах, оказались^ меньшинстве. Только в нескольких комитетах (в той же Твери) либерально настроенные дворяне оставили крепостников в меньшинстве.

Губернские комитеты. Царь очень хотел, чтобы реформу подготовили сами помещики. Однако их упорное нежелание вести какую-либо активную работу заставило правительство перенести внимание на деятельность аппарата и его органов.

Тогда напуганное ходом дел в редкомиссии дворянство начало искать пути своего активного влияния на разработку проектов реформы. Если уж реформа стала неизбежной, надо сделать ее максимально выгодной и свести потери к минимуму.

Каналом для вмешательства служили губернские комитеты. Возглавляемые губернскими предводителями дворянства, они включали по два члена от каждого уезда, избранных уездными дворянскими собраниями, и двух представителей центральной власти, назначенных губернатором из числа местных помещиков. По идее, эти представители должны были защищать интересы и крестьян, но на деле в лучшем случае они представляли точку зрения редкомиссии, т.е. правительства.

Предполагалось, что вначале в Петербург прибудут депутаты от 21 губернии (первый созыв). Редкомиссия обсудит с ними их проекты и на этой основе внесет поправки в свой проект. Затем приедут депутаты второго созыва от остальных губерний, с которыми будет продолжено обсуждение уточненного проекта и будет проведена соответствующая его доработка.

Но ситуация в губернских комитетах сложилась непростая.

Там, где во главе губерний оказались антикрепостнически настроенные губернаторы, а таких губерний было меньшинство, в качестве членов от правительства в комитеты вошли либеральные помещики.

Так, Самарина ввел в губернский комитет Константин Карлович Грот — самарский губернатор. Грот закончил Царскосельский лицей. Став губернатором, он в ужасе увидел во вверенной ему губернии унизительное положение крестьян, скорый и бесправный суд, винный откуп. Грот начал бороться, и прежде всего установил опеку над несколькими наиболее распоясавшимися помещиками. Когда пришел рескрипт царя Назимову, Грот активно включился в создание в своей губернии комитета, ввел туда Самарина, автора известных записок против крепостного права. На Грота, как и следовало ожидать, в столицу полетели доносы и пасквили от местных помещиков. Спас Грота Милютин, вовремя вызвавший его в Петербург. Но и в Петербурге Грот не отступил, положив немало сил на борьбу с винным откупом.

Другой пример — Виктор Антонович Арцимович, губернатор Калуги. Некоторое время он служил ревизором и с каждой ревизией убеждался в том, что не чиновники проворовались, а сама система прогнила настолько, что даже ’’проворовавшимся” чиновника можно было объявить только по воле начальства.

Став губернатором, Арцимович активно боролся с винным откупом, вводил опеки, за что был обвинен в ’’противодействии видам правительства”. А ’’виды” эти были просты: ’’интересы казны важнее доброй нравственности” и ’’кабаки надо поддерживать”.

Арцимович привлек в аппарат губернии группу молодых людей с задатками честных чиновников, которые в первый день службы услышали от губернатора такие слова: ”Я рад видеть будущего деятеля по крестьянскому делу, гражданина, полезного Родине. Люди с университетским образованием в провинции редки, а они необходимы делу, и я ищу их с огнем, во-первых, потому, что они молоды, чисты душой, не испорчены жизнью и существующими служебными порядками, а во-вторых, что не менее важно для дела: они независимы от среды, где им придется работать, тяжело и славно работать. Верьте в свое дело, чтите закон и не падайте духом, а в трудные минуты идите ко мне: я вам защитник и помощник”.

Арцимович организовал ежемесячные публичные съезды мировых посредников губернии. Это был и обмен опытом, и нравственная поддержка для честных работников.

Арцимовича заклеймили ’’красным атаманом”, его чиновников назвали ’’шайкой”. Опорой реакции в Калуге стал губернский предводитель дворянства. Из Петербурга по доносам приехал сенатор Кангер с ревизией. Настроен он был враждебно. Но виновность Арцимовича установить не удалось. Оставался последний, не раз испытанный в России способ — Арцимовича выдвинули в Сенат: пост высокий, а влияния никакого. Меры защиты от "красных” были неплохие...

Нижегородский губернатор Александр Николаевич Муравьев был убежденным врагом крепостничества. Он с восторгом встретил рескрипт Назимову, срочно созвал совет нижегородских дворян и сразу же 17 декабря 1857 г. провел постановление с просьбой о создании в Нижнем Новгороде такого же комитета, как и в литовских губерниях. Такой была первая реакция на рассылку рескрипта. Муравьев отправил спешный ответ. И торопился не зря, поскольку другая часть дворян — противники реформы — послала своего гонца в Петербург. Всего через неделю курьер Муравьева привез согласие императора на избрание губернского комитета. 15 января 1858 г. Муравьев провел совещание предводителей, сочувствующих реформе, 10 февраля — выборы, 19 февраля комитет приступил к работе.

Однако большинство нижегородских дворян были против освобождения крестьян. На Муравьева, как всегда в таких случаях, обрушились анонимные обвинения: ”Ты — хитрейший санкюлот, хитрее всех французских, девяносто третий год готовишь для русских..." В ход были пущены все личные связи, и 16 сентября 1861 г. министр внутренних дел Валуев ’’повысил" Муравьева до звания сенатора.

Самую широкую известность среди деятелей губернских комитетов приобрел Алексей Михайлович Унковский — предводитель тверского дворянства.

Унковский окончил университет и после смерти отца освободил дворовых, а крестьян перевел на оброк. Благодаря Унковскому Тверь стала символом непреклонной борьбы за реформу. Через три недели после получения рескрипта Назимову Унковский уже представил записку о необходимости идти дальше и освободить крестьян с землей. Унковский добился права опубликовать проект Тверского комитета для открытого обсуждения.

Унковский писал в записке: "Жизнь народа крайне тяжела. Все ее проявления сдавлены мелочной опекой. Нельзя нанять общими средствами одной подводы, починить деревянный мост — на все нужно разрешение властей. Власть же находится в руках чиновников-бюрократов, ответственных только тогда, когда это будет угодно их начальству".

Текст этой записки в сотнях списков ходил по Петербургу. Царь признал записку "ни с чем не сообразной и дерзкой до крайности". Унковский был сначала уволен в отставку. Этого оказалось недостаточно. Заработал вполне отлаженный российский механизм расправы с неугодными: давно ожидаемый анонимный донос послужил поводом к тому, что ранним утром 20 февраля 1860 г. два жандарма забрали его из дома, а затем бывший предводитель Твери без суда был выслан в Вятку.

Но к этому времени Россия начала избавляться от прежнего рабского молчания. Тверское дворянство учредило 12 стипендий в Московском университете в честь Унковского. Все как один тверские дворяне отказались баллотироваться на его место. Правительство почувствовало, что перегнуло палку: через 6 месяцев Унковского милостиво простили и разрешили вернуться. Но уже в 1862 г. новый министр внутренних дел Валуев запретил Унковскому заниматься крестьянскими делами. Некоторое время Унковский сотрудничал в "Современнике” Чернышевского, а впоследствии стал адвокатом. Хоронили его за счет товарищей, так как он не оставил своей семье никаких накоплений.

Как видим, идея освобождения русского мужика выдвинула среди дворян и чиновников стойких борцов. Однако основную массу членов губернских комитетов составили не сторонники реформы, а крепостники — умеренные и ярые.

Попытка представить вариант редкомиссии, устраивающий царя и его аппарат, как проект самих дворян, не увенчалась успехом. Сыграть в демократию не удалось. В этой ситуации вызов представителей губернских комитетов в Петербург означал двойную опасность: или будет критика слева, или, что случалось гораздо чаще, критика справа.

Раскол губернских комитетов привел к тому, что, во-первых, редакционные комиссии решили выработать свой проект. А во-вторых, правительственная бюрократия, ненавидевшая любую инициативу и любую самостоятельность, в том числе исходящую от помещиков, опасавшаяся любого усиления ”низа”, умевшая только ’’повелевать”, решила резко ограничить роль и права представителей губернских комитетов, съезжавшихся в Петербург.

Так, Ланской прежде всего решил ослабить депутатов от губерний. Вместо запланированного приезда представителей от 21 губернии в списке первого созыва осталось 19. Кроме того, ввели новое правило: там, где комитеты раскололись, один делегат должен был представлять большинство и один — меньшинство членов комитета. Это в свою очередь раскалывало и делегатов.

Затем депутат стал называться ’’членом, избранным губернским комитетом”. Приходить в редкомиссию вместе этим самым членам не разрешалось: они должны были ждать вызова и являться по очереди.

И наконец, им запретили произносить в редкомиссии речи, а дозволили только излагать свои доводы письменно.

Депутаты возмущались. Царь начинал беспокоиться по этому поводу. Но опытный Ланской знал, как надо нейтрализовать царя: депутаты, мол, хотят прав, требуют конституции. Эти депутаты — скопление или ярых реакционеров, или либералов. И те, и другие жаждут власти для себя, ищут способы, как бы ограничить власть царя. Это был мощный довод, и Александр II дал указание не считаться с депутатами. Ланской на это и рассчитывал.

Опасность того, что класс дворян начнет урезать интересы абсолютизма, миновала. Окончательно восторжествовала идея проекта, больше всего отвечавшая интересам царя и аппарата абсолютизма. Оставалось пойти на уступки дворянам в рамках этого проекта, ’’чтобы их не обидеть”. Раз царские интересы и интересы бюрократии соблюдены, можно было позаботиться и о помещиках, дать им самим возможность ’’блюсти” свои интересы, составив соответствующим образом положения реформы.

Так завершилась попытка дворянского класса проявить себя в процессе подготовки реформы. Разработка ее положений так и осталась делом исключительно бюрократической власти26.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Всякая реформа есть реформа. Это не революция. Но реформа, не опирающаяся на активную деятельность заинтересованных в ней сил; реформа, полностью отстраняющая эти силы при подготовке; реформа, превращающаяся в процесс деятельности аппарата и чиновников, в большинстве своем чуждых ее идеям и занявшихся ею в силу военного поражения и других внешних причин; реформа, движимая прежде всего интересами самосохранения абсолютизма и личного страха императора за право быть лидером своего класса, — такая реформа только в кавычках может быть названа ’’великой”, а такой царь — только в кавычках^’освобо дител ем”.

Реформа 1861 г. была выдающимся маневром самого могучего и самого опытного в мире абсолютизма. Она опередила внутреннее вызревание кризиса. Искусно маневрируя, по существу оставаясь всегда в меньшинстве, делая уступки крепостникам, абсолютизм разработал и осуществил тот вариант преобразований, который в наибольшей мере отвечал интересам самодержавия и его аппарата.

Это был вариант и допущения, и максимального замедления неизбежного движения к капитализму. Этот вариант позволил почти на полвека — до революции 1905 г., до столыпинской реформы — отодвинуть решение вопроса о выборе между прусским и американским путями развития капитализма в сельском хозяйстве. Мало кому в мире удавались маневры такого масштаба.

И все же по большому счету, по счету истории, русский вариант ликвидации крепостного права и вызванное им замедленное развитие страны оказались роковыми для самодержавия. Попытка Столыпина после 1905 г. отойти от Положений 19 февраля 1861 г. к прусскому пути развития оказалась запоздавшей и обреченной на неудачу. Конфликт феодализма и капитализма в сельском хозяйстве через полвека после 1861 г. пришлось решать в условиях, когда крестьянство уже не было одиноко, когда рядом с ним действовал активный рабочий класс, возглавляемый большевистской партией, которая указала новые пути решения проблем не только рабочим, но и крестьянам, смогла создать и возглавить их союз.

В этом смысле именно выбор, сделанный в 1861 г., во многом предопределил превращение России в наиболее слабое звено империализма и обусловил все своеобразие трех русских революций начала XX в. Реформа 1861 г. создала условия для того гигантского взрыва, который смел и дворянство, и самодержавие, и весь его аппарат, а заодно и отказывавшуюся в течение десятилетий от борьбы за свою собственную власть, привыкшую быть прислужницей царизма и развращенную этой ролью прислужницы буржуазию.

Реформа 1861 г. дала пример вынужденного движения вперед, осуществляемого чуждым интересам этого развития аппаратом в условиях подавления активности и отстранения от дела подлинных сторонников преобразований, в условиях максимальных уступок старому с целью дать ему возможность остаться во главе новой системы хотя бы ценой исключительного замедления движения, превращаемого из бега в шаг, из шага — в ползание на четвереньках, ценой максимальных страданий крестьянства.

Реформа 1861 г. дала пример того, что такое развитие не снимает исторически неизбежный конфликт старого и нового, а только отодвигает, делая его в перспективе еще более острым и более катастрофическим для старого.

Чему учит нас история? — спрашивал в "Письмах об изучении и пользе истории”, изданных в 1733 г., почти двести пятьдесят лет назад, лорд Болингброк. История — это не повод для аналогий, история не повторяется. Но история учит так же, как и математика. Джон Локк писал, что сами задачи быстро забываются, но привычка строить точную цепь умозаключений и строго обосновывать все выводы после изучения математики остается. История тоже учит нас правильному мышлению. Она учит нас системному подходу к анализу общественных явлений.

Через пятьдесят лет после реформы 1861 г., в 1911 г., в России отмечали юбилей "великой реформы". Это дало повод В.И.Ленину изложить свой подход к реформе. В ряде статей В.И.Ленин обобщил и углубил те оценки реформы, которые он давал ранее в своих произведениях, начиная с "Что такое "друзья народа"?"

Прежде всего В.И.Ленин пишет, что реформа "оставила крестьянина нищим, забитым, темным, подчиненным помещикам-крепостникам и в суде, и в управлении, и в школе, и в земстве"27

Далее он отмечает грандиозный грабеж национального богатства, произведенный в ходе реформы только для того, чтобы дать дворянству возможность существовать и в новых условиях. Свыше 1/5 земель в черноземных губерниях было отрезано у крестьян и отрезано так, что остаток земли использовать рационально было трудно из-за чересполосицы и клиньев. Выкуп за остальные 4/5 земли обошелся крестьянам в 2—3 раза дороже.

Но В.И.Ленин видел и прогрессивные итоги реформы: ’’...После 61-го года развитие капитализма в России пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века”5

Однако В.И.Ленина интересовал не сам по себе прогрессивный итог и не сам по себе грабеж крестьян. Ему важно было оценить реформу с точки зрения вариантов возможного развития России. Путь реформы 1861 г. В.И.Ленин называл монархическим, чиновничьим, крепостническим: ’’Крестьян ’’освобождали” в России сами помещики, помещичье правительство самодержавного царя и его чиновники”6

Этот путь Ленин часто называет либеральным. ’’Либералы хотели ’’освободить” Россию ’’сверху”, не разрушая ни монархии царя, ни землевладения и власти помещиков, побуждая их только к ’’уступкам” духу времени”7 Либеральный путь исходил из идеи осуществления отмены крепостного права через существующие учреждения, в рамках комиссий, созидательно работая, реалистично подходя и т.д. А в итоге — ’’холопство” к старой власти, которая не хотела жертвовать ни малейшей привилегией и, что не менее важно, ни одной копейкой своих доходов8 В.И.Ленин подчеркнул, что ожесточенная борьба правительства царя, либералов слева и крепостников справа была ’’борьбой внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок”9 Либералы не допускали и мысли об ограничении помещичьей собственности, власти царской монархии.

В.И.Ленин показал, что этот вариант неизбежно отдавал дело реформы в руки крепостников. Речь шла только о том, каких именно: тех, кто стоит вокруг царя и входит в аппарат монархии, или тех, кто владеет имениями. Ведь, подчеркивал В.И.Ленин, нельзя по-настоящему хотеть реформы, ненавидеть крепостников и в то же время бояться движения трудящихся масс, бояться резкого переходного периода. Если не готов опереться на массы, то неизбежно остаются торг внутри господствующего класса между старыми и новыми силами, дележ власти между ними при явном перевесе сил на сторону старого.

Результат у этой ситуации один: ’’Никаких иных ’’реформ”, кроме проводимых крепостниками, никаких иных ’’прав”, кроме ограниченных произволом крепостников, не может получиться при таком соотношении сил”28

Особое место у Ленина заняла оценка вклада и роли революционных демократов в реформу. Исключительно важно, что за основу он взял точку зрения именно Н.Г.Чернышевского.

Реформа 1861 г. осталась реформой и не стала чем-то большим, только ?,в силу крайней слабости, бессознательности, распыленности тех общественных элементов, интересы которых требовали преобразования”29

Ленин четко зафиксировал важнейший момент — слабость сил для демократического варианта развития: ”... Революционное движение в России было тогда слабо до ничтожества, а революционного класса среди угнетенных масс вовсе еще не было”30

Но если демократический крестьянский вариант был нереален, то что оставалось делать сторонникам этого варианта?

В.И.Ленин отвечает — бороться. Грань реформистского и революционного пути не абсолютна и не мертва, а очень подвижна. И на практике в борьбе может выявиться окончательный вариант. Необходима острая борьба всех прогрессивных сил, чтобы реформа была проведена хотя бы в умеренном варианте. Вот почему даже бесперспективная с точки зрения демократического, крестьянского варианта борьба не бесплодна в историческом смысле.

История реформы показывает, что решительная защита демократического варианта не проходит бесследно, ибо ’’революционеры играли величайшую историческую роль в общественной борьбе и во всех социальных кризисах даже тогда, когда эти кризисы непосредственно вели только к половинчатым реформам”31

Ленин был полон гордости за тех, кто видел, что демократический вариант невозможен, что в этом смысле их борьба обречена, и все же продолжал активно бороться за самый прогрессивный вариант исторически неизбежного социального преобразования. Среди тех, кто оказывал решающее воздействие на реформу, главными были не те, кто писал положения и инструкции, а прежде всего те, кто разоблачал половинчатость этих проектов и инструкций и содействовал принятию более радикальных решений.

Главный урок и главный опыт реформы, по В.И.Ленину, в необходимости мобилизовать движение масс. Искать общественную силу, заинтересованную в наиболее глубоком, наиболее полном, наиболее прогрессивном варианте преобразования, просвещать эту силу, объяс-

нять, в чем ее коренные интересы, поднимать ее, опираться на нее — вот чему учит последующие поколения русских революционеров опыт поражения партии Чернышевского в 1856-1861 гг. ’’...Освобождение масс от гнета и произвола нигде и никогда на свете не достигалось не чем иным, кроме как самостоятельной, геройской, сознательной борьбой самих этих масс”32

И сегодня мы можем повторить замечательные слова В.И.Ленина, написанные в пятидесятилетний юбилей реформы: ”... Были и тогда уже в России революционеры, стоявшие на стороне крестьянства и понимавшие всю узость, все убожество пресловутой ’’крестьянской реформы”, весь ее крепостнический характер”33 И далее: ’’Революционеры 61-го года остались одиночками и потерпели, по-видимому, полное поражение. На деле именно они были великими деятелями той эпохи, и, чем дальше мы отходим от нее, тем яснее нам их величие, тем очевиднее мизерность, убожество тогдашних либеральных реформистов”. ’’История навсегда сохранит память о первых, как о передовых людях эпохи,- — о вторых, как о людях половинчатых, бесхарактерных, бессильных перед силами старого и отжившего”34

Главный урок для пролетарской партии из опыта реформы 1861 г. состоял, по мнению В.И.Ленина, в том, что надо четко уяснить ”ту истину классовой борьбы, что „реформы”, проводимые крепостниками, не могут быть не крепостническими по всему своему облику, не могут не сопровождаться режимом всяческого насилия”. И ’’пока крепостники не свергнуты, никакие реформы — и особенно аграрные реформы — невозможна иначе, как в крепостническом виде, крепостнического характера и способа проведения”35

ПРИМЕЧАНИЯ

Уставные грамоты - документы, фиксировавшие отношения помещика с временно-обязанными крестьянами по Положениям 19 февраля 1861 г., устанавливавшие размер надела и повинности за пользование им. Вводились мировыми посредниками.

Бакунин Алексей Александрович (1823-1882) - русский общественный деятель, участник подготовки и проведения крестьянской реформы 1861 г. В 1862 г. возглавил либерально-конституционное выступление тверских посредников, которые требовали перевода крестьян на выкуп, уравнения сословий и созыва собрания народных представителей. Потерпев поражение, был отстранен от общественной деятельности.

Исправник - глава уездной полиции.

Блудов Дмитрий Николаевич (1785—1864) — русский государственный деятель, один из учредителей ’’Арзамаса”. В 1832-1838 гг. был министром внутренних дел, в 1839-1862 гг. - главноуправляющим 2-м отделением (орган кодификации

законов), руководил разработкой ’’Уложения о наказаниях” (1845). В 1855— 1864 гг. являлся президентом Петербургской Академии наук. В 1861-1864 гг. возглавлял Комитет министров, одновременно с 1862 г. был председателем Государственного Совета.

Строганов Сергей Григорьевич (1794—1882) — граф, русский государственный деятель. В 1835-1847 гг. был попечителем Московского учебного округа, с 1856 г. возглавлял Государственный Совет. В 1859—1860 гг. — московский генерал-губернатор. Археолог, в 1837-1874 гг. был председателем Московского общества истории и древностей российских, основал Строгановское училище, Археологическую комиссию.

Константин Николаевич (1S27—1892) — русский великий князь, второй сын императора Николая I, генерал-адмирал. В 1853—1881 гг. руководил Морским министерством. Умеренный либерал, провел ряд прогрессивных реформ на флоте. В 1857—1861 гг. принимал участие в подготовке крестьянской реформы 1861 г., в 1860-1861 гг. был председателем Главного комитета по крестьянскому делу. В 1865-1881 гг. стоял во главе Государственного Совета.

Головнин Александр Васильевич (1821—1886) — русский государственный деятель. Принадлежал к группе ’’либеральных бюрократов”, был личным секретарем великого князя Константина Николаевича, редактором ’’Морского сборника”. В 1861-1866 г. возглавлял Министерство народного просвещения, под его непосредственным руководством проводились университетские, гимназические, цензурные реформы 60-х годов.

Потанин Григорий Николаевич (1835-1920) - русский исследователь Центральной Азии и Сибири. Между 1863-1899 гг. совершил ряд экспедиций на озеро Зайсан, хребет Тарбагатай, в Монголию, Туву, Китай, Тибет, Большой Хинган; собрал ценный этнографический материал.

Рубинштейн Антон Григорьевич (1829—1894) - русский пианист, композитор, дирижер, музыкально-общественный деятель. В 1859 г. по его инициативе образовано Русское музыкальное общество, в 1862 г. А.Г.Рубинштейн основал первую русскую консерваторию в Петербурге, был ее профессором и директором. Им написаны оперы ’’Демон” (1861), ’’Нерон” (1876), ’’Персидские песни” и другие произведения.

Пирогов Николай Иванович (1810-1881) - русский анатом, хирург, педагог, общественный деятель, основоположник военно-полевой хирургии и анатомоэкспериментального направления в хирургии, член-корреспондент Петербургской Академии наук. Всю жизнь вел борьбу с сословными предрассудками в области образования, выступал за автономию университетов, всеобщее начальное образование.

Кавелин Константин Дмитриевич (1818—1885) - русский историк государственной школы, основного направления в русской буржуазно-либеральной историографии второй половины XIX - начала XX в., которая считала государство и его деятельность основной движущей силой исторического процесса и противопоставляла историю России истории Западной Европы. Кавелин принимал участие в подготовке крестьянской реформы 1861 г., был автором одного из проектов отмены крепостного права. Выступал сторонником умеренных буржуазных преобразований при сохранении неограниченной монархии и помещичьего землевладения.

Унковский Алексей Михайлович (1828-1893/94) - либеральный общественный деятель. С 1857 г. был предводителем дворянства Тверской губернии, участвовал в подготовке крестьянской реформы 1861 г., один из авторов ’’Адреса пяти” - первого программного документа русского буржуазного либерализма, представленного в 1859 г. Александру II пятью депутатами губернских комитетов и содержащего проекты освобождения крестьян с землей за выкуп, введения земства, суда присяжных и т.д., но отвергнутого царем. В 1859 г. Унковский был отстранен от должности и сослан в Вятку. С 1866 г. - присяжный поверенный. Аракчеев Алексей Андреевич (1769-1834) - русский государственный деятель, генерал, всесильный временщик при Александре I. С 1808 г. был военным министром, с 1810 г. - председателем военного департамента Государственного Совета. В 1815-1825 гг. фактически руководил государством, проводя политику крайней реакции, полицейского деспотизма. Ему принадлежит идея организации военных поселений.

Семенов Николай Петрович (1823—1904) - русский государственный деятель, принадлежал к группе ’’либеральных бюрократов”. Принимал участие в подготовке реформы 1861 г.

Арцимович Виктор Антонович (1820-1893) - русский государственный деятель, с 1858 г. был калужским губернатором. При проведении крестьянской реформы 1861 г. опирался на либеральный Калужский кружок, получил прозвище ’’красный”. В 1862 г. отстранен от участия в реформе в результате*происков крепостников.

Столыпин Петр Аркадьевич (1862-1911) - русский государственный деятель, министр внутренних дел, а с 1906 г. - председатель Совета Министров. В эпоху реакции 1907-1911 гг. определял правительственный курс. Был организатором контрреволюционного третьеиюньского переворота 1907 г. Руководил аграрной реформой, нацеленной на ликвидацию малоземелья при сохранении помещичьего землевладения, на ускорение расслоения деревни и создание в лице кулачества дополнительной социальной опоры самодержавия. Столыпинская реформа потерпела неудачу, сам П.А.Столыпин был убит.