Вопреки привычному для отечественной историографии взгляду на панамериканизм , можно утверждать, что иной раз он (как концепция, подразумевавшая ориентацию на США) отвечал и чаяниям, например, латиноамериканских коммунистов, которые, в свою очередь, транслировали свою позицию СССР, доказывая полезность такого подхода для интересов Москвы. 306 Один из самых ярких эпизодов, связанных с нетривиальной интерпретацией панамериканизма коммунистами малых стран Латинской Америки перед Второй мировой войной - письмо 1939 г. в ИККИ от КП Парагвая. В неё говорилось, что «базой для объединения демократических и прогрессивных сил должно служить демократическое заявление (так в тексте - С.Б.) [президента] Эстигаррибы в отношении политики [«доброго соседа»] Рузвельта» . То есть, президент США назывался не просто не врагом Латинской Америки, а, по сути, союзником ее народов. Примечательно, что такой позиции придерживались не только коммунисты- парагвайцы. Об этом свидетельствует повестка прошедшего в самый канун Второй мировой войны (в июле 1939 г.) в Нью-Йорке совещания компартий США, Кубы, Венесуэлы, Мексики и Чили. На нём было выражено коллективное намерение поддержать «демократическую политику Рузвельта» (то есть тогдашнюю интерпретацию панамериканизма) . Как считает автор самой значительной зарубежной монографии по истории Коминтерна в Латинской Америке М. Кабальеро, коммунисты, проводившие это совещание, еще не зная о предстоящем заключении «пакта Риббентропа-Молотова», находились, прежде всего, под впечатлением от падения республиканского Мадрида . Одним из верных способов остановить фашизм в своих странах они считали «единство народов Латинской и Северной Америки» . Впрочем, эти интеллектуальные казусы не перечёркивают того, что и для коммунистов, и для всех остальных латиноамериканцев во все времена дискуссия о смысле панамериканизма шла, прежде всего, вокруг «доктрины Монро», про которую, кстати, надо иметь в виду и то, что задолго до прихода к власти в России большевиков у неё уже был геополитический антироссийский корень307 308 309 310 311. В Латинской Америке внимательно следили за тем, как в самих США с новой силой дискуссия об интерпретациях «доктрины» развернулась по окончании Первой мировой войны. В тот период президент В. Вильсон выступил инициатором создания Лиги наций и включения ссылки на «доктрину Монро» в статью XXI её Устава . Защищая свою позицию по Лиге наций, 12 сентября 1919 г. Вильсон сказал: «Когда я был в Париже, я действительно попытался уточнить доктрину и внести её в документ. Но я должен честно признаться, что, когда я предпринял эту попытку,... всё, что можно было сказать, это - принцип по отношению к вмешательству иностранных сил в политику в Западном полушарии, принцип, который США полагают возможным применять, когда заблагорассудится. Это - не определение. Это означает, что США имеет в виду возможность играть в «большого брата» в любых обстоятельствах, когда они полагают нужным. Поэтому, как только можно было - или можно было бы - определить «доктрину Монро», я бы не стал этого делать хотя бы потому, что я не знаю, в какой степени мы хотели бы распространить её действие» . Вильсон был чуть более конкретен в своей речи в городе Портленд (штат Орегон) 25 сентября 1919 г.: «Что такое «доктрина Монро»? Ни одной нации не позволено прийти в Западное полушарие и попытаться установить свою власть или вмешаться в 312 313 самоуправление народов этого полушария; никакой силе не позволено распространить свой контроль на обе Америки»314 315 316 317 318. Таким образом, в выступлениях Вильсона просматривались два противоречивших другу друга политико-философских подхода. С одной стороны, «доктрина» казалась выражением политики односторонних действий США («Америка для США»). С другой стороны, из речи в штате Орегон выходило, что всё-таки «Америка для обеих Америк»: от Аляски до Огненной Земли. Говоря о больших странах Латинской Америки, следует уточнить, что именно по причине этих противоречий, вступая повторно в Лигу наций в 1933 г., Аргентина сделала оговорку о непризнании «доктрины Монро» в том виде, в котором она была сформулирована в статье XXI Устава . Такой же подход в 1931 г. применила Мексика . Однако общую юридико-идеологическую базу под возможные оговорки стран Латинской Америки подвели представители малых стран региона - заведующий кафедрой международного права юридического факультета Университета Республики Уругвай доктор Аристидес Делле Пиане и парагвайский юрист Хосе Сесар Чавес . Они называли «доктрину» всего лишь «побочным продуктом» британской политики, которая и так «лишила обе Америки иного (кроме британского) европейского влияния». Говоря о поводе, который послужил причиной речи Монро, Делле Пенне отмечал, что Соединёнными Штатами двигала идея не «Америки для Америк», а всё-таки «Америк для США». В частности, отмечалось, что «экспансионистская политика России могла навсегда лишить [сами США] возможных ожиданий в этой зоне» , в то время как США уже «положили глаз на [мексиканский] Техас и желали аннексировать Кубу» . На самой Кубе до независимости доминировала позиция Х.Марти: «Недалёк тот час, когда с нашей Америкой пожелает установить тесные отношения сильный и предприимчивый сосед, который ее не знает и презирает... Побуждаемый алчностью, он, быть может, набросится на нее. Узнав ее, он будет ее уважать и откажется от своих посягательств.» . Однако к началу 1920-х гг. в официальных кругах уже независимой Кубы преобладала та точка зрения, что «если бы не “доктрина Монро”, иные европейские державы уже несколько раз высадились бы на [американском] континенте» . К этому в тогдашней официальной Гаване добавляли то, что весьма ценят «благородную услугу, оказанную в 1898 г., когда солдаты и матросы Маккинли и [Теодора] Рузвельта высадились у Сантьяго, чтобы помочь кубинцам завоевать независимость» . Что же касается стран Центральной Америки, то еще в феврале 1923 г. США заключили с пятью её республиками общий Договор о мире и дружбе. В привязке к этому военное ведомство и спецслужбы США во второй половине 1920-х гг. разработали серию стратегических планов на случай возникновения чрезвычайных обстоятельств в республиках перешейка (внутренних беспорядков, угрозы финансовому благополучию американских компаний и т. д.). Эти планы предусматривали различные формы вооруженного вмешательства319 320 321 322 323 324. Это явилось прологом к весьма гибким двусторонним соглашениям США со странами субрегиона в период Второй мировой войны. Тем не менее, в межвоенный период весьма показателен пример Г ондураса. Его делегат поставил вопрос о статье XXI Устава Лиги наций ещё на переговорах в Версале по итогам Первой мировой войны. Но гондурасца немедленно прервал представитель Франции Жорж Клемансо , стремясь пойти на уступки по важному для Вильсона вопросу. Совершенно иную, выигрышную для США, интерпретацию «доктрины» в 1920-30 е гг. отстаивали не ученые, а власти Уругвая. В 1920 г. действующий президент Уругвая (и будущий председатель его Национального административного совета, по чьей инициативе будут установлены дипломатические отношения с СССР) Бальтасар Брум (партия Колорадо») изложил взгляд, согласно которому отступление США от изоляционизма в 1917 г. доказывало желание защищать права и независимость всех американских стран. По мнению Брума, панамериканизм «подразумевал равенство всех суверенитетов, больших и малых» . Уругвайский историк Данте Туркатти считает, что именно Брум превратил Уругвай в «самую американофильскую страну той эпохи» , интерпретируя «доктрину Монро» как «продолжение идей Артигаса» и «мощный - ~ 340 тормоз для европейских интервенций» - хотя, как представляется, имелось в виду влияние на Уругвай не столько Европы, сколько намного более близких к Уругваю аргентинцев и бразильцев. В середине 1920-х гг. позицию своего предшественника Брума развил также представлявший партию «Колорадо» президент (и, как уже было отмечено, в годы Второй мировой войны - глава МИД) Хосе Серрато. Он отмечал, что «доктрина» давно перестала быть односторонней и превратилась в идею для всего полушария: 325 326 327 328 «идею, которая продолжала мечты и Артигаса, и Боливара»329 330 331. И уже в ходе Второй мировой войны, в конце 1941 г., президент Уругвайско-колумбийского института Хосе Ирурета Гожена заметил: «Народы Америки до сих пор жили слишком близко от Европы и слишком далеко от самих себя... Если в истории и есть гигантский плохой пример, парадигма ужаса, несчастий, брани, так на Европе стоит особая печать» . Еще по инициативе «колорадиста»-либерала Брума, в 1923 г., Уругвай внёс предложение о создании конфедерации стран Западного полушария в виде «Лиги Америк». Сделано это было в ходе V Панамериканской конференции в Сантьяго- 343 де-Чили . Примечательно, что эта инициатива была фактически проигнорирована, по идее, главной заинтересованной стороной - США. В инструкциях членам своей делегации госсекретарь США Чарлз Эванс Хьюз прямо указал на то, что «доктрина Монро» является национальной политикой Соединённых Штатов332. Между тем, президент Ф.Рузвельт выдвинул в тот момент новую концепцию «доброго соседа». В частности, в 1934 г. американские войска были выведены с Гаити, а из нового договора с Кубой была устранена одиозная «поправка Платта»333. Характерно, что предпосылкой к этому стали настоятельные требования к США на Панамериканской конференции 1933 г. в Монтевидео. Хозяин встречи, новый уругвайский президент Г. Терра, настоял на единогласном принятии «Конвенции о правах и обязанностях государств». В ней был закреплен принцип невмешательства во внутренние дела независимых государств Западного полушария334. На следующей, чрезвычайной панамериканской конференции (Буэнос- Айрес, 1936 г.), проходившей по итогам боливийско-парагвайской войны и проигрыша Аргентины в споре с США за статус «Королевы Южной Америки» (см. Главу II) Вашингтон выдвинул новую инициативу. Она касалась создания консультативного комитета глав МИД стран Западного полушария (который на основе одних только панамериканских механизмов реагировал бы и на глобальные военно-политические кризисы). В ответ глава МИД Аргентины Сааведра Ламас и предложил «включить такой комитет в Лигу наций» . Тем не менее, уже в 1936 г. в итоговый документ конференции в Буэнос-Айресе был включен следующий принцип: «В случае возникновения войны вне американского континента, которая может угрожать миру американских республик, по их желанию могут быть проведены консультации для определения срока и формы сотрудничества стран... для выработки мер по сохранению мира в регионе» . Как отмечает В.О. Печатнов, это «по сути дела стало первым шагом на пути создания регионального военно-политического блока»335 336 337 338 339. На следующую Панамериканскую конференцию 1938 г. в Лиме новый глава МИД Аргентины демонстративно прибыл на борту военного крейсера, дабы подчеркнуть независимость своей страны . Но теперь отношения США с Латинской Америкой перешли уже на другой уровень (см. Главу II), и даже Аргентина согласилась с предложением США о создании постоянного комитета глав МИД стран Западного полушария. Характерно, что гитлеровский посол в Перу в своем донесении в Берлин констатировал, что большая часть решений конференции направлена против Г ермании . Таким образом, и «панамериканизм» не расширял, а ограничивал свободу манёвра стран Латинской Америки, вынужденных в межвоенный период искать новые, дополнительные «точки опоры» и, соответственно, пробовать применять на практике иные внешнеполитические концепции. 1.5