<<
>>

ПРЕДИСЛОВИЕ

              ПOJIBEKA я неустанно действовал, стремясь,

насколько это было в моих возможностях,

упростить средства обучения народа, в особенности их исходные начала.

Я стремился внести свою лепту, помогая пр/иблизить эти средства gt;к пути, которым идет сама природа, развивая и совершенствуя силы человеческой природы. Все время я с огромным рвением трудился для достижения этой конечной lt;цели, но, разумеется, брался за многое и многое делал очень -неискусно, чем и навлек на себя бесконечные страдания. До сих пор я, однако, переносил их со стойким терпением, ни разу не отказавшись от серьезного стремления к своей цели. Поскольку жизнь моя так сложилась, я, с одной стороны, не мог не приобрести ценного опыта относительно предмета моих стремлений, а с другой стороны, должен был достичь .и некоторых результатов, отнюдь не безразличных для друзей человечества и воспитания.

Мне теперь восемьдесят лет, а в этом возрасте любой совершает ошибку, если не считается с близкой смертью. С некоторых пор я стал ощущать это сильнее, чем когда- либо. Я хотел поэтому, не медля долее, представить публике как можно более ясный и определенный отчет о накопленном мною в этом деле опыте, о своих достижениях и неудачах. Это и побудило меня дать моему произведению его теперешнее заглавие.

Друзья человечества! Рассматривайте его как лебединую песню :и не требуйте от меня как писателя больше, чем я в состоянии сделать. За всю жизнь я не создал ни

чего цельного, ничего законченного, и мое произведение не может дать ничего цельного, 'ничего законченного. Уделите ему, такому, как оно есть, свое пристальное внимание и удостойте его во ©сем том, что есть в !нем на ваш взгляд благотворного для человечества, своего человеколюбивого содействия и такого участия, котцрого заслуживает сам предмет, независимо от того, как оценивать личные мои стремления.

Я ничего такие желаю, как того, чтобы меня опровергли во всем, что другие понимают лучше меня, и чтобы тем самым человечеству помогли лучше, чем сумел это сделать я.

Не знаю, нужно ли еще добавлять, что человек в моем возрасте часто и охотно прибегает к повторениям, что даже чувствуя близость смерти, даже на смертном одре он не устает повторяться и до последнего вздоха не может досыта наговориться о предметах, ‘все еще особенно близких его сердцу*. И никто за это на него не обижается, напротив, обычно все бывают этим тронуты. Поэтому я надеюсь, что, принимая во .внимание мой возраст и мое положение, мне простят, что на этих страницах я, с одной стороны, весьма часто повторяюсь, а с другой — очень многое забыл, что сюда несомненно относится и при других обстоятельствах было бы здесь помещено. Полагаю, что теперь мне остается лишь одно сказать: кто пожелает получить более подробные и определенные сведения о ходе моих педагогических опытов с тех пор, как я возглавил свои воспитательные заведения, того я попрошу прочесть выходящую в свет одновременно с этим произведением историю моих стремлений *.

Песталоцци

Подвергните всё испытанию, сохраните хорошее, а если в вас самих созрело нечто лучшее, то правдиво и с любовью присоедините к тому, что я пытаюсь также правдиво и с любовью дать вам на этих страницах

ИДЕЯ элементарного образования, теоретическому и практическому «разъяснению которой я отдал большую часть своих зрелых лет, идея, мне gt;само,му в большей или меньшей степени понятная во всем ее объеме, есть не что иное, как идея приро- досообразного (развития и формирования задатков и сил человеческого рода.

Но чтобы хоть отдаленно предугадать сущность и масштабы требований, предъявляемых этой природосо- образностью, мы должны прежде всего опросить: что такое человеческая природа? В чем подлинная сущность, каковы отличительные признаки человеческой природы как таковой? И я не могу даже на одно мгновение себе представить, чтобы истинной основой человеческой природы как таковой являлась какая-либо из сил и задатков, общих у меня с животными.

Я не могу иначе, я должен признать, что истинная сущность человеческой природы— это совокупность задатков и сил, которые отличают человека от всех прочих существ на земле. Я должен признать, что не моя бренная плоть и кровь, не животная сущность человеческих желаний, а задатки моего человеческого сердца и человеческого ума, мои человеческие способности к мастерству — вот что составляет человеческую сущность моей природы, или, что то же самое, мою человеческую природу. Отсюда естественно следует, что идею элементарного образования нужно рассматривать как идею природосообразного развития и формирования сил и задатков человеческого сердца, че- 22*              339

ловечеокого ума и человеческих умений. Поэтому приро- досообразность, «которую эта идея предъявляет к средствам развития 1И формирования наших сил и задатков, точно так же непременно требует полностью подчинить притязания нашей животной природы более высоким .притязаниям внутренней, божественной сущности задатков и сил нашего сердца, нашего ума и наших умений, то есть л о существу подчинить нашу плоть и кровь нашему духу. Отсюда следует далее, что совокупность средств искусства воспитания, применяемых в целях природосообразного развития сил и задатков человека, предполагает если не четкое знание, то во всяком случае живое внутреннее ощущение того пути, по которому идет сама природа, развивая и формируя наши аилы. Этот ход природы покоится на вечных, неизменных законах, заложенных в каждой из человеческих сил и в каждой из них связанных с непреодолимым стремлением .к собственному развитию. Весь естественный ход нашего развития в значительной мере вытекает из этих стремлений. Человек хочет всего, к чему в себе самом 'чувствует силы, и он должен всего этого хотеть в силу этих присущих ему стремлений.

Ощущение этой силы есть выражение вечных, непреложных и неизменных законов, на которых, применительно к развитию человека, зиждется ход природы.

Эти законы, в своей основе вытекающие из особенностей каждого отделыного человеческого задатка, значительно отличаются друг от друга, как и те силы, которым они присущи.

Но все они, как и эти силы, вытекают из единства человеческой природы и поэтому при всем своем различии тесно и глубоко между собой связаны. Собственно, только благодаря гармонии и равновесию, сохраняемым ими при их совместном присутствии в человеческом роде, они и являются для него подлинно и полностью природосообразными и способствуют формированию человека. Вот истина, подтверждающаяся при всех обстоятельствах: действенно, истинно и природосообразно формированию человека способствует лишь то, что захватывает человека, воздействуя на силы его природы во всей их совокупности, то есть на сердце, ум и руку. Все, что воздействует на человека неподобным образом, все, что не захватывает всего его существа в целом, воздействует неприродосообразно и не способствует

формированию человека ib полном значении этого слова. Все, что «воздействует «а человека односторонне, то есть только «а одну из его сил, будь то сила сердца, сила ума или сила руки, подрывает и нарушает равновесие его сил и ведет к отрыву средств образования от природы, последствием чего являются повсеместно распространившееся неправильное воспитание и утрата человечеством естественности. Никогда 'нельзя средствами, способными возвысить душу человека, формировать лишь сами по себе силы человеческого ума; точно так же никогда нельзя средствами, природосообразно развивающими человеческий ум, природосообразно и в достаточной мере облагородить лишь сами по себе силы человеческой души.

Любое одностороннее развитие одной из наших сил — не истинное, не природосообразное развитие; оно лишь кажущееся образование, медь звучащая и кимвал бряцающий образования, а не само образование.

Истинное природосообразное образование по самой своей сути вызывает стремление к совершенству, стрем-- ление к совершенствованию человеческих сил. Односторонность же развития этих сил по самой своей сути ведет к подрыву, к разложению и в конце концов к гибели той совокупности сил человеческой природы, из которой и может только истинно и прцрадосообразно возникнуть это стремление...

Если человек допускает это в отношении образования, то, в каком бы это ни происходило направлении, оно приводит к формированию каких-то полулюдей, в которых нет ничего хорошего.

Всякая односторонность в развитии наших сил ведет к самообману необоснованных претензий, к непризнанию своих слабостей и недостатков, к суровым суждениям обо всех тех, кто не согласен с нашими ошибочными, односторонними взглядами. Это столь же верно в отношении людей, способных перехватить через край ради сердца и веры, как и в отношении тех, кто в своем не знающем любви эгоизме предоставляет своим умственным силам такой же широкий простор для неестественности, несущей им гибель. Любой односторонний перевес какой- либо силы ведет к раздутым претензиям с ее стороны, внутренне бессильным и мертвым. Это столь же верно в отношении любви и веры, как и в отношении мыслительных способностей человека, его способностей к мастер-

ству и профессии. Внутренние основы семейного и гражданского благополучия — это, в сущности, дух и жизнь; внешние же навыки, формирования которых также требует семейная и гражданская жизнь, без внутренней сущности основ, на которых зиждется их благотворность, являются для человечества причиной опаснейших заблуждений, источником разностороннейшей неудовлетворенности в «семейной и гражданской жизни, источником всех страданий и обид, всего одичания, которые неизбежно вытекают из их природы.

Равновесие сил, которого столь настоятельно требует идея элементарного образования, предполагает необходимость природосообразного развития каждой отдельной основной силы человеческой природы. Каждая из них развивается по вечным, неизменным законам, и ее развитие природосообразно лишь постольку, поскольку само оно находится в согласии с этими .вечными законами нашей природы. Во всех случаях, когда развитие каким бы то ни было образом вступает в противоречие с этими законами, оно неестественно и противно природе. Законы, лежащие в основе природосообразного развития каждой отдельной нашей силы, сами по себе существенно отличаются друг от друга.

Человеческий ум отнюдь не получит природосообразного развития, если будет развиваться по законам, на основе которых сила человеческой души может возвыситься до 'чистейшего благородства. Законы же, по которым природосообразно формируются наши органы чувств и наши члены, столь же существенно отличаются от законов, способных природосообразно формировать силы нашей души и нашего ума.

Но каждая из этих отдельных сил развивается природосообразно, главным образом, только посредством упражнения.

Человек сам природосообразно развивает основы своей нравственной жизни — любовь и веру, если толыко он проявляет их на деле. Человек сам природосообразно развивает основы своих умственных сил, своего мышления лишь через самый акт мышления. Точно так же он пр.иродосообразно развивает внешние основы своих способностей к мастерству и профессии, свои внешние чувства, органы и члены, лишь практически их упражняя.

И сама природа каждой из этих сил побуждает человека к их упражнению. Глаз хочет смотреть, ухо — слы

шать, нога — ходить и рука— хватать. Но также и сердце хочет верить и любить. У»м хочет мыслить. В любом задатке человеческой природы заложено естественное стремление выйти из состояния безжизненности и неумелости и стать развитой силой, которая в неразвитом состоянии заложена в нас лишь в виде своего зародыша, а не самой силы.

Но подобно тому как у ребенка, еще не умеющего ходить, это его желание тотчас же ослабевает, как только он при первых своих попытках шлепнется носом, точно так же ослабевает и его желание верить, если кошка, к кото,рой он потя.нулся ручонкой, его оцарапает, а собачонка, до которой он хочет дотронуться, залает и оскалит на него зубы. Так же неизбежно уменьшается у него желание на деле развивать свои мыслительные способности путем упражнения их, если средства, с помощью которых его хотят научить мыслить, не действуют возбуждающе на эти способности, а утомительно отягощают их и скорее усыпляют и смущают, нежели пробуждают и оживляют их согласованными усилиями. Если ход природы в развитии человеческих сил предоставлен себе, развитие движется медленно, исходит из чувственно-животного в человеке и этим чувственно-животным тормозится. Ходу природы надлежит подняться до развития в человеке человеческих свойств. Это предполагает, с одной стороны, помощь разумной любви, чувственно ограниченный зародыш которой заложен в нас в виде .инстинктивного отцовского, материнского, братского чувства, а с другой — разумное использование искусства воспитания, за тысячелетия освоенного человечеством на опыте.

Таким образом, если дать более точное ее определение, идея элементарного образования есть не что иное, как результат стремлений человечества оказать ходу природы в развитии и формировании наших задатков и сил такое содействие, какое способны оказать ему разумная любовь, развитой ум -и хорошо развитые технические склонности.

Каким бы священным и божественным в своих основах ни был ход природы в развитии рода человеческого, но, предоставленный самому себе, он первоначально носит чисто животный характер. Человечество должно позаботиться о том, чтобы оживить ход природы, внеся в него человеческое и божественное начало. В этом цель

идеи элементарного образования, в этом цель благочестия и мудрости.

Рассмотрим теперь ближе это положение с нравственной, духовной, семейной и гражданской сторон. />Зададим себе первый вопрос: как же на самом деле подлинно природосообразно развиваются в людях основы нашей нравственой жизни — любовь и вера? Как в младенце с самого рождения под влиянием человеческой заботы и человеческого искусства природосообразно оживляются и поддерживаются первые ростки наших нравственных *и религиозных задатков? Как они по мере своего роста настолько укрепляются, что конечные высшие результаты нравственности и религиозности и их благотворное влияние следует считать действительно и приро- досообразно обоснованными и подготовленными ими, хотя и при помощи человека? И мы найдем следующее: первые ростки нравственных сил младенца с -самого его рождения природосообразно оживляются и развиваются благодаря неуклонному и спокойному удовлетворению его физических потребностей. Святая материнская забота и инстинктивно пробуждающаяся в младенце настороженность в отношении немедленного удовлетворения любой потребности, неудовлетворение которой способно физически обеспокоить его,—вот что мы должны признать первой и (самой важной подготовкой, продвижением к такому состоянию, при котором у младенца развиваются чувственные ростки доверия к источнику своего удовлетворения, а с ними и первые ростки любви к этому источнику. Из оживления этих первых чувственных ростков доверия и любви появляются и развиваются затем первые чувственные ростки нравственности и религиозности.

Поэтому для формирования человеческих свойств при воспитании человека в высшей степени важно содержать грудного младенца в состоянии полного покоя и удовлетворенности; важно использовать эти моменты для того, чтобы вызвать к жизни еще дремлющие зародыши чувств, которыми люди отличаются от всех других живых существ.

Всякое беспокойство, нарушающее в этот период растительный образ жизни ребенка, закладывает основу для оживления и усиления всех побуждений и притязаний нашей чувственной, животной природы и для подрыва

важнейших основ природосообразного развития всех задатков и аил, (составляющих -самую сущность человеческих 'СВОЙСТВ.

Природа вложила в сердце матери первую и самую насущную заботу о 'Сохранении этого покоя в самый ранний период жизни ребенка. Эта забота -проявляется у людей повсюду в виде -присущей матери материнской силы и материнской преданности. Отсутствие этой силы и преданности у матери противно природе, оно (следствие противоестественной испорченности материнского сердца. Там, где это имеет место, воздействие отцовской силы и воспитательное воздействие братского и сестринского чувства, а тем 'самым и благотворное (влияние семейной жизни вообще лишаются своего самого -первого и самого чистого живительного средства и теряют свою силу. Источник и сущность этого влияния основываются на деятельной материнской силе и материнской преданности. И подобно тому как забота о покое ребенка в первый период его жизни вообще мыслима лишь при наличии этой силы и этой преданности, точно так же сохранение их мыслимо лишь тогда, если природосообразное формирование нравственной силы ребенка продолжается.

Сущность человечности развивается только при наличии покоя. Без него любовь теряет всю силу своей истинности и благотворного влияния. Беспокойство по сути является порождением чувственных страданий или чувственных желаний; оно — дитя жестокой нужды или еще бошее жестокого эгоизма. Но во всех случаях беспокойство само порождает бесчувственность, неверие и все последствия, которые по своей природе вытекают из бесчувственности и неверия.

Вот насколько важна забота о покое ребенка и охраняющей его материнской силе и материнской преданности, забота о предотвращении всякого чувственного раздражения, могущего вызвать у -ребенка в этот период беспокойство.

Подобные раздражения проистекают как от недостатка любовной заботы об удовлетворении действительных физических потребностей младенца, так и от избытка ненужных физических благ, возбуждающих животный эгоизм. Зародыш вреднего беспокойства и всех его последствий в высокой степени развивается и оживляется в грудном младенце тогда, когда мать часто, не соблюдая

никаких правил, покидает плачущего 1младенца, хотя тот испытывает .какую-либо потребность, которую она должна удовлетворить. Ему неудобно, он так часто и подолгу вынужден бывает ждать, что испытываемая им потребность обращается в -страдания, нужду и боль. Запоздалое удовлетворение потребностей младенца уже более неспособно природосообразным путем, как это бы следовало, вызвать к жизни священные ростки любви и доверия к матери. Вместо создаваемого удовлетворением покоя, при котором только и развиваются природосообраз- но ростки любви и доверия, у ребенка появляется вредное беспокойство—первый зародыш животного одичания.

Вызванное у грудного младенца в первые же дни его жизни беспокойство неизбежно рождает первые ростки возмутившегося чувства его физической силы и склонности к животному насилию, а вместе с этим и весь ад безнравственного, безбожного суетного духа, которому чужда внутренняя, божественная сущность самой человечности и .который отрицает ее.

Ребенок, до глубины возмущенный обоими страданиями, .вызванными тем, что мать не удовлетворила его потребности, теперь набрасывается на материнскую грудь, как голодный и томящийся жаждой зверь. А между тем, если бы он испытывал лишь легкую потребность, он приник бы к ней по-человечеоки радостно. Како-ва бы ни была причина, но когда ребенок не знает нежной руки матери и ее улыбчивых глаз, то и в его глазах и на его губах не появляются ни улыбка, ни то очарование, которые столь естественны для него, когда он спокоен. Это первое свидетельство' пробуждающейся к жизни человечности отсутствует ,в лишенном покоя ребенке. В нем, напротив, проявляются вое признаки беспокойства и недоверия, которые, можно сказать, приостанавливают развитие любви и озеры :в самом зародыше, приводят их в замешательство и угрожают самому существу едва начавшегося в ребенке развития.

Но и пресыщение ребенка физическими благами, в которых он в спокойном, свободном от неестественного физического возбуждения состоянии не ощущает потребности, в корне подрывает благотворную силу священного покоя, при котором природосообразно развиваются зародыши любви и доверия, и порождает в то же время

зло чувст,венного беспокойства и все последствия, к которым приводят вызванные им 'Недоверие и насилие.

Безрассудная богачка, к какому бы сословию она ни принадлежала, ежедневно пресыщающая своего ребенка физическими благами, прививает ему животную, противную природе жажду наслаждений, реально не обоснованных действительными потребностями человеческой природы. Эти -наслаждения скорее могут впоследствии стать .непреодолимым препятствием для надежного удовлетворения действительных потребностей человека, уже в колыбели подорвав, приведя в замешательство и парализовав те силы, которые ему необходимы для верного и самостоятельного удовлетворения потребностей в течение всей его жизни. Тем самым они легко и почти неизбежно вырождаются в человеке в неиссякаемый источник все возрастающих волнений, тревог, страданий и грубого насилия *. Подлинная материнская забота о первом, чистом пробуждении в ребенке человечности, из которой, собственно говоря, проистекает высшая сущность его нравственности и религиозности, ограничивается действительным удовлетворением его настоящих потребностей. Просвещенная и рассудительная мать живет для ребенка, служа его любви, а не его капризам и его по-животному возбуждаемому и поддерживаемому эгоизму.

Природооообразная заботливость, с которой мать охраняет покой ребенка, неспособна раздражать его чувственность, она может лишь удовлетворить его физические потребности. Эта природосообразная материнская заботливость, хотя она и живет в .матери в виде инстинкта, все же находится в гармонии с запросами ее ума и сердца. Она опирается на ум и сердце и лишь вызвана к жизни в виде инстинкта, следовательно, ни в коем случае не является результатом подчинения наиболее благородных, самых высоких задатков матери чувственным вожделениям ее плоти и крови, а есть результат устремлений ее ума и сердца.

Воздействуя таким путем, материнская сила и материнская преданность природосообразна развивают в младенце ростки любви и веры. Эта сила и эта преданность призваны подготовить и заложить основы благотворного влияния отцовской силы, братского и сестринского чувства и таким образам постепенно распростра

нить дух любви и доверия на весь круг семейной жизни. Физическая любовь к матери и чувственная «вера в нее вырастают таким путем до человеческой любви и человеческой веры. Исходя .из любви к матери, этот дух любви и доверия находит себе выражение в любви к отцу, братьям и сестрам и в доверии к ним. Круг человеческой любви и человеческой -веры ребенка все более расширяется. Кого любит мать, того любит и ее дитя. Кому доверяет мать, тому доверяет и дитя. Даже если мать скажет о чужом человеке, которого ребенок еще никогда не видел: «Он любит тебя, ты должен ему доверять, он хороший человек, подай ему ручку»,— то .ребенок улыбнется ему и охотно протянет свою невинную ручонку. И если мать скажет ему: «Далеко-далеко отсюда у тебя есть дедушка, и он тебя любит»,— то ребенок этому поверит, охотно станет говорить с матерью о нем, поверит в то, что дедушка его любит. И если мать скажет ребенку: «У меня есть отец небесный, от которого исходит все хорошее, 'чем мы с тобой обладаем»,— то ребенок, веря матери на слово, поверит в ее небесного отца... Так ребенок под руководством матери природосоабразно поднимается от чувственной веры и физической любви к любви человеческой, к человеческому доверию, а от них к 'чистому чувству истинной христианской веры и истинной христианской любви. Идея элементарного образования хочет видеть цель своих стремлений в том, чтобы этим же путем с самой колыбели строить на человеческой основе нравственную и религиозную жизнь ребенка.

' Иду дальше и задаю себе второй вопрос: каким образом в человеке природосообразно развиваются основы его духовной жизни, основы его мыслительных способностей, его способностей обдумывания, исследования и суждения? Мы найдем, что развитие таких мыслительных способностей начинается с впечатления, которое мы получаем в процессе чувственного восприятия [созерцания] всех предметов, поскольку они, затрагивая наши внутренние и внешние чувства, возбуждают и оживляют глубоко присущее силам нашего ума стремление к саморазвитию *.

Это чувственное восприятие, оживленное стремлением наших 'Мыслительных способностей к саморазвитию, в силу своей природы ведет прежде всего к осознанию впечатления, которое произвели на нас предметы тако

го восприятия, и, следовательно, к 'чувственному их познанию. Тем самым оно с необходимостью вызывает в нас потребность выразить впечатления, полученные нами путем чувственного восприятия. Прежде .всего возникает потребность в мимике, но в то же время в еще большей степени ощущается и более свойственная человеку потребность © способности к речи, с развитием которой сразу же отпадет необходимость пользоваться в данном случае мимикой.

Эту важную для формирования .мыслительных -способностей человеческую способность 'к речи следует рассматривать главным образом как вспомогательную силу человеческой природы, предназначенную помочь нам плодотворно усвоить знания, приобретенные путем чувственного восприятия. Она с самого начала природосообразно развивается лишь в тесной -связи с -ростом и расширением полученных через (чувственное 'восприятие знаний, .которые ей обыкновенно предшествуют. Человек не .может природооообразно говорить о чем-то, чего он еще не знает. О чем бы человек ни говорил, он может говорить об этом лишь так, как он это узнал. Что человек узнал поверхностно, о том он и говорит поверхностно; что он узнал неправильно, о том он и говорит неправильно; то, что в данном случае было верно с самого начала, то верно и по сей день.

Природосообразность изучения родного языка и любого иного языка связана со знаниями, приобретенными через чувственное восприятие, а природосообразный ход их изучения должен в главнейшем соответствовать пути природы, каким .впечатления, полученные путем чувственного восприятия, превращаются в знания. Если мы с этой точки зрения подойдем к изучению родного языка, то обнаружим, что подобно тому, как все многочисленные и существенные человеческие черты лишь медленно и постепенно развиваются из животных свойств нашей чувственной природы, из которой они происходят, так и овладение родным языком как в отношении органов речи, так и в отношении усвоения самого языка происходит так же медленно и постепенно. Ребенок не умеет говорить до тех пор, пока не разовьются его органы речи. Но в самом начале жизни он ведь, собственно, ничего и не знает и, следовательно, не может испытывать желания о чем-либо говорить. Желание и

способность говорить развиваются в нем лишь по мере роста его .познан-ий, приобретаемых им постепенно путем чувственного восприятия. Природа не знает иного пути, каким можно научить .младенца говорить, и искусство воспитания, помогая достижению той же цели, должно вместе с ребенком так же медленно идти этим путем. Оно должно вместе с тем стараться сопроводить это всем тем, что может быть заманчиво для ребенка в появлении каких-либо предметов в его окружении или во впечатлении, производимом различными звуками, на которые способны органы речи, всем тем, что может поощрить ребенка.

Чтобы научить ребенка говорить, мать должна позволить самой природе воздействовать на ребенка всей прелестью, которую имеет для его органов возможность слышать, видеть, осязать и т. д. По мере того как в ребенке пробудится сознание того, что он видит, слышит, осязает, обоняет и ощущает вкус, у него все сильнее станет .проявляться желание узнать слова, выражающие эти впечатления, и уметь ими пользоваться, иными словами, у него все сильнее станет проявляться желание научиться об этом говорить и будет возрастать его способность овладеть этим умением. Для этой цели мать должна использовать и заманчивость звуков. Если мать заинтересована в том, «чтобы побыстрее научить свое дитя говорить, и поскольку она в этом заинтересована, она должна доводить до его слуха звуки речи то громко, то тихо, то нараспев, то со смехом и т. д., всякий раз по-разному, ‘живо и весело, да так, чтобы ребенок непременно почувствовал охоту лепетать, повторяя их вслед за ней. Она должна в то же время сопровождать свои слова возбуждением у ребенка непосредственного впечатления от тех предметов, названия которых он должен запомнить. Она должна вызвать у ребенка чувственное представление о-б этих предметах в их важнейших связях, в самых разнообразных и живых положениях, должна закрепить в нем полученное представление. В усвоении же ребенком слов, выражающих эти предметы, мать должна продвигаться вперед лишь в той мере, в какой у него созрело впечатление, полученное через чувственное восприятие этих предметов. Искусство, или, вернее, разумная материнская заботливость и материнская преданность, «могут ускорить и оживить этот

медлительный ход природы при изучении родного языка. Задача элементарного образования состоит в том, чтобы исследовать средства подобного ускорения и оживления и в ясной и четкой форме предложить их матерям в виде последовательных рядов упражнений, способных содействовать достижению цели. Когда искусство выполнит это, оно совершенно несомненно найдет материнское сердце готовым воспринять эти средства и с горячей любовью использовать их для своего ребенка.

Природосообразное изучение любого другого языка, кроме родного, -совсем не идет этим столь долгим путем. При изучении иностранного языка, будь то древний или новый, мы имеем следующее. Ребенок обладает уже развитыми органами речи, При -изучении каждого иностранного языка ему приходится упражнять свои в общем уже развитые органы речи в произнесении лишь небольшого числа звуков, свойственных именно этому языку. В там возрасте, когда ребенок ‘начинает изучать иностранный язык, древний или новый, он с помощью чувственного .восприятия усвоил уже так много знаний, что в состоянии выразить их на родном языке с величайшей определенностью. Поэтому научиться каждому новому языку, по существу, означает для ребенка не что иное, как научиться преобразовывать звуки, значение которых на родном языке ему известно, в звуки, ему еще не знакомые. Искусство, предназначенное облегчить такое .преобразование при помощи мнемонических средств и свести его к психологически обоснованным последовательным рядам упражнений, в результате чего понятия, словесное познавание которых облегчают детям мнемонические средства, природосоо'бразно и непременно получат свое ясное истолкование,— это искусство должно рассматривать как -одну из важнейших задач идеи элементарного образования. Все чувствуют потребность -в психологическом обосновании исходных начал обучения языку. Мне кажется, что я, начав полвека тому назад и непрерывно продолжая опыты упрощения исходных начал обучения народа, нашел некоторые при- родосообразные, в данном отношении .плодотворные средства достижения этой важной цели.

Но чтобы не упускать нити изложения идеи элементарного образования, вернусь к тому положению, что

умственное развитие, исходящее из чувственного восприятия, должно обратиться к природосообразному обучению языку как важнейшему вспомогательному 'средству искусства. Средство это, поскольку оно служит уяснению познаний, исходит из чувственного восприятия. Однако умственное развитие по самой своей природе требует основы, способствующей дальнейшему его продвижению. О,но требует применения средств искусстца для природосообразного развития способности самостоятельно сопоставлять, различать и сравнивать предметы, познанные путем чувственного восприятия, ясного осознания их. Это позволит природной склонности правильно судить о предметах, об их сущности и свойствах, возвыситься до уровня истинных мыслительных способностей.

Умственное развитие и зависящая от (него культура человечества требуют постоянного совершенствования логических средств искусства в целях природооообразно- го развития наших мыслительных способностей, наших способностей к исследованию и суждению, до осознания и использования которых человеческий род возвысился с давних пор. Эти средства по своему существу и во всем своем объеме исходят из присущей нам способности свободно и самостоятельно сопоставлять, различать и сравнивать предметы, ясно осознанные .нами самими через чувственное восприятие, то есть логически их рассматривать и логически их обрабатывать, тем самым позволяя нам подняться до развитой человеческой способности к суждению.

Одним из важнейших стремлений идеи элементарного образования является исследование сущности этих средств искусства, возвышающих мыслительные способности человека до развитой способности к суждению, и их усовершенствование, чтобы эти средства стали во всем пригодны и общеприменимы. И так как способность логически обрабатывать предметы, отчетливо осознанные через чувственное восприятие, несомненно, прежде всего и природосообразно побуждается и поощряется развитой способностью считать и измерять, то ясно, что наилучшее средство для достижения этой важной цели образования надо усмотреть в упрощенной обработке обучения числу и форме. Ясно так же, почему идея элементарного образования признает психологически

обоснованное и упрощенное обучение числу и форме в сочетании со столь же упрощенным обучением языку глубочайшей, самой действенной и самой широкой основой природосообразного формирования в процессе обучения мыслительных способностей человека и почему она требует такого обучения.

Если говорить об элементарной обработке обучения числу и форме, то показательно поразительное впечатление, которое произвели на всех наши первые опыты в этом направлении еще в Бургдорфе. Еще примечательней, однако, тот бесспорный факт, что одни лишь позднейшие результаты этих опытов, в высшей степени односторонне начатых в Бургдорфе, а затем совершенно заглохших, позволили устоять до сих пор моему заведению, так давно уже глубоко потрясвнио-му в своих основах, долгие годы с открытым возмущением боровшемуся за свое существование и очутившемуся уже на краю пропасти[22]. И даже теперь еще, когда ,все внешние средства его все более слабеют и почти уже истощились, когда, казалось бы, близка его гибель, оно обнаруживает великую искру внутренней жизненной силы, учреждая институт для подготовки воспитателей и воспитательниц; это выдающееся явление все еще не дает угаснуть во мне надежде на спасение .моего заведения *.

Если мы спросим себя, в-третьих, как развиваются основы искусства воспитания, на которых покоятся все средства, позволяющие выразить результаты деятельности человеческого ума и обеспечить побуждениям человеческой души внешний успех и действенность, как развиваются основы, с помощью которых должны складываться все навыки, необходимые в семейной и гражданской жизни, то сразу увидим, что эти основы — и внутренние и внешние, что они и духовные и физические. Но мы увидим также, что внутренняя сущность формирования всех способностей к мастерству и профессий заключается в формировании духовных сил человеческой природы, в формировании способности человека

мыслить и судить. Духовные жё силы человека в своём существе проистекают из природосообразного формирования у человека способности чувственного восприятия. Мы не можем не признать ту истину, что если человек хорошо, то есть природосообразно и удовлетворительным образом, обучен считать, измерять и, что с этим связано, чертить, то он в себе самом уже содержит глубокие, важнейшие основы всякого мастерства и всякой умелости. Для определенной дели приобретения нужных навыков в том мастерстве, которое он собирается изучить, ему остается лишь механически усовершенствовать силы своих органов чувств и членов в соответствии с внутренне развитыми у него способностями к овладению мастерством.

Если элементарно обработанное обучение числу и форме следует рассматривать как настоящую гимнастику для духовных способностей к мастерству, то механическое упражнение органов чувств и членов, необходимое для формирования внешних навыков, следует считать, напротив, физической гимнастикой для способностей овладеть мастерством*.

Элементарное формирование способностей к мастерству (профессиональные умения нужно рассматривать лишь как специальное приложение этих способностей соответственно сословному положению и обстоятельствам жизни каждого отдельного индивидуума) покоится, таким образом, на двух различных но своему существу основах. Его природосообразные средства исходят и? оживления и совершенствования двух отличных друг ог друга основных сил — духовной и физической. Но лишь благодаря общему, с ними связанному оживлению и совершенствованию трех основных сил культуры человечества эти средства становятся средствами истинного образования, или, что то же самое, настоящими и природосообразными средствами образования для той человеческой сущности, что заложена в нашей природе.

Я затронул сущность элементарной разработки этих средств в их нравственных и умственных основах; коснусь еще их физических основ. Главное -побуждение к формированию наших нравственных и умственных сил заключается в самом их природном стремлении к саморазвитию. Точно так же главные побуждения к природосообразному формированию способностей к мастер- 23*              355

ству — ив физическом отношении тоже — заключаются в собственном стремлении этих способностей к саморазвитию. Стремление это и в данном случае заложено в самом существе наших чувств, органов и членов. Умственно и физически пробужденное, оно делает для нас склонность к -применению этих способностей прямо-таки необходимостью. Что касается такого пробуждения, то искусству воспитания здесь, собственно, почти нечего делать. Физическое стремление пользоваться -своими органами чувств и членами в основном оживляется животным инстинктом. ,Подчинение его инстинктивного оживления законам нравственных и умственных основ искусства — вот на что, собственно говоря, должно быть направлено элементарное стремление к природосообраз- ному развитию этой нашей силы. В этом его преимущественно поддерживает и оживляет сила принуждения, заключенная в обстоятельствах и условиях жизни каждого отдельного индивидуума и в воздействии семейной жизни, в которой эта сила принуждения сосредоточивает все свои средства в нравственном, умственном и физическом отношениях. Заботливое и мудрое использование образовательных средств, заложенных в семейной жизни, следовательно, столь же важно в физическом отношении, как и в нравственном и умственном. Неодинаковость этих средств определяется различием в положении и условиях семейной жизни 'каждого отдельного индивидуума. Но при всем хаотичном разнообразии образовательных средств, содействующих применению основных сил нашей природы, сущность этих средств для развития как в физическом, так и в нравственном и умственном отношениях подчинена вечным и неизменным законам, — следовательно, тождественна повсюду. При образовании ребенка совершается переход от внимательного соблюдения правильности любой формы, предлагаемой для изучения, к силе в воспроизведении ее, затем к стремлению любую форму, хорошо усвоенную в смысле правильности и силы, воспроизводить с легкостью и тонкостью. А от освоения правильности, силы и тонкости формы ребенок переходит к свободе и самостоятельности в изображении форм и к выявлению своих умений. Таков путь, которым идет природа, которым она всегда должна идти, вырабатывая умения человека. Прививая своему воспитаннику последовательным применением

своих образовательных средств умение и доводя его в правильности, силе и тонкости до определенной, единообразной по отношению к отдельным элементам степени совершенства, природа достигает того, что результаты этих отдельных упражнений согласуются и гармонически связаны между собой. В силу этого они вырастают во всеобъемлющую силу мастерства, без которой человек не в состоянии ни облагородить себя им, ни даже почувствовать твердое, в себе самом истинно обоснованное стремление к совершенству в каком бы то ни было действительном мастерстве.

Этот природосообразный ход развития механических основ способности к овладению мастерством находится в полном согласии с ходом природы в развитии глубоких духовных основ этой способности. Он вообще прокладывает ей природосообразный путь lt;к достижению гармонии с основами образования ума и сердца, чтобы таким образом объединить природосообразные средства воспитания любви и веры с такими же средствами формирования способности к мастерству (точно так же как это происходит в отношении средств -развития мыслительных способностей). Без этого равновесие наших сил, это высокое свидетельство вытекающей из единства нашего существа совокупной силы нашей природы вообще не только недостижимо, а просто немыслимо.

Хочу еще немного задержаться на одной из самых существенных сторон этого высокого свидетельства истинно развитой совокупной силы нашей природы — на равновесии нравственных, умственных и физических сил человека, или, что то же самое, равновесии сил нашего сердца, ума и мастерства...

Человек, утративший подобное равновесие сил, как бы серьезно он ни стремился укрепить свои слабые умственные силы, в своих бессильных и беспочвенных стремлениях к 'познанию истины может все глубже погрязнуть в бредовых заблуждениях. Он утрачивает способность к действительному познанию истины и справедливости, -к выполнению всех обязанностей, нуждающихся в таком познании и его предполагающих. Такой человек чувствует, мыслит и действует с необычайной горячностью. Из-за нее, хотя она первоначально и проистекала из чистых побуждений сердца, он в одно и то же время, природе вопреки, стремится к тому, чего из-за

присущих ему слабости и заблуждений сам же в себе не признаёт и что в себе презирает... И тогда он может обессилеть и впасть в противоречие с самим собой, а это в высшей степени достойно сожаления и, откровенно говоря, может оказаться неизлечимым... Животное удовлетворение, которое людям приносят ощутимые результаты преобладающих в них сил ума, способностей к мастерству и 'профессии, по самому своему существу таково, что заглушает ощущение недостатка любви и веры, а тем самым и стремление восстановить равновесие своих сил, укрепляя в себе любовь и веру, — заглушает его в самой глубине человеческой души до такой степени, что, откровенно говоря, восстановить его просто невозможно. Подобное нарушение равновесия сил в результате ведет к ожесточенности, к состоянию, не мыслимому -при всех вызванных слабостью заблуждениях самой неразумной любви, самой бессильной и бездеятельной веры.

Благочестие, вера и любовь даже у слабого и заблуждающегося стремятся к покою. Духовные силы, способности к мастерству и (профессии без веры и любви становятся неиссякаемым источником животного беспокойства, а оно причиняет огромный вред природосообразному развитию человеческих сил.

Ожесточенность, влекущая за собой полную неспособность серьезно и искренне стремиться *к укреплению своих слабых сил и восстановлению утраченных, ожесточенность, gt;к которой так легко и часто ведут надменность умственных сил и наглость физических, не обладает такой же заманчивостью и нелегко проявляется при наличии благочестия, любви и веры—даже при очень значительном недостатке умственных сил и очень большой физической беспомощности. Это верно и несомненно, однако, лишь в том случае, если, рассматривая эту породу слабых и односторонне развитых людей, подходить к каждому из них индивидуально. Коль скоро они составляют массу, корпорацию, орден, клику, секту и выступают в таком качестве, то и у отдельных членов этих сообществ теряется ощущение их индивидуальной слабости, столь важное для основ истинной любви и истинной веры, столь необходимое для чистого стремления к укреплению слабых сил и восстановлению утраченных. Ошутив себя массой чувственно человеческой, то есть животной силой, они в умственном и гражданском

смысле чувствуют себя сильнее, чем это есть в действительности. Противоречие между смиренным ощущением своей слабости и вспыхнувшим чувством своей силы и своих притязаний как массы порождает настроение духа, способное при слабости людей легко побудить каждого из них в отдельности к лицемерному самообману, возбуждающему гордость своей массовой силой, и страстное, враждебное и несправедливое отношение ко всем, чьи мнения и суждения не совпадают с мнениями и суждениями, объединяющими их как массу или секту. Вследствие этого истинная способность и тихое смиренное стремление к укреплению сил, в каждом из них в отдельности недостаточных, и к восстановлению утраченных ими сил не просто ослабевает, но еще ведет к возникновению в них грубого чувства заносчивых притязаний и жестокой жажды насильственных действий. Отсюда и ожесточенность мирских созданий, приводящая к полнейшей неспособности искренне и истинно стремиться к укреплению ослабленных и к восстановлению утраченных сил. Esprit du corps * и в религиозном, и в гражданском отношениях исходит не из стремлений духа, а из стремлений плоти и в своих конечных результатах проявляется совершенно так же, как проявляются односторонне оживленные результаты перевеса духовных или физических сил...

Я продолжаю. Рассмотрим теперь идею элементарного образования с точки зрения всего объема требований, предъявляемых ее средствами обучения. Природо- сообразность идеи требует вообще максимального упрощения ее средств, и несомненно именно в этом положении заключался, в сущности, источник всех педагогических устремлений моей жизни. Вначале я ничего другого не желал и ни к чему другому не стремился, как лишь к тому, чтобы максимально упростить привычные и общераспространенные средства обучения народа и тем самым сделать их использование и применение более доступным для каждой семьи. Такой взгляд естественно вел к разработке последовательных рядов средств обучения. Отправляясь во всех отраслях человеческого знания и умения от простейших исходных начал, эти ряды в непрерывной последовательности ведут от более легкого к более трудному; шагая в ногу с ростом сил воспитанника, они из него самого исходят и на него воз

действуют, всегда оживляя и никогда не утомляя и не изнуряя его.

Для четкого, психологически верного проведения этого принципа в жизнь большое значение имеет признание различия между исходящими из вечных законов, всегда тождественными средствами развития основных сил человека и средствами, с помощью которых усваиваются знания и навыки, нужные для применения сформировавшихся способностей к развитию. Эти последние средства в полном своем объеме так же разнообразны, как существующие в мире предметы, на познание и использование которых направлены наши силы, как различны положение и обстоятельства индивидуумов, желающих gt;и обязанных применять эти сформировавшиеся силы. Но в задачи элементарного образования входит предотвратить последствия этого несходства через преобладающее влияние вечно тождественных средств развития наших сил, а для этой конечной цели — подчинить средства, помогающие применять наши силы, средствам, служащим для их развития, и поставить первые в зависимость от последних. Оно достигает этого преимущественно тем, что, пользуясь всеми средствами для развития и применения наших сил, стремится завершить каждый этап своего воздействия на ребенка, прежде чем сделать хоть один новый шаг в своих упражнениях. Тем л другим — как упражнениями, развивающими способности, так и упражнениями в их применении — элементарное образование вызывает у ребенка духовное стремление к совершенству, способное не только установить тюлное согласие между действием элементарных средств развития сил и средств, формирующих способности к их применению, но и привить ребенку общее стремление к совершенству во всей его жизненной деятельности.

Я пока еще не затрагиваю разносторонних последствий выдвинутого положения. Прежде чем продолжать, я в первую очередь займусь рассмотрением такого вопроса: не мечта ли идея элементарного образования? Является ли она основанием действительно выполнимого дела? Громко и со всех сторон до меня доносится вопрос: где она существует в действительности?

Отвечаю: повсюду и нигде. Повсюду — з виде отдельных доказательств ее выполнимости; нигде — в завершенном виде. В виде метода, введенного в полном объе.-

ме и представленного разработанными средствами, ее нет нигде. Нет ни одной школы, полностью организованной по элементарному принципу, нет ни одного такого института. Человеческие знания и умения во всех областях разрозненны, и даже самое высокое и самое лучшее в нашей культуре складывается и организуется лишь по кусочкам; в каждом разделе своей культуры, складывающейся лишь по кусочкам, человек то продвигается вперед, то опять отступает назад. Не может возникнуть и никогда не возникнет такое состояние, которое во всем могло бы удовлетворить требованиям этой великой идеи. Человеческая природа в самой себе содержит непреодолимые препятствия для общего и в своих средствах совершенного осуществления этой 'идеи... Никогда ни одному институту, ни одному заведению, пусть даже их извне и поощряли и поддерживали бы по-княжески, пусть бы они получали столь же щедрую поддержку в нравственном и умственном отношении, не удастся достичь, чтобы во всей стране была введена на практике и признана идея элементарного образования как совершенный по своим средствам метод воспитания и обучения для всех сословий.

Я повторяю: человеческая природа с непреодолимой силой противится полному, всеобщему внедрению этой высокой 'идеи. Все наши знания и все наше умение далеки от цельности и во веки веков таковыми останутся, и прогресс наших знаний, нашего умения и даже нашего желания, так как он проистекает из ограниченного прогресса отдельных людей и отдельных сообществ, не изменит несовершенства наших знаний ]и нашего умения. Более того, он даже станет препятствовать отдельным людям успешно в этом продвигаться, приблизиться к завершению этого несовершенного в той области, в которой они дальше всего ушли.

Мы должны это прямо высказать: метод воспитания и обучения, в совершенстве отвечающий требованиям идеи элементарного образования, немыслим.

Какую бы ясность мы ни внесли «в принципы идеи, как бы максимально ни упростили ее средства, насколько бы очевидным ни сделали внутреннее тождество средств ее осуществления, все равно внешнее тождество средств ее осуществления немыслимо. Каждый отдельный человек будет в соответствии с особенностями своей

индивидуальности применять эти средства иначе, чем любой другой, чья индивидуальность не гармонирует с его собственной. Один в своем сердце найдет силу для осуществления идеи и будет стремиться lt;к ней со всем благородным пылом своей любви; другой увидит эту силу в преобладании умственного начала своей индивидуальности и 'постарается проложить себе путь к достижению цели с помощью ясных и верных понятий, ведущих к ней; еще кто-нибудь постарается проложить этот путь с помощью способностей к мастерству и профессии, которые он в себе ощущает; и поистине хорошо, что это так. Есть гении сердца, есть гении ума и гении умения. Их так создал бог. Некоторым из них он дал в миллион раз большее, но одностороннее превосходство над их ближними. Они — миллионеры в обладании внутренними средствами нравственных, умственных и физических сил человечества, но в глубине их чувств, мыслей и поступков живут все претензии индивидуального эгоизма, как мы это ежедневно имеем возможность наблюдать на денежных миллионерах и миллионерах власти, живущих среди нас. В разнообразии своих неравных притязаний, проистекших из природы преобладающей в них особой силы, они, подобно денежным миллионерам, находят целый ряд сторонников; заинтересованные в сохранении превосходства своей односторонней силы, они вступают в оппозицию к притязаниям превосходящих противоположных сил. Последствия этого с необходимостью должны вести к тому, что человеческая природа направляет всякое преобладание отдельных сил на способствование сохранению равновесия всех своих сил, но в то же время и на сохранение преград и препятствий, которые наше несовершенство воздвигает на пути успеха каждой отдельной силы и всех ее средств для этого. С таким признанием связана природосообразность всех успехов наших знаний и нашего умения, а вместе с тем и все действительное благо, проистекающее из человеческих знаний и умений.

Пока мы этого не осознаем, нам придется считать идею элементарного образования только мечтой, рожденной человеческими заблуждениями, а полное осуществление ее целей невозможным. Но если мы станем смотреть на цель элементарного образования самого по себе как на цель всей человеческой культуры и признаем,

что природосообразность прогресса всех наших знаний вытекает из природы их несовершенства, повсюду ставящего непреодолимые пределы нашим знаниям и нашему умению, то цель этой великой идеи ясно представится как щель человечества. Тогда само собой отпадет суждение, б котором виновно наше ослепление, будто эта идея—'пустая мечта, порожденная человеческим заблуждением, и сама по себе невыполнима.

Нет, то, что является целью человеческого рода, вменяет мне в долг стремление к этой цели, а то, что является долгом человеческого рода, никак не может быть невыполнимым и недостижимым и не должно считаться таким. И это -поистяне относится к идее элементарного образования, если ее правильно 'понимать и брать в неискаженном виде. Верно и неоспоримо, что она никогда не достигнет полного внутреннего совершенства в формах и видах своего осуществления как метода, но так же несомненно и то, что стремление к этой цели всегда заложено в безыскусственной, я бы даже сказал, в не испорченной культурой человеческой пр,ироде. Этому стремлению, вообще присущему природе человека, мы обязаны той степенью культуры, до которой цивилизованный мир возвысился в нравственном, умственном и физическом отношениях. Каждый принцип природосообразного воспитания, каждое цриродосообразное средство, применяемое в какой-либо отрасли обучения, — результат этого стремления.

Еще раз скажу: эта высокая идея — повсюду и нигде. Так же, как ее нет нигде в завершенном виде, так она видна всюду в незавершенных своих проявлениях и стремлениях. Общее непонимание этой идеи есть непонимание всего божественного и вечного, что заложено в человеческой природе. Но это божественное и вечное по своей сущности и есть сама человеческая природа. По своей сущности оно есть единственное истинно человеческое в нашей прир-оде, и природосообразность средств образования, которую требует для человека идея элементарного образования, по своей сущности представляет собой тоже не что иное, как соответствие этих средств нерушимым основам вечной божественной искры, что заложена в природе человека, но состоит в вечном противоречии и вечной борьбе с чувственной сущностью нашей животной природы. Чувственный эго

изм — сущность животной природы, и что от него исходит и его соблазнами оживлено, с чисто человеческой точки зрения противоестественно.

Следовательно, требования идеи Элементарного образования— главные требования истинной природосооб- разности, вытекающие из духа и жизни нашей внутренней природы. Поэтому они так явно и находятся в вечном противоречии как со всем хитросплетением животных средств, ведущих человеческий род то пути искусственности, так и с чувственным всемогуществом по-животному укоренившихся в нас неестественных и противоестественных свойств — следствием /преобладания плоти над духом. Мирская суетность, особое внимание к способствующим коллективному существованию человечества средствам образования, .преобладающее над вниманием к средствам, способствующим индивидуальному существованию, противоречат существу требований элементарного образования и воздействию его природосообразных средств во всем их истинном значении. Иначе и быть не может. Средства образования, способствующие коллективному существованию рода' человеческого, по своему существу требуют больше физических сил, физического умения и напряжения, нежели нравственных и умственных сил. Стремления плоти во всех формах и видах должны быть подчинены стремлениям духа, и дух идеи элементарного образования всей сущностью и во всем объеме своих устремлений ведет к глубокому 'А живому признанию необходимости такого подчинения.

Охватывая взором всю совокупность своих усилий добиться признания идеи элементарного образования, я не могу утаить от -себя, что, вынашивая эту идею, я понимал, насколько далеки от нее начальные средства народного образования для всех сословий. С невыразимой силой оживляла она никогда не угасавшее во мне стремление *к упрощению обычных, общеупотребительных форм обучения народа как наилучшему способу с несомненным успехом противодействовать плохому -состоянию этого обучения во всех сословиях. Однако она, эта высокая идея, жила во мне преимущественно как плод доброго, любвеобильного сердца при несоразмерно более слабых силах ума и умения, которые должны были бы помочь стремлению моей души воздействовать на

претворение в жизнь этой высокой идеи. Она жила во мне как продукт крайне развитой силы воображения, которая не могла привести ни к каким действительно значительным реальным результатам при рутине, господствовавшей в этом вопросе в моем окружении. Она скорей ‘походила на ребенка, вступившего в бо.рьбу с могущественными современниками, желавшими и осуществлявшими нечто противоположное тому, к чему он в мечтах стремился; в этой борьбе он тем более должен был потерпеть поражение, что упорствовал в ней, цепляясь за свою мечту. При таких обстоятельствах мои стремления, конечно, не могли привести ни к каким более значительным реальным результатам, чем те, каких они достигли в действительности в виде побуждения, — результаты отчасти живые и блестящие, но в О’бщем оставшиеся без последствий.

Природосообразные средства образования, проистекающие из духовного начала, с другой стороны, воздействуют на отдельного человека в общем в той степени, в какой эти начала в нем оживлены. Они должны воздействовать на него в такой степени.

Воздействие неестественности и противоестественности мирской суетности и всех пагубных (последствий ее эгоизма всегда заразительно для животной природы человека в силу соблазна чувственного удовлетворения, и сами по себе они заразительны вследствие животного стремления »к подражанию и всемогущества рутины esprit du corps *. Но в такой же мере природосообразность элементарного образования и всех его средств там, где оно действительно существует во всей истинности и благотворности своей объединенной силы, действует захватывающе и увлекающе на духовные начала человека там, где они внутренне оживлены. Она всюду воздействует на восприимчивость к нравственным и умственным побуждениям, на простодушие и непредвзятость, из которых чаще всего проистекает эта восприимчивость. И благодаря этому элементарное образование способно также успешно противодействовать соблазнам неестественности и противоестественности в средствах образования и развития человеческого рода и их последствиям. Опыт всей культуры человечества во все эпохи ее истории с самой недвусмысленной определенностью раскрывает эту захватывающую и увлекающую силу

природосообразности средств формирования и одушевления наших сил, или, что одно и то же, раскрывает силу идеи элементарного образования и его средств, где бы они ни .приходили в соприкосновение с простодушием и непредвзятостью людей. Но искать идею элементарного образования нужно не в мечтах о возможности ее появления в полном и всесторонне завершенном виде, а в каждом ее обрывке, как бы он ни возник, пусть несовершенном, но с большей или меньшей силой стремящемся и приближающемся к совершенству. И тогда ее существование увлекающе и захватывающе раскроется исследователю во множестве незаметных проявлений, в невинности и чистоте человеческого сердца.

Хочу теперь рассмотреть -в нравственном, умственном и физическом отношениях результаты наших опытов, проводимых в целях исследования глубокого воздействия средств элементарного образования'на формирование человека, имея в виду великий основной принцип всякого природосообразного воспитания, принцип «жизнь формирует».

а.              В нравственном отношении идея элементарного образования увязывается с жизнью ребенка тем, что она выводит всю совокупность своих образовательных средств из присущего вообще людям и первоначально инстинктивно зарождающегося отцовского и материнского чувства родителей и из столь же развитого везде в семейном кругу чувства братской и сестринской любви. Бесспорно, что вера и любовь, которые мы должны считать данными нам богом вечными и чистыми исходными началами всякой нравственности и религиозности, обретают источник своего природосообразного развития и формирования в отцовском и материнском чувстве, царящем в семье, следовательно в действительной жизни ребенка.

Наше заведение, конечно, не может (похвалиться тем, что свой опыт приобрело, имея дело с детьми начиная прямо с колыбели. Тем не менее не подлежит сомнению, что средства, которыми располагает идея элементарного образования, в силу своей простоты во всех случаях применимы с колыбели. В отношении нравственного воспитания применять их можно раньше и энергичней, чем в отношении развития умственных сил и способностей к мастерству.

Ребенок любит и верит прежде, чем начинает мыслить и действовать. Влияние же семейной жизни побуждает его возвыситься и возвышает его до сокровенной сущности нравственных сил, являющихся предпосылкой всего человеческого мышления и всякого деяния. Об этих своих опытах, несмотря на отсутствие у нас опыта с грудными младенцами, мы с полным убеждением можем сказать следующее. Простота всех средств элементарного образования позволяет каждому ребенку на той ступени познания, на которой он находится, передать любому другому ребенку все то, что он сам умеет и знает. Она позволяет помочь другому ребенку усвоить это; в нашей среде она во многих смыслах сохранила свою силу в нравственном отношении. В стенах нашего заведения эта простота средств содействовала развитию братского и сестринского чувства. Что же касается вытекающих отсюда чувств взаимной любви и доверия, то она в разные периоды нашей совместной жизни привела к таким результатам, что многие благородные люди, наблюдавшие их, на наших глазах убедились в том, что наши стремления в известной степени в состоянии укрепить и 'развить заложенные в семейной жизни возможности нравственного воспитания. В этом направлении наши результаты в состоянии с бесспорным успехом приблизить эти воспитательные силы к тому пути, которым идет природа в развитии сил человека. А в наш век, так всесторонне и полно погрязший в искусственности вследствие упорного лжемудрствования, приблизить их настоятельно необходимо во всех сословиях, хотя во всех в них достичь этого очень трудно.

б.              В интеллектуальном отношении идея элементарного образования также говорит в пользу воспитательного принципа «жизнь формирует». Подобно тому как нравственное воспитание главным образом исходит из внутреннего созерцания самих себя, то есть из впечатлений, воздействующих оживляюще на нашу внутреннюю природу, умственное образование исходит из чувственного восприятия предметов, затрагивающих и оживляющих наши внешние чувства. Природа связывает всю совокупность наших чувственных впечатлений с жизнью. Все наши внешние познания являются следствием чувственных впечатлений жизни. Даже наши сновидения проистекают оттуда. Свойственное всем нашим силам

внутреннее побуждение к развитию наших органов чувств и наших членов заставляет нас 'помимо воли видеть, слышать, обонять, ощущать вкус, осязать, брать, ходить и т. д. Но тот факт, что мы видим, слышим, обоняем, ощущаем вкус, осязаем, берем, ходим, — все это служит нашему образованию лишь постольку, поскольку направляет силы наших глаз верно видеть, силы нашего уха — правильно слышать и т. д. Это .развитие правильного 'слуха, зрения, осязания и т. д. зависит от совершенства, от зрелости впечатлений, которые на наши чувства произвели наблюдаемые нам,и предметы. Там, где впечатление от познания, полученного путем чувственного восприятия, созрело в наших чувствах не полностью, мы и самый предмет познаём не во всей полноте истины, в которой он предстает нашим органам чувств. Мы познаём его только поверхностно. Такое познание не пополняет образования. Оно охватывает стремление нашей природы к образованию не во всей его сущности и не во всей его силе. Его последствия поэтому не удовлетворяют нашу природу, а что по своему воздействию не удовлетворяет человеческую природу, то в своих причинах и средствах в такой же мере природосообразно не обосновано.

Подобно тому как у нравственного воспитания имеется богом данный центр его природосообразного развития — в инстинктивном отцовском и материнском чувстве, и умственное образование также должно исходить из центра, способного довести познания, приобретенные путем чувственного восприятия, до такой зрелости и такого совершенства, которые могут удовлетворить нашу природу. Только тогда оно пополняет образование человека, только тогда оно природосообразно.

Но если мы теперь опросим себя, где тот центр, в котором сходятся человеческие познания, полученные путем чувственного восприятия, то есть все чувственные основы нашего умственного образования, то придем к выводу, что им, конечно, является не что иное, как круг семейной жизни, который ребенок с колыбели привык и, собственно говоря, просто вынужден наблюдать с утра до вечера. Не подлежит сомнению, что повторное наблюдение предметов, частое и разностороннее восприятие этих предметов органами чувств ребенка — вот что в состоянии довести до зрелости и совершенства впечатле

ние от их чувственного восприятия. В такой же степени справедливо, что этим центром является общий семейный очаг, если семья еще располагает таким очагом, и что вообще вне семейного круга нет такого места, где предметы наблюдения с самой колыбели являлись бы органам чувств ребенка, так длительно, непрерывно, многообразно и полно охватывая все требования человеческой природы, где бы они, следовательно, природосообразно воздействовали на развитие органов чувств ребенка. В этом семейном кругу так естественно и просто проявляется также и потребность отличать средства развития человеческих сил от средств для усвоения знаний и умений, в которых нуждается каждый ребенок индивидуально, в зависимости от своего положения и обстоятельств. Здесь же объекты приложения специальных практических умений, в которых индивидуально^ нуждается ребенок, словно сами собой смыкаются с развитыми в нем основными силами, из которых должно природосообразно проистекать формирование практических умений.

И так .как первые, то есть средства развития человеческих сил, для всех сословий и при всех обстоятельствах по существу одинаковы и должны быть такими, а средства формирования практических умений человека, напротив, бесконечно различны, то к принципу «жизнь формирует» в данном случае следует подходить с двух разных точек зрения.

Во-первых, спрашивается: каким образом воздействие жизни способно (природосообразно развивать силы человеческой природы? А во-вторых — насколько это воздействие в состоянии природосообразно сформировать в ребенке умение применять на практике свои развитые силы?

Ответ прост. Каковы бы ни были обстоятельства, в которых живет ребенок, жизнь развивает человеческие силы по вечным, неизменным законам, одинаковым по своему природосообразному воздействию как на ребенка, ползающего в пыли, так и на сына князя, и одинаковым образом влияющим на человеческую 'природу. Что же касается применения сил, то здесь жизнь воздействует на каждый индивидуум, который она формирует, в полном соответствии с различием в обстоятельствах, положении, условиях, в которых находится данный ре

бенок, и в полном же соответствии с особенностями сил и задатков 'индивидуума, который должен получить требуемое образование. Здесь влияние жизни, следовательно, в отношении образования несказанно разнообразно.

Из этого видно, далее, какую помощь искусство элементарного образования может и должно оказывать природосоообразному развитию в детях с самой колыбели способности к наблюдению. Эта помощь должна сказаться в том, чтобы предметы наблюдения, окружающие ребенка в семье, являлись его органам чувств с самой колыбели как нечто увлекательное, убедительное и занимательное, так, чтобы их воздействие означало для ребенка образование в прямом смысле этого слова. Таким образом, элементарные средства развития способности к'наблюдению являются по сути дела не чем иным, как психологическими средствами, оживляющими в способности к наблюдению побуждение к саморазвитию, вообще присущее ей, как и всякой другой силе человеческой природы. Элементарные средства — лишь результат стараний человека закрепить и оживить в ребенке впечатления от чувственного восприятия предметов, чтобы они способствовали образованию.

Я продолжаю. Элементарное искусство природосообразного формирования способности к наблюдению в силу самой своей сущности вызывает природосообразное развитие способности к речи. Иными словами, наблюдения, способствующие образованию впечатлений от предметов, в силу самой своей сущности вызывают в человеке способность выразить их, вызывают в человеке способность к речи.

Природосообразное развитие этой способности самим своим существом связано с ходом природы в развитии способности к наблюдению. Оно связано с ним теснейшим образом, и организацию его образовательных средств надо рассматривать в теснейшей связи со средствами, присущими развитию способности к наблюдению. Как и развитие способности к наблюдению, развитие способности к речи исходит из жизни. Принцип «жизнь формирует» в отношении развития способности к речи так же верен, глубок и значителен, как и в .отношении развития способности к наблюдению. Бесспорно, ход природы в развитии последней полностью, подобно ходу ее в развитии первой способности, связан с жизнью.

Развитие первой способности лишь потому и .постольку природосообразно, поскольку это именно так имеет место, то есть поскольку оно согласуется со второй — этой великой, всеобщей, богом данной основой человеческого образования. И так же верно, что такого согласия можно действительно достигнуть, лишь привязав все образовательные средства к семейной жизни, следовательно ко всей совокупности познаний, полученных чувственным восприятием ее. .Познания эти, связанные с определенными понятиями, должны иметься у ребенка еще до того, как в его уста будет вложено слово — условный знак, по-разному выражающий эти понятия на разных языках.

Как только начинают вкладывать в уста ребенка и запечатлевать в его памяти пустые слова, как если бы они представляли собой реальные знания или средства изучения реальных знаний, между тем -как действительное значение этих слов не обосновано в ребенке ни ощущениями его внутренней природы, ни внешними чувственными впечатлениями жизни, — в развитии речи явно отступают от принципа «жизнь формирует». Поступая так, в ребенке закладывают основу всяческой извращенности и неестественности в пользовании божественным даром речи. В ребенке закладывают основу всяческого самомнения и огрубения, а тем самым основу величайшего несчастья наших дней — отрыва от природы, проистекающего из поверхностности всех познаний и фальшивости наших выражений для них. Отрыв от природы толкает человечество к тому, что оно погрязает в трясине всяческих заблуждений, претензий и эгоизма, свойственных поверхностности человеческих познаний во всех формах и во всех отношениях. От последствий этого наш век и страдает во всех формах и во всех отношениях.

Обучение языку, если говорить о нем в связи с принципом «жизнь формирует», представляется, собственно говоря, в виде средства практического применения познаний, полученных через наблюдение, и назначение его состоит в том, чтобы обеспечить этим познаниям более высокую степень практической применимости. Искусство обучения языку в основном и в силу необходимости исходит из наименования предметов, из объектов наблюдения и увязывается с их качественными изменениями, с пассивностью и активностью их характера, то есть с при- 24*              371

лагательными и глаголами, выражающими эти -качества и изменения, эту пассивность и активность объектов. Чем распространенней и определенней у ребенка полученные через наблюдение познания об объектах, их характере, их активности и пассивности, тем шире и определенней заложены в нем самом природосообразные основы учения о языке, или, правильнее говоря, основы, опираясь на которые, юн природосообразно учится говорить. А чем ограниченней и неопределенней у ребенка полученные через наблюдение познания об этих объектах и их свойствах, тем ограниченней и хаотичней лежащие в нем истинные и прочные основы для того, чтобы природосообразно научиться говорить.

Следовательно, обучение ребенка языку зависит от того, насколько обширны и определенны полученные им путем наблюдения познания. Если у воспитанника недостаточно полученных через наблюдение познаний, существенно важных для его положения и будущего предназначения, то учитель, прежде чем ему можно будет природосообразно продвинуться вперед в обучении языку, должен постараться в первую очередь заполнить пробелы в полученных через наблюдение познаниях, необходимых ребенку из каждого сословия и недостаточных у данного ребенка.

Поэтому когда ребенок учится говорить, то природосообразное продвижение его в изучении родного языка 1ни в коем случае не может идти быстрее и ни в коем случае не может способствовать образованию лучше, чем это делают успехи ребенка в познаниях, приобретаемых через наблюдение. Подобно тому как ребенку требуется много лет, чтобы ясно и всесторонне осознать окружающие предметы через чувственное их восприятие, ему требуется так же много лет, чтобы научиться точно выражаться о том, что входит в -круг его наблюдений. Учась этому, ребенок может природосообразно продвигаться вперед лишь в той степени, в какой впечатления от предметов в самом процессе наблюдения благодаря разностороннему оживлению их созрели в нем до очень большой определенности. Лишь в той мере, в какой природа оживляет многосторонность и определенность впечатлений от чувственного восприятия, искусство природосообразно развивать в ребенке умение выразить эти впечатления будет истинно и существенно

обоснованным и действенным. Искусство природосообразно расширять и оживлять впечатления от чувственного восприятия — единственно истинная основа всех средств, природосообразно содействующих изучению родного языка по мере продвижения в этом. Внешняя форма языка — звуки сами по себе, вне живой связи с впечатлениями, составляющими основу их значения, — пустые звуки, одни лишь звуки. Лишь через осознание их связи с впечатлениями от чувственного восприятия предметов они становятся настоящими, человеческими словами. Первоначальная подготовка к их восприятию в форме разговоров, которые ребенок слышит в своем окружении, долгое время остается чи'сто механической. Но эта механическая подготовка ребенка к тому, чтобы научиться говорить, требует величайшего внимания со стороны лиц, оказывающих влияние на его обучение языку. Слова, которые младенец слышит вокруг себя, лишь постепенно начинают служить его умственному образованию. Долгое время они оказывают на его слух только чувственное впечатление, как колокольный звон, удары молота, как звуки, издаваемые животными, и все прочие звуки, слышимые в природе. Но для обучения языку это впечатление очень важ-но. Впечатление как таковое постепенно совершенствуется в органах слуха ребенка, а усовершенствовавшись там, оно постепенно переходит в способность рта воспроизводить звук. В этом возрасте ребенок овладевает призношением множества звуков слов, смысл которых ему незнаком. Но они подготовят его к тому, чтобы с неизмеримо большей легкостью уловить этот смысл и тверже запомнить его, чем тогда, когда звуки этих слов не были еще привычны его органам речи и слуха.

Для совершенствования у ребенка способности к речи элементарное образование не удовлетворяется одним лишь использованием .впечатлений, которые природа случайно и беспорядочно, в том виде, в каком они возникают и проявляются, предоставляет его органам чувств. Элементарное образование распространяет свое влияние и на то, чтобы упорядочить эти впечатления сообразно действительным потребностям человеческой природы, привести их использование в соответствие с этими потребностями. Оно должно так действовать. Ведь ясно, что для совершенствования в ребенке способности

к наблюдению необходимо и полезно, чтобы круг предметов его наблюдения в окружающей среде был достаточно обширен для развития всех важных и необходимых для него .познаний, чтобы он удовлетворял потребностям ребенка. Этот -круг ни в коем случае не должен настолько выходить за пределы потребностей, благотворных в положении ребенка, в обстоятельствах его жизни и при его способностях; он не должен оказывать тормозящее, расслабляющее, рассеивающее и сбивающее с толку воздействие на .познания, необходимые и важные для ребенка в его положении и обстоятельствах. Столь же явно необходимо, чтобы круг языковых дознаний, в пределах -которого ребенок должен научиться говорить, был достаточно обширен для его (Положения, обстоятельств и способностей, удовлетворял бы их требованиям; он также не должен настолько выходить за пределы потребностей, благотворных в этих обстоятельствах, не должен оказывать тормозящее, расслабляющее, рассеивающее и сбивающее с толку воздействие на познания ребенка, необходимые и важные .в его положении и обстоятельствах.

Эта точка зрения одинаково верна и важна в отношении средств развития и формирования всех способностей человека. Даже самого бедного ребенка, даже ребенка, живущего в самом тяжелом положении, в самых стесненных обстоятельствах, природосообразным элементарным образом никогда нельзя завести слишком далеко в реальном, в солидном развитии его главных сил. Никогда элементарное и природосообразное образование не сможет сделать 'его ни излишне доброжелательным, 'ни излишне благоразумным, ни излишне деятельным и трудолюбивым. Но уже с самых первых моментов, с которых искусство воспитания начинает вмешиваться в формирование в ребенке навыков практического применения его доброжелательности, его мышления, его труда необходимо твердо удерживать в рамках, поставленных .потребностями и обстоятельствами его действительной жизни. И как раз здесь искусство элементарного образования может л призвано существенно закрепить как познания, приобретенные через чувственное восприятие, так и языковые познания с помощью своих средств, помогающих их усвоению. Все искусство воспитания в отношении каждого отдельного ребенка

следует рассматривать как дело, направленное на службу его действительной жизни. Искусство воспитания уже на самых первых ступенях образования, содействуя развитию в ребенке его способностей к наблюдению и речи, не должно направлять ребенка к таким знаниям, приобретенным через наблюдение, и к таким языковым познаниям, которые не соответствуют потребностям его действительной жизни; которые в жизненном -кругу ребенка не только не найдут себе применения, но способны даже внести 'беспорядок в ход образования, с самого начала расстроив столь необходимую его согласованность с действительной жизнью ребенка; которые способны отвлечь внимание ребенка от жизни, обессилить его и нарушить гармонию его существа, его деятельности и жизни *.

Настолько велики в отношении формирования у человека способности к речи последствия, вытекающие из признания различия природосообразного развития сил ребенка и его практического умения их приложить. Примечательно, насколько тесно различия между элементарными средствами развития наших сил и элементарными средствами формирования наших практических умений связаны с разницей в уровне предоставления различным сословиям средств искусства для формирования способности к наблюдению, речи, мышлению и овладению мастерством. Из тесной связи этого двойного различия явствует, насколько необходимо, чтобы воспитание с первых же шагов, когда его искусство начинает вмешиваться, сугубо тщательно придерживалось -истинного хода природы как в отношении средств развития наших сил, так и в отношении средств формирования умения их практически применять, чтобы оно ни в том и ни в другом не погрешило против природы. Покой человечества и истинное благоденствие всех сословий связаны с серьезным и всеобщим признанием этой истины. Опасность ослабления и постепенного расторжения самых чистых уз общественной жизни является -неизбежным последствием непризнания этих принципов домашнего и общественного воспитания у всех сословий.

Я (продолжаю. Природосообразность изучения любого неродного языка, как уже было сказано выше, существенно отличается tno своим средствам от природосо- образности средств обучения родному языку. Все искус

ство заключается здесь в применении природосообразных средств, облегчающих преобразование звуков слов родного языка, .смысл которых знаком ребенку, в звуки слов другого языка, прежде ему не известные. Искусство такого преобразования в -психологическом и мнемоническом отношении должно быть основано на природосообразном основании. Тогда оно дается необыкновенно легко, несмотря на то что полностью отходит от совершенно оторванного от «природы рутинного пути, по 'которому обычно идет обучение языку. Это искусство основывается на выведенном из опыта неоспоримом положении: учиться говорить — это само по себе и по начальным средствам усвоения речи совершенно .не дело умственного развития, для этого нужно просто слушать, как говорят, и говорить самому. Знание же всех грамматических правил есть не что иное, как пробный кахмень, позволяющий определить, достигли ли у ребенка природосооб- разные средства, помогающие научиться говорить и слушать, своей 'цели и удовлетворили ли они его требованиям. Эти правила по своему существу — без сомнения, конец хорошо упорядоченного в психологическом отношении обучения языку, а отнюдь не его начало.

Однако уже издавна при изучении любого языка, кроме родного, обучение ребенка разговорной речи неестественно отрывали от обучения собственно языку. Духовную сущность языка надо с помощью механических средств, облегчающих овладение разговорной речью, предварительно довести до подсознания -ребенка, прежде чем изучением правил можно и должно будет привести его к четкому знанию языка. Правда, в отношении живых языков это кое-где признают, и этого нельзя не признать, но в высшей степени резко оспаривают это в отношении языков мертвых. Это решительное возражение -вызывается главным образом тем, что обучение мертвым языкам в наши дни, несмотря на пробелы и ошибочность рутинных способов начального обучения, действительно достигло очень больших результатов и сделало серьезные успехи и что на высших своих ступенях оно действительно строится на глубокой психологической основе. Но как ни верен этот факт, все же не менее верно и то, что в общем современное обучение древним языкам на низших ступенях ни -в психологическом, ни в мнемоническом отношении нельзя признать

природосообразным и в этом смысле удовлетворительным. Для того превосходного, что действительно есть в этом обучении на высших 'ступенях, низшие ступени не служат ни -психологическим, ни мнемоническим основанием, способным в достаточной мере подготовить его и природосообразно проложить ему путь. Я до такой степени убежден в истинности этого, что осмеливаюсь со всей определенностью заявить: современная рутина в изучении исходных начал древних языков в психологическом и мнемоническом отношении неестественна и противоестественна. Я очень хорошо знаю, каким нестерпимым и едва ли не возмутительно дерзким покажется это слово в устах человека, не знающего древних языков и не знакомого лично с высотами, достигнутыми методом обучения этим языкам *. Я, с одной стороны, полностью признаю всю свою несостоятельность судить о высших ступенях обучения древним языкам и от всей души полностью соглашаюсь со всем, что естественно вытекает отсюда. Но, с другой стороны, я со всей убежденностью должен присовокупить к своему признанию, что именно незнание * всей изош.ренности и всех .ухищрений рутинных средств в ходе обучения языку помогло мне в своих стремлениях упростить средства, помогающие ребенку научиться говорить, как и все средства обычного обучения народа. Оно помогло мне применить искусство для того, чтобы психологически и мнемонически подкрепить ход природы, сделать его эффективным и плодотворным для обучения народа. Оно помогло мне не только в этом, но и в том, чтобы глубже исследовать ход природы при изучении мертвых языков, его психологические и мнемонические основы во всей их простоте, и сделать это так, как я, вероятно, не смог бы этого сделать, если бы до высочайшего -совершенства изучил древние и новые языки с помощью лучших из рутинных форм обучения.

Я очень скоро убедился, что средства умственного образования, вытекающие из упрощенного обучения числу и форме, парализуются в своих существенных последствиях для дела образования и в общем не оказывают никакого действия, если не связаны со столь же глубоким упрощением обучения языку. Я лично не смею претендовать на более глубокую и далеко ведущую разработку упрощенного обучения числу и форме и должен заявить, что совершенно не способен удовлетворитель7

ным образом разработать эти два предмета. Поэтому все свое внимание я обратил на промежуточную ступень, которая лежит между элементарной разработкой средств развития способности к наблюдению и средств развития мыслительных способностей. Вся заслуга, на которую я могу претендовать в отношении своего влияния на разработку идей элементарного образования, относится исключительно к области обучения языку. Я старался личными -исследованиями освоить эту одну область и приобрести способность самостоятельно действовать в ней. Вот почему я о ней высказываюсь 'пространнее, чем о тех отраслях элементарного образования, которых я не исследовал в такой степени, да и не могу считать себя способным на это.

Лриродосообразные средства обучения любому языку по существу являются природосообразными средствами развития и формирования способности к речи, следовательно, состоят в самой тесной связи с природосообразными средствами развития способности lt;к наблюдению. Они, собственно говоря, занимают промежуточное положение между природосообразными средствами, .которыми располагает искусство обучения для формирования способности к наблюдению, и такими же средствами развития мыслительных способностей.

Формирование способности к наблюдению в качестве существенной основы средств формирования способности к речи, в сочетании с этой последней, следует рассматривать как важную основу природосообразного формирования мыслительных способностей. Следовательно, обучение языку является важной промежуточной ступенью между развитием способности к наблюдению и развитием мыслительных способностей. Образовательные средства для этой промежуточной ступени в своих исходных пунктах носят в значительной мере механический характер, да они и должны быть такими. Способность же к речи — это посредствующее звено между впечатлениями, происходящими от способности -к наблюдению, и стремлением мыслительных способностей к развитию.

Все три силы вместе — способность к наблюдению, способность к речи и способность к мышлению — следует считать совокупностью всех средств развития умственных сил. Со способности к наблюдению начинается природосообразное развитие умственных сил человека;

в способности к речи оно обретает свой срединный пункт, а в способности к мышлению — конечный. В пользу такого взгляда говорит и согласованность средств развития способности к наблюдению и способности -к речи. Первые, то есть средства, развивающие способность к наблюдению, -исходят из объектов и становятся для этой способности образовательными через познание разнообразных свойств и действий этих объектов. Точно так же и механическая сущность элементарных средств упражнения способности к речи исходит -из существительных, а с присовокуплением прилагательных и глаголов, в действительности связанных с ними, она становится переходным средством, механически или мнемонически содействующим способности к наблюдению в подведении основ под средства природосообразного развития мыслительных способностей.

Как 'полные глубокого педагогического смысла слова «жизнь формирует» во всем объеме своих требований целиком справедливы в отношении 'природосообразного развития способности к наблюдению, так же они справедливы и так же значительны в отношении прлродосо- образного развития способности к речи. Они вдвойне справедливы в отношении тех последствий, которые способность к речи в равной мере влечет за собой как промежуточная ступень между образовательными средствами развития способности к наблюдению и мыслительных способностей. Эти последствия, с одной стороны, определяются связью внутренней духовной сущности нашей природы с вечными законами, лежащими в основе способности к речи, и ее требованиями, и постольку средства и результаты этой способности вовек неизменны и тождественны. С другой стороны, однако, эти последствия определяются взаимосвязью и требованиями бесчисленного множества разнообразнейших обстоятельств, положений, отношений, средств и способностей индивидуумов, образованию которых они должны содействовать. Под таким углом зрения они в той же степени нетождественны и различны. Поэтому формирование речи* если оно следует элементарному методу, в тот период, когда ребенок должен учиться говорить, подчинено дважды: с одной стороны, (вечно одинаковым законам способности к речи, с другой — бесконечно разным положениям и условиям жизни детей, которые должны на

учиться говорить. Зависит оно и от того, и от другого. Никакое в мире другое начало обучения ребенка родной речи не природосообразно, да никак иначе и невозможно научить ребенка говорить на родном языке. Не с изучения языка начинается овладение человечеством речью, а само изучение языка начинается от умения людей говорить. При этом великое многообразие способов, которыми можно и должно природосообразно развивать у человека способность к речи, определяется у него вовсе не различием внешних форм языка и наречий, а подлинностью и реальностью положений, обстоятельств и условий, в которых живет каждый отдельный человек, подлинностью и реальностью сил и средств, которыми в этом отношении он обладает. Именно эта подлинность и реальность жизни каждого человека — вот что у одних природосообразно расширяет круг, в пределах которого они учатся говорить, а у других пр.иродосообразно сужает его.

И то, что в этом смысле верно в отношении отдельных людей, то верно и в отношении отдельных классов и сословий. Объекты наблюдения, как и средства их использования для умственного развития и формирования умений, у земледельца более ограниченны, чем у горожанина, занятого какой-либо профессией или ремеслом. В свою очередь, у горожанина, занятого какой-либо профессией или ремеслом, объекты наблюдения, как -и средства их использования для умственного развития и формирования умений, более ограниченны, чем у сословий и лиц, которых надо готовить к научной деятельности, или вообще у индивидуумов, которых обстоятельства избавили от необходимости, ограничивая себя и жертвуя собой, заботиться об упрочении или даже о сохранении экономического благосостояния своей семьи, об упрочении своего положения.

Эта неоспоримая подлинность и реальность неравенства положений разных сословий и классов в отношении природосообразности развития их способности к речи с необходимостью указывает, как важно, чтобы средства искусства, применяемые для обучения языку как при домашнем, так и при общественном воспитании, были приведены в соответствие с реальными основами действительной жизни отдельных людей и целых классов. Каждому ясно, что лишь в таком случае эти средства можно

будет считать и «признавать природосообразными и ведущими к действительному благу человечества. Таким образом, средства природосообразного формирования способности к речи в общем должны обязательно и весьма существенно различаться по своей организации в смысле их расширения или сужения для каждого из названных выше трех классов .и сословий. В каждом из них они должны удовлетворять потребностям, соответствующим его положению, но ни в одном из них не должны выродиться в помеху его благополучию и покою. У каждого из этих сословий они должны быть связаны с имеющимися в его распоряжении предметами чувственного восприятия, необходимыми для его развития в отношении нравственном, умственном и овладения мастерством, должны согласовываться с ними, чтобы содействовать надежному упрочению их благотворного влияния.

Дети бедноты и весь класс неимущих земледельцев должны, что касается обучения языку, научиться точно выражаться обо всем том, что относится к их профессии, обязанностям и к их обстоятельствам... При радостном и бодром настроении, свойственном человеку в юном возрасте, знание языка и в душевном отношении нужно развить у земледельцев настолько, чтобы это помогло им внутренне возвыситься и удовлетворило бы их так же, как с внешней стороны это владение языком дает возможность пользоваться им для удовлетворения нужд, свойственных их положению и обстоятельствам. Но тяжелый труд этого сословия, с утра до вечера требующий напряжения всех органов чувств и членов, требует в то же время настоятельно, чтобы сам способ обучения языку не вовлекал этих людей в круг знаний и интересов, отвлекающих их, ослабляющих и подрывающих самые основы их благополучия и покоя. При этом в высшей степени важно, чтобы способ, каким человек учится говорить, не увлек его к болтовне и болтливости. В жизни крайне важно, чтобы человек учился говорить вдумчиво и серьезно, следовательно, необходимо, чтобы упражнения в речи были прочно, тесно и живо связаны с упражнениями в мышлении и рассуждении. Склонность к болтливости, легко порождаемая даже в низших сословиях средствами психологически необоснованного обучения языку и его последствиями, особенно сильный

вред может причинить людям, которые должны зарабатывать свой хлеб в поте лица своего, но которых при этом следует так воспитать, чтобы они умели заработать его в своем сословии честно и ш-божески. Современный же мир, считающий себя цивилизованным, недостаточно задумывается над тем, что ему следует весьма осторожно подходить к делу в своем влиянии на образование крестьян — как в том, что касается способа, которым их надо учить говорить, так и в расширении их познаний вообще; ради серьезного и прочного изучения ими лишь крайне необходимого следует отказаться от всего, что для бедных крестьян означает лишь напрасную трату времени.

Если мы -пойдем дальше, то увидим, что сословие ремесленников, представители других профессий в городах, а также зажиточные крестьяне, в своем состоянии и усердным трудом достигшие одинакового с ними 'положения, нуждаются в более широкой системе упражнений для развития своей речи. Но и эта система упражнений должна исходить из -подлинной реальности, из потребностей их действительной жизни, которая со своей стороны во многих отношениях их ограничивает. Основы гражданской добропорядочности, благодушия, спокойной скромной честности городских сословий ремесленников и 'представителей других профессий и занятий, исчезающие остатки которых я в ранней юности еще застал в своем родном городе, находили яркое выражение в преимуществах, которыми отличались в этих сословиях обучение языку л тесно с ним связанные упражнения в чтении и письме от подобного же рода упражнений среди сельского люда. Их церковное пение, отчасти также их песни свободы, городские цеховые и общественные песни, песни ремесленников и т. д. были верным свидетельством развитой способности к речи, соответствующей правде и реальным условиям жизни и возвышавшей их духовно в рамках сословия. Действительно, если говорить об этом сословии, то и в этом отношении нам следует вернуться к лр-иродосообразным принципам прошлого и суметь признать, что и бюргерскому сословию мы в общем даем слишком большой запас слов, выражающих понятия бесполезные, не имеющие отношения к благосостоянию сословия. Что же касается реальных потребностей и основ его нравственного, семейного и гра

жданского блага, то здесь мы даем ему не просто слишком мало словесных выражений, но действительно с каждым днем все меньше. Разница в этом деле между частной и общественной заботой о сыновьях -и дочерях простых горожан, появившаяся только в мои дни и проявляющаяся теперь, необычайно велика. Глубоко потрясено в своих основах возвышающее человека внимание к общему сохранению в низших бюргерских сословиях чувства чести и добропорядочности. Я теперь не вхожу в обсуждение причин этого несчастья; но факт верен. Его последствия очень тяжелы для большинства простых городских жителей. Они не только угрожают возможности повышения и упрочения их экономического благосостояния, но и в высокой степени мешают удовлетворению высших человеческих и нравственных потребностей. Бюргерское сословие нуждается в своем собственном бюргерском языке, несомненно вытекающем из факта его действительной жизни и одухотворяющем ее. Этого языка ему не хватает в той же степени, в какой жизнь горожан, по крайней мере в очень многих наших городах, перестала быть бюргерской жизнью. И эта нехватка будет ощущаться до тех пор, пока такое положение сохранится. Ни bon ton, ни различные виды mauvaisi genre du ton * —не тот язык, в котором нуждается бюр- екое сословие. Ни тот, ни другой не вытекают из действительности подлинной бюргерской жизни, наоборот, они резко противоречат важнейшим требованиям общественного и частного благосостояния этого сословия. Я не «стану говорить о возможностях изучения языка, которые предоставляет бюргерскому сословию распространенное теперь посещение пышных променадов, спектаклей, казино, обществ для чтения газет и журналов, и о других подобных новшествах в публичном обучении языку в городах.

Ученым и высшим сословиям, которые тоже нуждаются в природосообразном формировании способности к речи, исходящем из жизни и ей соответствующем, в той же мере, как и в формировании способности к наблюдению и мыслительных способностей, господствующий в наше время дух и его последствия сослужили столь же дурную службу, как бюргерскому сословию и крестьянам. Похоже на то, что наш современный мир полагает, будто высшие сословия должны через свое

умение говорить научиться мыслить и жить, а совсем не должны у жизни учиться говорить и мыслить. Следуя по такому пути, они лишаются развития реальных сил, которые природой вообще положены в основу речи, мышления и жизни и которые искусство, в свою очередь, тоже должно положить в их основу. Из-за этого они лишаются существенного средства оживления природосообразного формирования их способностей к наблюдению, речи и мышлению, а вместе с тем и главных основ благотворного приложения своих сил »в жизни. Пробел в образовании, неизбежно возникающий у индивидуумов, оказавшихся в таком положении, велик и влечет за собой далеко идущие последствия. Что пользы в избытке практического умения приложить силы там, где отсутствуют сами силы, которые следует приложить? А неразвитые, дурно направленные или неестественно извращенные силы, если говорить о благотворном воздействии их применения, без сомнения надо рассматривать как нечто, пожалуй, еще худшее, чем только отсутствие способностей. Я не смею слишком полагаться на свое суждение по этому вопросу; думаю, однако, что эта точка зрения заслуживает серьезного обсуждения со стороны благородных людей из высших сословий, и это важно как ради достоинства, благосостояния и самостоятельности большинства их собратьев по сословию, так и ради тесно с этим связанного общественного благосостояния всех сословий.

Потребность в природосообразном расширении, укреплении и оживлении средств образования в высших сословиях поистине столь же настоятельна, как потребность в природосообразном ограничении и сужении неестественного, безудержного стремления низших сословий не просто к беспокойному и бесплодному, а даже вредному для них многознайству и многословию. Они обычно бывают здесь связаны с настолько же малым и все уменьшающимся умением, с настолько же все более поверхностным и неправильным мышлением и суждением.

Соображение относительно двоякой потребности — расширения и ограничения средств искусства для образования людей разных сословий — отвлекло меня от более подробного исследования природосообразных средств развития способности к речи. Возвращаюсь к

нему и задаю себе вопрос: как учится младенец говорить? Как он с первого же часа своего рождения подготавливается к тому, чтобы научиться говорить? И я вижу, что с самого первого часа он проявляет такое же внимание к звукам, достигающим его ушей, как к предметам, достигающим его сознания через орган зрения и вообще через все его органы чувств. Таким образом, развитие органов, с помощью которых до его сознания доводится вся совокупность предметов наблюдения, самым тесным образом связано с развитием органа, благодаря которому он учится говорить.

Развитие способности к речи с самой колыбели должно идти у ребенка в ногу с развитием способности к наблюдению. Ребенок очень рано ощущает в себе способность воспроизводить слышимые им звуки, и она, как и всякая другая способность человека, оживляется в нем присущим ему внутренним стремлением к использованию и применению ее; применение же ее по-настоящему и реально укрепляет органы речи ребенка, правда, незаметно, но изо дня в день. Крик, которому не приходится учиться, с различными его артикуляциями — вот первое проявление заложенной в ребенке способности к речи. За криком следуют звуки, еще не имеющие никакой связи с членораздельностью человеческой речи. Они, скорей, весьма схожи со звуками, издаваемыми различными животными, проистекают из чисто животного побуждения органов к саморазвитию, вне всякой связи со звуками человеческих слов, которые слышатся вокруг. Лишь много месяцев спустя эти звуки постепенно начинают заметно походить на гласные и согласные, слышимые в наших словах, и приближаться к звучанию некоторых слогов и слов, часто повторяемых ребенку. Теперь ребенок начинает лепетать, повторяя вслед за матерью самые легкие звуки, которым она хочет его научить. С каждым днем ему становится все легче и приятней учиться говорить, и его успехи в развитии речи всегда связаны с успехами в формировании способности к наблюдению. И если не отклонять его неестественными ухищрениями от пути, которым идет природа, то изучение языка продвигается вперед, идя в ногу с формированием способности к наблюдению и всегда в полном соответствии с ним.

И если теперь я 'прослежу последующий ход природо- 25 И. Г. Песталоцци, т. 3              385

сообразного изучения родной речи, исходные начала которого я обрисовал, то увижу, что это изучение постоянно, в единстве с развитием 'способности к наблюдению ищет и находит свои образовательные средства в кругу семейной жизни и в своем ближайшем окружении. То же самое и в отношении развития способности к речи — лишь сама жизнь по-настоящему природосообразно фор- . мирует человека и продвигает его вперед. Все средства культурного развития человека должны согласоваться между собой. Чтобы природосообразно продвигать человека вперед в развитии его речи, надо природосообразно развивать и его сердце, и его ум, и его способности к мастерству и профессиональные умения. Но даже если иметь © виду одно лишь изолированно взятое обучение речи, то и здесь очень велики отступления от вечных законов хода природы в сторону противных природе суррогатов, подменяющих подлинные и прочные средства развития наших сил. Детей заставляют читать, когда они еще не умеют говорить; их хотят научить говорить с помощью книг; их искусственно и насильственно отрывают от чувственного восприятия, этой естественной основы речи, и самым неестественным образом превращают мертвую букву в исходное начало познания вещей. В действительности же природосообразной основой и -исходным началом познания вещей является глубочайшая сущность созерцания самой природы, и таковыми их следует признать при любых обстоятельствах. Человек должен уже давно уметь правильно и точно говорить о многом, прежде чем он созреет для сознательного чтения какой-либо книги. Но в наши дни больше стремятся к видимости силы, чем к самой силе, и все возрастающей верой в мнимообразовательные средства, этот продукт самого бессилия, убивают все солидные средства развития способностей.

Если я теперь рассмотрю последовательный ход использования положительных, простых средств при природосообразном изучении речи, этой существенной основы обучения языку, то замечу, что младенец слышит в своем окружении много звуков слов, смысла которых он вначале вовсе не понимает. Многие из них часто повторяются, он воспринимает их слухом, они становятся знакомыми, и он даже привыкает воспроизводить их, совершенно не понимая их значения и даже не догадываясь

о Нем. Одна'ко это предварительное смутное знакомство с ними на слух и беглость в их воспроизведении служит существенно полезной подготовительной ступенью для реального формирования способности к речи. Понятию о предмете предшествует навык в -произнесении звука, его обозначающего. Поэтому само понятие этого обозначенного звуком предмета с момента, когда он через чувственное восприятие узнал самый предмет, связанный со звуком, неизгладимо запечатлевается у ребенка. Поэтому для -формирования способности к речи очень благоприятные условия создаются там, где ребенок с колыбели живет в такой среде, где довольно много и обо многом говорят, особенно о предметах ближайшего окружения ребенка, связанных с жизнью семьи. На формирование всех элементов речи исключительно сильно и разносторонне влияние механических подготовительных средств слушания речи чужой Слушая, как говорят другие, ребенок не только заучивает номенклатуру родного языка в очень широком объеме, почти не сознавая ори этом, что он чему-то учится; он еще чи'сто мнемонически и обобщенно упражняется в применении форм склонения и спряжения со всеми их изменениями. А это уже много значит.

Если же я от рассмотрения пути, которого придерживается природа в отношении механического развития нашей речи, перейду к дальнейшему и задам себе вопрос, как ход природы в развитии способности к речи сказывается на том, что составляет ее внутреннюю сущность, содействующую духовному формированию, то увижу, что средства развития способности к речи и здесь находятся в самой тесной связи с природосообразными средствами, содействующими развитию способности к наблюдению. Способность к речи ступень за ступенью поднимается по тому же пути природы, которым следует в своем развитии способность к наблюдению. В начале развития способности к наблюдению каждый являющийся ребенку предмет воспринимается и познается лишь как единое -целое, и ребенок лишь очень медленно начинает воспринимать отдельные части предмета обособленно друг от друга. Точно так же различные свойства предмета, проявляющиеся в зависимости от времени и обстоятельств, представляются органам чувств ребенка лишь случайно, медленно и вне связи друг с другом; они не 25*              387

могут еще быть ясно осознаны ребенком во всем их объ* еме и взаимосвязи. Так и ход пр-ироды в развитии способности к речи, предоставленный самому себе и не поддержанный искусством воспитания, подсказывает сперва только назвать предмет, не принимая во внимание ни его отдельные части, ни различные его свойства. Лишь значительно позднее и понемногу ребенок начинает рассматривать отдельные части предметов во всей их многосторонности, называть их и находить точные и верные выражения для разнообразных свойств, которыми предметы обладают в самое разное время -и при самых различных обстоятельствах. Элементарное образование и все природосообразные средства его искусства в отношении обучения языку ведут ребенка всецело по тому же пути, которым идет сама природа, развивая наши силы. Оно сейчас же перестанет быть элементарным, как только поколеблется в своих принципах в данном вопросе, как только перестанет придерживаться их в улучшении своих образовательных средств и в полном их объеме. Это факт, что ребенок, получающий хорошее элементарное образование, не станет болтать прежде, чем он узнал что-то через наблюдение, болтать о том, чего он так или иначе не узнал через наблюдение. Интенсивные и экстенсивные успехи в формировании способности к речи, чтобы быть реальными, неизбежно должны идти этим путем. Сама способность к речи лишь в силу этого и может быть на своем пути действительно признана солидной образовательной промежуточной ступенью между способностью к наблюдению и способностью к мышлению. Лишь в силу этого средства ее формирования могут быть приведены в соответствие с общими основами истинного, природосообразного образования.

Все сказанное мной выше станет совершенно ясным, если мы с такой точки зрения подойдем к рассмотрению изучения языка, или, вернее говоря, искусства научиться говорить на каком-нибудь язьгке. Это искусство — средняя ступень между способностью к наблюдению, которую надлежит развить, и мысли тельными способностями, которые надлежит сформировать. Искусство формирования первой способности предваряет искусство формирования второй. Средства формирования мыслительных способностей не будут иметь под собой приро

досообразной почвы, если им недостает природосообразного и достаточного развития способности к наблюдению, или, что одно и то же, результатов способности к наблюдению.

Но что представляет собой природосообразное и достаточно развитое искусство наблюдения? Когда можно считать, что искусство наблюдения в качестве подготовительного средства развития мыслительных способностей для каждого сословия и каждого индивидуума при- родосообразно -и достаточно развито?

Ответ ясен. Способность к наблюдению можно считать достаточно развитой благодаря искусству наблюдения лишь тогда, когда умение наблюдать доведено в человеке любого сословия и при любых обстоятельствах до той высокой степени, которая необходима, чтобы впечатления от чувственного восприятия окружающей среды и условий жизни с ясным сознанием, свободно и уверенно использовать в качестве надежной основы мышления и суждения об этих именно -предметах. Однако такой уровень развития способности к наблюдению достижим в любом случае лишь постольку, поскольку промежуточная ступень образования, лежащая между способностью к наблюдению и мыслительными способностями, доведена до той же степени зрелости, до которой должна быть доведена и способность к наблюдению. Только тогда способность к наблюдению можно рассматривать и использовать в качестве основы, в достаточной ме.ре содействующей развитию мыслительных способностей. Совершенно очевидно, что у природосообразно воспитываемого ребенка способность -к речи должна быть развита настолько, чтобы он умел выражать впечатления от чувственного восприятия окружающей среды и окружающих условий с такой же определенностью, с какой он себе их уяснил средствами наблюдения. Если, обучая ребенка языку, не довести его до такой степени владения (речью, то между формированием его способности к наблюдению и развитием его мыслительных способностей ляжет пропасть. Ее можно заполнить только формированием способности к речи, согласованным, приведенным в равновесие как с природосообразно развитой способностью к наблюдению, так и с природосообразно развиваемой способностью к мышлению.

Такова внутренняя задача психологически обоснованного обучения языку. А решив ее, мы разрешим -и вторую проблему: как построить (преподавание отдельных языков применительно к обучению языку вообще, чтобы оно могло служить нормой 'природосообразного обучения всем языкам. Если такая норма будет установлена, то 'будет в достаточной мере разрешена и задача психологического обоснования и изучения каждого отдельного языка. Внутренняя духовная сущность второго -изучаемого языка будет благодаря этому настолько раскрыта, 'что 'потребуется только перевод, но, конечно, совершенный в .психологическом отношении перевод последовательно расположенных рядов мнемонических и психологически построенных упражнений, данных на одном языке, чтобы можно было использовать их для всех других языков. Благотворные последствия достижения этой цели и даже одного только (приближения к ней неизмеримы. Но не надо обманывать себя. Для достижения ее, то есть -установления подобной всеобщей нормальной формы обучения языку или хотя бы действительного приближения к ней, настоятельно требуется признать твердо и всесторонне, что -природосообразное формирование способности к речи в этом отношении является промежуточной ступенью между 'природосообразно развитой способностью к наблюдению и подлежащей такому же природосообразному развитию способностью к мышлению и суждению. И вообще надо всегда иметь в виду ход природы в развитии родной речи у ребенка.

Принципы, на которых должны основываться средства осуществления такой всеобщей нормальной формы обучения детей понимать любой иностранный язык и разговаривать на нем, обязательно и полностью должны вытекать из того (же способа, каким младенец учится своему родному языку. Они должны вообще исходить из четкого понимания вечных законов, которым подчинен ход природы в развитии родной речи у ребенка. Здесь необходимо отметить еще одно: природосообраз- ны-м надо считать «переход от элементарного изучения родного языка сначала к изучению живых языков и лишь затем к изучению языков мертвых. Ведь реальные знания, которые ребенок должен приобрести, изучая живой язык, бесконечно ближе к знаниям, полученным -при

изучении родного языка, чем те, которые ему нужно дать, если хотят, чтобы он действительно и природосообразно научился понимать мертвый язык.

Однако -во всех случаях принципы, на которых должны основываться средства осуществления такой всеобщей нормальной формы обучения детей понимать какой- нибудь иностранный язык и разговаривать на нем, должны получить -полную поддержку и помощь со стороны искусства человечества б мнемоническом и психологическом отношении. Для этой цели должны быть использованы во всей их истинности и силе результаты этого искусства, которое в обучении языку и в языковых познаниях привело нас за тысячелетия к тому уровню, на котором ныне в действительности находятся средства обучения. Все реальные успехи, которые это искусство преподносит нам в мнемоническом и психологическом отношении, должны быть связаны с основой всякого обучения языку, с тем путем, которым идет сама природа, развивая в человеке способность к речи. Чего предоставленная самой себе природа, сдерживаемая неразвитыми чувствами и органами младенца, достигает здесь лишь медленно, неуверенно и оставляя пробелы, то искусство упорядочивает в последовательные ряды образовательных средств. Хотя каждое из них в отдельности исходит из вечных законов хода природы в изучении языка, однако в сочетании с другими и в правильном расположении в мнемоническом и психологическом смысле они достигают силы, совершенно недоступной для -природы, когда та 'предоставлена самой себе. Как бы ни было это верно и несомненно, так же несомненно и то, что человеческое искусство без глубокого познания хода природы в развитии родной речи ребенка не может подняться на подобную высоту своего мнемонического и психологического воздействия на образование в процессе изучения новых язьг-ков. Напротив, в таком случае искусство в своем воздействии на изучение этих языков начинает прибегать к неестественным приемам, а они и с этой стороны подрывают -и губят всякую истинную (природную способность. Как можно более глубокое «познание хода природы в развитии родной речи у ребенка, таким образом, и является извечной основой и настоящим источником мнемонических и психологических преимуществ, позволяющих искусст

ву облегчать ’Природосообразное изучение каждого нового языка и содействовать ему.

Я вновь оглядываюсь на эту великую основу всякого природосообразного обучения языку. Влияя на изучение родной речи, природа до известной степени принудительно подчиняет человечество вечным законам, из которых существенным образом (Вытекает и должно вытекать всякое природосообразное обучение языку. То, что в этом обучении 'природосообразно дает мать и при- родосообразно воспринимает ребенок, в обоих оживлено инстинктивно. Мать и'ребенок, можно сказать, в силу инстинкта 'подчиняются вечным законам такого хода природы. Нет, они все же не подчиняются этим законам инстинктивно; они лишь инстинктивно побуждаются к этому. Свободное следование этим законам составляет для них удовольствие и радость. Побуждение взаимно действовать в соответствии с этими законами исходит из самого сокровенного в природе матери и ребенка.

Но эта «природа у современных матерей почти повсюду парализована 'пагубным отрывом нашего мира от естественности. Так как это ставит таких матерей в неестественные отношения к своим детям, то и законы развития способности к речи теряют у них свою силу. Так как злые извращения нашего времени вмешиваются и в формирование познаний ребенка, приобретаемых путем чувственного восприятия, следовательно, и в основы при- родосообразного пути, каким ребенок учится говорить, то инстинкт уже не 'помогает изучению родной речи. Природосообразное обучение, .которое предоставляют младенцам современные матери, очень беспорядочно и йспорченно; в этом случае инстинкт ребенка, стремящегося к природосообразному восприятию этого обучения, остается втуне. Такой подрыв влияния инстинкта «давать» и «воспринимать» в первоначальном материнском обучении влечет за собой чрезвычайно серьезные последствия. Этим глубоко и во многих отношениях ослабляется и подрывается истинная природосообразность на всех дальнейших этапах воспитания ребенка. Да так оно и должно быть. Так как зло отрыва от естественности, свойственное нашему времени, заставляет ребенка произносить слова, понимание истинного значения которых не подкреплено в нем самом ни внутренне, ни внешне собственным наблюдением, и слова эти должны запе

чатлеваться в его сознании, словно они ’представляют собой реальные знания, то для ребенка совершенно потеряны сила и благо природосообразности в изучении родной речи. В той же мере обучение ребенка речи в качестве (Промежуточной образовательной ступени между формированием способности к наблюдению и формированием мыслительных способностей утратило базу своего истинно природного хода, или своей истинной природосообразности. И как природосообразное формирование способности к наблюдению отклоняется от истинного пути, так и естественный ход, каким ребенок учится говорить, с первых же моментов усвоения родной речи приостанавливается, запутывается, слабеет.

Из-за этих первых ложных шагов, искажающих природосообразность обучения родному языку, база природосообразного изучения всякого другого языка также лишается своей чистой, благотворной силы, 'присущей ей в неиспорченном и неослабленном состоянии. Природосообразный ход изучения всякого иностранного языка должен находиться в совершеннейшем согласии с при- родосообразным ходом изучения родного языка. Найти это согласие — цель истинного обучения человека языку и всего искусства такого обучения. Одна из важнейших задач идеи элементарного образования и заключается в том, чтобы помочь человечеству изыскать средства, способные с этой точки зрения предупредить отклонение от хода природы. Немногочисленные и ограниченные опыты, 'проводившиеся нами в этом направлении, неоспоримо доказывают, что идея элементарного образования в состоянии существенно укрепить и оживить сил.ы, присущие семье. Факты убеждают, что попытки осуществить эту высокую идею там, где они проводились на солидном основании и удовлетворительным образом, безусловно многого достигли. С одной стороны, разъясняя основы и средства природосообразного обучения языку, они оживляют в матерях желание воспринять их, даже воодушевляют их для этого. С другой стороны, каждому ребенку, воспитываемому на этих принципах, они позволяют в усвоении языка добиться таких успехов, которые дают ему возможность (передавать своим братьям и сестрам все, чем он в достаточной мере овладел в результате элементарных упражнений. Следовательно, эти попытки позволяют ввести усвоение

родного языка в семейном кругу в колею истинных средств, способных сделать такое усвоение всеобщим.

Изучение ребенком родного языка безусловно начинается с впечатлений от объектов, чувственно познаваемых им при наблюдении, названия которых сделались притом знакомы его слуху и привычны его устам. Научившись узнавать эти объекты и 'произносить их названия, ребенок (постепенно, хотя и медленно, ,но научается узнавать и выражать словами их свойства и действия, то есть относящиеся к ним имена прилагательные и глаголы. Переход в усвоении речи от объектов к прилагательным, а от них к глаголам отнюдь не является .последовательным во времени. Младенец слышит названия объектов, прилагательные и глаголы не в какой-то последовательности во времени и не обособленно друг от друга. Он усваивает их так, как их слышит, — тесно связанными между собой во фразах, что очень полезно и поучительно для ребенка, когда он учится узнавать ч говорить. Фразы /помогают ему замечать, догадываться, постепенно со все возрастающей ясностью понимать и постигать значение отдельных слов и характер их взаимосвязей во всем, что он слышит и что сам говорит.

Значение этого обстоятельства для формирования речи бросается в глаза. Каждое отдельное слово какой- нибудь фразы благодаря взаимосвязи выражаемых в ней понятий поясняет другие слова, связанные с ним этой фразой; поэто'му-то фраза в целом легче запоминается, чем отдельное, изолированное слово, не связанное природосообразно ни с каким другим. Благодаря сочетанию с другими словами смысл слова в каждой фразе приобретает определенное, хотя и одностороннее и ограниченное обоснование своего общего значения.

Большие преимущества хода природы при изучении родной речи видны еще и из того, что начиная с первых •исходных начал своего воздействия такое обучение затрагивает все главные части речи и тысячекратным повторением делает их познавание ясным для ребенка, а применение—привычным. Не вызывает сомнений, что ребенок, воспитываемый по элементарному принципу, не только сознает, пусть смутно, но твердо сущность каждой из главных частей речи; более того, изменения, претерпеваемые каждым существительным, прилагательным и местоимением, то есть изменения каждой склоня

емой части речи, словно сами собой усваиваются им и становятся для него привычными. В такой же мере это происходит со всеми изменениями глагола, которые требуются и допускаются спряжением. Другого рода главные части речи любого языка, хотя сами по себе они неизменяемые, благодаря своему влиянию в силу вечных законов подвергают самым разнообразным изменениям позицию слов 'в фразеологическом отношении. Это наречия, предлоги, союзы, междометия. С 'помощью построенных на психологической основе последовательных рядов примеров своеобразия их влияния .на формирование речи их можно в высокой степени закрепить у ребенка, а навыки в их применении облегчить ему настолько, насколько это в развитии способности к речи совершенно недостижимо для хода природы, если он предоставлен самому себе.

Важная задача идеи элементарного образования состоит и в том, чтобы всеми средствами своего искусства содействовать и помотать ходу природы в развитии способности к речи посредством последовательных рядов примеров, психологически и мнемонически способствующих образованию ребенка. Благодаря их частому повторению они бессознательно для ребенка, почти механически внедряют в сознание и приучают его к применению каждой отдельной части речи во всем объеме ее значения. Природа воздействия обоих указанных рядов подлежащих усвоению главных частей речи всех языков такова, что вся совокупность склонений и спряжений, а также все, чего требуют психологически обоснованные формы фразеологии, усваивается воспитанниками в широком объеме и прочно, и при этом все обычные трудности подобных упражнений почти совсем отпадают.

За все время такого обучения дети ни слова не слышат ни о синтаксисе, ни о грамматике. Но практически усвоив до известной степени этим безыскусным путем свой родной язык и бегло овладев речью, они в состоянии соблюдать все грамматические правила, создаваемые естественным ходом обучения языку и соответствующие ему чистотой своего происхождения. Точно так же и особенности, в которых на их родном языке находит себе выражение суть основных форм каждого языка, они в состоянии распознать ,как в них самих заложенные и как в них самих закрепленные приобретенным опытом.

Каждый ребенок, приридосообразно обучаемый языку, таким путем достигает того, что благодаря упражнениям навсегда усваивает всю совокупность выражений для своих приобретенных чувственным роаприятием познаний. Таким образом, он может с величайшей точностью и беглостью дать выражение своим знаниям на родном языке в очень широком объеме; на протяжении всего периода обучения речи ему не придется усваивать принципы и 'правила грамматики или заучить для этой конечной цели хоть одно слово наизусть.

Между тем принцип, согласно которому все средства обучения новому языку полностью схожи и по существу совпадают со средствами, с помощью которых ребенку помогают усвоить родной язык, и есть та точка зрения, которую скрыла от современников изощренность средств извращения, столь сильно запутывающих и затрудняющих изучение каждого нового языка, особенно в начальной стадии. Тем не менее этот принцип непоколебимо и -глубоко укоренился в bon sens * человеческой природы. Это факт, что чем меньше лицо, которое должно обучать ребенка иностранному языку, знакомо с рутинными формами обычного обучения язьгку, тем больше природа для этой цели наталкивает его на принципы и средства, совпадающие с ее ходом в развитии родной речи у ребенка.

Опыт не оставляет никаких сомнений в том, что чем чаще не оторвавшиеся от естественности люди берутся за обучение ребенка новому язьжу, тем поразительней успех их усилий. Французская служанка, которой поручают немецкого ребенка для обучения французскому языку, если только она сама грамматически правильно говорит на родном языке, за сравнительно весьма короткий срок, ничего не зная о педагогическом искусстве, без помощи его средств, а только постоянно и усердно разговаривая с ребенком, добивается того, что ребенок легко научится находить правильные выражения, говоря о всех предметах, о которых девушка беседует с ним. А наше современное рутинное искусство, применяющее гтри изучении нового языка одни лишь привычные свои средства, не добивается такого успеха ни при частном обучении, ни в общественных школах. Если зададим себе вопрос, что дает этой девушке ее преимущество перед обычными учителями иностранного языка, как бы

старательна и в известном отношении разумно они ни исходили из средств обучения любому языку, станет очевидным, что своим бесспорным 'преимуществом в этом случае девушка обязана сходству ее метода обучения с тем путем, которому повсюду в мире следует сама природа, когда ребенок учится родному языку. Подобно этому ребенку, усваивающему родную речь, ребенок, который у этой девушки учится французскому языку, долго, очень долго выслушивает множество французских слов. Они так же долго произносятся в его присутствии, прежде чем он сможет догадаться об их смысле. При этом ’присутствие предметов, предоставляемых его возбужденным беседой органам чувств, позволяет главным образом ребенку заметить связь между французскими словами и тем, о чем говорится, признать, что данное слово выражает именно этот предмет. Точно так же, как при изучении родной речи, при обучении этой девушкой знакомство с выражениями, определяющими свойства и действия, постепенно присоединяется к знанию выражений для объектов — имен существительных. И все слова, которым ребенок научился у девушки, так же закрепляются в/его сознании многократным повторением и фразеологическими сочетаниями. Как и при изучении родного языка, фразеология доводит до сознания ребенка все отдельные главные части речи во взаимосвязанном виде, оживляет и усиливает впечатление от всех сочетаний бесконечным повторением явлений, в каждом случае по-разному и по-особому определенных. Слова изучаемого языка и преобразования усвоенного ребенком словарного запаса благодаря этим сочетаниям и повторениям становятся ему отчасти знакомы по содержанию, отчасти привычны по выражению и легко произносимы. При этом ребенок сам, собственно, не знает, как он этого достиг, — во всяком случае он не испытал всех трудностей заучивания наизусть и утомительных методов объяснения, применяемых при рутинном обучении какому-либо иностранному языку. Таким путем ребенок очень легко воспринимает суть любого грамматического правила как знание, основанное на собственном опыте, и полностью понимает правило при первом же словесном его изложении.

Моя точка зрения о соответствии природосоо-бразного изучения родной речи и природосообразного изучения

иностранного языка вытекает также из согласованности самых глубоких и самых плодотворных правил, на которых покоятся основы утонченнейших средств искусства обучения языку. Даже ошибки этого искусства проистекают из фактов, (природосообразных по своему происхождению, но из-за неестественности применения утративших присущую им при их возникновении чистоту. Впрочем, добавлю еще один имеющий решающее значение пример поразительного сходства естественного хода изучения родного языка с истинными основами изучения всякого другого языка. Известна поговорка: «Нужда — лучший учитель». Но распространена и другая: «Нужда— плохой советчик». Обе совершенно справедливы. Нужда всегда приводит либо lt;к природосообразньгм средствам самопомощи, либо к насильственным средствам злого эгоизма, из-за которых человек, пытающийся помочь себе, почти во всех случаях сам себя лишает помощи и впадает в состояние одичания. Когда я привожу в пример нужду в подтверждение данной моей точки зрения, то я имею в виду не этот последний случай. Пусть какой 'бы то ни было случай привел человека в такое место, где никто не г.оворит на его языке и где, следовательно, никто его л он никого не понимает. Тогда он не может изучить язык, которому вынужден в этом городе учиться, никак иначе, а только в полном соответствии с тем, как он усваивал родной язык и как вышеупомянутая девушка учит немецкого ребенка французскому языку. Я не стану повторять своих взглядов на это соответствие. Они ясно высказаны в приведенных примерах.

Иду дальше и хочу показать, что уже мои первые педагогические опыты подтверждают тот принцип, что природосообразное изучение иностранных языков должно достигаться соответствием средств их изучения ходу природы при изучении родного языка. Эти опыты, имевшие целью упрощение средств обычного обучения народа, с самого начала привели меня к убеждению, что всякое человеческое знание, а следовательно л всякое обучение человека, исходит из чувственного восприятия. У меня давно уже зародилась мысль о чувственном восприятии как основе развития способности к речи у человека, задолго до того, как в нашем педагогическом объединении* эта идея была признана природосообраз

ной, но в том виде, в каком мы ее применяли слишком высоко оцененной основой арифметики, да и -понята она была односторонне. В условиях, в каких почти с самого начала своего существования находилось наше (педагогическое объединение, это мое убеждение не могло иметь значительных последствий для природосообраз- ного подхода к обучению языку. Элементарная разработка учения о наглядности в том, что касается общих его требований, в особенности же связи с основами обучения языку, а в частности изучения родного и любого другого языка, была очень слаба и разрозненна, поскольку незаслуженная репутация наших наглядных таблиц *, которыми мы в достаточной мере односторонне облегчали детям обучение арифметике, отвлекла наше внимание от общих требований исследования учения о наглядности и направила его на этот единственный пункт. Из-за этого мы упустили из виду, что природосообразная разработка элементарного учения о наглядности -прежде всего должна быть направлена на исследование прлродосообразных основ способности к речи и лишь в связи с ней — основ мыслительных способностей, а учиться говорить — это лишь отдельный момент, в котором проявляются эти способности.

Направление, которого с самого начала придерживалось наше заведение, в течение многих лет не получало никакого побуждения и никаких средств для исследования общих требований, предъявляемых формированием 'способности к наблюдению во всем объеме ее потребностей— как в отношении ее связи с 'природосообразным формированием способности к речи, так и в отношении ее связи с формированием мыслительных способностей. При таких обстоятельствах понятие наблюдения уже больше не применялось нами во всем его объеме и всей его глубине как общая основа обучения речи, а применялось лишь частично и односторонне в некоторых упражнениях по ботанике и минералогии. Одно только обучение числу и форме развивалось в нашей среде как энергично и природосообразно разработанное, но оставшееся изолированным средством умственного развития. Последствия этого в сочетании с другими вплоть до этого часа очень велики и печальны для судеб нашего учебного заведения. Здесь я не стану их касаться. Скажу только, что нынешние мои попытки упростить обу

чение языку находятся в теснейшей связи со своеобразием моих стремлений упростить обучение народа, что было мне свойственно еще в Бургдорфе и выразилось в упомянутых опытах. Тягостный опыт отсутствия у нас природосообразного обучения языку уже давно убедил меня в необходимости по мере моих возможностей восполнить этот пробел, имевшийся в элементарных опытах умственного развития, или по меньшей мере внести свою лепту для восполнения этого пробела в будущем. Прошло много лет с тех нор, как я пытался исследовать важнейшие основы природосообразного обучения языку, чтобы в наших стремлениях к элементарному образованию успешно использовать это обучение в качестве средоточия природосообразных средств развития способности к наблюдению и мыслительных способностей и придать ему ту простоту, природосообразность и основательную общеполезность, на которые оно способно в той же мере, в какой настоятельно нуждается в них.

После бесконечно путанных взглядов и понятий по данному вопросу, с которыми я годами носился, вызванных причинами, которых я сейчас не касаюсь, — они лежат частично во мне самом, частично вне меня, — я теперь, наконец, думаю, что в ясном понимании пути природы в средствах обучения родной речи я нашел абсолютный указатель пути ко всем средствам, с помощью которых обучение языку во всех своих частях и во всех направлениях сводится к природосообразным основам. Следовательно, любой язык, каким бы он ни был, несмотря на все особенности и различия в образовании внешних форм, свойственных индивидуально каждому языку, может быть природосообразно изучен.

Опираясь на это, я попытался представить образец всеобщей нормальной формы, показывающей, как и в какой степени можно построить изучение любого иностранного языка, древнего или нового, на этом природном пути, выведя его из вечных законов, лежащих в его основе. Та степень зрелости, к которой теперь начинает приближаться этот опыт, убедила меня в том, что он повсюду может быть использован для этой цели с успехом, если в совершенстве изложить средства, которые он применяет. Для этого я выбрал латинский язык в сочетании с немецким, которым заранее должен владеть ребенок, приступающий к изучению латыни. Теперь,

однако, я не стану входить в детали опыта. Предполагаемое опубликование одной его части безотлагательно передаст его на суждение публики. А это гораздо более определенно выявит степень его успеха и ценность средств во всем их объеме и взаимосвязи, чем все, что я без этого шага мог бы предварительно сказать в целях освещения и истолкования опыта *.

Итак, я продолжаю рассмотрение предмета элементарного образования, не рассуждая далее особо об опыте построения нормальной формы для изучения всех язьгков.

Верно, что жизнь формирует способность к речи, а вся совокупность средств искусства воспитания, действительно пригодных для содействия ходу природы, путем воздействия на эту формируемую жизнью способность исходит из природосообразных средств искусства формирования способности к наблюдению. Так же верно, что жизнь формирует и мыслительные способности и что вся совокупность средств искусства, способных содействовать влиянию этой формирующей их жизни, исходит из природосообразного формирования способности к наблюдению. И подобно тому как средства формирующей человека жизни, воздействующие на основательное развитие способности к речи, весьма надеж-ны в силу своей согласованности со средствами формирования способности к наблюдению, так и средства, формирующие мыслительные способности, могут оказаться весьма надежными, если будут согласованы со средствами формирования способности к наблюдению.

Связь между способностью к наблюдению и мыслительными способностями осуществляется следующим образом. Способность к наблюдению, если она не становится неестественной, беспорядочной, если не направлена по ложному пути, сама по себе при всех обстоятельствах приводит человека к отдельным ясным представлениям о предметах его окружения, то есть к отдельным основам природосообразного оживления его мыслительных способностей. Но пока эти ясные представления основаны лишь на чувственном восприятии и только им оживляются, они ни в какой мере не удовлетворяют человеческую природу. Она стремится в себе самой поднять представления, которые стали ей чувственно ясными, до четких понятий; она стремится само

стоятельно сопоставлять предметы своего чувственного восприятия, различать их и сравнивать между собой; она стремится использовать их в качестве подготовительного средства развития своей способности суждения; она стремится логически обработать их. Она должна этого хотеть. Сила мыслительных способностей и способности суждения, заложенных в человеческой .природе, неизбежно -понуждает ее к этому. Весь мир пользуется этими способностями; весь мир мыслит и судит. Между тем мы далеко не в совершенстве и отнюдь не твердо владеем искусством при помощи природосообразно разработанных и психологически последовательно расположенных средств обучения облегчить переход от ясного осознания отдельных предметов чувственного восприятия к правильному мышлению и суждению о них. С тех пор как существует мир, люди работают над изысканием средств, имеющих целью с помощью искусства облегчить человечеству переход от средств формирования способности к наблюдению к средствам формирования способности к мышлению и возвысить в людях bon sens, -вытекающий из простого чувственного восприятия предметов природы, до логически обоснованной способности к мышлению и суждению. Но как люди, пользуясь рутинными средствами формирования способности к наблюдению и речи, оставили естественный путь и, став на путь суетных ухищрений, бросились в объятия глубокой и пагубной неестественности, так это произошло и в отношении средств, почти повсюду применяемых нашим пагубным лжемудрствованием для формирования нашей способности к мышлению.

Бесспорно, что в подобных опытах и средствах разным образом отступили от истинной основы этого искусства, от настоящего упражнения в сугубо правильном сопоставлении, различении и сравнении предметов чувственного восприятия. Детей все более желают научить мыслить, с одной стороны, путем произвольного и неестественного увеличения числа предметов размышления, рассматриваемых поверхностно и односторонне, с другой— путем изучения логики, иными словами, если можно так выразиться, через четкое или изощренное объяснение вечных законов, лежащих в основе способности к мышлению. Первый путь — распространение поверхностно и односторонне воспринятых познаний — вместо

того, чтобы действительно (помочь развитию мыслительных способностей, создает величайшие препятствия их гвриродосообразному развитию. Точно так же при втором пути воспитанники остаются еще недостаточно подготовленными для все большего применения мыслительных способностей благодаря сопоставлению, различению и сравнению предметов, действительно и просто связанных с наблюдением. Они не в состоянии при этом настолько понять во всей истинности и глубине вечные законы, лежащие в основе природосообразного развития мыслительных способностей человека, чтобы эти законы можно было рассматривать как общеприменимое средство, способствующее образованию и укрепляющее эти способности. В этом отношении логика, как бы долго дети на всякий лад ни занимались ею, остается для них в (полном смысле слова закрытой книгой.

Природосообразное развитие мыслительных способностей человека и его способности к суждению зависят не от обширности или -количества поверхностно познаваемых предметов чувственного восприятия и размышления. Столь же мало оно зависит и от поверхностного ознакомления с вечными законами, которым подчинена способность к мышлению, и с вытекающими из них правилами ее применения. И то, и другое — и произвольное распространение поверхностных знаний, не отвечающих ни обстоятельствам, ни положению ребенка, и неестественная поспешность в изучении логических правил до того, как проделаны достаточные упражнения логической способности, — все более уводит человечество, стремящееся к совершенствованию искусства формирования мыслительных способностей человека, от подлинной основы этого искусства к средствам искажения образования. А они, вместо того чтобы природосообразно развивать способность к мышлению, противоестественно ее раздувают, сбивают с тол-ку, ослабляют и останавливают.

Бесспорно, (природосообразный путь, которым идет искусство воспитания, развивая человеческую способность к мышлению, должен быть приведен в согласие с природосообразным путем, которым идет сама жизнь, развивая эту способность. Подобно тому как человек природосообразно возвышается до способности верить и любить не через толкование ему сущности любви и 26*              403

веры, а 'через проявление на деле истинной веры и истинной любви, так же он достигает развитой способности к мышлению не -с помощью разъяснений и толкований вечных законов, лежащих в основе мыслительных способностей человека, а только благодаря самому акту мышления. Элементарное образование способно средствами своего искусства содействовать естественному ходу развития мыслительных способностей и поощрять его. Оно видит в обучении числу и форме простейшее средство природосообразно содействовать переходу развитой способности к наблюдению в сформировавшуюся способность к мышлению и поощрять -его к развитию и формированию действительной основы этой высшей способности—способности человеческой природы к отвлеченному мышлению.

Но для того чтобы верно судить о сущности этой признанной идеей элементарного образования основы природосообразного искусства развития мыслительных способностей человека, необходимо заранее иметь в виду, что искусство природосообразного обучения числу и форме отнюдь не сводится для их усвоения к механическим упражнениям в счете и измерении. Столь же мало оно исходит из средств, как бы ни были они искусны, имеющих целью облегчить и сократить 'вычисление и измерение, которые воспитанники должны усвоить. Само оно тоже не является просто средством облегчения и сокращения этого механизма. Средства этого искусства, касающиеся числа, не исходят из форм, сходных в счете с таблицей умножения и с тысячей других искусственных форм, задающихся целью облегчить вычисление и измерение. Это искусство вытекает из самого простого внутреннего побуждения и оживления основных сил, находящих себе выражение в способности сопоставлять, различать и сравнивать между собой предметы чувственного восприятия. И мы были очень не правы, когда ожидали, что они словно по мановению волшебной палочки, как deus ex machina *, появятся из четырехугольника наших наглядных таблиц и механизма их умственно безжизненных средств усвоения.

Подлинная сила, достигаемая в результате упражнений во вс"м том, что пытается дать элементарное обучение числу и форме, заложена в присущем мыслительным способностям человека стремлении к развитию.

Человек должен самостоятельно сопоставлять, различать lt;и сравнивать предметы своего наблюдения в качестве средства научиться мыслить о них. И когда он это делает так, как должен делать, в нем -как бы сама собой развивается в своей духовной внутренней сущности сила, оживляющая внутреннее стремление к развитию — способность считать и измерять. Подлинно элементарное обучение числу и форме вытекает, следовательно, из внутренней сущности той способности, природосообраз- ному развитию которой оно может содействовать внутренней сущностью своих средств. Поскольку это обучение, начиная с исходных своих пунктов, продвигается вперед элементарно, оно отвергает, особенно в начальных упражнениях, все механические средства облегчения и сокращения, повсюду применяемые в рутинных л ремесленнических упражнениях при внедрении низших и высших разделов арифметики и математики как предметов, необходимых в гражданской жизни или в профессиональных целях. Действительно -развивая силы в строгом соответствии со всем, к чему в воспитании и обучении подходят подлинно элементарно, искусство элементарного обучения числу и форме простотой своих главных исходных начал с величайшей живостью захватывает ребенка. Он видит предметы, наблюдение которых выявляет сущность того, что можно сосчитать л измерить, в бесконечной смене их основных форм. Но так как они попадают в его поле зрения как отдельные, изолированные предметы наблюдения, то ребенок должен научиться узнавать их в виде последовательных рядов абстрактных форм, кото-рые позволяют ему наблюдать последовательность их различий в виде обособленных представлений, сочетающихся с соответствующим словесным выражением. Оба предмета — обучение числу и обучение форме — представляют собой не что иное, как собрание средств, расположенных психологически обоснованными последовательными рядами и помогающих ребенку постепенно и с максимально возможной легкостью через такие внешние представления твердо усвоить внутреннюю духовную суть числа и формы. Это значит, что при элементарном обучении надо уже с первых простейших упражнений так вести ребенка, чтобы он, сопоставляя, различая и сравнивая, стал способен мыслить, а продолжая эти упражнения, надо все бол^-

ше укреплять его мыслительные способности, чтобы он умел мыслить (все более широко и все более глубоко.

Обучение числу и форме с точки зрения элементарного образования, как видим, является не более как продуктом (присущей человеку исконной силы мышления и заложенной в человеке способности правильно сопоставлять, различать и сравнивать то, что предполагает наличие сформировавшейся способности к измерению и счету, что содействует ей и ее развивает. Поэтому овсе средства рассматриваемого с такой точки зрения искусства обучения числу и форме безусловно требуют величайшего соответствия со всем ходом природы в развитии наших сил. Они должны этого требовать, иначе они не будут элементарными. Но они и могут это требовать. Можно на фактах доказать, что, где искусство элементарного образования следует этому .пути природы, там его средства также способны последовательно и не допуская пробелов, притом быстро и основательно, вести воспитанников от первоначальных знаний в области числа и формы к самостоятельному решению далеко не легких алгебраических и геометрических задач.

Этим, однако, отнюдь не сказано, что дети, которым желательно дать элементарное образование, вообще и ,во всех сословиях должны таким способом получить обширные алгебраические и геометрические познания. Ничуть не бывало. Различные классы и сословия и даже отдельные индивидуумы, принадлежащие к ним, не все в одинаковой степени нуждаются в средствах искусства обучения числу и форме. Лишь очень нем-ногим из них они нужны в своей самой высокой степени. Было бы действительно хорошо, если бы во всех сословиях обширные и высокого уровня знания получали лишь те дети, которые на низших ступенях этой отрасли образования, безусловно обязательных для всех получающих хорошее природосообразное воспитание детей, показали исключительно большие успехи, так своеобразно, с такой гениальностью были увлечены и, я бы сказал, воодушевлены ими, что ясно проявилось заложенное в них высшее, решающее основание, чтобы выделиться своими умственными способностями и умениями. В подобном случае полагается, чтобы человечество вообще признало своим долгом оказывать особое внимание развитию стодъ поразительно выдающихся способностей. Следо

вало бы, насколько это позволяют обстоятельства и условия, позаботиться о том, чтобы способные к очень большому росту силы, данные нам богом, с тем чтобы мы совершенствовали их и заботились о них, не оставались в небрежении в этих людях и не погибали без пользы *. А ведь они бывают подчас и до того доведены, что только в злом одичании могут найти себе деятельное и мощное выражение. То, что отличные способности требуют особой заботы, между тем ни в чем не меняет того положения, что и в обучении числу и форме, -как и во всем, что искусство в состоянии сделать для образования, всегда должен беспрекословно соблюдаться принцип «жизнь формирует». Следовательно, и эта отрасль обучения должна предоставляться каждому человеку лишь в той степени, в какой это соответствует обстоятельствам, условиям и средствам его действительного положения. По меньшей мере эта «отрасль обучения может быть приведена в действительное соответствие с ними, чтобы полученные знания не противоречили существенным и необходимым благотворным потребностям его положения и не мешали ему спокойно владеть и пользоваться ими. Любовная заботливость, которую мы требуем, или, вернее, желаем, по отношению к выдающимся детям, ни в коей мере не противоречит этому принципу. Напротив, она полностью его подтверждает. Бесспорно, что подобно тому как принцип «жизнь формирует» требует всего, что искусство в состоянии сделать для образования людей, так и уровень знаний при обучении числу и -форме, который должен быть предоставлен различным сословиям, классам и индивидуумам, надлежит привести в соответствие с их обстоятельствами, силами и потребностями и сохранять в этих пределах, как это необходимо при формировании способностей к наблюдению и речи. Вопрос о том, в какой степени и до каких пределов следует вообще обучать числу и форме крестьянское, бюргерское и высшие сословия, а также отдельных индивидуумов, призванных познавать и исследовать научные предметы, тождествен вопросу, как следует природосообразно обучать эти различные сословия наблюдению, языку и элементарному овладению мастерством.

Точно так же обучение числу и форме по элементарному методу, в том, что касается последовательности

его средств упражнения, во всем объеме воздействия сохраняет свою связь со степенью умственного развития, достигнутой воспитанником. Эти средства отнюдь не следует насильственно навязывать ребенку вне зависимости от условий, данных достигнутой степенью развития его восприимчивости. Их надо мягко, со свободной живостью извлекать из него самого, вернее, из способности, заложенной для этого в нем самом.

Таким образом, ясно, что природосообразный переход от в-печатлений, вызванных познаниями в результате чувственного восприятия, к природосообразному развитию, укреплению и оживлению способности к мышлению начинается в основном с факта сопоставления, различения и сравнения ребенком предметов чувственного восприятия, с ясностью доведенных до его сознания. Склонность сопоставлять, различать, сравнивать наблюдаемые предметы и использовать их в качестве основы для развития способности к мышлению и формирования способности к суждению заложена в самом ребенке, и, как всякой другой способности, ей с младенческого возраста ребенка присуще стремление к развитию. Но дело человечества удержать это стремление на пути, которым идет природа, и облегчить ребенку этот путь своим искусством. Это искусство не должно оставлять на волю случая формирование мыслительных способностей и последовательность средств, исходящих из них. Используя всю силу 'воздействия человеческой заботливости, оно должно повести своего воспитанника к такому состоянию, которое способно решительно и надежно облегчить людям познание и использование средств этого искусства. Природосообразные средства искусства, преследующие эту цель, несомненно исходят из максимального упрощения всех средств обучения человека и особенно обучения числу и форме. Их же в сочетании с познаниями, приобретенными путем чувственного восприятия, вытекающими из действительной жизни ребенка, полученными и сложившимися в рамках этой жизни, следует рассматривать как основу природосообразного формирования мыслительных способностей человека.

в.              Перейду теперь, однако, к своим взглядам на элементарное развитие способности к мастерству. Она, как и всякая другая способность человека, до того, как сформировалась, представляет собой только задатки

к мастерству, технические склонности. Как и задатки, из которых развиваются способности к наблюдению, речи и мышлению, задатки к мастерству постепенно развиваются в способность лишь через их упражнение и применение. Ее формирование, несомненно, исходит из упражнения сил, органов чувств, прочих органов и членов. Внутренняя, духовная сущность всякого мастерства тесно переплетается с внутренней сущностью умственного образования и развития мыслительных способностей. Все элементарные средства природосообразногс развития мыслительных способностей по своему существу являются также природосообразными средствами развития внутренней, духовной сущности всякого мастерства и всех способностей к нему. Учение о числе и форме в силу своей сущности в состоянии служить основой, .на которой строятся логические способности человека, на которой они с помощью упражнений в сопоставлении, различении и сравнении наблюдаемых /предметов все больше развиваются, укрепляются и возвышаются. Эти же упражнения способны служить элементарной основой и для внутренней, духовной сущности мастерства; с их помощью она может развиваться, укрепляться и возвыситься в единстве с внутренней, духовной сущностью способности к мышлению и суждению. Но чтобы внешние и внутренние основные задатки 'к мастерству могли элементарно развиваться и укрепляться, те и другие следует уже с колыбели сообща и в самой тесной связи друг с другом 'по-человечески оживлять у ребенка, приводить в действие, использовать и применять,— тогда они сами себя будут развивать.

Поэтому все средства природосообразного формирования и развития наших способностей к мастерству тесно связаны с элементарными средствами развития способности к наблюдению. Как эти последние являются важным следствием высокой человеческой заботы и искусства пробуждать, оживлять, направлять и укреплять присущее человеку стремление к развитию способности к наблюдению, так и природосообразные элементарные средства развития в человеке способности к мастерству тоже следует рассматривать и использовать как следствие высокой человеческой заботы о пробуждении, оживлении, направлении и укреплении присущего человеку стремления к развитию своей способности наблю

дения. Внутренняя -сущность способности к мастерству, как и внутренняя сущность способностей к наблюдению, речи и мышлению, есть дух и жизнь. Внешние средства развития мастерства, поскольку они. требуют формирования наших чувств и органов чувств, — физические средства, а «поскольку они требуют формирования наших членов, — механические средства. И те, и другие требуют элементарной гимнастики чувств, органов чувств и членов. Принципы и средства гимнастики чувств и органов чувств надо выводить из физических законов, заложенных в существе самих способностей, свойственных чувствам и их органам, а она, гимнастика, должна природосообразно оживлять, развивать и укреплять их для содействия мастерству. Гимнастика для членов тоже зависит от законов, свойственных силам тех членов, которые она, элементарная гимнастика, должна оживлть, укрепить и сформировать в интересах мастерства. Ее средства вытекают из природы механизма, лежащего- в основе сил человеческих членов, и, следовательно, по существу дела тоже являются механическими.

Стремление к развитию, лежащее в основе сил, свойственных чувствам, органам .речи и членам, побуждает эти чувства, органы и члены к деятельности, формирующей их. Но искусство способно во многих отношениях облегчить, ускорить и выправить результаты этой деятельности. Если оно применяется природосообразно, или элементарно, то представляет нам последовательный ряд психологически обоснованных образовательных средств, способных все сильней обострять и укреплять воспринимающую способность уха правильно слышать, глаза — правильно видеть и рта — правильно гово-рить и петь. Точно так же искусство предоставляет нам последовательный ряд средств, позволяющих механически развивать наши члены, достигая возрастающей умелости для служения внутренней сущности мастерства.

Ребенок, движимый стремлением к развитию заложенных в нем сил, сам начинает использовать разносторонние силы своих органов чувств и своих членов, которые удовлетворяют его потребность в деятельности, направленной на выработку мастерства.

Он самостоятельно и свободно движется вперед, прежде чем искусство воспитания начинает помогать ему. И помогающее ему образование не должно опере

жать эту свободную деятельность не сформировавшихся еще технических склонностей. Искусство должно только побуждающе воздействовать на чувство ребенка. Возбуждая в ребенке ощущение «и я так умею», искусство должно поощрять в нем желание повторить понравившийся ему звук. Надо позволить ребенку свободно взять в руку мел, карандаш, уголь и т. -п. и рисовать на стене, на ‘полу, на песке или где бы то ни было прямые и кривые линии л вдоль, и поперек, не вмешиваясь и не поправляя его. Лишь тогда, когда ребенок станет самостоятельно 'повторять за кем-нибудь легкие слова и приятные ему звуки; когда он начнет находить удовольствие в изменении и более точном направлении своих продольных и поперечных линий; лишь тогда, когда в нем пробудится желание лепетать вслед за матерью много и притом разных слов и звуков и делать свои .продольные и поперечные линии правильней, многочисленней и более одинаковыми; когда в нем пробудится мысль: «Моя любящая мать может помочь мне сделать то, что мне так хочется, но чего я сам как следует сделать не могу»,— лишь тогда наступает момент, когда помощь искусства встретит тфиродосообразный прием у ребенка и когда следует ее природосообразно оказать ему. Во всех отраслях формирования мастерства этот ход его образовательных средств одинаков. Обучение мастерству, исходящее из побужденных к действию и оживленных свободных технических склонностей ребенка и присущего ему стремления к развитию, всегда тождественно в отношении всех своих средств, исходящих из внутренней их сущности.

Вся совокупность истинно элементарных образовательных средств вытекает из высочайшей простоты их самых существенных исходных начал. Интенсивно и экстенсивно находясь в соответствии друг с другом, они в непрерывной последовательности продвигаются к высшим ступеням всякого познания, всякой отрасли образования и обучения.

Средства формирования любого искусства исходят отчасти из чувственных потребностей нашего животного бытия, отчасти из духовных побуждений и влечения к внутренней сущности самого искусства. Высшая степень строительного искусства произошла от умелых попыток дикаря украсить свою тростниковую хижину. Если

бы человек не нуждался в защите от ветра и непогоды, у людей не было бы дворцов. Если бы в нас не жило же- ла-ние переправляться с одного берега реки на другой или с одного побережья озера на другое, не делая при этом большого крюка, то из разнообразнейших наших судов у нас остались бы, вероятно, очень немногле и вряд ли в нашем языке можно было найти названия «¦строительное искусство» и «судостроительное искусство».

Лишь когда мы до известной степени удовлетворили потребности нашего животного бытия, наше внутреннее влечение к искусству природосообразно -ведет нас дальше. Оно пытается применить эти способности, испытанные и окрепшие в процессе удовлетворения животных потребностей, для удовлетворения присущих нам духовных побуждений и влечения к искусству как таковому. Сила его благотворного воздействия на образование всего человечества укрепляется в той мере, в какой это искусство, выбирая средства формирования своих сил, действует в полном 'согласии с источником, из которого по существу проистекает. Однако искусство отклоняется от этого пути, перестает признавать средоточие своего природосообразного развития, то есть внутреннюю тесную связь своих природосообразных успехов с благотворным влиянием своей силы на удовлетворение насущных потребностей нашего чувственного бытия на земле. Оно вследствие частичного пресыщения в удовлетворении этих потребностей доходит до того, что обращается всюду к мнимому формированию присущих нам высших духовных способностей к искусству * лишь для того, чтобы удовлетворить щекочущие чувственность и манящие мишурой прихоти, значительно ослабляющие все силы человеческой природы. Во всех этих случаях оно утрачивает истинную и существенную основу своих благотворных для человечества сил и без удержу несет нас к мишурному блеску изощренности, от которой проистекает охватывающее все сословия состояние расслабленности, опустошающей человеческую природу в самом существе ее благотворных сил. Средства формирования этих высших духовных способностей следует рассматривать в известном смысле как подчиненные подлинным средствам формирования искусства вообше, обеспечивающим удовлетворение насущных потребностей людей.

Наша часть света вряд ли когда-нибудь (в такой степени, как теперь, нуждалась в том, чтобы широкие и общераспространенные притязания на формирование высших духовных способностей к искусству были вновь поставлены в такие рамки, которые предусмотрены для него потребностью в основательности и обеспеченности обычной, трудовой, непритязательной, семейной -и гражданской деятельности и ее основ. В заботе о таком ограничении само высокое искусство находит существенные основы для обеспечения и сохранения своих собственных благотворных сил. Его излишнее распространение как в чисто человеческом, так и в гражданском отношении — могила для его основательности, так как оно подрывает важные внутренние основы самой его силы, а внешние его результаты бесполезны, следовательно и не удовлетворяют человеческую природу. Средства формирования способности к наблюдению с помощью всех пяти чувств являются существеннейшей основой природосообразного формирования способности к мастерству и должны быть ею, так как эта способность по существу вытекает из первой, то есть из способности к наблюдению, и ее природосообразное формирование мыслимо лишь при хороших качествах и удовлетворительном развитии чувств, органов и членов; их же деятельное участие предполагает развитую способность к наблюдению.

Формирование духовной сущности способности к наблюдению в то же время требует средств, развивающих мыслительные способности, требует знания числа и формы, а также средств формирования способности к речи, служащей посредствующим звеном между способностью к наблюдению и мыслительными способностями. Суть всех средств формирования способности к мастерству заключается в духовном оживлении и достаточном физическом упражнении задатков, в полном смысле слова составляющих основу рисования, измерения и вычисления, а также пения и музыки. Кто научился измерять, вычислять и рисовать элементарно, то есть при помощи психологически разработанных последовательных рядов образовательных средств, тот уже обладает всеми средствами умственного образования, нужными для овладения мастерством.

Ему недостает лишь освоения особых механических навыков, необходимых для внешнего применения той

специальной отрасли мастерства, которую он желает изучить.

Это верно даже в отношении музыки и тесно связанного с ней танцевального искусства: Кто твердо усвоил измерение и вычисление в соответствии с элементарным методом, тот обладает преимуществом, так как он ясно осознает все основы обучения пению. А они одинаковы в вокальной и инструментальной музыке, в высокой степени облегчают даже самые утомительные упражнения, необходимые для выработки навыков как в пении, так и в игре на любом инструменте, и закрепляют эти навыки благодаря четкому осознанию принципов обучения. Это внутреннее разъяснение основ вокальной и инструментальной музыки нисколько, однако, не уменьшает необходимости напряженного упражнения внешних орудий в музыке, связанного с внутренним ростом духовного понимания основ музыки и их духовной ясности. Если обучение числу и форме облегчает изучение внутренней сущности музыки, то и рост внутреннего познавания основ музыки должен идти в ногу с ростом внешних исполнительских способностей в каждой отрасли музыки.

Ход формирования всех механических навыков, требуемых всеми внешними средствами развития умений, как я выше в общем смысле уже говорил, таков: начав с упражнений, имеющих целью правильность каждого механического навыка, переходят к упражнениям в силе при соблюдении правильности; от силы — вперед, к тонкости в воспроизведении. Наконец, освоив правильность, силу и тонкость в навыках своего мастерства, переходят к свободе и самостоятельности средств исполнения. Мы сочли такую последовательность средств образования механических навыков в письме, рисовании, пении, игре на фортепьяно единственно природосообразной и по своим результатам во всем тождественной и удовлетворительной *. Основы этой последовательности заложены в существе самой человеческой природы. Полностью увязанные с математической верностью и механической точностью, они исходят из высочайшей простоты познаний, приобретаемых чувственным восприятием, и захватывают детскую натуру на всех ступенях развития. Беспристрастный наблюдатель должен признать, не может не признать, что при тщательном соблюдении такой по

следовательности искусство становится природой, а природа — искусством.

Элементарное умственное образование и элементарное формирование мастерства, как уже сказано выше, идут рядом, в сильной и тесной взаимосвязи. Ребенок, хорошо обученный по элементарному методу числу и форме, настолько глубоко и широко овладел умственными элементами природосообразного развития мастерства, насколько он, получая действительно элементарное образование, уже заранее в семье приобретает умственные элементы природосообразного развития своих мыслительных способностей и своей способности суждения, а также механические навыки, лежащие в основе любой специальной отрасли мастерства -или 'профессии. И во всех сословиях это имеет место в полном соответствии с особым их (положением, с их потребностями, а также в 'полном соответствии со степенью сил и задатков, лежащих ,в их основе.

Если говорить о хорошем, п,риродосоо»бразном влиянии жизни ib семье на образование людей как в отношении его п/риродосообразных средств, так и в отношении его благотворных результатов, то принцип «жизнь формирует» менее широко применим к высшим сословиям, чем к низшим. В низших сословиях детям заблаговременно почти -повсюду уже с са-мой колыбели разносторонне прививается осваиваемая ими сущность механических навыков, в которых они преимущественно будут нуждаться в жизни. Дети крестьян, ремесленников и других сословий, строящих свое домашнее благополучие на профессиональном труде и этим укрепляющих его, как'правило, с утра до вечера живут в соответствующем окружении и в соответствующих условиях. У них в любую минуту появляются и возможность и побуждение принять участие в практическом применении механических навыков профессии отца и усваивать главную суть специальных приемов, которые будут им необходимы в будущей профессии, соответствующей их положению и обстоятельствам. Конечно, этого не бывает у высших сословий. Их к этому не поощряют -ни -нужда, ни потребности. Дети из этих сословий с самодовольством, всосанным с молоком матери, обычно говорят: «Я богат и еще разбогатею, я в этом не нуждаюсь». Дети простых •бюргеров и крестьян испытывают счастливое чувство:

«Я могу оказать своему дорогому отцу, своей дорогой матери содействие и помощь «в их делах, даже в таких, которые им приходится выполнять в поте лица своего, и это обрадует их, принесет им облегчение». Этого счастливого чувства, испытываемого детьми из простых сословий, такой домашней подготовки к удовлетворительному усвоению механических навыков, которые им также понадобились gt;бы ib любой профессии, соответствующей их обстоятельствам, в высшей степени недостает детям из высших сословий. Еще в гораздо большей степени недостает их детям из бесчисленной толпы заносчивых людей, неспособных ни к гражданской, ни к частной деятельности, неспособных ничего заработать, людей, которые даже без тени какого бы то ни было права на это не желают, чтобы их причисляли к простому народу или к тому сословию, к которому они действительно принадлежат, а навязываются в своего рода прихлебатели к знати и богачам из ближайшего своего окружения.

Наши современные лжемудрствования, все более отклоняющиеся от благотворного пути условий семейной жизни, вв.ели в заблуждение немало людей из высших сословий и даже некоторых чрезвычайно благо-родных людей в отношении всего того, что с ранней юности могло бы сильно содействовать нравственному, умственному и физическому развитию их детей, что во всех этих отношениях помогло бы воспитать в них достаточную самодеятельность и самостоятельность. Эти ухищрения завели их на ложные пути, так что путь природы в развитии и формировании способностей их детей почти совершенно и насильственным образом был скрыт от них.

Отсутствие природосообразного усвоения механических навыков, столь необходимых для создания прочной основы средств формирования способностей человека,— а в этом нуждаются и высшие сословия для благотворного трудолюбия и благотворного осуществления всех свойственных им добрых дел, — в наши дни ощущается сильнее, чем когда бы то ни было. Еще тяжелей, приводя еще чаще к заблуждениям, отражается оно на благополучии семьи. П.ри свойственной нам современной искусственности не хватает и того, и другого — и естественных путей, и путей искусства воспитания, которые должны помочь ходу природы. Они и помогли бы ему,

если бы мы проявили больше понимания и чутья в отношении хода природы и вытекающих из него средств, предлагаемых идеей элементарного образования, чем мы на деле их проявляем. Не в истинности такого искусства, а в 'пагубности искусственности ищем мы средств и помощи -против источника зла. Поэтому теперь мы одинаково далеки от истины и в отношении хода природы, и в отношении средств искусства воспитания, не находя выхода ни тут, ни там.

В этом отношении мы точно и резко должны отграничить природу элементарного образования с его средствами, поскольку они являются средствами человеческого искусства, от пути самой природы в развитии наших способностей. Путь природы в развитии наших способностей, предваряющий основанный на нем путь искусства в их формировании, а следовательно и всю совокупность средств элементарного образования, вечен и неизменен. Путь искусства воспитания столь же вечен и неизменен в отношении своей внутренней сущности, однако в смысле внешнего воздействия и практических своих средств он изменяем. Внешнее его проявление не совпадает в его внутренней сущностью; его сущность — сила, из которой вытекает его внешнее проявление. Внешнее проявление этого искусства, правда, основывается на сущности его самого, но оно лишь постольку истинное искусство, поскольку находится в согласии с ходом природы в развитии наших сил. Если оно перестает ему соответствовать, а впадает в противоречие с ним, оно превращается в неиссякаемый источник злого извращения, которое в силу своей большой притягательности, особенно в настоящее время, наносит убийственный вред благотворности и росту истинного искусства.

Я рассмотрю и то, и другое — путь природы и путь искусства, в том смысле, в котором оно как истинное искусство воспитания должно проявить себя в идее элементарного образования, а через нее — в самой решительной оппозиции к пагубным лжемудрствованиям нашего времени и их рутинным средствам. Брошу беглый взгляд на действия и предназначение одного рядом с другим, а также на взаимосвязь, в которой они, идя рядом, взаимно поддерживая друг друга л помогая один другому, предназначены воздействовать на дело воспитания человечества в его реальном положении.

Ход природы в развитии способности к наблюдению связан с действительным положением индивидуума, на формирование у которого этой способности надо воздействовать. Его влияние на развитие способности к наблюдению полностью зависит от того, в каком виде предметы -предоставляются органам чувств ребенка в действительно окружающей его среде. Искусство элементарного образования может количественно увеличить эти явления, оно может усилить их привлекательность, упорядочить их, увеличить их поучительность и усилить их воздействие на человеческую природу в качестве своего образовательного средства. И все это оно может делать с самой колыбели. Может и должно. Но оно должно это делать только в самой определенной связи с тем путем, которым идет сама /природа, (предоставляя (ребенку предметы наблюдения; природа же в этом не отрывается от истинности и действительности положения, обстоятельств и условий, в которых находится ребенок, чья способность к наблюдению должна быть сформирована при .посредстве впечатлений, производимых этими явлениями .и благодаря использованию их. Искусство ни под каким видом не должно пытаться оказывать свое влияние вне зависимости от действительности и подлинности положения ребенка, не говоря уже о том, чтобы противоречить ему. Воздействуя на «количественное увеличение предметов наблюдения, на «последовательность их появления, на 'повышение их привлекательности, искусство элементарного образования не должно использовать свое влияние во вред пути, которым идет природа. А этот-путь в своем воздействии на детскую способность к наблюдению увязан с истинностью и действительностью положения и обстоятельств жизни 'ребенка. Если это искусство поступает так, оно ‘перестает быть истинным искусством, оно не имеет элементарной основы, оно опустилось до уровня самого низкопробного средства нашего современного лжемудрствования и его пагубности, утратило элементарную силу истинного искусства воспитания, под вывеской которого оно действует. Истинное искусство никоим образом не должно и не вправе побуждать, оживлять и захватывать своего воспитанника вне прочной связи с ходом природы в развитии наших сил. В равной мере оно не должно и не в,праве действовать в противоречии сформирующими ребенка чувствен

ныМи впечатлениями, которые вытекают и должны вытекать из истинности и действительности положения, обстоятельств л условий, в которых он живет.

В свою очередь и ход природы в развитии способности к речи тоже связан с истинностью и действительностью положения, обстоятельств и условий индивидуума, у .которого должна быть развита эта способность. Как искусство элементарного образования в состоянии количественно увеличить предметы наблюдения, воспринимаемые органами чувств ребенка, усилить впечатление от них, сделать их более захватывающими, последовательно показывать их так, чтобы возросла их поучительность, так же и в силу того же оно способно использовать предметы наблюдения, чтобы сделать средства искусства, формирующие способность к речи, более обширными, более поучительными и более захватывающими, чем это делает и может сделать в отношении развития наших способностей ход природы, предоставленный самому себе. Способностям 'к наблюдению и речи в отношении благотворного для человечества воздействия на них искусства предоставлен одинаковый простор, но им поставлены и одинаковые пределы. Путь искусства воспитания не должен отклоняться от путл природы в развитии этих способностей, когда он воздействует на расширение и оживление способности к речи или использует свое влияние, которое может оказать, увеличивая привлекательность для ребенка искусства речи как такового; когда он воздействует на расширение и оживление способности к наблюдению или увеличивает в этой области привлекательность ее как таковой для ребенка. Не говорю уже о том, что путь искусства не смеет вступить в противоречие с путем природы.

Даже изучение нового языка, мертвого или живого, находит основы для своего природосообразного хода в соответствии своих средств тому .пути, которым приступает к делу природа, сообразуясь с положением и обстоятельствами младенца, которого мать учит говорить.

Все сказанное относительно соответствия путей природы и искусства в развитии и формировании способности к речи так же верно и в отношении влияния, которое оказывает язык как промежуточная ступень между развитием способности к наблюдению и мыслительных способностей.

Ход природы в развитии способности к мышлению связан с наличием предметов наблюдения и со степенью ясности, с которой их надо путем чувственного восприятия и благодаря способности к .речи довести до прочного осознания индивидуумом, чье мышление надлежит сформировать. Благодаря умению наблюдать возникают .впечатления от предметов, а способность к речи дает ребенку выражения для обозначения смысла и значения впечатлений. То и другое вместе -превращает эти предметы в объекты, которые ребенок сам может -рассматривать или как нечто совокупное, или каждый в отдельности; он может сравнивать их между собой, может использовать для оживления своих мыслительных способностей. И то, что было сказано о связи путей природы и искусства воспитания в отношении способности к наблюдению и речи, полностью верно в отношении такой же связи применительно к развитию способности мышления, применительно к обучению всем отраслям науки и мастерства, для которого эта способность должна служить природосообразной основой. Однако природосообразный ход развития способности к мышлению, как и способности к наблюдению, в том случае, если он не получает помощи со стороны искусства воспитания и -предоставлен самому себе, связан с реальными обстоятельствами и положением, в которых предметы наблюдения представляются органам чувств ребенка. При таком ходе развития способность к мышлению созревает медленно и в узких пределах. Без помощи искусства воспитания ребенок мыслит лишь о немногих (предметах и медленно созревает до способности мыслить свободно и широко. Правда, умение наблюдать и овладение речью уже расширяют эти границы развития мыслительных способностей. Но в этих способностях заключена и некая самостоятельная сила, позволяющая им 'подняться за рамки чувственного восприятия и творчески самостоятельно продвигаться вперед в своем развитии. Эта сила заложена в существе способности к мышлению. Она, собственно, и составляет ее существо. Эта сила называется способностью к абстрагированию. Но и эта способность без помощи искусства воспитания, предоставленная себе самой, развивается лишь медленно. Она взывает к помощи этого искусства со всей присущей ей самостоятельной внутренней силой.

Но как это все ни верно, каким бы самостоятельным и творческим это искусство само по себе нл было, как бы оно самостоятельно и созидательно ни влияло на человека, все же оно не должно, оно не смеет допустить, чтобы его средства, каковы бы они ни были, утратили связь с ходом природы в развитии у человека способностей к наблюдению и (речл. Это искусство не смеет допустить, чтобы его средства увлекли и заманили человека под влиянием чувственных побуждений к свободомыслию, оторванному от реальной жизни и лишенному ¦священной, благотворной основы мышления, ограниченного положением человека и его долгом. Оно не должно позволить завлечь его к блужданиям и отклонениям в мышлении, противоестественным, оторванным от круга действительных взаимосвязей ребенка, подрывающим благотворную основу мышления. Истинное искусство никогда так не поступает, а вот 'пагубные ухищрения, оживляемые эгоизмом нашей чувственной природы, побуждающей их -всячески губить истинное искусство воспитания, делают это самыми разнообразными способами. Своими неестественными, мнимообразовательными средствами они соблазняют своих питомцев, увлекая их к необузданному, поверхностному мышлению, чуждому реальной жизни человека. А это влечет за собой самые пагубные последствия, '.почему настоятельно необходимо воспрепятствовать подобному разброду в мышлении заблаговременно, еще тогда, когда формируются способности к наблюдению и речи, тем более что первые соблазны к этому можно обнаружить уже в неестественности и заблуждениях, имеющих место в самом формировании этих способностей.

Нам никак нельзя утаить от себя, насколько в этом отношении необдуманны и опасны средства оживления внешних чувств, 'применяемые при рутинном методе развития наших способностей к наблюдению и речи. Опасны они главным образом из-за обычно с этим связанного недостатка в продуманных упражнениях, способных своим неукоснительным порядком и своей четкостью энергично сдержать и предотвратить разбросанность и рассеянность при наблюдении предметов, имеющих образовательное значение, и при разговоре о них. Наши рутинные упражнения в данной области из-за своей поверхностности, как правило, побуждают к бездумной

болтовне о предметах, которые должны служить нашему обучению. Когда ребенок не понимает того, что должен выучить, и все же должен делать «вид, будто понимает, то это естественно ведет к бездумной болтовне о вещах, которых он не понимает. Само учение превращается, собственно говоря, в обучение 'болтовне о том, чего он не понимает. А тем самым болтовня превращается в средство, которым можно подсластить досаду и скуку, а их в каждом человеке неизбежно вызывает обучение, если его не понимают. Психологически верно и очень легко объяснимо, как таким .'путем человек может дойти до того, что в конечном итоге много и страстно говорит о вещах, которыми ему приходилось заниматься до отвращения долго и утомительно, а он при этом так и не сумел понять, что это за вещи и для чего они служат.

Вот 'К каким далеко идущим последствиям приводит отклонение искусства воспитания от пути природы в развитии наших сил, если говорить об исходных началах рутинных средств формирования наших способностей к наблюдению, речи и мышлению. Но как ни верно это, не менее 'верно и другое. Как средства предотвращения причин и последствий этих пагубных лжемудрствований, так и путь к созданию прочных основ настоящего искусства воспитания лежат в существе идеи элементарного образования. Если я теперь еще раз рассмотрю эту великую ‘идею именно под таким углом З1рения, то увижу, что главная ее сила исходит из того влияния, которое на культуру человечества o-казывает и неизбежно должно оказывать упрощение всех средств воспитания и обучения. Именно благодаря этому упрощению идея элементарного образования способна повысить образовательное 'влияние семьи и того центра, где она сосредоточивается в семье у всех сословий,—общей комнаты, приводя тем самым в движение бесчисленное множество полезных для воспитания сил, которые в настоящее время дремлют, оставаясь неиспользованными и безжизненными

В подтверждение далеко идущих последствий этой истины скажу лишь одно: каждый .ребенок, как мы уже знаем, благодаря элементарному упрощению всех средств обучения .приобретает способность передавать знания, полученные им на той ступени образования, на

которой он в данный момент находится, братьям и сестрам и ©сякому другому ребенку, не имеющему таких знаний. И поступать так — большая радость для каждого ребенка, получающего хорошее воспитание. Было бы большой .радостью также и для каждой безыскусной матери помочь своему ребенку в этом, если бы только она умела так делать. Я даже убежден, что тысячи матерей, видя, как 'поступает такой ребенок, с горечью признаются, что сами не умеют этого делать, и будут сожалеть об этом. С материнской радостью о.ни постараются научиться этому у детей. Это не мечта, это убеждение основано на взаимном влиянии инстинктивно оживленных чувств матери и 'ребенка. Это одинаково верно и в отношении того, как дается, и в отношении того, как воспринимается такое обучение. Бесспорный факт, что дети гораздо охотнее позволяют другим детям объяснять им то, 'чего они еще не знают, чем кому-нибудь из взрослых, если только тот не обладает исключительно нежным материнским чувством или столь же исключительно сильным отцовским сердцем.

Неоспорима, однако, та истина, что идея элементарного образования, если -правильно руководствоваться ее принципами, развивает в каждом ребенке эту способность. Ее важное значение видно всем, .потому что неопровержимо доказано: все истинные и правильно примененные средства элементарного образования могут привить детям способность во всем помогать родителям в воспитании своих братьев и сестер, то есть и в нравственном и в умственном отношениях. И это верно постольку, поскольку во всех семьях, добывающих насущный хлеб физическим трудом, нужда и бедность воздействуют на их чисто человеческие побуждения физически, с хозяйственной стороны, тем самым привлекая, приучая и даже вынуждая детей оказывать эту помощь.

Таким образом, несомненно, что признание идеи элементарного образования привело бы в движение в интересах воспитания несметное количество дремлющих сил, а ее общие благотворные последствия для хорошего состояния семейной жизни были бы неисчислимы, будь элементарное образование действительно введено... Совершенно ясно, что вся совокупность средств элементарного образования представляет собой не что иное, как психологически тщательно и полно разработанное

искусством дополнение к ходу природы в развитии и формировании наших нравственных, умственных и физических сил и психологически обоснованное содействие этому благотворному делу природы,. Такой взгляд на этот предмет, или, вернее, внутренняя сущность этого в старое время столь обычного взгляда на основы воспитания, четко выражен и в том принципе элементарного образования, что средства развития человеческих сил следует рассматривать, признавать и использовать как внутреннюю основу средств формирования и усвоения практических умений, а следовательно и всех средств преподавания и обучения человека. Из этого принципа с той же определенностью вытекает и необходимость подчинения всех средств преподавания и обучения высшим законам развития наших сил.

Результаты, к которым в силу своей'природы ведут человечество психологически хорошо направленные и тщательно осуществленные усилия элементарного образования, имеющие целью упростить свои средства и укрепить воспитательное влияние жизни в семье, — эти результаты в своих начальных моментах как бы связаны во всех отношениях с едва начавшейся жизнью ребенка, охватывая все его способности. Они в большой мере сами собой вытекают из его жизни. Все средства элементарного развития и образования, побуждающие к развитию ничем еще не тронутого младенца, уже с колыбели весьма привлекательны для него. Они примыкают к первым зародышам раскрывающегося в человеке внутреннего стремления ik развитию. Природосообразно побуждаемые, они как бы сами собой вытекают из этого стремления.

Правильность такого взгляда доказывается и тем, что истинные средства идеи элементарного образования привлекательны не только для еще совсем невинного младенца, но способны идти в ногу с возрастающими силами стремления к развитию, постоянно сохраняя для них свою привлекательность. Вот какой-нибудь .неуемный мальчишка от избытка сил и под влиянием присущего ему стремления к развитию их беснуется среди окружающих, хватается за все, что видит вокруг себя, как за средство этого развития, приводя все в беспорядок. Но если ему достаточно просто, энергично и любовно помочь освоить средства элементарного образования,

то он настолько бывает ими увлечен, что глубоко в себе самом ощущает их живительную для него истинность и силу и непроизвольно вынужден почувствовать живой интерес к ним. Ребенок не может иначе, его стремление к развитию своих сил находит пищу в этих средствах. Он чувствует, что благодаря им узнает такое, чего раньше не знал, и научился чему-то такому, чего раньше не умел. Оживленный стремлением своих сил к развитию, он рвется вперед в -своем знании и умении. Как о.н прежде дико бесновался в поисках того, чего ему недоставало, так он теперь добровольно усаживается, чтобы насладиться и 'воспользоваться тем, чем обладает, чтобы приумножить свои знания и умения, чтобы жить тем, что в нем с такой живостью л привлекательностью пробудилось.

Вот насколько' психологическое воздействие элементарных средств развития человеческих способностей отличается от воздействия рутинного искусства, вдалбливающего детям словесные знания, не подкрепленные и не оживленные впечатлениями чувственного восприятия. Замечательны слова, сказанные мне одним проницательным человеком, когда он заметил это различие на одном из уроков обучения форме: «C’est un pouvoir, се n’est pas) un savoir» *. Это верно, этими словами бесспорно выражена и ярко освещена сущность различия между истинно элементарным методом образования и методом неэлементарным, независимо от того, в чем его неэле- ментарность выражается.

Так же верно это и в нравственном отношении. Столь же важный для идеи элементарного образования принцип, требующий, чтобы все средства образования и воспитания детей были увязаны с жизнью в семье, способен утвердить веру и любовь на великой всеобщей основе нравственности и религиозности, на присущих человеческой природе чувствах— отцовском, материнском и чувстве любви ребенка к родителям. Эта идея способна всем своим искусством и всей силой своего воздействия возвысить инстинктивное по своему происхождению чувство до сложившейся отцовской силы и материнской преданности. Упростив свои средства, она способна значительно укрепить и оживить в нравственном и религиозном отношении воспитательные способности миллионов родителей во всех сословиях.

В интеллектуальном отношении мы в элементарно упрощенном обучении языку, числу и форме находим совокупность всех средств природосообразного умственного развития, объединенных с самого их рождения. Элементарное обучение речи, примыкающее к элементарному формированию способности к наблюдению, рука об руку с природой и с .присущей ей силой ведет ребенка, приучая его правильно выражать все впечатления, полученные от чувственного восприятия окружающих предметов. Элементарное же обучение числу и форме благодаря психологически упрощенной организации его средств способно научить ребенка сопоставлять, различать и сравнивать между собой предметы, познанные путем чувственного ‘восприятия. Таким образом ребенок сможет логически переработать их и судить о них. Элементарное обучение числу и форме представляет собой в сущности чистое формирование самой способности к мышлению; это обучение применимо во всех сословиях, ко всем людям и одинаково для всех нюх благотворно. Почти с колыбели оно приучает человека любого сословия и любого положения обдумывать и размышлять. И при этом оно никого не отвлекает от дела: ни человека, шагающего за плугом; ни того, кто занят ремеслом; ни кого-либо еще. Каждого оно наталкивает на то, чтобы он вообще призадумался и поразмыслил, как лучше использовать свое положение. Тысячекратный опыт показывает нам, что рутинными средствами «современного образования этого не удается достичь даже на высших ступенях нашей культуры. Напротив, подобное 'воспитание отнюдь не приучило множество людей, получивших по такому методу даже научное образование, к серьезному, пытливому мышлению, соответствующему их -положению, необходимому для их положения и обстоятельств. Опыт показывает, что во всех житейских делах, лежащих вне круга их научного, профессионального или дилетантского образования, такие люди в своей среде и вообще 'в мире в отношении мышления, пытливости и рассуждения скорей крайне неумелы. Мы не можем также утаить от себя, что источник и причину этого обстоятельства следует искать в том, что мыслительные способности этих людей не получили с юных лет психологически природосообразного развития. Самой же природе, предоставленной лишь себе и не опирающейся на

солидно обоснованное искусство воспитания, очень трудно восполнить пробел, вызванный этим недостатком.

Между тем идея элементарного образования в интеллектуальном отношении отнюдь не ограничивается влиянием на одно только развитие человеческой способности к мышлению. Она распространяет его на все наши знания и умения — в области науки, профессии, мастерства. Всякое знание, всякое умение в области науки, мастерства, 'профессии, подобно любой отдельно взятой способности человеческой природы, имеет свою, совершенно определенную особую сущность, отличную от определенной особой сущности любой другой отрасли науки, любой другой отрасли мастерства или любой другой профессии. Природосообразное формирование *и усвоение познаний и умения практически применять наши силы и задатки предполагает, следовательно, полное овладение наукой, мастерством и профессией, которые со всеми их особенностями должен усвоить каждый индивидуум. Человек, имеющий смелость взяться за обучение 'какой- либо науке, какому-либо мастерству или какой-либо профессии, должен в себе самом сочетать и то, л другое— как совершенное знание элементарных средств •формирования наших сил и задатков, так и совершенное знание той отрасли мастерства и науки, которой он намеревается научить своего воспитанника. Это обстоятельство, если его рассматривать само по себе в такой связи, в настоящее время встречает, как кажется, непреодолимые затруднения. Но и здесь сопоставлением обоих этих требований природа приходит на 'помощь искусству воспитания и предшествует ему в качестве проводника в его будущей деятельности.

Если рассмотреть реальный ход обучения всем видам мастерства и всем наукам безотносительно 'к идее элементарного образования, то мы убедимся на деле, что все, чему основательно обучают в научной области ил4 в области мастерства, проистекает из внутреннего признания принципов, взглядов и средств, лежащих в основе идеи элементарного образования. Ясно ли эта идея осознана или только смутно ощущается — совершенно безразлично; лишь бы имелась идея и имелись благотворные силы для ее осуществления; лишь бы идея обнаружилась и проявилась в них. А это часто случается при разных обстоятельствах в разных сословиях, которые

никогда даже и не знали такого названия, как «идея элементарного образования», не говоря уже о действительном знании ее пути и средств. Самьье глубокие психологи среди знатоков всех наук вообще сходятся на том принципе, что средства изучения любой науки и любого мастерства, как и средства, помогающие заниматься ими, надо всеми возможными способами упростить, в особенности их исходные начала. Этим знатокам, достигшим высших ступеней в своей области при почти полном отсутствии упрощений в исходных началах их науки, с превеликим трудом и вопреки природе пришлось самим добиваться того высокого уровня, на котором они действительно стоят в своей науке. И все же они признают, что с каждой более высокой ступенью научного образования все яснее становится, насколько необходимо упрощение начальных средств обучения, все ясней становится, какие средства искусства способны поднять начальное обучение любой науке до подобного упрощения, подготовить возможность проведения в жизнь этой идеи.

Таким образом, ясно, что осознание того*, что требуется, чтобы правильно и удовлетворительно /практически применять идею элементарного образования в какой-либо отрасли мастерства или науки, по внутренней своей сути тождественно с осознанием того, что требуется, чтобы правильно и удовлетворительно изучить какую-либо отрасль науки или мастерства. Все, что основательно изучается тем или иным способом, то и познается с помощью средств его изучения, согласующихся с поинципами и средствами элементарного образования. Следовательно, и здесь природа прокладывает путь искусству воспитания. И очевидно, -что там, где оно поставлено солидно, оно построено на принципах, требуемых идеей элементарного образования, даже если сама она -ни буквально, ни по названию не известна. По мере того как ее средства, все далее разрабатываемые, все более многосторонне будут воздействовать на образование и все глубже влиять на человеческую природу, -все больше также станет ощущаться потребность применять их к каждой отдельной отрасли науки и мастерства, все легче будет удовлетворить эту потребность. В той же степени должны будут уменьшаться трудности в подыскании людей, которые в состоянии сочетать в себе пол

ное понимание идеи элементарного образования со столь же солидными познаниями в той отрасли науки и в той профессии, .которым они собираются обучать по элементарному методу.

С этой точки зрения полные глубокого педагогического смысла слова «жизнь формирует» находят простое и естественное .применение. В этом случае они в своих последствиях предъявляют те же требования и приходят к тем же результатам, которые мы раньше установили. И с этой точки зрения мы должны иметь в виду, что идея элементарного образования, требуя величайшего упрощения средств формирования сил и задатков человека, требует одновременно величайшего различия в степени, в которой ее средства могут и должны предоставляться различным сословием и классам в интеллектуальном отношении и в отношении мастерства, величайшего развития в степени, в которой они должны быть ими усвоены.

Как ни важно вообще благотворное воздействие психологически обоснованных элементарных средств формирования мыслительных способностей и способности к мастерству на создание прочной основы национальной культуры, не менее важно осознать, в 'каких пределах все высшие ступени средств элементарного образования в применении к способностям наблюдения, речи, мышления и овладения мастерством следует особо предоставлять тем сословиям; у которых насущный хлеб и покой и, смею сказать, у которых вера, любовь и преданность зависят от мирного благотворного трудолюбия семьи.

Об этой существенной основе всякого истинного счастья народа необходимо, применяя начальные важнейшие средства народного образования, предварительно позаботиться также и в том, что касается обучения мастерству. Заботясь о ней, только благодаря этому будет возможно использовать мощно захватывающие всю человеческую природу средства элементарного развития способности к мышлению и способности к мастерству на благо всем сословиям и тем самым использовать их как основу всей мощи государства, всего покоя государства, всего блага государства.

Не надо себя обманывать: этого нельзя достигнуть, идя современным путем с его извращенными средствами, ослабляющими все истинно благотворные силы человеческой природы, доводящими их то до мечтательно

сти, то до паралича, то до одичания. Только мудрая заботливость в определении границ 'применения элементарных средств, применения расширенного или 'ограниченного, смотря по потребностям и обстоятельствам различных классов народа, /позволит с уверенностью в успехе рассматривать их как общее благотворное средство развития культуры народа. При такой заботливости, в таких ее границах применение этих средств на любом поприще, в любом месте и в любой отрасли науки обычно ведет к благу всех сословий. Бесспорно, что если бы в какой-нибудь стране идея элементарного образования была признана и введена в этом духе, то она оказала бы такое воздействие, особенно на высшие сословия, а также на всех тех людей, которые в связи с их будущей профессией нуждаются в особом научном образовании. Тогда они лично сумели бы достичь определенной степени «саморазвития свойственных им сил и задатков. С одной стороны, они стали бы тогда способны основательно и в достаточной для них мере изучить науку, связанную с их будущей профессией, а с другой — это позволило бы каждому из них в отдельности успешно содействовать началу и распространению изучения этих отраслей знания и применению их для общего блага.

Точно так же, если бы средства элементарного образования в этом духе были освоены бюргерским сословием и даже крестьянами, своими руками обрабатывающими землю, то в обоих сословиях они приняли бы то же направление и так же благотворно сказались на каждом из них. Если бы элементарное образование с такой же заботливостью, -столь же основательно и в тех же рамках сделалось общим достоянием в какой-либо стране, то у многих тысяч людей, во всех отношениях неспособных занять более высокое внешнее положение, оно охладило бы охоту к более высокой степени умственного образования и формирования мастерства, чем та, которая лучше всего пригодна для прочной основы и роста настоящего блага их семьи и их сословия. Точно таким же великолепным образом элементарное образование будет прокладывать людям, я бы сказал, самим богом отмеченным, путь, позволяющий им в кругу своего сословия и в рамках своих обстоятельств использовать свои выдающиеся способности для собственного

удовлетворения и для блага своего ближайшего окружения.

Велико несчастье, что в наше время бесчисленное множество людей увлекается за пределы благотворного удовлетворения подлинных и серьезных потребностей своего сословия, что дурные, но сильные соблазны, можно оказать, за волосы тянут их за эти границы. Несомненно, это великое несчастье наших дней зависит и вытекает из того, что образовательные и воспитательные средства все больше удаляются от хода природы в раз витии наших сил, от простоты образования и воспитания человека. Настолько же верно, однако, и то, что можно основательно подорвать(корни этого великого несчастья и постепенно совсем его уничтожить, приблизившись к развивающим все способности .воспитательным принципам и средствам, исследованию, обоснованию и применению которых посвящена идея элементарного образования.

Величайшие результаты элементарного образования должны быть у ребенка подготовлены с самой колыбели во всех направлениях, требуемых воспитанием. Природа всех их, однако, такова, что эти подготовительные средства одинаково применимы и в беднейших хижинах крестьян, и во дворцах вельмож. В любом месте, где их правильно понимают и заботливо используют, они в силу своей сущности одинаково глубоко и во многих отношениях 'благотворно влияют на все дело воспитания и обучения, на создание прочной основы всех его успехов и на правильное понимание его будущих результатов.

Если рассмотреть элементарные упражнения, которые -все, начиная с самых первых, должны быть разработаны, исходя из формирования способности к наблюдению и из величайшего упрощения их средств, то мы увидим, что все они могут быть упрощены, что все их можно и должно соединить с привлекательностью, соответствующей детакому возрасту. Это позволит начать уже с .колыбели их применение, способствующее действительно природосообразному образованию. Так как они требуют целого ряда образовательных средств, привлекательность которых для ребенка последовательно и живо развивает, расширяет и укрепляет у него во всех направлениях способность к наблюдению, то элементарные упражнения по своей природе приводят к постоянно

расширяющемуся у детей живому и ясному познанию всех окружающих их предметов, чем закладывается первый камень в прочное основание для развития человеческой способности к мышлению.

Если мы теперь таким же образом рассмотрим элементарное обучение языку, то найдем, что оно само по себе есть непрерывное .продолжение, укрепление, .применение и расширение результатов /природосообразного формирования способности к наблюдению и достигается природосообразным развитием способности к речи. Поэтому обучение языку надо сделать столь же простым и столь же привлекательным для детского возраста, как это делается три элементарном формировании способности к наблюдению. Далее мы находим, что, постоянно продвигаясь вперед и вместе с развитием способности к наблюдению, обучение языку способно все дальше вести ребенка 'ко все большему уточнению его понятий. В единении с элементарным обучением наблюдению оно моlt;- жет заложить краеугольный камень природосообразного развития мыслительных способностей человека и, следовательно, служить промежуточной ступенью между развитием человеческой способности к наблюдению и развитием мыслительных способностей.

(Пойдем дальше и рассмотрим элементарное обучение числу и обучение форме, являющиеся особыми средствами искусства, предназначенными для формирования способности к мышлению. Мы увидим, что эти особые средства вытекают из самой сущности числа и формы. Поэтому все благотворные следствия их применения возможны лишь при условии их согласования с этими основами. Мы видим далее, что уже исходные начала изучения числа и формы, как и природосообразные средства формирования способностей к наблюдению и речи, должны также обладать привлекательностью для человека в детском возрасте. Благодаря этому в сочетании с результатами природосообразно развитых способностей к наблюдению и речи обучение числу и форме в состоянии поднять воспитанников до научного взгляда на эти предметы и вообще до такого уровня логически развитой способности к мышлению, который без образовательных средств, предоставляемых нам природосообразным обучением числу и форме, был бы недосягаем.

Если я рассмотрю все средства искусства, ведущие

к этой -высокой цели формирования наших интеллектуальных 'сил начиная с их первых, исходных шагов, то увижу, что установленная нормальная форма общего обучения языку всесторонне осветила бы этот вопрос. Подобно всякому действительно элементарному обучению незнакомому языку, эта форма всеми промежуточными ступенями своего последовательно формирующего воздействия затрагивает '«все отрасли человеческих знаний. С помощью вытекающих из нее и обязательно присущих ей упражнений она приводит к такой ясности понятий о предметах, обозначаемых изучаемыми словами, что конечный пункт достигнутого -благодаря ей познания обыкновенных житейских предметов непосредственно смыкается с исходным пунктом, с которого начинается научный взгляд на них.

Это одинаково верно в отношении всех отраслей науки и по своей сути одинаково 'применимо .при в*сех обстоятельствах и положениях, в которых находится человек. Ни один ребенок на свете не живет вне известного круга познаваемых чувственным восприятием предметов, представление о которых созрело в нем. Поэтому каждый ребенок, у которого формирование способности к речи происходит элементарно, то есть в той мере, в какой развивалась его способность к наблюдению, находится на таком уровне, когда его познания, полученные путем чувственного восприятия, граничат со взглядами, исходя из которых его надо природосообразно довести до способности к восприятию научных взглядов на эти же предметы.

Если взять в виде примера естественную историю, то каждому ребенку, даже если он живет в самых стесненных условиях, знакомы во всяком случае не меньше шести млекопитающих, столько же рыб, птиц, насекомых, амфибий и червей. И если он по элементарному методу с колыбели научился внимательно наблюдать этих немногих животных, верно распознавать их со всеми их существенными частями и меняющимися признаками и с точностью о них высказываться — а при истинно элементарном руководстве изучением языка этого можно и должно достигнуть даже в самых нищих хижинах, — то уже gt;в самом ребенке будет залож-ено начало прочного и природосообразного усвоения научного взгляда на млекопитающих, орнитологию, ихтиологию

и т. д. И если положение, обстоятельства и условия дадут ребенку -повод или даже вынудят его изучать эти науки, то он окажется отлично к этому -подготовлен своим предыдущим воспитанием.

Далее, так же верно и другое. Если природоюообраз- но руководить искусством наблюдения ребенка начиная с колыбели, а также и непосредственно вытекающим из наблюдения элементарным -обучением числу и форме, то ребенок будет в полной мере подготовлен к дальнейшему научному их восприятию. Он будет подготовлен к этому благодаря арифметике, рисованию и измерению, хорошо освоенным им на основе элементарного метода.

Так -обстоит дело со всеми отраслями науки. Природные способности человека, (природосообразно развитые элементарно поставленным обучением наблюдению, языку, числу и форме, одинаково сказываются во всех отраслях человеческих знаний. Будь то чистая наука, математика, будь то профессиональные знания илл умения, какой бы характер ни носили эти знания, элементарные средства образования, развивающие человеческие способности, оказывают на них одинаковое действие. Я с полным убеждением говорю:              средства

элементарного образования либо пригодны для всего этого, либо ни для чего не 'пригодны. Их ценность, их великая ценность лежит отчасти в нас самих, отчасти в окружающей нас среде, воспитательного -воздействия которой не бывает полностью лишен никто.

Любой ребенок, научившийся с элементарной точностью наблюдать, напрлмер, ежедневно доступную взорам человека воду в состоянии покоя и в движении, ее преобразование в росу, дождь, туман, пар, иней, град ¦и 'Т. д.; научившийся наблюдать действие воды и ее влияние во всех указанных состояниях на другие (природные тела; научившийся с точностью высказываться об этом, — он уже овладел исходными началами природоведения, как их рассматривает искусство обучения в отношении этих предметов. В свою очередь любой ребенок, научившийся элементарно наблюдать, как соль и сахар на кухне растворяются и как они восстанавливаются из жидкого состояния в твердое, кристаллизуются и т. д.; научившийся наблюдать, как бродит, как отстаивается в (подвале вино, как оно превращается в уксус; как ире-

образуется алебастр в -гипс, а мрамор в известь и кремний ,в стекло и т. д.; научившийся с точностью об этом высказываться,—он уже владеет исходными началами полученного наблюдением познания наук, более подробного изучения которых требуют эти предметы. В такой же мере ребенок, научившийся с элементарной точностью наблюдать несколько 'крестьянских домов со всеми их отдельными частями и находить для них точные выражения, овладел исходными началами главнейших частей строительного искусства. И если ребенок обладает отличными задатками для этого, то благодаря одному только полученному через наблюдение знанию крестьянского дома, подкрепленному одним лишь элементарным изучением числа и формы, его можно просто и природосообразно подготовить к самостоятельному развитию в себе всех начальных основ познания строительного искусства и его разнообразных отраслей, а в зависимости от обстоятельств и условий проявить также эти познания в реальных творениях строительного искусства.

Нельзя, конечно, даже представить себе, в какой мере может помочь познанию научных предметов хорошо поставленное с младенческих лет развитие способности к наблюдению, если это познание основано на психологически упорядоченных упражнениях ребенка в наблюдении и он природосообразно и основательно подготовлен к логическому мышлению. Там, где хорошо развиты способности, умение дается легко, а где умение легко дается, там оно само далеко ведет. Ребено'к, хорошо подготовленный в отношении наблюдения числа и формы, уже наполовину прошел путь к развитию логического мышления путем упражнений в счете и измерении еще до того, как с ним можно начать эти построенные на природосообразной основе упражнения, рассчитанные на развитие логического мышления. Упомянутые упражнения, если их проводить природосообразно, заранее предполагают уже в значительной мере зрелую способность к наблюдению, развитую хорошим ее упражнением.

Такое дальнейшее развитие умственных способностей человека с помощью средств элементарного образования не имеет, однако, ничего общего ни с претенциозными успехами нашего современного, беспорядочного и поверхностного многознайства, ни со всеми бредовыми 28*              435

мнимообразовательными средствами распространенной и вредной литературы для народа, ни с рутинными упражнениями, вводящими людей в заблуждение. Прочно увязанные с великим принципом «жизнь формирует», исходя всегда в своем развитии из природосообразного хода семейной жизни, средства элементарного образования по самому «существу своему ни в .коем случае не ведут на порочные пути современных заблуждений, на которые поверхностные средства современной народной культуры завлекают миллионы людей нашего поколения на их же погибель. Средства истинного элементарного образования во всех случаях их применения — всегда дух и жизнь, как они всегда дух и жизнь в своем первоначальном возникновении и развитии. Это настолько верно, что даже при самом ошибочном ходе рутинного усвоения наук, не основанных на реальном чувственном восприятии и таких по своей .природе, что маленькие дети совершенно не в состоянии понять их формирующую ум сущность, все же по справедливости можно сказать, что принципы элементарного образования способны привлечь внимание человеческого bon sens к методу, которым природосообразно можно изучать и такие наукл, и указать ему на средства, ведущие к этому.

Чтобы доказать справедливость этого «взгляда, я под таким углом зрения рассмотрю географию и историю. Я, естественно, очень далек от того, чтобы считать любой из этих предметов в том его объеме, который поис- тине способствует образованию и действительно имеет научное значение, подходящим занятием для народа или для обучения детей. Но если уж хотят заставить ребенка изучать один из этих предметов — все равно, правильно это или неправильно, — то принципы элементарного образования в обучении географии простым природосообразным путем приведут к наиболее легким средствам усвоения названий гор, рек, городов и местностей разных стран. Точно так же они облегчат усвоение с помощью органов чувств местоположения городов, рек и т. д%, изображенных на искусственных наглядных пособиях соответственно тому, как они действительно расположены относительно друг друга, в порядке последовательности.

Такие двусторонние упражнения как нельзя более подходят для детского возраста. Память и способность

к наблюдению у ребенка в полном расцвете юных сил открыты и чрезвычайно восприимчивы ко всему, что воздействует на внешние чувства. Поэтому ребенка, который должен изучать географию, я научил бы не только естественному применению наглядных пособий, помогающих элементарному усвоению географических положений и условий, 'видных ребенку повсюду в окружающей его местности; Я научил бы его также, едва он начнет говорить и учиться читать, при помощи мнемонических средств твердо запомнить названия городов и местностей какой-либо определенной области, например бассейна реки, в той последовательности, в какой они располагаются и соседствуют как в действительности, так и на географической карте. Я научил бы ребенка также бегло произносить эти названия в порядке их реальной последовательности и соседства. В первоначальном -курсе этих мнемонических упражнений я разделил бы речные бассейны—сначала более крупные, а затем и менее крупные — на области верхнего, среднего и нижнего течения. Дальше я по всему течению реки от верховьев до устья наметил, бы на известном расстоянии друг от друга города, имеющие то или иное значение, в качестве центров для менее значительных местностей, расположенных на определенном расстоянии вокруг таких центров. Усваивая во втором курсе упражнений название какой-либо новой местности, дети должны заучивать только одно: она расположена на таком-то и таком-то расстоянии от такого-то города; новое название должно навсегда остаться в памяти ребенка мнемонически связанным с названием и положением этого 'центра. А так как по первому 'курсу детям уже определенно, обстоятельно знакомо и неизгладимо запомнилось положение первого города и все, что его окружает, то дети через такую связь так же определенно узнают и твердо запоминают и новую 'местность.

Я уверен, что таким путем дети сделали -бы невероятно быстрые успехи в наглядном познании географического расположения стран и местностей, а номенклатура данной науки запечатлелась бы в их памяти почти неизгладимо. Между тем я очень хорошо знаю, что эти упражнения никак нельзя считать настоящими предварительными упражнениями к тому, что составляет сущность научной географии.

Но когда учат ребенка творить, то это ведь действительно очень .полезное подготовительное упражнение для позднейшего познавания предметов, название которых ребенок учится произносить. Оно является таким, если названия заблаговременно твердо усвоены ребенком на слух и он с легкостью может их произносить задолго до того, как узнал и вообще в состоянии узнать все значение предметов, обозначаемых этими словами. Точно так же подобное знание названий целого ряда местностей в той последовательности, в которой они соседствуют и следуют друг за другом на географической карте, — хорошее предварительное упражнение для позднейших занятий географией. Более глубокое ее изучение в настоящее время — это horsi d’oeuvre * для возраста, положения и образования ребенка. Я считаю эти упражнения в номенклатуре не чем иным, как некоторого рода подноской песка и подвозом материалов для строительства здания, под фундамент которого еще не вырыт и котлован. Но разве до сих пор при рутинном ходе обучения маленьких детей географии, которую называют наукой и на этой ступени обучения, делали что-нибудь другое или сделали больше? При том, что я предлагаю, сознательно ведь не делают ничего иного, не .желают делать ничего иного и ничего больше. Однако благодаря чисто мнемоническому облегчению заучивания географической номенклатуры и наглядным упражнениям для ознакомления с -положением местности на карте очень многое выигрывается для позднейшего усвоения настоящих средств обучения этой науке, имея в виду требования о более многосторонних занятиях географией. Наряду с этим такой способ изучения географии в этом возрасте реально укрепляет и развивает детскую (память на имена и местности.

Это в равной мере верно и в отношении попыток обучения детей истории. Чтобы словесным усвоением исторических знаний заранее не загубить в детях младшего возраста понимание хода, существа и внутреннего духа самой исторической науки, чтобы не загубить в детях способности к ее изучению, ни в коем случае не следует пытаться учить детей даже самым первым началам научного взгляда на историю как таковую. Совершенно бессмысленно желать познакомить людей, еще не знакомых с современным миром, живое восприятие которо

го доступно органам чувств, с духом минувших времен, скрытым от наших чувств и наблюдений столетиями или даже тысячелетиями. Поэтому, обучая детей такого возраста истории, нельзя заходить дальше хорошего мнемонического усвоения ими обширной номенклатуры исторических имен и распространенных сведений о местности, знание которой требуется при изучении истории *. Такое изучение скелета истории и географии я рассматриваю как своего рода мнемонически облегченные языковые упражнения — не более.

Между тем то, что я до сих лор говорил о языковых упражнениях, показывает, насколько велико и важно их влияние на все, что требуется для развития наших способностей, на все, что создает прочную основу для наших познаний, для нашего знания и умения.

Я затрону этот вопрос еще и с другой точки зрения.

Изучение в соответствии с принципами элементарного образования каждого древнего или нового языка следует рассматривать как природосообразное, а если твердо держаться таких взглядов и правильно их применять, то очень важное по своим последствиям повторное осознание всех учебных предметов *, познать которые человек смог, когда изучал родную речь, накапливая опыт путем наблюдения. Но 'человеку знакомо бесконечно многое, что еще не вполне ясно осознано им. Поэтому психологически верно направленное и хорошо выполненное повторение наших знаний при изучении нового для нас языка оживляет, обновляет и уточняет множество понятий, которые мы на своем родном языке только смутно представляем себе, так как обычно редко имеем возможность вспомнить о них и живо себе представить. Вот почему повторение, для 'Которого представляется случай при психологически и мнемонически верно направленном и хорошо осуществленном изучении незнакомого языка, чрезвычайно важно для расширения познаний детей и подведения под эти познания прочного основания. Нормальные упражнения, в которых мы при изучении латинского языка исходим из немецкого, доказывают важность этой точки зрения на двух этапах обучения. Вокабулярий *, с прочтения которого мы начинаем здесь наши упражнения, восстанавливает в памяти у ребенка чувственное впечатление от предметов, название которых он заучивает. Сила же воображения

оживляет для него впечатления от всех предметов, которые ребенок заново осознает, повторяя слова. Постепенно и природосообразно они вновь оживают в памяти и воображении ребенка благодаря упражнениям, непосредственно примыкающим к вокабулярию и расширяющим знакомство ребенка со свойствами и действиями этих предметов прибавлением прилагательных и глаголов. Фразеологические упражнения усиливают такое воздействие настолько, что к концу упражнений воспитанник достигает такого ясного понимания этих предметов, какого он не так-то легко и, несомненно, лишь в очень редких случаях смог бы достичь, предоставленный самому себе или с помощью рутинного и школьно- рутинного изучения родного языка. Эту ясность мысли и должно рассматривать как начальный этап на пути ребенка к научному взгляду на те же предметы. Она, следовательно, имеет существенное значение для высшей культуры человечества. Однако этот взгляд может быть в достаточной 'мере освещен, если только пособие, о котором я говорю, будет опубликовано.

Я кончаю с этим вопросом и от ограниченного и одностороннего рассмотрения элементарных, но изолированно взятых средств формирования способностей к наблюдению, речи, мышлению и овладению мастерством перехожу к общему их рассмотрению, охватывающему всю внутреннюю сущность идеи элементарного образования. Я должен это сделать. Неопровержимо доказано, что хорошо осуществленные в элементарном смысле средства развития и 'формирования всех духовных и физических сил человека благодаря своей простоте во всех случаях способствуют образованию, побуждают ребенка, помогают ему достичь весьма удовлетворительных и очень заметных успехов в развитии своих способностей к наблюдению, речи, мышлению и овладению мас- терствсм—каждой из них по отдельности. Однако это еще отнюдь не означает, что отдельные успехи каждой из этих способностей природосообразно и в достаточной мере содействуют самой человеческой природе, помогают ей в существеннейших потребностях человечности вообще.

Это не означает, что совокупная сила человеческой природы, поскольку она должна составлять прочное основание человечности, сама получает действительно при

родосообразное и удовлетворительное основание в результате действия этих образовательных средств. Истинная 'природосообразная совокупная сила человеческой природы рождается, как мы знаем, главным образом из стремления к равновесию между всеми человеческими силами. Отдельно же взятое развитие духовных и физических сил само по себе к этому отнюдь не стремится. Само но себе оно отнюдь не ведет природосообразным путем к подлинному, упорному стремлению к такому равновесию. Напротив, при своей изолированности и вследствие нее оно в силу многих соблазнов вызывает неудержимое стремление к чувственному превосходству каждой отдельной человеческой способности над другими. Следовательно, оно закладывает основание для противоречия между одной из этих сил и другими, для борьбы между ними, подрывающей силы и нарушающей их развитие. Этим оно, несомненно, и превращается в определенный первоисточник войны всех против всех.

Такой взгляд со всей ясностью доказывает: на вопрос, что в воспитании и обучении природосообразно, правильно ответить можно лишь тогда, а понятие при- родосообразности правильно оценить можно тоже лишь тогда, когда -предварительно будет выяснен вопрос, что такое сама человеческая природа. Она заключается в сущности самой человечности и, как я уже говорил в начале этого труда, вытекает из духа и жизни внутренних, божественных сил, которыми люди отличаются от всех прочих существ на земле.

Дух и жизнь есть и у животных, но это не человеческий, а животный дух, не человеческая, а животная жизнь. И в простоте моей ограниченности в этом вопросе, мне самому хорошо известной, я без претензий и совершенно спокойно скажу: я думаю, что исходные начала человечности лежат в духовных силах нашей плоти и крови, которая роднит нас с животными, в окончаниях тончайших волокон человеческих нервов, затерявшихся в невидимом, — следовательно, в конечных элементах самой нашей плоти и крови, которая до известной степени и у животных доказала духовность своих оснований и проявлений. Но в тончайших волокнах нашей ллоти и .крови и в глубочайшем организме нашей животной природы лежат и исходные начала для

перехода инстинктивных чувств любви и веры в богом данную внутреннюю сущность человеческой любвл и человеческой веры... Результаты инстинктивной любви л веры — результаты всех человеческих знаний, проистекающих только из чувственных восприятий. Поскольку они имеют под собой лишь животную основу, следовательно, постольку совершенно лишены внутренней сущности человечности. И в этом пункте дух человека нл в отношении его способности мыслить, ни в отношении его способности верить и любить не проявляет себя в качестве действительно человеческого духа. И в том и в другом отношении он представляет собой только силу, которой мы обладаем, как и дикие .животные. Что касается органов чувств, посредством которых животные, подобно нам, способны по-своему познавать мир, то в этом отношении для указанной силы у них имеются значительно лучшие основы, чем у нас. У собаки значительно лучший нюх, а у орла значительно лучшее зрение, чем у человека, и что верно в отношении этих основ умственных способностей животных, одинаково верно и в отношении разнообразных возможностей применения их животными. Для нас они часто стоят на грани чудесного и во всем своем объеме представляются нам недосягаемыми для высочайшей степени человеческого умения. Но все умение животных не есть умение человеческое, оно лишь результат инстинктивно побужденной животной способности. Природу ее не в состоянии исследовать даже самый сильный человеческий ум, но ее отличие от человеческой способности к мастерству и лежащей в ее основе человеческой способности мышления совершенно ясно даже самому неразвитому человеку.

Поразительно это различие между человеческой способностью к мастерству и умением животного, как и вообще между духовным бытием человека и животных, велико превосходство самого низкого в человеческой природе над самым высоким в животной... Все результаты животного мышления и умения, даже самые высокие, отнюдь не доказывают наличия человеческой способности мышления. Мышление людей как человеческое мышление, даже в малейшем его истинном продукте, не проистекает из какой бы то ни было силы, связанной с тончайшими волокнами нашей плоти и крови. Наше мышление, поскольку оно истинно человеческое, происте

кает из божественной силы, благодаря которой наш дух властвует над нашей плотью, и лишь поэтому оно есть и становится истинно человеческим, полностью противоречащим всякому животному мышлению. Всякое животное мышление находится в таком же противоречии со всяким человеческим, как мрак со светом; в своем развитии и в своих результатах оно всегда ведет к бесчеловечности.

Чтобы не оставить в неопределенности и неясности слово «природосообразность» в том значении, в каком его следует понимать в отношении элементарного образования, нам надо твердо придерживаться той точки зрения, что элементарное умственное образование и формирование мастерства человека во всех своих последствиях способно вызвать к жизни совокупную силу человеческой природы, объединяющую все благотворные силы нашей природы. Исследуя сущность этой совокупной силы, мы видим, что она развивается в людях в удовлетворительной мере лишь постольку, поскольку она действительно и существенно исходит из гармонии наших сил. Благодаря их равновесию она имеет возможность решающим образом воздействовать на нас в том, что мы делаем и что упускаем, влиять на главные силы человеческой природы, лежащие в основе наших чувств, мыслей и поступков.

Там, где одна из этих трех сил в нас слаба, парализована, неразвита или, более того, развита неправильно, там для совокупной силы человеческой природы отсутствует основание. Без него две другие силы не в состоянии получить для своего благотворного влияния простор, полностью удовлетворяющий требованиям человеческой природы. Так бывает с человеком, односторонне оживленным в нравственном отношении, но не умеющим мыслить, духовно неразвитым, не получившим должного образования для исполнения своих семейных и гражданских профессиональных обязанностей, неловким, нерадивым и бессильным. Так же бывает и с человеком, у которого великолепная голова, но у которого недостает основ для формирования нравственной силы, нет истинной любви и истинной веры. Благотворная совокупная сила человеческой природы так же возможна и мыслима у человека средних и даже слабых способностей, как она бывает трудно достижима и даже не

достижима у человека с изолированными от других, несоразмерно большими, даже гигантскими отдельными способностями.

При этом, однако, (важно отметить, что совершенное в подлинном смысле этого слова равновесие человеческих сил немыслимо. Человек, знания и умения которого всегда отрывочны, не способен к совершенно законченному формированию какой бы то ни было из своих сил, следовательно, никогда не способен к совершенному равновесию этих сил между со'бой, или, что одно и то же, к совокупной силе человеческой природы, которая во всем имела бы под собой одинаково .прочное совершенное основание. Все, что говорилось о равновесии человеческих сил и о вытекающей из него гармонии, следует относить только к такому их состоянию, которое приближается к гармонии и к равновесию или, во всяком случае, старается в большей или меньшей степени приблизиться к ним.

Невозможность полного равновесия .в человеческой природе предопределена заранее существующей в действительности дисгармонией сил и задатков отдельных людей. Каждый отдельный человек от рождения обладает силами, не равными силам множества других людей. Один рождается с преобладающими задатками сердца, у другого преобладают задатки ума, а у третье- го — руки...

Между тем, как я уже говорил, состояние наших сил, приближающееся к равновесию, одинаково мыслимо и при малых и при больших силах. Равновесие при весе в три фунта то же, что и равновесие при весе в три центнера. Я часто видел в жизни у индивидуумов с очень посредственными задатками благотворную совокупную силу, насколько она вообще досягаема для человечества, .в ‘Спокойном, действительно удовлетворительном состоянии равновесия. Напротив, блистательное -проявление отдельных сил очень часто становится для людей непреодолимым препятствием для формирования благотворной совокупной силы и недостающего им равновесия. В свою очередь, верно и то, что формирование этой совокупной силы так же достижимо -при величайшем недостатке внешних средств, как и при их избытке. Почти полвека тому назад я в образе своей Гертруды попытался представить пример максимума такого равно

весия и вытекающей из него совокупной силы при минимуме внешних сил и средств, и мне кажется, что это со многих сторон освещает эту точку зрения.

Та истина, что степень равновесия, на которую способно человечество, 1в одинаковой мере достижима при любых обстоятельствах и условиях, в которых находятся люди, связана с той точкой зрения, что ее можно достичь лишь при подлинном наличии любви и веры. При этом, однако, ни в коем случае нельзя забывать, что истинная вера и истинная любовь немыслимы без общей любв'и к истине, то есть без любви .ко всей и каждой Истине, и что средства развития человека к истинной любви и истинной вере теснейшим образом связаны со средствами развития человека к позна'нию всей истины и к любви ко всей истине. Без благотворной силы любви и веры немыслима гармония наших сил, немыслим внутренний мир ни с самим собой, ни с людьми. Точно так же без основательной заботы о развитии рода человеческого к познанию истины, то есть без серьезной заботы об основательном развитии его интеллектуальных сил как в нравственном и религиозном, так и в семейном и гражданском отношении, немыслимо истинное равновесие человеческих сил и даже истинное приближение к такому равновесию. Следовательно, немыслима истинная совокупная сила человеческой природы, несущая с собой счастье и удовлетворение. Эта сила не проистекает из одностороннего формирования одной какой-нибудь человеческой силы; если подходить с человеческой точки зрения, то она проистекает из одинаково заботливого развития всех сил. Как неоспоримо, что она не проистекает из бездушия и неверия, так же верно, что она не возникает из необдуманности, глупости, слабоумия л умственной пустоты.

Я, правда, полностью признаю, что бездушие и неверие, эти злосчастные порождения неестественно оживившегося в наши дни чувственного эгоизма, сами породили ужасное несчастье наших дней. Но я признаю при этом также, что это бездушие и неверие в значительной степени ослабили и почти довели до гибели главные основы истинных, благотворных мыслительных способностей и профессиональных умений в нашей среде. Они сделали то же самое и в отношении существенных оснований этой среды, заложенных в чистой семей

ной жизни й присущих ей чистых чувствах — отцовском, материнском и чувстве любви ребенка к родителям...

Мы никоим образом не должны упускать из влду взаимосвязь между потребностью в человеческой заботе о формировании наших умственных способностей и способностей к мастерству и потребностью -в священной заботе о формировании веры и люamp;ви. И мы не можем утаить от себя, что все, что постоянно подрывает и разрушает в нашей среде силу отцовского, материнского, братского и сестринского чувства в семейной жизни, действует разрушительно и на основы истинной веры и истинной любви, как оно в высшей степени разрушительно действует на истинные основы мыслительных способностей и 'Профессиональное мастерство, на благополучие- семейных и гражданских отношений людей.

Помощь против зла, от которого в настоящее время страдает доброе сердце людей во всех сословиях, могут оказать только меры, которые, противодействуя всем причинам и источникам возникновения бессердечности, недоверия и неверия, в высшей степени способны забот ливо оживить, я сказал бы, в известном смысле воскресить отцовскую силу, материнскую преданность и -чувство любви детей к родителям и в воспитании, и в жизни — общественной и частной. Ведь в настоящее время эти чувства, можно сказать, лежат в открытой 'нашим взорам могиле, мы же настоятельно в них -нуждаемся. И (наши современники, конечно, были бы неправы, теша себя в этом отношении .пустой иллюзией, будто бы то, в чем мы уже в настоящее время .настоятельно нуждаемся, уладится само собой, без нашего содействия. Без нашего содействия ни задатки любви и веры, ни задатки мыслительных способностей и овладения мастерством не сложатся в отдельных индивидуумах, а тем более в массах наших сословий и классов. Приучить себя физически и духовно ко всему, чего требуют от каждого из нас любовь, мудрость и вера в зависимости от нашего положения и наших обстоятельств, — для этого безусловно требуется -человеческая забота об усвоении человеком всех практических умений и всей умелости, которые семейная и гражданская жизнь вменяет нам в обязанность.

Рассмотрю еще раз идею элементарного образования с точки зрения того, как развиваются ее средства фор

мирования совокупной силы человеческой природы и проистекающей из нее гармонии человеческих сил. Внутренним средством развития этой .силы нашей природы служит любовь. Внешние средства ее развития заключаются (во всей полноте человеческой деятельности. Они заключаются в том, .насколько эта деятельность позволяет нам, опираясь на аилы нашего ума и способности к мастерству, внешне выразить то, к чему любовь побуждает совокупную силу природы человека, когда формирует ее, ради чего она приводит .в движение все наши силы. И здесь способность к речи является объединяющей промежуточной ступенью между нашей способностью к наблюдению и способностью к мышлению, так как она .позволяет ребенку сопоставлять, различать и сравнивать впечатления от чувственного восприятия предметов, когда они являются ему в своей истинности, ограниченности и распространенности во всех направлениях — в отношении воздействия на ум, сердце и руку, то есть позволяет ему обработать их в уме, думать и судить о них. Ясно, что в этом смысле способность к речи становится также внешне посредствующим звеном сил, объединяющим в этом отношении отдельные основы и основные части совокупной силы и совокупной деятельности че’ловеческой природы, а объединив их, в результате обращается ко всей человечности в целом. Без нее, без этого великого результата всего достигнутого человечеством в образовании, без этой развитой совокупной силы человеческой природы, недостижима цель всякого воспитания, развитие самой человечности. Без нее никакая наука, никакое занятие, никакой род деятельности не возвысится до человечности.

Внутреннее средство пробуждения все в нас оживляющей совокупной силы, требующей деятельности всех объединяемых ею отдельных сил и выражающейся в божественной основе ‘человечности, в люови, для оживления своего существа само по себе не нуждается ни в какой помощи искусства... Напротив, внешнее формирование этой силы требует помощи человеческого искусства в такой же мере, в какой природосообразное внутреннее развитие сил человечности в самом человеке обретает божественную помощь. И идея элементарного образования во всех своих психологических устремлениях вообще должна искать самые существенные сред

ства для (Природосообразного развития основ формирования наших сил и задатков именно в природосообразном внешнем формировании этой совокупной силы.

Именно таким путем только и возможно успешно противодействовать помехам, лежащим на пути этих устремлений. Эти помехи в целом вызваны перевесом эгоистических, чувственных требований нашей животной природы над требованиями нравственных и ум/ственных основ нашей человечности. Пагубные извращения человечества во в-сех своих формах и видах несомненно порождены и вызваны у нас тем, что мы гораздо больше обращаем внимания на не имеющие существенного значения для нашей природы, а вызванные современными настроениями и обстоятельствами коллективные потребности, проистекающие из наших обстоятельств, чем на индивидуальные. Индивидуальные же потребности человека вытекают из самой сущности человечности, а следовательно, это потребности всего человечества и самой человеческой природы. Вот это и ставит наибольшие -препятствия ходу природы в развитии и формировании наших сил и не может не ставить их. Поскольку оно так действует, оно и наносит очень чувствительный удар важнейшим достижениям идеи элементарного образования и всех ее образовательных средств.

Очевидно, что реальные потребности индивидуального существования человека как требования самой человеческой природы должны в целом, то есть в нравственном, умственном и физическом отношениях, предшествовать требованиям, предъявляемым коллективной формой существования человечества, и подчинять их себе*. Если они этого не делают, если они сами подчиня- ются несправедливым и произвольным притязаниям пагубных извращений и их источнику — чувственным эгоистическим требованиям, вызываемым коллективной формой нашего существования, то они повсеместно и глубоко величайшим образом препятствуют ходу природы в развитии и формировании наших сил к человечности. Животный эгоизм этих претензий оказывает одинаковое действие при всех условиях, касается ли это крестьянского или бюргерского, дворянского или даже монашеского сословия. Он в высшей степени препятствует подлинному развитию наших сил, мешает им подняться до человечности. А то, что постоянно и неизбеж-

йо Препятствует развитию и формированию человечно* сти, -способно помочь чувственным и животным соблазнам оживить все нечеловечное, служат ему, поощряет его. Все это одинаково верно по отношению к любому сословию.

Отсюда ясно, что, поскольку пагубность неестественности препятствует, вредит развитию наших сил к человечности, грозит им гибелью, она неизбежно должна скрывать от нас истинную сущность идеи элементарного образования. Этим она нас внутренне ослепляет, а внешне мы становимся не только неискусными и неловкими, но даже почти совершенно непригодными и неспособными, особенно в такое время, когда испорченность в столь высокой степени, как это имеет место сейчас, поддерживается и оживляется властью рутины действительной жизни.

Я должен еще добавить, что всё это мы в действительности испытали и на самих себе, и на всем своем окружении, на которое распространялись наши стремления, и что время подобных испытаний еще далеко не кончилось для других, кто, будучи столь же незрелым, как мы, отважился бы на осуществление и введение этой высокой идеи. Незрелое вмешательство в дело элементарного образования таит в себе столько поводов и случаев разбить себе лоб и обжечь пальцы, что всем молодьгм людям, похожим на меня своим добродушием и слабостью, мне хотелось бы крикнуть, 1как кричат козлу, стоящему перед грудой пылающих углей: «Не тронь, жжется!» Чем разносторонней я рассмотрю этот предмет и чем глубже вникну в ело сущность, тем яснее станет, какие у меня основания и причины для такого мнения.

Прослежу дальше за -своим предметом, .как я это делал до сих пор, кое-где отклоняясь от пути то вправо, то влево, а часто даже сворачивая со столбовой дороги, но постоянно твердо имея в виду свою цель. Задержусь на мгновение на той точке зрения, что стремления элементарного образования в отношении формирования наших умственных способностей предполагают возобновление заботы о подлинном и мощном развитии общих основ человечности, то есть любви и веры, требуют такой заботы. Следовательно, они требуют также новой и живой заботы об укреплении сил семейной жизни и ее

священной юсиовы — отцовского и материнского чувства и чувства любви ребенка к родителям. Отсюда, если говорить реально и в целом, по существу может возникнуть совокупная сила человеческой природы.

Она, эта совокупная сила, может родиться только из истинности внутренней, божественной сущности человеческой природы, а отнюдь не из изолированной, отдельной какой-либо ее силы, как бы искусно, как бы счастлив-о она ни была оживлена. Точно так же идея элементарного образования способна воздействовать на развитие человечности, основанной во многом на фундаменте равновесия и гармонии наших сил, не благодаря отдельно взятым природосообразным средствам формирования человеческой способности к мышлению, отнюдь не благодаря отдельно взятому усовершенствованному обучению числу и форме. Она главным образом способна на это только в силу теснейшей своей связи со священными основами веры и любви. Уже древние греки поняли необходимость тесной связи любви и веры с природосообразными средствами развития человеческой способности к мышлению. Их «истина—в любви», их поиски истины в любви определенно говорят, что для познания всего человеческого в истине они не удовлетворялись исследованием истины, оживляемым только силами ума. Ими нельзя удовлетвориться, и в соответствии с таким убеждением идея элементарного образования стремится, упрощая свои образовательные средства, с самой колыбели укреплять и побуждать чувственно и инстинктивно оживленные основы любви и веры, содействовать им. Она вообще стремится объединить свои природосообразные средства развития любви и веры с природосообразными средствами, развивающими и формирующими стремление к истине и силу истины в человеке. Идея элементарного образования признает внутреннее единство всех человеческих сил, основ-анное на единстве самой человеческой природы, поэтому она глубоко чувствует потребность в объединении средств развития веры и любви со средствами развития мыслительных способностей человека и его способности к мастерству. Исходя из такого убеждения, она строит разработку средств обоюдного формирования наших нравственных и интеллектуальных сил на максимально возможном их взаимном согласии. Убежденность в том,

что единство человеческой природы требует средств развития и формирования всех наших сил и задатков, вменяет величайшую заботу о тесном единении средств нравственного и умственного развития человека в обязанность идее элементарного образования.

Если эту великую идею рассматривать, имея в -виду, насколько ее средства соответствуют ходу .природы в развитии человеческих сил и задатков, то можно ясно увидеть, в ка’кой степени средства, развивающие и формирующие наши умственные силы, уже с колыбели согласуются со средствами развития наших нравственных сил. Иначе быть не может. Не будь такого согласия, ее средства перестали бы быть элементарными, но это согласие существует. Жизнь в семье, где сконцентрированы все образовательные средства элементарной идеи, в себе -самой связывает одно с другим —и материал, и средства, и всю привлекательность такого объединения. Жизнь в семье проявляет высочайшую заботу об объединении этих средств в ребенке начиная с -младенческого возраста. Но она, без сомнения, стремится и к тому, чтобы средства формирования любви и веры шли впереди средств, формирующих способность мышления, чтобы последние так же основывались на первых, как и находились в согласии с ними. Только с истинно материнской любовью можно дать ребенку все максимально упрощенные средства элементарного образования, только при истинно любовном доверии к благотворной силе этих средств можно их «применять.

Неопровержимо также, что элементарные средства искусства формирования способностей к наблюдению, речи, мышлению и мастерству можно применить, вполне удовлетворяя при этом природу человека и с плодотворным успехом, только в сочетании со священной заботой о природосообразном развитии веры и любви. Если бы создавалась видимость подобного успеха при отсутствии этих живительных образовательных средств, то такие результаты были бы только мнимым успехом и не могли бы удовлетворить человеческую природу. Они должны неблаготворно и даже противоестественно воздействовать на все природосообразное воспитание и на средства элементарного образования.

Самое существенное и самое верное средство оживления совокупной силы человеческой природы всегда 29*              451

имеет своим 'первоисточником единственно лишь любовь и веру, а отличительный плод ее истинности — нерушимая верность. Чем чище, истинней и более зрелой является любовь и вера, тем чище, истинней и более зрелой будет совокупная сила, оживляемая ими, тем верней и надежней ее высочайший, возвышеннейший результат— верность и все, что с ней связано: разносторонняя деятельность, напряжение, выдержка, преданность и самоотверженность. И наоборот: чем менее чисты, чем более чувственны, чем слабее духовно и физически развиты в человеке любовь и вера и исходящая из них энергия, тем менее чиста, тем более двусмысленна, обманчива, неустойчива, бездейственна и мнима совокупная сила, из них вытекающая; тем более неверна, ненадежна и обманчива верность, на них основанная, как и все результаты деятельности, усилий, выдержки, преданности и самоотверженности, тесно связанных с истинной любовью и нераздельно ей сопутствующих. Поэтому слабость и чувственность любви следует считать опасным рассадником неверия и бессердечности, которые привольно вызревают и незаметно крепнут на мягком пуху чувственности и удобства бок о бок с мертвыми зародышами мнимой верности и мнимой веры. Следовательно, существенная задача идеи элементарного образования—всей силой своей приро- досообразности противодействовать обману и вырождению чувственной любви и чувственного маловерия, искоренить их.

В этом отношении природу со всеми ее средствами следует считать госпожой, искусство же воспитания, включая также все его средства,— подчиненной природе и послушной служанкой.

Я несколько многословно высказываюсь о понятии совокупной силы и о стремлении к гармонии и равновесию человеческих сил; так надо. Недостаток правильного понимания сущности этой силы есть недостаток правильного понимания сущности самой идеи элементарного образования. Она мечта, безделица и средство совращения народа, если не основана на общем стремлении человечества извлечь ее из того единственного, вечного, на чем зиждется природосообразное формирование человечности, — из любви и веры и всегда им сопутствующей энергии. А она не основана на нем ни в

том случае, когда ее пытаются достичь с помощью изолированных и предоставленных самим себе средств умственного образования и формирования способностей к мастерству, ни тогда, когда она не содействует при- родо-сообразному развитию умственных сил и способности к мастерству, когда она препятствует ему.

Такой 'взгляд на мой предмет имеет и другую сторону.

Ни элементарное развитие способности к наблюдению, -ни такое же развитие способности к речи или мышлению, взятое в отдельности, изолированно от других в своем влиянии, нельзя рассматривать как нечто содействующее природосообразно истинному и основательному развитию наших интеллектуальных сил. Эти силы только во всем их объеме следует рассматривать в качестве силы человеческой природы, или, что одно л то же, в 'качестве силы, свойственной человечности нашей природы. Формирование, или, вернее, возвышение, умственных способностей до человечности требует предварительного развития самой человечности; без сильно развитой человечноетл немыслимо истинное возвышение умственных способностей к ней. Она проистекает, по существу, из любви и веры. Если нет любви и веры, то нет и начала нити, с которой начинается всякое истинное развитие человечности и по которой развивается оно до самого конца. Одним словом, вера и любовь — альфа и омега природосообразного, а следовательно элементарного, формирования человечности. Умственное образование и обучение мастерству — лишь подчиненные им образовательные средства. Действуя лишь в таком подчинении, они в состоянии содействовать гармонии наших сил и их равновесию. Развивая человечность, природа идет именно таким путем; искусство же, а следовательно и средства элементарного образования, должны следовать по ее стопам.

Если рассматривать эту великую идею как природо- сообразное средство развития и формирования умственных способностей и способности к мастерству, то становится действительно ясно, насколько важно для нас, особенно в наш век, обратить внимание на различие между средствами развития наших сил и средствами формирования навыков преподавания и обучения, требующих применения этих сил. Наш век во всей своей

деятельности желает получать плоды еще до того, как зацвели деревья, и даже от таких деревьев, у которых он погноил корни. Он жаждет мнимых результатов, когда еще не только не заложен фундамент, необходимый для серьезных результатов, но даже и котлован под него не вырыт. Очевидно', что развитие человеческих сил непременно следует рассматривать как главный корень всех средств, формирующих умение практически применять наши развитые силы. Из этого корня и должны появиться их настоящее цветение и истинные плоды. Теперь ясно, lt;что, глубоко осознав это различие, можно напасть на важный след средств, успешно противодействующих пагубности наших современных заблуждений, заключающихся во вредных извращениях исходных начал воспитания. В этом надо искать исходные начала таких средств. Эти средства помогут.во всех сословиях и при любом положении возвысить свойственное человеческой природе отцовское и материнское чувство до уровня развитой 'отцовской и материнской силы. Они помогут поднять силы семьи в воспитании и обучении детей настолько, что можно будет положить предел печальным последствиям неестественного, неэлементарного, мнимоученого влияния школ на все сословия, противоречащего их положению, обстоятельствам и потребностям. Можно будет положить конец вере в этот мираж, подрывающий благополучие семейной жизни у народа. Мы -не можем утаить от себя, что очень велик гнет этого поверхностного школьного влияния, отвлекающего детей всех сословий от пристального внимания ко всему, что им при их обстоятельствах необходимо и полезно, мешающего им усвоить это. Разносторонни и глубоки последствия этого извращающего влияния на общественное и частное благосостояние, и они тесно с'вязаны с прочими последствиями наших современных прихотей, настроений и недостатков, порождающими всякого рода недовольство, неблагополучие и страдания. Несомненно, что идея элементарного образования ‘призвана всем своим существом и всеми своими силами успешно противодействовать источникам этой современной испорченности.

Эта высокая идея требует величайшей заботливости в психологическом обосновании последовательности всех ее образовательных средств и их гармонии между

собой; она обязана -соблюдать их. И в такой же мере она требует величайшего внимания к тому, чтобы весь тгоследова тельный ход ее образовательных средств находился в полном соответствии с положением и обстоятельствами, в которых живут люди разных сословий и разного положения. Самое основное в мерах, используемых здесь идеей, также исходит из старания увязать для всех сословий все свои средства с семейной жизнью и тем самым привести их в соответствие с положением, обстоятельствами и условиями, присущими каждому из этих сословий. В результате такой заботливости можно обеспечить основу для покоя во всех сословиях.

Благодаря такой заботливости ребенок, принадлежащий к любому сословию, научится любить то, что в его положении и условиях достойно любви. Он отлично научится думать о том, что в его положении и условиях способно возбудить его мыслительные способности. Он с колыбели научится делать, желать, надеяться, верить и стремиться к тому, что в его положении и условиях представляется ему желательным, необходимым и полезным. В таком внутреннем согласии со своим положением и своими обстоятельствами ребенок растет и силы его созревают. Отцовский дом, отцовское сословие, отцовские нрава становятся дороги ему, и ему легко делается нести свое бремя. Он вырастает под этой ношей. И рамки, в которых он живет, не тяготят его, они с колыбели ему привычны, и он совсем не чувствует себя стесненным ими. Если это крестьянский ребенок, то элементарно образовательные средства ни в отношении сердца, ни в отношении ума и мастерства не делают из него мечтателя, который, оторвавшись от крестьянства, теряет вся-кое здравое представление о благотворности этого сословия и перестает ценить его, из-за чего не способен больше воспользоваться средствами, -повышающими и расширяющими благотворность его сословия, и должен стать непригодным для него. !На .пути хорошо усвоенного элементарного образования его разум, его сердце и его мастерство, независимо от того, на какую высоту каждая из этих сил может быть поднята, становятся разумом, благотворным для него в его крестьянском сословии, сердцем, удовлетворяющим его, мастерством, возвышающим его в его сословии.

То же самое более или менее одинаково верно я в отношении бюргерского сословия и вообще всех сословий. Однако достигнуть такого внутреннего сюгласия в каждом сословии тем труднее, чем больше современные пагубные извращения ослабили и подорвали главные основы общего домашнего благосостояния и владения своей профессией в этом сословии. Безмерная же дисгармония, которую наши современные нравы и принципы внесли в основу городского образования, призванного развить в детях способность к благотворной домашней умиротворяющей профессии, а также в значительной мере распространенное в бюргерском сословии противоречие между, с одной стороны, укоренившимися и все растущими притязаниями, требованиями, привычками и потребностями и, с другой стороны, все уменьшающимися ресурсами бюргерского сословия, составляющими и обеспечивающими фундамент самостоятельности семьи, —кое-где привели к новым явлениям. Теперь большинство горожан в очень многих более или менее значительных городах нельзя было бы, ка:к в прежние времена, подразделить на группы: на богатых, на зажиточных, на бюргеров, которые нуждаются, но -при всей своей нужде сохраняют гражданскую добропорядочность и стоят выше сброда, и, наконец, на очень немногочисленный низший класс совершенно беспомощных и неустроенных обитателей больниц и домов призрения, недалеко ушедших от сброда.

Теперь все это переменилось, и эта перемена подчас заходит очень далеко. Люди, лучше меня знакомые с истинным современным положением в ближайшем окружении, заверяют, будто есть немало городов, и притом значительных, которые в этом отношении сильно опустились. Большинство их жителей, если говорить об истинном их положении, можно разделить только на две категории: напыщенный сброд, зависимый, роскошествующий на сомнительные средства, и нищий сброд, глубоко втоптанный в грязь, выброшенный из почтенного, но в сущности столь же нищего круга напыщенного сброда, брошенный на произвол своего бедственного состояния, предоставленный себе самому. Яркая и жестокая картина! Меня самого от нее а дрожь бросает, и никто сильнее меня не может желать, чтобы ее проверили и чтобы она в действительности оказалась «менее уд-

ручающей, менее внушающей беспокойство, в меньшей степени проистекающей из несправедливости и к несправедливости ведущей.

В своем весьма ограниченном знании света, не выходящем за пределы близкого мне очень тесного круга, я тоже очень рад был бы думать, что лишь в немногих городах сложилась такая мрачная, тревожная картина, что, напротив, даже ,в самых худших из них среди бюргерского населения значительно больше жителей, не относящихся ни к напыщенному, ни к нищему сброду. Но чтобы сохранить беспристрастность относительно размеров этого бедствия, где бы оно и в какой степени ни проявилось; чтобы никто не мог подумать, что я *в этом вопросе двоедушничаю и боюсь со всей откровенностью высказать, что действительно думаю об этом, — я должен еще кое-что добавить к сказанному. К напыщенному городскому сброду, о котором я говорил и заметное численное «сокращение которого я считаю существенной ¦и настоятельной необходимостью нашего времени, я отношу всякого рода индивидуумов, которые, не имея собственного состояния, ежегодно расходуют заработанные или незаработанные средства на не приличествующий им роскошный образ жизни- Своих детей в обстановке всевозможных излишеств, претензий, требований, наглости и насилия они вырастили нищими, воспитанными в богатстве. Они не оставляют им никакого наследства хотя бы для скудного самостоятельного существования.

Среди крестьянского и бюргерского сосло-вий, как и в высших сословиях, главную опору всякой действительно благотворной государственной мощи следует искать в средних слоях*. Во всех сословиях они самостоятельны и благодаря этому становятся источником силы и благополучия в своей среде. И мне кажется настоятельно необходимым сделать все для восстановления благотворного влияния, которым эти устойчивые в самостоятельности средние слои во всех классах пользовались 'во времена наших предков — как среди состоятельных людей из высших сословий, так и среди нуждающихся в крестьянском и бюргерском сословиях. Этим можно было бы 'возвысить каждого из них до всестороннего стремления к добропорядочности, честности, почтительности и личной независимости. Не нужно

скрывать от себя, 'что причины современной и чрезмерной роскоши большей частью следует искать в отсутствии таких независимых сред'н-их слоев во всех сословиях. Силы gt;и средства, необходимые для восстановления этих слоев, чрезвычайно ослаблены в нас самих и в семейной жизни во всех сословиях. Они почти исчезли в нашей среде 'вследствие тех изменений, которые произошли в нас по причине современной распущенности и современных извращений.

Для восстановления средних слоев требуются, очевидно, различные меры в разных сословиях. Рассматривая этот вопрос в отношении бюргерского сословия, я нахожу, что оно безусловно нуждается не в более солидном развитии и обосновании своих способностей к наблюдению, речи и мышлению, чем крестьянское сословие, а в особой форме и особом «виде средств, развивающих эти способности и формирующих умение их применять. Крестьянин, достаточно образованный для своего сословия, должен быть так подготовлен, чтобы ему не приходилось звать столяра всякий раз, когда понадобится обстругать доску, и приглашать кузнеца и слесаря с 'молотком и клещами всякий раз, когда понадобится вбить в стенку гвоздь. Он должен уметь обстругать доску собственным рубанком; он должен уметь, раскалив кривой гвоздь на собственном горне, сам выпрямить его на небольшой домашней наковальне. А горожанина, достаточно подготовленного для занятия какой-либо бюргерской профессией, надо так воспитать, чтобы он с математической точностью и с эстетическим чутьем умел разобраться в предметах ’мастерства, с которыми связаны разные бюргерские профессии. Он должен уметь с развитой изобретательностью математически правильно обращаться с объектами числа при алгебраических решениях и с объектами формы при их сопоставлении, различении и сравнении. Точно так же городского жителя в процессе воспитания следует тщательно и в достаточной степени подготовить к солидному знакомству и умелому обращению со всеми разнообразными материалами, которые для бюргерского сословия являются средствами заработка. Притом сделать это надо не в одной только связи с умственными средствами формирования его мастерства, но и в связи с основательным и энергичным практическим применением важ-

нейших средств создания произведений своего мастерства. Глубочайшая сила элементарного образования на самом деле не подлежит никакому 'сомнению. Его основательность в силу своей природосообразности настолько оживляет стремление к развитию, лежащее в основе сущности всех сил мастерства, что правильно воспитанные в этом отношении дети не удовлетворяются одним только умозрительным пониманием сущности мастерской обработки предметов. Их способность к мастерству, глубоко и во ‘всем объеме оживленная в них элементарно-образовательными средствами, с непреодолимой 'силой влечет их, где только представится случай, самим приложить руку к работе в области своего мастерства, сущность которого они умом уже постигли. Им доставляет истинное наслаждение самим взять в руки инструменты искусного токаря, мастера, изготовляющего точные инструменты, часовщика, краснодеревщика и вообще 'всякого мастера, ’изучить, как их употребляют, и самим усвоить как мастерство, ‘с помощью которого эти инструменты были созданы, так и те умения, которые можно приобрести, применяя их для солидной подготовки к бюргерской профессии или одному из бюргерских занятий.

Это обстоятельство нужно с величайшей тщательностью использовать, поняв, какое это превосходное и отлично действующее вспомогательное средство образования для данного сословия.

Не надо скрьивать от себя, что среди бюргерства заработок, благосостояние и самостоятельность, эти источники существования солидного среднего городского сословия, зависят от того, насколько распространена и сильна глубоко укоренившаяся в бюргерстве способность самостоятельно заниматься предметами бюргерских профессий. Важно отметить, что хорошее осуществление идеи элементарного образования благодаря основательности имеющихся в ее распоряжении средств духовного развития ребенка (вызывает в нем живое и энергичное желание самому и самостоятельно приложить руки к делу, участвовать в работе, способствующей выработке мастерства. В такой же степени неестественность, свойственная духу нашего времени, ослабляющему самую сущность человеческих сил, модные воспитательные средства с их пагубной изощренностью и их

рутинные школьные средства направлены на то, чтобы удержать большую и самую значительную часть детей из бюргерского сословия от самостоятельного приложения рук к работе. Из-за этого дети теряют способность ко всему, что могло бы развить, укрепить и оживить важнейшие умения, в которых нуждается живущее на свои заработки бюргерское сословие, чтобы подняться до уровня рреднего сословия. Они теряют способность ко всему, что могло бы служить прочным основанием для благосостояния этого сословия.

Низшие сословия, даже самые низшие их слои — бедный, никакой собственности не имеющий народ, настоятельной потребностью самосохранения, требованиями самой жизни побуждены тянуться к любой работе, которая может обеспечить им кусок хлеба. Даже если они никакой помощи от искусства воспитания не получат, то они уже сами по себе до известной степени хорошо или по меньшей мере терпимо бывают 'подготовлены и обучены для этого.

И в бюргерском сословии, там, где обстоятельства, истощающие его благотворные силы, еще окончательно не (подорвали его важнейших 'внутренних основ, люди с самого детства находят многосторонние и сильные побуждения к тому, чтобы по-настоящему приложить руки к предметам, связанным с бюргерскими профессиями. Они находят их ib самом существе этих профессий и во всех образовательных средствах, заложенных в их природе, а также -в остатках былой, почтенной и достойной уважения деятельности этого сословия — более простой, более непритязательной, но и менее униженной, чем теперь. Но в наше время больше чем когда бы то ни было чувствуется потребность в таком побуждении. Один горожанин, человек весьма уважаемый, но в своих чувствах, мыслях и поступках полностью сохранивший старинный дух моего родного города, имел обыкновение говорить: «С тех пор как сыновья наших бюргеров, чьи деды к господину бургомистру и даже в свою ратушу ходили, не снимая кожаного фартука, стали появляться на балах в перчатках, как дворяне, чуть ли не половина города ест хлеб из милости; зачастую она получает его из рук людей, которые сами в еще большей степени нуждаются в подаянии и получают его, но только в другой, несколько более блестящей форме». Бюргерское сословие

в целом несомненно надо подготовить к умственному развитию, к расширению, а еще больше к упрочению более высокой ступени его образования деятельным участием в профессиональном труде сословия, следовательно и в физическом труде.

К высшим сословиям, самостоятельным и занимающим прочное положение, это не относится. Они в этом не нуждаются, их положение не располагает для этого ни побуждениями, ни средствами. Условия их жизни никогда не принуждают их хотя бы на мгновение задуматься над тем, откуда, собственно, берется хлеб. Деятельность ума и сердечные порывы не могут и не должны побуждаться в них работой их рук; напротив, сердечные порывы и деятельность ума должны побуждать их, должны направлять их на то, чтобы приложить к чему-либо руки.

В этом внутренняя суть необходимого различия в организации средств элементарного образования для природосообразного развития и формирования способностей, знаний и умений у людей различных сословий. Суть этого различия состоит в том, что у крестьянского сословия и у ремесленного и промышленного бюргерского сословия более высоко развиваются силы умения, у высших сословий ощущается потребность в расширении подлинных знаний, а ученые сословия нуждаются в удовлетворении потребности в самой высокой степени формирования умственных задатков для более глубокого понимания и исследования познаваемых предметов. Благосостояние всех сословий, зарабатывающих на жизнь своим трудом, — как городского, так и сельского,— целиком зависит от того, насколько у них развиты силы умения. При всяком заработке благосостояние основывается на умении; расширение знаний имеет здесь очень малое значение. Напротив, высшие сословия в качестве отличительного признака их образования нуждаются в заметном расширении познаний, но и эти познания должны, однако, прочно основываться на на-- блюдении. Собственно, умение, которое им требуется, основывается на уровне и солидности их знаний, то есть познания предметов и способа обращения с ними. Для настоящей же и действительной работы с этими предметами к их услугам всегда найдутся чужие руки, они могут и должны пользоваться ими. Лица, принадлежа

щие к сословиям, получающим научное образование, в жачестве отличительного признака своего сословного образования нуждаются в более обширных и более глубоких средствах формирования способности мысленно и путем исследования проникать во внутреннюю сущность предметов, в научном исследовании и умственной обработке которых заключается их жизненное назначение. Эти лица нуждаются в более широком совершенствовании средств развития искусства логического мышления.

Теперь опросим: что же делает природа для достижения того особого, в преимущественном развитии которого нуждается каждое из указанных -сословий? И нам станет ясно, что самые лучшие образовательные средства для этого заключаются в предметах деятельности, ближе всего и живее всего затрагивающих индивидуумов из этих сословий в зависимости от их состояния, положения 'л условий.

У сословий, которым нужно дать -научное образование, это бывает только тогда, когда в их доме или в ближайшем окружении предметы их профессиональной деятельности, имеющие близкое отношение к той отрасли науки, для занятий которой предназначен данный индивидуум, находят практическое применение.

Назначение искусства воспитания — оказывать помощь такому ходу природы в формировании наших способностей, содействовать ему в каждом направлении, в котором природа ведет за собой это искусство, сохранять согласие с природой и подчиняться ей. Чтобы суметь это сделать, искусство во всех случаях нуждается в глубоком знании и живом ощущении пути, которым идет природа, на который и оно должно ступить, чтобы следовать по ее стопам и служить ей. Но во всех случаях и всегда искусство воспитания на это способно лишь в такой степени, в какой имеющиеся в его (распоряжении средства в нем самом не загублены современной пагубной неестественностью, когда они возникают не из произвольного неестественного злоупотребления мастерством, а из вечных законов самой человеческой природы, лежащих в основе истинного искусства воспитания.

Из этого, дальше, следует, что, где бы это искусство ни помогало таким образом ходу природы в развитии и формировании наших сил, всегда элементарные средства

развития наших сил следует считать и признать основой средств формирования практических умений каждой специальной их отрасли и всего того особого, что требуется этим отраслям. Это лежит в природе таких средств, они только тогда по-настоящему элементарны, когда они во всем объеме их применения проявляют себя подлинными и вечными основами средств формирования всех специальных умений, требуемых каждой отдельной отраслью мастерства. Этим и объясняется природосообразность средств, -формирующих отдельные силы, в зависимости от того, .насколько в них имеется нужда в неравных между собой сословиях и при неодинаковых обстоятельствах.

Пусть ребенок самого благородного 'происхождения, получающий элементарное руководство, в совершенстве уже обладает всем, что признано вполне удовлетворительным для та/кого же руководства беднейшим ребенком из самой жалкой хижины. Это будет означать, что у него имеется уже в полном смысле слова хорошая основа для применения любых более сильных образовательных средств, способных удовлетворять более высоким требованиям, предъявляемым его положением и условиями. Более серьезные образовательные средства, в .которых нуждается такой ребенок, исходят обычно из принципов и упражнений, применяемых при элементарном руководстве детьми из низших сословий. Несомненно, только из простоты и безыскусное™ этих обычных, но очень важных элементарных основных упражнений, обязательных и для низших сословий, могут природосообразно проистекать также средства, содействующие более высокому развитию умений, необходимых сословиям высшим.

Допустим, элементарное руководство детьми из низших сословий в развитии способностей к наблюдению, речи и мышлению будет сочтено удовлетворительным, для них достаточным. Это значит, что средствами, применяемыми при этом руководстве, бесспорно, можно поднять те же способности у другого воспитанника до такого уровня, с которого как бы сама собой начинается необходимая людям из высших сословий более высокая ступень развития этих способностей. Эта ступень — результат воздействия средств, применяемых искусством образования для развития способностей к наблюдению, речи и мышлению, хотя по существу она лишь очень немногое

добавляет к тому, чем ребенок благодаря такому образованию уже на деле обладает.

Таким образом, подведение более прочных основ под обширные знания, в которых нуждаются высшие сословия, надо рассматривать лишь как полученное в ходе дальнейшего элементарного образования добавление к тому, чем обладали бы на деле и низшие сословия, если бы они получили хорошее элементарное образование. Благодаря основательности исходных начал общих знаний, которые они должны получать наравне с низшими сословиями, высшие сословия природоеообразно были бы подготовлены к овладению более широким кругом знаний и умений, необходимых им в их более -высоком жизненном положении. Они были бы подготовлены к тому, чтобы природосообразно и с пользой для своего образования применять свои силы, использовать -весь обширный круг предметов наблюдения, предоставленный этим сословиям их благоприятным положением и обстоятельствами.

Даже те особые знания, которые нужны при подготовке человека к определенной отрасли науки, можно природосообразным методом хорошо усвоить с помощью подготовительных средств, исходящих из простого элементарного развития способностей к наблюдению, речи и мышлению. Такое развитие можно и следовало бы предоставить детям из самых бедных соломенных хижин. Дополнительное применение всех более глубоких, более далеко идущих элементарных средств развития, в которых нуждается научное образование, чтобы независимо от возбуждающих впечатлений чувственного восприятия возвыситься до прочно обоснованной способности к абстрагированию, по существу представляет собой не что иное, как психологически построенное продолжение того же метода, которым элементарное образование способно с помощью своих до высочайшей простоты доведенных средств подвести прочный фундамент под способности к наблюдению, речи и мышлению у детей из всех сословий. Специальные способы, усиливающие средства развития способностей к абстрагированию, — а они нуждаются в таком усилении, — заключаются преимущественно в продолжении и расширении элементарных упражнений, развивающих ум, берущих свое начало в обучении числу и форме, упорядоченном элементарным методом. Беспо

рядочность нашего современного (воспитания, то крайней мере в очень многих его разделах, следует рассматривать как следствие нашей слабости и выз-ванных ею извращений, так как из-за нее мы теряем 'все больше ^возможностей достичь прочной самостоятельности, а становясь в этом беднее, делаемся всё тщеславнее, расточительнее и предъявляем всё больше претензий. Если бы в этом отношении условия были лучше, то у нас хватило бы сил и мы не пали бы так низко в смысле самостоятельности своего положения, условий и обстоятельств своей семейной и гражданской жизни. Идею элементарного образования во всей истинности ее существа и силы следует в полную противоположность этому считать матерью, воспитательницей. Она восстанавливает силы, которые мы с .каждым днем все больше теряем 'благодаря вызванным нашей слабостью излишествам в 'воспитании. Эта идея благодаря солидности своих средств в высокой степени помогает нам развить в себе 'способность приобрести все, что может укрепить самостоятельность человека, и .бережно (Сохранить все приобретенное. И надо сказать, что тысячи благородных, непредубежденных людей повсюду, где бы наглядно ни излагался опыт применения средств этой высокой идеи, были бы захвачены ими. Они увидели бы в них хорошие средства постепенного восстановления простоты семейной жизни и основ свойственной нам в лучшие времена прошлого самостоятельности, на которой во всех классах .граждан нашего государства в то время строилась благотворность средних сословий. Эти люди от чистого преданного сердца, как люди и как граждане протянули бы нам тогда руку помощи, чтобы распространить эти средства повсюду в своем окружении.

Но насколько внутренняя сущность развития всех элементарных средств сама по себе вечна и неизменна, настолько же различны объекты приложения сил каждого индивидуума, которого надо подготовить к этому в соответствии с его положением и обстоятельствами. Настолько же различна и степень, в какой следует развивать элементарные силы ума и мастерства у отдельных индивидуумов, принадлежащих к разным сословиям. Достаточная степень развития всех человеческих сил в одних сословиях охватывает более широкий круг, а в других — более ограниченный.

Развитие духовных сил и умений, достаточное для

крестьянина, недостаточно для горожанина, занятого своей 'профессией 'или своим ремеслом. Развитие же, достаточное такому горожанину, не может удовлетворить делового человека, занимающего более (высокое положение, или отдельных индивидуумов и целые сословия, ¦нуждающиеся в (научном образовании.

Дети из низших сословий, занятые физическим трудом, ограничены в этом отношении своим положением и обстоятельствами, им ни в коем случае не следует давать образование, чрезмерно выходящее за пределы, диктуемые Heoi6 ходим остью и обстоятельствами. В то же время не следует сужать круг образования детей из высших сословий и из -сословий, нуждающиеся в научном образовании, предоставляя им меньше, чем того существенно требуют их положение и обстоятельства. Примечательно, что круг необходимых и действительно способствующих об,разованию познаний, .почерпнутых из чувственного восприятия, в низших сословиях при их положении и обстоятельствах запечатлевается значительно живее, чем в высших.

Сама природа не помогает высшим сословиям закреплять необходимое им образование, а в низших сословиях она это делает весьма разносторонним образом. Поэто- му-то подготовка к образованию, в мотором нуждаются высшие сословия и предназначенные для ученой деятельности классы, во всяком случае требует значительно более широкой помощи со стороны искусства для совершенствования их знаний, почерпнутых из чувственного восприятия, их языковых познаний и их мыслительных способностей. Помощь искусства воспитания нужна также для усвоения всех умений, необходимых в деятельной жизни, требующей напряжения всех сил. Положение и обстоятельства высших сословий столь же серьезно требуют их усвоения, как это имеет место в низших сословиях. И важно, чтобы эта потребность в высших сословиях была удовлетворена со всем психологическим искусством и всей тщательностью, к которым так стремится идея элементарного образования.

Но как это ни верно, не менее верно и другое: в самом главном из того, что мы имели в виду, даже самого бедного ребенка так же нельзя оставлять без внимания, как сына роскоши в его мраморных дворцах. Знания, получаемые путем наблюдения, языковые познания, развитие

мыслительных способностей, приемы «внешней деятельности, в которых нуждается бедный ребенок в самой жалкой хижине, можно и следует предоставить ему. Это можно сделать «способом, который так же его удовлетворяет в его сословии и обстоятельствах, так же обращается -к его уму, сердцу и руке, так же возвышает их, как и у «сына роскоши. Сын роскоши во всем этом тоже нуж- дается в связи с обширными потребностями, вызываемыми его .положением и обстоятельствами, и было .бы весьма желательно, чтобы он действительно приобрел все это.

Эта проблема, разрешение которой безусловно составляет одну из существеннейших задач идеи элементарного образования, -на первый взгляд кажется очень трудной. Но так как глубокое изучение сущности и воздействия этой высокой идеи широко и весьма живо показывает нам неестественность и беспочвенность фактически противостоящих ей рутинных образовательных средств наших современных вредных извращений, то это •изучение по -своей природе содействует тому, что кажущиеся трудности ib разрешении этой проблемы часто как бы сами собой отпадают.

Под таким углом зрения становится -ясной и очень важная для идеи элементарного образования истина. В большинстве своем проблемы, стоящие перед идеей элементарного образования, связаны между собой неестественностью пагубных лжемудрствований, из которых они вытекают; своими мнимыми силами они взаимно поддерживают и оживляют друг друга. Но и элементарные средства разрешения этих проблем таким же образом связаны между собой самой сущностью человеческой природы и ее единством, из которого они вытекают. В способах разрешения этих проблем они также всеми своими силами взаимно поддерживают друг друга, настолько мощно и глубоко воздействуя на человеческую природу, насколько они действительно элементарны и, следовательно, вытекают из самой человеческой природы.

Справедливость этой точки зрения совершенно ясна, с какой бы стороны ни взглянуть на идею элементарного образования, на природу и сущность ее средств и результатов. В частности, эта точка зрения проливает свет и на то обстоятельство, что обычные житейские взгляды, когда они достигают определенной степени зрелости, смыкаются с научными взглядами на те же предметы и при- 30*              467

родосообразно подготавливают к более глубокому их познанию. Всякое зна/вие, твердо усвоенное человеком,— пусть оно будет самым обычным, постигнутым путем наблюдения явлением ib жизни народа и из этой жизни исходящим, — следует поэтому считать прочным основанием и подготовкой ,к природоеообразному усвоению более обширных познаний, полученных путем наблюдений и необходимых для развития научного взгляда на предметы наблюдения, научной их трактовки. В любом случае каждое в совершенстве усвоенное знание какого-либо предмета наблюдения — пусть даже ib самом малом, самом ограниченном объеме опыта — граничит ic научным способом познания того же предмета.

Конечный пункт достаточно усвоенных в элементарном смысле обычных житейских знаний, постигаемых наблюдением, !во .всех случаях граничит с природосообразным исходным началом 'вырабатываемого элементарным методом научного взгляда на этот предмет и научной его трактовки. Это исходное начало, однако, по существу полностью 'вытекает из одного лишь 'Простого (расширения круга 'предметов наблюдения, с которыми воспитанник заранее уже освоился в своем окружении. Круг постигаемых наблюдением познаний, природооообразно расширенный, поддержанный и оживленный элементарным развитием способности к речи, естественным образом ведет к расширению материала логической обработки тех же предметов. Он ведет к упражнениям, в которых эти предметы -в уме сопоставляются, различаются и сравниваются под различным углом зрения и в разных соотношениях, то есть используются для упражнения способности к мышлению и суждению, чтобы возвыситься до научного познания этих же предметов.

Чрезвычайно важен и глубокое значение имеет принцип, согласно которому средства элементарного образования во всем их объеме следует привести в соответствие с положением и обстоятельствами каждого воспитанника и применять их поэтому надо по-разному в разных сословиях. Однако точно так же важно и точно такое же глубокое значение имеет особое исследование степени расширения или ограничения элементарных средств образования, в какой их следует предоставлять отдельным людям в разных сословиях и в какой эти люди должны их усвоить. Если уделить земледельческому сословию

при освоении им элементарных средств образования такой общий уровень образования, или, иначе говоря, такой уровень глубокого обоснования его, в каком безусловно нуждается бюргерское промышленное и ремесленное сословие, то в земледельческом сословии в значительной мере утратится соответствие между образованием и положением, обстоятельствами, силами и потребностями сословия. В возникшем хаосе взойдут семена такого настроения духа, когда, на его несчастье, сословные рамки и стесненные обстоятельства могут стать, должны стать тягостным бременем для него. То же самое произойдет с бюргерским сословием, в котором люди должны строить благосостояние своей семьи на бюргерских занятиях и бюргерском мастерстве, должны сохранять и улучшать, увеличивать его для «своих детей и внуков. С ним произойдет то же самое, если при элементарном обучении языку, числу и форме зсем представителям этого сословия без какого бы то ни было различия предоставить такой уровень образования, такие образовательные средства, в результате которых его познания расширятся во мнотих направлениях в степени, в какой они должны быть усвоены лишь высшими и нуждающимися в научном образовании сословиями. Сословия должны в знаниях находить побуждение и средства для такого формирования способностей, которое необходимо при их положении и обстоятельствах и достойно их. В подобном случае бюргерское сословие из-за несоответствия полученного им умственного образования и развития способностей к мастерству впадет в противоречие с фактическими своими обстоятельствами, положением и условиями, с главнейшими и самыми прочными источниками своего благополучия.

Но чтобы определить степень, в какой образовательные средства, соответствующие этой высокой идее, вообще следует предоставлять индивидуумам из всех сословий и в какой те должны их освоить, необходимо сопоставить природу и сущность каждого из этих классов народа, одинаково требующих для себя солидного образо- ьания. И тогда станет очевидно, что умственное развитие сословий, занятых физическим трудом, в значительно меньшей степени является результатом их способности к абстрагированию, чем способности к наблюдению. Оно является результатом упражнения их органов чувств, их

рук. Средства искусства формирования ума для этих сословий по существу и преимущественно должны исходить из упражнения органов чувств и рук, на этом должны основываться. Для человека физического труда удовлетворяющее его запросы сильное развитие органов чувств и членов, необходимое для всего того, на чем строится благополучие его жизни, и есть та лестница, по которой он призван подниматься к правильному и благотворному в его положении и условиях мышлению. Формирование у него способности к абстрагированию должно исходить из созревшего в каждодневном упражнении пользования своими органами чувств и членами, на этом должно быть сюновано. Сила его способности к абстрагированию должна проистекать из созревания его органов зрения и слуха, из созревания его членов к деятельности. Это в одинаковой степени верно и в отношении самых первых начал средств искусства его образования. Уже когда он учится читать и писать, и тогда верна эта точка зрения. Чтобы обучение этому (происходило ириродосообразно, оно должно исходить из сформировавшегося у него умения говорить. Но вот когда он учится говорить, то в низших сословиях ему нужно в этом гораздо меньше помогать средствами искусства — чтением и письмом, или, вернее, меньше способствовать утонченности его речи, чем это полагают необходимым и делают в отношении так называемых образованных сословий. В этих сословиях очень часто бывает, что чтение и письмо формируют речь и помогают ее развитию.

Как это само по себе ни противоестественно, но все же значительно менее вредит детям образованных сословий, чем детям сословий простых, занятых физическим трудом, когда с ними это случается. Чем больше и разнообразнее вообще неестественность в воспитании ребенка, тем меньше может ему повредить одно какое-нибудь отдельное ее проявление само по себе. Чем проще и ограниченнее положение человека, тем больше его воспитание нуждается в самых простых и ограниченных средствах образования. Земледельцу как таковому обучение языку, числу и форме требуется лишь в степени, благодаря которой он получит возможность с успехом использовать имеющиеся в его распоряжении средства для обеспечения себе как крестьянину надежного благосостояния. Он должен владеть языком, причем правильно им владеть — уметь ои-

ределенно и ясно высказываться обо-всем, что он должен энать в своем положении и при своих обстоятельствах. Точно так же его мыслительные способности, развитые зрелой способностью к наблюдению, должны быть в такам состоянии, чтобы он мог правильно смотреть /на все, чем в своем кругу располагает для улучшения своего положения, чтобы мог хорошо это обдумать, умел уверенно этим воспользоваться себе на благо. Но это так же несомненно означает, что его способность к наблюдению следует значительно лучше развить с помощью средств элементарного образования, чем его способность к абстрагированию. При дальнейших упражнениях, направленных на развитие его способности к абстрагированию, его мыслительные способности 'нельзя усиливать до такой степени, когда для него возникнет соблазн ‘использовать их, или, лучше сказать, блеснуть ими, вне своего круга и в противоречии со своим крестьянским положением. Подобный же взгляд уместен и в отношении бюргерского сословия. И для этого сословия элементарные упражнения, формирующие способность \к абстрагированию, как правило, не должны выходить за'пределы образования, какое требуется ему для энергичной деятельности. Их не следует усиливать до такой степени, в какой они требуются людям, предназначенным к какой-нибудь специальной отрасли науки и потому нуждающимся либо в более глубоком изучении языков, либо в более совершенном овладении математикой, либо 'в обширных научных познаниях и глубоком изучении мира. Потребности бюргерского сословия в более широком или более ограниченном применении образовательных средств для развития способности к абстрагированию, однако, до такой степени различны у отдельных индивидуумов, что, только твердо имея в виду именно данного человека, о котором в каждом отдельном случае идет речь, можно точно установить, в какой степени следует предоставлять ему эти средства.

Иначе обстоит дело с высшими сословиями, а также теми отдельными лицами, которые благодаря своему положению, рангу и экономическому благосостоянию имеют возможность затрачивать свое время и силы на достижение высокого уровня научного образования. Им не приходится считаться с ограничениями, связанными с их положением, они призваны к этому. Высшие сословия и указанные лица должны получить возможность с по

мощью основательных средств элементарного образования, развивающих способность к абстрагированию и вытекающих из элементарной разработки обучения числу и форме, подняться до уровня, удовлетворяющего высоким требованиям их положения. Это убережет их от большой не только для них самих, «о и для других людей опасной беды — идти путем поверхностного многознайства и жалкого всезнайства и пасть жертвой бессилия, бестактности, бесхарактерности, присущих духу времени. А ведь пагубный опыт должен был бы наконец убедить нас, что умственные роскошества наших поверхностных знаний в сочетании с материальной -роскошью современности (чтобы не сказать больше и затронуть лишь самую малую внешнюю сторону их пагубного влияния) доводит до полнейшего истощения nervus rerum * у всех сословий, особенно у низших.

Различия в (степени, с какой средства элементарного образования следует цредоставлять разным сословиям, основываются на духе и сущности потребностей и запросов самой человеческой природы. Вследствие такой связи эти средства—независимо от того, в какой степени их должны усвоить отдельные сословия и индивидуумы,— с одной стороны, (сами в полном объеме проявляются как дух и жизнь и в то же время сохраняют чувственную, физическую способность перейти в плоть и кровь детей, которые их усваивают.

Очевидно, что заботливость и внимание, необходимые для того, чтобы воспитание детей из.любого сословия соответствовало потребностям этого сословия, должны проявляться начиная с колыбели. Потребность в такой подготовке всех результатов элементарного образования с самой колыбели распространяется на все его средства. Не удовлетворив этой потребности, идея элементарного образования лишится природосообразных исходных начал прочного воздействия своего на рост всех наших сил, а вместе с тем и на обеспечение их теснейшей связи между собой. Путь природы, по стопам которой, помогая ей, должно 'следовать искусство воспитания, обладает такими исходными началами средств основательного развития наших сил только в единстве человеческой природы; через него он во всем с самой колыбели воздействует на объединение и связь результатов всех средств образования. Поэтому ясно, что искусство точно так же, начиная

с младенческих дней ребенка, должно искать -исходные начала всех своих средств в единстве человеческой природы, а через него стараться достичь гармонии ево;их результатов !и их согласия с ходом природы.

Центр тяжести идеи элементарного образования по существу заключается в этом положении. А отсюда — необходимость с самой .колыбели оживлять, укреплять и развивать все элементарные средства вместе и в их связи между собой. В таком состоянии во ;всей их простоте надо вручить их матерям, в .которых уже заранее инстинктивно заложено стремление искать такие средства и ухватиться за них. Поэтому матери и умеют использовать эти средства для своих детей как в нравственном и умственном отношении, так и в отношении развития умений. Они это делают таким образом, что их способствующая образованию сила просто и живо передается детям. Дети в результате этого способны не только глубоко и природосообразно живо воспринять то, чему их учит мать. Они в состоянии теперь сообщить, внушить и пер.едать своим братьям, сестрам и любому другому (ребенку все то, чему научились сами благодаря четкой организованности этих упражнений. Это, несомненно, пробудит в миллионах людей воспитательные силы, заложенные в семейной жизни, между тем как без знания и применения этих принципов и средств силы .застывают в бездеятельности и могут противоестественно выродиться.

Но, предполагая и даже констатируя это, я должен признать и другое. Мне могут возразить, что глупо полагать, будто признание идеи элементарного образования когда-нибудь заставит современных матерей и отцов всерьез лично заняться воспитанием своих детей. Ведь их к этому не вынуждает необходимость. Вообще говоря, я и сам так думаю. Я даже знаю, что для многих родителей, принадлежащих к высшим сословиям, теперь стало модным и едва ли не делом чести чистосердечно признаваться, что они ничего не смыслят в искусстве воспитания. Они вынуждены доверять своих детей нанятым для этого людям и, не жалея ни трудов, ни денег, вынуждены разыскать 'подходящих для этого субъектов. И они действительно так поступают очень часто, проявляя открыто большую щедрость, но зачастую и с совершенно неожиданным для них результатом. Иначе и быть не может. Чтобы человеку, не знающему, каким должен быть хоро

ший (воспитатель, найти его, требуется такое же везение, как для (большого выигрыша в лотерее. И хютя, как говорит пословица, «бывает, что и -слепая корова найдет подкову», однако такая счастливая случайность все же большая редкость. С очень многими людьми, желающими за большое жалованье обеспечить -себе таким путем большой выигрыш в лотерее в смысле воспитания своих детей, /случается, что они и за очень большое жалованье получают худшего воспитателя, чем если бы по -скупости нашли самого дешевого. Такое несчастье случается с очень многими лицами из высоких и весьма -состоятельных 'сословий. Но это очень большое несчастье, и очень много теперь матерей, которые во вред своим детям платят большие деньги за ошибки -нашего модного воспитания, а потом громко оплакивают последствия своих заблуждений.

Но последнее слово еще не сказано об этом, как и о многом другом. Может наступить время, когда благородные люди из всех, а особенно высших сословий, серьезно задумавшись над тем, каким должен gt;быть хороший воспитатель, научатся более правильно судить об этом. Охваченные родительскими чувствами, ожившими благодаря наблюдению результатов элементарного образования, они помогут заменить модный ныне тон непонимания данного предмета более хорошей модой. Все большее ухудшение материального благосостояния в результате нынешних и неизбежных также в будущем серьезных последствий распространенных извращений, подтачивающих наши силы, может в очень многом содействовать перемене нынешнего модного тона. Оно может содействовать успешному устранению самых существенных причин, из-за которых в важнейших вопросах воспитания миллионы детей в наши дни попадают на ложный путь в нравственном, умственном и физическом отношениях или -остаются в полной запущенности.

Мы тем более вправе с достаточной уверенностью ожидать возможности такого явления, что признание преимуществ и запросов природосообразного воспитания, к чему стремится идея элементарного образования, во всяком случае в экономическом отношении, бесспорно ведет природооообразным и надежным путем .к основательному ознакомлению с истинными основами семейного счастья и семейной самостоятельности, а тем самым и к

более глубокому пониманию -средств, способствующих .их упрочению. Чем ближе мы узнаем природу этого блага, тем более нам должно быть очевидно, что в настоящее время мы, может быть, сильней и настоятельней в «ем нуждаемся, чем когда бы то ни было раньше. Суетность наших пагубных извращений возросла настолько и в этом направлении глубоко укоренилась, как это едва ли имело место когда-либо раньше, по меньшей мере в христианские времена.

Но друзей человечества и друзей воспитания это нисколько (не должно обескураживать. Ведь так же верно, что там, где неестественность довела до 'предела свою расслабляющую власть, там в той же степени возрастает ощущение потребности в искусстве, способном прочно восстановить подорванные силы. Выявляются, во всяком случае, вредные и тягостные обстоятельства и условия, а это должно каждому хотя бы сколько-нибудь непредубежденному родительскому сердцу дать почувствовать всю благотворность истинно природосообразных образовательных средств.

Но все же и в этом отношении нам нельзя, конечно, слепо предаваться обманчивым надеждам. Трудности всеобщего распространения идеи элементарного образования столь же велики, как велики и пагубные извращения, которым она должна противоборствовать. Существовало раньше и до сих пор еще существует в нас самих, в наших склонностях и взглядах весьма живое противоположное направление — против самых существенных сторон идеи элементарного образования. Оно поглощает вое, на чем основаны силы и умения, необходимые нам, чтобы правильно судить о сущности этой возвышенной идеи. Проникшись сознанием ее преимуществ, мы в состоянии не допустить, чтобы средства, необходимые для индивидуальной заботы о нравственном, умственном и физическом существовании каждого из нас, поглощались средствами образования и обучения людей в их коллективном существовании. Совершенно очевидно, что лишь более глубокие и психологически обоснованные взгляды на сущность воспитания и образования в состоянии оказать нам истинную и серьезную помощь, существенно необходимую в нашем нынешнем положении, или хотя бы открыть нам путь, каким только и можно идти к этой цели с обоснованной надеждой на хороший успех.

Я приписываю идее элементарного образования такую силу, опираясь (на фактически подтвердившееся убеждение, что ее средства (настолько же концентрируют в человеке индивидуальную заботу о-нравственной, умственной -и физической самостоятельности ювоих сил, .настолько ее в нем самом оживляют, насколько рутинные средства, свойственные (нашей пагубной неестественности, подтачивают в самом человеке основы такой заботы, распыляют их. Они не могут действовать иначе. Общее влияние современного образования, как и его средства, в любом сословии в значительно большей степени есть результат коллективных запросов человечества, подверженных частым .произвольным изменениям, нежели результат хорошей заботы об удовлетворении общих потребностей самой человеческой природы, как о.ни выражаются и должны выражаться в каждом отдельном индивидууме в силу вечных законов самой человеческой природы. Наше современное образование как влиянием своих средств в целом, так и их последствиями гораздо больше вмешивается в то, что нам чуждо, чем формирует то, что мы собой .представляем и в чем как самостоятельные существа нуждаемся ради самих себя.

Последствия этого обстоятельства чрезвычайно важны. Совершенно несомненно, что источник нынешних волнений и всех связанных с ними кровавых и сомнительных явлений следует искать во вое большем ослабевании нашей индивидуальной способности к самопомощи, а он,а под влиянием пагубной неестественности слабеет с каждым днем. Бесспорно, что если бы общее признание благотворных сил идеи элементарного образования хотя бы немного, на самую малость способствовало росту индивидуальных образовательных средств у миллионов людей, то эти благотворные силы, хотя они на такую малость окрепли в миллионах индивидуумов, намного, очень намного увеличили бы силы государства. А ведь если бы современники глубже прониклись этой великой идеей, если бы они больше созрели для ее использования, то она увеличила бы индивидуальные силы граждан государства не на малость, а в большой, в очень большой степени. Только так оно и может быть. Путь элементарного укрепления человеческих сил — это путь природы. Он имеет под собой божественную основу, а отрава пагубных лжемудрствований в наше время и в нашей среде

•невероятно глубоко укоренилась, и их зловредные уловки достигли таких размеров, каких, ino моему мнению, мир никогда вообще не видел, то меньшей мере в христианскую эру. И .миру грозит опасность рано или поздно стать (жертвой этой отравы во веем, начиная с обманчивой игры бумажных денег и кончая призрачностью и обманчивостью пустяков всякого рода, находящих себе место на бумаге, в книгах и даже в учебниках.

Я (высказал ;по поводу этой идеи очень веские олова, и мне не хотелось бы ни 'самого себя обманывать, ни кого- либо вводить (в заблуждение на сей счет.

Обращусь еще раз к духу, из которого проистекает великая идея элементарного образования, и рассмотрю его сперва с точки зрения нравственной. Я должен это сделать. Исходные начала и центр тяжести объединения всех благотворных основ, заложенных в самих силах нашей природы, вытекают из этого положения и предполагают природосообразное развитие доброжелательности, поро/ждаемой главным образом любовью и доверием. И так как идея элементарного образования стремится упрощением всех средств воспитания и обучения приблизить их к семейному очагу в любом сословии, то тем самым она, очевидно, способна оказать первую благотворную человеческую помощь природосообразному развитию нравственно-религиозных задатков человека. Она далека от того, чтобы наталкивать на одни лишь словесные нравственные поучения и на одностороннее духовное понимание морали... Она далека от того, чтобы без подлинного, мощного оживления любви и веры в плоти и крови человека вести бесполезную и бессильную игру тесно связанными с возбуждением плоти и крови сомнительными средствами, оживляющими силу воображения. Напротив, идея элементарного образования призвана развивать в человеке начиная с колыбели истинные и вечные основы любви и веры, по-настоящему оживляя их самих в чистоте человеческого их начала...

Все результаты нашей лишь чувственно воодушевленной любви и расположения друг к другу вследствие эгоизма, всегда лежащего в их основе, ведут нас не дальше того, что мы в своих детях преимущественно любим свою плоть и кровь, то есть самих себя. И в отношении всего человечества они тоже ведут нас не дальше того, что мы любим тех, кто в свою очередь любит нас, что делаем

добро тем, кто со своей стороны делает добро нам, — короче говоря, .ведут к тому лишь, что ^в чувственной ограниченности эгоистических чувств, в своих крайних последствиях, ведущих в любом случае к бесчеловечности, мы ищем дразнящих удовольствий, а они .по своей сущности— не нравственность, не дух и жизнь, они чувственного, животного происхождения.

Пробуждение и развитие интеллектуальных сил человека, если они -предоставлены самим себе, еще более, чем чувственное пробуждение любви, зависят от влияния животного эгоизма нашей природы. Без высшего духовного оживления сил, противостоящих с более высокой -.мощью животному влиянию эгоизма, они отнюдь не ведут к развитию чистой, божественной сущности нашей внутренней природы, не ведут .к истинному действительному стремлению к самосовершенствованию, к совершенству, без чего немыслима истинная, подлинная нравственность. Еще значительно меньше, чем то и другое — чем предоставленная самой себе и лишь чувственно побужденная любовь и предоставленное самому себе и лишь чувственно побужденное развитие умственных способностей, — ведет к чистому результату истинной нравственности, пусть даже вполне природосообразное само по себе, развитие органов чувств и членов, лежащее в основе человеческих способностей к мастерству и овладению профессией. Само по себе, если его рассматривать изолированно, оно представляет собой лишенное духа и жизни развитие сил плоти и крови нашей природы до уровня физической умелости животных задатков и сил.

Всякое лишь чувственное формирование и оживление какой-либо развиваемой физической силы само по себе угрожает перевесу духовных средств ее оживления. А совокупная сила, iB каком-либо из задатков, из объединения которых она возникает, отступившая перед перевесом чувственности при его оживлении, не есть истинная совокупная сила природы человека и поэтому совершенно не имеет под собой истинно элементарной основы. Она не вытекает во всем значении своего влияния из стремления к нравственному и умственному совершенствованию... Напротив, в -силу своей природы и своей сущности она несет в себе глубоко в ней заложенное и чувственно оживленное семя раздора между нашими силами и задатками.

Мне хочется еще 'немного задержаться на этом вопросе.

Главные '.источники и причины современных пагубных лжемудрствований со всеми их .последствиями в виде ослабления, подчиненности и расстройства всех /наших сил в нравственном отношении следует преимущественно искать в недостатке природосообразной, подлинной простаты семейной жизни и составляющего ее главную основу сильного родительского чувства и чувства любви ребенка к родителям. В умственном отношении источники и причины этой пагубности в свою очередь следует искать преимущественно в недостатке психологичес/ки верной -разработки средств (развития способностей к наблюдению, речи и мышлению. Эти средства находятся в самой тесной взаимосвязи -между собой, .как и силы, составляющие их основу. Если у ребенка психологически хорошо развита способность к наблюдению, то в нем уже заложены начальные основы образования — умение находить правильные словесные выражения для предметов, познаваемых путем чувственного восприятия, правильно мыслить о них. Тогда он приро до сообразно и основательно подготовлен для этого. Речь ребенка, вернее, его способность к речи, в качестве промежуточной ступени между -его способностью .к наблюдению и способностью к мышлению благодаря этому также получила природосообразную и прочную основу. Естественная основа способности к речи, способность к наблюдению, не будет шаткой, рассеянной и поэтому не будет вводить ребенка в заблуждение, увлекая его к тщеславной праздной болтовне.

В равной мере это относится и -к способности мышления. Такое образование удерживает воспитанника от необоснованных и необдуманных суждений, как и от беспочвенной и бездумной болтовни о предметах наблюдения, воспринятых лишь поверхностно и только наполовину. А ведь даже при небольшом внимании к этому предмету нам видно, что существенный и самый первый источник неустойчивости и неправильного развития способностей к наблюдению, речи и мышлению следует искать в изобилии соблазнов, питающих, чувственность ребенка, в недостатке удовлетворительного в умственном и духовном отношении 'Пробуждения его сил. Мы видим, что поверхностная болтовня и поверхностные суждения, выте

кающие -из противоестественно оживленного 'поверхностного наблюдения и познания предметов и свойственные им, вообще тесно связаны с противоестественностью средств формирования нравственных и умственных основ воспитания. Связь между характером наблюдения и последующим суждением, столь заметная в отношении главных и глубоких причин наших пагубных лжемудрст- вований, оказывается весьма полезной для всех природо- сообразных, действенных средств. Они направлены на то, чтобы успешно противоборствовать все глубже (Проникающим следствиям этих лжемудрствований, чтобы закрыть самые первые и существеннейшие их источники или отвести их в сторону.

Мы видели, что (следствиям неестественности наших пагубных извращений в нравственном отношении -следует противодействовать преимущественно средствами, призванными восстановить и укрепить подлинные основы семейной жизни. Так же верно и неоспоримо, что следствиям этих извращений в умственном отношении можно успешно противодействовать только такими средствами, которые способны прочно и вполне удовлетворительным образом восстановить основы природосообразных способностей к наблюдению, речи и мышлению. Бесспорно, что ребенок, у которого эти способности природосообразно и в достаточной степени развиты, обладает существенными и превосходными средствами для успешного противодействия последствиям неестественности и излишеств*, вызванным пагубными лжемудрствованиями в умственном отношении. Такой ребенок в этом смысле серьезно и хорошо подготовлен для важных требований, выдвигаемых нашим временем.

Верно и то, что всё в этом отношении облагораживающее или унижающее отдельного человека так же возвышает или унижает всё человечество в его коллективном существовании. Что верно в отношении о.бразовательных средств, воздействующих на воспитание отдельного человека, что верно в отношении его самоисправления, если он поддался последствиям наших пагубных лжемудрствований,— все это еще в значительно большей степени верно для всех сословий и сообществ, на которые люди поделены и в которых они живут в конкретных условиях жизни. Собственно говоря, все, что способно серьезно помочь отдельному человеку возродиться из своей испор-

ценности, то способно так же серьезно помочь всему человечеству вновь подняться из своей массовой испорченности...

Каждый знает, что познание .истины и приобретение умений, которые предполагаются и требуются для исполнения наших (существеннейших обязанностей, должно превратиться у .нас (как бы во вторую натуру, как говорится © народе, их надо претворить в плоть и кровь. Слова in suocum et sanguinem vertere * точно выражают эту же мьюль.

Степень, в (какой искусство воспитания может *с успехом влиять на достижение этой цели, зависит от степени успеха, ю каким оно ib состоянии природосообразно развивать все отдельные основные части, образующие человечность, или, что то же самое, самую сущность человеческой природы. Отсюда очевидно, что идея элементарного образования, особенно нуждающаяся в помощи такого искусства, обязательно должна уделять большое внимание возможно более совершенному формированию отдельных основных элементов умственной силы — способностей к наблюдению, речи и мышлению. Этого можно достигнуть, если средства ее искусства при развитии каждой отдельной из этих сил будут приведены в должное согласие с ходом природы, или, что то же самое, если каждое из этих средств будет точно подчинено вечным законам, из 'которых только и может проистекать природосообразное развитие каждой из этих сил.

Такое внимание существенно и важно, потому что всё, не завершенное до известной степени в каждой своей отдельной части, не‘складывается природосообразно в целое, частью которого оно является. В образовании всё, не завершенное ib каждой своей отдельной части, никак не может природосообразно примкнуть к чему-либо другому, природ о сообразно же сформированному в совершенстве. Если запущена способность к наблюдению, то она не сомкнется природооообразно со сформированной способностью к речи. Несформированная способность к мышлению не может природосообразно сомкнуться с природосообразно сформированной способностью к наблюдению.

Только равное с равным сближается; во всем, что неравно, заложена склонность к разобщению, и когда пытаются объединить неравное, то действие по-

лучается противоестественное, мешающее цели искомого объединения.

Эта точка зрения теснейшим образом связана с другой, столь же важной в педагогическом отношении. Всякая истина, лишь поверхностно познанная, не обоснованная ,в существенных своих частях .наблюдением и не взвешенная разумом, для человеческой природы как бы повисает в воздухе. Она но способна природосообразно сомкнуться с другими истинами, с которыми в действительности связана. Бесчисленное множество таких поверхностно познанных истин оказывает меньше влияния на формирование способности к мышлению, чем одна единственная, достаточно хорошо обоснованная наблюдением и в совершенстве познанная разумом. Поверхностно познанные истины отнюдь не ведут к гармонии наших сил — этой конечной цели, которую при их разработке ставит себе природа и которой все средства образования призваны содействовать. Гармония наших сил лишь тогда оказывается истинной и удовлетворяет, если одинаково хорошо и природосообразно развита каждая отдельная сила. Что верно в отношении интеллектуального формирования наших сил, то в равной мере верно и в отношении формирования задатков, лежащих в основе наших умений. Природосообразное и удовлетворительное формирование каждого отдельного из задатков, которые требуются для какой-либо отрасли мастерства, должно предшествовать формированию совокупной силы, к которой обращается всякая из таких отраслей. Если пренебречь развитием одного из этих задатков, то неестественно парализуется и затормозится стремление -к цели — изучить какую-либо отрасль мастерства во всем объеме ее требований.

Мы однажды уже касались этого момента. Способность к мастерству, как и умственные способности, становится духом и жизнью лишь через природосообразное формирование каждой отдельной из ее основных частей. Точно так же отдельные основные части способноеги к мастерству, как и умственных 'способностей, становятся духом и жизнью, а тем самым и действенным средством развития самой человечности. Бесспорно, что каждое отдельное средство формирования умений лишь постольку становится содействующим, способным при помощи искусства поставить на прочную основу, поощрить, выра

зить 'И 'представить человечность нашей природы, или, вернее говоря, возвышение человечества к человечности, поскольку оно благодаря природосообразности своих формирующих (средств само возвысится до того, что станет духом и жизнью.

Рассматривая ,под таким углом зрения 'способность к речи, или, точнее выражаясь, обучение речи в качестве средства образования; я «нахожу, что это искусство природосообразного развития ..во всем своем объеме вытекает из искусства природосообразного развития -способности к наблюдению. Только объединение того и другого создаст возможность для природосообразного развития способности к мышлению и суждению в таком направлении, которое способно удовлетворить важнейшим требованиям человеческой природы.

Это элементарное, или, что то же самое, природосооб- разное, развитие способности к мышлению, исследованию и суждению требует, однако, большей помощи со стороны человеческого искусства, чем формирование способности к наблюдению. Логические операции природосообразного сопоставления (-соображения), различения и сравнения, которые ребенок должен усвоить и с которыми он должен освоиться, если искусство природосообраз- но формирует и укрепляет в нем способностык мышлению и суждению, требуют, конечно, серьезного, глубокого психологического развития основных сил. Эти силы призваны природосообразно оживлять и укреплять всякое основательное сопоставление, различение и сравнение, то есть самый фундамент основательного мышления, и обеспечить их результаты. Они бесспорно требуют глубокого психологического развития человеческих сил, находящих свое выражение в умении считать и измерять, из чего исходит обучение числу и форме. Это обучение, помогая развивать ум и руку, так воздействует на все человеческое мышление, что в результате оно способно от обычных суждений о предметах, лежащих в сфере нашего наблюдения, возвыситься до высшей степени чистой науки.

Требования, предъявляемые искусством элементарного образования с этой стороны, весьма высоки, однако они все же достижимы. При всей скромности, с какой я обязан судить о результатах своих жизненных устремлений, я вправе все же заявить: сотрудники моего учреж- 31*              483

дения, которые неполностью пренебрегли существенными основами элементарного развития способности -к мышле-. нию, объединенными усилиями внесли свою лепту в это дело. Это несомненно существенный, достойный серьезного исследования вклад, благодаря которому ‘возможность для -идеи элементарного образования достичь высочайших результатов в отношении ее влияния на природо- оообразное развитие человеческой способности к .мышлению не должна вызывать уже никаких сомнений.

Путь, по которому в этом случае следует идти в элементарном направлении, таков: элементарно разработанный в соответствии с принципами, о которых мы говорили, метод обучения языку, в силу существенных свойств всех своих средств, должен в качестве природосообразного средства развития родного языка содействовать значительному росту сил семьи во всех сословиях, основательно формируя 'способность к наблюдению у детей. Тем самым будет хорошо восполнен пробел, существующий между формированием способности к наблюдению и формированием способности к мышлению, а он может быть восполнен только лриродооообразным формированием способности к речи. Природа средств, которые элементарное развитие способности к речи предоставляет для этой цели матерям и всем домашним, каким бы то ни было образом соприкасающимся в семье с малыми детьми, такова, что эти средства воздействуют на способности ребенка в самом начале их раннего развития, сохраняя прочную связь между собой. Вместе с тем они могут природосообразно оживить в ребенке все, что способно к человеческому побуждению, — радость, любовь, внимательность, деятельность, усердие, или, другими словами, природосообразно оживить его сердце, ум и руку. Таким образом, они могут возбудить ;все его силы в общей связи друг с другом, подготовить и направить природосообразный рост этих сил с самого начала и в полном объеме, формируя и укрепляя их.

Если взглянуть на основные принципы и средства элементарного образования ic точки зрения их влияния на развитие умений, то при элементарном руководстве ребенком получаются те же результаты. Ребенок, учась читать и писать (начну с самых простых и самых общих исходных начал школьного искусства), приходит, если упражнения проводятся действительно природосообраз-

но, к тем же результатам, к которым .приводит и приро- досообразное обучение его речи. Бели средства обучения чтению и письму не в состоянии до такой же степени захватить и оживить ум, сердце и руку ребенка одновременно, значит, они не в полной мере элементарны, значит, в результате постепенного их применения lt;не сложится совокупная сила человеческой природы. Ее же мы должны признать необходимым 'результатом природосо- образного элементарного образования человека и к .ней должны стремиться. Но совершенно ясно, что ни этого, ни с ним ювязан-ных других результатов элементарного образования нельзя достичь 1вне связи с образовательными средствами семейной жизни, проистекающими из любви и веры. А что свойственно семейной жизни, то в образовании во всех случаях следует считать «существеннейшей основой (каждого истинно элементарного упражнения.

Еще раз взгляну с этой стороны на искусство письма. Все, что ребенок приобретает благодаря средствам элементарного образования, когда учится говорить, он приобретает также, когда учится писать. В каждом предмете, ставшем для ребенка настолько ясным через наблюдение, что он может точно о нем 'высказаться, уже заранее заложено то духовное, что присуще его способности столь же точно высказаться об этом предмете и письменно. Чтобы уметь это сделать, ребенку остается только усвоить механические навьгки письма, необходимые для письменного выражения того, что он умеет уже выразить устно. Но и на усвоение этих навыков средства элементарного образования оказывают решающее влияние, очень важное для воспитания в целом. Элементарное обучение письму начинается не с усвоения букв какого-либо языка, а с твердого и уверенного усвоения разнообразных и элементарных, основных форм прямых и кривых линий в вертикальном и горизонтальном направлениях. Оно требует точного глазомера при усвоении форм меняющегося наклона этих линий — сверху и до самого низа. Для закругленной их формы оно требует усвоения постепенного перехода во все более суживающуюся яйцевидную форму — лежачую или стоячую, короткую или удлиненную. Совершенно не обращая внимания на красоту формы букв, построенных по существу на неэстетичных основах, элементарное обучение письму старается преиму-

щественно добиться определенной четкости в передаче изображения букв, в -сущности причудливого и условного, а также быстроты движений руки ребенка. Иными словами, ребенка стараются .научить писать четко и бегло. Красота почерка есть не что иное, как мягкость перехода одной формы ,в другую — толстой в тонкую, прямой — в косую. Упражнения, помогающие достичь этого,— это упражнения в каллиграфии.

Таким образом, и в отношении усвоения письма элементарное образование опирается на исходные начала, лежащие -в основе природосообразного развития искусства рисования, то есть умения правильно и красиво изображать всякого рода формы. Все различие в способах, какими эти средства влияют на развитие искусства письма и на развитие умений вообще, заключается в том, что искусство письма на своем высшем уровне придает руке твердость в передаче правильности и даже мягкости форм. Мастерство же, особенно искусство рисования, напротив, ведет ко все большей свободе в передаче разнообразных форм мягкосте й красоты.

То, что я сказал по поводу создания природосообразных основ обучения чтению и письму, одинаково верно и в отношении всего, что требуется для природ осообразного развития сил, лежащих в основе изучения всех отраслей мастерства и всех профессий.

Крайне важно, чтобы средства идеи элементарного образования вообще и на каждой ступени соответствовали степени восприимчивости сил, развитие которых требуется для этой цели. Современный мир, погрязший в неестественности превратной рутины своих пагубных извращений, мало обращает внимания на это соответствие и не проявляет ни малейшего чутья ни в отношении важности этого взгляда, ни в отношении его природы. Поэтому он сочтет, что осуществить это бесконечно трудно, — он должен так считать. Но если правильно смотреть на предмет, ‘то это совсем не так трудно. Элементарное руководство в отношении всех его средств образования и обучения по своей природе таково, что ребенок, воспитываемый по его принципам, ни на одной ступени своего образования не может ш на миг продвинуться вперед, не усвоив полностью предыдущего, так что учителю совсем не трудно определить уровень его сил в этом случае. При таком руководстве этот уровень выявляется как бы сам

собой, что при бессвязной поверхностности обычных рутинных средств, конечно, невозможно. Напротив, при нарушении последовательности, свойственной всякому поверхностному и неестественному обучению, во всех случаях трудно правильно определить степень восприимчивости ребенка на том этапе обучения, на котором он находится. Так же трудно определить -степень природных сил, лежащих в оанаве реальной восприимчивости ребенка, а еще труднее правильно ее использовать.

Перехожу, однако, к конечному результату моих воззрений на этот предмет. Этот результат сводится к следующему. Если бы сущность требований идеи элементарного образования была по-настоящему понята, если бы правильно придерживались принципов ее природосооб- разного осуществления, то, по моему убеждению, она имела бы надежный успех во всем, чего она, как мы видели и показали, может достигнуть. Но это, безусловно, предполагает, во-первых, что все средства для осуществления этой великой идеи будут основываться на вере и любви и что эта существеннейшая основа будет сохранена 1в течение всего периода применения идеи. Только так можно привести к гармонии и согласию ;между собой все средства формирования наших сил и задатков, только так можно сохранить эту гармонию и это согласие. Во- вторых, эта главная цель идеи элементарного образования и все надежды и ожидания, возлагаемые нами на нее, предполагают, что каждое отдельное средство искусства, формирующее наши силы, будет заботливо подчинено вечным законам, по которым сама природа развивает эти силы. Далее, все это предполагает, что формирование одной только части какой-либо человеческой силы никогда не будет рассматриваться как формирование самой этой силы в целом. Такое формирование всегда должно рассматриваться лишь как один из элементов общего ее формирования, и так должно всегда с ним обращаться. Предполагается также, что надо заботиться о том, чтобы внутренне вывести все средства этого искусства формирования наших сил из единства самой человеческой природы. Необходимо будет объединить это с такой же заботой о том, чтобы и внешне привести эти средства в соответствие с положением, отношениями, обстоятельствами и силами отдельных сословий и индивидуумов, которыми они должны быть усвоены, а вместе

с тем также с той степенью широты или ограниченности, в какой эти средства могут и должны у этих сословий и индивидуумов природосообразно применяться, смотря по их положению и силам.

Я должен оо ©сей определенностью /повторить, что благие надежды на влияние этой высокой идеи могут сбыться во ©сех случаях лишь постольку и лишь в такой степени, (в какой будут удовлетворены эти условия в отношении средств ее осуществления. Я должен еще раз и более настойчиво повторить это, так как сознаю, что не только показал, как важны для достижения, упрочения и обеспечения главных конечных целей моих жизненных устремлений благие результаты этой высокой идеи, глубоко проникающие в человеческую природу. Я показал также, что они вполне достижимы и осуществимы, и попытался н,а этих страницах со всей свойственной мне горячностью оживить надежду и представление, что этих результатов можно ожидать с полной уверенностью.

При таких обстоятельствах я естественно и неизбежно должен предвидеть, должен считать несомненным, что каждый читатель, прочитавший эту книгу вдумчиво и с серьезным вниманием, .пусть даже 'сделавший это два или три раза, в конце концов лишь удивится контрасту между изображенной картиной и неудачами, постигшими в действительности мои стремления, \и спросит меня:

— Но, Песталоцци, если бы все высказанные тобой взгляды действительно были таковы, то как же возможно, что стремления двадцати лет твоей жизни не имели иного успеха, кроме того, который мы с тобой видим?

Я-отвечу на это с полной определенностью: как я в этой книге изложил публике свои взгляды и свое убеждение о внутреннем достоинстве идеи элементарного образования, так же твердо я намерен откровенно раскрыть перед ней недостатки, слабости и ошибки моих устремлений самих по себе, а также внешние причины их неизбежной безуспешности, показать их если не в полном объеме, то хотя бы вскрыть их первоисточники. Я действительно хотел объединить в настоящем труде и это мое сообщение, и оно уже почти год как готово для опубликования. Обстоятельства, которых я здесь не затрагиваю, помешали его напечатанию. Но оно появится в печати обособленно от этого труда *. Сейчас мне действительно приятно, что моя лебединая песня,, которую я в предчув

ствии близкой 'Смерти хочу донести до сердца друзей человечества и друзей .воспитания, не будет объединена с рассказом о глубоких огорчениях и страданиях, не совсем гармонирующих с теми чувствами, которые на настоящих страницах я желал бы сохранить ib чистоте.

Препятствия, двадцать лет мешавшие моим стремлениям теоретически и (практически разъяснить -идею элементарного образования и маканец вызвавшие почти полную ликвидацию моего заведения в Ифертене, в первую очередь заключаются в контрасте между требованиями подлинной природосообразности в деле воспитания и обучения 'и в высшей степени .пагубными лжемудр- ствованиями, в которых погрязло .наше современное воспитание и обучение, или, правильнее говоря, в тех причинах, которые всюду под всеми широтами лежат в основе пагубного одичания и извращений человечества.

Животное чувство вообще противится чувству духовному... Повсюду в мире, под всеми широтами и при всех обстоятельствах и условиях оно живет в человеке, ослабляя чувственностью плоды веры и любви, в животно оживленном противоречии требований его духа и плоти. Отсюда вытекает подчинение разума человека его страстям. Вся сила напряжения, которой требует истина в любви, мышлении и действии, и все усилия искусства воспитания, которые равным образом требуются для успешной деятельности человека, чужды и неприятны животной природе человека. Следовательно, главное, что мешает признанию идеи элементарного образования и стремлению к усвоению ее образовательных средств, заключается в неразвитости и чувственности самой человеческой природы. Животное чувство никоим образом не ведет человеческий род к истинному искусству воспитания, из которого только и могут природосообразно вытекать средства идеи элементарного образования. Оно, скорее, ведет к пагубным лжемудрствованиям, которые всеми соблазнами нашей животной чувственности противодействуют формированию людей в духе этого истинного искусства.

Это одинаково верно для всех эпох истории человечества... Мы все знаем, что в эпоху, в которую мы живем и в которую протекает моя деятельность, эти пагубные лжемудрствования не только глубоко укоренились повсюду. Они к тому же из-за последствий великого события, грозившего миру катастрофой *, так оживились, что в

высокой степени -смогли подорвать противодейств'ие следствиям разнузданных страстей, сделать его бесплодным и недействительным. Но © настоящем труде я сказал об этом почти все, что должен был сказать.

Препятствия, мешавшие моим стремлениям теоретически и практически осветить эту высокую идею, лежат еще и во мне самом и в особых обстоятельствах двадцатилетнего периода моего пребывания в Бургдорфе и Ифертене. Историю Бургдорфа и Ифертена я опубликую отдельно. Но у меня нет причин, почему-бы мне открыто и ясно не высказаться в настоящем труде по поводу препятствий, заключенных во мне самом: о том, что, с одной стороны, они состояли в индивидуальных особенностях моего характера, а с другой стороны — в обстоятельствах и условиях моей юности и моего воспитания. Я это и сделаю без промедления.

С колыбели я был слаб и болезнен и уже в очень раннем возрасте отличался большой живостью некоторых способностей и склонностей. Но, проявляя горячий интерес к отдельным предметам и взглядам, я вместе с тем в том же раннем возрасте и в такой же степени проявлял крайнюю невнимательность и полное безразличие ко всему, что не было как-то связано с прёдметами моих мимолетных увлечений. Что привлекало мои чувства, то я всегда быстро и горячо воспринимал. Впечатления от таких предметов в/сегда глубоко западали мне в душу и очень часто с легкостью запечатлевались в ней неизгладимо. Зато другие предметы, с первого же момента требовав- шие серьезного, длительного и хладнокровного внимания при их наблюдении и изучении, редко производили на меня такое сильное впечатление, хотя они и могли бы стать очень важными и очень полезными для моего образования. Еще более примечательно, что вое обращенное к моему сердцу часто и очень быстро ослабляло впечатление от того, что должно было прояснить мой ум и побудить его lt;к полезной для образования деятельности. Во мне вскоре стало преобладать воображение, в высокой степени мешавшее моему умственному образованию и развитию умений во всем, что не очень затрагивало мое сердце. Должен прямо оказать, что в отношении предметов последнего рода я уже очень рано и очень часто стал проявлять непростительное невнимание, рассеянность и

нежелание .подумать. Мне недоставало всего, что могло способствовать развитию у меня рассудительности, умения размышлять, осмотрительности и осторожности, и это, естественно, очень рано сказалось на моей жизненной судьбе. Еще в детстве мне очень часто не удавалось то, что я предпринимал. В сотнях мелочей я чаще всякого другого ребенка ударялся лбом о стену. Но я не придавал этому значения. При своей неосторожности я был еще и легкомыслен, так что неудачи, которые глубоко опечалили бы других детей, на меня обычно не производили почти никакого впечатления. Как бы я ни желал чего-то или как бы ни боялся этого, но стоило ему миновать, стоило мне две-три ночи проспать после, и словно ничего вовсе и не случилось. Такое малое впечатление производили на меня и удача, и неудача. Последствия этих особенностей моих основных задатков усиливались по мере их развития. С (каждым годом они оказывали на меня в отношении самообразования для практической жизни тем более вредное и пагубное влияние, что мое воспитание будто специально для того было цридумано, чтобы питать и усиливать эти последствия.

Мой отец умер очень рано, и я уже на шестом году жизни не имел в своем окружении того, что в этом возрасте так настоятельно требуется для развития мужественности в мальчике. Я рос под руководством лучшей из матерей настоящим маменькиным сынком. Едва ли нашелся другой, кто был бы им во всех отношениях больше, чем я. Я, как у нас говорится, годами не вылезал из-за печи. Короче говоря, мне настолько недоставало всех существенных средств и побуждений для развития мужской силы, мужского опыта, мужского образа мыслей и мужских занятий, насколько я при своеобразии и при слабостях своей индивидуальности преимущественно в них как раз и нуждался.

С другой стороны, я с утра до вечера жил в обстановке, которая в высокой степени воодушевляла меня и затрагивала мое сердце. Моя мать отдалась воспитанию своих троих детей с полной самоотверженностью, отказавшись от всего, что в ее возрасте и окружении могло быть привлекательным для нее. В этой благородной преданности ее поддерживала особа, память о которой я сохраню вечно. За те несколько месяцев, что эта девушка црослужила у нас при жизни моего отца, он убедился в

редкостных способностях и преданности нашей служанки lt;и был очень тронут. Страшась последствий своей близкой кончины для осиротевшей и необеспеченной семьи, он призвал служанку к своему смертному одру и сказал ей: «Бабели, ради бога и всего его милосердия не покидай мою жену; когда я умру, она погибнет, а мои дети попадут в жестокие чужие руки. Без твоей помощи она не в состоянии -будет сохранить детей вместе». Растроганная, благородная и в своей невинной простоте до (величественности великодушная, девушка дала .моему умирающему отцу слово: '«Я не оставлю вашу жену, если вы умрете. Я останусь у нее до самой смерти, если буду ей нужна» Ее слова успокоили умирающего отца; его взор прояснился, и с этим утешением в душе он скончался. Бабели сдержала обещание и до самой смерти оставалась у моей матери. Она помогла ей с тремя детьми, тогда настоящими бедными сиротами, пробиться через всю нужду, чзрез самые тяжелые обстоятельства, какие только можно себе представить. Она делала это с терпением, самоотверженностью и вместе с тем с такой осмотрительностью и таким умом, которые тем более достойны удивления, что она не получила никакого образования. Лишь за несколько месяцев до того пришла она из деревни в Цюрих, чтобы там искать себе место.

Все достоинство ее поведения и преданности было следствием возвышенной, простой, благочестивой веры. Как (ни трудно было ей добросовестно выполнять свое обещание, все же у нее никогда не возникала мысль, что она (вправе, что она может отказаться от него. Положение моей овдовевшей матери требовало крайней бережливости, и наша Бабели прилагала невероятные усилия, пытаясь сделать почти невозможное. Чтобы купить корзину овощей или фруктов на несколько крейцеров дешевле, она три-четыре раза бегала (на рынок и дожидалась момента, когда торговцы собирались уже домой. Эта крайняя бережливость, без которой доходов моей матери не хватило (бы на покрытие расходов по хозяйству, распространялась на все. Когда мы, дети, хотя бы один шаг делали на улицу, собирались идти куда-либо, где нам нечего было делать, Бабели останавливала нас словами: «Зачем бесполезно портить одежду и обувь? Взгляните, как ваша мать отказывает себе во воем, чтобы воспитать вас, как она неделями и месяцами никуда не выходит и

бережет каждый крейцер, (нужный ей для вашего в о опи тания». О себе самой, о том, что она делала для семьи й как для нее жертвовала собой, благородная девушка никогда -ни юлова нам не говорила.

Как .ни стесненно жили в нашей семье, но почти всегда сверх сил старались покрыть так называемые расходы чести *, и на них тратили несравненно больше, чем на все другое. На чаевых, новогодних подарках и тому подобном не экономили. Хотя мать и Бабели не рады были, когда непредусмотренный случай вызывал такие расходы, «все же их всегда очень аккуратно покрывали. У меня, моего брата и сестры всегда имелась очень нарядная праздничная одежда, но нам разрешалось надевать ее только (изредка, а вернувшись домой, мы должны были тут же снимать ее, чтобы она .подольше служила праздничным платьем. Если мать ждала гостей, то мы со всем -искусством, -на которое были способны, превращали нашу единственную комнату в гостиную.

Мой дед был сельским пастором *, и ему нравилось добросовестно печься о сохранении едва теплившихся остатков более лучших старых школьных времен. Он требовал от учителя своей сельской школы обычного в то время серьезного и старательного применения жестких форм обучения чтению и письму, заучивания наизусть молитв, библейских изречений и вопросов из катехизиса. Это попечительство он совмещал со столь же общепринятой в старые времена обязанностью духовных пастырей посещать своих прихожан на дому не только при случайных обстоятельствах, как болезни или несчастья, но и регулярно amp; течение всего года. О своих посещениях он вел систематические записи, в которых обстоятельно описывал состояние каждого хозяйства, так .что он не только с отеческой заботливостью, но и с определенным знанием дела мог расспрашивать обо всем, в чем в каждом доме была нужда в нравственном* семейном и религиозном отношении. Поэтому его посещения оказывали практическое влияние на школьников. Как ни плохо было поставлено в его школе искусство обучения, но школа была.связана с образованием народа в нравственном и семейном отношении, что сильно и реально помогало прививать внимательность, послушание, трудолюбие и усердие и тем самым воздействовало на самые существенные основы воспитания.

Хотя от доброго старого (времени остались лишь слабые остатки, наши крестьяне и в те дни .в большинстве деревень были честными людьми, были 'преисполнены природного чувства и житейского тйкта, были простыми, -простодушно трудолюбивыми; при всем их невежестве и всей ограниченности, они были воодушевлены простым, «о живым чувством в отношении всего по существу своему честного, хорошего, справедливого и истинного. Это чувство проявляли лучшие люди того времени даже в самых бедных крестьянских хижинах с непосредственной и беззаботной отвагой, с горячим отпором ярким проявлениям всякого рода несправедливости, лжи, бессердечности и жестокости, оттого бы они ни исходили. Равнодушней безразличие ко всему, что справедливо или несправедливо, хорошо или дурно, еще не всюду тогда распространилось среди крестьянства; .несмотря .на ограниченность, отсталость и все возрастающую внутреннюю слабость сельских школ, этот дух с поистине психологическим по существу чутьем до известной степени все же поддерживался и отстаивался в них посредством различных старинных упражнений и форм.

В городских школах, напротив, остатки доброго старого времени были уже не так ощутимы и не имели такой поддержки. Городское воспитание, с одной стороны, признавало, что ему недостает хорошего, научного образования, но вместе с тем из года в год все меньше понимало значение связи между успешностью научного образования и семейным образованием народа, духом семейной жизни, способностями и навыками, которые предполагают и требуют каждодневного и деятельного применения полученных знаний в семейной жизни. Поэтому в городское воспитание прокрались безразличие, незнание и невнимательность к внутренней связи между всеми главными домашними и школьными образовательными средствами и совокупной силой — нравственной, умственной и физической, возникающей только из такой связи. Это в значительной мере ускорило гибель основ старого бюргерского воспитания и тех реальных преимуществ, которые в прежнее время у него были по сравнению с воспитанием крестьян. В первую очередь от этого пострадал в семейном и гражданском отношении город. Во многом исчезли более глубокие основы преимуществ городской жизни перед сельской. Как в прежние времена сила и

образование крестьянства шли из города, а затем их благие результаты вновь концентрировались ib городе, так теперь из города во многом исходили возрастающие ослабление и испорченность крестьян. Пасторы в то время часто жаловались: «Omne malum ex urbe» *.

Между тем мне рано пришло в голову, что вообще и по существу было бы гораздо легче помочь улучшить сельское воспитание, исправив его ошибки, чем городское. Притом я любил крестьян. Я сожалел о заблуждениях и неумелости, сковывавших еще сохранившуюся в крестьянах природную силу. Я был еще очень молод, когда у меня зародилась живая мысль, что я мог бы найти в себе способность внести свою лепту в улучшение воспитания сельского населения. Уже в юности мне было ясно, что в отношении этого искусства надо начать с максимально возможного упрощения обычных школьных средств обучения письму, чтению и счету.

Но прежде чем продолжить рассказ, я должен обстоятельно изложить историю моего собственного дальнейшего воспитания и (рассказать о том, как то единственное, что было в нем хорошим, и то многое, что было в нем ошибочным, повлияли на мое стремление вновь оживить в народе силы образования, присущие семье, упростив обьичные средства обучения, и так вернуть сельским школам что-нибудь от благотворности прошлых лет.

Как -я уже говорил, у меня в юности был чувствительный характер, меня сильно захватывали впечатления ог каждого мимолетного явления; при этом я бывал опрометчив и действовал необдуманно. Я знал мир только в ограниченных пределах жилой комнаты материнского дома и в столь же узких жизненных рамках своего школьного класса; действительная жизнь была мне почти столь же чужда, как если бы я не жил вовсе в том мире, в каком жил. Я считал, что весь мир по меньшей мере так же добродушен и доверчив, как я сам. И, разумеется, с самой юности я становился жертвой любого, кто хотел подшутить надо мной. Не в моем характере было ожидать от кого-то чего-либо дурного, пока я сам в этом не убеждался или сам от этого не пострадал. И так же как я во воем доверял другим людям больше, чем следовало, так я и самого себя считал сильней, чем был на самом деле. Я думал, что вполне способен ко многому, к чему я, собственно, был совершенно не способен. Из-за своего слепо

го добродушия я .с самой ранней юности и до ньшешнего дня совершал множество опрометчивых поступков и дел, которые в любую минуту могли меня погубить или по меньшей мере полностью помешать выполнению моих жизненных целей, но все же, благодарение богу, ни разу до этого .не довели окончательно. Это, наверно, оказалось возможным лишь благодаря тому, что постоянные неудачи в моей деятельности всегда имели одну такую сторону и сопровождались такими обстоятельствами и результатами, которые в какой-то мgt;ере удовлетворяли меня и подымали в собственных глазах.

При всех волнениях, связанных с моими жизненными устремлениями и -неудачами в iних, мое легкомыслие поддерживало во мне веселое настроение и в таких случаях, когда всякий другой, наверно, умер бы с горя. Удивительно, что множество анекдотов, которые в нашей семье •столь часто рассказывали о моем предке по отцовской линии, архидиаконе Отте*, .показывают поразительное сходство его характера и его странностей с моими. Это, пожалуй, подтверждает идею, по которой фамильные черты характера очень часто с -поразительным сходством повторяются через много поколений, минуя промежуточные. Добродушный и легкомысленный, как -я, он был так же неловок и небрежен в хозяйственных делах; но так как он, в противоположность мне, не выходил из колеи обычной бюргерской жизни, а, как и другие в его среде, в принятом порядке прошел обычный путь от преподавательских должностей до каноника, то последствия этих его слабостей не бросались так резко в глаза и не были так тяжелы, как это случилось со мной.

Все же его добродушное легковерие однажды сыграло с ним досадную шутку в хозяйственном и семейном отношении. В качестве духовника он посещал одну вдову, пользовавшуюся в общине сомнительной славой архиплутовки. У него было благодушное намерение своими увещаниями склонить ее обращать больше внимания на то дурное, что о ней говорят, и больше заботиться о своем добром имени. Но хитрая женщина сумела очень скоро убедить доброго каноника, что все, что о ней говорят, в высшей степени несправедливо. Она, мол, еще в расцвете лет, а родственики, желая воспользоваться ее наследством, поносят ее, чтобы помешать вступить в приличный брак. Она проделала это с такой находчивостью и с таким

последовательным искусством, что добрый человек почти как в евангелие поверил всему, что она ему наговорила, и в конце концов сам на ней женился. Спустя же несколько недель после свадьбы он так глубоко понял, какую ошибку совершил, вступив в этот брак, что у входа в свой кабинет прикрепил записку такого содержания:

Когда-то из Содома вышел благочестивый добрый Лот,

Теперь в Содом попал дурак — каноник Отт.

Фарс вско-ре закончился разводом.

При всем своем добродушии :и при всей своей скромности oiH был слишком высокого мнения о себе и о степени своей образованности. Он подготовил и снабдил примечаниями издание Flavius Iosephus * и проделал несколько исследований антикварных изданий. Эти работы создали ему в свое время некоторую литературную репутацию, что при его самоуверенности завело его слишком далеко. В последующем он много лет подряд до самой глубокой старости работал над обширным трудом, состоявшим из многих томов размера in folio и озаглавленным «Clavis k Flavius Iosephus» *. На его издание он возлагал большие материальные надежды, в осуществлении которых нисколько не сомневался, так как его сын в качестве библиотекаря епископа Кентерберийского пользовался большим уважением. Но сын очень рано умер, а при быстром развитии в те годы такой литературы труд моего предка все больше утрачивал значение; под конец он уже не мог найти издателя, даже если ;бы отдал ему рукопись даром.

Поистине, это очень легко могло случиться и со мной. На некоторые опыты моих языковых упражнений я извел целые стопы бумаги, а теперь ни один лист не считаю пригодным для печати. Но я в своем окружении слышал всегда столько суровых наставлений по этому поводу, что до настоящего дня мне и в голову никогда не приходило предаваться в этом отношении большим и несбыточным надеждам.

Это мое сходство с каноником Оттом проявлялось в самых различных направлениях. Он, как и я, глубоко ощущал заблуждения и слабости современного ему мира; всей душой надеясь содействовать особенно ясности и простоте обучения закону божию, он примкнул к Гур- ретину, Веренфельсу и Остервальду* и тесно был связан

С ЭТИМИ людьми, приложившими много усилий к делу, хотя я -не думаю, чтобы в научном отношении он мог сравниться с некоторыми из них. При этом он так же не был чужд некоторого тщеславия в своей страсти к новшествам и так же был беспощаден к инакомыслящим, как это было свойственно и мне в некоторые периоды моей жизни.

Следующее обстоятельство проливает некоторый свет на его беспощадность к закоснелым ортодоксам его времени. Его дом, как это со времен Реформации бывало в Цюрихе в обычае у людей, отличавшихся образованностью, был открыт для всех хорошо зарекомендовавших себя в этом лиц. Среди гостей, часто навещавших его, был однажды и сын Остервальда. Мой каноник знал, что каждый раз, когда к нему приходят посторонние, закоснелый педант-богослов Швейцер, немного говоривший по-французски, навязчиво расспрашивал гостя, кто он такой и откуда прибыл. И вот мой каноник подучил молодого Остервальда, не знающего ни слова по-немецки, в случае, если к нему подойдет толстый старик и станет расспрашивать, кто он такой, ответить ему: «Я маленький еретичок, а мой отец — великий еретик».

Забавные ответы были для него любимым развлечением, и он никогда не упускал возможности отвечать так, что его -слова, задевая чувства людей, вызывали в них мысли, которые, собственно, никак не вытекали из его слов. Он вообще больше любил намекнуть, нежели разъяснить. Он, правда, и умел это лучше; он пользовался •своим талантом с таким добродушием, что вряд ли кто- либо обижался на его слова. Он не упускал ни одной даже самой незначительной возможности, чтобы сказать что-то забавное.

Как-то в узком переулке канонику повстречался высокий толстый бочар, шагавший своей твердой бюргерской поступью и чуть ли не столкнувшийся с каноником, так что тот едва успел посторониться. Мой каноник остановился, обратился к бочару и совершенно серьезно сказал: «Правильно сделали, мастер, что.уступили мне дорогу». Толстый бочар, увидев, как поставил себя этот слабый старичок, засмеялся и сказал: «А что бы вы сделали, господин каноник, если бы я не посторонился?» Мой каноник ответил ему совершенно спокойно: «Тогда бы я вам уступил дорогу».

Однажды он не удержался от своих причуд даже в такой момент, когда должен был сопровождать на виселицу преступника. Это был гнусный негодяй; как каноник к нему ни обращался, он только головой мотал и ничего не хотел слушать. Но мой каноник не отступался, а все продолжал его убеждать. Это разозлило парня, .вдобавок была еще дождливая погода. На дороге 'была лужа, и парень с такой силой ступил в нее, что с ног до головы забрызгал каноника грязью. Тот совершенно спокойно повернулся к нему и сказал: «Послушай, когда будем возвращаться, проделай-ка это еще разок».

И в последние годы жизни он ни при каких обстоятельствах не оставлял своих причуд. Однажды -выбирали настоятеля, и у него была некоторая надежда, что его изберут на это место. Но предпочтение оказали молодому, здоровому, крепкому человеку, господину настоятелю Ви.рцу. Достойный новый -настоятель- хотел проявить любезность в отношении старого каноника и велел ему передать, что охотно освободит его от проповеди по вторникам, к которой каноника обязывало его место: одной проповедью больше, одной меньше—ему это, мол, ничего не стоит. Но мой старый каноник понял это по-своему и велел передать настоятелю,'что не продает своего первородства за кочаник кудрявой капусты К

Шутливость его ответов была для него совершенно естественна, и благодаря ей он сохранил веселость. Он часто говаривал, что дожил до глубокой старости благодаря некоторому своему легкомыслию и что всегда предпочитал принимать все чуть полегче, а не чуть потяжелей, чем следовало бы. То же самое я с полным правом безусловно могу сказать и о себе. При всем, что мне пришлось пережить, я, наверно, не дожил бы до такого возраста, до какого на самом деле дожил, если бы не был в высшей степени легкомыслен. Сходство наших характеров, моего и этого человека, кажется мне поистине поразительным.

Но вернусь к раосказу о себе. Поскольку, как я уже говорил, в годы моей ранней юности мне в домашней жизни полностью недоставало мужского развития сил, то во всех мальчишеских играх я был самым неловким и бее-

1 Один из видов кудрявой капусты в Цюрихе называют Wirz.— Прим. Песталоцци.

помощным 'среди своих соучеников и притом все же хотел чем-то превзойти других. Это часто давало некоторым :из них повод насмехаться надо мной. Один, особо отличавшийся в этом, дал мне прозвище «Генрих-чудачок из страны дурачков». Но в большинстве своем товарищи все-таки любили меня за мое добродушие и услужливость, хотя они и знали мою односторонность и неловкость так же хорошо, как мою беззаботность и бездумность в отношении всего, что меня не очень интересовало.

Я был одним из лучших учеников, но с совершенно непонятной рассеянностью допускал такие ошибки, которых не сделал бы ни один из самых худших. Меня обычно захватывало содержание предметов, которым нас обучали; я правильно его понимал и в то же время во многом оставался равнодушен к форме, в которую облекалось это 'Содержание, не думал о ней. Намного отставая от .своих соучеников по некоторым разделам какого-нибудь предмета, я сильно превосходил их по другим его разделам. Насколько это верно, видно из такого случая. Однажды один из наших преподавателей, очень хорошо знавший греческий язьик, но отнюдь не обладавший 'риторическим талантом, перевел несколько речей Демосфена и напечатал их. При весьма ограниченных школьных познаниях в греческом языке, я тоже возымел смелость пе^ ревести одну из этих речей и представить ее на экзамене в качестве образца моих успехов в языке. Часть этого перевода была напечатана в «Lindauer Journal» в виде приложения к произведению «Агис» *. По горячности и риторической живости мой перевод, бесспорно, был лучше, чем перевод господина преподавателя, хотя я, несомненно, почти совсем не знал греческого языка, а господин преподаватель, напротив, знал его хорошо.

Как я по одним разделам учебных предметов делал несравненно меньшие успехи, чем по другим, так и вообще для меня всегда — не скажу понять, но скорее всей душой увлечься предметами познания, которые мне полагалось изучать,—было гораздо важнее, чем практически освоить средства их применения. При этом хотя я и пренебрегал средствами, которые научили бы меня практически применять некоторые предметы познания, увлекавшие мое сердце и воображение, мое желание их применять граничило с энтузиазмом. К несчастью, дух общественного образования в тот период в высокой степени

маг 'способствовать распространению среди молодежи моего родного города мечтательного пристрастия к применению на практике предметов, далеко еще не усвоенных, -и уверенности в своей способности к этому. Лучшая молодежь города, не исключая самого Лафатера, лелеяла такие мечты. История о несправедливом ла-ндфогте*, не будь она позабыта, замечательнейшим образом осветила бы правильность этого .высказывания в отношении хода образования у Лафатера.

Между тем при всех ошибках общественного образования тот период был в моем родном городе очень благоприятен в научном отношении. Бодмер, Брейтингер, позднее Штейнбрюхель * и многие другие преподаватели и ученые того времени были в научном смысле в высокой степени образованными людьми, хотя им, если не всем, то значительному большинству, было свойственно направление ума, недостаточно приспособленное для практической жизни, в которой надо было подготовить юношей нашего города. Независимость, самостоятельность, благотворительность, самоотверженность и любовь к отечеству— вот лозунги нашего тогдашнего общественного образования. Но средство к достижению всего этого, которое /нам преимущественно расхваливали — умственное превосходство, — не получило достаточной поддержки в виде удовлетворительного и основательного формирования практических способностей, которые могли привести ко всем этим целям. Нас учили мечтая искать самостоятельности в словесном познании истины, не давая нам живо ощутить потребность в том, без чего невозможно было обеспечить ни внутреннюю, ни внешнюю нашу семейную и гражданскую самостоятельность. Дух, в котором велось обучение, с его большой живостью и увлекательным изложением, склонял нас односторонне и не задумываясь пренебрегать внешними средствами богатства, чести, почета, чуть ли не презирать их. С соответствующей поверхностностью нас учили допускать и просто слепо верить, что при бережливости и самоограничении можно обойтись без всех преимуществ бюргерской жизни, не лишаясь при этом существенных благ своего общественного положения. Нас завлекали мечтами о возможности семейного счастья и гражданской самостоятельности, когда мы не обладали хорошо развитыми способностями для бюргерских профессий и заработков. Дошло

до того, что мы, еще мальчишки, вообразили, будто поверхностные школьные познания о великой гражданской жизни Греции и Рима дадут нам хорошую и основательную подготовку для мелкого бюргерского существования в одном из швейцарских кантонов или союзных городов.

Этот порыв ik столь высоким мечтаниям был тем более заразителен, что источники ослабления старого швейцарского духа с его простотой, достоинством и верностью в тот период уже очень заметно и поразительно глубоко утвердились во всех наших гражданских учреждениях. Желание же поднять слабеющий добрый дух нашего отечества, go всей серьезностью и изо всех сил противоборствовать глубоким корням этого зла, больно задевавшего каждого благородного швейцарца, шло от чистого сердца патриота. Но в пище, которая подавалась нам в то время, не хватало простоты и подлинности .природного чувства и природной силы, составлявших главную основу старого отечественного духа, который мы хотели восстановить.

Сочинения, которыми нас снабжали, которые нам рекомендовали для оживления этого чувства, при все-м хорошем, что в них имелось, представляли собой продукт глубоко проникших извращений и пагубной неестественности, в которых мы тогда жили. Они, 'собственно, и были предназначены к тсшу, чтобы нас самих в значительной степени извратить, опрокинуть в нас bon sens* наших отцов и не просто сбить нас с толку, а даже ожесточить в отношении существенно необходимой безыскусности и простоты первоначальных воззрений на повседневную жизнь. Появление Руссо чрезвычайно оживило заблуждения, к которым в то время завлек нашу прекрасную молодежь благородный порыв верных патриотических чувств, а последовавшие вскоре великие и бурные мировые события превратили этот порыв во все растущую односторонность, безрассудство и замешательство. Одновременное появление Вольтера, а с ним и соблазна неверности непорочной святыне религиозного чувства, его простоты и невинности, способствовало возникновению нового умственного направления, совершенно чуждого действительному благу нашего патриархального родного города, который так сродни имперским городам, направления, совершенно не пригодного ни для того, чтобы сохранить то старое доброе, что у нас было, ни для того, чтобы создать что-либо значительно лучшее *.

И для меня появление Ру-ооо означало оживление дурных последствий, которые надвигавшаяся мировая смута имела почти для всех благородных юношей моего отечества сих невинным порывом к возрождению старинных патриотических швейцарских убеждений. Каж только появился его «Эмиль», я со своей ничего общего с практической жизнью не имеющей мечтательностью был до энтузиазма захвачен этой в такой же мере непрактичной книгой грез. Я сравнивал воспитание, которое мне досталось в уголке материнской комнаты и ib школе, которую я посещал, с тем, что Руссо признавал необходимым, чего он требовал для воспитания своего Эмиля И домашнее и общественное воспитание, .принятое во всем мире и у всех сословий, представлялось мне безусловно изуродованной формой, .которая в высоких идеях Руссо должна была искать и могла бы найти панацею от того жалкого состояния, ib котором оно находилось. И воскрешенная Руссо идеально обоснованная система свободы * усилила во мне мечтательное стремление к более обширному и благотворному для народа кругу деятельности. Со(Всем еще детские идеи о том, что в этом отношении нужно и можно было бы сделать в моем родном городе, заставили меня отказаться от священнического сана, к чему я раньше чувствовал склонность и к чему предназначался. У меня появилась мысль, что изучение права открыло бы мне поле деятельности, на котором я рано или поздно получил бы возможность и средства в какой-то мере воздействовать на гражданское положение моего родного города и даже моего отечества.

Но, к счастью, одно обстоятельство сильно меня затронувшее, в самом зародыше разрушило этот план. Друг, к которому я крепко привязался с надеждой и верой в его силу, хорошо сознавая всю односторонность и практическую слабость моих далеко идущих замыслов, довольно долго уже страдал грудной болезнью. Сначала она не казалась нам тяжелой, но в то время болезнь приняла очень серьезный оборот, и вскоре стало ясно, что она смертельна. Поняв это, мой друг позвал меня к себе и сказал: «Песталоцци, я умираю, а ты, когда останешься один, не берись за такое дело, которое при твоем добродушии и твоей доверчивости могло бы стать опасным для тебя. Найди себе спокойное, тихое поприще; если рядом с тобой не будет надежного и преданного человека,

который поможет тебе своим спокойным, хладнокровным знанием людей и дел, никоим образом не пускайся ни в какие обширные предприятия, потому что неудача могла бы оказаться опасной для тебя». Его смерть глубоко потрясла меня *. Я хотел бы целиком последовать его совету, ,но не сумел достаточно серьезно и достаточно энергично противодействовать источникам опасностей, от которых он меня предостерегал. Они были заложены глубоко во мне самом, глубоко во мне укоренились.

Правда, я с удвоенной энергией набросился на старый свой план — нести улучшенные и упрощенные средства обучения народа в каждую семью. Я надеялся, что на этом спокойном и счастливом домашнем поприще смогу потихоньку улучшать положение простого народа, способствуя упрощению его обучения и строя его материальное благополучие на более глубокой основе. Но мало зная себя самого, я так же мало знал путь, на который ©ступал, не имел представления, куда он меня приведет. Такой, каким я был тогда, я и не мог иметь об этом никакого представления. В слепом восторге от вновь возродившегося у меня плана я внезапно принял решение целиком посвятить себя земледелию.

Высокая репутация, которой пользовался Чиффели * в качестве сельского хозяина, побудила меня обратиться к нему за советом, указаниями и средствами для своей подготовки в этих целях. Он принял меня очень благосклонно, но его способ ведения хозяйства, а также его жизненные воззрения и взгляды на мир, при всей широте и разносторонности его знаний и стремлений, практически были весьма неосновательны. Я же, со своей стороны, при полнейшем в этом деле своем невежестве, был не способен практически подготовиться к земледелию и извлечь подлинную пользу из широкой картины полеводства, представившейся моим взорам в его хозяйстве и внешне казавшейся практичной, так же как из широких взглядов и перспектив, которыми этот благородный человек питал мою душу и старался просветить мою голову. Унося с собой множество отдельных великих и правильных взглядов и перспектив, относящихся к земледелию, я ушел от него таким же великим мечтателем-земледельцем, как пришел к нему великим мечтателем-горожанином, неся с собой множество отдельных великих и правильных знаний, взглядов и перспектив, относившихся к городу.

Мое пребывание у него привело лишь « тому, что благодаря его смелым и великим, но трудно осуществимым, а отчасти и совсем не выполнимым планам, во мне вновь ожили гигантские цели моих стремлений. Вместе с тем, не думая о том, какими средствами их можно осуществить, я упорно держался своих планов. Последствия такого упорства уже gt;в первые годы моей сельскохозяйственной деятельности решающим образом повлияли на экономические неудачи моей жизни. Они по сей день наполняют мое сердце грустью, так как составили несчастье всей жизни той, что была рядом со мной, — чистейшей, благороднейшей души, каких я не много встречал на земле *. Среди цюрихской молодежи у меня было много друзей, через одного из них я и познакомился с ней, она была его сестрой. Она приняла теплое участие в моих планах. Я любил ее, но мои желания натолкнулись .на затруднения. Я был беден, а она, или, вернее, ее родители были очень состоятельными людьми. Не задумываясь, не рассуждая, слепо стремясь к исполнению своих желаний, я достиг своей цели и мечтал, что этот брак создаст для меня рай на земле. Моя вера в надежное и полное осуществление своих человеколюбивых и педагогических целей переросла в ни на чем не основанную убежденность, так что я и мысли не допускал, что меня может постичь неудача. Я пользовался кредитом, у меня были деньги, я был любим, и в денежных делах тень сомнения не возникала у людей моего окружения. Плантации марены, принадлежавшие Чиффели и нескольким другим жителям Берна, тогда считались весьма доходными и привлекали всеобщее внимание. В надежде на опыт и знания в полеводстве, приобретенные мною у Чиффели, один очень богатый торговый дом в моем родном городе * вступил со мной в компанию, чтобы предпринять опыт с такой плантацией. Одно время казалось, будто все объединилось для того, чтобы безотносительно к действительной цели мареновой плантации вообще вознести меня на самую высокую вершину моих надежд — и сельскохозяйственных и человеколюбивых.

Я искал какую-нибудь очень отсталую в отношении культуры сельского хозяйства местность, где хотел приобрести землю. Господин пастор Ренггер в Гебисторфе* ознакомил меня с состоянием Биррфельда, где с незапамятных времен пустовало несколько тысяч юхартов за

л-ежной земли. Большую часть времени ее использовал монастырь Кекигсфельден в качестве плохого, засушливого пастбища для овец. Иначе эту землю и нельзя было использовать, потому что лишь по краям этой большой пустоши лежало несколько юхартов плохой луговины, очень мало имелось там источников и были они слишком малы. Соотношение лугов и пахотной земли во всем этом округе было так неблагоприятно, что на один юхарт плохой сухой луговины приходилось юхартов тридцать засушливой пахотной земли. К тому же владельцы этого обширного пастбища были бедны настолько, что им не под силу было со временем постепенно улучшать свои запущенные пашни, закупая сено или солому на корм скоту. Но за несколько лет до того, как я познакомился с этой местностью, в деревне Люпфиг, граничащей с Бирсом, где я хотел приобрести землю, открыли залежи мергеля, а мергель — превосходное средство для искусственного удобрения лугов. Одновременно оказалось, что на самых сухих участках с известковой почвой, расположенных у подножья Брунеггских гор за Бирром, можно с решительным успехом без всяких удобрений сеять эспарцет *. Бывший тогда в Бирре пастором господин Фрёлих, с которым я познакомился через господина пастора Ренг- гера, очень хорошо знал сельское хозяйство и по-настоя- щему был заинтересован в улучшении условий в этой местности. Он подробно ознакомил меня с обстоятельствами, которых я только что коснулся в связи с Бирр- фельдом, и вскоре убедил меня, что важнейшие средства, с помощью которых можно серьезно улучшить состояние всей местности, лежат тут же, под рукой, и их легко использовать, не откладывая.

Опираясь на экономические возможности и содействие, которое, казалось, полностью было гарантировано моими отношениями с торговым домом, вошедшим в компанию со мной для этой цели, я мгновенно принял решение как можно скорей скупить шестьсот — восемьсот юхартов этой земли по той баснословно дешевой цене, по которой ее тогда можно было приобрести. Приобретя около ста юхартов земли, я сразу же приступил к постройке дома. Для самого существенного в моей цели этот дом был построен настолько необдуманно, несоответственно и нецелесообразно, насколько затеянная мною покупка большого земельного участка сама по себе была

очень хорошо рассчитана, а ее экономическая выгодность несомненна.

Осуществление этого .плана тоже натолкнулось на очень большие и, как я теперь убежден, непреодолимые трудности. Переход в мои руки в этом случае нескольких имений вблизи Бирра, Люпфига и Брунегга за несколько лет поднял бы цену на соседние земли вдесятеро и больше, чем они стоили в то время, так что соседние деревни неожиданно за ломаный грош лишились бы своих ближайших угодий. Тогда доброжелательное к ним бернское правительство поневоле должно было бы отнестись ко мне и моему предприятию неблагосклонно и даже противодействовать мне.

Но внезапно дело приняло иной оборот. Виной тому были неосторожно предпринятое мною нецелесообразное строительство дома и общественное мнение о человеке, которому я поручил выполнение всего моего предприятия, оказав ему очень большое доверие *. Человека этого, во многом оказавшегося весьма полезным для меня, все вокруг ненавидели и боялись. По указанным причинам мое предприятие вскоре потеряло общественное доверие во всей округе. Со всех сторон и даже от пастора Фрёли- ха, вначале порекомендовавшего мне эту покупку, но ненавидевшего человека, .котор му я доверил выполнение своего .плана, в торговый дом, с которым я был связан, стали поступать донесения, что при моей манере вести дела все мое предприятие вздор и что торговый дом, несомненно, потеряет все свои вложения, если не заставит меня переменить образ действий. Пораженные этими известиями, но сердечные и осторожные владельцы торгового дома прислали ко мне двух почтенных моих сограждан *, пользовавшихся величайшим доверием в том, что касалось их познаний в сельском хозяйстве. Они должны были обследовать состояние предприятия и доложить him о нем. Не знаю, как и сказать, к счастью или несчастью для меня, но эти господа ничего не знали об особых качествах известковой почвы закупленных мною участков земли, о том, как легко ее можно было улучшить с помощью средств, находившихся тут же, на месте. На большей части этих земель, отчасти представлявших собой многолетнюю залежь, не знавшую плуга, не было и следа питательной почвы, как на дне каменоломни. Даже на вспаханной поверхности после нескольких дождллвых

дней почти ничего не -видно было, кроме множества мелких белых камешков известняка, покрывающих почву. Приезжие были удивлены неосторожностью, проявленной мной при покупке, а еще больше несоответствием и дороговизной начатого мной строительства жилого дома. И в этом последнем они были совершенно правы. После их доклада торговый дом счел мое предприятие окончательно погибшим; понеся некоторые убытки, он отказался о г дальнейшего в нем участия и предоставил мне одному его осуществлять.

Я со своей стороны отнюдь еще не считал предприятие окончательно потерянным. Да по существу оно и не было таким. Цена за юхарт, за который я в среднем заплатил по десять гульденов, возрастала из года в год и теперь, как общеизвестно, составляет двести, триста, даже четыреста гульденов; цены росли бы еще быстрее, если бы я продолжал скупать землю. Почва в моем имении, вопреки всей видимости, была хороша, и ее легко было еще улучшить. Тощая пашня быстро превратилась в цветущие эспарцетовые поля. Короче говоря, причина неудачи моего предприятия заключалась не в нем самом, а исключительно во мне и в моей ярко выраженной непригодности ко всякого рода предприятиям, требующим отличных практических способностей. Об этой непригодности знали все, кроме меня самого. И вот исчезла мечта моей жизни, надежда на широкий круг благотворной деятельности, центром которой должен был стать спокойный, тихий круг семьи. Необходимость покрывать с каждым днем возраставшие расходы по недостроенному дому и имению увеличивала стесненность моего положения, тем более что я очень неумело применял средства, которыми хотел помочь делу.

Моя жена жестоко страдала от этих обстоятельств, но при всем том ни во мне, ни в ней не ослабевало намерение посвятить свое время, свои силы и остаток нашего состояния упрощению обучения народа и его образования в семье. При моей неумелости, при непрактичности, с которой я действовал, подыскивая и подготавливая средства, ведущие к моей цели, это ничем не могло нам помочь. Напротив, это еще больше вводило меня в заблуждение. Не поняв и не исправив заложенные во мне серьезные недостатки, приведшие к краху моего первого предприятия, я, к несчастью, встретил еще соблазнитель

ную, но по существу бесполезную помощь в новом деле, в которое меня вовлекли мои мечты.

Именно в то время, когда состояние моего 'сельского предприятия уже очень сильно обременяло меня материально и все ухудшало мое положение, я попытался основать учреждение для бедных; оно должно было отвечать всем мечтательным надеждам, которым я в прошлые годы предавался *. Уверенность в том, что я опоообен совершить на этом поприще нечто такое, что могло бы в широких пределах содействовать моей цели, воодушевляла меня отныне с непреодолимой силой. Я хотел превратить свое имение в постоянный центр моих педагогических и сельскохозяйственных стремлений, ради которых я покинул родной город. Но кроме трудностей, причиной которых был я сам, :и моих нынешних неблагоприятных экономических обстоятельств, на моем пути стояли еще и -внешние затруднения, о которых я не имел представления и от которых я из-за особенностей своего характера в чрезвычайной степени пострадал. Для всего и во веем я в мечтах своих жаждал самого высокого, между тем как мне во всех отношениях недоставало ни сил, ни способностей, ни умений, которые только и могут обеспечить успех самым первым, самым малым начальным шагам и подготовительным средствам, необходимым для достижения того высокого и великого, к чему я стремился.

Моя злополучная склонность всегда, во всем, что я ни предпринимал, взбираться на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей к моей цели, еще не утвердившись прочно на нижней, и к тому же поверхностность в выборе средств, с помощью которых можно было бы с должным знанием дела и должной заботливостью противодействовать признанным всеми и глубоко меня огорчавшим недостаткам всех исходных начал народного образования, не могли не оказать решающего влияния на неудачу и этого плана.

Господствующий дух времени в высшей степени оживил и еще усилил причины этой неудачи, зависевшие от меня самого. Иначе быть не могло, так и должно было случиться. Зародыши развития суррогатов, подменивших старые мощные основы воспитания, этот дурной источник путаницы, вызванной лжемудрствованиями, и общее стремление педагогического века блистать на высших ступенях образования, не сумев удовлетворить потребность в прочных основах его низших ступеней, в вые-

шей степени соответствовали ошибочности всего моего поведения, хотя я этого не подозревал, не знал и не думал. А ведь именно такому направлению современности я, до энтузиазма воодушевленный, стремился противодействовать. Так велик, так несказанно велик был при особом складе моего ума контраст между тем, чего я желал, и тем, что я делал, на что я был способен. Этот контраст проистекал и должен был .проистекать из несоответствия между живостью моих чувств и моим умственным бессилием, моей неопытностью как бюргера. Я даже в малейшей степени не подозревал о тех трудностях, которые господствующие в современном воспитании лжемудрствова- ния так превосходно умели поставить на пути истинного и основательного упрощения воспитания и обучения также и у низших сословий, следовательно и на пути моего нового опыта. Если дух времени противодействует .какому-либо хорошему направлению в воспитании вообще, во всех сословиях, то он тем самым противодействует этому и в каждом отдельном сословии, в низших и в высших классах народа. Хотя я должен был знать это, но на самом деле еще не знал. Бедный и в унижении живущий народ бесконечно трудно воспитывать просто и природо- оообразно, если воспитание всех тех, кто не беден и не терпит нужды, в высокой степени противоестественно и извращено. Это обстоятельство, естественно, создало для выполнения моего педагогического плана бесчисленные и непредвиденные мной затруднения. Но чтобы представить их в правильном свете, я должен вернуться lt;к тому, с чего начался этот мой опыт.

Я публично выступил с планом создания воспитательного заведения для бедных. Набросок и принципы, несмотря на недоверие к моей практической деятельности в экономической области, все же понравились многим, особенно в Цюрихе, Берне и Базеле. Они так тепло были встречены многими благородными патриотами, что в самом начале дела мне была оказана помощь *. Помощь эта для моих целей оказалась обманчивой и ввела меня в заблуждение. Основываясь на ней, мне со всех сторон стали предлагать бедных детей для этого заведения. Среди детей было много в высшей степени одичавших и, что еще хуже, много таких, которые даже в своем нищем состоянии оказались в высшей степени избалованными чьим-то покровительством, требовательными, преиспол-

Ценными претензий из-за прежней поддержки, которой пользовались. Им заранее было ненавистно то энергичное воспитание, которое я в соответствии со своими целями собирался и должен был им дать. Положение, которое они у меня занимали, им казалось своего рода унижением по сравнению с прошлым. По воскресеньям мой дом бывал полон матерей и родственников, считавших, что. состояние детей не оправдывает их ожиданий. Поддерживая своих недовольных детей, они проявляли всю наглость, которую позволяет себе дурно воспитанный нищий сброд в доме, не пользующемся общественной защитой и не обладающем импонирующим внешним видом. Кое-кто из них осмелился даже говорить мне в лицо, что господин фон Агосподин фон Б., и господин фон В., по совету которых они поручают мне детей, несомненнно будут считать эти жалобы столь же справедливыми, как они сами эго считают. Так и бывало и действительности. Вскоре я то тут, то там стал ощущать влияние подобных нищих отцов и матерей, являющихся чьими-то протеже, на лиц, поручивших или рекомендовавших мне детей. Других, совершенно одичавших детей, как только они получили какое-то образование, тайком уводили от меня в праздничном платье, а в месте их жительства я очень часто сталкивался с заметной неохотой властей вернуть мне детей без околичностей и без задержки.

Однако эти трудности можно было бы постепенно в большей или меньшей степени преодолеть, если бы я не старался проводить свой опыт в масштабах, совершенно н-e соответствовавших моим силам, если бы я с самого начала с почти невероятной безрассудностью не пожелал превратить его .в предприятие, предполагавшее вполне солидные познания в фабричном производстве и в делах, а также и знание людей. Мне же всего этого недоставало •настолько, насколько я настоятельно в этом нуждался при том направлении, которое теперь придал своему предприятию. Я открыто порицал поспешность в переходе к высшим ступеням обучения до солидного закрепления исходных начал низших его ступеней. Я считал такую поспешность главным злом современного воспитания и в своем плане воспитания предполагал всеми силами противодействовать ей. И я же, поддавшись обманчивой выгодности высших отраслей промышленности и ни в малейшей степени не .зная ни их, ни средств для их изуче

ния in организации, увлекся настолько, что при обучении моих учеников прядению и ткачеству совершил те же ошибки, .которые, как я уже говорил, в своих воззрениях на воспитание так осуждал, так порицал, считал опасными для домашнего благополучия всех сословий. Я хотел добиться тонкой пряжи, когда дети еще не успели немного набить себе 'руку хотя бы на грубой; я хотел изготовлять муслиновые шали, прежде чем мои ткачи успели приобрести достаточно опыта и умения, чтобы ткать простые хлопчатобумажные платки. Опытные и умелые фабриканты при таком превратном образе действий разоряются. Как же мне было не разориться еще скорей! Ведь когда я судил обо веем, что для дела требуется, я был настолько слеп, что смело могу сказать: если бы кто- нибудь приобрел малейшее (влияние в моем деле, то он сразу же мог сделать так, что я потерял бы половину его .стоимости. Не успел я оглянуться, как увяз в чрезмерных долгах, и большая часть состояния моей милой жены и наследства, на которое она могла надеяться, в одно .мгновенье превратилась в дым. Наше несчастье стало действительностью. Я был теперь беден.

Размеры моего бедствия и та быстрота, с какой оно обрушилось на меня, были вызваны, кроме всего прочего, еще и тем, что в этом деле, как и в первом, я легко, слишком легко приобрел необоснованное доверие. Мой план скоро стал пользоваться таким доверием, какого он в нынешнем моем деле совсем не заслуживал, если серьезно оценить мой прежний образ действий. Несмотря на уже имевшийся опыт моих ошибок, никто все еще не понимал, насколько я слаб во всяких практических делах. Некоторое время я все еще продолжал пользоваться видимостью широкого доверия. Но так как мой опыт, как и должно было случиться, быстро потерпел крушение, то большое доверие со стороны окружающих обратилось в свою противоположность, столь же мало обоснованную, в слепой отказ даже от тени какого бы то ни было уважения к моим стремлениям, от веры в мою способность добиться хотя бы частичного их осуществления.

Так водится на свете, и со мной произошло то же, что происходит с каждым, обедневшим по своей вине. Такой человек вместе с деньгами обычно теряет веру и доверие людей к тому, что он в действительности представляет собой, что в действительности может сделать. Вера в си

лы, которые действительно были у меня для достижения цели, погибла теперь вместе с верой в те силы, которые я вследствие самообмана приписывал себе, но которых у меня на самом деле не было. Я никому не могу поставить это в вину: силы, которыми я фактически обладал для достижения своих целей, имели пробелы, и если их удовлетворительно не восполнить, то эти силы оставались бы во мне бесплодными. К сожалению, я уже дважды в решающий момент забывал совет, который первый друг моей юности перед смертью дал мне по поводу этих пробелов. Я стыжусь этого, нет, правильней будет сказать — я глубоко скорблю об этом. Великое несчастье всей моей жизни вплоть до этого часа — несомненно, следствие этой непростительной ошибки.

Мой опыт потерпел крушение самым душераздирающим образом. От избытка великодушия моя жена почти целиком заложила для меня свое имущество. Лица, которых я не могу назвать по имени, во многом злоупотребили благородством с жестокостью и даже коварством. Меня охватывает невыразимая грусть, я должен обойти молчанием самые тягостные подробности этих обстоятельств и их последствий. Мне только жаль жену, которая, жертвуя для меня всем, потеряла все, что могло бы осчастливить ее благородное сердце, все, что она надеялась совершить и чем надеялась насладиться, выйдя замуж за меня. Но, благодарение богу, то, чего я лишил ее своими ошибками, бог вернул ей известным образом через друзей: до самой ее смерти они старались возместить ей многое из того, что она из-за меня потеряла, утешить ее во многом, что по моей вине ее огорчало. На протяжении долгих лет своих страданий она пользовалась участливым вниманием и заботой нескольких благородных приятельниц, облегчавших ее страдание с такой нежностью *. За это я до последнего своего вздоха не смогу достаточно отблагодарить их, как не смогу выразить, насколько благодарю провидение, с божественной силой пекущееся о невинности и благородстве.

И я в своем несчастье сохранил много друзей, но почти у всех лишился последней искры доверия. Они продолжали любить меня, но потеряли всякую на меня надежду. В моем окружении все в один голос твердили, что я конченый человек, что мне уже ничем нельзя помочь. Дело дошло до того, что лучшие мои друзья, огор- 33 И. Г. Песталоцци, т. 3              513

ченные таким приговором и полные сострадания, завидев меня где-нибудь на улице, сворачивали в другую, чтобы не пришлось понапрасну тратить слов с человеком, которому ничем нельзя помочь: эти слова им самим причинят боль, а мне не помогут. Книгопродавец Фюссли, чуть ли не единственный человек, с которым я мог еще поговорить о своем положении и услышать сердечное и участливое слово, прямо сказал мне в то время, будто мои старые друзья почти все считают, что я закончу свои дни в больнице для бедных или даже в доме умалишенных.

Этот дорогой мне и, увы, слишком рано скончавшийся друг принимал глубокое и сердечное участие в моей судьбе. В той самой комнате, в которой он сказал мне приведенные выше слова, в то же время произошел случай, который, казалось, в состоянии был неожиданно улучшить мое экономическое положение и покончить с печальными условиями, в которых жили мои близкие. Фюссли был истинно привержен старинной бюргерской непритязательности и устаревшим остаткам прежней простоты в формах общественной службы города. В то время как раз собирались заменить кривобоких сторожей у входа в ратушу и у городских ворот новыми, в соответствии с зарождавшимися тогда республиканско-барственными модными взглядами на правительственную службу. Это новшество было тесно связано с пробуждающимся модным духом военной парадности при отсутствии военной мощи. Его поддерживали влиятельные лица, которым парадная выправка праздношатающихся солдат из горожан и крестьян гораздо больше нравилась и гораздо выше ими ценилась со всей ее декоративностью и блеском, чем все бюргерское трудолюбие и вся бюргерская честь, которым родной город испокон веков был обязан семейным благополучием горожан, процветавшим некогда много столетий. Это мероприятие в том виде, в каком его проводили, вызвало недовольство очень многих горожан, сохранивших патриархальные взгляды. Мне оно тоже не понравилось. В веселую минуту я написал небольшую статью, в которой высмеял это новшество. Статья эта как раз лежала на столе у Фюссли, когда он беседовал о моей печальной участи со своим братом, художником (насколько я знаю, он теперь проживает в Лондоне и пользуется там большим уважением) *. Фюссли горько сето

вал, что не знает никакого средства, как при моем характере и поведении помочь мне выбраться из моего положения. В это время художник взял в руки мою «шутку» о преобразовании кривобоких, запыленных, нечесаных городских сторожей у наших ворот в стройных, прилизанных и вылощенных стражей. Он прочитал ее раз и другой, а потом сказал своему брату: «Этот человек может себе помочь, если захочет: у него талант писать в такой манере, которая в наше время несомненно возбудит интерес; приободри его в этом направлении и передай ему от меня, что он определенно может помочь себе как писатель, если только захочет». Мой друг тотчас же пригласил меня к себе и, ликуя, рассказал мне это, добавив: «Я совершенно не могу понять, как это мне самому не приходило в голову». У меня было такое чувство, словно он мне рассказывал сон.

Под гнетом своих тяжелых обстоятельств я в культурном отношении так опустился, что не сумел бы, кажется, написать и строчки, не наделав грамматических ошибок, и что бы ни говорил Фюссли, считал себя совершенно неспособным к такому занятию. Но нужда, о которой обычно говорят, что она плохой советчик, на сей раз оказалась добрым советчиком. Когда я вернулся домой, на моем столе как раз лежали «Contes moraux» Мармон- теля *. Я тут же взял книгу в руки и задал себе вопрос, не смог ли бы и я написать нечто подобное. Когда я раза два перечитал несколько рассказов Мармоктеля, мне показалось, что это не так уж невозможно. Я сделал попытку написать пять-шесть таких небольших рассказов, о которых я только и помню, что ни один мне не понравился. Последним рассказом был «Лингард и Гертруда». Их история сам не знаю как вылилась из-под моего пера и сама собой развернулась, между тем как у меня в голове не было ни малейшего плана, даже мысли о нем не было. Через несколько недель книга была готова, а я, собственно, и не знал, как это у меня получилось. Я чувствовал значение книги, но как человек, во сне ощущающий цену счастья, которое ему как раз снится. Я с трудом сознавал, что произошло это наяву, но все же во мне вновь затеплилась искра надежды, что этим путем я, возможно, сумею улучшить свое экономическое положение и сделать более терпимым положение своей семьи.

Я показал свой опыт одному из друзей Лафатера, ко- 33*              515

торый был и моим другом. Он нашел книгу интересной, но все же сказал: «В таком виде книга не может быть напечатана; в ней очень много неправильностей, и она совершенно нелитературна. Но если ее обработает человек, обладающий писательским опытом, она от этого много выиграет». При этом он добавил, что если я не возражаю, он передаст ее своему другу, которого считает способным к такой работе. Непритязательный, словно ребенок, я ответил, что очень бы этого хотел, и на месте передал ему три или четыре первых листа книги для такой обработки. Как же я был поражен, когда он вернул мне эти листы в обработанном виде. Это была настоящая богословская студенческая работа. Подлинную картину с натуры действительной крестьянской жизни, просто и безыскусно изображенной мной в ее неприкрытом, но верном виде, ока преобразила в ханжеские искусственные формы, заставив крестьян в трактире разговаривать деревянным языком школьного учителя. От своеобразия моей книги и следа не осталось. Это не могло прийтись мне по нутру.

Другу, который дал это поручение молодому человеку, самому стало теперь стыдно за такой результат, и я отказался от дальнейшей обработки книги. Я не собирался выпустить ее в свет в таком изуродованном виде, в каком увидел ее сам в подобной обработке. Несколько дней спустя я решился отправиться в Базель посоветоваться относительно своей книги и возможности ее опубликования с секретарем Большого Совета господином Изелчном, которого знал как члена «Гельветического общества в Шинцнахе» и чрезвычайно уважал. Я решил обратиться именно к нему главным образом и потому еще, что был уверен, что он в своем критическом суждении об общем тоне книги меньше проявит провинциальности, чем можно было ожидать и чем я должен был опасаться этого со стороны большинства оставшихся еще у меня друзей. Его мнение и отношение ко мне превзошли все мои ожидания. Книга произвела на него впечатление чрезвычайное. Он прямо сказал: «Она в своем роде не имеет себе подобных, а господствующие в ней воззрения выражают настоятельную потребность нашего времени. Недостаточно правильной орфографии, — добавил он, — легко помочь». От тут же взял на себя как эту заботу, так и хлопоты об издании книги и о приличест

вующем мне гонораре. По поводу гонорара он все же сказал мне: «Он будет, вероятно, незначительным, так как вы как писатель — новичок и у вас еще нет имени». Он сразу же написал в Берлин Деккеру *, и тот уплатил мне потом по луидору за лист, обещав уплатить столько же, если сбыт книги подтвердит необходимость второго издания. Я был невыразимо доволен. При моих обстоятельствах луидор за лист — это было много, очень много.

Книга вышла в свет и возбудила горячий интерес в моем отечестве и во всей Германии. Почти все журналы похвально отозвались о ней и, более того, чуть не все календари были полны ею. Но всего неожиданней было для меня то, что Экономическое общество в Берне сразу же по выходе книги выразило мне благодарность и присудило мне большую золотую медаль. Как ни радовала меня медаль и как бы ни хотелось мне ее сохранить, сделать это я в своем положении не мог: через несколько недель я вынужден был продать ее в собрание редкостей по номинальной стоимости.

Я сам тогда не понимал всего значения главных положений моей книги. Меньше всего думал я тогда, что она представляет собой удачное художественное отражение всех принципов идеи элементарного образования. А двадцать — тридцать лет спустя я стал признавать их основой всех природосообразных средств воспитания и обучения. На протяжении долгих лет своих педагогических стремлений я старался все глубже исследовать их сущность и попытаться на практике их применить и ввести Я даже и того не думал, что эту книгу можно считать действительным изображением идеала и тех принципо-з и воззрений, на которых основывался воспитательный эксперимент, задолго до написания этой книги предпринятый мной в моем имении, но крайне неудачно осуществленный. На самом деле книга была и тем, и другим в очень высокой степени и с высокой всеобъемлющей истинностью. Я тогда совсем еще не знал слов «идея элементарного образования» и никогда не слыхал, чтобы кто-либо произнес их сознательно. Но в образе Гертруды в совершенстве представлена сущность этой идеи в том виде, в каком она, при почти полном отсутствии необходимых средств искусства обучения, может быть осуществлена среди самого простого народа. Идея эта представлена в таком виде, в каком уже тогда жила в моей

душе, хотя и ке сложилась еще в моем сознании вполне определенно.

Моя радость и радость моих близких в связи с этим успехом были невыразимо велики. И, кажется, этот успех, действительно солидно повлиял на улучшение моего экономического положения, вновь вызвав живое ко мне внимание со стороны некоторых выдающихся своим человеколюбием людей. Я не ожидал такого успеха книги, какой она в действительности имела. Но столь же мало кто-либо в моем окружении сознавал главную внутреннюю тенденцию книги и внутреннюю жизнь стремлений, которые лежали во мне самом и почти бессознательно водили моим пером, создавая внешнюю оболочку ее формы. Еще меньше, чем я сам, окружающие понимали внутреннюю ценность книги и ее внутреннюю тенденцию. Особых последствий издание книги для меня в экономическом отношении не имело. В ближайшем кругу людей, которые одни лишь и могли бы серьезно повлиять на мое экономическое положение, в этой книге видели только роман, живо удовлетворявший страсть к чтению, проявляемую тогдашним поколением. Со всех сторон высказывалось мнение, будто книга ясно показывает наличие у меня определенных задатков для сочинения романов и что хотя бы теперь мне следует явить милость: день и ночь прилежно и как следует использовать свой талант для того, чтобы для себя и своего семейства добывать кусок хлеба получше того, что я имел раньше. Кое-где даже громко высказывалось мнение, что с моей стороны очень дурно не попытаться этим единственным путем, еще открытым для меня, снова подняться в любезном мне родном городе до положения почтенного гражданина, которое я в настоящее время почти совсем утратил.

Но совсем не в моей натуре было следовать такому совету в том виде, в каком мне его давали. Даже испытывая величайшую нужду, я не в состоянии был сделать живительной основой своей деятельности и своих усилий такой заработок. К тому же меня толкали к нему крайне односторонне, а иногда с горечью и страстностью. Я хотел большего, я непременно хотел деятельностью гсей жизни своей оказывать влияние на тревожившее меня состояние культуры народа в моем отечестве. Талант, который теперь за мной признавали, я хотел использовать для того, чтобы через правду народа созда

лись более лучшие основы для народного блага, чем те, которые я видел вокруг. Я непременно хотел повлиять своей деятельностью на столь меня тревожившее состояние культуры народа в моем отечестве.

Лафатер, зная мое положение лучше, нежели кто дру гой из моего окружения, понимал, что я обладаю для этого и некоторым талантом, и некоторыми силами, хотя их у меня столь несправедливо и с таким презрением не желали замечать в действительности. Однажды он сказал моей жене: «Если бы я был государем, я обращался бы к Песталоцци за советом во всем, что касается крестьян и улучшения их положения, но я никогда не доверил бы ему ни единого геллера». А в другой раз он сказал мне самому: «Если бы я хоть раз увидел написанную вами без ошибок строку, я счел бы вас способным ко многому, очень многому, что вы охотно делали бы и чем охотно стали бы». Его суждение обо мне выделялось на общем фоне утвердившегося мнения о моей полной и безусловной непригодности к чему-либо лучшему и более реальному, чем сочинение романов. Но при том недоверии ко мне, которое преобладало в моем окружении, мнение Лафатера звучало как глас вопиющего в пустыне.

Между тем мою книгу продолжали хвалить. Но мне были отвратительны взгляды и принципы, из которых исходили хвалебные отзывы о ней- Особенно досадно мне было видеть, как под воздействием ее в некоторых кружках среди ближайшего моего окружения источники увеличения нравственной и гражданской испорченности наших крестьян стали односторонне усматривать лишь в личности сельских властей, вроде моего Гуммеля. Эту, конечно, крайне вредную, низшую ступеньку общественного воздействия на положение народа некоторые стали теперь усматривать в качестве единственной и главной причины растущей испорченности в деревнях, пытаясь внушить народу, что в этих низших чиновниках ему и следует видеть единственного козла отпущения. Этот тон грозил в тот период распространиться повсюду и даже на мгновение скрыл от взоров некоторых благодушных, но слабых друзей народа более серьезные причины, без могущественного влияния которых в деревне не могли бы появиться никакие Гуммели.

Ничто не могло быть более противно моему сердцу и

самому глубокому моему стремлению, чем эти последствия извращенного успеха моей книги. Я был возмущен ими и при моем характере со всей своей наивной откровенностью и пылкостью сразу же вознамерился противодействовать этому одностороннему впечатлению единственно доступным мне простым средством: воодушевленный такой мыслью, я написал книгу «Кристоф и Эльза». В этой книге я хотел показать культурной публике моего отечества и даже прямодушным и по-своему просвещенным сельским его жителям связь между более важными, но потому-то и столь замаскированными, так тщательно завуалированными причинами испорченности народа и обнаженными, незамаскированными и незавуалированными причинами этой испорченности в том виде, в каком они проявляются, в каком обнаруживаются в дурных гуммелеподобных начальниках. Для этой цели у меня в книге некое крестьянское семейство читает «Лингарда и Гертруду» и высказывает об их истории, о персонажах книги такие вещи, которые, как .я полагал, не каждому из моих сограждан могли бы прийти на ум, как бы он этого ни желал. Но книга не понравилась. Ее не читали, и издатель не захотел взять на себя издание продолжения.

Я же все продолжал писать в этом духе, который моему окружению так резко не понравился в «Кристофе и Эльзе», а мне, напротив, в глубине души становился тем дороже, чем меньше он нравился людям. В тот период я написал одно за другим: «Фигуры к моей азбуке», позднее вышедшие в свет под названием «Басни»; далее брошюру «О законодательстве и детоубийстве» и «Мои исследования путей природы в развитии человеческого рода». Несколько небольших моих статей появились в «Эфемеридах» Изелина и в «Швейцарском листке», который ч издавал. В это время у меня сложилась мысль, что взгляды, которые так не понравились в моем изложении «Кристофе и Эльзе», я мог бы передать лучше, попытавшись продолжить историю самих Лингарда и Гертруды. Три последующие части этой книги и надо рассматривать как определенное следствие этого намерения. В этом отношении они написаны, собственно, для образованных сословий; напротив, первая часть всегда мыслилась и рассматривалась мной как обособленная от других книга для народа, которой место в простых семьях.

Однако и этот труд, как и все мои предыдущие литературные труды, принес мне очень малый доход. Я разбирался в книжной торговле столь же мало, как и во всем, что до сих пор предпринимал в хозяйственной деятельности за все время, пока испытывал материальную нужду. Я, можно сказать, не зарабатывал даже на хлеб и воду. И это длилось до того момента, когда мой друг Шмид заключил очень выгодное для меня и для моих целей соглашение с господином фон Котта *.

Длительные материальные трудности находились в резком контрасте с участившимися изъявлениями уважения со стороны самых выдающихся моих современников, и это меня очень удручало. Я давно уже поддерживал отношения с министром финансов графом фон Цинцендорфом *. Как и я, он считал возрождение семейного воспитания в народе единственным средством, которым с успехом можно противодействовать все возрастающему огрубению и тесно связанному с ним злополучному состоянию народа. В «Лннгарде и Гертруде» сн видел понятное каждому в народе и применимое в каждой семье руководство, как помочь самим себе при очень многих обстоятельствах, когда семья ни от кого не получает помощи и во многом брошена на произвол. Знакомство с фон Цинцендорфом пробудило во мне большие надежды в экономическом отношении. В это время я свел более близкое знакомство также с некоторыми человеколюбивыми людьми из высших сословий, разделявшими мечтательные надежды на успех моих стремлений. Несколько позднее эти надежды очень возросли, когда я познакомился с графом фон Гогенвартом из Флоренции, а через него — с великим герцогом Леопольдом, будущим римским императором*. Великий герцог проявил чрезвычайный интерес к моим взглядам на народное образование и даже к опытам в моем имении, потерпевшим крушение по моей вине. По его приказанию мои письма адресовались непосредственно его императорскому и королевскому величеству, и я регулярно получал на них ответ от господина графа фон Гогенварта. У меня появились большие виды на практическое устройство в должности, соответствующей моей цели, и казалось, что теперь я уже не обманусь. Я должен был как раз отправить великому герцогу окончательный план организации заведения в соответствии с моими взглядами,

когда судьба вознесла его на императорский трон, на чем наши отношения и кончились.

С материальной стороны для меня примечательно такое обстоятельство: некоторые мои соотечественники, ездившие во Флоренцию, заверили меня, что им там определенно говорили, будто великий герцог послал мне большую золотую медаль со своим портретом. Но я ее не получал. Правда, подобное нередко случается при дворах добрых, благосклонных и доверчивых государей.

Крушение всех моих надежд в то время причинило мне большие- страдания. Однако пора страданий окончилась. Я больше не жалуюсь; напротив, я с грустью сознаю, что причина моей несчастной участи лежит во мне самом. Но я сознаю также, как связаны мои несчастья со всеми средствами развития далеко еще не совершен ных воззрений и принципов идеи элементарного образо-* вания, к которым божественное провидение вело меня в согласии со мной самим не только бурным натиском моих желаний и склонностей, но и силой гнетущей нужды. Эти воззрения и принципы — единственный плод моих жизненных устремлений, единственное утешение и единственная радость моего ныне угасающего земного существования. Они — единственное, что, как бывало в юности, еще воспламеняет мою ослабевшую энергию, как только я завижу перед собой возможность хотя бы на шаг продвинуться в этом направлении. Это пламя из угаснет во мне, пока я навеки не сомкну глаз. С глубоким сердечным волнением я сознаю: если бы мне пришлось испытать меньше превратностей судьбы, если бы более счастлива была моя участь, то это пламя, составляющее основу моих первоначальных устремлений, не могло бы сохраниться во мне. Вот что меня утешает в том, что и в это время мое материальное положение опять угнетающим образом ухудшилось.

Имение с каждым годом становилось все более тяжелым грузом для меня. Оно требовало ежегодно больших затрат и почти не приносило дохода. Я не рожден быть землевладельцем, и трудно представить, что можнэ для этой цели кого-нибудь воспитать менее, чем воспитали меня; так же мало годилась для этого и моя жена. Но если бы даже мы и были пригодны для этого, то бедность лишила меня всех средств, чтобы поддержать имение на уровне даже невысокой, обычной доходности,

не говоря уже о каких-либо крупных усовершенствованиях. Я очень часто бывал вынужден продавать сено и солому, собранные в имении, чтобы удовлетворить неотложные нужды дня. И так же как в самом начале, когда я приобрел имение, окружающие злоупотребляли моим доверием, они теперь вдвойне злоупотребляли моей нуждой.

Мой друг Батье полностью понимал мое положение, мои стесненные обстоятельства, понимал, как этим злоупотребляли окружающие, и от чистого сердна дружески хотел мне помочь. Он посоветовал мне продать имение, все больше тяготившее меня и выжимавшее из меня все соки, за любую цену. Если я очень мало получу за него, то он предложил мне свою помощь, сказав, что готов добавить к вырученной сумме столько, чтобы я мог для обеспечения своей семьи вложить в верные руки капитал в 1000 луидоров и на проценты с него зажить тихой, спокойной жизнью писателя. С одной стороны, это было такое предложение, какое мне как будто следовало принять с благодарностью. С другой стороны, поскольку все земли вокруг моего имения тогда уже значительно повысились в цене, я с полной уверенностью мог предвидеть, что и его стоимость в самое ближайшее время значительно возрастет. Тогда предполагаемая выгода значительно превзошла бы ту сумму, которую, прими я предложение Батье, ему пришлось бы мне добавить. Поэтому я не хотел, приняв благодеяние Батье, потерять на своей собственности больше того, чем на самом деле владел, сохраняя ее за собой. Мы с женой твердо решили, что лучше нам владеть имением, постоянно живя в стесненных обстоятельствах, чем, приняв благодеяние, в сущности, Еладеть еще меньшим состоянием. Ради большего годового дохода мы вовсе не хотели лишаться надежной перспективы на то, что наш капитал будет ежегодно возрастать в гораздо большей степени, и предпочли продолжать жить по-прежнему в нужде, чем избавиться от нужды такой ценой.

И в одном, очень важном, отношении мы были совершенно правы. Мой внук пользуется теперь всеми благами нашего решения*. Теперь полностью подтвердилось также, что мой первоначальный проект обширной закупки земли в других руках, конечно, имел бы большие экономические последствия. Но тогда никто, кроме меня,

пожалуй, не считал возможным такое чрезвычайное повышение стоимости имений в этих краях.

Батье счел мое решение отказаться от его предложения неразумным упрямством. Одно обстоятельство склонило его к этому мнению и утвердило его в нем. Один богатый торговец хлопком из кантона Ааргау, которому он поручил собрать точную информацию о состоянии имения и его стоимости, должно быть, очень скоро убедился, что покупка его за ломаный грош могла стать хорошей спекуляцией. Крестьяне, владения которых граничили с моими, всячески поносили мое имение, рассчитывая таким образом снова купить его по дешевке, и охотно согласились выдать ему заверенные показания о том, что мое имение ничего не стоит. После этого случал моя нужда, конечно, еще больше усилилась и, все возрастая, длилась до самой швейцарской революции.

Между тем у меня все еще оставалось несколько друзей, хотя и порицавших с экономической стороны мою деятельность и всю мою жизнь, как это делали все, но с момента появления «Лингарда и Гертруды» уделявших мне большое внимание в том, что касалось моих педагогических и человеколюбивых взглядов. Эти друзья, правда, далеко не все, но все же во многом разделяли мои взгляды на основы истинного гражданского благосостояния и на потребности отечества в этом отношении. Многие из них во время швейцарской революции пользовались большим доверием народа и, следовательно, оказывали влияние на правительственные мероприятия того времени. Они не замедлили помочь мне в нужде, с дружеским участием предложив для этой цели содействие в получении какой-либо доходной политической должности. При существовавших тогда условиях онн очень легко могли бы мне помочь в этом.

Но, к счастью, я вспомнил тогда слова своего покойного друга о том, что без помощи хладнокровного, умелого и верного в своей привязанности делового человека я при своем характере подвергся бы всевозможным опасностям на любом связанном с риском гражданском поприще. Я твердо отклонил сделанные мне тогда предложения. Человеку, игравшему в то время в Швейцарии первую роль *, когда он предложил употребить все свое влияние, чтобы дать мне возможность сделать такую карьеру, я ответил: «Я хочу стать школьным учителем».

Вскоре мне представилась подходящая для этого возможность, о которой я никогда не смел и мечтать. Некоторые из моих старых друзей очень поддержали меня в решении остаться верным своему намерению и все свое внимание, всю свою деятельность на благо народа ограничить одним лишь делом воспитания. Для этой цели они с замечательной доброжелательностью и доверием предложили мне свою помощь почти без всяких условий.

Известно мое приглашение в Станц и мое описание немногих трудных, но счастливых для меня дней, проведенных там. Мое стремление, вся суть которого заключалась в таком упрощении обучения народа на низших ступенях, чтобы тем самым приблизить главные средства обучения к духу семейной жизни народа, расцвело таким цветом, что я сам был восхищен. Я был окружен тогда детьми, будто отец для бедных. Я ничего им не принес в смысле настоящего научного образования и подготовки к мастерству. У меня для них имелась только отцовская шла моего сердца в том виде, в каком она проявлялась, ограниченная своеобразием моей личности. Благотворная сила духа семейной жизни, этой вечной основы всякого истинного образования, всякого истинного воспитания, развернулась просто и понятно, природосообразно благодаря моей любви, преданности и самопожертвованию. Последствия это принесло немалые. Для меня самого не только прояснилось природосообразное воздействие такой жизни на формирование самых важных основ счастливой семейной жизни — любви, мышления и труда. Эта жизнь сделала больше: она в ярком свете представила мне в самых начальных их моментах особые цели моих стремлений упростить все средства обучения народа и тем самым приблизить их к жизни семьи, внести их б общую жилую комнату каждого дома.

Понятие элементарного образования и в силу необходимости вытекающего из него природосообразного метода воспитания и обучения еще не было высказано мной, еще не прозвучало в моем окружении. Существенный же результат его силы фактически уже сказался в нашей среде. Дети обучали детей; дети охотно учились у детей, и более продвинувшиеся в обучении охотно и хорошо показывали менее продвинувшимся, что они больше знали и лучше умели. Как ни мал был ребенок, но если он знал хотя бы на несколько букв больше, то садился между

двумя другими, обнимал их обоих и с братской любовью показывал им все, что знал больше их. Тогда еще никто не говорил об enseignement mutuel *, но самый истинные первоначальный дух такого обучения развивался рядом со мной среди детей, в самых тонких элементах.

Эти дни высочайшего блаженства быстро миновали. Война, изменившая свой ход, прогнала меня из Станца, где при своеобразии моих сил, моих слабостей и моих целей мне представилось в высшей степени подходящее поприще. Я был до глубины души потрясен, и с полным основанием, конечно, хотя еще не знал и не предугадывал почему. Теперь, непосредственно после того, как я покинул Станц, для меня, собственно, начиналась двадцатилетняя эпоха, когда я в Бургдорфе стал ближе рассматривать идею элементарного образования, уже несколько яснее сознавая ее глубину и объем, огромные ее последствия. Я был неподготовлен и незрел, но очень скоро уже стал пытаться внести и свою лепту в дело ее практического осуществления.

Теперь эта эпоха миновала, и на первых страницах настоящей работы я постарался изложить своим современникам, должен сказать, с энтузиазмом и волнением, дух этой великой идеи в той мере, в какой мои эксперименты и накопленный за двадцать лет опыт мне самому ее уяснили. Я старался обстоятельно показать великие, благотворные результаты, которые, по моему мнению, обязательно будет иметь заботливо и обоснованное введение элементарного образования. Одновременно я постарался открыто, с беспристрастной любовью к истине вскрыть причины больших и многосторонних неудач, постигавших мои стремления, — причины, лежавшие и во мне самом, и в окружающей среде, и в обстоятельствах того времени.

Но я очень далек от мысли, что действительно справился с этой задачей. Нет, нет, все еще я не дал ответа на вопрос: «Песталоцци, если все было так, как ты сказал, почему же ты не достиг в своих стремлениях больше, чем это было на самом деле?» Я и постарался уже показать влияние, которое мой характер и воспитание, полученное в юности, должны были оказать на стремление всей моей жизни. Теперь, однако, излагая историю своих опытов на протяжении двадцати лет, я должен рассказать, как обстоятельства, положения и условия,

при которых они производились, повлияли на их безуспешность. И я очень хочу сделать это так же добросовестно и искренне, чтобы ни то, что в этих неудачах явилось следствием особенностей и слабостей моей индивидуальности, ни ошибки и промахи, столь повредившие успеху элементарного образования за двадцать лет попыток его осуществления, не могли в глазах публики ослабить или даже совершенно уничтожить истинное значение и всю важность моих взглядов на элементарное образование, ставшее теперь моей излюбленной идеей.

Итак, после того как я изложил историю своей юности и полученного мной воспитания, мне теперь предстоит показать, каким образом практическое осуществление моих стремлений в Бургдорфе превратилось в слепой и отважный высокий полет; как оно в Ифертене, все более сбиваясь с пути из-за последствий такого беспочвенного парения, сотни раз приводило меня на край гибели. И при всем том моя убежденность в благотворных результатах этой великой идеи никогда не ослабевала, а скорее всего укреплялась. Практический опыт самого разного рода помогал мне все более глубоко осознавать сущность идеи и узнавать средства для ее осуществления, тем самым пополняя мое образование.

Я прибыл в Бургдорф глубоко потрясенным тем, что судьба вынудила меня покинуть Станц. Я не нашел здесь той простой, любовной обстановки, столь близкой моей индивидуальности, способной осчастливить меня, какая существовала в Станце и которой я надеялся воспользоваться надолго для своих целей и счастливо. Но я примирился со своим положением и по прибытии в Бургдорф поначалу не искал ничего другого, ничего большего, кроме возможности снова начать в какой-нибудь захудалой школе этого города свои ограниченные старания упростить общие исходные начала обучения народа. Тогда л познакомился с господином Фишером *, образованным и очень начитанным человеком и другом человечества; правительство передало в его распоряжение дворец ланд- фогта в этом городе для учреждения в нем учительской семинарии. Но Фишер умер, не успев приступить к делу. Энтузиазм, проявленный мной с самого начала моей воспитательской деятельности в Станце, о чем говорят письма, написанные мною из Гурнигеля, как и прежние мои полные энтузиазма стремления к педагогическому попри

щу, известные многим членам правительства, побудили их вознаградить мое рвение. Правительство передало мне замок, чтобы, основав в нем воспитательное заведение, я мог продолжить проведение в жизнь своих педагогических взглядов и ставить опыты. Правительство предоставило мне совершенно исключительные преимущества и помощь *. Однако при всех свойственных мне особенностях, недостатках и слабостях, мешающих вести большое педагогическое дело, даже в литературном смысле очень сложное, почва, на которую я теперь ступил, вынужден был ступить, приняв замок, была в той же мере сомнительна и неблагоприятна, в какой была подходяща и благоприятна та почва, которую я вынужден был покинуть, оставив Станц. Здесь я вскоре почти неизбежно должен был почувствовать внутренний разлад и лишь много позднее, лишь очень поздно сумел вновь обрести внутреннее согласие в том, что касалось первоначальных целей моих жизненных стремлений.

Я обязан правительству Гельвеции сердечной благодарностью за заботу обо мне, за его доверие ко мне. Но, оказывая мне такую милость, оно было так же не право, как и я, принимая ее. Все, что я выше говорил, описывая свои особенности и свой юношский путь, достаточно ясно доказывает, до какой степени мне не хватало почти всего, главным же образом научных знаний и умения, что существенно необходимо хорошему и честному руководителю воспитательного заведения, подобного тому, какое, словно deus ex machina*, свалилось мне на голову. Правда, я очень хорошо чувствовал, до какой степени мне многого недоставало. Но почетная репутация до того льстила мне, бедному новичку в положении человека, пользующегося почетом, что я сам себя не узнавал и вряд ли задумывался над тем, что необходимо, чтобы почет, доставшийся по воле счастья, сохранился надолго, чтобы долго быть достойным его. Я по-детски предался тщеславной надежде, что если я сам чего-то не сумею сделать, то при благоприятных условиях, предоставляемых моим положением, мне в этом охотно смогут и хорошо станут помогать другие.

Но это в любом случае плохое утешение. Любой, кто, признав какое-либо дело своей обязанностью и приняв его на себя, сам себе не может помочь и поэтому вынужден искать помощника, делающего за него все, что он

должен, но не умеет сделать сам, очень скоро становится рабом нанятого им помощника. Этот помощник, как водится на свете, в тысяче случаев против одного будет помогать ему лишь постольку, поскольку это ему выгодно. И, наоборот, чтобы уберечь себя от вреда и ущерба, если он даже только думает, что сможет это сделать, такой помощник оставит его без всякой помощи. Я понял это на собственном опыте, но слишком поздно. Все несчастье последних двадцати лет моей жизни проистекает из-за того, что я так поздно это понял.

Сейчас все это преодолено. Подобно тому, как теперь, когда закрыты мои заведения в Ифертене, я со смирением, покорностью и верой искал места для физического, семейного и гражданского покоя в имении своего внука в Ааргау, так и в литературном и педагогическом отношении ищу я то, на чем мог бы успокоиться. И в таком расположении духа я спрашиваю себя: действительно ли погибла цель моей жизни? Я еще охватываю взором всю совокупность своих жизненных устремлений, их природу. Я преодолел в себе прошлое, преодолел в себе все, что осталось позади. Господь помог; он не сломает надтреснутой тростинки и не загасит тлеющий светильник, он поможет мне и в дальнейшем. Чувство внутреннего подъема охватывает меня. Растроганный, как в час возвышеннейшей молитвы, произношу я эти слова и благодарю бога: цель моей жизни не погибла. Нет, мое заведение, возникшее в Бургдорфе почти что из хаоса, а в Ифертене принявшее совершенно уродливую форму, — не цель моей жизни. Нет, нет, оба они в своих самых резких проявлениях— результаты моих индивидуальных слабостей, из-за которых внешнее проявление моих жизненных стремлений, мои многосторонние опыты, мои заведения сами должны были подорвать свое существование и идти навстречу своей гибели. Мои заведения и все внешние проявления проводившихся в них опытов — это не мое жизненное стремление. Мои стремления в моей душе всегда сохраняли жизнь. На тысячах удачных результатов, основанных на их внутренней сущности, они и внешне доказали истинность всех своих вечных благотворных основ. Временное прекращение различных их внешних проявлений со всем их обманчивым блеском отнюдь не означает, что мои стремления оказались внутренне несостоятельными. Это следует приписать дисгармонии моих

сил в подобного рода делах и разнородности персонала, совместно с которым я пытался достигнуть целей, а также среды, совершенно не подходившей для осуществления наших стремлений. Все внешние формы моих практических начинаний и заведений требовали величайшей способности к руководству, какая только может понадобиться для человеческого дела. Я же самый неспособный к практическому руководству человек, в моей натуре нег ни малейшей склонности к этому. Я знаю, что рожден служить, потому что хочу этого, но я так воспитан, получил такое образование, что служить не умею. Я полагал, что при всей моей неспособности служить я своей готовностью к этому смогу достичь, чего в этом мире можно добиться лишь тогда, когда имеются налицо одновременно и хорошее руководство, и хорошая служба.

Я должен здесь повторить то, что на протяжении долгих несчастных лет сотни раз в тишине говорил сам себе: с первого своего шага по лестнице Бургдорфского замка я сам себя погубил, вступив на поприще, на котором мог стать только несчастным. Ведь приняв должность, приведшую меня в этот замок, я поставил себя в положение, заранее и в силу необходимости предполагавшее как раз эту недостающую мне способность руководить.

Между тем не одна лишь моя неспособность к руководству вызвала в то время полную неудачу моих опытов, а в конце концов и полную ликвидацию моих прежних заведений. Не одна лишь она сделала то и другое неизбежным: моя неспособность служить в должности, которую я теперь занимал, в равной мере содействовала этому- Положительно во всех науках мне одинаково недоставало даже самых первоначальных знаний и навыков, необходимых для хорошего руководства заведением по долгу моей службы *. Но я согласился стать его руководителем, вернее говоря, позволил прижать себя к стенке. Чтобы оно могло твердо стать на ноги хотя бы в отношении исходных начал и действительно глубоко пустить корни, им надо было руководить, объединившись с людьми, обладающими глубокими познаниями в самых различных науках и отличными педагогическими способностями, достигшими полного согласия в образе мыслей и целях. .

Природа моего учреждения, пожалуй, как ни одного другого, требовала также, чтобы все его руководители,

ot первого до последнего, стали едины во всем — одним сердцем и одной душой. Я хорошо это знал, но был мечтателем. Праздное ничтожество большого объединения мнений я спутал с реальной силой людей, которые, обладая всеми задатками, знаниями и умением, необходимыми для дела, ради которого объединились, уже заранее являются благодаря этому носителями средств для его надежного осуществления. Занимая такое положение, я был настолько ребенком, что воздушные замки, моими грезами возведенные в облаках, казались мне построенными на несокрушимой скале. Мечтательные панегирики солидности этих замков я принимал за доказательство прочности их фундаментов. В течение всего длительного периода моих заблуждений имело место и несколько счастливых случайностей, выпавших на мою долю, словно большой выигрыш в лотерее. И я считал эти случайности, вернее, я позволил использовать их, как на всю жизнь надежные ресурсы для моего дела. Более того, я даже позволил расточать их самым пагубным для дела образом. Даже резкое несходство характеров у персонала моего учреждения в начале нашего сотрудничества не вызвало во мне ни малейшего предчувствия, что рано или поздно оно станет причиной гибели моего учреждения.

Да и кто бы мог этому поверить! На чаше весов это не самая значительная из причин, сделавших невозможным осуществление моих надежд в Ифертене. Самой значительной из причин неизбежной неудачи нашего дела было оно само. Мы приступили к нему, даже и в мечтах еще не осознав, чем оно должно стать, даже не зная еще, чего мы, собственно, хотим. Наше дело само по себе, в том виде, в каком оно пустило ростки в Бургдорфе, начало складываться в Бухзее. Невероятно бесформенное, борясь с самим собой и само себя разрушая, оно, казалось, пустило корни в Ифертене. Дело это, без всякого плана возникшее, было невыполнимой бессмыслицей, независимо от моей личной неспособности, независимо от разнородности лиц, участвовавших в нем, независимо от противоречивости средств, при помощи которых мы пытались его осуществить, даже независимо от противоречий, вызванных его оппозицией рутинному ходу воспитания и всемогуществу духа времени. Если бы мы не допустили всех своих ошибок; если бы не было всех тех обстоятельств, что действовали против нас; скажу больше, если 34*              531

бы даже мы обладали всей полнотой власти, всеми денежными средствами, если бы пользовались всем доверием и если бы мы и в научном отношении обладали всем, что нам нужно было для этого в отдельных направлениях,— то и тогда все же наше начинание неизбежно должно было потерпеть крушение. Оно ведь было изуродовано во всех своих частях, когда едва пустило ростки, когда росло, когда должно было сохраниться и достигнуть зрелости. Это было вавилонское столпотворение, где каждый говорил на своем языке и никто никого не понимал. Бесспорно, при этом в нашей среде были отдельные крупные силы, но единой общей силы для наших целей не было. О такой силе не приходилось и думать. Как бы велики ни были наши отдельные силы, мы в них и через них не могли прийти к единой общей силе всего заведения. Истина и слепому должна броситься в глаза на каждой странице истории нашего объединения. В последние же его дни эта сила проявляется в виде вполне созревшего страшного плода заблуждений, существование и достоверность которых мы так долго не умели достаточно ясно осознать. В природе немыслима общая сила, способная нечто само по себе противоестественное преобразить во что-то природосообразное по своим средствам и действию. Метод воспитания, воздействующий одновременно природосообразно и удовлетворительно при всех царящих в мире условиях, одинаково удовлетворяющий всей требованиям воспитания при всех положениях, исходя из одного-единственного заведения, из объединения немногих отдельных людей,— по существу, бессмыслица. То, что должно быть пригодным для служения человечеству при всех обстоятельствах, само должно исходить из всех обстоятельств человечества. То, что должно благотворно воздействовать на миллионы людей, во вспомогательных средствах своего искусства должно исходить из результатов сил, мер и средств, которые уже заранее отдельными частями в достаточной степени подготовлены в миллионах и для миллионов людей. Эти средства можно применять и использовать только в согласии с ними.

Если эти неопровержимые основы всякого опыта, предназначенного в больших масштабах воздействовать на все народное образование, мы теперь сопоставим с действительным первоначальным состоянием нашего де

ла, то обращает на себя внимание обстоятельство, что у нас не было почти ничего из того, что требуется для удовлетворения упомянутых существенных его запросов. Нельзя утаить, что в нашей среде нигде не было природосообразных точек соприкосновения, из которых можно было бы исходить для достижения того неизмеримого блага, к которому мы стремились. Напротив, точки разобщения и средства, способные разорвать то немногое хорошее, чем мы действительно обладали, настолько живы были в нашей среде, что вряд ли где-либо еще в мире они могли действовать бок о бок, внося столько беспокойства и взаимно себя разрушая. Между тем так же верно, что при всех подобных обстоятельствах из существенных основ наших стремлений и даже из заблуждений, из ложных путей, которыми мы старались достичь своих стремлений, рождались новые побуждения, средства и результаты. Их оживляющее влияние на силы человеческой природы само по себе могло в миллионах людей, соответственно обстоятельствам их жизни, разбудить способность благотворно и успешно воспользоваться отдельными моментами наших стремлений и отдельными результатами наших опытов. Благотворные силы этих результатов в целом не смогли природосообразно и удовлетворительно развиться в нашей среде. Ведь мы противоестественно, совершенно не подготовившись и без нужных средств, насильственным образом захотели в большом объеме добиться того, что можно подготовить лишь в малом. Здоровый рост его отдельных частей требует времени и ухода, лишь через такой рост оно может постепенно достигнуть зрелости и завершенности целого.

Между тем дело, в бесчисленных водоворотах которого я до последнего его часа вынужден был плыть, куда меня властно увлекал поток жизни, отнюдь не следует считать ни делом моего сердца, ни даже предметом моих грез. Никогда в своей жизни не мечтал я о том, в чем при тех обстоятельствах и в той обстановке, к которым я был прикован, потеряв голову и едва ли не потеряв и сердце, я вынужден был участвовать, чему мне приходилось и руками, и ногами, и бог знает чем еще содействовать. Действительно, на галерной скамье моего института я часто терял самого себя, во многом утрачивал особенности сил и способностей, благодаря которым я мог совер

шить нечто существенное на службе человечества в своей среде. По крайней мере, так бывало со мной в определенные периоды, и при таком унижении мною же злоупотребляли против меня самого.

Сущность моих стремлений и средоточие силы издавна заключались в моем на редкость живом природном побуждении упростить существенные стороны обучения народа, в особенности же его исходные начала. То, что собственно принадлежит мне в моих стремлениях, идет вовсе не из Бургдорфа, а от первых порывов моей любви к народу и детям. Эта любовь в сочетании с моей мечтательностью и неприспособленностью ко всяким практическим житейским делам составляла особенность моего характера, она же на протяжении всей моей жизни определяла и должна была определить все своеобразие моей судьбы. Но эта любовь уже в то время очень глубоко захватила меня и соединилась во мне с психологически обоснованным, я бы даже сказал инстинктивным чутьем, толкавшим меня вперед. Поэтому я без всяких претензий смею со всей определенностью сказать, что возвышенная великая мысль об элементарном образовании, которую я в более поздние годы старался исследовать во всей ее психологической глубине и, максимально упростив средства ее осуществления, старался приблизить к жилищам народа, что эта высокая идея уже развилась в глубине моей души, когда я писал «Лингарда и Гертруду». Правда, в то время я еще ни разу не произнес слов «идея элементарного образования», думаю даже, что не слышал тогда этих слов ни от кого. Но в моей индивидуальности достаточно глубоко и живо укрепилась уже тогда мысль о высочайшем результате, к которому эта идея в состоянии привести человечество, даже те его слои, что жили в самых стесненных обстоятельствах. .Гертруда, такая, как она есть, — дитя природы. В ней природа в возвышенной чистоте представила важнейшие результаты элементарного образования, не пользуясь ни одним из средств его искусства. Она представила их нам в таких своеобразных очертаниях, какие могут сформироваться только в низших сословиях. Короче говоря, когда я рисовал портрет Гертруды, результаты идеи элементарного образования во внутренней их сущности уже сформировались во мне настолько совершенно, что ни все мои размышления, ни весь мой опыт, накопленный в попытках ее осуществ*

ления, до сего дня не принесли мне ничего существенно большего. Пожалуй, с тех пор беспорядочность моих столь часто неестественных и психологически неоправданных опытов обучения и воспитания лишь внутренне отвлекала меня от живого ощущения чистой, возвышенной правдивости этой юношеской картины элементарного образования, толкала на ложные пути насильственного противодействия этой высокой идее.

Но все происки, возникавшие в хаосе этих стремлений и разыгрывавшиеся вокруг меня и со мной, при всех часто душераздирающих последствиях, которые они имели, все же не смогли во мне самом затмить, а тем более изгладить сущность первоначальных стремлений моих юношеских лет к упрощению всех средств домашнего воспитания и обучения, дух которого я с такой живостью изложил в этой книге. Когда наступило крушение внешней формы моего заведения, я неизбежно должен был вернуться к тому, с чего начинались мои жизненные устремления. Ничто другое, ничто противоположное не вызывало у меня такого глубоко захватившего мою душу интереса. Да такого и не могло быть, тем более что среди всех последствий и заблуждений, среди всех происков, имевших место во внешних проявлениях моих жизненных стремлений, очень многие результаты их способны были в ярком и положительном свете представить истинную ценность моих первичных взглядов.

Бесспорно, что за долгий 'период наших стремлений к элементарному образованию в каждый период появлялись ее питомцы, доказывавшие полную несомненность далеко ведущей силы отдельных наших элементарных средств и упражнений. Бесспорно и то, что даже воздействие этих отдельных упражнений на особую и специальную сторону моих жизненных устремлений — на упрощение обычных, общих средств обучения и вытекающее отсюда возвышение и укрепление силы семейной жизни — очень часто и с разных сторон признавалось почти повсеместно родителями наших воспитанников, способными судить об этом. Оно признавалось также людьми, которых можно считать компетентными судьями в вопросе о природосообразных и психологических основах всего дела воспитания и обучения.

Ни в один из периодов наших столь долго длившихся стремлений, конечно, не было недостатка в удовлетвори

тельных доказательствах справедливости такой точки зрения.

Пусть даже в Ифертене спросят, не верно ли, что за последнее время у многих девушек, обучавшихся числу и форме по принципам Шмида, в такой степени развились общие педагогические способности, что в этом городе при всем непонимании его жителями наших принципов и нашей деятельности все-таки временное закрытие нашего женского института вызвало всеобщее сожаление. Пусть осведомятся повсюду, куда попали лучшие наши воспитанники, в какие бы условия, они ни попали, пусть наведут справки даже в Политехнической школе в Париже *, как отличились они там. Во многих городах Германии, преимущественно в Пруссии, во главе воспитательных заведений стоят люди, обязанные большей частью своих педагогических способностей элементарным средствам образования, которыми они пользовались у нас. Примечательно и такое явление, что два воспитанника, получившие образование в сооответствии с этими же принципами у господина Нефа *, находящегося в Америке, в настоящее время делают превосходные успехи в химии — науке, казалось бы, наиболее далекой от изучения математики. К этим фактам прибавлю еще один. Последние попытки обстоятельно и разносторонне ознакомить публику через один французский журнал с нашими элементарными принципами и средствами вызвали з Париже и Лондоне очень большой интерес. Наши цели получили одобрение лиц, которые в отношении своих психологических и педагогических взглядов и стремлений, бесспорно, имеют очень большой вес. Свое суждение эти лица основывали на известных им свидетельствах нашего опыта и наших результатов. Не менее значительные лица даже в Северной Америке и Бразилии для поощрения наших взглядов и стремлений приняли деятельное участие в подобном деле в своих странах и определенно обещали нам поддержать его всем своим влиянием.

Все эти факты, освещающие ценность наших стремлений, происходили при том невероятном беспорядке, в котором протекало наше пребывание в Бургдорфе и Ифертене. Между тем этот беспорядок, губительный для всего существа нашей деятельности, должен же был ког- да-нибудь кончиться. При этих обстоятельствах я совершенно убежден, что временное закрытие моих заведений

в Ифертене на самом деле следует рассматривать как счастливую необходимость строить внутреннюю сущность моих стремлений на более надежном основании, а отнюдь не как признак их непригодности и невозможности достигнуть благотворных результатов. Нет, как не может погибнуть сама природа и покоящийся на вечных основах ее ход в развитии наших сил, так же не может исчезнуть, словно пустой мираж, любой вклад, если он по-настоящему и энергично способен приблизить ход искусства в развитии средств воспитания и обучения людей к божественному ходу природы; если этот вклад так же ясно открыл своим современникам, каковы бы они ни были, правильность и важность своих результатов, представил их столь же основательными и осуществимыми, как это произошло с некоторыми из наших важных элементарных опытов.

Результаты моих жизненных стремлений способны выдержать любое серьезное испытание в том, что в первоначальной своеобразной своей основе они прочны и непоколебимы и их можно разрабатывать дальше. Их возможные, вероятные, а отчасти и непременные последствия так важны, что я, не боясь испытать когда-нибудь стыд за такое высказывание, осмелюсь открыто заявить: немало результатов, достигнутых нашими заведениями и в наших опытах, в состоянии с огромной мощью, реально и природосообразно воздействовать на силы человеческой природы, находящиеся в состоянии расслабленности из-за неестественности современных мероприятий. Эти наши результаты способны пробудить их, мне даже хотелось бы сказать, для человеческого возрождения и новой жизни. Эти результаты научили нас природосообразно признать внешнюю и внутреннюю способность к наблюдению, присущую нашей природе, как бы первоисточником исходных начал всякого прочного знания и умения, использовать их и настолько же овладеть ими, закрепить их, насколько современные рутинные средства Боепитания и обучения отвлекли и отдалили нас от этого.

Следовательно, идея элементарного образования, как ни мало мы ею овладели, далеко не воздушный замок. Она не может быть и никогда не станет им, если будет соблюдена ее суть. А она заложена в самой человеческой природе, и результаты идеи элементарного обра

зования сами собой безыскусно проявляются во всех отношениях и во всех направлениях в действительной жизни всех сословий. Всякая именно так проистекающая из природы хорошая воспитательная мера, всякое чистое дело любви, доверия и веры, всякое познание истины и справедливости, всякое истинное мастерство, в какой бы форме, в каком бы виде они ни выражались, по существу своему есть результат этой высокой идеи. При этом нз имеет никакого значения, осознаёт ли, понимает ли вполне человек, каким бы он ни был — талантливым, любящим, вдумчивым, искусным в труде, связь своей веры и любви, своего мышления, мастерства, умения, своих знаний с сущностью этой идеи и средств ее искусства. Результаты развитых нравственных, умственных и физических сил в том виде, в каком они возникают в действительной жизни, без всякого посредничества со стороны искусства воспитания, являют собой простое действие основных человеческих сил. Когда к ним добавляются упражнения, подготовленные средствами искусства элементарного образования, то это не означает, что указанные результаты ими порождаются. Они только получают от упражнений поддержку; ими только облегчается появление и развитие этих результатов; ими они оживляются, укрепляются и приводятся во взаимосвязь, в которой эти результаты поддерживают и оживляют себя.

Мир полон отдельных результатов хода природы в их элементарном развитии. Они безыскусно, с высоким внутренним совершенством, смотря по обстоятельствам и потребностям, у всех сословий обнаруживаются сами собой в простоте неиспорченных нравов, эпох и сословий. И удивительно, насколько эти проявления обычного хода природы в развитии наших сил, без всякой помощи со стороны искусства воспитания и все же в полном соответствии с высшими результатами идеи элементарного образования, по-разному выражаются и сказываются в отдельных просто и безыскусно хорошо воспитанных людях в зависимости от особенностей их одаренности и индивидуальности, но всегда в соответствии с их индивидуальным характером.

Вот перед тобой человек с очень слабыми умственными способностями и совершенно неумелый. Но это человек замечательно глубокой, доходящей до восторженности нравственной и религиозной силы, он настоящий

1ений веры, богобоязненности и любви к людям. А вот другой, в нравственном смысле малоодушевленнный, весьма далекий от религиозной одухотворенности, но он обладает великолепными способностями и в высокой степени живым умом. Он будто самой природой создан для глубокого исследования научных предметов и чувствует в себе призвание к этому. И еще тебе встретится человек, который не имеет ни особых нравственных интересов, ни ярко выраженных способностей к исследованию научных предметов, но он истинный гений в каком-либо виде мастерства. Он так глубоко им вдохновлен, что малейший повод, на который откликнется его гений, захватывает его с огромной силой и легко приводит к результатам, означающим величайший успех.

Кто хочет узнать, как происходит в мире природосообразное оживление общих основ истинно элементарного развития наших сил, тот должен рассматривать их, не теряя из виду все различие таких бросающихся в глаза явлений — как в отношении гениальности отдельных индивидуумов, так и в отношении действительных результатов такого разнообразия человеческих задатков. В таких гениальных людях развитие культуры человечества вообще находит естественные точки опоры, точки приложения для природосообразных средств, ускоряющих истинный ход природы, а благодаря этому возможно легко, вызывая далеко идущие последствия, ввести в употребление образовательные средства идеи элементарного образования. Следовательно, можно постепенно и весьма надежно прокладывать путь для ее всеобщего благотворного распространения, содействуя самому ходу природы.

Природосообразное развитие человеческих сил, которое должно быть положено в основу средств элементарного образования, в своих самых существенных моментах исходит значительно больше из жизни, чем из искусства воспитания. Все средства элементарного образования подчинены высшему смыслу жизни. Великие результаты этого искусства в общем больше проистекают из фактического оживления сил человеческой природы, чем из влияния научных средств или средств образования. Эта мысль — великое и глубоко проникающее средство облегчения, которым располагает искусство элементарного образования и воспитания.

Каждый отдельный человек в своем положении и при своих обстоятельствах, совершенно не будучи знаком с идеей элементарного образования и с ее средствами, может все же внести свой вклад в дело природосообразного развития сил человечества. Он может это сделать в тысяче отдельных случаев, в различных условиях и обстоятельствах. Поэтому долг каждого просвещенного друга человечества — признать самому и научить других признать природную основу всех подлинных средств искусства этой возвышенной идеи. Эта основа лежит повсюду б народе, она и без всякого искусства природосообразно проявляется у всех сословий, при всех жизненных обстоятельствах, в множестве разных дел, связанных с воспитанием и обучением.

Не признав и не используя содействие природной основы элементарного образования, заложенной в народе повсюду, совершенно невозможно природосообразно, с благотворным успехом исследовать, разработать и применять средства этой выской идеи, особенно их исходные начала. Без этого невозможно показать их людям всех сословий в виде фактов, действительно способных убедить их. Но там, где это делается с верой и любовью, образовательные средства искусства этой идеи находят открытый доступ к самой природе человека. Там, где природная основа этого искусства всегда признана, где ее заботливо и серьезно используют, там она во всех своих проявлениях признается божественной основой, священным руководителем и учителем во всем том, в чем это искусство своими высочайшими результатами может способствовать образованию, в чем оно хочет ему способствовать. Всякое стремление строить идею элементарного образования на искусстве, без заботливого внимания к всеобщему действительному. ходу природы в развитии наших сил, приводит в своих последствиях к воздушным замкам. У поверхностных же, изломанных и мечтательно настроенных людей это легко порождает желания, претензии, поступки, меры и попытки, из-за которых они, вместо того чтобы содействовать благу своих ближних, часто вносят в их среду замешательство, несчастье и горе.

Всякий прогресс в средствах осуществления какого- либо стремления, глубоко захватившего человеческую природу, зависит от успехов во все более ясном понима-

нии сущности самой идеи и средств ее осуществления. Без все более возрастающей ясности теории этого и сходных с ним предметов у них не будет никакой основы для внутренней, взаимно себя поддерживающей и оживляющей связи. Между тем прогресс в теории во всех ее частях находится в самой тесной связи с продолжением и ростом общей деятельности по осуществлению подобного предмета. Нам нельзя останавливаться в своей деятельности ни в одной отрасли наших практических опытов. Продолжение деятельности везде развивает и укрепляет силу умения,, а наличие живого примера и практического опыта возбуждает внимание и интерес всего круга лиц, сближающегося с ними. Как бы мал и незначителен ни был твой собственный вклад в этом опыте, но раз он существует как результат и в связи с духом и средствами идеи элементарного образования, он способен и призван возбудить внимание и интерес среды, в которой он имел место. Чем больше и значительнее сам по себе такой вклад, являющий собой дело опыта, тем значительнее и важнее по своим последствиям впечатление, производимое им на окружающих. При этом следует, однако, еще особо учесть, что, как правило, только завершенное оказывает большое влияние; лишь оно обладает неодолимой силой. Отсюда естественно вытекает необходимость доводить до возможной степени совершенства фактические примеры элементарного образования и фактический в нем опыт.

Я не могу удержаться от желания на фактическом примере пояснить ту точйу зрения, что великая природная основа идеи элементарного образования исходит из' простого хода природы в развитии наших сил, свойственного всему народу. На этом примере удивительно ясно становится, насколько такой ход развития способен привести отдельных людей к самым совершенным средствам искусства воспитания.

Маленький мальчик-бедняк, нищенствуя, забрел в монастырь, где его приютили. Там он имел несчастье толкнуть зажженный фонарь; с чердака фонарь упал на солому, солома вспыхнула, и от этого сгорело одно крупное монастырское строение. Все теперь стали смотреть на бедного малого чуть ли не как на изверга, и никто не хотел больше пускать его в дом. Мальчик долго терпел нужду и голод, наконец сбежал и стал бродяжничать,

побираясь. В конце концов над ним. сжалилась одна женщина, жена стекольщика, и взяла его к себе. Он так хорошо научился ее ремеслу, что ей очень не хотелось отпустить его от себя. В нем укрепилось чувство собственного достоинста, он захотел научиться чему-нибудь большему, чем его ремесло. Он объездил Италию и часть Франции, отправился даже в Англию,, научился бегло разговаривать на нескольких языках и приобрел большую легкость в обращении с людьми разного рода. Теперь он уже не удовлетворялся своим ремеслом. Ему пришло в голову, что при своем образовании он может в качестве камердинера добиться значительно большего, чем странствуя со своим ремеслом. Тоска погнала его обратно на родину, где он предложил свои услуги как раз настоятелю того самого монастыря, в котором когда- то спалил хозяйственную постройку. Настоятель обратил внимание на образованность, чистосердечность и ловкость этого человека. Он сразу же нанял его камердинером и обнаружил в нем такое замечательное умение и такую готовность услужить, что проникся к нему чисто отеческим расположением. Прослужив несколько лег, камердинер женился, снял в аренду гостиницу и на этом поприще тоже проявил свои замечательные практические способности. Но самое важное, что, собственно, и заставило меня о нем говорить, — он никого из своих детей не посылал в школу. Он сам обучал их весьма успешно всем предметам, что вызывало изумление всей округи. Пять его дочерей свободно говорили на всех языках, которыми владел отец, и овладели всеми познаниями, в которых •отличался он сам. Казалось, они прошли все школы, и даже в высших кругах бюргерского сословия считалось, что они получили образование, удовлетворяющее всем школьным требованиям. Разумные во всем, за что нл возьмутся, дочери трудились с утра до вечера, не гнушаясь даже самой простой работой. Одевались они по- городскому, но, работая в поле, снимали с себя верхнюю одежду, подбирали юбки и засучивали рукава, как это делают крестьянки на полевых работах. В гостинице же с посетителями вели себя так приятно и обходительно, что этому трудно было поверить, видя, с какой ловкостью они управляются на крестьянских работах. Они угадывали каждое желание отца. Стоило ему свистнуть, как не одна дочка, а две-три подбегали к нему узнать,

чего ему хотелось, что он прикажет. Выполняли они всё с такой заботливостью, точностью, так усердно, как это не часто достигается при результатах самого изощрен1 ного искусства воспитания.

Подобный пример хода природы в развитии наших сил, предоставленного себе самому и не знающего поддержки со стороны искусства воспитания, всегда верен там, где это развитие в отдельном человеке опирается на сильное внутреннее оживление, а внешне поощряется обстоятельствами. Но это развитие ничего не значит, если говорить о культурных потребностях всего народа во всех его сословиях. Под этим углом зрения появление человека, подобного тому, о котором мы говорили, есть то же самое, что несколько капель пресной воды в горько-соленых, непригодных для питья волнах моря. Они теряются в народе, как rari nantes in gurgite vasto *. Народ во всех сословиях и при всех обстоятельствах нуждается для своего образования в средствах искусства воспитания.

Иначе при все том, что для развития его сил заложено в нем самом, он очень легко и почти повсеместно становится жертвой чувственных, животных соблазнов, влекущих к одичанию и неестественности. Без мощного противовеса, прочного в нравственном и умственном отношениях, как то, так и другое, все равно, укрепляют ли они чувственные силы в человеке или ослабляют их, одинаково ведут к бесчеловечности.

Как мы видели, пример отдельных людей, которые без всякой помощи средств искусства воспитания, под одним только воздействием жизни достигают замечательно высокого развития человеческих сил, совершенно ничего не говорит ни против потребностей в идее элементарного образования, ни против ее ценности. Элементарное образование — это важная и насущно необходимая помощь действительной жизни, хотя при отсутствии помощи со стороны истинного искусства воспитания жизнь нередко в отдельных случаях дает превосходное образование отдельным людям, но в тысяче случаев против одного она неестественным образованием портит массу народа. Это повсеместно проявляется в её последствиях — как в вызванном ею одичании, так и в извращениях человечества. Можно сказать, что это документально представлено во всех летописях человече

ства, при любом господствовавшем в те годы духе и в любую эпоху.

Рассмотрим теперь, с одной стороны, реальный ход развития жизни, не получающей помощи от искусства воспитания, как это всегда, за редкими исключениями, бывает. С другой стороны, рассмотрим ход развития жизни, получающей поддержку и помощь средств элементарного образования и способной по своей природе воздействовать на все сословия.

Ребенку в первый период его жизни, когда он просто предоставлен великому ходу природы в развитии его сил, прежде всего нужна мать. Мать, когда в ней раскрываются развитые ее силы, — сознательная носительница живых, спокойных и зрелых побуждений. Она помогает стать своему ребенку тем, чем она должна природосообразно быть для него. Предоставленное самому себе инстинктивное оживление этих побуждений, если тоже говорить в общем смысле, таит в себе ежеминутную угрозу для ребенка. Их истинно природосообразное влияние на оживление его способностей может нарушиться, прийти в беспорядок, и ребенок, вместо того чтобы природосообразно формироваться, под этим влиянием может противоестественно деформироваться. При таких обстоятельствах неприродосообразно воспитываемый ребенок, вследствие вызванных его дурным воспитанием притязаний, в которых виновата сама мать, очень скоро ей же становится в тягость.

Если мать добродушна, то бывает, что она, желая унять неестественно возбужденного, беспокойного ребенка, применяет даже неестественные успокоительные; средства, вредные для ребенка тем, что возбуждают его чувства. Если же у нее порывистый нрав, она пытается унять ребенка, проявляя свое беспокойство и недовольство. Она бранйт и наказывает ни в чем не повинное дитя: оно таково, каким должно быть при таком ее воспитании. Она наказывает невинного. Она заронила в душу бедного создания первое семя страстей, первое семя утраты чистоты. То божественное и чистое, что само вытекает из спокойной самодеятельности сил ребенка, постепенно утрачивается. То страстное и небожественное, что вытекает из неестественно оживленной чувственной и животной природы, изо дня в донь усиливается. Природосообразное развитие детской способности к наблюдению

нарушается. Способствующее образованию влияние целесообразно выбранных предметов наблюдения, предоставляемых органам чувств ребенка, часто приостанавливается. Эти предметы столь же часто уходят из его поля наблюдения, и, наоборот, множество предметов, способных ложно направить образование ребенка, с неестественно живой привлекательностью предоставляется органам его чувств. Таким образом вносят неестественную путаницу в самые начала природосообразного формирования способности к наблюдению. Из-за этого природосообразное развитие способности к речи, как и мыслительных способностей, которые опираются на природосообразное развитие способности к наблюдению, если и не становится совершенно невозможным, то во всяком случае уже в этот момент встречает почти непреодолимые препятствия. А это значит, что уничтожено, можно сказать, все, чем природосообразно направляемая семейная жизнь может подготовить ребенка уже с младенческого возраста к природосообразному и благотворному использованию школьных лет.

Взглянем на ребенка, который таким вышел из периода своего образования в родительском доме. Мы увидим, что в нем не заложено никаких естественно оживленных побуждений к тому, что должно ему природосообразно дать школьное образование. У него нет природосообразно оживленных исходных начал для того, что ему следует природосообразно продолжать в школе. Он попадает в новый мир, и в этом мире нет ничего, что умственно и душевно могло бы связать его с собой, но зато в нем есть оживленная страстями связь с его дурным образованием. Он, собственно, поступает в школу хорошо подготовленным к дальнейшему развитию своего дурного образования, и школьное воспитание предоставляет ему полную для этого возможность. Дурное образование, которое он получил дома, вступает в оживленную связь с дурным образованием, полученным в родном доме всей стайкой его школьных товарищей. И так как источник и природа дурного образования по существу у всех у них одинаковы, то оно очень легко становится заразительным для всех. Там, где много детей, дерзость очень скоро распространяется среди всех, если в каждом отдельном скромность не была уже заранее сильно развита. Точно так же распространяются среди всех них озорство, бес- 35 И. Г. Песталоцци, т 3              545

стыдная ветреность, злые издевательства, оскорбления и обиды, причиняемые слабым и бедным, и все пороки черствости и жестокости. Все это в школьный период весьма заразительно для детского сердца, если мягкость, любовь, мир и спокойствие, столь естественные для детского возраста, заранее не были привиты семейным воспитанием тем детям, которые теперь учатся в школе;'если живое чувство любви к родителям, братьям и сестрам не стало для них привычным, не стало для них потребностью, не превратилось во вторую натуру. Таким же образом и в умственном отношении рассеянность, необдуманность, невнимательность, неосторожность и опрометчивость тоже очень скоро становятся для толпы школьников очень заразительными, если в отдельных детях благодаря полученному дома образованию не пустили крепких корней внимательность, рассудительность и вдумчивость.

В свою очередь в физическом отношении вялость, медлительность, похотливость и их последствия — все, что препятствует развитию ловкости, усердия и упорства в гражданской и семейной деятельности, — в школьные годы так же заразительны, если полученное дома воспитание заблаговременно не возбудило в любящем детском сердце желания физически развить и оживить свои члены; если ребенок не приучен усердно, напрягая силы, участвовать в подходящей для него домашней работе, упорно выполнять ее. В таких условиях школьный учитель, как бы он того ни желал, никак не может природосообразно воздействовать на дальнейшее развитие нравственных, умственных и физических сил учеников. Ведь тот элемент знаний, который они должны были получить, в них не развит и не оживлен природосообразно, как следовало бы. При таких обстоятельствах учитель никак н-з может чувствовать и мыслить себя воспитателем — отцом своих учеников. Напротив, он почти неизбежно вынужден чувствовать себя человеком, затрачивающим много труда на обучение и приучение ребенка к тому, от чего так далеки его ум, сердце и рука. Печальная необходимость заставляет учителя, чтобы обеспечить хоть видимость успеха своим средствам преподавания и обучения, прибегать к приемам в высшей степени неестественным. Наградами, пустым тщеславием и пустой славой он вынужден привлекать детей к тому, отдельные элемен-

Ты чего могли быть в них самих уже заложены, если бы в домашней жизни дети были природосообразно воспитаны и хорошо подготовлены ко всему изучаемому в школе. Они охотно и с радостью стали бы усваивать все это с помощью упражнений, способствующих дальнейшему его развитию. Точно так же учителю приходится, применяя грубую силу неестественных школьных наказаний, удерживать детей от вещей, которые, будь все по-другому, сами собой не могли стать укоренившейся привычкой и не так легко передавались бы от одних детей другим.

Затем эти дети, не просто запущенные в домашней жизни, а даже испорченные дурным воспитанием, в подобном состоянии поступают из начальной школы в средние или вообще в разного рода учебные заведения, 1де их готовят к научной деятельности или к практической бюргерской жизни. Их физическое развитие, особенно бурно протекающее в этот период жизни, может послужить очень сильной, волнующей и опасной почвой для всех соблазнов необузданности, эгоизма, дерзости и насильственности чувственной жизни с ее животными побуждениями. Это может кончиться тем, что дети на основании поверхностных знаний, неполного развития и наполовину только освоенных навыков мастерства и профессии станут предъявлять чрезмерные претензии, построенные на пустых мечтаниях, и не будут признавать никакой субординации. Последствия подобных претензий проявляются весьма ярко, а вернее говоря, чрезвычайно резко. В наш век мы уже привыкли видеть в них главную причину разностороннего бедствия наших дней.

Если мы, наконец, взглянем уже на взрослых людей, ставших отцами и матерями семейств, ставших в гражданском и профессиональном отношении людьми деловыми, то последствия полученного ими образования, не- нриродосообразного уже на первой их ступени, в юности, тут-то и предстанут в своем самом резком виде, или, вернее, в своем далеко идущем плачевном воздействии. Им, выросшим среди скверны реальной жизни, в наш неестественно извращенный век с его мощно разросшимся и повсюду окрепшим чувственным духом суетности, недостает самых существенных прочных знаний, солидных склонностей и умений. Ведь они обеспечиваются правильным, природосообразным воспитанием в родительском доме и основанным на нем правильным природосо- 35*              547

образным школьным и профессиональным образованием как в детском, так и в юношеском возрасте. Точнее сказать, только такое воспитание правильно подготавливает людей к существенным прочным знаниям, солидным склонностям и умениям. Подлинно человеческие побуждения и стремления к выполнению семейного и гражданского долга не имеют в самих этих людях природосообразной, реальной основы. Только в собственном одичании и в своих лжемудрствованиях, только в соблазнах, усиливающих или оживляющих в них эту двойную испорченность, они находят побуждение к бесплодной видимости исполнения обязанностей. К этому внешнему исполнению своих обязанностей их вынуждают обстоятельства вопреки разуму и сердцу этих людей. В этом положении они по видимости часто могут делать много добра, но объясняется это только пословицей в истинном ее смысле: «Нужда и железо ломает». У этих людей нет ничего из существенных основ истинного семейного и гражданского блага. Обязанности и права, которые требуют человечности, для них лишь второстепенный повод к суетности, никоим образом не возвышающей до человечности и не способной удовлетворить подлинную человечность. Источники любви в них опустошены, и в своей опустошенности они спрашивают об истине: «Что она такое?» Люди эти таковы, что вправе так спрашивать. Истина сама по себе, в своей чистоте, для них ничто и не может не быть ничем другим. В них нет ее. Во всех их служебных и вызываемых чувственными побуждениями обязанностях на их чувственность воздействуют соблазны, не основанные на любви и истине. Поэтому выполнение людьми своих обязанностей в семейной и общественной жизни бесплодно.

Не стану более рисовать картину последствий, столь распространенных при современных пагубных лжемудрствованиях, вызванных недостатком солидной природосообразной основы воспитания в домашней жизни в годы раннего детства. Напротив, чтобы смягчить эту картину, добавлю, что эти злосчастные последствия недостатка хорошего, приросообразного домашнего воспитания в годы раннего детства в последующем смогут, конечно, в отдельных случаях в значительной степени смягчиться. В действительной жизни, следовательно, эти последствия далеко не всегда представляются в таком резком свете.

Но даже если человек уже в очень зрелые годы, все равно каким образом и при помощи каких средств, полностью осознает, чего ему недостает для создания солидной основы своего жизненного семейного и гражданского благополучия, даже если он действительно настолько это осознает, что станет горько оплакивать свой недостаток, то все же последствия этого недостатка, за небольшими исключениями, останутся в человеке почти неизгладимыми. Если он даже сумеет полностью осознать свою неспособность заработать свой хлеб удовлетворяющим его душу образом, воспитать в своих детях все доброе и благотворное, в чем они нуждаются, и от всей души служить окружающим его беднякам, то и тогда у него все же не будет развитых знаний и умений, небходимых для этого. В этом отношении он до гробовой доски будет далек от того положения, какого достиг бы, с колыбели получая элементарное образование.

Я пытался представить реальный ход жизни, не получающей помощи со стороны искусства воспитания, как она, исключая редкие случаи, обнаруживается в своих последствиях. Точно так же я теперь рассмотрю жизнь, получающую поддержку со стороны средств истинного, природосообразного элементарного образования, как она i; действительности есть и какой неизбежно должна быт:э по своим последствиям.

В первый период жизни ребенка никакое элементарное природосообразное образование немыслимо без матери, а главные средства этого образования либо заложены у каждой матери в возвышенных задатках ума и сердца, либо прочно усвоены ею солидным их изучением. Сущность этих средств по своей природе способна фор- мирующе воздействовать на ребенка, задерживать и ослаблять побуждения к дурному развитию его. Первый великий закон элементарного образования — покой младенца. Этот покой мать должна обеспечить любым способом, сама природа ее инстинкта требует, чтобы для нее он был священным. Мать делает все для того, чтобы обеспечить покой младенцу и предупредить его нарушение. Это в природе материнского воспитания, она все должна сделать, чтобы успокоить ребенка, не вносить в его жизнь неестественное беспокойство и не позволять другим этого делать. Забота матери о таком обращении с младенцем направлена на то, чтобы первое оживление

сил его вызывалось не внешними, случайными чувственными раздражениями, ведущими к беспокойству, а стремлением к развитию, лежащим в основе формирования всех его сил; чтобы эти силы спокойно и тихо в самом ребенке развивались, формировались и крепли в спокойном и ясном чувственном восприятии окружающего. При таком воспитании, когда мать не возбуждает в младенце неестественного беспокойства, а, напротив, защищает его от извращающих его образование и вносящих замешательство раздражений, связанных с беспокойством, ребенок не бывает матери в тягость. Она не так часто попадает тогда в положение, вынуждающее ее или в слепом добродушии применять неестественные и вредные для ребенка средства, чтобы успокоить возбуждение, или во вспышке раздражения сдерживать беспокойство ребенка, выражая тем самым собственное беспокойство. Ведь в таком настроении, браня ребенка, наказывая его, оскорбляя его невинность, она возбуждает и оживляет в нем семена страстей. То чистое и божественное, что рождается из спокойной самодеятельности сил самого ребенка, при правильном обращении с ним матери изо дня в день все больше крепнет в нем. Благодаря этому природосообразно развивается его способность к наблюдению, а это создает природосообразную основу для развития его способности к речи. Предметы, нужные для этой цели, с помощью упражнений, построенных последовательно, а значит, т*к, что одно служит основанием для следующего, заботливо и умело предоставляются органам чувств ребенка для наблюдения. Тогда ребенок учится говорить на прочном основании, тогда это — неизбежный и надежный результат его упражнений в наблюдении и взаимосвязей между предметами наблюдения, присущих самой природе вещей. Впечатление от предметов наблюдения ребенок должен выразить словами, что и означает научиться говорить. Благодаря этому природосообразное развитие способности к мышлению тесно связывается с природосообразным развитием способности к наблюдению, может просто и природосообразно из него вытекать. Промежуточную ступень развивающейся способности к речи можно при этом считать механическим, само по себе безжизненным средством, через которое рыражаются дух и жизнь этой тесной связи между обучением наблюдению и обучением мышлению, их взаим-

кое влияние. Отсюда видно, что при хорошем элементарном руководстве ребенком дома он уже с младенчества основательно подготавливается к тому, чтобы в будущем хорошо использовать свои школьные годы и свое школьное воспитание. Когда, получив такое воспитание, которое он до сих пор получал, ребенок переходит ог домашнего образования к школьному, он благодаря пройденным в домашней жизни упражнениям оказывается превосходно подготовленным ко всему тому, что должен усвоить на первой ступени школьного образования. То, что хочет, что должно дать ребенку природосообразно построенное школьное воспитание, встретит в ребенке развитое воспитанием в родном доме побуждение самому того же хотеть, даже больше — жадно к этому тянуться.

Исходные начала и точки соприкосновения с тем, чему ребенок должен учиться в школе, подготовлены и существуют в нем благодаря познаниям, почерпнутым из наблюдений в домашней жизни. Ребенок легко осваивается со всем, что должен природосообразно изучить и усвоить в том новом мире, в который теперь вступил. Все, что ему предстоит природосообразно изучить на этом поприще, живо связано с тем, чему он природосообразно научился, что усвоил, когда воспитывался дома. Домашнее воспитание теснейшим образом связано со всем, что ребенок должен усвоить в школе. Дурно воспитанные дети, одичавшие и испорченные уже дома, легко заражают тех своих соучеников, которые заметно восприимчивы к обоим этим недостаткам. Образование же детей, в домашней обстановке хорошо подготовленных к школе как в нравственном, так и умственном отношениях, не смею сказать — заразительно, но во всяком случае привлекательно и заманчиво для тех их соучеников, которые в семейном кругу тоже выросли в большей или меньшей степени нравственными и разумными детьми. Учитель, сам получивший образование в элементарном духе, вскоре непременно заметит этих детей и обратит внимание их товарищей на их отличные способности к занятиям, на их приятное, сердечное обращение. Вскоре он сумеет использовать их для помощи более слабым детям в школьных упражнениях. Так как всякое массовое сообщество по-настоящему продвигается вперед к цели своего объединения лишь через успехи отдельных

своих членов, то естественно, что каждая школа, в которой введено элементарное образование, должна искать и может найти прочность и основательность общих своих успехов, используя влияние отдельных детей, уже в домашней обстановке получивших воспитание в духе элементарного школьного образования. На это можно действительно возлагать большие надежды. Любая неестественная глупость и слабость, если разукрасить ее парочкой леденцов и побрякушек, как мы видим, чрезвычайно легко становится заразительной. Почему же тогда природосообразность истинных и сильных воспитательных мер непременными своими благотворными последствиями не сможет стать для массы народа во всех сословиях и для всех возрастов привлекательной, убедительной и пленительной, или, что одно и то же, в известных отношениях заразительной? И разве возможно, чтобы это не произошло именно в школе с хорошей элементарной основой? Иначе быть и не может. Все дети, каждый в отдельности, хорошо подготовленные домашней жизнью к элементарному воспитанию, должны и будут оказывать существенное благотворное влияние на массу школьников, получающих вместе с ними элементарное образование.

Однако я несколько оторвался от той связной картины, которую хотел нарисовать. Я представил себе элементарную школу, целиком состоящую из детей, которые заблаговременно получили элементарно хорошо обоснованное воспитание дома. От такой школы можно было бы, конечно, ожидать бесконечно большего, чем то, о чем я только что рассказал.

У детей, природосообразно воспитанных дома силами истинно элементарных образовательных средств, пусть не в корне уничтожаются, но совершенно несомненно утрачивают свой живой соблазн дерзость, необдуманность, беспечность, безделье, неумелость. Одним словом, утрачивают живой соблазн все недостатки тех детей, у которых в домашней жизни не были природосообразно выработаны настроение духа и образ жизни, противоположные этим недостаткам. Ведь живой соблазн их в этом случае так легко делает недостатки заразительными. Дети, природосообраано воспитанные дома, когда достигают школьного возраста и поступают в школу, уже привыкли к сердечному, дружелюбному, доброжелательному

обращению, к рассудительной, разумной, деятельной и трудолюбивой жизни. Грубость, опрометчивость и праздность никак не проникли в их плоть и кровь Напротив, им с колыбели привычными и естественными кажутся мягкий, спокойный дух, живая внимательность, рассудительность и деятельность неиспорченной, природосообразной жизни семьи. Главные исходные начала всего того, чему они должны учиться в школе и в чем должны там совершенствоваться, уже значительно оживлены з них и внушены с колыбели. В очень многих отношениях школьному учителю остается лишь заботливо продолжать строить то, для чего уже заложен настоящий фундамент домашней жизнью, для чего теперь в школьной жизни уже надо, собственно, не подготавливать детскую восприимчивость, а лишь укреплять и развивать уже сложившуюся. При таких обстоятельствах учитель чувствует себя продолжателем и помощником отца в воспитании детей. Они учителю действительно душевно близки, учатся в согласии со всеми применяемыми им природосообразными учебными средствами, и умом, и сердцем, и руками добровольно, с охотой и любовью участвуют в занятиях. Чтобы с уверенностью достигнуть прочных результатов в элементарном руководстве своим классом, учителю нет никакой необходимости прибегать к неестественным школьным наградам и наказаниям, из которых одни портят душу детей чувственностью и честолюбием, а другие унижают и расстраивают ее оскорблениями.

Когда дети хорошо воспитаны дома в элементарном духе, то в них самих заложено побуждение самостоятельно продвигаться вперед во всем том, что в них уже вспыхнуло и оживлено. Таким детям очень хочется продвинуться во всем том, что еще на более ранних ступенях в семье казалось им привлекательным и живо их затрагивало. При элементарном руководстве детьми все это весьма существенно и, можно сказать, необходимо.

Пусть начинающие молодые люди, получившие такое элементарное образование, затем переходят из начальных школ в научно-образовательные заведения более высокой ступени или поступают в качестве учеников в мастерские, чтобы освоить бюргерскую профессию. Тогда благодаря природосообразному воспитанию в детском и отроческом возрасте они в значительной степени

способны использовать эти учебные заведения и мастерские на благо своей жизни в будущем. Ведь дерзкая грубость, озорство, необоснованные претензии и отчаянная наглость в этом возрасте так легко вызывают дух молодечества, принимающий разную окраску и разные виды, но во всех формах одинаково неестественный и гибельный. Домашнее элементарное образование, как и вытекающее из него и на нем основанное школьное элементарное образование, представляет мощный противовес такому извращению живо пробуждающегося в этом возрасте ощущения своих сил в человеке. Извращение это грозит гибелью благополучию семейной и гражданской жизни во всех сословиях.

Юноша, хорошо воспитанный в элементарном духе, чувствует себя значительно выше соблазнов отчаянной наглости и дурной дерзости ее притязаний. Умственные и душевные интересы уверенно отвлекают его от соблазнов слепого порыва таких притязаний и требований. В нем живут гораздо более высокие умственные и душевные запросы, которые он с серьезной силой, спокойной рассудительностью и глубокой умиротворенностью в душе стремится удовлетворить. Подготовка к предстоящей ему вскоре практической деятельности поглощает все его интересы, на ней основывается и строится вся деятельность этого периода жизни юноши. Зрело используя всю благотворность природосообразных средств полученного им дома воспитания, а также школьных лет учения и образования, соответствующего потребностям его сословия и его профессии, он как отец и гражданин выступает на поприще, на котором его ожидает благодатный успех, хорошо подготовленный предыдущим периодом его жизни. Его положение теперь — начальная точка выполнения обязанностей, для чего его природосообразно подготавливали с колыбели и до завершения образования. Как отец и гражданин он до гробовой доски в полной мере пользуется устойчивыми благами своего образования. Благодаря своим с колыбели прочно обоснованным и развитым знаниям, наклонностям и умениям он обладает природосообразно утвердившимся средством в противовес соблазнам пагубного одичания и извращения, свойственным духу нашего времени и проистекающим из мирской суетности, в противовес их последствиям — слабости и грубости предостав

ленной себе самой чувственной природы человека. Обязанности, накладываемые на него положением и условиями его жизни, находятся в полном согласии с направлением его ума и сердца, с навыками и привычками его жизни.

Таким людям не приходится искать побудительные причины для исполнения своих обязанностей вне себя* в побуждениях и порывах, вызывающих и усиливающих в человеческой природе пагубное одичание и извращения. Для благотворного и удовлетворяющего их самих исполнения обязанностей, накладываемых на них положением и обстоятельствами, эти люди находят внутренне оживленные побуждения в самих себе, в действительном па правлении своего ума и сердца, в суждениях своего ума, в склонностях своей воли, в навыках своей деятельности. Исполняя эти обязанности, они как люди, как отцы и как граждане чувствуют себя счастливыми в той же мере, в какой они тем самым распространяют в своей среде счастье, благосостояние и удовлетворение. Великие, священные основы добра, которое они творят, в них исходят из любви и веры. Они не скажут, обращаясь к истине: «Что ты такое?» Они не скажут, обращаясь к справедливости: «Чего ты желаешь?» Их сердцу чужда ложь. Поэтому они с полной уверенностью и во многом распознают в себе самих основы истины, которая служит и нужна им, а что справедливо — это им подсказывает внутренним божественным голосом их совесть. Истина в своей чистоте, к которой тянутся их ум и душа, для них — все. В них самих она зиждется на любви и вере. Они верят в истину, ибо любят ее, и любят ее, ибо в нее верят. В этом состоят последние и самые высокие блага природосообразного развития сил и задатков челове- с кой природы, познания и исследования которых жаждет идея элементарного образования.

Горячо желая, чтобы истинность моих воззрений нашла признание, я постарался оживить высокое значение возвышенной идеи и ее влияния на создание прочного основания для гражданского и семейного благосостояния людей. Не стану повторяться. Напротив, насколько это зависит от меня, я считаю своим долгом предостеречь от одностороннего и поверхностного понимания моих излюбленных взглядов, чтобы из-за такого понимания не стали основывать на них фантастические и пустые на

дежды. Ведь провал таких надежд мог послужить серьезным препятствием на пути реального успеха моей высокой идеи, помешать как ее пониманию, так и ее практическому осуществлению и использованию. Средства осуществления этой великой идеи еще, собственно, отсутствуют. Мы недостаточно еще владеем средствами ее искусства,, если даже рассматривать их только в умственном отношении как средства обучения наблюдению, речи и мышлению. Разработка этих средств — вот первое, с чего нужно начать, пусть очень издалека, воплощение этой идеи в жизнь. Даже обучение числу и форме, которое в отношении своего применения наиболее близко к завершению из всего того элементарно разработанного, *-«ем мы обладаем, все же оторвано от природосообразной почвы, при том состоянии, в котором находятся средства элементарного обучения наблюдению, — состоянии беспомощном, запущенном и неразработанном, словно они представляют собой не более чем мечту. Обучение числу и форме непосредственно вытекает из начальных упражнений обучения наблюдению, и каждый новый шаг в этих упражнениях надо делать, идя в ногу с успехами в элементарном обучении языку. Лишь благодаря этому упражнения в обучении числу и форме становятся природосообразными упражнениями для элементарно обоснованного развития мышления, какими они должны быть по своей природе.

Разработка элементарных начальных упражнений, в которых ощущается столь большой недостаток во всех областях умственного образования, не терпит отлагательства. По-видимому, она настолько трудна, что немало людей, увидя, как велики начальные требования, испугались и отказались от участия в их разработке. Даже самые деятельные в привычной им жизни люди страшатся работ, которые не соответствуют их рутинному трудолюбию или даже противоречат ему. Обычно затруднения кажутся им несравненно более значительными, чем это есть на самом деле. В отношении рассматриваемой нами теперь главной потребности идеи элементарного образования дело обстоит несомненно так.

Внутренняя основа всех требований, предъявляемых идеей элементарного образования, как и всех результатов, которые она способна дать, лежит в нас самих. Она обнаруживается повсюду, во всем народе, и опытному

глазу исследователя-психолога всюду видна. Главные основы средств согласования искусства воспитания с ходом природы несомненно заложены в нас самих. Следовательно, осуществление разработки этих средств зависит главным образом и преимущественно от того, насколько в нас сильно желание разработать их. Поэтому разработка этих средств с самого начала существенно облегчается для каждого неиспорченного отцовского и материнского сердца, для каждого воспитателя, если в них внутренне жива основа этих средств. Это настолько вер' но, что существенные элементы этих средств, еще не разработанных в качестве результата искусства обучения, кое в чем бессознательно практически применяются во всех более или менее природосообразно руководимых воспитательных и учебных заведениях. Человек, ни в малейшей степени сам по себе не владеющий подобным искусством, как бы заранее становится способен к нему, если только неуклонно подчиняется испытываемому им безыскусному принуждению природы вещей. Так же верно, что каждый, кто бережно хранит то малое, что в нем есть, благодаря этому ко многому возвысится и достигнет многого, чего в нем нет. Это тем более понятно, что все даже самые высокие результаты элементарного образования как бы сами собой вытекают из ранее освоенных простейших исходных начал его первых образовательных средств. Значит, с каждой дальнейшей ступенью должно становиться все легче последовательно применять заложенную в них силу образовательного искусства.

Природосообразный рост успехов этой высокой идеи, как и многое другое хорошее, чему человек должен научиться, что он должен усвоить, зависит, таким образом, от истинной живой веры и от точного и добросовестного использования всего, что уже заложено в нем самом, что он продолжает искать, к чему продолжает стремиться. Самое важное, самое существенное, в чем нуждается здесь эта высокая идея, — это, бесспорно, как можно более совершенная разработка и обязательное применение исходных начал таких средств в том виде, в каком они нужны детям с младенческого возраста до семи-восьми лет. Это не может представить для нас особой трудности при нашем опыте и при тех попытках, которые в этом отношении мы уже предпринимали в течение столь долгих лет. То, что следует в дальнейшем и что также надо

обязательно разработать, по существу вытекает из степени завершенности этих исходных начал, или, скорее, из самой человеческой природы, ожившей и окрепшей благодаря им при своем постепенном природосообразном росте. Поэтому разработка средств искусства обучения в форме упражнений, которых эта идея требует для образования детей старшего возраста, не может представить никаких трудностей для людей, сумевших разработать первую ступень подобного метода образования. Верно, разумеется, и то, что все достигнутое нами до сих пор в элементарной разработке обучения наблюдению, языку, мышлению и мастерству вообще едва ли представляет собой предел в том, что касается элементарной обработки обучения каждой отдельной отрасли науки или мастерства, если исходить из главнейших принципов и средств идеи элементарного образования.

Чтобы положить хотя бы начало тому, что в последнем отношении существенно необходимо сделать, нам, очевидно, настоятельно требуются содействие и деятельная заинтересованность со стороны тех, кто представляет культуру и гуманность нашего века, поскольку чистота их взглядов и средств гармонирует с сутью идеи элементарного образования. Нам надо привлечь внимание друзей человечества и друзей воспитания к этой цели. Но, рассматривая все необходимое для разработки средств искусства, в которых нуждается идея элементарного образования, я всегда возвращаюсь к своей точке зрения. Эта идея предполагает твердое признание хода природы в развитии сил всего народа первоначальной основой, как бы первоисточником всех и всяческих средств элементарного образования, а следовательно и главной точкой зрения, из которой должна исходить их разработка. Из этого по существу исходит и сама идея элементарного образования.

Я считаю настоятельно необходимой построенную на такой основе тщательную разработку образовательных средств и упражнений, которых требует элементарное развитие умственных способностей для природосообразного обучения наблюдению, языку и мышлению. Это необходимо, если мы не хотим допустить, чтобы средства элементарного умственного образования привели просто к поверхностным мерам, не только не удовлетворяющим человеческую природу, а даже сбивающим ее с толку

и способным вовлечь ее в неестественные пагубные лже- мудрствования. По тем же причинам я считаю необходимым основательно приступить к осуществлению этой высокой идеи. Для этого считаю необходимым безотлагательно выбрать несколько юношей и девушек, которых надо воспитать и обучить с целью самого полного и основательного использования и применения всех этих разработанных средств. Если такие заведения хотя бы в какой-то степени будут соответствовать своему назначению и оказывать прогрессивное влияние, то из них наверняка выйдут люди, способные достичь гораздо более важных результатов, чем те, какие, как мы видели, проистекали из этой идеи при нашем вавилонском столпотворении. Даже самые слабые из этих юношей и девушек, воздействуя на образование молодежи, смогут заниматься со своими воспитанниками на более солидных основаниях и продвинуться дальше нас. Наиболее одаренные среди них с помощью элементарных средств, которые они получат в свое распоряжение в готовом виде, увлекут юношество с такой силой, что невозможно предугадать последствий, если только эти средства будут использованы в полном объеме.

Подобные хорошо организованные заведения для подготовки в духе элементарного образования воспитателей и воспитательниц по самой своей природе почти несомненно будут содействовать тому, чтобы все доведенные до совершенства средства элементарного образования, а следовательно и все их результаты, дошли во всем народе до каждого семейного очага. А это значит, что начала элементарного образования детей — с колы- бели и до семи-восьми лет — сделаются достоянием каждой семьи. Благодетельные последствия подобного обучения в главнейших его исходных началах станут доступны миллионам людей в такое время, когда бесчисленное множество детей всех сословий при обычном у нас рутинном ходе воспитания отчасти дичают, побуждаемые к одному лишь чувственно-животному оживлению своих сил, отчасти же отданы на произвол ложному блеску дурных лжемудрствований. Оторванные в развитии своих сил от того, что лежит в них самих, и от хода природы, люди почти неизбежно лишаются всех основ своей внутренней цельности и вытекающей отсюда внутренней удовлетворенности.

Геометрическая прогрессия, в какой нарастает в столь многих отношениях известная и так ярко заметная заразительность средств дурного образования народа, право же, не менее возможна и не менее мыслима в отношении благотворного воздействия солидного народного образования. Ведь очевидно, что собственное назначение идеи народного образования в том и заключается, чтобы великой силой своего духа и средств своего осуществления сделать возможной эту прогрессию в отношении всего народного образования, подвести под нее солидное основание. Потребность в этой прогрессии чрезвычайно велика, так как ее влияние можно использовать в качестве противовеса против прогрессирующей заразительности современных приманок пагубного лжемудрствования в воспитании и обучении.

Дух и суть средств, помогающих прийти к этой цели, всегда заложены в сокровенной глубине природы человека. В силу хода природы, в соответствии с которыми вообще развиваются наши силы, эти средства до известной степени заранее существуют в душе каждого человека в неясно осознанном виде. Собственно, ничего больше не требуется, кроме того, чтобы неясное представление о них, живущее в душе человека, было живо воспринято его чувствами через внешнее выражение организма, в котором эти средства возвысились до уровня ясной идеи. Если это происходит, как может и должно произойти, то каждый человек ощущает, что в нем самом имеются эти средства и он захвачен ими. Отсюда видно, что существенное и необходимое влияние их должно способствовать пробуждению в людях множества дремлющих в них сил, упорядочению невероятно запутанных и туманных при нынешнем нашем состоянии взглядов на воспитание, теоретическому и практическому их освещению.

Между тем возможность такого прогрессирующего влияния зрелых средств элементарного образования зарождается вовсе не из каких-то великих исходных начал, уже в зародыше привлекающих к себе внимание. Из всех ростков человеческого образования, коренящихся в человеческой природе и обладающих внутренним живительным духом, вырастают разносторонние, незаметные, совсем небольшие образовательные средства. Но благодаря своему глубокому воздействию они способны и на

самом деле могут вызвать такую геометрическую прогрессию и дать ей возможность проявиться. Путь совершенствования для всех предметов, требующих прогрессирующего развития, один и тот же. Все великое в мире происходит из малых, но способных к сильному росту и хорошо ухоженных ростков. Что совершенно уже в зародыше, то в самом себе носит существенные средства, необходимые для совершенствования своих результатов. А что в зародыше слабо, стеснено и ограничено, то в себе самом содержит зачатки своей гибели. Так же обстоит дело с любым стремлением осуществить какое-либо широкое предприятие в больших масштабах, прежде чем достаточно хорошо подготовлены отдельные начальные элементы средств, необходимых для этого.

Так это или не так? Если это так, то вправе ли мы мешкать, стремясь к дели, важность которой, особенно е нашу эпоху, не подлежит никакому сомнению? Думаю, что имею право сказать: пора уже понять, насколько велика потребность в продолжении этих опытов, пора уже значительно лучше уяснить себе, каковы важнейшие средства для этого. Надо как можно скорее и энергичнее положить начало психологически хорошо организованным опытам, разносторонне и глубоко затрагивающим современную культуру, позволяющим продолжить разработку средств этой высокой идеи. Если бы это мне приличествовало, то, приближаясь к концу своей деятельности, я сказал бы по этому поводу: «Aude sapere, incipe!» * Я не осмелюсь это сказать, но ведь я вправе пожелать: пусть это сделают люди, чьи слова больше значат и способны оказать большее влияние, чем мои.

Могу совершенно уверенно добавить к своему высказыванию еще один факт, легко доказуемый. Некоторые отнюдь не малозначащие, а, скорее, очень существенные средства, позволяющие продолжить серьезные опыты построения основ элементарного воспитания и обучения, частично уже разработаны, а частично имеются в нашем распоряжении в основательно подготовленном.для дальнейшей разработки виде. Когда-нибудь люди увидят, чего могут достичь в отношении исходных начал нравственного, умственного и физического образования те юноши и девушки, что основательно освоили хотя бы эти уже действительно разработанные средства высокой идеи, сделав их в кругу семьи доступными детям начиная

с колыбели и до шести-семилетнего возраста. И тогда никто уже не будет больше в той степени, как это сейчас делается, ни сомневаться в доказательствах того, чего мы, по нашему мнению, уже достигли, в этом отношении, ни смеяться над ними, ни считать, что надежды, которые мы позволяли себе на это возлагать, сильно преувеличены.

Нет, нет, какова бы ни была причина, почему эти надежды так долго и все больше встречают подобное отношение, они совсем не в такой степени беспочвенны, как это считалось до сих пор и как должны считать люди, пока не убедятся в другом. Облагораживая в человеке нравственные и умственные силы, как и его способности к мастерству, можно будет дать человечеству возможность в экономическом отношении, а благодаря этому 1акже в семейном, гражданском, а следовательно и в народнохозяйственном, продвинуться много дальше, чем это когда-нибудь станет возможно даже при самых лучших результатах облагораживания породы разводимых овец или любых иных созданий на земле, кроме человека. Но, к сожалению, мы еще очень далеки от того, чтобы в этом убедиться, и, пожалуй, чем дальше, тем больше от такого убеждения удаляемся.

Да я и сам не могу отрицать, что у меня эти надежды тоже долго не складывались в ясные понятия. Долго жила во мне их основа, внутренняя ценность элементарного образования, только в форме интуитивного, смутного представления. Но эти предчувствия вдохновляли меня с первого же мгновения, развивались во мне и с неодолимой силой увлекали к неудержимому стремлению серьезно их познать. Они—я охотно теперь сознаюсь в этом— завлекли меня в какой-то вихрь чисто эмпирических и поверхностных, но непрерывных, все продолжающихся опытов в этом направлении. В конечном счете они не могли не помочь мне подняться до определенных ясных понятий, по крайней мере в отношении части этой возвышенной идеи. Тогда вихрь неясных чувств, связанных с этими понятиями, понемногу стал превращаться во все расширяющийся круг более или менее хорошо проясняющихся понятий, относящихся к моему предмету. Постепенно мои представления все более приближались к зрелости, но вместе с тем во мне росла неутолимая жажда все большего роста, все более высокой степени зре

лости. Она увлекла меня в моих стремлениях к односторонности и насильственности, а это часто не нравилось людям, да и не могло нравиться. Вполне возможно, даже очень вероятно, что, вдохновленный значительностью и достижимостью своих целей и стремлений, я переоценил степень своей зрелости в этом отношении. Пусть так. Страстность, с которой проявлялась эта жажда, бесспорно явилась следствием несчастной судьбы, сложившейся под влиянием свойственных мне ошибок и слабостей и тесно связанной с ними. Но так же верно, однако, что эта жажда, непреодолимо вынуждающая меня до самой смерти упорствовать в своих стремлениях, во мне самом имеет внутреннюю, великую основу благотворных истин, сил и опыта, глубоко захватывающих человеческую природу. Их значение для меня потому еще особенно велико, значительно и важно, что в течение всего периода моих стремлений рядом со мной был Шмид. При определенной моей односторонности и слабости он обладает убедительной и во многом чрезвычайно помогающей мне силой и восполняет во мне те пробелы, которых я никогда не смог бы восполнить без его содействия. Если бы не союз с этим человеком, я наверное не смог бы настроить свою лебединую песню на тот высокий лад, который в ней звучит. Теперь ее тон не вызывает у меня никаких опасений, он позволяет мне совершенно спокойно и ничего не боясь сказать: слава богу за то, что все превратности этой жизни не в состоянии угасить во мне эту жажду. Даже если я не смогу утолить ее, я все же говорю: слава богу, что она во мне не угасла. При всей моей слабости не так уж это мало, что я всю жизнь всегда оставался одинаково верен себе в отношении всех своих стремлений и их первоначальной цели — донести существенные средства природосообразного воспитания и обучения до каждой семьи в народе. Мне самому показалось бы в высшей степени неестественным, если бы при наличии этих внутренних основ моих вдохновенных стремлений и при таких обстоятельствах, когда я пр^ всех несчастьях и превратностях жизни все сильнее уверялся в высших своих ожиданиях, эта жажда могла бы угаснуть, пока я жив.

Но мой долг не только заботиться о том, чтобы она во мне не угасла, — это получится само собой. Но само собой не получится нечто ,иное, что имеет отношение к 36*              563

этой жажде, — чтобы она содействовала дальнейшему успеху моих стремлений, а не просто сжигала меня самого. Нет, я должен думать о том, чтобы не упустить ни мгновения из немногих оставшихся мне дней. Я должен сделать все, что в моих силах, чтобы на деле и с успехом опровергнуть столь глубоко укоренившееся в моем окружении повсюду распространенное предвзятое мнение, будто мне пора, наконец, признать свою полную неспособность практически осуществить все то, что я так долго и с такими усилиями пытался осуществить, будто я не должен больше на склоне лет терзаться бесплодными усилиями, бесцельность и безуспешность которых должны же, наконец, броситься мне в глаза. О, иет, они .не бросаются мне в глаза. Если рассчитывают,' что меня можно в этом убедить, то подобные расчеты с самого начала ни на чем не основаны. В этот час я осмеливаюсь заявить самым спокойным и серьезным образом, что я, может быть, больше, чем кто-либо другой, созрел для некоторых очень важных и существенных частей возвышенной идеи элементарного образования. Я никогда не достиг бы такой степени зрелости, не будь в моей жизни стольких превратностей и несчастий. Я вижу, что эти, пусть немногие и лишь единичные, результаты моей деятельности еще прочно держатся в виде зрелых плодов на древе моей жизни. Без сопротивления я ни доброму, ни злому ветру не позволю так легко сбить их с него.

Еще раз скажу, что эти, пусть немногие и единичные, плоды моих жизненных стремлений, по глубочайшему моему убеждению, при всей своей ограниченности настолько близки к зрелости, что мой священный долг-- жить, бороться и умереть за то, чтобы они сохранились. Еще не пробил час, когда мне будет можно и когда я, думая о них, захочу искать покоя. Но для меня пробил другой час. Для меня в настоящее время громко пробил час необходимости их серьезного испытания. Я с грустью говорю о том, что для меня, или, вернее, для той лепты, которую я еще в состоянии внести в дело улучшения и поощрения идеи элементарного образования, этот час пробил как призыв о помощи. Такое испытание — единственное, что мне теперь необходимо. И если только мне удастся получить такую помощь, и получить ее так, чтобы ее самое можно было проверить, то мне больше нечего желать. Поэтому я и закончу свою лебединую пес

ню словами, которыми я ее начал: подвергните все испытанию, сохраните хорошее, а если в вас самих созрело нечто лучшее, то правдиво и с любовью присоедините к тому, что я пытаюсь также правдиво и с любовью дать вам на этих страницах.

По крайней мере не отвергайте целиком мои жизненные стремления как дело, с которым покончено и которое не требует поэтому дальнейшего испытания. С этим делом действительно еще не покончено, оно несомненно требует серьезного испытания, и совсем не ради меня и не ради моей просьбы.

<< | >>
Источник: И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические сочинения в трех томах.Том 3. 1965

Еще по теме ПРЕДИСЛОВИЕ:

  1. Предисловие к первому изданию
  2. Предисловие
  3. ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ.
  4. ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
  5. ПРЕДИСЛОВИЕ
  6. ПРЕДИСЛОВИ
  7. ПРЕДИСЛОВИЕ
  8. Предисловие
  9. ПОЧЕМУ Я ПЕРЕСТАЛ БЫТЬ РЕВОЛЮЦИОНЕРОМ ПРЕДИСЛОВИЕ
  10. Предисловие переводчика
  11. ПРЕДИСЛОВИЕ
  12. Предисловие к изданию 1982 года