Особенности интернационализма коммунистов малых стран Латинской Америки
Вопрос об истинных месте и роли компартий малых стран Латинской Америки в политической жизни своих государств и особенностей их подходов к идеологии всегда вызывал острые споры в историографии. Так, британский исследователь Р.А. Хамфриз, писавший в годы «холодной войны», утверждал, что в первой половине ХХ в. «легально признанными были лишь компартии Чили, Колумбии, Коста-Рики, Кубы, Мексики и Уругвая. Ни одна из них не была большой...»149. Этот тезис, во-первых, не отвечает реалиям, так как на разных этапах компартии де-юре и де-факто признавались и в целом ряде других стран и, напротив, не признавались в перечисленных выше. Во- вторых, Хамфриз никак не упоминает часто довольно существенную роль компартий, работавших и на нелегальном положении. Всего к 26 мая 1941 г. Коминтерн относил в Латинской Америке к «своим» компартии (перечислены в соответствии с документом ИККИ) Аргентины, Бразилии, Мексики, Кубы, Перу, Уругвая, Чили, Колумбии, Венесуэлы, Коста-Рики, Пуэрто-Рико и Парагвая150 151. В свою очередь, в СССР существовала, по словам видного российского латиноамериканиста В.М. Давыдова, тенденция придавать «явно гипертрофированное значение “коммунистическому и рабочему движению”, [которому] зачастую приписывалась роль, которая не соответствовала его 157 реальному весу в жизни стран региона» . Как представляется, сбалансированный взгляд заключается в следующем. Во-первых, ряд компартий малых стран Латинской Америки обладал не только легальным юридическим статусом, но вполне зримым электоральным потенциалом и успехами на выборах. Как будет показано, к таким партиям относились, в частности, верные Коминтерну и СССР КП Чили, Уругвая и Кубы. Во-вторых, даже в тех малых странах Латинской Америки, где у коммунистов (и коминтерновцев, и троцкистов) не было шансов на попадание в органы власти по итогам выборов, в их ряды входил целый ряд настолько ярких личностей, что они всё равно оказывали влияние на политические дискуссии и процессы. Наличие таких коммунистов в профсоюзах и в среде высокопоставленных чиновников - факт политической истории 1930-х гг., например, в Боливии и Парагвае. Помимо этого, в известной степени можно сказать, что на фоне практически полного отсутствия у довоенного СССР сети диппредставительств в малых странах Латинской Америки именно компартиям отводилась роль своего рода «постпредств» Москвы. По крайней мере, именно так это воспринимали властные элиты этих стран. Так, в документах НКИД содержится примечательная ссылка на слова временного поверенного в делах Уругвая в СССР Масанеса, который в 1935 г. заметил, что, «по мнению уругвайского правительства, Коминтерн, в силу интересов советского государства, вынужден воздержаться от активной работы в Европе, но так как ему нужно на кого-нибудь опираться, то он это делает в 158 южноамериканских государствах» . Стоит, впрочем, еще раз уточнить, что в контексте этой главы диссертант полагает приоритетным рассмотрение не организационных, а идеологических аспектов. Это касается, прежде всего, особенностей восприятия коммунистами малых стран Латинской Америки интернационализма. В этой связи необходимо подчеркнуть, что практически-политическое и идеологическое наследие компартий малых стран Латинской Америки соткано из взаимоисключающих противоречий. По словам исследователя истории КПУ Херардо Лейбнера, это были «взлёты и падения, прорывы и провалы»152 153. Как они любили (и любят) себя именовать, «славные партии»154 малых страны Латинской Америки были национальными секциями Коминтерна. А он, по выражению Н.С. Лебедевой и М.М. Наринского, был «послушным инструментом Политбюро ЦК ВКП (б) и лично И. Сталина»155. Автор книги о самых откровенных шифровках ИККИ Ф. Фирсов подчёркивает, что в вопросах международной жизни линия была действительно неизменной: «Стержнем политики Коминтерна была линия в поддержку и защиту СССР»156. Как это еще в то время сформулировала газета КПУ «Хустисиа», «голос Москвы всегда прав»157. В то же время отдельно взятые компартии малых стран Латинской Америки были готовы проявлять гибкость в отношении того, что, например, Лейбнер называет «виражами»158, а его коллега Фернандо Лопес д’Алессандро - «глубокими мутациями»159 в курсе Москвы. Особенностью рассматриваемого периода действительно является то, что на разных этапах понимание Коминтерном лучшей стратегии было разным. Компартии малых стран Латинской Америки не калькировали линию ВКП (б) и ИККИ слепо. Напротив, их практическая деятельность часто была окрашена в те тона, которые диктовали реалии и национальная специфика. Что касается компартии такой малой страны Латинской Америки, как Г ондурас, то её стоит сразу вынести за скобки. Предвоенная история КПГ крайне скупа, и роль и место КПГ ни в канун, ни во время войны действительно не стоит преувеличивать. Партия была основана в 1922 г. под названием “LosTrabajadores” («Трудящиеся»). Активно разыгрываемая США «большевистская угроза» (как аргумент в пользу вторжения в соседнюю Никарагуа)160 привела к тому, что и в Гондурасе на коммунистов обрушились репрессии при первых же их попытках влиять на политическую жизнь. Еще в начале 1930-х гг. лидеры КПГ при попытке устроить забастовку на банановых плантациях были брошены в тюрьму пришедшим к власти в стране президентом Тибурсио Кариасом Андино161. Восстановление КПГ состоялось только в 1954 г.162. Что же касается коммунистического движения в Боливии, то, несмотря на его немногочисленность, его история намного более обширна, а идейные искания - поучительны. Возглавлявший Южноамериканский секретариат Коминтерна (ЮАСКИ) Витторио Кодовилья отмечал «провинциализм» своих боливийских единомышленников163 164 165. Дефицит партийных кадров действительно был таков, что во время боливийско-парагвайской войны за Чако для ведения антивоенной пропаганды в Боливию были направлены агитаторы из других партий: «команданте Ортис» (коммунист-аргентинец, сын иммигрантов из Российской империи Бенигно Мочковский) и Мигель Нин Каулес (коммунист-уругваец) . Тем не менее, есть все основания предполагать, что отправка в Боливию представителей Коминтерна была связана не только с дефицитом кадров, но и со слишком «вольным» подходом коммунистов-боливийцев к некоторым постулатам Коминтерна - в том числе в вопросе о пролетарском интернационализме. Так, метания знакового боливийского коммуниста Тристана Марофа166 167, по мнению ведущего российского исследователя Боливии А.А. Щелчкова, выглядели порой «просто анекдотично». Щелчков уточняет: «Как «настоящий» боливийский патриот он не мог допустить мысли о дружбе и единении с Чили, «ограбившей» его родную Боливию, аннексировав Тихоокеанское побережье. В применении к общеконтинентальной солидарности он писал: “Если бы в Южной Америке не было Чили, царил бы мир, и в тысячу раз быстрее был бы достигнут идеал американского единства”» . Впрочем, Мароф и не относился к «коминтерновцам», склоняясь, скорее, к Троцкому. Но в то же время руководящие структуры Коминтерна не одобрили и идею боливийского «раннего коммуниста» Хосе Антонио Арсе. Тот, напротив, был готов абстрагироваться от сугубо национальных соображений и выступал за создание «Конфедерации Рабочих Республик Тихого океана» Боливии, Чили и Перу168 169. Задуманная как объединение рабочих партий и основанная на ленинской идее «Соединенных Штатах мира» (как «государственной форме объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом» ), позже она должна была превратиться в рабочее государство. На первый взгляд, критика таких идей, вполне созвучных с ленинскими, со стороны Коминтерна может показаться странной. Однако если иметь в виду, что к моменту появления этих идей боливийца Арсе Южноамериканский секретариат Коминтерна был переведен из Буэнос-Айреса в Монтевидео, природа идеологических споров становится более очевидной - учитывая настроения лидера компартии новой «страны-хозяйки» ЮАСКИ, Уругвая. Приняв «21 условие Коминтерна», КПУ в 1921 г. отпочковалась от основанной еще в начале ХХ в. Социалистической партии Уругвая. Правда, посетивший в 1922 г. IV конгресс Коминтерна (и ставший таким образом единственным уругвайцем, видевшим Ленина) Франсиско Пинтос170 171 172 заметил, что «в Коминтерне не знали о существовании не только КПУ, но и самого Уругвая» . Однако практически немедленно ситуация изменилась: Пинтос был кооптирован в ИККИ, а Коминтерн развил в малых странах Латинской Америки активную деятельность, что выразилось в учреждении компартий и курирующих 178 их «лендсекретариатов» и т.п. . 17Q Во главе КПУ стоял Эухенио Г омес . Про его партию в ИККИ отмечали, что она - «единственная на континенте..., имеющая на протяжении 180 продолжительного времени свою газету и парламентское представительство» и даже свой спортивный клуб “Atletico Soviet” . Партия справедливо считалась системной опорой Коминтерна в Южной Америке. При этом характерно, какой весьма специфический для коммуниста партийный псевдоним - «Артигас» - взял себе Гомес. С одной стороны, «отец- основатель» независимого Уругвая, Х.Х. Артигас, - автор революционных для своего времени «Инструкций XIII года», предполагавших проведение в стране радикальной земельной реформы. На первый взгляд, коммунист Г омес мог иметь в виду именно это. Но с другой стороны, Артигас был никем иным, как сепаратистом. Он был создателем мятежной, не желавший подчиняться центральным властям в Буэнос-Айресе «Федеральной лиги» провинций Рио-де- ла-Платы, включая восточный берега р. Уругвай173 174 175 176. Таким образом, взявший себе псевдоним «Артигас» коммунист-интернационалист Гомес оказывался на одной стороне с уругвайскими националистами из правой партии «Бланко», сделавшими штандарт Артигаса своим партийным знаменем. То есть, с одной стороны, Гомес- «Артигас» выступал с позиций пролетарского единства и, например, отправлял своих однопартийцев для распространения идей пролетарского интернационализма на боливийско-парагвайский фронт. Но, с другой стороны, на собственно уругвайском направлении Г омес был вынужден учитывать настроения своего общества, электората, который всегда с большой щепетильностью относился (и относится) к вопросам национальной идентичности. Также в 1930-х гг. отдельной интригой в практической политике руководителей компартий Уругвая и соседнего Парагвая станет то, что они, теоретики-интернационалисты, на практике способствовали приходу к власти у себя в странах не просто националистов, а по их же собственным оценкам, «фашиствующих» элементов (см. Главу II). 177 178 Что же касается темы интернационализма в практической деятельности КП Кубы, то, возможно, самым необычным отголоском её действительно необычной предвоенной истории является то, что в последние годы в периодической печати США и Израиля широкое распространение получили уверения эмигрировавшего в США экс-главы иудейской общины Гаваны Моисеса Асиса о том, что КПК была основана «пятью иммигрантами-ашкенази» во главе с Фабио Гробартом. В этой связи на фигуре Гробарта (1905-1994 гг.) имеет смысл остановиться особо. С одной стороны, его личное дело изъято из открытых фондов РГАСПИ. С другой стороны, именно в фондах РГАСПИ диссертант обнаружил несколько примечательных документов. Вкупе с целиком (в Майами) опубликованным интервью Гробарта американо-бразильскому журналисту Т. Шульцу и личными беседами диссертанта с ведущими сотрудниками Института истории Кубы, Высшего института международных отношений им. Рауля Роа и Института им. Хуана Маринельо в Г аване позволяют расширить взгляд на предвоенную историю КПК. В разные годы Гробарта называли в социалистической Гаване «вечно молодым кузнецом»179 180 181 182, а на Западе - «серым кардиналом» и «аятоллой Фиделя Кастро» , и даже, по выражению Батисты, «русским» . По причине безусловной эмоциональной окрашенности всех этих определений, необходимо раскрыть (точнее прокомментировать) каждый из упомянутых выше тезисов. «Аятолла» и «серый кардинал». После победы революции Гробарт много лет возглавлял журнал «Социалистическая Куба» и Институт истории при ЦК КПК. То есть, он, конечно же, был одним из главных идеологов КПК, входя в её ЦК. «Русский». Гробарт утверждал, что, немного владея русским и выучив испанский как второй родной, настоящим родным всё же считал идиш, будучи уроженцем местечка под Белостоком. Имя при рождении - Абрам, Абраам или Арон . Также он был известен под псевдонимами Хова, Хоба Диас, Чико, Отто, Юнгер, Бланко183 184. Фамилия при рождении, в разных нормах произношения - Симёвич, Симховитц, Симевитц, Синович или Симхович185 186 187 188. Правда, сам Гробарт утверждал, что фамилию никогда не менял, а псевдоним «Фабио» (в честь деятеля Древнего Рима) ему дали в партии. «Агент Коминтерна». Такая постановка вопроса укоренилась уже в США. Так, еще в 1943 г. в докладе ФБР на имя зам. госсекретаря США Эдолфа Берле про Гробарта было сказано, что «о нем говорят как об агенте III Интернационала» . Это заставляет найти ответ на вопрос о том, как вообще Гробарт оказался на Кубе. По версии самого Гробарта, будучи под следствием за коммунистические убеждения в родной Польше, он не мог получить там паспорт, по которому его только и впустили бы в Канаду, куда его звал дядя. В то же время (а) в интервью Шульцу, Гробарт заметил, что из самой Польши выехал вместо Канады на Кубу через Германию и Голландию. То есть, вопреки проблемам с паспортом, он смог пересечь европейские границы, для чего требовалась сторонняя помощь (т.е., возможно, помощь именно Коминтерна). Хейфец уточняет, что побег был совершен с разрешения ЦК польского Коммунистического союза молодежи . (б) Одно время на Кубе была распространена версия о том, что, когда Гробарт скрывался от репрессий за рубежом, то базировался он в Альпах, где лечил слабые лёгкие. Но, с его же слов, «Швейцария» обернулась приездом из ЧССР, где он работал в газете Коминформа «За прочный мир, за народную демократию»194 и откуда братья Кастро и пригласили его вернуться на Кубу после революции. Можно найти и некоторые другие нестыковки в биографии Гробарта, а, значит, истории и идеологическом наследии КПК. Например, сам Гробарт говорил, что попал в Гавану «в сентябре или октябре 1924 г.»189. Другие источники утверждают, что это могло произойти на год или даже на два года раньше190 191 192. Если это так, то обращает на себя внимание то, что в 1923 г. название «коммунистическая» взяла группа гаванского анархо-синдикалиста Марсело Салинаса, до этого имевшая с Москвой лишь эпизодические контакты: когда через Гавану в Европу из Мексики возвращался первый «консульский эмиссар» РСФСР Бородин - на что обращают внимание как отечественные, так и американские исследователи . По версии, которую в одной из своих немногочисленных речей о дореволюционной истории кубинских коммунистов привёл Ф. Кастро, в том же году эта группа порвала со II Интернационалом, перейдя на позиции Коминтерна . И, тем не менее, первые шаги к консолидации комдвижения на Кубе относятся к тому периоду, когда Гробарта на Кубе еще не было, и комдвижение собирали воедино коренные кубинцы. Так, еще к 1920 г. «от партии социалистов... откололась многочисленная группа, которая в свою очередь разделилась на два направления: одно - реформистское, а другое революционное, [из которого] затем возникли местные коммунистические группы»193. При этом, такие группы были не только в Гаване, где обитал Гробарт, но и в Сан-Антонио-де-лос-Баньос, Гуанабакоа, Мансанильо194 195 196 197. В том же 1920 г. II Национальный рабочий конгресс выразил солидарность с Советской Россией , а газета «Ла Луча» поместила на своих страницах хвалебную статью о «Николасе Ленине» . Наконец, при основании КПК во главе нее встали соратник Хосе Марти, ветеран освободительного ~ 203 движения, креол, приветствовавший еще первую русскую революцию , лидер Социалистической организации Гаваны Карлос Балиньо198 199 200 201 202, лидер студентов ЛАГ ^ /Л/Г Хулио Антонио Мелья , а генеральным секретарем стал Хосе Мигель Перес . Впрочем, роль Гробарта в кубинском комдвижении нельзя и преуменьшать. На учредительном съезде КПК в 1925 г. он действительно представлял такой ярко окрашенный сегмент кубинского общества, как основанную им Еврейскую секцию Коммунистической Ассоциации Г аваны и Еврейскую коммунистическую Ассоциацию Молодёжи . Вместе с ним в партию пришли Йошка Гринберг, Кароль Вассерман и Феликс Г урвич . В этой связи, можно утверждать, что версия же М. Асиса об учреждении КПК «группой ашкенази» справедлива в том смысле, что на том этапе мировой истории идеи марксизма-ленинизма, пролетарского интернационализма действительно привлекали не только представителей «титульных» этносов, но и достаточно массово - угнетённых представителей этнических и расовых меньшинств, в том числе из числа иммигрантов (на Кубе, помимо восточноевропейских евреев, речь шла, в частности, и о ямайских неграх)203 204 205. Тем не менее, про Гробарта стоит заметить, что, будучи евреем, он совершенно точно не был верующим. Более того, он был воинствующим атеистом: в частности, устраивал пародии на иудейский праздник Иом Киппур . Еще более примечательным является то, что летом 1939 г., ни КПК, ни лично Г робарт ничего не сделали для того, чтобы спасти еврейских беженцев с парохода «Сент-Люис» . Из этого, на первый взгляд, можно заключить, что интернационализм Гробарта был каноническим коммунистическим: пролетарским, классовым. Это отвечало советскому взгляду на вещи. В этой связи, конечно же, громкое утверждение экс-главы иудейской общины Гаваны, представляется отголоском несколько иных тенденций и явлений. Во-первых, - того, что, судя по многочисленным личным беседам диссертанта, всегда являлось темой досужих разговоров на острове: об отношении к Израилю (признать Израиль отказывались и дореволюционные власти Кубы, и братья Кастро). Во-вторых, это также может быть отголоском другой важной для Кубы темы, которую на острове поднимают исключительно в личных беседах, всегда оговаривая, что ссылаться на источник информации нельзя: темы скрытого расизма даже в социалистической стране с ее подчеркнутым интернационализмом. Как правило, эти беседы касаются бытового расизма, доминирования белых кубинцев в ЦК «фиделевской» КПК (несмотря на масштаб эмиграции белых креолов в послереволюционные годы и, как следствие, изменение расового баланса в обществе) и, наконец, того, что первоначально часть белых кубинцев, даже не разделявших взгляды Ф. Кастро, поддержала его как белого креола, свергнувшего мулата Батисту. Возможную в т.ч. расовую подоплеку тактики дореволюционной КПК (при этом противоположную тому, что дало о себе знать после революции) можно предположить, изучая и переписку КПК с ИККИ, и противоречащие рекомендациям из Москвы действия КПК на месте. Так, после того как в мае 1936 г. и ЦК КПК выдвинул идею созыва Учредительного собрания (а в декабре 1936 г. эту идею утвердил парламент ), в «Предложениях для Компартии Кубы», подготовленных в 1937 г. секретариатом Долорес Ибаррури (тогда куратор Латинской Америки в ИККИ), предлагалось развернуть «борьбу против реакционного крыла американских империалистов, поддерживающих группировку Батиста» . В отношении же предстоявших в 1939 г. выборов Учредительного собрания говорилось, что именно Батисту надо «изолировать от масс и разбить на голову»206 207 208 209. Однако, уже в июле 1938 г. Х пленум ЦК КПК «констатировал позитивные изменения в правительстве Батисты»210, а к январю 1939 г. КПК приветствовала Батисту как почетного гостя на учредительном съезде подконтрольной КПК Конфедерации труда и призывала голосовать за него выборах президента . К августу 1940 г. и печатный орган ЦК ВКП (б) газета «Правда» стала вслед за КПК называть совместные успехи Батисты и коммунистов «победой прогрессивнодемократического блока» . В 1940 г., направив двух своих представителей в правительство (пусть даже на правах «министров без портфелей» ), о президенте Батисте тогдашние кубинские коммунисты писали: «Это кубинец на сто процентов, ревностный хранитель свободы Родины, красноречивый и популярный трибун, ...кумир, думающий о благополучии народа, человек, который олицетворяет священные идеалы новой Кубы» . Стоит, кстати, заметить, что советской историографии этот феномен описывался уклончиво. Так, не приводя цитат, в своей «Истории кубинской республики» Слёзкин писал: «не обходилось, правда, без идеализации роли Батисты»211 212 213 214 215 216. В докладе ИККИ «Съезд объединения рабочих» (имеется в виду первый конгресс Кубинской конфедерации трудящихся 23-28 января 1939 г.) отмечается, что публично союз между «начальником кубинской армии» Фульхенсио Батистой и коммунистами был оформлен именно на этом съезде. При этом генеральным секретарем Конфедерации был избран коммунист Ласаро Пенья217. На этом фоне обращает на себя внимание тот факт, что и Ласаро Пенья, и Фульхенсио Батиста были людьми смешанного расового происхождения. Пенья - преимущественно африканских кровей. Батиста - мулат (возможно, с примесью индейской и даже китайской крови)218. Такие граждане были на тогдашней Кубе лишены многих прав. Достаточно сказать, что, даже став президентом, мулат Батиста не мог добиться членства в гаванском яхт-клубе. В доказательство справедливости предположения о, в том числе расовой природе альянса идеологически столь разных КПК и Батисты (который уже тогда был известен своими связями с чикагской мафией), имеет смысл обратить внимание еще на ряд деталей. Соперником Батисты на президентских выборах 1940 г. был представлявший белую креольскую элиту острова экс-президент Грау, которого Батиста сместил с поста главы государства. При этом выборы 1940 г. проходили на основе новой конституции, которую в 1939 г. одобрило Учредительное собрание. Между тем, одновременно с выборами в Учредительное собрание на Кубе прошли местные выборы. Самым необычным для тогдашней Кубы результатом этих выборов стало то, что мэром второго по величине города страны, Сантьяго-де-Куба, впервые в истории острова стал не просто член КПК, а темнокожий . Это стало закономерным результатом работы партии: еще в апреле 1934 г. II Национальный конгресс КПК поставил задачу активизировать работу в негритянских организациях219 220 221, а такие видные деятели КПК, как Эмилио Роиг де Леучсенринг и будущий член Политбюро ЦК «фиделевской» КПК Карлос Рафаэль Родригес входили в Национальную ассоциацию против расовой дискриминации . Иными словами, КПК (выступавшая в тот момент под названием «Революционный коммунистический союз») уже доказала свою весьма зримую электоральную состоятельность как партия-представительница расового меньшинства. Таким образом, будучи мулатом, Батиста и по этим причинам мог найти в коммунистах-интернационалистах тех союзников, которых ему не хватало для завоевания большинства. Голоса сторонников КПК и принесли победу на президентских выборах Батисте222. В итоге Батиста включил коммунистов в свой кабинет министров, что, как будет показано, сыграло значительную роль в форсированном сближении Кубы с СССР после начала Великой Отечественной войны. Но даже если признать, что приведённые выше предположения диссертанта о в том числе расовой подоплеке союза КПК и Батисты являются гипотезой, нельзя не признать того факта, что представлявшее Москву довоенное комдвижение в ряде малых стран Латинской Америки было в вопросах практики весьма гибким, готовым на то, чтобы перехватывать лозунги и даже заключать альянсы с идеологически чуждыми националистами, а также попавшими, по версии Коминтерна в разряд «социал-фашистов» социал-демократами и т.п. Единственным же политическим сегментом, с которым союзные Москве коммунисты не сотрудничали ни в малых странах Латинской Америки, ни где- либо еще, была испанская «фаланга». Больше того, она четко называлась вражеской силой даже когда с началом Второй мировой войны Франко, не скрывавший своих симпатий к Гитлеру, тем не менее, объявил Испанию «невоюющей страной». Так, на демонстрации, организованной коммунистами Кубы в Гаване 29 июня 1941 г., был выдвинут лозунг «Смести с лица нацистского зверя и фалангистских агентов»223 224 225 (курсив наш - С.Б.), а на проходившей 12-13 августа в Гаване Национальной ассамблее молодых кубинцев коммунист Северо Агирре дель Кристо потребовал от правительства решительных мер именно против «Фаланхе» . Характерно и то, что 8-10 августа 1941 г. Чрезвычайный съезд Компартии Уругвая (и, как будет показано ниже, де-факто совещание компартий всего «Южного Конуса») говорил об угрозе «нацизма-фалангизма» , а в 1943 г. КПУ поддерживала организацию «Демократический комитет муниципальных служащих против нацизма-фашизма- 232 фалангизма» . Таким образом, из числа внешнеполитических концепций, перечисленых выше, для тех, кто в малых странах Латинской Америки ориентировался на Москву и готов был защищать ее интересы в случае возникновения глобального конфликта, наиболее враждебной являлаясь доктрина, которую сами фалангисты определяли, как «испанскость». 1.2