3. Механика Ньютона как предмет историко-философского исследования
Если в философских трудах, по сути дела, все время идет спор мыслителя со своим alter ego, то в научных сочинениях все возражения собеседников и оппонентов устраняются; микросоциум личности как бы ссыхается до одного-единственного участника, не сомневающегося в незыблемости оснований своей концепции, вследствие чего она не может быть ничем иным, как строгой системой всех последовательно выведенных из исходных посылок следствий.
Вопрос о том, действительно ли так уж бесспорны эти посылки, снимается. При этом ученый не осознает того, что те основания научной теории, которые он'полагает в качестве бесспорных, можно даже сказать «само собой разумеющихся», стали таковыми (смогли выступить в роли таковых) лишь после того, как они были «опробованы» на истинность ранее, в длительных спорах «Республики ученых» 19. Но теперь это обстоятельство уже выпало из его поля зрения; ученый ориентируется главным образом на построение строго непротиворечивой, возможно более полно развернутой теоретической системы. Утверждение дедуктивного способа рассуждения в качестве господствующего в науке теснейшим образом связано с изменением типа интеллектуального общения в академиях наук. Неформальный характер личных связей, как это было в «Республике ученых», постепенно заменяется строго определенным порядком встреч «академиков» на заседаниях академий наук, строго заданной регламентацией докладов, обсуждений, выступлений и т. п. Места спорам об исходных предпосылках здесь уже не остается: можно спорить только о том, насколько строго сделаны выводы из «принципов» и насколько точно поставлены свидетельствующие в их пользу опыты20. Ученый должен отбросить как несущественные всякие «посторонние» соображения, например свои догадки, гипотезы о сущности данного явления (силы тяготения или света). Его задача — изложить следствия, вытекающие из предпосылок и подтвержденные экспериментами, а вовсе не говорить о тех побуждениях, которыми он руководствовался для достижения этой цели и которые каким-то >іі)|ні кім связаны с осмыслением самих предпосылок. Это задача — ||||>0(||ишие науки, «не нуждающейся ни в какой философии» и .м<* измышляющей гипотез». Такова «натуральная философия» Ишака Ньютона, творца нового естественнонаучного метода и саннії иауки в образе классической механики, какой она предстала м «Математических началах натуральной философии»21. Мы не маипм здесь своей целью подробно рассмотреть содержание и мруктуру этой работы; наше внимание будет сконцентрированологике, на том способе рассуждения, который впервые был
а і южен здесь в его целостности и законченности, а затем продемонстрировал свое могущество в течение двух с половиной сто-
М'ІПЙ.
Ио общему признанию «Математические начала» на несколько исков вперед определили направление развития естествознании; об этом говорили Ломоносов, Вольтер, Лагранж, позже — •Пиштейн, С.
И. Вавилов и многие другие22. Однако следует отмстить то обстоятельство, что подобная оценка взглядов Ньютона і іановится привычной п общепринятой примерно с середины Will в. До этого времени (т. е. в течение почти полувека) «Начала» не пользовались общим признанием, а современниками Ньютона они были приняты почти холодно. Даже в 1730 г. премию Французской академии наук получил И. Бернулли за мемуар •О системе Декарта и методе определения из нее орбит н офелиев планет», где критиковалась ньютоновская теория тяготения. Причины такого, по меньшей мере равнодушного, отношения современников и ближайших потомков Ньютона к его учению, конечно, имелись, и их рассмотрение может оказаться немаловажным фактором, проливающим свет на особенности теоретических установок естествоиспытателей нового времени.Одна из причин сводится к тому, что Ньютон не один заклады- мал фундамент науки; вместе с ним в этом участвовали Бойль, Гук, Гюйгенс, Роберваль, Рэн и многие другие. Причем, как это всегда бывает при создании нового учения, сначала (когда они все были еще гражданами «Республики ученых») между ними и Ньютоном шла полемика по кардинальным вопросам теории и часто они оказывали на Ньютона такое сильное влияние, что в результате этого он даже вынужден был менять свою точку зрения (например, на эфир). Однако главная причина состоит в том, что, несмотря на это, заслуга создания естественнонаучного метода принадлежит все же именно Ньютону. То, что у Гука, Гюйгенса и других старших его современников существовало еще только в мнде зародыша, у Ньютона оформилось в виде ясных и четких научных требований и превратилось в систему математического естествознания. В известном смысле как раз это и обусловило неприятие идей Цьютона его современниками: не будучи столь систематически мыслящими н логически последовательными, они не смогли признать верными выводы, вытекающие из исходных предпосылок, хотя первые имплицитно содержались в последних и хотя они сами участвовали в работе по созданию этих предпосылок.
Попытаемся раскрыть некоторые особенности ньютоновскою метода в контексте научного мышления середины XVII в.
В «Математических началах натуральной философии» представлены два важнейших достижения ньютоновской физики: закон всемирного тяготения и законы движения, основывающиеся на понимании динамики как учения о взаимодействии сил.
Они разворачиваются в богато разветвленную систему механики, имеющую своей предпосылкой некоторое начальное^ достаточна простое представление о физическом объекте, обладающем целым рядом специфических физических свойств. Анализ этого исход ного понятия механики обнаруживает следующие методологические особенности научного подхода, сложившегося к концу XVII иУченый ставит перед собой задачу объяснить физические ян ления, такие, как, например, инерционное движение тела, ускорс ние, притяжение и т. п.; каждый раз при этом имеются в вид\ вполне определенные физические свойства. Так, движущееся телі обладает величиной, формой, массой, скоростью; поверхность, н; которой осуществляется движение, характеризуется свойствами препятствующими движению и т. д., т. е. речь идет об объекта? механики. Но для того чтобы объяснить их и сформулировать е< законы, совершенно необходимым средством оказывается матема тическая идеализация. Ведь как ни полируй поверхность, на кото рой осуществляется инерционное движение, абсолютной, обеспе чивающей инерцию гладкости она достигает только в виде геомет рической поверхности; как ни сглаживай шероховатости у двп жущегося тела, оно утрачивает их полностью только в образе ма тематической точки, лишенной всякой протяженности; как ні устраняй реальные препятствия на пути движения, помехи совер шенно исчезают только в геометрическом пространстве. Матема тнческнй образ движущегося тела оказывается той предельно] (доведенной до предела реальности моделью реального предмета идеализацией объекта, посредством которой объясняются явленії: механики. Посредством нее объект предстает как абсолютно все общая н необходимая модель, которая становится' критерием про верки чувственных данных. Причем математика выступает здес совсем не как язык, которым только описываются физические яв ления и который, следовательно, лишь внешним образом соотно сится с ними; это не применение математики к естественнонауч ному исследованию, это — сердцевина самого этого исследования а математический образ — один нз способов бытия объекта, в ко тором реальный предмет преобразуется так, что выявляются скрь тые до сих пор его механические свойства.
В связи с этим необходимо обратить особое внимание на т обстоятельство, что формирующееся естествознание начинает про тивостоять философии, прежде всего в решении проблемы истин пости знания.
Дело заключается в том, что математик, действп тельно, конструирует свои объекты, причем в этих конструкция? с одной стороны, выражено понятие о предмете, например поня тпе прямоугольного треугольника, а с другой, раз этот треуголі пик построен, идеальный образ получает объективное существо- шшне. Имеет ли тогда смысл говорить о соответствии понятия |ВШЛ ьности?Вопрос о таком соответствии математик начинает подменять «опросом о продуктивной конструктивности знания: конструктивно, следовательно, истинно, говорит он. Такая интерпретация свидетельствует о том, что в новое время в связи с расщеплением шшния на естественнонаучное и философское происходит также расщепление понятия истины: установка познания на необходимость конструктивно воссоздать предмет для того, чтобы правильно, адекватно понять его, выступает теперь в двух как бы независимых друг от друга формах: для философа истинно то, что при соотнесении с действительностью обнаруживает свою адекватность ой; для математика истинно то, что конструктивно23. Эта противоречивая ситуация особым образом воспроизводится в естество- ииании нового времени, которое Ньютон превратил в «математическое естествознание», построив его на математическом фундаменте. Естествоиспытатель воспринимает требование истинности знания как задачу приведення в соответствие сложной, многосторонней и богато разветвленной системы выводов н следствий научной теории с ее исходными предпосылками, которые он обычно называет «аксиомами», или «принципами»: если противоречия между выводами и аксиомами нет, то это означает, что теория верна. Однако вопрос об, истинности самих этих аксиом, как уже говорилось, естествоиспытателем не ставится — обычно он просто ссылается на практику, опыт, договоренность п т. д. Действительно, факт экспериментальной проверки каждого следующего шага в научной теории до поры до времени делает ненужным теоретическое и экспериментальное обоснование истинности «принципов» научной теории; эта задача выходит за границы научного знання, во всяком случае в период его «мирного развития» — она попадает в поле зрения ученого тогда, когда наука начинает переживать некий кризис, связанный как раз с зарождением сомнения в истинности, исходных предпосылок.
Тогда прежнее движение теории — от оснований к следствиям — сменяется на противоположное — от следствий к основаниям; вся широко разветвленная теоретическая система как бы «сворачивается» в одно исходное понятие, обращая своп выводы на собственные «начала», поскольку старое объяснение действительности, выросшее на нх основе, перестает удовлетворять естествоиспытателя и, следовательно, требуется переосмыслить их24. Это означает, что о началах теории вновь нужно спорить, их следует обсуждать (о том, что это бывает действительно так, свидетельствует, в частности, полемика между Эйнштейном, Бором, Борном, де Бройлем и другими физиками, подвергнувшими на рубеже XIX—XX вв. сомнению старые определения массы, пространства, времени и т. д., т. е. исходные предпосылки ньютоновской физики). Таким образом, в дело вновь включается изгнанная, казалось бы, из науки «логика спора», ведь речь идет уже не о выводах, а о самих предпосылках. По сути дела, в этих спорах рождаются новые определения нового объекта теоретического научного знания, который в качестве идеальной модели соотносится с воспроизводимым в ней реальным предметом. Это и значит, что исходные предпосылки «поверяются» теперь не просто конструктивностью, но объективностью, так сказать, «бытийностью», так как заново сконструированные «начала» противостоят не многосторонне разветвленной теории (ее пока еще нет), а самой заново понимаемой реальной действительности.Требование обоснования собственных «первоначал» всегда содержится внутри науки, но в скрытом виде, как некая «сверхзадача», которая начинает осознаваться как насущная, актуальная задача только в переломные моменты развития научного знания — по отношению к ньютоновской науке речь идет о конце XIX — начале XX в. В конце же XVII в. создавший эту науку Ньютон исходит из оснований механики как из чего-то данного, наличного, бесспорного, о чем не только не следует спорить, но даже возможность обсуждения чего должна быть снята с повестки дня. Чтобы доказать справедливость этого утверждения вернемся к рассмотрению вопроса о формировании в середине XVII в. позитивной науки в связи с особенностями созданного Ньютоном естественнонаучного метода.
Та математическая идеализация, которая содержится в естественнонаучном исследовании, должна быть сопряжена с идеализацией другого рода (ее можно назвать физической), ведь понимается и изучается все же физический объект и математическая модель, в которой воплощен всеобщий предмет механики, нуждается в физической «плоти» и «крови». Так как в этот период от лица физики и шире — естествознания вообще — выступала механика, содержанием физического (естественнонаучного) исследования становится отождествление каждого тела с действующей силой. При таком подходе для ученого утрачивает важность вопрос: какими другими свойствами, кроме свойства быть силой, обладает данный предмет? Все другие его свойства и характеристики как бы элиминируются. При исследовании, например, силы притяжения Землей Луны Земля рассматривается так, как если бы она была материальной точкой, совпадающей с центром тяжести, и сосредоточивала в себе всю массу, как если бы все остальные ее свойства отсутствовали, а сила воздействия распространялась без всяких помех, т. е. в пустоте.
Рассмотрение по принципу «как если бьґ» (als ob) становится одной из существенных особенностей динамического подхода. Предмет в физике начинает пониматься как центр силового воздействия, как атомарная сила. Ньютон и строит картину мира по схеме динамического взаимодействия, динамического атомизма. При этом последний существенным образом отличается как от философской атомистики Гассенди, так и от структурной атомистики Бойля. Ньютон не задается, подобно Бойлю, вопросом о том, действительно ли Земля состоит из элементарных сил, для него этот вопрос решен — он рассматривает ее всю целиком как единую атомарную силу; он не интересуется также^вопросом об иерархичности сил, так как иначе это увело бы в дурную бесконечность. Мог, каждую силу Ньютон берет как наличную атомарную, имеющую значение только в качестве действущей. Это понимание и воплощается в физической идеализации посредством динамической модели, в которой тело представлено уже не как математическая, н как материальная точка, обладающая вполне определенными массой и силой25.
Следует обратить внимание на то, что внутри естественнонаучного метода динамическая модель существенно отличается от математической, о чем свидетельствует то, что такие фундаментальные понятия, как сила, масса и другие, не растворяются в математических образах, а сохраняются и могут быть интерпретированы только в физическом смысле. В связи с этим можно было бы вспомнить, например, что недоумение у учеников и современников Ньютона вызвало то обстоятельство, что два из трех основных законов динамики у основателя математического метода и математического языка в естествознании не поддавались математической интерпретации: во втором законе, где говорится о том, что изменение движения пропорционально приложенной силе, речь идет не о количестве движения, а просто о движении. Что же касается первого закона, то свойство инерции вообще не может быть объяснено с математических позиций. Комментаторы пытались «исправить» эти «ошибки» Ньютона, но удавалось это плохо. И удаться вообще не могло, так как из естественнонаучного метода не может быть элиминирована ни одна идеализация: ни математическая (кинематическая), согласно которой движение тела рассматривается без учета воздействий на него извне; ни динамическая, благодаря которой тело выступает как действующая сила, принимающая также и воздействия извне. Заслуга Ньютона и состоит в том, что он создал естественнонаучный метод в единстве этих двух проекций и продемонстрировал его эффективность в «Математических началах натуральной философии».
В соответствии с требованиями нового метода одним из важнейших вопросов исследования становится вопрос о действии любого тела, взятого в качестве элементарной силы. Можно сказать, что в созданной Ньютоном механике с предметом происходят сложные превращения: во-первых, снимается проблема обоснования его существования (он существует — и баста, а что сверх того — то от лукавого, т. е. от метафизики); во-вторых, любой предмет (или явление) отождествляется с действующей силой, так что все остальные его свойства учитываются лишь в той мере, в какой они соотносятся со свойством быть силой; в-третьих, ученый анализирует опять-таки не «бытие» силы, т. е. не ставит вопрос о том, откуда она и что она такое,— все эти вопросы заменяются вопросами о действии силы. Построив модель Вселенной как системы взаимодействующих сил, при рассмотрении которых самым важным вопросом признается вопрос не о силе, а о ее действии (т. е. не о причине, а о следствии), Ньютон тем самым стал создателем новой онтологии как нового представлении о мире, сложившегося^ в умах естествоиспытателей. Одновременно, снимай задачу обоснования «начал» своей теории (так как следует обсуждать не природу силы, а ее проявлення), Ньютон в соответствии с этой онтологией утвердил в естествознании дедуктивную логику, логику вывода. Способ рассуждения и доказательства научных трактатов, сообщений, статен становится совсем иным, чем в переписке: хотя и в письме, как уже было сказано выше, начинала «вызревать» выводная логика, в нем преобладала все же логика самообосновання, поскольку задачей письма являлось не построение развернутой системы выводов, а убеждение противника (оппонента) в правильности выбранных оснований. В научном сообщении (любого типа) господствующей становится логика вывода, так как цель ученого — вывести нз имеющихся оснований, аксиом, предпосылок (а вот о них-то спорить нечего, так как-они принимаются как нечто само собой разумеющееся) все возможные следствия. Характерная для переписки альтернатива логики самообоснования и выводной логики сменяется в научных трудах противоречивым единством динамического п кинематического подходов.
Утверждение дедуктивной логики в науке оборачивается далее проникновением в нее феноменологического подхода. Это также существенно отличает науку от философии с философским принципом causa sui. Для гражданина «Республики ученых», например, causa sui — неотъемлемая характеристика бытии субстанции, будь то natura naturans, монада илй протяженность и мышление. Для естествоиспытателя нет ничего бессмысленнее, чем говорить о силе как причине самой себя,— речь может идти о причине изменения движения одного тела под влиянием другого тела (другой силы), при этом каждое тело анализируется как существующее. Сама причинность начинает интересовать естествоиспытателя не в своем причинно-бытийственном, если можно так выразиться, статусе, а в ином способе существования, раскрывающемся при ответе на вопрос: как это происходит? Феноменологический подход как один из принципов естественнонаучного метода можно выявить при рассмотрении того, как сам Ньютон, например, понимает смысл закона всемирного тяготения или сущность света. Так, притяжение и отталкивание, через которые действует тяготение, признаются Ньютоном одними из активнейших и основных свойств материи, однако раскрыть смысл тяготения с физической точки зрения (так, как интерпретируется, например, масса, протяженность, твердость, непроницаемость, трение и т. д.) Ньютон никак не может и даже вообще отказывается делать это26. То же направление исследования можно проследить в рассуждениях Ньютона о природе света. Как известно, для объяснения оптических явлений Ньютон предложил гипотезу корпускулярного строения света, дополнив ее впоследствии волповой гипотезой, однако он не уставал повторять, что эти гипотезы его в общем-то волнуют мало, так как их можно изобретать великое мно- игі'їно, а задача ученого состоит не в подобном измышлении ги- iinfiM, по в объяснении и описании свойств света, очевидных из омыт. «Мое намерение в этой книге,— предваряет он „Оптику" ііікіімп словами,— не объяснять свойства света гипотезами, но изложить и доказать их рассуждениями и опытами»27; «...главная мбнзшшость натуральной философии — делать заключения из явлен піі, не измышляя гипотез, и выводить причины из действий до lex пор, пока мы не придем к самой первой причине, конечно, не механической...» :8
В создацпн такого феноменологического подхода в науке Нью- ИПІ обнаруживает преимущества л силу своего мышления по сравнению с Гюйгенсом, Гуком и другими оппонентами. Категорически возражая, например, против реального факта дальнодействия, і. і1, действия силы на расстоянии без посредника, Ньютон обосновывает это действие методологически. Полемика Гука и Гюйгенса с ним по этому вопросу говорит за то, что, хотя они, как и многие другие, создавали научный метод вместе с Ньютоном, все же именно последнего следует считать его подлинным создателем.
В своем открытии закона всемирного тяготения Ньютон (как полагает, например, А. Койре) воспользовался опытами Гука29, говорящими об искривлении прямолинейного движения инерционно движущегося тела под влиянием силы тяготения (так же, как он использовал законы Кеплера и учение Гюйгенса о центробежной силе), хотя резко отклонил претензии Гука на то, чтобы его имя было упомянуто в «Началах» как имя одного из создателей теории тяготения. В связи с этим Ньютон с возмущением писал Гал'лею, что претензии Гука слишком велики и что его, Ньютона, заслуги состоят не столько в открытии этого закона, сколько в математическом его обосновании. Возможно, кое в чем Ньютон был неправ30, однако за таким отношением к Гуку скрывается, бесспорно, нечто большее, чем личная неприязнь: этим большим, на наш взгляд, является различие в методах исследования3'. Будучи старшим современником Ньютона, Гук, как Гюйгенс, Бойль и ряд других ученых, не принадлежал еще науке вполне, как безраздельно и целиком принадлежал ей Ньютон; Гук был гражданином «Республики ученых» в той же мере, в какой подданным «Королевства науки», поэтому вопрос об исходных предпосылках научной теории интересовал Гука гораздо больше, чем задача создания научного метода в его целостности. Именно поэтому Гук в отличие от Ньютона задавался прежде всего вопросом о природе силы тяготения: он пытался объяснить ее сначала на основе магнетизма и видел причину ослабления пли усиления притяжения в усилении нли ослаблении магнитных свойств, а на более поздних порах —в увеличении или уменьшении колебаний эфира. Гравитация, по Гуку, является результатом миллиона колебаний как внутри эфира, так и внутри больших тел, которая направляет эти тела к центру колеблющихся веществ32.
Концепция Гюйгенса, как и трактовка Гука, требует объяснения природы силы тяготения, для чего он также вводит эфир33.
Таким образом, и Гук и Гюйгенс (и многие другие) пытаются обт яснить природу тяготения и, следовательно, воспроизводят в <Лі< их спорах, если можно так выразиться, стадию обоснования ш ходных «начал» естествознания. Но эта стадия уже пройдена - естествознание создано, и Ньютон, как его создатель, движете уже в другой логике: он сознательно отказывается, как мы виді ли, от выяснения того, что такое тяготение (так же, как ускорі ниє или любая другая сила) — для него вполне достаточно топ что нз факта существования силы тяготения можно сделат выводы о том, как будут вести себя небесные и земные тела, и рас считать их движение. Ньютон исходит нз тяготения как из уста новленного факта, из доказанной предпосылки научного исследс вания; его интерес лежит в сфере выяснения проявления, а н сущности этой силы 34. Создавая свои метод в единстве математи ческой и физической идеализации, в основу которого он полагае логику вывода, Ньютон целиком и полностью выступает как пред ставитель новой науки, в которой он более велик, чем Гук, Гюй гене или кто-либо иной. Он понимает то, чего не понимают они хотя все говорят как будто об одном и том же. Так обстоит, на пример, дело в решении проблемы дальнодействия при созданш теории тяготения. Как известно, строя ее, Ньютон исходит из идеи дальнодействия, т. е. признает возможным взаимодействие между телами без их непосредственного соприкосновения и без посредника, в котором эта связь как бы персонифицируется. Сначала для Ньютона, как и для всех физиков, такой персонификацией прямой связи был эфир: там, где тела не «касались» друг друга, они «касались» эфира и таким образом были сцеплены между собой. Но в «Началах» эфир исчез окончательно (хотя на протяжении жизни Ньютона он занимал в его построениях, скажем оптических, очень важное место) и, следовательно, тяготение было признано силой, действующей на расстоянии. Этого никак не могли принять современники Ньютона, большинство которых разделяло взгляд на взаимодействие тел через непосредственное столкновение или через эфир. Ни Гук, ни Гюйгенс не могли согласиться с идеей дальнодействия, так как все их теоретические построения так или иначе были связаны с эфиром. Отказ Ньютона от допущения существования эфира казался тем более странным, что широко. известны были его слова о невозможности дальнодействия: «Предполагать, что тяготение является существенным, неразрывным и врожденным свойством материи, так что тело может действовать на другое на любом расстоянии в пустом пространстве, без посредства чего-либо передавая действие и силу,— это, по- моему, такой абсурд, который немыслим ни для кого, умеющего достаточно разбираться в философских предметах» 35. И тем не менее закон всемирного тяготения — это воплощение идеи дальнодействия. В связи с этим может возникнуть вопрос: каким образом мыслитель ранга Ньютона мог не заметить этого противоречия? Но дело в том, что никакого противоречия здесь нет: в полном согласии со своим методом Ньютон отказывается не только решать, но даже ставить вопрос о том, что представляет собой «пли тяжести и прирождена она материи или нет. Естествоиспы- іатсля интересует закон взаимодействия тел, который для Нью- miia воплощается в динамической модели связи атомарных сил. То обстоятельство, что Ньютон вводит закон всемирного тяготения мк феноменологически, а методологически, кстати, сразу же подметил Гюйгенс, говоря о том, что и сам Ньютон наверняка не придает тяжести физического смысла, пользуясь этим понятием лишь и условном, «астрономическом» плане.
Благодаря Ньютону прежняя динамическая модель непосредственных воздействий тел была постепенно, но окончательно заменена моделью взаимодействия точечных сил, а сама динамика стала пониматься как наука о действующих силах. Эта динамика и полном смысле слова — дитя ньютоновского нового метода. Потому что, хотя и Гюйгенс и Гук приближались к его модели при нщілизе, скажем, движения сталкивающихся упругих и неупругих шаров, меняющих скорость или направление движения после столкновения, все же для них сущность и значение динамического принципа были заслонены реальным фактом соприкосновения движущихся шаррв. Ни Гук, ни Гюйгенс, ни кто-либо другой не могли выявить закон действия сил в чистом (теоретическом) виде; именно поэтому Гюйгенс, хотя и*»ыс»ко оценил достижения Ньютона, признав, что на основе закона всемирного тяготения можно объяснить эллиптическую форму планет, угаданную Кеплером, и избавиться от трудностей, содержащихся внутри вихревой концепции Декарта, все же назвал этот закон «маловероятной и смелой гипотезой».
Многим естествоиспытателям было трудно отказаться от эфира именно потому, что он был необходимым элементом первоначальной теоретической конструкции; завершив создание механической картины мира и нового научного метода, Ньютон, по сути дела, только довел до своего понятия, говоря языком Гегеля, те существенные характеристики физического объекта, которые содержались в скрытом виде в его исходных определениях внутри динамики: рассматривая ускоренное (или замедленное) движение с точки зрения действующих друг на друга тел, она с самого начала отождествляла их с силами, по отношению к которым теряют смысл понятия «соприкосновение» и «непосредственное столкновение». Таким образом, Ньютон выявил и развил то, что содержалось в зародыше в первоначальных определениях динамики. Но для этого нужно было обладать «железной» логической последовательностью мышления и систематичностью Ньютона. Можно сказать, что Ньютон выразил принципы и методы естествознания более полно и точно, чем кто-либо другой, хотя многие шли тем же путем. Так что Ньютон поступил вполне последовательно, развив такое понимание, т. е. отказавшись от допущения существования эфира, и сохранив пдею принципа, хотя с этим не мог согласиться никто из его современников. Фактически этот вывод был подготовлен работами Гука, Гюйгенса, Рэна, Роберваля и др.
Однако мы еще раз обращаем внимание на тот факт, что, для того чтобы обеспечить динамике ту роль, которую она будет играть внутри математического естествознания в течение последующих нескольких веков, Ньютон должен был создать новый естественнонаучный метод. Отождествление в механике любого тела с действующей силой позволило обосновать закон всемирного тяготении и явилось таким развитием начавшей складываться до Ньютона динамики, которое, по сутп дела, стало ее коренным преобразованием. В этом и состоит заслуга Ньютона перед наукой; одновременно это стало утверждением в теоретической науке (от лица которой в XVII в. выступило математическое естествознание) дедуктивной логики — логики вывода, сменившей логику обоснования первоначал, преобладавшей в «Республике ученых» и перешедшей оттуда в философские труды. Именно вследствие этого XVII в. представляет интерес для историка философии как раз в плане изучения трансформации способов мышления. С одной стороны, потерпел окончательное крушение авторитарный способ мышления, была создана «Республика ученых», участники которой сформировали принципы нового экспериментального знания. Выделившись в виде самостоятельных областей знания, философия и естествознание тем не менее (и именно поэтому) теснейшим образом связаны друг с другом и нуждаются друг в друге на всем протяжении нового времени. Это доказывается, в частности, взаимопревращением логик в переломные моменты развития науки, когда естествоиспытатель вынужден переосмысливать исходные основания научной теории и на какое-то время (и неожиданно для самого себя) становится философом. Коль скоро ученый интересуется уже не своим специфическим (физическим, химическим и т. д.) предметом и даже не своими специфическими (физическими, химическими и т. д.) выводами, а способом рассуждения как таковым, дело оборачивается обоснованием «начал» самой логики (т. е. обоснованием общих принципов мышления и бытия).Таким образом, с момента своего зарождения наука нового времени внутренне связана с философией (последняя выступает как «наукоуче- ние», всегда, конечно, выходя за эти рамки), хотя выявляется это лишь в кризисные периоды развития науки. Но в самом начале ее торжественного шествия науке кажется, что она не нуждается ни в какой философии. «Физика! Берегись метафизики!» — в этом кредо Ньютона выражено не только отрицание схоластики, корень его лежит гораздо глубже.
Совпав на некоторое время, естественнонаучное и философское мышление вновь расходятся, и ученый перестает «философствовать» тогда, когда «спор» о новых началах науки закончен, когда созданы новые «бесспорные» определения предмета, выступающие вследствие этого как «аксиомы».
С другой стороны, и философия несет на себе «печать» науки — недаром творцы трех самых крупных философских систем нового времени — Кант, Фихте и Гегель — в известной мере характеризуют их как «наукоучение».
Гак решается вопрос о La Republique des Lettres как о пред- миге историко-философского исследования; ее социо-логический іііииіиз — это рассмотрение коренных трансформаций способов мышления в связи с изменением типов общения, возникших в нону К) эпоху и обусловивших в конечном счете появление новой финн офии и нового позитивного знания.
Еще по теме 3. Механика Ньютона как предмет историко-философского исследования:
- 2.1. «НОВАЯ ФИЛОСОФИЯ» В КОНТЕКСТЕ ПОСТМОДЕРНИЗМА
- 5. Специфика медицинского познания
- 1. Западное мышление: диалектика и метафизика голографии Вселенной
- ЕСТЕСТВЕННАЯ ЛИ НАУКА ИСТОРИЯ?
- ЖОЗЕФ ДЕ МЕСТР И ИСТОКИ ФАШИЗМА
- XII ГЕГЕЛЬ И СОВРЕМЕННОЕ ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ
- Человек духовный и человек физический. Психофизическая проблема.
- Важнейшие аспекты исторического материализма.
- НЕОПОЗИТИВИЗМ - СМ. ЛОГИЧЕСКИЙ позитивизм
- логоцентризм ЛОГОЦЕНТРИЗМ - СМ. ДЕКОНСТРУКЦИЯ
- ДЖЕНТИЛЕ Дж. - см. НЕОГЕГЕЛЬЯНСТВО ДИЛЬТЕЙ В. - см. ГЕРМЕНЕВТИКА
- Механицизм как мировоззрение и методология
- 2. Некоторые особенности переписки первой половины XVII в.
- 3. Механика Ньютона как предмет историко-философского исследования
- 5. Обобщение итогов научной революции и роль философии
- АНГЛИЙСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ XVIII в.