Аспекты интеллигенции — воля, фактор добра и зла, свобода и необходимость в философии истории, панэстетизм. Философия, мифология, религия.
В контексте с таким пониманием воли, в общем, присущим всякой богословско-метафизической мысли и основанной на ней свободе, Шеллинг решает фундаментальный моральный вопрос о происхождении зла. Как Лейбниц в «Теодицее», автор «Сущности человеческой свободы» снимает с Бога ответственность за царящее в мире зло, ибо в Боге преобладает все же светлое, моральное начало. Его темное, материальное начало с наибольшей силой проявляется в конечных вещах, в частности и в особенности в человеке. Его свобода, коренящаяся в иррациональности, раздвоенности его воли, направляет его поступки в сторону как добра, так и зла.
Спонтанность индивидуальной свободы, непосредственно связанная с интеллектуальной интуицией, в принципе того же характера, что 700 и свобода в понимании Фихте. Их загадочность, по сути, восходит к
кантовской трактовке свободы как проявления ноуменальной стороны человеческой духовности. «Свободное действие следует непосредственно из умопостигаемости в человеке» (там же, т. 2, с. 129).
Но свобода не может быть достоянием только индивидуального человека. Вслед за Кантом Шеллинг подчеркивает определяющую роль родового начала человеческой жизни. Вместе с ним в жизнедеятельность человека вторгается необходимость. Тем самым фактор свободы может быть осмыслен и понят лишь в связи с фактором необходимости и даже в контексте с ним. «Свобода должна быть необходимостью, необходимость — свободой» (там же, т. 1, с. 457).
Для автора «Системы трансцедентальной философии» и «Сущности человеческой свободы» фактор необходимости не только и не столько природный, сколько социальный.
В нем затронуты проблемы государственности и права, но более значительная роль отведена философии истории. «Рождение духа есть царство истории, подобно тому как рождение света есть царство природы» (там же, т. 2, с. 124). Как и у Фихте, философия истории Шеллинга совершенно загадочна, ибо представляется на первый взгляд даже большим произволом человеческих действий, чем обретаемая в соединении с ней свобода.Шеллинг пытается осмыслить ее шествие в трех эпохах — господство «темной судьбы», затем открывающейся как природа с присущими ей более или менее ясными законами, за ней следует реализация божественного провидения, демонстрирующего самосознание, откровение Абсолюта. Три этих периода автор «Системы трансцендентального идеализма» пытается привязать — совершенно внешне и формально — к древнеримской истории, как и к некоторым моральным факторам современности. В целом же Шеллинг стремится показать усиление в ходе истории фактора свободы. Более обстоятельно эту проблематику разовьет Гегель.
В «Сущности человеческой свободы» имеется и эсхатологически- натурфилософский элемент: «...момент, когда Земля вторично станет необитаемой и пустой, явится вновь моментом рождения высшего света духа, который от века был в мире, но оставался действующей для себя тьмой и пребывал в замкнутом и ограниченном откровении» (20, т. 2, с. 126). Этот «момент» Ф. Тютчев, друживший с Шеллингом во время своей службы в посольстве в Мюнхене, выразил поэтической строфой, названной «Последний катаклизм»:
Когда пробьет последний час природы, Состав частей разрушится земных: Все зримое опять покроют воды, И божий лик изобразится в них!
Наивысшее проявление интеллектуальной интуиции Шеллинга достигается в эстетическом созерцании. Оно составляет фундамент его истолкования искусства, которое рассмотрено в заключительной части «Системы трансцендентальной философии», затем в курсе лекций «Философия искусства» (1802—1805), когда автор был профессором Йенского, 701
а затем Вюрцбургского университетов, в небольшом произведении «Об отношении изобразительных искусств к природе» (1807.
Речь, произнесенная при вступлении автора в должность генерального секретаря Мюнхенской академии художеств. В этом городе он проработал много лет как действительный член, а затем и президент Баварской академии наук).Еще в Йене Шеллинг сблизился с литературно-философским кружком романтиков. В иррационалистических идеях этого влиятельного направления нашло свое выражение разочарование в результатах Французской революции и отвержение антирелигиозных идей просветителей. В своей эстетической концепции Шеллинг стал одним из теоретиков этого направления.
В своей эстетике он исходил из кантовской триады истины, красоты и добра. Но если у автора трех фундаментальных «Критик» средний компонент этой триады выступал соединительным звеном между двумя ее крайними компонентами, то у Шеллинга, можно считать, он фактически стал самостоятельным фактором, определяющим для всей сферы интеллигенции. Эстетический субъект — конечно, его творческая, художественная сторона — максимально активен, неповторимо продуктивен (в особенности в поэзии). Здесь в наибольшей мере проявляется сила гения. И у Канта он понимался как сугубо индивидуальный, неповторимый, однако в конечном счете распространялся и на деятельность ученого, если тот достигал совершенно новых результатов. По Шеллингу же, подлинный, совершенно загадочный гений возможен лишь в художественном творчестве.
В своей речи «Об отношении изобразительных искусств к природе» автор противопоставляет такое творчество его просветительско- реалистическим исполнениям, которые копируют различные явления природы и человеческого мира, как они их видят, какими они им представляются. Такие художники далеки от подлинного понимания «сущности природы», как в нее проник творец натурфилософии. Для него совершенно ясно, что «то, что мы называем природой, — поэма, скрытая от нас таинственными чудесными письменами» (там же, т. 1, с. 484).
Ф. Тютчев выразил символически-виталистские идеи своего старшего вдохновителя поэтическими строками:
Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик — В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык...
Постичь таинственные письмена природы художник способен лишь «бессознательным знанием», «художественным инстинктом» (т.
2, с. 60, 63). Его творчество, начинаясь с сознательного выбора предмета изображения, продолжается и углубляется совершенно непостижимо, иррационально. Творчество подлинного гения принципиально отлично от самой искусной работы ремесленника, который работает для внешнего 702 потребителя, в то время как первый вдохновляется только собственным духом, хотя и обретает затем огромное множество поклонников. Подлинное произведение искусства — это непостижимое чудо.В натурфилософии Шеллинга, как мы видели, постижение целостности природы предшествует пониманию составляющих ее «механических» частей, но здесь такое постижение все же малоубедительно, ибо эмпирически мыслящий рассудок способен подниматься лишь от единичного к общему. Между тем «гениальность, безусловно, отсутствует там, где целое, каковым является система, создается по частям, как бы складывается из них» (т. 1, с. 481). Только гений с его интеллектуально- эстетической интуицией способен к постижению целостности, в свете которой становятся понятными все составляющие ее элементы и явления. Такое постижение есть постижение актуальной бесконечности и способности подлинного гения — это способность выразить бесконечное в конечном, в единичном. Тем самым преодолевается постоянная раздвоенность между субъектом и объектом, между свободой и необходимостью, бессознательным и сознательным, раздвоенность, присущая человеку. «Абсолютная объективность дана одному искусству» (там же, с. 186). Его творцы, гении, полностью осознают то, что в природе осуществляется бессознательно.
Хронологически искусство, как это проявилось уже в древнегреческие времена, предшествовало науке, как и философии. Мировоззренчески оно много выше последней, ибо философия увлекает в духовные выси лишь собственно интеллектуальный компонент человека, в то время как искусство захватывает всю его духовную целостность.
Свидетельство тому доставляется мифологией древности (однако не древнеиндийской, а древнегреческой). Именно тогда она была массовым мировоззрением, которое, будучи ближе всего к искусству, объединяло в себе зачатки науки, философии и, главное, тесно сплеталось с тогдашними религиозными представлениями и действиями.
Их историческая ценность в особенности определяется тем, что они подготовили мировоззренческую почву для иудеохристианского монотеизма. Этим вопросам Шеллинг посвятил обширный курс лекций «Введение в философию мифологии» (1825, опубликован посмертно), в котором проявил огромную историческую и филологическую ученость.К религиозному мировосприятию автор закономерно шел уже со времени своей натурфилософии. Теперь в большом своем курсе «К истории новой философии» он подчеркнул, что «искусство, религия и философия — это три сферы человеческой деятельности, в которых только и открывает себя высший дух в качестве такового; он — гений искусства, гений религии, гений философии. Только эти три сферы познания признаются божественными» (т. 2, с. 489 — 490). Но «высший субъект», определяющий для природной и человеческой сферы бытия, — это Бог как самый «чистый» субъект-объект, подлинный, личный Творец, в котором, безусловно, господствует воля. «Божественно»- религиозную проблематику Шеллинг охватил в очень больших курсах лекций «Система мировых эпох» (1827—1828) и «Позитивная философия» (1832—1833). Название последнего курса показательно тем, что автор, переключаясь главным образом на рассмотрение проблемы Бога и различных аспектов и вопросов религии, именно их трактует как «позитивную философию», а натурфилософия и философия тождества становятся уже негативными, так сказать, греховными философемами. Эти курсы вместе с «Введением в философию мифологии» в литературе обычно именуются «философией откровения». Пантеистические и панэнтеистические идеи более ранних произведений (до «Исследований о сущности человеческой свободы» и «Штутгартских бесед» включительно) сменяются теистическими рассуждениями. В них важнейшее место занимают история христианства и его догматика, трактуемые как наиболее значимые явления и системы «позитивной» мифологии, проникающей в толщу народов.
В свете вышесказанного должно быть понятно, почему от имени короля Пруссии Фридриха Вильгельма IV Шеллинг был приглашен занять кафедру в Берлинском университете после смерти Гегеля (1831), идеи которого, заключавшие немало радикальных и просветительских элементов (см. следующую главу), приобрели огромное влияние в интеллектуальном сообществе. Правящие круги прусского королевства рассчитывали, что Шеллинг своими лекциями преодолеет вредоносность гегельянства. Шеллинг принял это предложение, прибыл в Берлин в 1841 г. и стал читать свои курсы по «философии откровения». Среди его слушателей были знаменитые впоследствии мыслители и общественные деятели — Ф. Энгельс, С. Кьеркегор, М.А. Бакунин, А. Гумбольдт. Однако они и другие слушатели довольно быстро разочаровались в содержании лекций Шеллинга, его аудитория таяла, и в 1846 г. он прекратил чтение своего курса. Собрание его сочинений было опубликовано его сыном в 1856—1861 гг.