2. Классовая сущность идей «социальной демократии»
«Социальной демократии» как разделу доктрины «демократического социализма» социал-демократы в последние годы придают особое значение. По мере того как развенчивается престиж буржуазной демократии, ее защитникам приходится задумываться над тем, как дополнить формальные политические постулаты буржуазного парламентаризма положениями, которые откликались бы на требование масс покончить с вопиющей социальной несправедливостью. Бесплодность реформистской политики ведет к разочарованию и недовольству в общественных слоях, идущих за социал-демократией, усиливает левые настроения в ее среде. В этих условиях отказ от революционной борьбы за освобождение трудящихся лидеры социал-демократии пытаются компенсировать поиском «вечных» вдохновляющих идеалов, освящающих «конечные цели» оппортунистического курса. Необозримо долгий процесс блуждания в лабиринтах капитализма они хотят озарить светом социал-демократической «великой истины». Так появились на свет «основные ценности»22, введенные после второй мировой войны в широкий оборот и составляющие фундамент «социальной демократии». Эти идеи восходят к лозунгам французской революции о «Свободе, равенстве, братстве». Но лозунги Великой революции лидеры современной социал-демократии используют для увода масс от революции в русло «классового мира» и «интеграции» в капитализм. В представлениях об «основных ценностях» у социал- демократов нет единства. Каждая партия предлагает свой набор, свой перечень их. Социалистическая партия Австрии, например, относит к ним социальную справедливость, более высокое благосостояние, свободу, мир во всем мире; лейбористская партия Великобритании — демократию, экономическое и социальное равенство; Итальянская социалистическая партия — справедливость, равенство, мир; Социал-демократическая рабочая партия Швеции — свободу, равенство, демократию, солидарность, труд. Рассмотрим вариант «ценностей», разработанный СДПГ. Годесбергская программа этой партии провозглашает три основные «ценности»: свободу, справедливость, солидарность. Что они означают? Составители программы предпочли уклониться от какого-либо обоснования «ценностей» ввиду невозможности свести воедино различные взгляды на этот счет23. Однако по поручению Комиссии по основным ценностям при правлении СДПГ была написана книга, предисловие к которой дал Г. Шмидт, бывший в то время канцлером ФРГ24. Обратимся к ней. Итак, первая «ценность» — свобода. По утверждению комментаторов, она не связана ни с какой определенной общественной теорией или мировоззрением. Однако Го- десбергская программа, поясняют авторы, отказывается от марксистского понимания свободы, основанного на историческом материализме, которое содержится в прежних, Эрфуртской и Готской, программах социал-демократов. Годесбергская программа «подчеркнула либерально-демократические компоненты рабочего движения». Именно в этом духе в ней провозглашаются основные либеральные лозунги — свободы мнений, печати, объединений. Таким образом, отказ от марксистского понимания свободы как ликвидации деления общества на классы и переход на позиции либерально-буржуазного ее понимания составляют смысл первой из социал-демократических «ценностей». Впрочем, комментаторы возражают против отождествления их толкования свободы с либеральным. Ибо, говорят они, социал-демократы дополняют либеральное толкование требованиями материальной, экономической и демократической свобод. Под «материальной свободой» они подразумевают высокий уровень жизни и социальное обеспечение (больных, безработных, престарелых и т. д.) со стороны государства. При этом превозносятся заслуги «социального государства» ФРГ, где социал- демократы занимали министерские кресла. «Экономическая свобода» оказывается не чем иным, как свободой частнопредпринимательской рыночной экономики, «корректируемой» государственным регулированием. «Демократическая свобода» означает «перераспределение власти» через «соучастие». Никаких принципиальных отличий от буржуазнолиберального толкования свободы тут, как видно, нет. Социал-демократическое понимание свободы отличается от буржуазно-либерального лишь в частностях. Но в главном оно не идет дальше буржуазных представлений о свободе. Следующая «ценность» — справедливость — берет начало в лозунге «равенства», выдвинутого французской революцией. Замена терминов не случайна, ибо «равенство» социал-демократы признают только как формальное равенство перед законом, т. е. в либеральном его понимании. Что касается равенства фактического, или социального, то его социал-демократическая доктрина даже не обещает. На этот раз в поисках опоры даже цитируется положение из «Критики Готской программы» К. Маркса о том, что ввиду индивидуальных физических и умственных различий людей и как следствие неодинаковой производительности их труда «равное право есть неравное право для неравного труда», что «оно по своему содержанию есть право неравенства, как всякое право»25. В дополнение вспоминают высказывание Ф. Энгельса: «.. .действительное содержание пролетарского требования равенства сводится к требованию уничтожения классов. Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепости»26. Из приведенных цитат социал-демократы делают вывод: «Равенство является предпосылкой для свободы, пока речь идет о человеческой, правовой или политической свободе. В общественной сфере — пока речь идет о том, чтобы создать каждому гражданину равные общественные условия для свободного и индивидуального развития. Равенство перестает быть справедливостью, когда оно начинает угрожать свободе. С этого мгновения справедливость становится единственной политической целью в сознательно принятой дистанции от равенства»27. Итак, равенство хорошо до тех пор, пока оно не начинает мешать свободе в социал-демократическом ее понимании. Каким же образом предполагается в таком случае «создать каждому гражданину равные общественные (условия для свободного и индивидуального развития»? Каким чудом может рабочий иметь равные с предпринимателем условия для своего развития? Здесь очередная загадка, которую социал-демократы опять же не разъясняют. Как только равенство «начинает угрожать свободе», вместо него появляется «справедливость» с «единственной политической целью» — восстановить оказавшуюся в опасности свободу собственности. Замена революционного равенства на социал-демократическую «справедливость» имеет не стилистический, а политический, классовый смысл. Что касается ссылок на К. Маркса и Ф. Энгельса, якобы тоже не признававших полного социального равенства, то эта, мягко говоря, «передержка» остается на совести социал-демократических поборников справедливости. Основоположники научного социализма учитывали природные, индивидуальные различия между людьми, а также то обстоятельство, что при социализме люди хотя и будут иметь неравные способности, но вознагра ждение они будут получать в соответствии с количеством и качеством труда. Но они не считали такое положение вечным. На высшей стадии коммунизма индивидуальные различия между людьми останутся. Больше того, только тогда каждая личность сумеет в полной мере раскрыть неповторимые стороны своей индивидуальности. Но ее расцвет будет происходить на основе полного социального равенства, на основе принципа: «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям». «Пролетарии ловят буржуазию на слове, — писал Ф. Энгельс на той же странице «Анти-Дюринга», которую цитируют Шляй и Вагнер, — равенство должно быть не только мнимым, оно должно осуществляться не только в сфере государства, но и быть действительным, оно должно проводиться и в общественной, экономической сфере»28. Равенство должно быть действительным, всесторонним. Оно будет таким в полной мере в бесклассовом обществе. Такова марксистская позиция, которую извращают правые социал-демократы. Третья «ценность» — солидарность — имеет, как заявляют социал-демократические теоретики, «центральное значение в борьбе за более гуманное общество»29. Она призвана объединить раздираемое противоречиями буржуазное общество в движении к «демократическому социализму». Свое начало она берет в лозунге братстра времен французской революции, а также в братстве христианской религии. Слияние лозунга революционной борьбы против угнетателей с христианской проповедью любви к ближнему, как нетрудно догадаться, выхолостило его боевой дух, остроту его классового зяучания. «Солидарность, — определяют идеологи СДПГ, — есть добровольное, эмоциональное или рациональное решение в пользу ближнего, в пользу единения с людьми, или общества, основанного на принципе единения людей»30. Перед нами еще одна «вечная» моральная формулировка, из которой ничего нельзя узнать ни о цели единения людей, ни о его путях и способах. Комментаторы, конечно, не оставляют эти вопросы без внимания. Они обнаруживают в современном капиталистическом обществе два вида солидарности. Во-первых, солидарность социально слабых против «социально сильных», возникшую как солидарность труда против капитала. Однако с течением времени, уверяют они, противоречия между трудом и капиталом уменьшились, социальная борьба потеряла остроту, и с превращением СДПГ из партии рабочего класса в народную партию солидарность «слабых против сильных» вообще утратила классовый характер и свелась «к выравниванию власти». «Солидарность слабых», таким образом, если верить социал-демократическим идеологам, приняла вполне оппортунистический характер и не идет дальше «выравнивания» наиболее одиозных несправедливостей существующего строя. Во-вторых, «солидарность сильных со слабыми». Под пером западногерманских теоретиков она предстает в виде пестрой картины: солидарности имущих с неимущими, здоровых с больными, достигших успеха с не достигшими его. В цепи такого рода антитез, демонстрирующих «солидарность противоположностей», удобно низводится до ординарного уровня «солидарность имущих и неимущих». Буржуа-эксплуататор исчезает. Вместо него возникает фигура буржуа-филантропа, который хотя и уступает неприятной необходимости нещадно эксплуатировать и грабить ближних своих, но испытывает к ним моральное сострадание и даже пытается смягчить их нелегкую участь, выделяя для этого малую толику своих доходов. Стимулы такой деятельности социал-демократические идеологи видят исключительно в «моральных соображениях». «Солидарность сильных со слабыми», по их словам, является «моральным дополнением принципа эффективной деятельности». Несомненно, это правильное заключение. Для буржуа филантропия всегда была «моральным дополнением» к их «эффективной деятельности» с целью обогащения и наживы. Вспомоществование ограбленным и эксплуатируемым или, как выражаются М. Шляй и И. Вагнер, «тем, кто оказался не в состоянии соответствовать требованиям индустриального общества», не только успокаивает больную совесть бизнесмена, но, что гораздо важнее, помогает ему продолжать наживаться на чужом труде и сохранять свое господствующее и привилегированное положение. Идеалы «социальной демократии», таким образом, не поднимаются выше уровня мелкобуржуазных утопий, не зовут к изменению основ буржуазного строя. Вот почему их охотно переписывают в свои декларации партии не только буржуазных либералов, но и крупного капитала. Не трудно понять возмущение руководителей СДПГ, когда они обнаружили, что главная партия монополистической буржуазии ХДС тоже выдвинула свободу, спра ведливость и солидарность в качестве «основных ценностей» собственной политики31. Однако похитители социал-демократических «ценностей», пойдя на такой шаг, не изменяли собственным убеждениям. Если уж речь идет о заимствованиях, то плагиат надо искать в социал- демократических программах. «Совпадения» такого рода объясняются отнюдь не растущим влиянием социал-демократов на другие «демократические» партии, как оптимистически уверяют некоторые социалистические лидеры. Это просто еще одно подтверждение того факта, что правая социал-демократия взяла буржуазные идеи за основу собственного мировоззрения.