Н. П. ГордеевЕДИНСТВО ФИЛОСОФИИ И ИСТОРИИ
Как известно, историку приходится сталкиваться с различными гносеологическими, логическими, этическими и эстетическими проблемами, без разрешения которых невозможно истолкование и/или установление исторических фактов (1).
В то же время само решение указанных проблем предполагает знание и толкование информации, известной из истории. По- видимому, речь идет не о порочном круге, но о неразрывном единстве.Существование таких дисциплин, как история философии и философия истории, равно как и одноименных научно-исследовательских отделов, отделений, кафедр, институтов и периодических изданий представляется нам необходимым и разумным. А между тем скептически настроенный или склонный к логическому мышлению ум мог бы усомниться в действительном родстве и близости этих понятий, в непроблематичности их единства.
Практика показывает, что обычно историк не может заниматься философскими исследованиями или делать выводы, имеющие значение для философии. С другой стороны, философам редко удается представить даже историю философии как единый процесс и показать реальные связи различных школ и направлений, показать единство исторического и метафизического, ибо не каждому удается выйти за рамки этой теоретической дисциплины и одновременно удержать в голове ее фундаментальные принципы. В частности, это не под силу марксистам.
Представление об историческом знании вводится Кантом через возможность рассмотрения знания с субъективной стороны. "Если я отвлекаюсь от всего содержания знания, рассматриваемого объективно, то субъективно всякое знание есть или историческое, или рациональное.
Историческое знание есть cognitio ex datis, а рациональное — cognitio ex principiis. Откуда бы ни дано было знание первоначально, у того кто им обладает, оно историческое знание, если он познает его лишь в той степени и настолько, насколько оно дано ему извне, все равно, получено ли им это знание из непосредственного опыта, или из рассказа о нем, или через наставления (общих знаний).
Поэтому тот, кто, собственно, изучил систему философии, например систему Вольфа, хотя бы он имел в голове все основоположения, объяснения и доказательства, вместе с классификацией всей системы и мог бы в ней все перечислить по пальцам, все же обладает только полным историческим знанием философии Вольфа; он знает и судит лишь настолько, насколько ему были даны знания. Опровергните одну из его дефиниций, и он не знает, откуда ему взять новую. Он развивался по чужому разуму, но подражательная способность не то, что творческая способность, иными словами, знание возникло у него не из разума, и, хотя объективно это было- знание разума, все же субъективно оно только историческое знание" (2). Такой статус исторического знания не разводит окончательно философию и историю, но тем не менее предполагает известную проблематичность в их отношениях, посеянную уже Просвещением.X. Ортега-и-Гассет буквально заклинает: "У меня есть определенные причины надеяться, что в наше время интерес к вечному и неизменному, т.е. философия, и интерес к преходящему и меняющемуся, т.е. история, впервые соединятся и заключат друг друга в объятия" (3). Можно, конечно, утверждать, что бренность истории тут существенно преувеличена, однако мнение о несовместимости этих двух дисциплин достаточно распространено и не может не удивлять на исходе второго тысячелетия своей категоричностью, ибо совершенно противоречит вполне очевидному представлению о единстве человеческого знания, отражающем гармонию мира.
Опыт внимательного прочтения побуждает нас проверять Канта по самому Канту, призывающему 1) иметь собственное суждение, 2) мыслить себя на месте другого, 3) всегда мыслить в согласии с собой. Первая "максима", как он утверждает есть максимума свободного от предрассудков, вторая — широкого, третья — последовательного мышления (4).
Видимо, ничто не должно мешать историку, как и философу, судить самостоятельно и быть свободным от предрассудков. Кроме того, философ должен ставить себя на место историка, а историк — на место философа, если они.
конечно, широко мыслят. Правда, такое случается редко, и чаще всего с историками культуры. B.C. Библер называет позицию, занимаемую Кантом "культурным образом мыслей", являющимся продуктом эпохи Просвещения (5), и исследователи, верящие в прогресс или допускающие, по крайней мере, возможность позитивных изменений в третьемтысячелетии, не могут не прислушиваться к завещанию, переданному нам просветителями.
Любопытно, что Ортега-и-Гассег и сам по существу признает единство философии и истории, ибо, по его мнению/'изучая историю, мы стремимся к пониманию перемен, происходящих в человеческом духе", что немыслимо без философских позиций (6).
Р. Арон объясняет это просто. Поскольку данные о прошлом отрывочны и неясны, нельзя обойтись без исторических реконструкций, основанных на определенной философии с ее понятиями о причинности, случайности, объективности и свободе. Следуя Канту, он полагает, что история не может быть до конца объективным знанием, исчерпывающим свой предмет. Зато это дает ощущение свободы в человеческой истории (7).
Н Аббаньяно указывает, что философия должна помочь человеку жить полной жизнью и быть самим собой. Благодаря истории человек рождается и формируется как личность. Историчность — продукт противоречия между текущим и преходящим временем и вечностью. Проблемы истории — проблемы существования или человека. Таким образом, по Аббаньяно, поле истории одновременно является сферой размышлений философа, областью, где он охотнее и плодотворнее всего философствует (8)
Но еще в конце XVIII в. .задачи истории четко сформулирован Ф. Шиллер. Для него вся история - достояние философского ума, стремящегося к усовершенствованию, ибо он всегда любит истину больше, чем свою систему. Впрочем, история равно необходима всем, ибо дает людям "предметы для обучения", ''важные разъяснения" и "примеры для подражалия" "Не найдется между вами ни одного, кому история не имела бы сказать чего-нибудь важного, все пути вашего будущего назначения, как бы они ни были различны, так или иначе связуются с нею, но одно назначение несете вы все в равной степени, то.
с которым вы родились на свет — назначение выработать себя как человека а именно человеку и говорит свое слово история" (9).Следовательно, наш обзор разнообразных позиций оказывается полезен в том отношении, что между историей и философией как в историческом, гак и в строго логическом плане существуют очень важные точки соприкосновения. Продолжим же наш опыт истолкования, опираясь на Канта, справедливо утверждавшего, что философия — наука "о последних целях человеческого разума". Как таковая она отвечает на вопросы: "Что я могу знать7 Что я должен делать? На что я могу надеяться? Что такое человек?" (10). Но разве история не должна отвечать на вопросы: Что могли знать наши предки, и что будут знать потомки? В чем суть надежд настоящего, прошлого и будущего? Что думали о себе наши предки, и что мы должны думать о них, о себе и потомках, и что будут думать о себе и
всех нас потомки? Может показаться, что цели истории здесь чересчур расширены и преувеличены, но, как писал Гегель, "история должна охватывать то, что есть и то, что было" (11). С другой стороны, он же утверждал, что история философии занимается тем, что не стареет, что продолжает жизнь. Но эту же мысль можно отнести и ко всеобщей истории. Человек так часто переносит воспоминания о прошлом в самое отдаленное будущее (например, представления о "Золотом.Веке" на заре человечества — основа всех мессианско-утопических построений). Прав Аббаньяно, настаивающий на том, что переход от прошлого к будущему и от будущего к настоящему составляет основу человеческого бытия.
В книге "Культура и этика" А. Швейцер распространяет кантовскую мысль чуть ли не до крайних пределов, в частности, дополняя ее такими вопросами: "Бесконечен ли мир? В чем счастье человека? Что такое красота, любовь, героизм?" (12). Но относится ли это к историографии? Не может не относиться, если ставить во главу угла историю идей, историю "человеческого духа". Без решения подобных проблем в обшем плане нельзя изучать эволюцию свободной человеческой мысли, роль личности и личностей, а также массовые движения в истории.
Но есть и другие общие аспекты.
Так, согласно Канту, философское умозрение, исходя из факта, вопрошает: как этот факт возможен? То же самое происходит или, по крайней мере, должно происходить в историографии. Таков, например, анализ роли конкретной личности в истории, скажем, Дмитрия Самозванца, воплотившего в себе западноевропейский и восточноевропейский мир, элитарную и народную культуру и стремившегося гармонично осуществить идеалы Ренессанса и народные чаяния. Для подобного анализа совершенно необходим философский подход. Разница лишь в том, что исторические факты подлежат проверке в рамках исторической дисциплины, а затем философски осмысливаются. Философский же материал можно с самого начала изучать умозрительно, хотя обращение к истории часто оказывается наиболее целесообразным и наиболее продуктивным.Следовательно, философия и история образуют своеобразное, хотя, может быть, и ассимметричное единство, которое зиждется на призвании человека и эволюции его мысли. Недооценка историографии как "философской" науки — явление весьма распространенное, которое объясняется социологизацией наук в духе Огюста Конта, а еще ранее их рационализацией в эпоху Просвещения. Многие историки до сих пор убеждены, что они имеют дело только с фактами и часто не замечают их разрозненность, неточность и даже "нефактичность". С другой стороны, философы не доверяют эмпиризму (скорее эмпирическому аспекту историографии) и недостаточно занимаются теоретическими исследованиями в области истории.
Р. Дж. Коллингвуд пытался найти золотую середину между непрерывной исторической изменчивостью и теоретической философией, примирить воображение с абстракцией, поставить знак равенства между теоретическим познанием и историческим созиданием. Особого внимания заслуживает его положение, что история познаваема лишь постольку, поскольку она является историей мысли. Для него равно значимы философская логика и фактическая подтверждаемость теоретических выводов (13),
Историки философии и историографы, как уже говорилось, обращаясь к прошлому, рассматривают проблемы, в той или иной мере значимые для последующей истории человечества хотя современная постановка проблем и их решение существенно иные.
Нельзя изучать историю, историю философии, равно как и историю историографии, не исходя из как можно более широкой и гибкой шкалы ценностей, выявленных в процессе познания и исторического развития человечества.Ценности как аксиологические и/или философские категории или нормы, определяющие смысл жизни и истории, отношения личности и общества, человека и природы, лежат в основе идеалов и тем самым образуют нравственно-эстетический аспект истории. Это прежде всего относится к нравственному совершенству, являющемуся одновременно идеалом эстетического, критерием оценки прекрасного и доставляющим человеку наслаждение в искусстве, философии и истории. Это хорошо сознавал Ф Шиллер: "Плодоносна и широка область истории: в ее пределах лежит весь нравственный мир" (14).
Все сказанное позволяет, как мне кажется, сделать следующие выводы:
проблемы истории и историографии формируются в ходе повседневной и исторической эволюции человечества, особенно в процессе познания — научного и философского;
в известном смысле философия — что история, историография — часть философии, ибо рассматриваемые дисциплины заключают в себе единое метафизическое зерно;
один из элементов, позволяющих видеть в философии и истории смежные и родственные дисциплины — нравственно-эстетический аспект. единящий их одновременно с искусством:
проблема единства видов и продуктов творческой деятельности человека стоит особенно остро на рубеже тысячелетий, когда столь настоятельна гармонизация знаний человечества и видов его духовной деятельности
ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ
Философские проблемы исторической науки. М . 1969. С.9.
Кант И. Собр соч. в 8 томах, М., 1994 Т. 3. С. 608 - 609.
Ортега-и-Гассет X. Тема нашего времени // Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М. 1991.
Кант И Собр соч в 8 томах М , 1994 Т. 5 С. 134-135.
Библер В. С. .Век .Просвещения и критика способности суждения. .Дидро и Кант. М.,
1997 .С 37.
Ортега-и-Гассет X. Указ соч. С. 4
Aron R Introduction a la philosophic de I histoire. P., 1938.
Abbagniano N. L esistensialismo positivo Torino, 1938.
Шиллер Ф. Что значит изучать всемирную историю и с какой целью изучают ее? // Шиллер Ф. Полн собр. соч. Спб.. 1893. Т. 5. С 149.
Кант И. Трактаты и письма. М, 1980. С 331 -332.
Гегель Г. Соч. в 14 томах. М-Л., 1935. Т. 8. C.IO.
Швейцер А. Культура и этика. М ,1973.
Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М.,1980.
Шиллер Ф. Философские письма// Шиллер Ф. Полн. собр. соч. СПб., 1893- Т.З. С. 344