Здесь мы прежде всего встречаемся с проблемой соотношения философии и специальных наук. Но вот что интересно: хотя агностицизм открыто провозглашается Спенсером, в дальнейшем он высказывает и целый ряд, по CVTH дела, материалистических положений. При этом важно, что они не являются случайными обмолвками, а занимают важное место в его «синтетической философии». Таким образом, материалистические и идеалистические элементы при изложении общих принципов его философии постоянно смешиваются и перепутываются. При этом чем дальше Спенсер отходит от «основных начал» своей философии, углубляясь в специальные проблемы биологии и психологии, тем реже он вспоминает об их фидеистических и агностических гносеологических предпосылках, тем больше дань, отдаваемая им естественнонаучному материализму. Не случайно он так опасался обвинения в материализме! Спенсер согласен с тем, что философия есть такое знание, «которое переходит границы обычного знания» (70, 74). Однако поскольку он считает установленным, что «наше мышление не может перейти пределов возможного опыта» (70, 73), постольку область философии сильно ограничивается. Из нее устраняются все вопросы о сущности, происхождении и последней причине всех вещей, короче говоря, все коренные проблемы философского мировоззрения, включая, как было показано выше, и основной вопрос философии и природе той силы, которая лежит в основе всей реальности. «Постоянно сознавая силу, проявляющуюся перед нами, мы бросили, однако, как бесплодные, всякие попытки узнать что-либо о сущности этой силы и этим закрыли для философии значительную часть области, которая считалась ее достоянием. Философии досталась та же область, которая принадлежит и науке» (70, 74—75) (курсив наш.— Лег.). Наука же, согласно Спенсеру, как и согласно Конту, не проникает в сущность вещей, а довольствуется знанием лишь внешних явлений и их постоянных и устойчивых отношений и связей, т. е. законов. Наука, по Спенсеру, занимается сосуществованием и последовательностью явлений, группируя их сначала в обобщения простого или низшего порядка и переходя затем постепенно к обобщениям более высоким и широким. Что касается философии, то отличие ее от науки, по Спенсеру, состоит в том, что наука представляет собой отчасти объединенное знание, а философия — знание вполне объединенное (70, 76). Полное объединение знания, достигаемое философией, осуществляется на основе высших обобщений тех данных, которые накоплены наукой и приводятся к единству в форме законов, общих многообразным областям нашего опыта. Таким образом, философия, согласно Спенсеру, есть то же научное знание, но высшей степени общности. «...Истины философии находятся в том же отношении к наивысшим научным истинам, как каждая из этих последних к менее высоким научным истинам» (70, 76). Следовательно, хотя философия и не есть просто сумма наук или сводка научных данных, она складывается из формально всеобщих истин, законов и выводов науки. Но это означает, что философия, по существу, лишается, по крайней мере, части своего специфического содержания, каким является прежде всего соотношение субъекта и объекта. Позитивизм Спенсера, как и всякий позитивизм, объективно направлен на сужение философии, даже на ее растворение в конкретных науках. Не случайно более крайние позитивисты открыто провозгласили свое отречение от философии, как это сделал известный английский позитивист Д Льюис, автор весьма популярной в конце прошлого века «Истории философии». И все же надо признать, что постановка Спенсером вопроса о соотношении науки и философии была для того времени чем-то новым. В философии Нового времени иногда встречались высказывания об отношении философии к науке. Но, как правило, философия рассматривалась как некоторая самодовлеющая область знаний. Хотя Фихте называл свою философию наукоучением, а Гегель говорил о науке логики и рассматривал всю свою философию как научную систему, все же реальной взаимосвязи философии с наукой они не рассматривали и не учитывали ее в определении философии. Если кто и говорил о науке и философии, то лишь в плане того, что философия давала науке, чем наука была обязана философии. Но вопрос о том, чем философия была обязана науке, у них не возникал. Пожалуй, впервые только Конт включил отношение к науке в само определение философии, заявив, что философия есть система однородной науки, которая приводит принципы, присущие разным наукам, к наименьшему числу основоположений. У Спенсера философия также определяется в ее отношении к науке. При этом философия выступает как вполне объединенное знание, в отличие от науки как знания, объединенного лишь отчасти. Философия, согласно Спенсеру, есть то же научное знание, но только в высшей степени общности. Это определение весьма одностороннее и поэтому неверное. Но связь философии с наукой в нем подчеркивается. Таким образом, и у Конта, и у Спенсера в определении философии указывается то, что наука дает философии. Этим устанавливается совершенно новое отношение между этими двумя областями знания. Исходя из своего понимания философии, Спенсер различает две ее формы: общую, имеющую предметом исследования наиболее общие истины и использующую частные истины лишь для иллюстрации и доказательства всеобщих; и частную, в которой всеобщие истины применяются для уяснения и истолкования частных. Весь второй раздел «Основных начал»—«Познаваемое»— посвящен общей философии, остальные тома «синтетической философии» — частной. Здесь уместно привести разработанную Спенсером классификацию наук. Она представляет собой усложнение и развитие классификации, предложенной О. Контом. Напомним, что окончательная классификация Конта включала семь основных наук: математика, астрономия, физика, химия, физиология, социальная физика, мораль. Спенсер внес в эту классификацию усложнения. Прежде всего он разделил науки на два вида: 1) науки, изучающие формы, в которых явления предстают перед нами. Это — абстрактные науки: логика и математика; 2) науки, изучающие сами явления в их элементах и в их целом. К первой группе относятся науки абстрактно-конкретные (механика, физика, химия и т. д.), ко второй группе относятся науки конкретные (астрономия, геология, биология, психология, социология и т. д.). Если их порядок записать столбиком, то получим: логика абстрактные науки математика механика физика абстрактно-конкретные химия и т. д. астрономия геология биология конкретные науки психология социология и т. д. Все эти науки охватывают сферу познаваемого. Сфера познаваемого, согласно Спенсеру, это различные проявления неведомой абсолютной силы, которая является последним началом всех последних начал, открываемых опытом (70, § 50). Наиболее общими проявлениями силы, с которыми прежде всего встречаются и обыденное знание, и наука, представляющая собой его расширение, являются, по Спенсеру, материя (вещество = matter)7, пространство, время и движение. Далее, согласно Спенсеру, мы мыслим отношениями. Отношения бывают двух родов: последовательности и сосуществования. Таким образом, понятие времени является абстракцией всех последовательностей, а понятие пространства — абстракцией всех сосуществований. Понятие вещества образуется, по Спенсеру, из по- нятия о сосуществующих положениях, оказывающих сопротивление. Понятие движения предполагает понятие вещества, пространства и времени. В трактовке всех этих понятий у Спенсера имеется очевидное противоречие. С одной стороны, он считает их лишь символами, поскольку они выражают не абсолютную реальность, а лишь ее действие на наше сознание. С другой стороны, будучи проявлениями абсолютной реальности, они в этом смысле не зависят от сознания человека и являются объективными. Это противоречие Спенсер так и не разрешает, но он как бы забывает о первом его члене, когда переходит к дальнейшему развитию своих взглядов. Спенсер считает, что вопрос о том, «является ли пространство само по себе формой или условием абсолютного существования» (70, 94), принципиально неразрешим. Пространство есть лишь относительная реальность, знание которой предполагает реальность абсолютную. В то же время он подчеркивает, что пространство и время являются «формами вещей, ставшими формами мышления посредством организованного и унаследованного опыта вещей» (68, II, 44). Это значит, что мы может мыслить вещи лишь в пространстве и времени. В этом смысле по отношению к каждому конкретному познавательному акту они априорны, но эта априорность относительная, а не абсолютная, как у Канта. Генетически же эти формы мышления сложились в результате опыта. Для Спенсера очевидной истиной является тезис о невозможности мыслить движение без мышления движущегося предмета (74, 196). Спенсер усматривает основание всей науки «в признании бытия за пределами чувственного восприятия» (70, 333). Он отстаивает точку зрения «преобразованного реализма», который утверждает «объективное существование, как отдельное и независимое от субъективного существования» (74, 199), хотя и заявляет, что наши утверждения о характере этого объективного существования не могут быть признаны достоверными. В «Основаниях Психологии» Спенсер дает как бы исправленное издание разговора Гиласа и Филонуса, заявив, что «язык абсолютно отказывается выражать идеалистические и скептические гипотезы» (69а, 205) того типа, что предложены Беркли и Юмом. Он полагает, что Гиласу следовало не соглашаться с филону- сом, а отвечать иначе. На вопрос Филонуса является ли материальная субстанция таким бытием, которое одарено чувствами и восприятием, Гилас у Спенсера отвечает, что она действительно такова (69а, 207— 208). Таким образом, Спенсер защищает реализм здравого смысла и утверждает объективное существование внешнего мира. Немаловажное место в рассуждениях Спенсера занимает часто высказываемая идея о том, что формы мысли образовались по образцу внешней среды, что то, что получило название «форма мысли», «есть абсолютно внутреннее единообразие, вызванное бесконечными повторениями абсолютного внешнего единообразия» (68, II, 123), что, короче говоря, необходимо исходить из признания формирования мысли по образцу вещей. Существенным для понимания действительного характера позитивизма Спенсера является его натуралистический подход к духовным явлениям и утверждение о том, что «все явления психологии подходят под формулу, объединяющую их с явлениями физиологии» (69, 239). Спенсер решительно отрицает правомерность оперирования понятием духовной субстанции. Правда, само по себе это еще не выводит за пределы юмовского скептицизма, но когда Спенсер заявляет, что «мы не можем думать о субстанции иначе, как в терминах, предполагающих материальные свойства» (69, 103), отождествлять его позицию с взглядами Юма едва ли было бы правильно. Рассматривая проблему соотношения психического и физического не в плане основного вопроса философии, а в естественнонаучном плане, Спенсер приходит к важному выводу о том, что «между физическими силами и ощущениями существует соотношение, подобное тому, которое наблюдается между самими физическими силами» (70, 124), так что «возникновение умственной энергии непосредственно зависит от химических изменений» (70, 126). Правда, он добавляет, что сам процесс перехода физической энергии в факт сознания остается и должен остаться непостижимым 8. Таким образом, и здесь у Спенсера смесь материализма с агностицизмом. Во всех этих и многих других высказываниях Спенсера нельзя не усмотреть стихийно перехлестывающую агностические рамки волну естественнонаучного материализма, воспринятого Спенсером вместе с тем огромным научным материалом, который он заимствовал у естествознания второй половины XIX в. и включил в свою систему. В еще большей степени это становится очевидным, когда мы переходим к его учению об эволюции.