Лекция 1 Наука социология. Основные характеристики парадигмы
Предлагаемый курс лекций адресован не социологам-профес- сионалам, а просто людям, которые хотят понять, как функционирует то общество, в котором они живут. Поэтому основные социологические понятия, концепции и методы будут рассмотрены весьма серьезно и тщательно. В отличие от многих других наук, постепенно отделявшихся от общего конгломерата различных областей знания, называемых обычно философией, социология возникла (или отделилась от философии) в точно определенный момент и имеет своего единоличного основателя. Ее сконструировал как науку французский философ Огюст Конт (1798-1857) в своем «Курсе позитивной ... философии», который он читал и издавал с 1830 до 1842 г. Хотя историки науки не считают О. Конта глубоким мыслителем, скорее хорошим систематизатором и популяризатором знания, главные характеристики социологии как науки он определил четко. «Парадигмой» науки в настоящее время называют ее общую модель, включающую общепризнанные в данной науке представления о том, какими должны быть общие подходы, теории, методы исследования и элементы мировоззрения (называемые иногда мифологией науки)._Предметом социологии с самого начала было названо общество. Мы начнем разбор основных элементов парадигмы социологии именно с «мифологии науки», или элементов мировоззрения. Наиболее сильное влияние на мировоззрение ученых и всего общественного сознания того времени оказывала филосо- фия Просвещения, возникшая в XVII в. в Англии и распространившаяся в Европе в XVIII в. В 40-е гг. XIX в., когда Огюст Конт формировал главные характеристики новой науки, философия уже постепенно переставала быть главной властительницей дум. Тем не менее многие понятия и способы мышления этого направления благополучно дожили до нашего времени, поскольку многие элементы такой философии проникли в глубинные слои общественного сознания и держатся довольно цепко в так называемом обыденном сознании людей. Наиболее точное определение этого направления общественной мысли дал Иммануил Кант в своей статье «Ответ на вопрос, что такое Просвещение». Он считал, что Просвещение — это историческая эпоха в развитии человечества, сущность которой состоит в широком использовании человеческого разума для реализации социального прогресса. А успешное развитие и применение разума возможно лишь при условии преодоления всех форм несвободы путем длительного морального совершенствования человеческого рода. Иными словами, Кант определил два главных основания Просвещения: разум и прогресс. При этом он подчеркивает, что перестройка всего общества на новых основаниях будет длительной, и главный способ достижения этого — моральное усовершенствование. Среди сторонников философии Просвещения преобладало мнение, что необходимо активно устранять недостатки существующей действительности. Распространение научных знаний (отсюда и сам термин «просвещение»), а также идей добра и справедливости предполагало для них борьбу разума с невежеством и предрассудками, беспощадную критику всего, что не соответствует идеалам Просвещения. В начале XIX в. Гегель характеризовал Просвещение как рационалистическое движение XVIII в., основанное на отрицании существующего способа правления, государственного устройства, идеологии, права, судопроизводства, а также религии и морали. Иными словами, критика была направлена против всех основ существующего общества. Из просветителей «классического типа» более всего известны французские материалисты XVIII в. (Жан-Жак Руссо, Дени Дидро, Поль Анри Гольбах, Жан Мелье), которые дали естественнонаучное обоснование понятия материи как единственной объективной реальности. По их представлениям, жизнь и сознание — это всего лишь функции определенного способа организации материи, сформировавшейся в результате длительного исторического развития. Даже те философы Просвещения, которые признавали существование Бога, так называемые деисты (Вольтер, Рабине, Вольф), рассматривали его лишь в качестве «разумной первопричины мира» и разоблачали все исторические религии. Они поносили католическую церковь за фанатизм и нетерпимость, отвергали христианскую нравственность, а также — догматы Откровения как ограничивающие человеческий разум! Впрочем, разум в качестве единственного демиурга исторического развития начал отодвигаться на второй план уже в середине XIX в., а вот понятие «прогресс» было подхвачено и развито новыми концепциями, и подход к развитию как прогрессу очень медленно преодолевался еще в XX в. А элементы такого подхода до сих пор наличествуют в обыденном сознании. Прогресс понимался, да и сейчас понимается как направление развития от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному и вообще от худшего к лучшему. Важно отметить здесь, что сама идея развития общества и отдельного человека в определенном направлении была взята у христианства. Но в христианской эсхатологии — это не имманентный процесс, а предустановленное Провидением движение к высшей цели, которая лежит за рамками действительной (то есть посюсторонней) истории. В том же виде, в каком она сформировалась в философии Просвещения, идея прогресса не только утратила свое религиозное содержание, но это содержание категорически отвергалось. А перенесение идеи прогресса на сферу социального устройства породило целый ряд социальных утопий. Не случайно, кстати, Опост Конт в течение нескольких лет работал секретарем известного социалиста-утописта Сен-Симона1, так что утопические идеи ему были отнюдь не чужды. В качестве теоретического основания социологии Конт сформулировал закон трех стадий развития человеческого общества. На первой стадии общество было теологическим. Эта стадия, в свою очередь, подразделялась на три этапа: фетишизм, политеизм и монотеизм — к последнему этапу относится христианство. Она завершилась в 1300 г. Вторая стадия (1300-1800 гг.) была метафизической, то г есть абстрактно-умозрительной. Это период распространения негативной, критической философии, которая приводила к сомнениям, моральной испорченности, политическим беспорядкам, так как подрывала все и всяческие авторитеты. Третья стадия, начавшаяся в 1800 г., должна быть позитивистской, и тогда она приведет к распространению наук, росту их общественного значения, а также к развитию промышленности и гармонизации всей общественной жизни. Предгюла- галось, что будет происходить и развитие морали, но уже на позитивистской основе. И тогда должны были произойти победа альтруизма над эгоизмом, рост социальных чувств, быстрое развитие материальной культуры, установиться мир и справедливость. В общем, рай на земле, только без Бога, греха и покаяния. Именно это, между прочим, обещали нам «развитой социализм» и маячивший вдали «коммунизм» еще в 70-е гг. XX в. Вот какой длительный исторический период просуществовала эта утопия, пустившая глубокие корни в сознание людей, вызвавшая горячий энтузиазм целых поколений «борцов за лучший мир», приведшая к экспериментам в масштабе целых обществ, которые стоили миллионов загубленных человеческих жизней. Впрочем, такие мировоззренческие посылки свойственны были отнюдь не только социологии, но всем наукам XVIII- XIX вв., а в значительной степени и науке XX в. Но вот что любопытно: «расчистка» площадки для построения этого земного рая предусматривала искоренение всех религиозных верований как «мешающих» просвещению, но при этом совсем не считалось зазорным насаждение новых, искусственных культов с некими вполне утилитарными целями. Почти сразу же после прочтения своего «Курса позитивной философии» (то есть в 40-е гг. XIX в.) Конт вдруг выдвинул совершенно новую идею: социология должна быть «практической» наукой, «социолатрией» она должна не изучать общество, а преобразовывать его с помощью «субъективного метода». И вот в качестве такого субъективного метода он решил основать новую религию — культ Человечества как единого «Верховного существа»2. Эта идея шокировала приверженцев позитивного философа. По слухам, еще в 80-е гг. XX в., то есть полтора столетия спустя, в Париже существовал храм, где отправлялся этот культ, который исповедовала примерно сотня человек. Впрочем, этот эпизод так и остался эпизодом, и «соци- олатрия» в науке не привилась. Важную роль сыграло то, что сам Конт, будучи основателем новой науки, заложил в ее основание позитивистский подход. Эта методология — еще один элемент парадигмы науки социологии, и его следует здесь рассмотреть. Позитивизм, отстаиваемый Контом, возник как противовес принципу, который прежде был фактически единственным применявшимся в гуманитарных науках того времени. Это был принцип умозрительного теоретизирования, построения философских абстракций и концепций без всякой опоры на какой-либо более или менее систематический фактический материал. Роль материала играли взятые из истории примеры, они и служили иллюстрацией рассуждениям социального философа. Но Кощ^потребовал, чтобы социология добывала знание так, как добывают естественные науки, опираясь на принципы доказательности и общезначимости. Утверждение ученого становится общезначимым фактом в науке, если другой ученый, применив к данному материалу соответствующие методы, приходит к аналогичному утверждению. Этот подход высказан был еще Сен-Симоном, а работами О. Конта, Д. Милля и Г. Спенсера он прочно утвердился в новой науке. Надо сказать, что этот подход не раз оспаривался на том основании, что он якобы «связывает руки» ученому, слишком «приземлен», бескрыл и проч. И действительно, он не позволял теоретикам заменить социальное исследование социальным проектированием, не давал им вернуться к тому времени, когда ученые-гуманитарии были не исследователями, а социальными критиками, стремившимися поучать общество, каким оно должно быть. Здесь нужно оговориться, что в качестве чисто человеческого обыденного мировоззрения позитивизм действительно приводит к примитивизации взгляда на мир: он не признает ничего сверхъестественного — чудес, откровения, абсолютной истины. Ничего божественного вообще. Но для науки этот подход имеет несомненно положительное значение. Наука может не заниматься сверхъестественными феноменами, потому что их не признает, а может этого не делать просто потому, что такие феномены не относятся к сфере ее деятельности. Наука сама признает себя ограниченной, ее способы исследования недостаточны для вторжения в сферу инобытия, но это совсем не означает, что такой сферы не существует. Мы знаем многих ученых, которые работали в науке чисто позитивными методами, но при этом веровали в Бога. Наиболее яркий пример — академик И. П. Павлов, гордость нашей отечественной физиологии. Теперь перейдем к рассмотрению еще одной части научной парадигмы социологии — ее методике. Первоначально казалось, что никаких средств исследования, которые могли бы дать возможность наблюдать, сопоставлять факты в такой сфере, как развитие и строение общества, у новой науки нет. Социальные процессы — громоздкие, медленно текущие, постоянно меняющие свои очертания, — под какую лупу их можно положить и какой эксперимент с ними можно произвести? Но в то время, когда О. Конт еще читал свой курс позитивной философии, Адольф Кетле3 опубликовал свой труд «О человеке и развитии его способностей, или Опыт социальной физики» (1835). В нем он изложил и обосновал математические (в частности, вероятностные) методы сбора и обработки социальной информации. Адольф Кетле был статистиком с мировым именем. Он организовал статистические общества во Франции и Англии, а также Международную статистическую ассоциацию, очень много сделал для разработки статистических показателей и расширения сфер их применения. Вот из этого корня и выросли основные социологические методики — массовые опросы и статистическая обработка информации. И сейчас, если спросить среднего человека, так сказать, «с улицы»: «Что такое социология?» — он ответит: «Анкеты, опросы...» И будет недалек от истины, хотя в XX в. появились новые и весьма интересные методы сбора материала: включенное наблюдение, метод личных документов, фокусированное интервью, фокус-группы и др. В то время как раз зародилась, а затем, благодаря активной деятельности Кетле, сильно продвинулась вперед социальная статистика (иногда ее называли моральной), учитывавшая количество совершенных в тот или иной период преступлений, самоубийств, заключенных браков и т. д. Кетле обратил внимание, что если сопоставлять, с одной стороны, например, типы преступлений, а с другой — пол, возраст, образование, местожительство преступника, то можно проследить определенные закономерности, дающие возможность лучше понять данный социальный феномен. Теперь нам осталось обратить внимание на сферу социологических теорий. Мы уже отмечали, что в самом начале существования социологии большую роль играли основные посылки философии Просвещения — «разум» и «прогресс». Но к середине XIX в. представление о разуме как демиурге развития человеческого общества отошло на второй план, зато понятие «прогресса» получило необычайную популярность. Новую жизнь ему дала концепция эволюционизма, необычайно бурно расцветшая как раз в этот период. В центре концепции эволюционизма стоит понятие системы, которая возникает сама по себе, то есть имманентно, и развивается по своим же имманентным ей законам: космос, Солнечная система, планета Земля, возникновение жизни на Земле, развитие человеческого общества — все это этапы указанного процесса. И самое главное, что процесс этот идет от просто- го к сложному, приводя мир во все более богатое и гармоничное состояние. Особенно сильный толчок развитию эволюционизма дала работа Чарлза Дарвина «Происхождение видов», вышедшая в свет в 1859 г. Но еще за семь лет до этого в социологии эту концепцию сформулировал Герберт Спенсер (1820-1903). Ядро эволюционного развития социальной системы, но Спенсеру, составляет процесс ее непрерывной дифференциации. При этом всякие конечные однородные системы отличаются неустойчивостью. Внешние силы воздействуют на разные части системы неодинаковым образом, что приводит к распадению подсистем и образованию все новых элементов внутри целого. И эти вновь возникшие элементы в свою очередь подвержены распаду. В обществе это выражается в специализации отдельных подструктур, разделении функций между ними и в отборе наиболее устойчивых структурных соотношений. Естественно, чтобы процесс дифференциации не привел к полному распаду общества, необходимо, чтобы в нем параллельно шли процессы интеграции, объединяющие элементы на новом уровне их организации. Дифференцирующаяся система в пределе стремится к состоянию динамического равновесия, обладающего инерцией самосохранения и способностью адаптироваться к новым условиям. Таким образом, эволюция целого состоите повышении и усложнении его организации. «Зрелый» Спенсер представлял себе эволюцию не как линейно однонаправленный процесс, но как множество дивергентных, относительно автономных процессов, которые могут иногда приводить и к регрессивному упрощению социальной организации. Последователи же Спенсера в социологии (как и Дарвина в многочисленных биолого-эволюционистских школах, утвердившихся во второй половине XIX в.) представляли себе эволюционный процесс весьма примитивно и линейно. О социологических школах этого времени нужно сказать следующее. Поскольку утвержденный Контом позитивный подход ставил в пример социологии естественные науки, а реально соответствовать таким наукам социология не могла, социологические концепции стали не просто подражать, а «мими- - крировать» под естественнонаучные. Шла работа аналогиями, например уподоблением общества организму. Существует определенный взгляд на организм и закономерности его развития, выработанный в биологии. Социологи берут эти представления и формулировки и применяют их к обществу: отдельные социальные структуры (транспорт, связь, производство и т. д.) уподобляются кровеносной системе, пищеварительному тракту, скелету, тканям и проч. Этот подход назывался «органицизм». Существовал и «механицизм», уподобляющий общество механизму (социальная механика), и такой подход, который можно было бы назвать современным термином «экологизм», когда все процессы в обществе определялись его географическим окружением. В конце XIX — начале XX в. етот ряд обогатился еще «социальным дарвинизмом», согласно которому главные процессы общественного развития — это борьба за существование и естественный отбор. Казалось бы, молодая наука ничем не могла скомпрометировать себя больше, чем подобного рода теориями. Однако спенсеровские работы по эволюционизму получили необычайную популярность в образованном обществе, не только в научных кругах, но и в слоях, весьма далеких от науки. Учителя, чиновники, люди искусства, даже купцы и промышленники буквально зачитывались трудами Спенсера, Конта и Дарвина. О них говорили всюду: на собраниях, дружеских встречах, на пикниках — везде, где собирались образованные люди. В частности, как утверждают современники, «позитивистский десант» был выброшен и в Россию в 60-х гг. XIX в., и здесь началось такое же повальное увлечение эволюционистскими концепциями, как и на Западе. Первое собрание сочинений Спенсера в 7 томах вышло на русском языке в 1866-1869 гг., второе — в 1898-1900 гг. А в Нью-Йорке в 1911 г. (уже посмертно) были изданы произведения Спенсера на английском в 18 томах. Чем объясняется такой оглушительный успех? Концепция эволюционизма Спенсера в применении к обществу была изложена весьма полно, стройно и убедительно: глобальная картина развивающегося по восходящей линии космоса — все друг из друга возникает, друг в друга перетекает, подчинено единым законам и устремлено к единой вершине развития. Все, с одной стороны, грандиозно, богато и сложно, а с другой — понятно, логично и убедительно. Готовые формулировки: бери и используй для построения своего мировоззрения на научной основе! Вместо каких-то давно устаревших представлений о Провидении и заповедях Господних Спенсер формирует «настоящее научное мировоззрение», основанное на понимании неотвратимо действующих законов природы, неуклонно идущего процесса развития всей Вселенной от низшего ко все более высокому. Поклонникам Спенсера все это казалось очень серьезным, обоснованным и совершенно не противоречащим разуму. Уже в XX в. очень крупный социолог Талкотт Парсонс так определил суть учения Спенсера и причин его успеха: «Богом Спенсера была Эволюция, называемая также прогрессом. Спенсер был одним из самых последовательных приверженцев этого божества, хотя и далеко не единственным его почитателем. Вместе со многими другими социальными мыслителями он верил, что человек приближается к вершине долгого линейного процесса, непрерывно и неуклонно идущего из глубины веков, от времени возникновения первобытного человека. Более того, Спенсер верил, что индустриальное общество современной ему Западной Европы уже подходит к наивысшему пункту этого развития...» А затем Парсонс задается закономерным вопросом: «Почему же нынче не читают больше Спенсера?» И дает ответ: дело в том, что представления Спенсера перестали быть убедительными в новую историческую эпоху. По мнению Парсонса, Спенсер так представлял себе мир: «На высокой стадии развития человеческого общества мы имеем дело с автоматически саморегулирующимся механизмом, который действует таким образом, что цель, преследуемая каждым индивидом в своих личных интересах, в результате оказывается средством для максимального удовлетворения желаний всех». Механизм впечатляющий, хотя непонятно как сложившийся и действующий. Его запуску мешают некие препятствия, но если их убрать, он заработает! Однако уже на рубеже XIX-XX вв. в обществе пошатнулась вера в эту идеально налаженную самодвижущутося систему, потерял свою убедительность один из основных догматов веры в области социальных наук. В XX в. эти идеологе- мы стали все активнее изгоняться из области социальных на- ук, и лишенное своих изначальных посылок учение Спенсера устарело и вышло из употребления. Но устаревшей можно назвать только целостную концепцию Спенсера. Громадный труд, предпринятый им с большим талантом и самоотвержением, принес и свои непреходящие результаты. В частности, Спенсер ввел в науку два очень важных понятия, ставшие существенной частью фундамента социологической теории: «социальный институт» и «социальный контроль». Следует отметить также, что именно Спенсер утвердил, в нашей науке понятие «социальной системы» и много с ним работал. Без этих понятий невозможно представить себе современную социологию. Термин «социальный институт» пришел в социологию из юридических наук, где он означал совокупность правовых норм, регулирующих социально-правовые отношения в определенной области. Спенсер расширил его содержание, и этот термин стал обозначать совокупность социальных норм, регулирующих социальные отношения между людьми. Социальная норма существенно шире юридической, так как сюда входят не только законы, постановления и прочие юридические предписания, но и различного рода обычаи, нравы, этика и даже обряды и ритуалы. Большинство этих норм не закреплено законами, писаным правом, но является общепризнанным механизмом, выработанным социумом в течение его длительной истории. Каждый социальный институт упорядочивает какую- то отдельную сферу жизни общества: семейно-родственные отношения, отношения собственности, производства, торговли, образования. А все они вместе регулируют действительно все сферы социальной жизни. Для того чтобы обозначить те элементы и структуры, на которые общество дифференцируется в процессе эволюции, Спенсеру и понадобилось это понятие социального института: разделение труда, выделение новых функций ведет к возникновению все новых сфер деятельности — усложняются сферы управления, здравоохранения, пауки, политики и проч., и в каждой из них возникают все новые комплексы отношений. А потому усложняются и социально-нормативные слои: законы, постановления, обычаи, этикеты, ритуалы. Эта культурная субстанция должна как-то упорядочиваться: нормы должны соотноситься друг с другом, вписываться в целое, в совокупность уже существующих институтов, а ведь и все институты тесно переплетены между собой. Например, институт семьи тесно связан с судебной системой, поскольку браки и разводы регистрируются законом, суд назначает алименты, определяет имущественные рамки семьи. Еще очевиднее связь семьи с высокоразвитым в современном обществе институтом социального обеспечения: пособия бедным семьям, матерям-одиночкам, детям-инвалидам и т. д. Безусловно, институт семьи связан и со сферой образования: школа постоянно апеллирует к семье, а родители — к школе, указывая на взаимные права и обязанности. И конечно, широки связи семьи с институтом здравоохранения, институтом собственности. Институт семьи связан и со здравоохранением, и с армией, и с культурой. На этом примере хорошо видно, что практически все социальные институты тесно увязаны между собой. Понятно также, что чем быстрее идет процесс дифференциации, тем активнее должны протекать и процессы интеграции, иначе в обществе возникает хаос. Вспомним, что происходило у нас в стране в начале 1990-х гг.: появился такой страшный феномен, как рэкет. Людей убивали, пытали, грабили совершенно безнаказанно. Население жаловалось на милицию, а та жаловалась на суды: «Мы их ловим, а они отпускают прямо из зала суда». На что работники суда отвечают: «Да мы не можем их судить, у нас нет законов!» Нет закона о рэкете, есть только старый закон о вымогательстве, по которому можно дать человеку 1,5 года, и то он может добиться, чтобы был назначен условный срок. И отсутствие закона о рэкете было совершенно естественным, так как последнего не существовало в советское время. А не было его потому, что отсутствовала частная собственность, без которой рэкет не имеет смысла — «овчинка выделки не стоит», так как люди слишком бедны. Чтобы сломить рэкет, нужно было принять сильные законы. И тут встает вопрос: ну, с законами понятно, их охрану берет на себя государство, у него власть, у него правоохранительные органы... А вот как быть с обычаями, этикой, чисто моральными правилами, которые не защищены законом, а держатся на неформальной реакции людей? Казалось бы, как можно заставить людей их соблюдать? А они тем не менее соблюдаются. Отвечая на этот вопрос, Спенсер и ввел понятие социального контроля. Социальный контроль — это опять-таки совокупность норм и правил4, но это особые нормы и правила, которые называются санкциями. Санкция — это норма-ответ на нарушение нормы. Каждый социальный институт обязательно содержит в своем составе этот специальный слой норм-санкций. Если все нормы-' санкции всех социальных институтов объединить в единое целое, получится как бы плоскость, пересекающая по горизонтали всю систему социальных институтов. Нормы-санкции бывают разными и по форме, и по своей силе, и по распространенности. Здесь и уголовные законы, карающие преступников весьма суровыми мерами, здесь и социальное давление, моральное осуждение и масса других способов поддержания поведения человека в необходимых рамках. В XX в. американский социолог Говард Беккер (1899- 1960) построил шкалу «неуступчивости», как он выразился, то есть прочности, а в конечном счете — силы социальной нормы, показав, какими именно санкциями подкрепляется тот или иной тип норм. При этом он опирался на введенное другим социологом — Ф. Теннисом — разделение норм по их характеру-качеству: священность — светскость. Наиболее сильные нормы — те, которые в наибольшей степени обладают качеством священности. Это прежде всего нормы религиозные, обладающие наиболее сильными санкциями, вплоть до высшей меры: богохульство, убийство, пытки и другие формы жестокого насилия, а также некоторые запреты. Например, табу на вкушение человеческого мяса или (несколько слабее) мяса нечистых животных. На этом уровне правовые санкции действуют в полную силу, то есть происходит защита со стороны государства, но не менее сильно действуют здесь и санкции неформальные. Действие неформальных санкций обусловлено тем, что эти нормы защищены моральным чувством. Изначально с та- кого типа нарушениями очень жестко борются все религии, именно поэтому норма приобретает «священный», по выражению Тенниса, характер. У людей воспитывается очень сильная реакция на такие отклонения: отвращение, возмущение, ужас, негодование. Следующий по степени защищенности слой норм — это нормы «лояльности». Нарушение этих норм называется «изменой» или «предательством»: это может быть измена своей стране, своему народу, супружеская измена, предательство друзей. Все это тоже вызывает возмущение, хотя, конечно, не столь сильное отвращение и тем более не ужас, как нормы высшего порядка. Тем не менее это возмущение по отношению к нарушителю достаточно сильно. Говард Беккер объединил реакции этого типа выражением «предателя никто не любит». Существует еще ряд норм, нарушение которых подходит под распространенное определение «аморальности». Это следствие «распущенности» человека: неразборчивости в половых отношениях, беззастенчивости и безответственности в отношении к друзьям и к своим обязанностям. К таким нарушителям обычно применяют «проработку», что ведет к компрометации нарушителя, наказанию его порчей репутации в глазах других. Г. Беккер замечает, что на этом уровне впервые начинает действовать представление о нарушителе как человеке, способном к исправлению. Следующий слой норм — это этика. Она обычно очень слабо защищена правом, здесь главная защита — реакции личного порядка. Сюда обычно относят нормы профессиональных корпораций: свои нормы — этику имеют врачи, юристы, педагоги, менеджеры и бизнесмены, а также представители многих других сфер деятельности. Здесь очень сильно работает так называемая рассеянная санкция, когда человек, совершивший плохой поступок, получает реакцию буквально от каждого встречного (знающего его хотя бы в самой малой степени). Эта неформальная рассеянная санкция может также переходить в бойкот. Далее следуют «нормы приличия». Здесь самая сильная санкция — высмеивание, сарказм, насмешка, а к более слабым относятся перешептывания за спиной нарушителя, осуждаю- щее качание головой или как бы мимоходом сказанная фраза. Например, гости, одетые несоответствующим образом на званом вечере, могут услышать: «Здесь к месту были бы смокинги». Иногда просто осуждающего взгляда достаточно для того, чтобы санкция была вполне действенной. Здесь норма теряет свой священный характер, он и так уже был невелик в последнем описанном нами слое. И мы переходим к нормам светского характера. Нарушение их не вызывает чувства, а санкция держится на рациональном обосновании. Норму нельзя нарушать, потому что нарушение отрицательно' влияет на результат действия. Если же такого влияния не прослеживается, то и протеста не возникает. Если ситуация меняется и ранее действовавшая норма перестает быть эффективной, она отменяется, что не вызывает никакой болезненной реакции. На этом «светском» конце шкалы тоже существуют свои разряды и категории, но мы их здесь разбирать не будем, а прямо перейдем к той ступени, где нарушение норм начинает оправдываться. Нарушитель здесь может сослаться на свое «желание», «удовольствие», и тогда начинает действовать принцип: «Ну что же, если ему очень хочется! От этого ведь особого вреда нет!» или «Ну пусть он доставит себе удовольствие, ничего страшного!» И еще есть ступень, где нарушение нормы одобряется. Это результат широко распространившегося в последние десятилетия широкого стремления ко всему новому. Если человек ничего нового не предлагает, он не творческая личность, а «середнячок», «серость». Поэтому будем предлагать: нужно это или вовсе не нужно, важно это или пустяк. И вот тут общество начинает приближаться к аномии. Аномия — это распад социально-нормативных структур, который ведет к диссоциации социальных отношений, изоляции индивида, незащищенности личности и криминализации социальной ситуации. К аномии мы еще вернемся в дальнейшем, пока это просто иллюстрация в данном контексте. Итак, введены три основополагающих понятия социологии: «социальный институт», «социальный контроль» и «санкция». Теперь добавим к ним еще одно фундаментальное понятие — «социальные отношения». Эта формулировка была разработана новым научным течением, в котором объединились ученые, стремившиеся противостоять засилью в социологии того времени историко-эволюционистских концепций, желавшие строить науку об обществе на аналитическом основании. Это направление получило название формальной школы в социологии, или просто — формальной социологии. Наиболее сильными представителями новой школы были ее основатели — Георг Зиммель и Фердинанд Теннис. По их убеждению, предметом социологии должны быть «чистые формы социальности», то есть то, что повторяется в огромном разнообразии взаимодействий, в которые люди вступают в общественной жизни. И вот эти-то повторяющиеся формы взаимодействий и получили название социальных отношений. Г. Зиммель считал, что субстанцией, или материей, создающей эти отношения, являются цели, стремления и потребности людей, то есть то, что теперь принято называть мотивацией. Для того чтобы их реализовать, человек вынужден вступать в соглашения с другими людьми, и эти соглашения приобретают довольно устойчивую форму, организующую коллективное действие самого разного типа. Причем эта форма сохраняется, когда одни участники этого действия уходят и заменяются другими. У них могут быть несколько разные стремления и цели, но каким-то образом они «размещаются» в пространстве этих общепризнанных социальных отношений. Действительно, возьмем ли мы охоту на мамонта какого-то первобытного племени или жеребьевку при переделе земельных наделов в сельской общине, свадьбу или похороны, работу современной промышленной единицы (например, бригады или цеха) — везде мы обнаружим эту устойчивую форму социальных отношений, расположенных характерным рисунком, предназначенным для осуществления именно этого конкретного действия. Причем рисунок этот может сохраняться очень долго, в неизменном или почти неизменном виде переживать десятилетия и даже века. Что же является носителем этой формы, на чем она, так сказать, «крепится»? Г. Зиммель утверждал, что это — права и обязанности, связывающие конкретных людей, участвующих в данном действии. Причем это обязательно взаимные права и обязанности: то, что является правами одного человека, вхо дит в обязанности другого, вступившего с ним во взаимодействие, и наоборот. Когда общество входит в эпоху изменений, возникает масса новых ситуаций, требующих коллективных действий, ранее неизвестных, а потому не обеспеченных социальными отношениями. В таких условиях можно наблюдать процесс возникновения новых социальных отношений — новых соотношений прав и обязанностей, нового рисунка этих отношений. Как это происходит? В изменившейся ситуации люди заключают между собой соглашения, обговаривая свои цели и планы, но при этом вынуждены привлекать разрозненные элементы еще старых отношений, хоть как-то подходящих для данного конкретного случая. Возникают отношения, на первых порах еще неясные и текучие. При этом у участников взаимодействия закономерно появляются претензии друг к другу, взаимные жалобы, «обиженные» апеллируют к общественному мнению, то есть ко всем прочим участникам. Происходят разборки и перебранки, пускаются в дело санкции. Постепенно, очень медленно вырабатывается мнение о том, как нужно и как должно себя вести в данной ситуации. Найденные формы доводятся до уровня социальной нормы, то есть до уровня общепризнанного образца или правила. За отклонение от него определяются санкции. Таким образом, новые социальные отношения кристаллизуются и приобретают форму, которая может быть отделена от конкретных людей и их мотиваций, то есть становится социальным и культурным феноменом. Бывает, что какие-то ситуации и условия жизни уходят в прошлое. Что происходит со связанными с ними социальными отношениями? Они, как правило, выходят из обихода общественной жизни, но не исчезают бесследно. Они хранятся в запасниках культуры данного общества, будет ли это «Правда Ярослава» или описание свадебных обрядов, восстанавливаемое фольклористами по разным культурным документам, или переделы земельных наделов в русской сельской общине, о которых мы знаем по многочисленным воспоминаниям, а также из документов межевания и проч. Все это зафиксировано на материальных носителях, отложено в хранилища культуры и может быть востребовано в будущем. Культура любого общества это огромная сокровищница прошлого опыта.