6. ХХ ’rjXSev идет всякий дуализм, здесь очаг и становление всех его форм, видов и возможностей. Здесь же в конечном счете заложена и возможность вражеского засилия со стороны иных культурных сфер, ибо недостаточная отьединенность областей культуры друг от друга есть прямое и естественное следствие их общего происхождения из хаотического и интенциональным предрассудком исполненного ядра жизни. Говоря коротко, преодолеть дуализм значит встать в опознании Сущего выше жизни и культуры, сбросить с него властным жестом догматически надетые на него ими маски. * * * Действительно! Жизнь есть прямое отрицание познания, есть символ хаоса и неясности. В ее сфере царят мифы, фантастические вымыслы, предрассудочные суеверия. Глубоко проникнутая интенционалистической схемой, ограниченная узкими и давящими горизонтами непосредственных впечатлений, порабощенная грубой чувственно-пространственной вещностью и далекая всякого самосознания и самоанализа, она вместо Сущего предлагает какой-то иероглиф Сущего, неразрешимую и в своей неустойчивой хаотичности почти бессмысленную загадку, исполненную самых безысходных и непога- саемых противоречий. Как познание, жизнь есть символ тьмы, мрака и бессознательности. Сущее спрятано ею в густые покровы Мнимого, Несуществующего, Иллюзорного. И не знает она никаких путей в его далекую, ею самой от себя принципиально отъединенную обитель. Радикальный шаг вперед по направлению к Сущему представляет собою по сравнению с жизнью культура. Высший акт и предельный продукт самой жизни, она в то же время и потому самому знаменует собою ее подлинное преодоление. Безразличный хаотизм первичного переживания распадается в культуре на ряд фиксированных и друг от друга с относительной ясностью отъединенных областей. Суеверно-субъек- тивистическая непосредственность жизненного первопроявле- ния опосредуется культурным сознанием и замещается критически-объективистическими критериями. Сущее сознательно полагается как идеальная задача, бесконечно-отда- ленный предмет, к опознанию и осуществлению которого культура стремится всеми силами. Одним словом, из вихре МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 157 образного потока неустойчивых и произвольных переживаний смысл Сущего переносится культурой в постоянные объективно данные образования. Но и культура не знает еще, в действительности, Сущего. То, что предпосылается ей в качестве такового и частичного осуществления чего она, как ей кажется, достигает в лице своих многообразных продуктов, есть лишь отсвет Сущего, слабые и отдаленные лучи восходящего солнца. Детище жизни, она всецело еще в руках интенционализма со всеми его последствиями. Вещность, противопоставленность объекта субъекту, в ней выражена даже с еще большей рельефностью, чем в первичном переживании. Л хаотизм его в ней только умерен и сдавлен, обнаруживаясь н тех глубоких противоречиях, которыми она мучается и которых преобороть совершенно не в силах. Половинчатость — нот самый главный порок культуры. И может быть, нигде это не сказывается с такой ясностью и убедительностью, как в ее религиозном создании, в христианстве. Отвергая чувственно- нещный идол примитивной жизни, прозревая истинную природу Божественной Святости, христианство тем не менее не и состоянии совершенно оторваться от жизни и ее предрассудков и всецело обезвеществить свое религиозное понимание. Вдохнув в Бога черты подлинной Святости, взяв его умственно, как один из моментов Сущего, оно тотчас же вновь опускает его на землю, антропоморфизируя, овеществляя, догматизируя и искажая. Земные образы и действия заслоняют в нем подлинное осознание Святости, ибо оно есть еще идолопоклонничество, именно культурное идолопоклонничество. И подобным же образом культура повсюду обнаруживается — Halbfabrikat’oM,1 'воссоединяя кощунственно Сущее с жизнью. Вот откуда ее глубокая внутренняя мучительность, ее сизифовы страдания, обреченные на «дурную бесконечность» и вечно предательскую неполноту! Философия есть высший продукт и вместе с тем совершенное преодоление культуры. В ее лице культура возвышается до сознательного отречения от своей связи с жизнью, от своей половинчатости, от своего натурализма. Служительница чистого и потому безусловно-критического разума, она должна отмести прочь все предрассудки, все вымыслы, все противоречия. Она не должна бояться смело глянуть в оловянные глаза Сфинкса — Сущего, перед которым трепещет культура и о существовании которого едва подозревает жизнь. Она обязана властным жестом прекратить мучительные корчи с-убъект-объективизма и объект-субъективизма и на место мифических суеверий и культурных ресигнаций поставить себя как систему Сущего, как трансцендентальную Суть и всякой 1 {полуфабрикатом (нем.)] 158 Б. В. ЯКОВЕНКО культуры, и всякой жизни. В этом смысле философия является как бы подлинной основой жизни. В ней наивно-жизненная мистерия Сущего должна превратиться в его критически- разумную мистерию. В ее лице жизнь из жизни-вне-Сущего должна стать Жизнью-в-Сущем. Ее усилиями Сущее должно, так сказать, раскрепостить себя и объявиться непосредственно. И хаотическая тьма жизни, и половинчатый свет культуры должны быть сменены Полным Светом, Всецелым Сущим, Последним Все. * * * Но не самообман ли — эта полная свобода философии от предрассудков и суеверий жизни и культуры? Не страдает ли она, на деле, тем же самым интенционализмом, той же самой расщепленностью на субъекта и объекта, той же самой половинчатостью, что и все иные проявления культурного старания осознать Сущее? Не являет ли она, в конце концов, собою последней и самой утонченной препостулировки познающего сознания к Сущему? Не есть ли и ее представление о Сущем в конечном счете интенционалистическое его искажение? И не запечатлена ли и она безысходным дуализмом не только исторически, но и по самой своей природе, по природе всякого возможного познания? После всего вышесказанного на это может быть только один бесповоротно-отрицательный ответ. Ибо вопрос неправилен, неправомерен, незакончен в самом своем начале. Действительно! Разве можно спрашивать о том, не интенционалистична ли философия в роли познающей деятельности, раз интенционализм вообще признан предрассудком, интенционалистичность отвергнута как иллюзия, а познающая деятельность лишена всякой интенционированнос- ти? Ведь это же прямое и наивнейшее oaxepov npoxepov.1 Философия в действительности не направляется ни на какой предмет, ибо всякий проекционизм есть вымысел. Будучи взята как познавательное переживание,2 она представляет лишь смену особых психических состояний; будучи взята как знание Сущего, он есть само это Сущее; всякая промежуточная роль может быть придаваема ей лишь в том случае, если она не будет отграничена ясно от жизни, если в ней будут по- прежнему мнимо объединяться два необъединимых по сущности своей момента, — психический состав философствования и познавательный состав философии, — и если путем бессознательного quatemio terminorum при вопросе о ее природе познавательный ее состав будет незаметно подменяем 1 [низший (меньший) первого (греч.)] 2 Т. е. как процесс философского познания. МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 159 непосредственно жизненным смешением обоих этих моментов. Философского познания в жизненном смысле, на деле, так же нет, как нет в этом смысле вообще никакого познания. Такой результат можно на первый взгляд, пожалуй, квалифицировать как утверждение самого крайнего и беспросветного скептицизма. Но и это было бы повторением старой ошибки. Ибо антиинтенционалистическим отрицанием познания как перехода от субъекта к объекту или как их какой-либо связи, со-данности, со-соития нисколько не отрицается ни психический процесс познания, с одной стороны, ни Сущее как состав знания — с другой. Быть скептической антиинтенцио- иалистическая точка зрения могла бы лишь в том случае, если бы она вместе со скептицизмом предполагала самую возможность путей от познающего к познаваемому. Быть скептической она могла бы лишь тогда, если бы вместе со всеми многоразличными историческими обнаружениями философского дуализма признавала только частичное овладение познаваемого незнающим и горько скорбела о такой дурной самонезакон- ченности. Но она не делает ни того ни другого. Более того, она рвет принципиально и окончательно все интенционали- стически-предрассудочные нити, мнимо связующие познающего с Сущим. И потому она не только не скептична, но, наоборот, является единственным возможным преодолением всякого скептицизма, с которым совсем не могут совладать все иные положительные философские точки зрения, опираясь своим корпусом на факт интенционализма и тем утверждая конечную недостижимость и непостижимость Сущего. Другими словами, только антиинтенционалистическая точка зрения, и только она одна, бытийна и онтологична до конца, снимая с Сущего все субъективистические маски, все покрывала коварной Майи. Для нее, в последнем счете, существует только Сущее, ибо и познающий субъект, будучи освобожден от интенционалистического одеяния и отторгнут от своего безысходного противостояния Сущему, тем самым утверждается как один из моментов Сущего, которое и восполняет собою, и являет Все, Наличное, Все-Что-Есть. 1 Ср., например: Plato. Theaet. 170d— 172с; Aristoteles. Metaphisica. IV. 8; b. 18; Augustini. Dc Civitate Dei. Lib. XI. С. XXVI; Spinoza. Ореге. I. P. 15; II. P. 247; Rosmini. Nuovo Saggio sull’origine delle idee. 1876. III. P. 27—99; Bolzano. Wissenschaftslehre. 1837. I. S. 170—200; Lolze. System der Philosophie. 1880. I. S. 486 f., 492; Schuppe. Erkenntnistheoretische Logik. 1878. S. 652, 671 f.; Riehl. Der philosophische Kritizismus. II. Th. 1. S. 166, 291; Th. 2. S. 157; Bradley. Appearance and Reality. 1908. P. 135 ff.; Лопатин. Положительные задачи философии. I. 1886. С. 145; Bergson. L’evolution creatrice. 1908. P. 302; Croce B. Filosofia ilello Spirito. II. 1909. P. 7. 160 Б. В. ЯКОВЕНКО * * * Тем не менее жизнь остается жизнью, иллюзия продолжает быть иллюзией, несмотря ни на какие их теоретические преодоления. Правда, и можно и должно отрицать жизненно- интенционалистическое значение познания, чтобы тем укрепить и явственно объявить Сущее в самой его подлинной сущности. Правда, и можно и должно философствовать так, чтобы центром тяжести было Сущее, а не философствующий, даже так, чтобы философствующий был резко отэлиминирован и беспощадно удален. Правда, и можно и должно взять философски так Сущее, чтобы сам акт его философского «взятия» был отчислен прочь как иллюзорный, мнимый, «фактически» несуществующий, чтобы философия до конца исчерпывалась самим Сущим. Но, несмотря на глубоко внутреннюю правильность всего этого, жить так нельзя никому, нельзя и философу. Так или иначе, но в силу властной в своей наличности иллюзорности жизни он всегда хоть сколько-нибудь присутствует во время своего философствования, всегда хоть сколько-нибудь «предваряет» его как нечто Сущему противоположное, как субъект, противостоящий объекту, как некоторая субъективножизненная «препостулировка» к многообразным проявлениям Бытия, Добра, Прекрасного и Святости. Так кажется, так живется ему во всякий момент его существования, и иначе не может ни казаться, ни чувствоваться, ибо он входит неотъемлемой частью в жизнь и культуру, ибо жизнь, культура и их внутренний иллюзионизм составляют сущность и его Дней, и его Дел. Осуществить основное теоретическое требование до конца он, значит, не в состоянии; даже перестав жить и существовать, он не уничтожит при этом иллюзию проложением в жизнь своего теоретического убеждения, а покончит с нею лишь грубо механически.1 Потому для философствующего мало узко-онтологического утверждения философии. Должен быть найден иной исход, более примиряющий в себе Сущее с жизнью, более умеренно требующий от философа абсолютного самопогашения и тем не менее не возвращающий в храм самой философии превзойденных ею предрассудков. И это достижимо только следующим образом. Философия, как жизненное философствование, должна быть так осуществляема философствующим, чтобы проникающая ее собою в этой ее функции интенционалистическая иллюзорность была сведена до минимума, парализована в своем иллюзионистическом влиянии на Сущее и философию как его систему и тем обезврежена в самой своей иллюзионистической предрассудочности. Другими словами, философ должен 1 См.: Plotini. Enneadis. I. 9; Porphyrii. Sententiae. VIII—IX. МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 161 оперировать при своем опознании Сущего и установлении его философской системы так, чтобы его субъективистическое присутствие не нарушало внутренней сущности его «предмета», чтобы им не переносилось из сферы своего непосредственно жизненного самопереживания никаких моментов, схем и толкований в сферу самого Сущего и чтобы интенционалисти- ческое ощущение постоянной самоотдаленности от цели своих познавательных стараний не приводило к теоретическому утверждению скептицизма, субъект-объективизма или идеал- реализма. Все это осуществимо, однако, лишь в том случае, если философия в этой своей роли раз и навсегда ограничит себя критически-феноменологическим методом, в конечном счете направленным, а при гениальном напряжении сил и приводящим к разумному созерцанию Сущего. Критика, беспредельная и беспощадная критика всего данного, предстоящего, непосредственного, феноменального, — вот единственная теоретически допустимая задача философии, поскольку она продолжает оставаться в атмосфере жизни и культуры. И разумное созерцание Сущего, по всем направлениям очищенного критикой от облегающих его в брутальной феноменальности предрассудков и вымышлений, — вот тот минимум иллюзии, который не грозит уже никакой опасностью вне- предрадсудочной наличности Сущего во всех его моментах и обнаружениях. Это чувствовали, понимали и знали как Плотин, так и Фихте. Первый — обозначая критически-достигаемое вознесение разума до созерцания как Secopia,1 второй — именуя его интеллектуальным созерцанием.2/И действительно, «созерцание разумом» есть высшая возможность теории, есть самый подлинный и самый естественный смысл всякой научности. Ибо оно «научает» Сущему как оно есть, вне тех, по большей части искусственных, иллюзорных и приблизительных схем, которыми полна до краев культурная и в своей культурности половинчатая наука. Ибо оно свободно от того безграничного натурализма, питаясь которым культурная научность стремится рассматривать в схеме вещности не только различные виды Бытия, но и все остальное содержание Сущего, т. е. все внутреннее содержание Добра, Прекрасного и Святого. * * * Итак! Критичсски-пропедевтическая философия — в жизни и для жизни, систематически-сущностная философия — в философии и для философии. Первая — путь преодоления изна 1 [созерцание (г/>сч.)| 2 Plotini. Enncndis. III. 8; Fichte. Samtl. Werke. II. S. 6-77, 161. 6 Б. В. Яковенко 162 Б. В. ЯКОВЕНКО чально жизненного дуализма во всех сферах, в том числе и в сфере философствования, приводящий к его безвредному минимальному остатку в лице разумной созерцательности. Вторая — осуществление стараний первой, наличность Сущего во всех его многообразных моментах, система Сущего, лежащая вне сферы влияний, идущих со стороны жизни, культуры и иллюзионизма, и допускающая только такой минимум предрассудочной дуалистичности, который, не будучи способен оказать существенного давления на форму Сущего, тем не менее считается с непреоборимой, хоть и иллюзионистичной, природой жизни. Первая — напряженнейшее старание человеческого разума стряхнуть с себя постепенно все антропоморфические одеяния, преодолеть ограниченно-человеческие горизонты, взять Сущее так, как если бы оно не бралось, а просто «было»; вторая — осуществление такого старания, Сущее как оно есть, само Сущее. Первая, стало быть, — ad hominem,1 т. е. до восхождения на созерцательную вершину разума, до самоотречения и самопогашения в критически- достигнутом его озарении; вторая — ad veritatem,2 сама Veritas,3 сама Всещность. Первая — лишь предварительна, условна, только в целях второй, — значит не в собственном смысле; вторая — безусловна, сама в себе, сама для себя и сама собою. Вот основной и подлинный смысл философского трансцендентализма.4 Существует, значит, трансцендентальная пропедевтика и трансцендентальная систематика. Первая—для второй, вторая — за счет первой. И так как трансцендентальная пропедевтика есть в конце концов не что иное, как критическое разрушение дуализма в его же собственной атмосфере, его же собственным оружием и во всех его формах, не исключая монистической, то для трансцендентальной систематики, представляющей и являющей собою во всех отношениях само вне-дуалистическое Сущее, не остается ничего другого, кроме открытого и принципиального плюрализма. Да! Только плюралистическая философия может систематически осуществлять собою Сущее, ибо плюралистичность, множественность, есть основное и характернейшее свойство того Всемножественного Всещного Все, которое обозначается именем Сущего. Нет в его сфере ничего такого, что объединяло бы в себе, а объединяя, поглощало бы или всю множественность его существа, 1 [aigumentum ad hominem (лат.) — аргумент, апеллирующий к личным свойствам того, о ком идет речь или к кому обращено доказательство] 2 [к истине (лат.)] 3 [истина (лат.)] 4 «Reines IVissen, Wissen an sich, also Wissen durchaus von keinem Objecte* (Fichte. Nachgel. Werke. II. S. 96). «Die Transcendental-Philosophie ist Eine Wissenschaft des Absoluten* (Hegel. Samtl. Werke. I. S. 264). МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 163 мин хотя бы его отдельные провинции. Каждая отдельность в нем, каждый трансцендентальный миг его существования есть нечто самостное, самоопределительное, первично-последнее, и себе законченное и в своей трансцендентальной сущности | опсршенно особенное. Самое слово «Сущее» указует на множественность и на равное достоинство в сфере этой множественности каждого из ее моментов. Высокий свод неба темной ьолунной ночью, весь усыпанный мириадами светящихся жемд, бесконечный и неисчерпаемый в своей звеэдности для человека жизни и, напротив того, конечный и исчерпаемый и своей завершенной бесконечности для себя самого, — вот неточный, приблизительный образ того, что представляет coin но равная Сущему трансцендентальная система Сущего. * * * В своей борьбе за Сущее трансцендентализм так же стар, kiiK сама философская мысль. Ибо первое же слово философии, п каких бы грубых и предрассудочных формах оно ни выра- жллось, звучало уже как несомненный отказ от непосред- (тиенно-предстоящего и как смутное предчувствие еще скры- мшощегося, невыявленного Сущего. Философская мысль всегда hi.uiu так или иначе критикой, и, сначала не сознавая того, а мтсм постепенно со все большим и большим сознанием своей миссии, критиковала не что иное, как разъедающий ее внут- I к* и но дуализм. Но только дважды за всю свою историю из финсцендентальной пропедевтики она становилась трансцендентальной систематикой, только дважды приближалась к окончательному преодолению всякого дуалистического иллю- шоиизма. Плотин и Гегель —эти двое знали Сущее воочию как оно есть, вне его антропоморфистического искажения. И только возвратившись к ним и следуя вперед вместе с ними может современный пропедевтический трансцендентализм надеяться снова обрести доступ в Святая Святых Сущего.