ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЙ КРИТЕРИЙ: КОЛЛЕГИАЛЬНОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ VERSUS НАЧАЛЬСТВЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ ДИСЦИПЛИНОЙ

В сравнении с Belle Epoque с 1950-х годов государственные ре­жимы Франции и СССР сближаются в результате технократиче­ской централизации управления и последовательной универса­лизации социального обеспечения.

После исчезновения дюркгеймовской школы, в послевоен­ной Франции социология заново учреждается в академиче­ском пространстве, где политика карьер и знаний опирается на органы коллегиального самоуправления. Рамочная сис­тема Национального центра научных исследований (CNRS, 1939/1944^[515]) и Высшая практическая школа социальных наук (EPHESS/EHESS, 1947) создаются как самоуправляемые кон­федерации научных центров, задача которых — преодолеть раздробленность исследований, но также облегчить профес­сиональные и материальные трудности, связанные с выбором исследовательской карьеры, такие как нехватка вакантных должностей в университетах, отсутствие помещений для на­учной работы и т.д.

институциализации новых дисциплин. Наряду с экономикой, также включенной в обновленную академическую номенкла­туру, социология становится одной из дисциплин, которые определяют специфику послевоенной республиканской орга­низации социальных и гуманитарных наук.

В отличие от «слабой» конфедеративной модели рамочных французских институций, поначалу необеспеченных ни помеще­ниями, ни должностными ставками, в послевоенном СССР ака­демические институции нередко создаются «под ключ», с отстро­енными зданиями и набором должностных ставок, что особенно характерно для 1960-1970-х годов. Это отвечает индустриальной модели науки, с большим производственным штатом «рядовых сотрудников»³⁰. Цена за прямое государственное обеспечение или даже учреждение, как в случае социологии, дисциплин — сла­бость коллегиальных механизмов управления, прежде всего ми­кровласти ученых советов в стенах заведений. Уже в 1930-х годах баланс академической власти смещается в пользу управленцев на постоянных должностях: к директорам институтов и ректорам университетов, их заместителям, начальникам институтов, от­делов и лабораторий.

Можно объяснять это различие в организационных моделях французской и советской социологии через обращение к «боль­шим» политическим порядкам: исходно милитаризованному мо­билизационному режиму в советском случае и ассоциативному/ республиканскому во французском. Такое объяснение не будет полностью ложным, но будет далеко не достаточным. Формиро­вание любого «большого» — т.е. централизованного, в пределе государственного — режима происходит через сопротивление актуальных доминирующих структур отдельным нонконфор­мистским и радикальным инициативам и фракциям их носите-

¹⁰ Эта модель охарактеризована в гл. V наст. изд.

ЗбЗ

лей, которые стремятся их перехватить и монополизировать^[517]. Если с усилением в 1920-1940-е годы общемировых тенденций к государственной централизации формирование мобилизацион­ного режима оказалось возможно в одном случае и невозможно в другом, значит, в различных национальных контекстах во мно­жестве локальных точек сопротивление ему имело неодинако­вую силу. И среди прочих сил препятствием к централизованной (милитаризованного типа) мобилизации во Франции становятся микрополитические структуры академического мира, которые в российском научном и интеллектуальном мире ослаблены^[518].

Это расхождение, представленное, с одной стороны, автоном­ной властью академических институций, с другой — пастыр­ским контролем со стороны национальной бюрократии, можно возвести еще к университетской организации XVIII в. в обеих странах. Во Франции университетская корпорация медленно адаптируется к попыткам государственной власти переприсво- ить контроль над ними, не утратив полностью своей специфики, восходящей к XII в., когда университет создается и существует в форме независимых ассоциаций.

При всей хронологической дистанции, отделяющей реалии XVIII в. от характерных для XX в. форм администрирования и борьбы, ряд «долгих» структурных эффектов в обоих националь­ных контекстах обеспечивает связь актуальных рутин и научно­политических коллизий с генетическими моделями. Некоторые исторические структуры и смысловые оппозиции не просто со­храняются в современных институциях в полустертой форме, но публично реактивируются в текущей борьбе. Так, в случае Фран­ции в политических столкновениях вокруг образовательных мо­делей «корпоративные пережитки» служили одним из опорных аргументов для правительства Николя Саркози при неолибе­ральной централизации и менеджериализации власти в универ­ситетах (2006-2011)³⁵. В свою очередь, публичная контркритика преподавателей, вплоть до уличных выступлений широкой ака­демической среды и солидарных госслужащих, отталкивалась от необходимости и неустранимости самоуправления в определении задач академической практики³⁶. В российском случае схожие ре­формы образовательных и научных центров с 2003 г. встретили куда более слабое публичное и внутрицеховое сопротивление —

ques. Р.: Picard, 1982. Р. 53). Наполеоновские реформы не только создают на месте множества университетов одну централизованную структуру, но и регламентируют карьеры единым государственным конкурсом и государственными назначениями (Amestoy G.

³⁵ Снижение государственных расходов на социальную и культурную сферы, равно как поощрение социального неравенства, лежащие в осно­ве реформ, также характеризует их как неоконсервативные. Подробнее о содержании реформ и их политической квалификации см.: Бикбов А. Рассекреченный план Болонской реформы // Пушкин. 2009. № 2; Он же. Культурная политика неолиберализма // Художественный журнал. 2012. Кв 83. Сдвиг продолжился и при смене правительства.

³⁶ Одной из наиболее показательных по набору тем и смысловых оппо­зиций в этом отношении стала конференция, посвященная критическо­му анализу реформ, в университете Париж-8: «Universit£ critique pour tous», 1" d^cembre 2007, Paris VIII, Vincennes — St. Denis.

в первую очередь из-за слабости структур коллегиальной контр­власти, grosso modo заложенной уже в конструкции император­ских университетов. Здесь в борьбу за модель академического управления наряду с правительственными чиновниками вклю­чились не академические ассоциации, движения и профсоюзы, но почти исключительно начальство вузов и научных учрежде­ний, занимающее про- или контрреформистские позиции. Иначе говоря, эта борьба зачастую ограничивалась межфракционными столкновениями между руководством конкурирующих акаде­мических институций, в отчетливо иерархической логике, и до­полнялась многочисленными публикациями в первую очередь интеллектуальных фрилансеров и обладателей эксцентрических академических позиций.

В каких формах и процедурах во французском академиче­ском мире послевоенного периода поддерживается коллеги­альная микровласть? Прежде всего в основе институциональ­ной научной карьеры лежит тот принцип, что объектом оценки выступает не продукция (публикации, проекты, направления), а индивиды, обладающие необходимыми интеллектуальными свойствами.

Кардинальная дилемма справедливого карьерного решения, рождаемая в неустранимом напряжении между частными об­стоятельствами и универсальными принципами, реализована в такой модели в сложном равновесии между локальными (отдель­ные учреждения) и общенациональными (дисциплины в целом) актами профессиональной аттестации. Разработка учебных про­грамм самими преподавателями, с последующим утверждением учеными советами факультетов и дальнейшей сертификацией в национальном министерстве образования — пример управле­ния интеллектуальным равновесием, а по сути, локального само­управления, которое удерживается в основном на собственных свойствах индивидов, признанных коллегами. Следует заметить, что в российском случае соотношение сил прямо противопо­ложное: содержательные программы разрабатываются общена­циональными органами (комиссиями и учебно-методическими объединениями при Министерстве образования), а карьер­ные решения принимаются локальными органами (дирекцией учреждений). Другой, более замысловатый пример — прохож­дение кандидатами на должности в научных и учебных заве­дениях обязательных квалификационных порогов. Первичная аттестация на профессиональную пригодность, дающая право занимать должности в университете или научных заведениях⁴⁰,

^м Иными словами, речь идет о признании равными (reconnaissance par les pairs), которое, по определению П. Бурдье, составляет специфи­ческую и фундаментальную характеристику поля науки (Bourdieu Р. Les usages sociaux de la science. P.: INRA, 1997).

³⁹ Этот и два следующих абзаца перенесены сюда из статьи, в которой развернуто анализируются различия между моделями академической и интеллектуальной карьеры в России и Франции, а также последствия, к которым эти различия ведут в структуре гуманитарного и социального знания: Бикбов А. Осваивая французскую исключительность, или Фигу­ра интеллектуала в пейзаже // Логос. 2011. № 1.

‘^|0 Речь идет о государственных заведениях, в которых результаты ат­тестации остаются действительными в течение ближайших трех лет, по­сле чего нужно проходить аттестацию заново.

проводится общенациональными дисциплинарными комис­сиями, в которых на сменной основе заседают представите­ли из разных университетов или научных заведений, включая региональные^[522]. Условия конкурса на вакантную должность формулируются локально, в переговорах между ученым сове­том и администрацией факультета или лаборатории, которые публикуют содержательные требования к кандидатам. Однако отбор кандидатов, претендующих на каждую должность, про­изводят не они, а те же общенациональные дисциплинарные комиссии коллег, которые изучают присылаемые кандидатами досье: профессиональное резюме, списки публикаций и сами публикации. Итоговый рейтинг кандидатов, предоставляемых этими коллегиальными комиссиями, не является обязательным к исполнению, тем не менее пренебрежение к нему — серьез­ный риск для репутации заведений, поскольку локализм в ка­рьерных решениях почти всегда указывает на непотизм, обмен услугами и иные отклонения от универсалистских требований научной дисциплины^[523]. Некоторая доля вакантных должностей в университетах создается и заполняется локально, по решению администрации, однако — до самого недавнего времени, пока коллегиальная власть превалировала над административной иерархией, — эта доля была незначительной. Наконец, решение о карьерном продвижении преподавателей или исследователей, которых рекомендует к продвижению локальный ученый совет, также принимается общенациональными комиссиями, органи­зованными по дисциплинам^[524].

Иными словами, в управлении индивидуальными карьерами и при создании тематических репертуаров преподавания и ис­следования ключевую функцию выполняют коллегиальные орга­ны — структуры власти, учреждаемые процедурами взаимного признания равных. Наряду с этим дисциплинарные комиссии, представительные в национальном масштабе, уравновешивают решения, принимаемые на локальном уровне⁴⁴, гарантируя со­ответствие карьерных назначений универсальным критериям научной дисциплины и, как следствие, универсализм самого на­учного корпуса, производимого в результате принимаемых реше­ний. Участие профсоюзов в карьерных вопросах и в обсуждении политики занятости, как с локальной администрацией научных и учебных заведений⁴⁵, так и в составе национальных комиссий при министерстве, делает это равновесие еще более сложным. Науч­ная политика, по сути, превращается в управление равновесием в нескольких, лишь отчасти пересекающихся и пронизывающих

конкурса, оставаясь в ведении локальных органов. В последние годы такими формами все чаще замещается прием на постоянные должно­сти, в частности, молодых преподавателей. Очевидно, что временный наем, узаконенный текущими реформами, меняет как социальный со­став профессионального корпуса социальных и гуманитарных наук, так и его субъектность.

⁴⁴ Это уравновешивание — настоящая работа, о чем свидетельствует время, которое преподаватели и исследователи посвящают деятельно­сти в комиссиях: по три-четыре месяца в году на чтение досье, участие в заседаниях, прослушивание кандидатов, получивших высокий рейтинг.

⁴⁵ На дисциплинарном уровне — определяя треть состава научных ко­миссий по оценке кандидатов на должности в университете и системе исследовательских институтов (Национальный комитет университе­тов, CNU, и Национальный комитет научных исследований, CoNRS); на межинституциональном — представительствуя в многосторонних согласительных и консультационных комиссиях, готовящих или оспа­ривающих решения министерств образования и науки. Оспаривая антиэгалитарную направленность реформ, левые профсоюзы также выступают за сохранение роли органов профессионального представи­тельства и самоуправления в научных и образовательных институци­ях. Среди прочего они могут публично выступать по совсем, казалось бы, техническим вопросам, которые на деле имеют прямое отношение к принципу коллегиальности. Так, наиболее крупный профсоюз FSU- SNESUP выступил с обращением против автоматизированной оценки активности исследователей и преподавателей на основе рейтинга жур­налов, где публикуются статьи оцениваемых, и потребовал сохранения коллективных форм оценки карьер и научной продуктивности самими учеными (пресс-релиз SNESUP от 3 октября 2008 г.).

каждое заведение структурах власти: коллегиальной, админи­стративной, ассоциативно-политической. Наличие нескольких сопряженных структур и форм профессионального представи­тельства частично нейтрализует гравитационные эффекты каж­дой из них по отдельности, оставляя шанс для интеллектуальной карьеры как таковой, т.е. для перевода индивидуальных научных свойств в должностные позиции. Эта же сложность равновесия сил, определяющего индивидуальные карьеры, в конечном счете способствует индивидуации интеллектуального поиска, избавляя «людей со свойствами» от слишком однозначных администра­тивных, тематических и политических принуждений и формируя у них навыки своего рода малых интеллектуальных предприни­мателей даже в стенах крупных заведений⁴⁶.

Таким образом, коллегиальная микровласть, которая в крити­ческие моменты может реализоваться в солидарной публичной критике правительства, активистских межинституциональных или внеинституциональных ассоциациях и массовых уличных акциях⁴⁷, в рутинном режиме формируется по ходу участия преподавателей и исследователей в разноплановых коллегиаль­ных и ассоциативных структурах, подобных ученым советам и национальным комиссиям по оценке научных карьер. Свой вклад в эту подвижную коллегиальную платформу вносят об­щие собрания (assemblees generates) лабораторий, факультетов, университетов, аспирантов, преподавателей и (или) студентов, инициативные группы и дни рефлексии, а также критические отчеты профессиональных ассоциаций.

Ангажированность вопросами управления дисциплиной ста­новится стратегическим пунктом в организации интеллекту-

⁴⁴ Текущая (с середины 2000-х годов) образовательная реформа угро­жает этому хрупкому равновесию и, как следствие, этому типу интеллек­туальной субъектнос ги, помимо прочего попыткой резко сместить его в пользу структур административной власти, усилив их гравитационные эффекты по сравнению с коллегиальными и ассоциативными. Одним из вероятных следствий такого дисбаланса может стать сближение фран­цузских учебных и научных заведений с известными нам российскими образцами, охарактеризованными далее.

⁴⁷ Как это происходило в 2009 г. в течение нескольких месяцев нацио­нальной забастовки университетов. В качестве примера академического активизма можно назвать ассоциации «Спасем исследования» [SLR]. «Спасем университет» [SLU] или общенациональный орган (само)пред- ставительства — Национальную координацию университетов, создан­ную во время забастовки.

ального комплекса социологии, равно как и других дисциплин, в отличие от российского случая, где эти вопросы привычно выносятся за скобки академических взаимодействий, под ви­дом сугубо технических. Одним из первых следствий различ­ных моделей управления дисциплиной становится прагматика понятий, используемых непосредственно в процессе и с целью реализации этих моделей. Различие можно проследить по тако­му привычному в академическом и политическом контекстах понятию, как «администрация». Во французской и в близких ей европейских версиях академической организации эго в большей степени процедурная, нежели должностная категория, ключевая роль в семантическом и прагматическом определении которой принадлежит (само)представительству ученых.

Эмпирическим референтом этого понятия служит отсутствие в стенах академических институций специализированного чи­новничества, которое располагало бы средствами окончатель­ной монополии научных, бюджетных, карьерных решений через удержание вершины административной иерархии в «своих» за­ведениях, подобно деканам и ректорам российских универси­тетов. Научные администраторы выбираются на ограниченный срок из корпуса преподавателей или исследователей и возвра­щаются в него после прекращения должностных полномочий. В России «администрация» — это изолированная и устойчивая профессиональная категория, представители которой выстраи­вают внутриинституциональные или политические карьеры, не зависящие от карьер специалистов в данной области, и при исче­зающем влиянии органов (само)представительства монопольно распоряжаются карьерами специалистов⁴*. В общем виде, рас­хождение в российской и французской прагматике категории

¹⁸ Возможность провести критический тест на смысловые расхожде­ния предоставляют международные встречи и конференции, па кото­рых в прямой диалог вступают носители различных господствующих моделей научной карьеры. Таким тестом, который с предельной остро­той обнажил это «смысловое» расхождение, стала конференция «Совре­менное образование для социальных наук» (организованная в Москве автором книги в сентябре 2007 г., при поддержке Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук, Института верховенства права и общественного движения «Образование — для всех!»). Россий­ское определение «администрации вуза» вызвало удивление и живые возражения со стороны французского (Шарля Сулье) и немецкого (Юр­гена Фельдхоффа) коллег. Развивая свое возражение, Фельдхофф пред­положил, что для характеристики управления российскими универси-

«администрация» с релевантной для каждого из случаев обла­стью само-собой-разумеющегося объясняется кардинальным различием между двумя режимами академического управления, коллегиального и начальственного (должностного).

Несмотря на послевоенное усиление роли государства как центра, до самого недавнего времени гарантирующего работу общенациональных академических структур: конкурсов, ат­тестаций, светского характера образования, единой тарифной сетки оплаты труда^{[525] [526], — решающую роль в определении крите­риев социологической практики, как и в академическом мире в целом, во французском случае играет не внешнее по отношению к специалистам чиновничество, а непосредственные инициа­тивные производители. Советский/российский случай тяготеет к прямо противоположному полюсу. Роль конечных инстанций научной экспертизы здесь достаточно рано была присвоена профессиональной бюрократией: в рутинной форме — бюро­кратией самих академических заведений, в предельных случа­ях — партийными органами. Официальная советская модель была далека от «тоталитарной»: наряду с начальственным принципом она допускала и, более того, идеологически предпи­сывала самоуправление, в рамках ученых советов и собраний коллективов, которые de facto функционировали в качестве консультативных, а не законодательных органов. Решающую роль в профессиональной квалификации и решениях о карьерах вузовских сотрудников и исследователей в СССР/России после­военного периода выполняет преимущественно руководство учреждений: их дирекция, руководство отделом кадров, предсе­датель профсоюза учреждения[527]. Органами централизованной оценки рутинной продукции в дисциплине и «рядовых» акаде­мических карьер служат дирекция и партбюро заведений, отча­сти специальные Первые отделы (своего рода информационная и политическая безопасность), связанные с обкомами КПСС и КГБ, а в отношении должностных позиций, начиная с уровня ведущих научных сотрудников, руководителей лабораторий и кафедр — отделы науки и идеологии ЦК КПСС. С демонтажем советских политических институтов эти центры должностной экспертизы прекращают существование, и оценка карьер при сохранении формальных процедур утверждения кандидатур на кафедрах и в лабораториях переходит в монопольное распоря­жение «администрации» учреждений, тогда как академические профсоюзы и ученые советы выполняют преимущественно фа­садную функцию51.}

Так же однозначно, как смысл категории «администрация», эту институциональную конъюнктуру характеризует компле­ментарное ей понятие — «рядовые сотрудники». Французское понятие «pairs» {англ, «peers»), «равные» — основополагающее для целого ряда рутинных процедур коллегиального самоуправ­ления, начиная с оценки статьей, представляемых к публикации в научном журнале, заканчивая упомянутыми конкурсами на должность — отменяет жесткую иерархическую дихотомию и столь же естественно встраивается в европейское определение социологии как науки, коллегиальной по этой линии своего происхождения, сколь чуждым остается в российском академи­ческом контексте с его служебной лестницей «начальников» и «подчиненных»⁵². Несмотря на действительные изъяны фран­цузской коллегиальной микрополитики, которая регулярно подвергается внутриакадемической критике за формализм, продвижение «своих» и злоупотребления властью, — именно

выплачивающих членские взносы, путевки в дома отдыха, праздничные подарки детям и талоны на распродажи дефицитных бытовых товаров.

⁵¹ CoNRS, производящий оценку карьер исследователей, тоже являет­ся формально консультативным органом, однако до самого недавнего времени (2006-2009) его рекомендации de facto рассматривались как итоговые решения; эти полномочия отчасти сохраняются за ним и се­годня.

⁵² Из-за характерной маргинальности коллегиальных форм управле­ния в российской науке даже хорошие переводчики порой ошибаются при передаче на русский язык понятия «pairs» («peers»), отчего в докла­дах и текстах по истории университета или актуальной научной поли­тике действующими лицами вдруг становятся благородные «пэры».

она до самого недавнего времени гарантировала состоятель­ность определения науки Пьером Бурдье как поля, структура которого зависит от признания равными⁵³. Она же выступа­ет основным источником и ставкой в текущей академической борьбе против коммерциализации и менеджериализации ин­теллектуальных производств «сверху».

Логично предположить, что различия в академической орга­низации во Франции и России служат источником различных определений не только понятия «администрация», но и самой «социологии». Заново интегрированная в послевоенный адми­нистративный режим, «средневековая» коллегиальность стано­вится несущей опорой французской академической науки, уве­личивая вероятность появления новаторских интеллектуальных результатов через процедурное измерение карьер. В первую очередь речь идет о социологии как проекте рефлексивной и саморефлексивной критики социального порядка. В этом отно­шении французская версия дисциплины, вероятно, более всего разошлась с советской на уровне процедур и классификаций, открывающих доступ к анализу эффектов политического го­сподства, частных и тонких инструментов государственной вла­сти (включая официальную статистику), а также собственных интеллектуальных оснований⁵⁴. Однако этим различия не огра­ничиваются. Классификационные альтернативы, генерируемые каждым из двух типов академической микровласти, в советской социологии оформились в моделях монолитного социально­го порядка и схематике иерархической гармонии (социальных слоев и классов, функций, уровней организации, потребно­стей и т.д.). Мягкая и неполитически оформленная либераль­ная оппозиция ряда советских социологов⁵⁵ могла выражаться

В оригинале — «reconnaissance par les pairs», т.е. равными в указан­ном процедурном, а не в метафизическом смысле (Bourdieu Р. Les usages sociaux de la science...).

^м В советской социологии интеллектуальная критика используемых методов, как и анализ интеллектуальных оснований дисциплины, имела крайне спорадический характер, тогда как «критика буржуазной социо­логии», т.е. политическая критика «чужой» — политически «чуждой», но активно заимствуемой — методологии, была институциализирована в качестве одного из основных дисциплинарных разделов.

^S5 Которую сами представители этого поколения зачастую не призна­ют или, по меньшей мере, старательно выводят за рамки политических координат.

в переоценке отдельных явлений, но не в публичном научном или популярном изложении альтернативных объяснительных моделей. В свою очередь, ряд доминирующих версий послево­енной французской социологии, возникших в стенах обновлен­ных академических институций (Ален Турен, Пьер Бурдье, Ми­шель Крозье^[528]) прежде всего тематизировали различия — через борьбу и конфликт.

В целом вопреки бытующему взгляду источником «теоретиче­ских» расхождений между французскими и советскими социоло­гическими классификациями стал не только и не столько разрыв в содержании «больших» политических событий 1968 г. во Франции и СССР. В гораздо большей мере их определила институциализа- ция этого политического разрыва в рамках ранее сложившихся форм микровласти, которые определяют правила академических карьер. В самом общем виде относительно автономное простран­ство научных суждений, одновременно более состязательное и устойчивое в случае послевоенной французской социологии, нежели в советской/российской, формируется как следствие от­носительной автономии научных карьер: органы коллегиального представительства, которые «естественно» отправляют наиболее рутинные процедуры оценки академических результатов, так же естественно производят эффекты рефракции (в смысле Бурдье) внешних карьерных воздействий и принуждений.

И начальственное управление, и коллегиальное самоуправле­ние — виды академической организации, которые через меха­нику высших административных карьер напрямую связывают дисциплину с «большой» политикой, но также находятся с ней в отношениях общего структурного подобия. Во французском случае структура академической дисциплины согласуется с рес­публиканским режимом, помимо прочего через коллегиально гарантированный доступ к преподаванию, исследованию, ад­министрированию для участников, не вполне и не обязательно конформных господствующему политическому курсу. В преде­ле, общий интерес, лежащий в основе нормативного опреде­ления Республики, делает коллегиальное представительство доминирующей формой институциализированного диалога конкурирующих академических фракций^[529]. В таких обстоятель­ствах глава исследовательского института, факультета или ла­боратории — не игрок, наиболее лояльный патронам «наверху», и не обладатель наибольшего политического веса в политиче­ских, снова, «более высоких» институциях, но фигура прежде всего наиболее приемлемая в интеллектуальной и микрополи­тической конъюнктуре заведения. В советском и, далее, рос­сийском случае, где доминирующей формой микрополитики выступают отношения «службы», которые разворачиваются между «начальством» и «рядовым сотрудником», преобладаю­щая вертикальная аффилиация делает условием доступа к про­фессии прежде всего формальную лояльность «руководству», непосредственному и высшему.