Отражение марксизма в тетобуржуазном сознании

В «Манифесте Коммунистической партии» основоположники марксизма проводят принципиальное разграничение между качественно различными формами утопического социализма. Они подвергают критическому анализу феодальный социализм, мелкобуржуазные социалистические утопии, буржуазный псевдосоциализм и, наконец, критически-утопический социализм Сен-Симона, Фурье, Оуэна, ставший одним из теоретических источников научной идеологии рабочего класса.

К концу XIX в. борьба между марксизмом и непролетарскими, ненаучными социалистическими учениями завершается победой научного социализма. Социалистическое рабочее движение отныне выступает под знаменем марксизма. С этого времени враждебные марксизму идеологии все чаще облачаются в социалистические

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 456. одежды. Апологеты капитализма осваивают социалистическую фразеологию. Псевдокритика буржуазного общества становится необходимой формой развития буржуазной идеологии. А поскольку марксизм является единственно научной и вместе с тем господствующей формой социалистической идеологии, буржуазная (а тем более мелкобуржуазная) идеология все чаще и чаще выступает как специфическое отражение марксизма.

В конце прошлого века В. И. Ленин начал борьбу против так называемых легальных марксистов, идеологов российской либеральной буржуазии, использовавших теорию марксизма для обоснования программы капиталистического преобразования России. Лидер «легального марксизма» П. Струве утверждал, что можно быть марксистом, не будучи социалистом. Из учения Маркса Струве и его соратники брали главным образом положение об исторической прогрессивности капитализма по сравнению с феодальной формацией.

В. И. Ленин характеризовал «легальный марксизм» как отражение марксизма в буржуазной литературе. Впоследствии он подчеркивал, что струвизм представляет собой международное явление. В наше время, когда марксизм стал господствующей идеологией в социалистических странах и привлек на свою сторону миллионы людей в странах капитализма и «третьего мира», отражение марксизма в сознании непролетарских классов образует одну из основных особенностей современной идеологической борьбы. Идеологи этих классов постоянно сознают необходимость определить свою позицию по отношению к марксизму, освоить на свой лад основные положения этого учения, приспособить его к своим интересам.

Кризис капиталистической системы усиливает влияние марксизма в мелкобуржуазных слоях населения. Мелкобуржуазный социализм с его утопическим царством мелких собственников давно потерпел окончательное поражение. Единственно возможным, реальным отрицанием капитализма является социалистическое обобществление средств производства. Мелкобуржуазная идеология не может согласиться с этим самой историей подсказываемым революционным выводом. Но она осуждает капитализм, протестует против капиталистического гнета и поэтому обращается к марксизму как единственному последовательно антикапиталистическому учению.

На XIV Международном философском конгрессе (Вена, 1968) молодой американский философ К.

В широких кругах западноевропейских и американских философов, социологов, публицистов Франкфуртская школа социальных исследований нередко именуется «неомарксизмом» или «западным марксизмом», который обычно противопоставляется «восточному марксизму», т. е. марксистско-ленинскому мировоззрению. Это противопоставление культивируется и самими деятелями Франкфуртской школы, которые претендуют на восстановление учения Маркса в его якобы подлинном виде, противопоставляют Маркса Ленину и, отрицая ленинизм, завоевывают признание даже у наиболее реакционных буржуазных идеологов, которые безошибочно отличают этих новоявленных «легальных марксистов» от действительных идеологов рабочего класса — коммунистов. То обстоятельство, что международный антикоммунизм видит в представителях Франкфуртской школы своих союзников, не должно, однако, затушевывать их особую- роль в современной идеологической борьбе.

Следует подчеркнуть, что многие участники движения «новых левых», в особенности студенты и преподаватели университетов, рассматривают М. Хоркхаймера, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромма, Ю. Хабермаса как представителей современного марксизма и идейных вдохновителей этого движения. Это значит, что Франкфуртская школа находит известную поддержку и у действительно антикапиталистических общественных сил современного буржуазного общества.

Возникновение Франкфуртской школы тесно связано с тем колоссальным кризисом перепроизводства, который охватил весь капиталистический мир в 1929— 1932 гг. В эти годы даже наиболее реакционные буржуазные деятели начали задумываться над Марксовым анализом анархии производства, присущей капиталистическому строю. Сошлемся для примера на известного философа-иррационалиста Н. Бердяева, который писал в 1931 г.: «Классовая борьба существует, и в происходящей классовой борьбе мы должны признать, что на чьей-то стороне больше правды, хотя бы и не вся правда. Мы думаем, что больше правды на стороне трудящихся»76. Бердяев призывал христианскую церковь стать третейским судьей в историческом споре между пролетариатом и буржуазией: «Христианская церковь должна быть вместе с народом, который социально по- беждаег, но духовно подвергается величайшим опасностям, отравляется смертельными ядами безбожия»

Признавая выдающееся значение Марксова анализа противоречий 'капиталистической системы, Бердяев ополчался на марксизм как на атеистическое, материалистическое и чуть ли не аморальное учение, чуждое духовному аристократизму, который состаївляет, по мнению этого философа, вечное, божественное, противоположное буржуазности начало в человеческой натуре. Марксизму Бердяев приписывал... буржуазность, классовое своекорыстие, доказывая, что только церковь способна повести рабочие массы по правильному пути.

Напуганный мировым экономическим кризисом и его политическими последствиями, Бердяев предрекал европейской буржуазии катастрофу, требуя от нее новой, религиозно-гуманистической ориентации, которую можно было бы противопоставить марксизму. Такова была обстановка в Европе, когда в начале 1931 г. М. Хоркхаймер стал во главе Института социальных исследований Франкфуртского университета. В своей вступительной речи он, правда, в несколько уклончивой, но в общем достаточно ясной форме заявил о необходимости рассматривать существующее положение вещей, учитывая анализ буржуазного общества, данный Марксом. Ф. Поллок, один из старейших деятелей Франкфуртской школы и ближайший соратник ее основателя М. Хоркхаймера, писал в 1933 г., осмысливая уроки экономического кризиса: «К самым решающим признакам современной хозяйственной ситуации принадлежит то, что противоречие между производительными силами и производственными отношениями значительно обо- стрилось по сравнению с тем, что было раньше»78. Констатация того факта, что марксизм указывает глубочайшие причины экономических кризисов перепроизводства, не привела, однако, Поллока на социалистические позиции. Его критика .капиталистической экономики направлена на обоснование теории планового капитализма. Это стремление выявить экономические резервы капиталистической системы характерно уже для первого номера журнала Франкфуртской школы, в котором Ф. Поллок опубликовал программную статью «Современное положение капитализма и перспективы нового планового хозяйственного строя».

Начало 30-х годов в Германии было временем, когда гитлеровский фашизм, финансируемый монополистическим капиталом, используя для обмана масс псевдо- социалистическую и националистическую демагогию, бешено рвался к власти. И это было вторым историческим обстоятельством, вызвавшим к жизни Франкфуртскую школу. По этому поводу М. Хоркхаймер говорит в своем известном интервью журналу «Шпигель» (1970 г.) — интервью, которое подытоживает его жизненный путь и в известной мере также историю всей Франкфуртской школы. «Да,— признает он,— я был марксистом, я был революционером. Я начал заниматься марксизмом после первой мировой войны, когда стала очевидной опасность национализма. Я верил, что только благодаря революции, и притом именно благодаря марксистской революции, может быть уничтожен национал-социа- лизм» 79.

65

3-5547

В этом заявлении следует отметить два существенно отличных друг от друга момента. Первый — Хоркхаймер признает, что только рабочий класс, социалистическая революция могут предотвратить установление фашистской диктатуры. Ценность этого признания заключается в том, что оно предполагает более или менее ясное сознание того, что буржуазия, буржуазная демократия не являются надежной преградой на пути фашизма. Несмотря на то что Хоркхаймер далек от понимания буржуазной, классовой природы фашизма, для него, как об этом свидетельствует содержание выпускаемого им журнала, в принципе очевидна глубокая идейная связь между фашистской идеологией и реакционной буржуазной философией второй половины XIX — начала XX в. Так, в третьем номере журнала за 1933 г. он подверг критике только что вышедшую книгу О. Шпенглера, в которой утверждается, что главной угрозой для Европы является, с одной стороны, мировая социалистическая революция, а с другой — «цветная мировая революция», т. е. борьба народов колониальных стран против империализма. Отмечая расистский характер этой книги, ее теоретическую несостоятельность и политическую реакционность, Хоркхаймер оценивает ее как проявление политической реакции. В этом же номере опубликована статья Г. Маркузе, в которой разъясняется, что фашистская идеология в Германии опирается на многолетнюю иррационалистическую традицию. Так, отмечает он, идеологические разглагольствования сторонников Шпенглера насчет «героического народного реализма» питаются идеями иррационалистической «философии жизни». С этих позиций Маркузе подвергает критике и своего бывшего учителя М. Хайдеггера, провозглашавшего: «Не научные положения и «идеи» составляют правила вашего бытия. Один лишь фюрер есть сегодняшняя и будущая немецкая действительность и ее закон» Как известно, немецкий рабочий класс был расколот оппортунистической политикой социал-демократии. Даже непосредственно перед угрозой захвата власти гитлеровской партией германские социал-демократы продолжали свою раскольническую политику. Установление фашистской диктатуры наглядно показало, что класс капиталистов является той главной силой, которая ее обеспечивает. В этих условиях Хоркхаймер—• и это составляет второй момент цитируемого выше его высказывания — вынужден обратиться к марксизму. Этот момент заслуживает особого рассмотрения. Уже в середине XIX в. среди мелкобуржуазной интеллигенции находились мыслители, которые говорили о неизбежности и даже желательности социалистического переустройства общества как единственной возможности решения «рабочего вопроса», но вместе с тем выражали известные антипатии к будущему социалистическому образу жизни, который представлялся им эстетически непривлекательным и т. д. В эпоху империализма такого рода идеологические явления, характеризующие промежуточную классовую позицию мелкой буржуазии, стали несравненно более распространенными, типичными.

Вынужденное обращение Хоркхаймера к марксизму сближает его теоретическую позицию с приводившимися выше рассуждениями Бердяева, несмотря на весьма существенные политические различия между ними. Поскольку это признание исторической правоты марксизма носит вынужденный характер, возникает вопрос: каковы его границы, в какой мере оно является долговременным убеждением? Ответ на эти вопросы дают уже довоенные работы Хоркхаймера, и в частности его понимание «критической теории», от имени которой он выступает.

Учение марксизма — революционно-критическая научная теория, и деятели Франкфуртской школы, разрабатывающие свои концепции как «критическую теорию», полагают, что они восприняли (и продолжают развивать применительно к новой исторической эпохе) важнейшие методологические принципы учения Маркса. Необходимо поэтому конкретнее определить действительный смысл «критической теории» в ее «франкфуртской» интерпретации.

Маркс противопоставлял свою революционно-критическую теорию буржуазной идеологии, теоретики Франкфуртской школы говорят главным образом о противоположности их «критической теории» традиционной теории. Ярким примером последней является, с точки зрения Хоркхаймера, естествознание, которое занимается исследованием наличного бытия. Для естествознания не существует различия между сущим и должным, оно исходит из того, что в природе ничто не может быть иным, чем оно есть. При такой оценке естествознания (оценке, явно игнорирующей его громадную роль в сознательном преобразовании природы) 'критической теорией может быть лишь учение об обществе. Это противопоставление обществоведения наукам о природе является развитием неокантианской концепции. Науки о природе, полагают неокантианцы, описывают процессы как закономерные, неизбежные, что вытекает из конституирующего эти науки априорного генерализирующего метода исследования. В отличие от естествознания науки об обществе возможны лишь благодаря априорной индивидуализации явлений. Поэтому в науке об обществе нет места таким категориям, как закономерность, необходимость, повторяемость; она занимается описанием явлений в их неповторимом своеобразии и их оценкой с точки зрения идеальных ценностей, априорных по своему происхождению и поэтому неосуществимых на практике.

Таким образом, отрицание возможности критической теории в науках о природе, рассмотрение «критицизма» как специфического свойства социальной теории неизбежно вносит в понятие критической теории элементы субъективизма. М. Хоркхаймер разъясняет, что далеко не всякая социальная теория является критической. Все дело в том, что и в сфере наук об обществе господствует не критическое исследование, а догматическое примирение с наличными фактами.

Это объясняется, по мнению Хоркхаймера, социальными последствиями стихийно сложившегося общественного разделения труда, отсутствием комплексного, целостного изучения социальной реальности, подчинением ученого существующим общественным отношениям, в которые он непосредственно включен как выполняющий определенную функцию и ограниченный ею. Но главное, что, по мнению Хоркхаймера, придает традиционной теории некритический характер, заключается в присущей ей идеологической ориентации, которая означает отрицание возможности иного, не предусмотренного идеологией хода событий.

Таким образом, Хоркхаймер обосновывает требования деидеологизации социальной теории. Понятие критической теории означает, с его точки зрения, принципиальное отрицание возможности научной идеологии и научно-критического с позиций этой идеологии отношения к социальной действительности. При этом он ссылается на то, что Маркс и Энгельс применяли термин «идеология» (соответственно исторически сложившемуся словоупотреблению) для обозначения превратного, иллюзорного сознания.

Хоркхаймер игнорирует тот факт, что основоположники марксизма постоянно подчеркивали реальное социально-экономическое содержание всякой идеологии, т. е. всегда выявляли в той или иной иллюзорной форме общественного сознания отражение положения и интересов определенного класса. Хоркхаймер не придает существенного значения даже тому обстоятельству, что Маркс и Энгельс были вождями, идеологами рабочего класса, что они разрабатывали свое учение как научную теорию освободительного движения этого класса. Разумеется, Хоркхаймер не отрицает этого факта, но он считает необходимым излагать содержание марксизма безотносительно к этому основному факту, т. е. рассматривает это учение просто как научную теорию общест- венно-исторического процесса и соответствующую методологию социального исследования. Такая трактовка марксизма имеет своей теоретической предпосылкой убеждение, согласно которому социальная наука, как бы она ни была в силу определенных исторических условий связана с известными классовыми интересами, должна быть независимой от них.

Конечно, любая социальная теория — и это неоднократно подчеркивает Хоркхаймер — несет на себе отпечаток определенных социальных влияний, интересов, потребностей. Но в этом, по его мнению, заключается ее ограниченность, от которой ее надо освободить. Хорк- хаймеру ясно и то, что присущее ученому стремление к истине, интеллектуальная независимость, честность в науке также связаны с известными социальными потребностями, интересами, условиями. Социальная теория не витает вне общества, подчеркивает Хоркхаймер. Однако он не понимает того, что одним из важнейших источников содержательности, значимости, а в определенных случаях и научности социальной теории является ее связь с исторически прогрессивными общественными интересами, классами.

Хоркхаймер отождествляет партийность теории с вынужденной или предвзятой позицией ученого, исключающей объективное исследование общественной жизни. «Дух либерален, — заявляет Хоркхаймер. — Он не выносит какого-либо внешнего принуждения, приспособ- ления своих результатов к воле какой-либо власти»80. Такого рода критика принципа партийности теории носит вульгарный характер, так как партийность смешивается с предвзятостью, субъективизмом и чуть ли не с недобросовестностью исследователя, подгоняющего факты под догмы. А между тем это отрицание партийности составляет не просто одно из банальных заблуждений представителей «критической теории»: в этом отрицании партийности, собственно, и заключается ее «критицизм», непосредственно направленный против марксизма. Но в таком случае ее отличие от традиционной буржуазной теории оказывается лишь видимостью: идеологи буржуазии всегда отвергали принцип партийности.

Мы цитировали статью Хоркхаймера «Традиционная и критическая теория», опубликованную впервые в 1937 г. Гитлеров.ский фашизм, утвердившийся в эти годы в Германии, приступил к выполнению своей человеконенавистнической социальной программы. Франкфуртский институт социальных исследований находился в это время в США. М. Хоркхаймер и его коллеги по институту вели как ученые и публицисты борьбу против фашистской идеологии, за спасение буржуазной демократии. Они, конечно, хорошо знали о героической борьбе народов Советского Союза против коричневой чумы. Они возлагали свои надежды на первое в мире социалистическое государство. И они не обманулись в этих надеждах; Советский Союз разгромил германский фашизм и его сателлитов, освободил народы Европы. Хоркхаймер не отрицает этого очевидного исторического факта. И все же именно военный и морально-политический разгром фашизма выявил принципиальную враждебность Франкфуртской школы марксизму-ленинизму и социалистическому общественному строю.

В 1970 г. в ФРГ был переиздан в виде десяти больших томов выпускавшийся Франкфуртской школой с 1932 по 1943 г. «Zeitschrift filr Sozialforschung» («Журнал социальных исследований»). Эта перепечатка ставшего уже библиографической редкостью журнала свидетельствует о возросшем влиянии Франкфуртской школы, несмотря на то что в организационном отношении она фактически уже не существует. Первый номер переизданного журнала открывается предисловием, которое принадлежит А. Шмидту, одному из молодых представителей этой школы. Характеризуя историю журнала, а тем самым и Франкфуртской школы, А. Шмидт пишет: «Кто хочет независимо от партийно-политических и идеологических «за» и «против» заниматься учением Маркса и Энгельса, в особенности в такой ситуации, как современная, когда различные группы марксистов конкурируют друг с другом, тому следует посоветовать обстоятельно изучать «Журнал социальных исследований»»

Итак, «критическая теория» Франкфуртской школы выдается за аутентичное понимание марксизма, которого, как следует из приведенной цитаты, никак не могут добиться марксисты, ограниченные якобы групповыми интересами. Это значит, что немарксистское понимание марксизма провозглашается единственно объективным, научным. Такая постановка вопроса объединяет. Франкфуртскую школу с буржуазной марксологи- ей, для которой изучение марксизма необходимо лишь для того, чтобы «компетентнее» заниматься его опровержением.

Следует подчеркнуть, что А. Шмидт в приведенных нами словах не столько подытоживает историю Франкфуртской школы, сколько воспроизводит и подтверждает ее исходные теоретические установки, которые были сформулированы М. Хоркхаймером уже в предисловии к первому номеру цитируемого журнала. Тогда, в 1932 г., Хоркхаймер писал: «Приверженность к научным критериям методически отделяет социальное исследование («критическую теорию».— Г. О.) также и от политики. Социальное исследование должно утверждать независимость своих познавательных претензий по отношению ко всем мировоззренческим и политическим установкам»81.

Таким образом, с первых шагов своей деятельности в качестве издателя журнала Хоркхаймер объявил основной характеристикой «критической теории» квазинаучную «беспартийность», совершенно аналогичную тому профессорскому «объективизму» струвизма, кото- рый был блестяще разоблачен В. И. Лениным еще в конце прошлого века.

Известно, что в истории общественной мысли различные учения нередко выступали под флагом критики других учений, которые оценивались как некритические, традиционные и т. д. В середине 40-х годов прошлого века Маркс и Энгельс в «Святом семействе» подвергли обстоятельному анализу младогегельянскую «философию самосознания», которая, именуя себя «критической критикой», противопоставляла самосознание будто бы некритической «массе» и всей действительности вообще. Маркс и Энгельс разоблачили «критическую критику» как некритическую переоценку субъективистского спекулятивного философствования, которое наделяет себя абсолютными полномочиями именно потому, что оно идеалистически принижает реальную действительность. «Критическая критика, для которой все человечество сливается в одну неодухотворенную массу, дает нам,— писали Маркс и Энгельс,— самое разительное свидетельство того, какими бесконечно маленькими представляются спекулятивному мышлению действительные люди» К

Хоркхаймер и другие представители Франкфуртской школы (Т. Адорно со своей все отрицающей «негативной диалектикой», Г. Маркузе с его концепцией «великого отказа», противостоящего реальному общественно- историческому процессу) не случайно игнорируют тот факт, что марксистская революционно-критическая теория, продолжателями которой они себя считают, формировалась в борьбе против субъективистской и нигилистической «критической критики». Теоретики Франкфуртской школы являются в сущности продолжателями младогегельянских суперкритиков, которые обвиняли Маркса и Энгельса в том, что они «некритически» относятся к пролетариату, поскольку именно в этом классе, а не в «критической критике» Маркс и Энгельс видели революционную силу, способную покончить с угнетением и эксплуатацией. «Критическая теория» Франкфуртской школы, исключая из марксизма учение о социалистической миссии пролетариата и принцип партийности социальной теории, выступает как прямая продолжательница младогегельянской «критической крити- ки». Этот вывод можно подкрепить и анализом других основных положений Франкфуртской школы, что в данном случае выходит за пределы данной главы. Укажем лишь на весьма показательное утверждение Т. Адорно о том, что младогегельянская «критическая критика» была не опровергнута, а просто отброшена ее противниками. «Святое семейство» и «Немецкая идеология» Маркса и Энгельса убедительно свидетельствуют о несостоятельности этого утверждения Адорно, который, разумеется, не согласен с материалистической критикой идеалистической концепции младогегельянцев.

Не трудно показать, что буржуазный (и мелкобуржуазный) принцип «беспартийности» в науке об обществе и охарактеризованное выше понимание «критической теории» не только полностью согласуются друг с другом, но и необходимо влекут за собой некоторые другие основные особенности учения Франкфуртской школы. Мы имеем в виду прежде всего эклектизм, а таїкже концепцию абстрактного гуманизма, которая со ссылками на молодого Маркса обычно противопоставляется марксизму.

С первых дней своего существования Франкфуртская школа провозгласила своей задачей осуществление комплексных социальных исследований, результатом которых могло бы быть научное понимание общества как целого на данном этапе его исторического развития. В этой связи Хоркхаймер неоднократно подчеркивал, что руководимый им институт занимается не просто социальной философией, а социальным исследованием, в котором наряду с философами участвуют также социологи, экономисты, социальные психологи, историки. Однако на деле эта сама по себе правильная установка на междисциплинарные исследования общественного целого оказалась утонченной формой эклектического сочетания элементов марксизма с буржуазными, явно враждебными марксизму теориями.

Франкфуртская школа занималась конкретными социологическими исследованиями. Не приходится разъяснять, как велико значение таких исследований для развития марксистско-ленинской теории. Исследование Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» сыграло выдающуюся роль в становлении марксистской политической экономии. Труд В. И. Ленина «Развитие капитализма в России», в котором были подытожены данные многочисленных эмпирических исследований, обогатил марксистское учение о развитии капиталистического способа производства 'новыми важными теоретическими положениями. Совершенно по-иному подошли к конкретным социологическим исследованиям теоретики Франкфуртской школы. Результаты, которыми увенчались их эмпирические исследования, свелись не к определенной совокупности новых фактических данных, а к ревизии материалистического понимания истории, в особенности марксистского учения о социальных закономерностях и исторической неизбежности социалистического переустройства общества.

Для буржуазной эмпирической социологии характерен отказ от основных философских понятий, которые применялись предшествующей социологической мыслью и получили свою научную разработку в марксизме. Со- циологи-эмпирики объявили, что такие понятия, как «прогресс», «развитие», носят телеологический характер, не поддаются верификации и поэтому должны быть заменены более определенными понятиями, содержание которых выявляется непосредственно эмпирически. Понятия «развитие», «прогресс» были заменены, казалось бы, более бесспорным понятием «социальное изменение», которое, однако, оказалось гораздо менее определенным и содержательным, поскольку исключало из рассмотрения вопрос о поступательном характере обще- ственно-исторического процесса, о его содержании, стадиях, направленности и т. д.

Правда, теоретики Франкфуртской школы полемизировали с эмпирической социологией, но эта полемика, как, впрочем, часто бывает среди буржуазных идеологов, оказалась лишь способом усвоения (разумеется, «критического») основных положений социологического эмпиризма. В конечном итоге франкфуртские «критические критики» и социологи-эмпирики оказались теми почтенными, респектабельными немецкими профессорами, которые, согласно известному анекдоту, ведут спор потому, что они в сущности согласны друг с другом. Именно поэтому «критическое» освоение эмпирической социологии привело франкфуртских теоретиков к отказу от центрального марксистского положения об исторической неизбежности социализма. Или, может быть, дело обстояло так, что стремление обосновать этот отказ, который в качестве скрытой идеологической интен- ции с самого начала содержался в сочинениях франк- фуртцев, привело их к социологическому эмпиризму?

Еще более очевиден эклектизм Франкфуртской школы в ее отношении к учению Фрейда. Уже в первом номере «Журнала социальных, исследований» была опубликована статья Э. Фромма «О методах и задачах аналитической социал-психологии». Это было программное выступление, цель которого сводилась, как не трудно понять, к тому, чтобы «дополнить» марксизм фрейдизмом. «Психоанализ,— писал Фромм,— естественнонаучная материалистическая психология» Это безосновательное отождествление фрейдовского натурализма с материалистическим пониманием психического позволяет Э. Фромму утверждать, будто марксистскому пониманию человека не хватает фрейдовского «глубинного» видения человеческой сущности.

Фрейдовский биологизм явно иррационалистическо- го толка нисколько не смущает Фромма, поскольку он отрицает эту коренную особенность фрейдизма, заявляя, что последнему далеко не чуждо понимание социальной сущности человека. «Фрейд,— пишет Фромм,— никогда не брал в качестве объекта психологии изолированного, вырванного из социальной связи человека»82. Этот тезис звучит по меньшей мере двусмысленно, ибо Фрейд доказывал— и это составляет центральный пункт его учения,— что социальное выполняет репрессивные функции по отношению к внутренней, подсознательной биологической сущности человека, которая находится в постоянном конфликте с цензурой социального. Такая точка зрения глубоко враждебна марксизму, однако франкфуртские философы вполне усвоили ее, поскольку они утверждают, что общественные отношения в «индустриальном обществе» по природе своей репрессивны. Господство капиталистических отношений над людьми истолковывается не как исторически преходящий факт, а как специфическое выражение общей природы социальных отношений. Таким образом, с помощью Фрейда Франкфуртская школа приходит к родственным экзистенциализму рассуждениям о противоречии между сущностью человеческого индивида и совокупностью общественных отношений, обществом. Из- вестное положение Маркса — сущность человека есть совокупность общественных отношений—отбрасывается, несмотря на то что теоретики Франкфуртской школы нередко на него ссылаются.

Принцип «беспартийности» социальной теории и эклектическое сочетание теоретически несовместимых положений взаимно дополняют и «обогащают» друг друга. В таком же отношении находится этот принцип с абстрактно-гуманистическим философствованием, которым Франкфуртская школа подменила марксистский революционный гуманизм.

Марксизм утверждает, что социальное освобождение пролетариата есть условие освобождения всех членов общества от господства стихийных сил общественного развития. Буржуазный гуманизм, напротив, пытается доказать, что социальное освобождение пролетариата должно быть следствием освобождения всех составляющих общество индивидов. Отрицание решающего значения освободительного движения рабочего класса, отрицание исторической необходимости социалистической революции для действительной гуманизации человеческой жизни — именно в этом, а не в прекраснодушных рассуждениях о благе и достоинстве человеческой личности сущность буржуазного гуманизма. Поэтому буржуазный гуманизм даже в тех случаях, когда он в силу определенных социальных условий играет прогрессивную роль {в борьбе против фашизма, империалистической экспансии, колониализма и т. д.), принципиально несовместим с марксизмом.

С точки зрения Хоркхаймера, классовая солидарность пролетариев 'в борьбе против капиталистического гнета является ограниченной, неприемлемой для подлинного гуманиста позицией. Существует, по убеждению лидера Франкфуртской школы, иная, чисто человеческая солидарность, которая «представляет собой не просто солидарность определенного класса, но то, что связывает друг с другом всех людей. Я имею в виду солидарность, которая выявляется в том, что все люди обречены на страдание, что они умирают, что они смертные существа» К

Разумеется, марксизм ни в малейшей мере не отрицает ни антропологического единства человечества, ни трагического в его жизни. Марксисту не придет в голову отрицать тот факт, что смертность человеческого существа известным образом характеризует (и определяет) его жизнь. По утверждению же Хоркхаймера, антропологическое единство всех человеческих индивидов возвышается над всеми социально-историческими различиями между ними. Эта абстрактно-гуманистическая постановка вопроса, которую обосновывал Фейербах в эпоху немецкой буржуазно-демократической революции, была тогда не только оправданна, но и исторически прогрессивна: речь шла о борьбе против феодальных сословий и привилегий. Но в эпоху всемирно-историче- ского перехода от классово антагонистического к бесклассовому обществу противопоставление антропологизма марксизму, несомненно, носит реакционный характер.

Общность судьбы всех человеческих индивидов непосредственно осознается, согласно Хоркхаймеру, через религию. Этот тезис уже у Фейербаха не носил прогрессивного характера. У Хоркхаймера он приобретает явно реакционный привкус. Наука, говорит он, выявляет своими частными, специализированными исследованиями многообразные существенные различия внутри исторически складывающегося единства человечества. В научном исследовании о социальной дифференциации, классовых противоположностях, национальных и расовых различиях понятие антропологического единства человечества превращается в абстракцию, значение которой уменьшается по мере развития науки. Религия же в отличие от науки наполняет это ставшее умозрительным понятие чувственным, конкретным, волнующим содержанием. Религия представляется Хоркхаймеру изначальным и аутентичным самовыражением гуманизма. Правда, религиозное представление о боге крайне смутно, противоречиво, безосновательно. Существование бога, без признания которого невозможна религия, не может быть доказано. Мы не вправе даже ссылаться на бога. «Мы можем лишь действовать с внутренним чувством, что бог существует» Религиозное убеждение в том, что мир человеческий, в котором постоянно господствует зло, может быть понят и хотя бы частично изменен к лучшему лишь при допущении абсолютной и в силу этого трансцендентной справедливости, представляет собой, согласно Хоркхаймеру, «решающее основоположение критической теории»83. За каждым подлинным человеческим действием стоит теология. «Теология,— говорит Хоркхаймер,— означает здесь сознание того, что мир есть явление, что он не есть абсолютная истина, последнее. Теология есть — я сознательно выражаюсь осторожно — надежда, что несправедливость, которая характеризует мир, не остается навечно, что несправедливость не может быть последним словом»84.

Итак, надежда на преодоление социального зла питается убеждением в существовании трансцендентной справедливости. Хоркхаймеру, конечно, хорошо известны исторически определенные источники социальной несправедливости, господствующей в буржуазном обществе. Но он предпочитает рассматривать социальное зло с позиций спекулятивной теологии, которая видит в нем онтологическое определение человеческого бытия, не устранимое никакими социальными преобразованиями. Он, правда, не говорит о первородном грехе как о действительном событии всемирной истории. Но он подобно кумиру своей юности Шопенгауэру принимает библейский догмат в качестве философско-исторического постулата. Учение о первородном грехе, говорит Хоркхаймер, «определяло предшествующую историю и еще сегодня, с точки зрения мыслящего человека (fur den Denkenden), определяет мир. Мир возможен лишь при допущении, что бог, создавая человека, наделил его свободной волей»85. Таким образом, учение, которое Хоркхаймер в середине 30-х годов, ссылаясь на Маркса, обосновывал как «критическую теорию», трансформировалось в явно некритическую (прежде всего по отношению к религии) теологическую метафизику истории. Задача исследователя, по-видимому, состоит в том, чтобы выяснить, в какой мере этот конец представляет собой продолжение начала.

Интервью Хоркхаймера «Шпигелю» не просто подытоживает жизненный путь основателя Франкфуртской школы. Если бы его содержание сводилось к этой лич- ной, биографической стороне дела, т. е. к размышлениям престарелого человека, который не может не думать о смерти, оно не имело бы значения исторического документа. Однако это интервью лишь в популярной, осознанной форме выражает перманентный отход Франкфуртской школы от того ограниченного, одностороннего признания марксизма, которое характеризует ее предшествующую историю. То, что самим деятелям этого течения представляется развитием, обогащением их собственных воззрений, критическим освоением марксизма, освобождением его от одностороннего «пристрастия» и чрезмерного исторического оптимизма, есть в действительности лишь углубление их расхождений с учением, которое они в начале 30-х годов, правда, со множеством оговорок и многозначительных фигур умолчания считали научной критической теорией общественного развития.

Как уже было сказано выше, в то время капиталистический мир корчился в судорогах небывалого экономического кризиса. В Германии фашистские громилы рвались к власти, угрожая самому существованию буржуазной демократии. И нет, конечно, ничего удивительного в том, что мелкобуржуазные демократы и гуманисты Хоркхаймер, Адорно, Беньямин, Поллок обратили свои взоры к учению Маркса. Они и тогда не воспринимали это учение как идеологию рабочего класса и мировоззрение его партии, которая уже существовала в Германии и вела борьбу с фашизмом. Их отношение к марксизму носило сугубо теоретический характер. И тогда уже марксизм был для них учением слишком враждебным тому общественному строю, который они стремились лишь реформировать, сделать «более» гуманным. Они, следовательно, с самого начала сознавали, что марксизм как реальное историческое движение несовместим с дорогими для них идеями и идеалами буржуазного просвещения и абстрактного гуманизма, но они не видели другой альтернативы фашизму и экономическому хаосу.

Шли годы, и теоретики Франкфуртской школы все далее уходили от этого убеждения. Социализм как альтернатива капитализму в сущности с самого начала был для них неприемлем: они воспринимали его не как положительную программу, не как цель, а как средство для осуществления своих буржуазно-гуманистических идеалов. Таким образом, прогрессирующее расхождение с марксизмом, составляющее важнейшее содержание истории Франкфуртской школы, коренится в том, что составляет ее историческое начало. Этот исходный пункт, который сохраняется и постоянно выявляется в ходе развития Франкфуртской школы,— интерпретация марксизма с мелкобуржуазных позиций. Весьма важно отметить, что теология истории, к которой пришел Хоркхаймер, оценивается им не как пересмотр прежних .воззрений или отказ от них, а как их дальнейшее развитие и философское подытоживание. И дело здесь отнюдь не в субъективном, тщеславном желании засвидетельствовать свою последовательность, избежать расчета со своей совестью. Хоркхаймера нельзя упрекнуть в чрезмерном субъективизме: он действительно не порывает с основными идеями своего прошлого, хотя и переставляет логические акценты. Это-то и позволяет ему утверждать, что высказанные им в интервью теологические воззрения представляют собой в сущности возвращение к его первоначальным убеждениям— убеждениям, которые не были достаточно осознаны в свое время и поэтому не получили тогда должного развития. Это искреннее признание, которое в интервью дополняется существенными биографическими подробностями, заслуживает внимания не только потому, что уже в 30-х годах Хоркхаймер и его коллеги иной раз высказывали аналогичные воззрения на роль религии в истории человечества К Суть дела состоит прежде всего в том, что изложенная в интервью теология истории беспросветно пессимистична, а социальный пессимизм (независимо от религиозной формы, которую он обрел в интервью) образует, пожалуй, самую важную характеристику той теории современной эпохи, к которой давно пришла Франкфуртская школа. Поэтому интервью Хоркхаймера выражает социально-политические идеи, близкие всем представителям возглавляемого им идейного направления. И то обстоятельство, что эти социально-политические идеи изложены как религиозное кредо, лишний раз подчеркивает, что они представляют собой не просто теоретические выводы, которые могут быть пересмотрены под влиянием новых фактов, а основную идеологическую установку, соответствующую социальному положению определенного класса.

Мелкобуржуазный интеллигент, отказывающийся от убеждения, что марксизм научно обосновывает реальную альтернативу исторически изжившего себя капитализма, еще не становится в силу этого автоматически откровенным апологетом буржуазного общества. Не приемля социализма, он продолжает критически относиться к капиталистическому status quo. «Никогда еще,— говорит Хоркхаймер в своем интервью,— нищета людей не стояла в столь кричащем противоречии к их возможному богатству, как в настоящее время. Никогда еще все человеческие силы не были так безжалостно скованы, как ныне, в современных поколениях, когда дети голодают, а руками отцов сбрасываются бомбы» К

Мелкий буржуа давно уже преследует утопическую цель: подняться выше противоположности социализма и капитализма, найти третий, средний путь, преодолевающий «крайности» непримиримо противоположных социальных систем. Современная эпоха в большей степени, чем какой-либо предшествующий исторический период, дискредитирует эту мелкобуржуазную иллюзию. И тогда мыслителю, который вопреки историческому опыту пытается удержаться на промежуточных социальных позициях, ничего не остается, кроме унылой надежды на трансцендентную справедливость,— надежды, которая неизбежно дополняется пессимистической оценкой реальной, т. е. посюсторонней, человеческой жизни. Понятно, что религиозные размышления Хоркхаймера — последовательное развитие той социологи- ческой теории современной эпохи, которую с первых дней своего существования разрабатывала Франкфуртская школа.

Не следует придавать слишком большого значения религиозному способу изложения. Даже в средние века религиозные контроверзы выражали вполне реальные, эмпирически констатируемые социальные различия, противоречия, интересы. В тем большей степени это относится к современной эпохе. Поэтому теологические размышления и критика «индустриального общества», под которым разумеется и капитализм и социализм, составляют в интервью Хоркхаймера две стороны одной и той же медали.

История сначала развеяла мелкобуржуазные иллюзии относительно капитализма. Ныне она разоблачает и иллюзии мелкобуржуазного социализма. И представителям Франкфуртской школы остается лишь одно: теоретически обосновывать свое неприятие не только настоящего, но и того будущего, которое закономерно из него вырастает. Все это мы находим в интервью Хоркхаймера. «Маркс,— говорит он,— проецировал всестороннее развитие личности в будущее. Однако такого рода развитие является продуктом эпохи либерализма, продуктом, который исчезает вместе с либерализмом. Темой нашего времени является самосохранение, хотя уже нет той самости, которая должна быть сохранена» 86. Лидер Франкфуртской школы противопоставляет государственно-монополистическому капитализму не социалистический строй, а домонополистический капитализм. У него нет иллюзий относительно современного буржуазного общества, но его историческое прошлое представляется ему эпохой, когда человеку, несмотря на все трудности, жилось гораздо лучше. И это понятно. Империализм, как доказал В. И. Ленин, есть переход от свободной конкуренции к монополии, что в обла- сти политической означает всяческое урезывание, ограничение буржуазной демократии и в конечном счете политическую реакцию по всей линии. В концепции «индустриального общества», разрабатываемой «критическими теоретиками», этот реальный исторический процесс односторонне интерпретируется как движение общества по пути деперсонализации, обусловленное научно-техническим прогрессом и якобы соответствующей ему бюрократической системой управления, которая именно благодаря механизации, автоматизации и применению научных методов во всех областях общественной, а отчасти и личной жизни становится вездесущей.

Такого рода истолкование противоречий современного буржуазного общества и социальных последствий на- учно-технического прогресса есть возрождение романтической критики капитализма, зачинателем которой был феодальный социализм. Франкфуртская «критическая теория» идет дальше Т. Карлейля и его мелкобуржуазных продолжателей, поскольку она, игнорируя коренную противоположность между социализмом и капиталистическим строем (и соответственно качественное отличие социалистической индустриализации от капиталистической), объединяет их в понятии «индустриальное общество».

Свыше 100 лет тому назад Маркс показал, что капиталистическая индустриализация, превращая рабочего в придаток машины, усиливая отчуждение производительной деятельности людей и ее продуктов, создает вместе с тем материально-технические предпосылки для преодоления негативных последствий развития индустрии в условиях капитализма путем социалистического переустройства общественных отношений. Само собой разумеется, что с позиций романтической критики «индустриального общества» эти выводы Маркса, подтверждаемые историческим опытом социалистического строительства, не могут быть усвоены. Поскольку материально-технической основой социалистического общества является высокоразвитое индустриальное производство, социализм представляется деятелям Франкфуртской школы в сущности не отрицанием, а непосредственным продолжением капиталистического строя.

Таким образом, неприятие социализма как альтернативы капитализму оказывается все-таки в конечном счете признанием капитализма как единственно возмож- ной формы существования «индустриального общества». Парадокс заключается в том, что франкфуртские критики капитализма — что, впрочем, типично для представителей романтического антикапитализма — выступают как его апологеты, разумеется несознательные. Но в наше время только такая косвенная апология буржуазного общества может иметь кредит в определенных кругах общественности Запада.

Отбрасывая азбучную истину о коренной противоположности социализма капитализму, Хоркхаймер обосновывает этот свой шаг не конкретными, а самыми общими философско-историческими аргументами. Развитие общества, заявляет он, необратимый процесс. Однако принятие этого правильного факта ^вступает в явное противоречие с его нежеланием признать возможность коренного преодоления негативных последствий капиталистического развития. Мы видим, таким образом, к чему сводится пессимизм «критической теории» — к абсолютизации социально-экономических последствий капитализма. Это развитие, говорит Хоркхаймер, влечет за собой в конечном счете ликвидацию способного располагать собой субъекта, уничтожение свободной воли. Можно, конечно, попытаться сохранить кое-что из гуманистического наследия либерального прошлого, но надолго ли? «Мы еще не живем в полностью автоматизированном обществе,— меланхолически замечает Хоркхаймер.— Наш мир еще не стал тотально манипулируе- мым (total verwaltet). Мы можем еще сегодня многое делать...» 1 Последняя фраза отнюдь не является обнадеживающим допущением. На вопрос корреспондента журнала «Шпигель» Г. Гумниора, нельзя ли предотвратить превращение жизни людей в объект тотальной манипуляции, Хоркхаймер отвечает категорическим, проникнутым безнадежным пессимизмом отрицанием.

В этом отношении (воззрения основателя Франкфуртской школы, пожалуй, отличаются от воззрений других ее представителей, которым в большей мере присущи волюнтаристские акценты, не исключающие, в,прочем, фаталистической тенденции. Г. Маркузе, например, полагает, что позиция «великого отказа» по отношению к неуправляемому, стремительно ускоряющемуся индустриальному развитию может быть эффективной. Следует, однако, отметить, что Хоркхаймер не призывает к бездеятельности, к конформистскому примирению с констатируемым социальным злом: отсутствие исторической перспективы не может быть основанием для прекращения сопротивления. В уже цитировавшемся предисловии к работам 30-х годов он призывает: «Защищать ограниченную, эфемерную свободу отдельного, сознавая возрастающую для нее угрозу, сохранять и по возможности расширять эту свободу, есть гораздо более настоятельная задача, чем ее абстрактное отрицание...» 87 Как следует из этого предисловия, абстрактным отрицанием свободы Хоркхаймер считает социалистическую революцию. Это значит, что защита «эфемерной свободы» возможна лишь на почве капитализма. Капитализм рассматривается как экономическая система, в наибольшей мере способствующая демократической организации общества. Таким образом, апология капитализма как «неустранимого» индустриального общественного строя дополняется собственно политическими аргументами.

Мелкобуржуазная критика капитализма по самой природе своей компромиссна. Она ,не отгорожена «китайской» стеной не только от апологии капитализма, но и от антикоммунистической истерии. Не удивительно поэтому, что буквально на следующей странице цитируемой работы Хоркхаймер, разумеется, не без оговорок призывает защищать «свободный мир» против тоталитаризма, который, как это принято у антикоммунистов, толкуется настолько расширительно, что включает в себя наряду с фашизмом и... социалистические государства. Право и долг каждого мыслящего человека, пишет Хоркхаймер, заключаются в том, чтобы «оценивать так называемый свободный мир соответственно его понятию, относиться к нему критически и все же отстаивать его идеи...»88. Если учесть, что в наше время даже ярые апологеты капитализма не решаются на безоговорочную защиту «свободного мира», то смысл этого утверждения станет еще более очевидным. Весьма характерно, что в концепции Хоркхаймера, как и других представителей Франкфуртской школы, положение о превращении общества и всей жизни обра- зующих общество индивидов в объект тотального манипулирования, которое сплошь и рядом отождествляется с социальным планированием и совершенствованием необходимых для этого научно-технических средств, обосновывается не конкретно-историческими аргументами, а чисто спекулятивным образом. Конкретно-историческое исследование выявляет действительно существующие тенденции все большего усиления деперсонализации, отчуждения и манипулирования в современном буржуазном обществе, но это исследование не дает никаких оснований для фаталистического истолкования этих тенденций как тотальных и совершенно непреодолимых. Такого рода истолкование, как показывает, в частности, интервью Хоркхаймера, основывается на априористической философско-исторической установке,, которая формулируется следующим образом: «Чем больше справедливости, тем меньше свободы; чем больше свободы, тем меньше справедливости. Свобода, равенство, братство — это замечательный пароль. Но если вы хотите сохранить равенство, то вам следует ограничить свободу, а если вы хотите оставить людям свободу, то в таком случае не может быть равенства»89.

Пессимистическая интерпретация будущего, которая вытекает из спекулятивного, псевдодиалектического понимания взаимоотношения свободы и равенства, нередко характеризуется в современной социологической литературе как... антиутопизм. На деле же этот «антиутопизм» оказывается лишь новейшей и специфической, а именно пессимистической разновидностью утопизма. Утопии прошлых веков были проникнуты непоколебимой (и, увы, наивной) верой в счастливое будущее че- ловечества. У современных мелкобуржуазных критиков капитализма и социализма нет и не может быть никакой веры -в счастливое будущее. Вот почему они называют свое представление о будущем человечества антиутопичным. На деле же оно остается утопическим, т. е. беспочвенным, хотя и с совершенно иным, отрицательным индексом.

Не трудно заметить, что «антиутопические» рассуждения Хоркхаймера, как это часто бывает у мелкобуржуазных демократов, в сущности буржуазны и заключают в себе вполне реальное социальное содержание. В капиталистическом обществе свобода и равенство действительно несовместимы, так как не может быть социального равенства там, где господствует свобода частной собственности на средства производства. Буржуазная справедливость, законность неотделимы от фактической диктатуры капитала, который сильнее любых правовых институций. Поэтому, чем могущественнее власть капитала, тем призрачнее личная свобода. Формальное равенство, за границы которого никогда не выходит капитализм, есть юридическое выражение действительного неравенства между собственниками капитала и собственниками рабочей силы. Последние являются в сущности мнимыми собственниками, так как рабочая сила, поскольку она функционирует в этом качестве, фактически находится в распоряжении капитала. Поэтому буржуазно-демократическое равенство означает действительную несвободу для трудящегося человека.

Хоркхаймер, который, как и все деятели Франкфуртской школы, немало занимался философией Гегеля, явно игнорирует следующее глубокое замечание этого мыслителя: «Когда речь идет о свободе, всегда следует выяснять, не говорят ли собственно о частных интересах» 1. Спекулятивные рассуждения о свободе и равенстве без указания их конкретно-исторического социального содержания оказываются на поверку идеализацией буржуазных свобод и буржуазного равенства.

Интервью Хоркхаймера журналу «Шпигель» скандализировало его сторонников. Студенты, которым Хоркхаймер представлялся марксистом, были явно разочарованы. Буржуазные комментаторы заговорили о радикальном повороте в воззрениях основоположника

Франкфуртской школы. Соратники престарелого лидера сочли для себя наиболее подходящей в этой щекотливой ситуации фигуру умолчания. Видимо, они согласны с комментаторами. Некоторые из находившихся под влиянием Франкфуртской школы университетских ученых стараются отмежеваться от теологического философствования Хоркхаймера, которое они склонны оценивать как проявление старческой слабости, искажающее действительный смысл «критической теории».

Мы старались подчеркнуть здесь, что значение интервью Хоркхаймера, которое представляется нам одним из важнейших документов в истории Франкфуртской школы за последние годы, заключается в том, что оно подытоживает ее историю. Теологическая форма размышлений Хоркхаймера далеко не случайна: она представляет собой вполне адекватное выражение их содержания. Резюмирование истории Франкфуртской школы сводится Хоркхаймером к характеристике ее пути от ограниченного, временного и непоследовательного признания марксизма к его отрицанию, которое обычно осуществляется в форме критической рефлексии об основных положениях марксизма. Теологическая форма, разумеется, не обязательна для критиков марксизма, но она вполне соответствует содержанию мелкобуржуазно- романтической критики капитализма и... социализма.

Мы далеки от того, чтобы отождествлять воззрения, высказанные Хоркхаймером в его интервью, с воззрениями других представителей Франкфуртской школы. Между деятелями этой школы всегда имела место оживленная полемика, в особенности по философским вопросам, но их объединяли общая социальная установка и общие методологические позиции, эволюции которых подведен итог в интервью. Хоркхаймер вплоть до последних своих дней оставался лидером Франкфуртской школы, а его интервью, вызвавшее конфуз среди его соратников и сторонников, является красноречивым документом современного этапа ее развития, точнее, разложения.