1. Время социологического прозрения (К 80-летию со дня рождения В.А. Ядова)
В «кузнице идеологических кадров» С Володей Ядовым я познакомился на философском факультете Ленинградского университета. Мы оба учились на этом факультете и в качестве студентов, и в качестве аспирантов. Нам было тогда около 20 лет, а на одном факультете мы — с перерывами — провели почти восемь лет. Володя в студенческие годы шел на год старше меня, и я его сразу же заметил, как одного из главных действующих лиц на любых общефакультетских мероприятиях. Помню его на демонстрациях, которые проходили по меньшей мере дважды в год: 1 мая и 7 ноября. Демонстрации были настоящими праздниками. И эти праздники создавались нами самими. Мы умели радоваться жизни, а Володя с тех самых пор был постоянным заводилой. Помню его любимую песню, которую он всегда запевал на майских праздниках: Avanti populo... Bandera rossa triumvera! Нам тогда всерьез казалось, что под эту мелодию пройдет вся наша жизнь, как по проторенной колее. Уже потом я узнал, что Володя был одним из лидеров факультетской комсомольской организации. Комсомольские собрания были в наше время наиболее распространенной формой общения, и мое второе впечатление от встречи с Володей было в том, что он в качестве члена факультетского бюро присутствовал на комсомольском собрании нашей студенческой группы, на котором я впервые в жизни решился на публичное выступление. Володя в своем заключительном слове отметил его как не самую большую глупость. В это время — ровно середина прошлого века — мы варились в общем котле, поэтому надо рассказать о той обстановке, которая существовала на факультете, о том, чему мы учились и чем жили. Мы начали учебу в послевоенные годы. Время было непростое. Страна вышла победителем из самой жестокой войны, и сомнений в том, кто организовал победу, ни у кого не было, тем более у тех, кто пришел учиться на философский факультет. Несмотря на то что почти каждая семья понесла потери во время войны, темы цены победы в наше время не существовало383. В те времена такая тема была бы не только нелепой, но просто кощунственной. Те, кто погиб в боях, погиб не напрасно. А те, кто пал в качестве жертв фашистского нашествия, взывали к справедливости, которая утверждалась победителями. На факультете вместе с нами — выпускниками средней школы — учились те, кто прошли через фронт. Большая часть из них были офицерами во время войны, многие вернулись с орденами и медалями. Костя Краснухин, Валерий Почепко, Анатолий Казаков, Евгений Кузьмин, Анатолий Галактионов, Петр Никандров, Павел Коваль и еще с десяток «взрослых» студентов, многие из которых стали впоследствии профессорами, составляли сплоченную группу фронтовиков. Как правило, они входили в состав партбюро, которое играло главенствующую роль на факультете. Разница в возрасте и жизненный опыт были своего рода естественным барьером между бывшими школьниками и фронтовиками. Однако Володя имел, по крайней мере, два преимущества перед своими однокурсниками. Первое состояло в том, что его отец окончил в свое время Комакадемию им. Н.К. Крупской и работал в качестве преподавателя истории партии384. Именно отец приобщил его к чтению литературы обществоведческого профиля. В школе и в домашних условиях он освоил необходимый лексикон и научился пользоваться терминологией в общении с преподавателями. На это даже у прилежного студента уходит не один год занятий. Но кроме того, Володя успел приобщиться к военным порядкам, так как начинал учиться в летном училище. Уже там он был выделен из состава курсантов — ему было присвоено звание сержанта. Володя не стал летчиком: не прошел медкомиссию. Не без влияния отца он решил овладеть «истоками всего научного знания». Однако краткий опыт приобщения к военным порядкам оказался бесценным стартовым капиталом. Этот опыт позволил приблизиться к фронтовикам. Уже на третьем курсе он был принят в партию, что для простого школьника было бы просто невозможно. Одновременно был избран членом большого комитета и заместителем секретаря комитета комсомола ЛГУ (большой комитет — комитет ВЛКСМ университета, что-то вроде университетского политбюро). На философском факультете в наши годы училось немало людей, ставших впоследствии крупными исследователями и общественными деятелями. На одном курсе с Ядовым учились Ю.А. Красин и А.К. Белых. Моими однокурсниками были С.Н. Иконникова и И.М. Попова, В.П. Бранский и А.С. Кармин. Р.В. Рывкина и Р.А. Медведев шли еще старше курсом или двумя. Все эти люди составляли цвет факультета, каждый из них внес заметный вклад в своей области. Чему же нас учили на факультете? Программа была достаточно насыщенной. На первых двух курсах надо было освоить курс «История ВКП(б)», причем не довольствуясь кратким курсом, который был обязателен для студентов всех специальностей. А для студента философского факультета нужно было знать первоисточники. Надо было штудировать такие работы В.И. Ленина, как «Кто такие друзья народа...», «Что делать?», «Материализм и эмпириокритицизм»385. Большее место занимали курсы по общей истории, по истории литературы (проф. Г.П. Макогоненко), по истории религии (М.И. Шахнович). Латынь преподавали на первых двух курсах (проф. Парай-Кошиц), иностранный язык (по выбору) на протяжении всего срока обучения. С третьего курса начиналось преподавание истории философии: от античности до наших дней, педагогики, истории марксистской философии (Г. Попов, З.М. Протасенко). Помимо этого философам полагалось обладать знаниями по высшей математике и по теоретической физике. Это были основные курсы для «философов», то есть для тех, кто учился на философском отделении (наряду с этим было отделение психологии). Большая часть студентов в порядке участия в общественной работе проходила специальный курс по коллективистской закалке в ходе летних комсомольских строек. Пели песни о Михалевской студенческой ГЭС, по первым звукам которой можно было распознать своих. Как раз на стройках формировался актив курса: там становилось ясно, кто как работает и кто как практически ценит товарищество. Здесь шла «позитивная селекция». Однако на протяжении пяти лет студенческой жизни действовали «негативные механизмы селекции». Мне запомнилось, например, персональное дело В. Сайкова. Это был студент первого курса, весьма общительный и несколько непохожий на других. Он не скрывал своих явно выраженных богемных наклонностей. В результате ему было предъявлено обвинение в «некомсомольском поведении», и он, пройдя через бюро курса и бюро факультета, через общее комсомольское собрание факультета «вылетел» из комсомола. Решение собрания было единогласным, что означало автоматически и отчисление с факультета. Аналогичные истории происходили и на старших курсах. Кого-то исключили из комсомола за то, что он во время похорон собственного отца посетил церковь. На этом же курсе в частных разговорах в общежитии два студента усомнились в гениальности Сталина и необходимости политики коллективизации. В тот же вечер за ними в общежитие на Мытне приехал «воронок». Их осудили по 58-й статье УК. Насколько помню, отличительной особенностью студентов-фило- софов была «идейная убежденность». Более того, на семинарских занятиях наиболее активные стремились утвердить свою правоту. Немногие, подобно Ю. Леваде, пришли на факультет в поисках «настоящей правды»386. Большая часть уже имела «правду в кармане», и задача состояла лишь в том, чтобы отшлифовать аргументацию. Володя закончил годы студенчества в 1952-м, защитил диплом и получил рекомендацию в аспирантуру. Но тут начались неприятности, связанные с проверкой партийных документов: исключение из партии, работа на заводе. Затем наступила смерть Сталина, а вскоре Володю восстановили в рядах партии: как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Справедливость восторжествовала! Сейчас вряд ли кто может понять, что означало в те времена исключение из партии. Это крушение всех надежд, которые созревали во времена учебы в университете, это перекрытие всех путей в области научной работы, это потеря сложившегося круга общения и даже близких друзей. Но после этого — по инициативе Б.М. Фирсова — новое восхождение: работа в качестве первого секретаря Василеостровского райкома комсомола, поступление в аспирантуру родного факультета под руководство В.П. Тугаринова. Все, казалось бы, восстановлено! Но осталась, не могла не сохраниться память об этом годичном интервале, об этом важном жизненном опыте, который показал, как много зависит от случайности в судьбе каждого из нас. Вывод, сделанный по жизни, состоял в релятивизации сознания. В последующем этот вывод закрепился в идее плюрализма социологических теорий. Но был и другой урок, который Володя получил на основе этого же опыта: если ты уверен в своей правоте и если эта правда значима для тебя, то отстаивай эту правду до конца. Ведь если бы Володя согласился с несправедливым выговором, приписывающим ему обман партии, то он никогда бы не стал Ядовым. Аспирантура В феврале 1956 г. прошел XX съезд партии. Доклад на этом съезде стал решающим стимулом релятивизации сознания советской интеллигенции. Главный преднамеренный итог доклада Н.С. Хрущева — развенчание личности Сталина. Но в то же время пошатнулись и идейные основания самой власти. Сознание советской интеллигенции перестало быть харизматическим, и в этом — громадный шаг вперед, который может быть приравнен лишь к решению вопроса о всеобщей грамотности населения. Идейным центром шестидесятничества сделался «Новый мир», которым руководил А. Твардовский. Начались и соответствующие институциональные изменения. Факультет, на который мы вернулись разными путями, радикально изменился за два-три года. За это время утвердился авторитет нового декана факультета В.П. Тугаринова, переехавшего из Твери (Калинина). Он задал новую тональность. В своих выступлениях он использовал стиль сократовских рассуждений, задавая вначале простые вопросы и шаг за шагом усложняя рассуждение. Все находилось в процессе обновления. Тут и там возникали дискуссии. Но и прежние формы социального контроля продолжали действовать, ведь факультет имел «особое идеологическое предназначение». В 1957 г. проходило «дело Молоствова и Гаранина». Они обвинялись в попытке создать теоретическую группу для обсуждения того, насколько теория социализма расходилась с практикой. Обвинение строилось на основе частной переписки! В результате закрытого процесса все участники группы получили от пяти до семи лет. Иррациональность ситуации состояла в том, что в это же время возвратились из ссылки несколько преподавателей из числа прошедших через репрессии: Моисей Вульфович Эмдин, Лазарь Осипович Резников — оба на много лет были отстранены от преподавательской деятельности. Я не припоминаю, чтобы кто-то из них рассказывал о перипетиях своей биографии. Это и понятно. Ведь в сложившейся обстановке легко было встретить людей, которые были причастны так или иначе к их судьбе. А следовательно, откровенный рассказ мог быть истолкован как обвинение в клевете, доносах и прочих неблаговидных поступках. М.Ф. Эмдин читал спецкурс по «Феноменологии духа», а Л.О. Резников специализировался на вопросах теории познания Еще одна новация состояла в том, что двое из наших сверстников стали читать самостоятельные курсы лекций. Восходила звезда Игоря Кона, лекции которого о социологии личности через несколько лет будут собирать тысячные аудитории387. Не менее заметной фигурой становился Юра Асеев, который во времена студенчества учился с Володей на одном курсе, а теперь уже читал спецкурс о современной зарубежной философии. На повестке дня заседаний кафедр, в которых мы принимали полноправное участие в качестве аспирантов, возникали новые вопросы. Именно в этой обстановке я впервые услышал слово «социология». В марте 1957 г.388 на заседании кафедры исторического материализма выступил один из участников 3-го Всемирного социологического конгресса главный редактор журнала «Вопросы философии» М. Каммари, который рассказывал о необходимости развивать эмпирическую социологию — брака, семьи, церкви, индустрии и т.д. Заседание кафедры продолжалось два дня. В первой половине мая 1957 г. состоялась встреча с американским профессором Стэнфилдом (В.М. Stanfield), который рассказывал о социологии в США. Гость говорил, что социология изучает мотивы деятельности людей в разных системах. Было и еще несколько визитов такого же рода, из которых и мы, и руководство факультета получали информацию о том, что происходит в стране и в мире в области социологии. Отметим, что в 1958 г. была создана Советская социологическая ассоциация. В это время Володя уже заканчивал работу над своей кандидатской диссертацией. В 1958-м он ее успешно защитил, а в 1961-м опубликовал под названием «Идеология как форма духовной деятельности общества». Лаборатория Я защитил свою кандидатскую в самом начале 1960 г. По ее материалам также была издана моя первая книга «Проблема интереса в социологической теории» (Изд-во ЛГУ, 1964). Но хотя в это время уже возникли какие-то разговоры о социологии, до практических решений дело еще не дошло. И вот осенью 1960 г. меня приглашает к себе декан философского факультета и мой научный руководитель В.П. Рожин и сообщает, что Университет создает при факультете новое подразделение — лабораторию социологических исследований. Он спрашивает, как я отношусь к тому, чтобы перейти на работу в эту лабораторию. Я ни минуты не задумываясь отвечаю согласием. Несколько дней спустя В.П. мне объявляет, что партбюро утвердило на руководство лабораторией B. А. Ядова. Я свое согласие оставляю в силе, оформляю документы на переход с должности и.о. доцента Ленинградского высшего художественно-промышленного училища, в котором я проработал всего один год после окончания аспирантуры, в лабораторию социологических исследований ЛГУ. После этого мы встречаемся с Володей, обсуждаем состав сотрудников и другие оргвопросы. Может быть, потому что мы уже давно знали друг друга, может быть, из-за взаимной симпатии, но у нас никаких трений при обсуждении этих и других вопросов не возникало. Первыми сотрудниками лаборатории были Вера Водзинская, Борис Орнатский, Аза Киссель, Анатолий Шаев, Эдик Беляев, потом пришла Вера Николаевна Каюрова. Еще позже в состав лаборатории вошли C. И. Голод и Г.И. Саганенко. В лаборатории в значительной мере благодаря Володе, а также благодаря общей атмосфере в университете и стране сложилась замечательная творческая обстановка. Это время «оттепели». Для нас оно становится временем исследования реальности. И обоснования методов решения этой задачи. В течение почти семи лет коллектив социологической лаборатории работал на одном дыхании: общее коллективное дело и личные интересы переплетались, и каждый вносил свой вклад и испытывал радость от признания своей части работы. Разумеется, мы продолжали ходить на демонстрации, но песенный репертуар обновился. Я помню, что впервые услышал песни Окуджавы от Володи. Первая песня была немудрящей историей про девочку, у которой улетел шарик. А вторая — про синий троллейбус. Если рассматривать общераспространенные песни в группе как показатели ее ценностных ориентаций, то надо признать, что они стали заземленными, как и весь поворот к социологии. Мы уже нутром ощутили, что перед нами не один раз навсегда начертанный путь, а многообразие различных вариантов. Перспективы общества во многом зависели от политического выбора, а наши собственные перспективы — от профессии, которую мы делали и с которой мы начали себя идентифицировать. Володя стал организатором-инициатором. Именно он придумал, что главной формой нашей работы должны быть семинары, которые про водились еженедельно, особенно на этапе разработки методики. И часто, когда работа замедлялась или что-то шло не так, как ему казалось правильным, он взрывался, выходил из себя, терял самообладание. В этом случае я должен был брать на себя восстановление нормальной ситуации. Эти мелкие конфликты никогда не приводили, во всяком случае на моей памяти, к снижению интереса к работе: все понимали друг друга, осознавая, что у каждого есть и личные недостатки, и незаменимые достоинства. Тематика лаборатории формировалась вокруг проблем социологии труда. Мы начали с того, что стали собирать вырезки из газет по тематике соревнования и движения за коммунистический труд. Мы забили все шкафы этими вырезками, но скоро поняли, что из газет мы ничего не узнаем, надо самим отправляться на завод. Пробное исследование И вот после публикации статьи Г. Пруденского в журнале «Коммунист» о бюджете времени мы загораемся идеей самофотографии бюджета времени рабочих. В качестве объекта исследования был избран цех штампов и приспособлений Кировского завода. Была создана выборочная совокупность на 100 человек методом случайного отбора из общего списка сотрудников. Разработали форму дневниковых записей для тех, кто попал в случайную выборку. С каждым рабочим проводилась индивидуальная беседа о том, что записи не должны содержать разрывов во времени в течение всей недели. Сотрудники лаборатории два-три раза в течение недели подходили к обследуемым с тем, чтобы они не забывали о необходимости вести записи. Я помню, что на 100 человек был лишь один случай отказа. Квалифицированный рабочий отказался участвовать в предложенной процедуре. В индивидуальной беседе он объяснил это тем, что он человек верующий, посещает церковь и он не хочет, чтобы это стало известно в коллективе коммунистического труда (такое звание носил этот цех) и тем более каким-то образом фиксировалось. Я отнесся с уважением к этим аргументам. Через неделю материал был собран. Мы обрабатывали данные на математическом факультете всей лабораторией. И одновременно продолжали собственную учебу. Помню, я подошел к одному из сотрудников и обнаружил, что он не умеет вычислять проценты от известной суммы. Я подсказал. Он не поверил, и я решил, чтобы не пререкаться, что я сам пересчитаю его данные. Но через некоторое время он сам подошел ко мне и признался в ошибке. Володя предложил опубликовать итоги в «Вестнике ленинградского университета» как коллективную работу. Я не возражал, в результате появилась первая публикация нашей лаборатории389. Человек и его работа Когда работа над подготовкой публикации была завершена, возник вопрос, что делать дальше? Помню, что тема отношения к труду молодых рабочих Ленинграда возникла у нас с Ядовым во время разговора в коридоре философского факультета. Думаю, что эта тема возникла не столько из ситуации движения за коммунистический труд, сколько из нашего личного опыта. Известно, что Володя в период своих мытарств 1952—1953 гг. проработал какое-то время токарем-лекальщиком на заводе станков-ав- томатов. А я во время учебы на пятом курсе университета работал год секретарем комсомольской организации ткацко-красильной фабрики им. Желябова. Образы рабочих хранились в памяти, и эти образы преобразовались в исследовательскую тему: почему рабочие по-разному относятся к работе? Как влияет содержание работы на отношение к труду? А в чем состоят функции заработка в рабочей среде, чем определяется норма заработной платы? Что влияет на баланс удовлетворенности- неудовлетворенности трудом, который, как это было понято позже, является основанием политической стабильности? По этим и другим смежным вопросам мы в ходе дискуссий сформулировали ряд гипотез, которые надлежало проверить на массовом эмпирическом материале390. Так что работа шла по двум главным направлениям: в содержательном плане в центре внимания были вопросы мотивации трудовой деятельности в рабочей среде. А второй план был чисто методический: как добиться достоверных и надежных сведений по этим столь деликатным и столь общественно значимым сюжетам? Вот здесь-то и пригодилась книга, которую приобрел И.С. Кон по своим профессорским лимитам. Речь идет о книге Гуда и Хатта «Методы социального исследования». Володя передал мне книгу, и я работал: переводил ее всю подряд. Иногда звонил Галине Михайловне Андреевой в Москву, когда сталкивался с особо сложными местами. Каждую из глав мы обсуждали на семинарах. К сожалению, все экземпляры рукописи после смерти Веры Николаевны оказались утерянными. В основном это объясняется тем, что мы в целом, и я в том числе, не придавали должного значения той работе, которую мы делали. Все у нас было открыто для всех. На этих же семинарах особенно много времени уделяли вопросам выборки и проверке достоверности ответов респондентов. А сколько времени ушло на отработку основного принципа стратификации выборки? Ведь мы задумали сравнительное исследование и отбирали шесть групп рабочих профессий в зависимости от сложности исполняемых операций... Конечно, эти две линии разработки темы — мотивация и методика (2 М) — захватывали нас целиком. Мы понимали, что надо было сконструировать методику опроса, понятную рабочим и в то же время отвечающую нашим теоретическим идеям. Методика опроса обсуждалась коллективно в жарких спорах, варианты пробовались неоднократно. А карточка рабочего? В какой мере нравственно спрашивать мастера о рабочем? В результате карточка была отработана как максимально беспристрастный документ, фиксирующий РИД (показатели работы, инициативы, дисциплины). Сейчас, 40 лет спустя после начала эмпирических исследований, в стране раздаются голоса некоторых солидных авторов о том, что эта инициатива была сознательно направлена против партийного руководства, против марксизма и против исторического материализма391. Мне представляется, что такая точка зрения есть результат аберрации. Никто из серьезных социологов в это время не был диссидентом и не помышлял о себе в этих категориях. Наоборот, вся эта работа по изучению социальной реальности проходила при содействии партийных организаций. Дело в том, что сама партия после XX съезда перестала быть фактически однородной. Но реальность состояла в том, что ни одно серьезное исследование не могло быть выполнено без поддержки партийных органов. Иначе бы невозможно было попасть ни на одно предприятие. К тому же те, кто выступил инициатором социологии в стране, сами занимали руководящие посты на партийных или комсомольских постах. Или: как можно было решить вопрос о размножении анкеты и тем более карточки рабочего? Ведь после того как мы отработали все формулировки, нужно было сделать не менее 3 тыс. экземпляров анкет. Ни одна типография без визы руководства не взялась бы за такую работу. И вот В.П. Рожин и В.А. Ядов командируют А. Здравомыслова к секретарю ленинградского обкома партии по вопросам идеологии Г.А. Богданову за визой, разрешающей размножение анкеты. Г.А. ее пролистал, задал пару вопросов и подписал «к печати» без лишней волокиты. Наша лаборатория, располагавшаяся в одной из комнат Меныпи- ковского дворца392, быстро превратилась в центр паломничества. Откуда только не приезжали к нам наши коллеги — из Москвы и Перми, из Софии и Варшавы, из Лодзи и Нью-Йорка, из Парижа и Праги, из Новосибирска и Тбилиси... Одним из первых был Борис Грушин, которой привез с собой известную по тем временам журналистку Ингу Кичано- ву. А одним из первых иностранных гостей был болгарский социолог Живко Ошавков, получивший образование во Франции. Особенно запомнился визит пяти профессоров из США. Это было в середине мая 1961 г. Прибыли к нам в Меньшиковский дворец сам Роберт Мертон из Колумбийского университета. Он был в составе группы из пяти известных профессоров, которую возглавлял Генри Рикен (National Science Foundation, Washington, DC). Мертон прочел обстоятельную лекцию по социологии науки. Стратификация общества и социология организации были центральными направлениями исследований в американской социологии того времени. Социологов уже тогда в США насчитывалось около 5 тыс., а у нас — меньше 50 человек на всю страну. Рикен рассказывал о четырех уровнях социологических исследований. Мы тоже сумели представить наш проект исследования отношения к труду рабочей молодежи, демонстрируя собственные методические разработки и некоторые результаты. Таким образом, наши американские коллеги убедились в том, что в Советском Союзе в начале 1960-х гг. была не только идеология, но и социология — стремление понять жизнь такой, какова она есть на самом деле, с точки зрения «обычного человека». В заключение встречи Мертон попросил передать ему список всех сотрудников лаборатории. Эта деталь весьма интересна. Она характеризует тот принцип, который Мертон сформулировал в разговоре со мной гораздо позже, в 1994 г., когда он принял меня в своей квартире в Нью-Йорке: добиваться максимальной конкретизации во всяком деле, которым ты занимаешься. В 1963—1964 гг. группа молодых ученых Ленинградского университета была направлена на стажировку в США и Великобританию. В эту группу с нашего факультета вошли В.А. Ядов (в Англию) и Ю.А. Асеев (в США). Для них это был первый выезд за границу на длительный срок. Для Ю. Асеева эта командировка обернулась трагедией. В связи с этим и остальные стажеры до срока были отозваны домой. Почти весь 1964 г. я руководил лабораторией самостоятельно. Это был год, когда практически были получены первые результаты исследований и наши статьи были приняты к печати. Так что к возвращению Володи из Англии была подготовлена серия публикаций; главные из них — в двухтомнике под редакцией Г.В. Осипова, сборнике «Социология в СССР»393, и в сборнике Г.Е. Глезермана (АОН при ЦК КПСС)394. В конце года в Москве состоялся Международный психологический конгресс. И мы представили некоторые из наших результатов «широкой научной общественности», как известные соавторы, причем в нашем случае было невозможно отделить одного соавтора от другого. Часто один начинал с какой-то идеи, другой подхватывал, потом возвращал на доработку, и так до окончательной готовности, пока оба не добивались полного согласия друг с другом. В этом была особая прелесть совместного труда! Одновременно ты получаешь удовольствие от написанного и от признания значимости сделанного в глазах, по крайней мере, одного человека. Мы даже на какой-то момент пришли к идее о совместной защите докторской диссертации, но быстро от нее отказались. И где-то в неразобранном архиве затерялось письмо на имя профессора Здравоядова. Впрочем, это письмо пришло в то время, когда оба мы не были ни профессорами, ни докторами наук. Возможно, оно лишь подчеркивало, что пора разъединяться. Но для этого нужно было довести до конца начатое дело. Материалов, которые мы собрали, размышлений, которые мы накопили, хватило бы для нескольких диссертаций и монографий. В 1967 г. мы выпустили книгу, обозначившую наш совместный вклад в российскую социологию395. Должен сказать, что если бы не целеустремленность Володи, то книга «Человек и его работа» никогда бы не вышла. В том же году Володя защитил докторскую диссертацию14. Я, как всегда с некоторым отставанием, добился того же двумя годами позже15. В 2002 и 2003 гг. мы вновь объединились для переиздания нашей книги с новыми авторскими комментариями и попыткой сравнения отношения к труду рабочих на обследованных нами 40 лет тому назад предприятиях16.