Роль коммунистов стран-участниц Чакской войны в попытках установления дипотношений с СССР
В отечественной и зарубежной историографии уже подробно освещен сюжет, связанный с тем, что после войны за Чако в 1936 г. к власти в Боливии пришли «военные социалисты». Сначала это был президент Давид Торо. При нем 13 марта 1937 г. в Боливии случилось то, что левые историки и политики называют «национализацией», а в США - «захватом собственности»639 640 многократно упомянутой выше американской нефтяной компании “StandardOil” Нельсона Рокфеллера. 21 декабря того же года был создана государственная компания “Yacimientos PetroHferos Fiscales Bolivianos” (YPBF). Так же президент Торо и его министр иностранных дел Э.Бальдивьесо, полагали возможным диверсифицировать экспорт олова и откликнуться на предложения советского «Южамторга»657. 13 июля 1937 г. на посту главы государства Торо сменил 33-летний герой войны и президент «Легиона бывших бойцов» подполковник Херман Буш. С точки зрения взаимоотношений с внешним миром, его самым важным декретом стал подписанное 7 июня 1939 г. распоряжение об обязательной продаже государству 100% валютной выручки641. В плане внутреннего устройства он ввёл новый трудовой кодекс, провозгласил «введение системы плановой экономики» и огосударствление банков642. Впрочем, в редакционных комментариях проправительственных газет оговаривалось: «Частная собственность остаётся неприкасаемой и уважаемой, а пролетарию не возбраняется становиться богатым»643. В качестве примера для подражания назывались не только «тоталитарные страны, будь они советскими или фашистскими», но и Аргентина, Бразилия и Чили644. Тем не менее, и за этот гибридный курс боливийские власти заслужили похвалу от газеты «Правда» в форме отдельного упоминания в авторской статье645- на фоне того, что обычно в тот период центральная советская печать обычно обращалась к латиноамериканской тематике в формате телеграмм ТАСС. Еще декретом от 2 июня 1936 г. в Боливии было создано министерство труда, где заместителем главы ведомства (пусть и на очень короткое время) стал один из «ранних коммунистов» Хосе Агирре Гайнсборг646. В окружении Буша действительно хватало тех, кто причислял себя к марксистам, а сам он, обращаясь к соратникам, применял самое сильно окрашенное для испанского языка слово «товарищ»: не “companero”, а именно “camarada”647. Но эти левые были, скорее, «эклектиками»648, а если и симпатизировали, то, скорее, IV Интернационалу Троцкого. Именно с этим связан срыв перспективы установления советскоболивийских отношений. На этот счёт А.А. Щелчков пишет: «Для проработки вопроса переориентации рынка олова на СССР предполагалось послать в Москву Т.Марофа и Ивана Кесвара (А. Валенсия Вега), находившихся в то время в Аргентине, а также представителей социалистов... Т.Мароф и И.Кесвар... связались с представителем Коминтерна в Аргентине, лидером местной компартии Орестесом Гиольди. В Москву в Коминтерн на имя Ван Мина была отправлена соответствующая записка, в которой излагалась просьба Т.Марофа и И.Кесвара о поездке в Москву для установления контакта с советским руководством. Целью поездки объявлялось желание создать компартию в Боливии. Т.Мароф заявлял о своем согласии публично отмежеваться от троцкизма. [Однако] за Марофом в Москве уже закрепилась репутация очень ненадежного человека, его даже считали провокатором. Для решения столь серьезного вопроса было слишком много неясного и противоречивого»649. В личных беседах такую же версию диссертанту высказали потомки видных деятелей КПУ и КПА. Таким образом, в случае с Боливией можно говорить о том, что «прорыва» в межгосударственных отношениях с СССР не произошло в т.ч. из-за межкоммунистического сектантства. Более того, в том числе из-за неспособности ИККИ и ЮАСКИ наладить сотрудничество с ранними боливийскими коммунистами и расположенными к ним «военными социалистами» Х. Буш предпринял попытку сближения с совершенно иными новыми игроками мировой политики. Полковник Х. Санхинес, назначенный Д.Торо послом в Германии, на вручении верительных грамот Гитлеру 12 ноября 1936 г. произнес, в частности, такие слова: «Мы в Боливии с восхищением наблюдаем за поступью национал-социализма в Германии, ибо мы сами идем тем же путем - строительства национального социализма, программу которого наша страна выстрадала в ходе тяжелой войны в Чако. Особенно мы приветствуем политическую концепцию гитлеровского режима, противостоящего разрушительной и анархиствующей тенденции советского коммунизма"»650. Как следует из обнаруженной после Второй мировой войны переписки между германским посланником в Ла-Пасе Эрнстом Вендлером и МИД «рейха», 9 апреля 1939 г. Буш пригласил немца в свою частную резиденцию. Там он поведал, что хочет просить о «моральной и материальной поддержке»651. Впрочем, в Берлине своему посланнику в Ла-Пасе посоветовали «проявлять сдержанность и прекратить давать советы боливийскому правительству»652. В годы Второй мировой войны британские спецслужбы использовали это предвоенное боливийско-германское сближение как основу для мифа о «нацистском заговоре» - что, впрочем, способствовало смене власти в стране и ускоренному подписанию новыми правителями декларации Объединенных наций уже в 1943 г. Что же касается довоенного периода, то, в любом случае, говорить о налаживании отношений СССР с режимом боливийского полковника Буша не приходилось и по той причине, что он погиб при загадочных обстоятельствах в августе 1939 г. Не менее поучительным является и история «наведения мостов» после войны за Чако между СССР и другой стороной недавнего конфликта - Парагваем. Этот сюжет впервые вводится в отечественную историографию. В начале 1936 г. ПКП, во главе которой стоял теперь Оскар Крейдт653, добилась утверждения целого пакета немыслимых до в Парагвае этого социальных преобразований. Это - в том числе, бесплатная раздача почти полумиллиона гектаров земли крестьянам, фиксированный 8-часовой рабочий день, гарантированный выходной по воскресеньям, «отпускные», пенсии для ветеранов войны за Чако, замораживание на год цен на аренду жилья, отмена вступительных экзаменов в ВУЗы, введение обязательной оплаты труда деньгами (взамен «патриотичной, то есть бесплатной» отработки)654. Многие из этих положений значились еще в упоминавшемся выше «окопном» манифесте ПКП655. Добилась же этого партия, выразив «верную поддержку»656 перевороту, который 17 февраля 1936 г. осуществил полковник Рафаэль Франко: лидер Ассоциации бывших фронтовиков (войны с Боливией в 1932- 1935 гг.), которых коммунисты полагали «революционной мелкой буржуазией»657. С одной стороны, это вполне вписывается в логику решений 3-й конференции (1933 г.) компартий Южной Америки658 и VII конгресса (1935 г.) всего Коминтерна, выдвинувших идею антиимпериалистических (антифашистских) «народных фронтов» с другими силами. Но, с другой стороны, уже на самом раннем этапе своего пребывания во власти Франко не скрывал своих симпатий к Гитлеру: «Не является ничем новым моё восхищение Германией и блестящим вождем её революции, господином Гитлером, одним из самых чистых моральных авторитетов в послевоенной Европе»659. Возможно, наиболее ценным является наблюдение, содержащееся в донесении в ИККИ от 1936 г. В нём отмечалось, что ближайший помощник президента Франко, Гомес Фрейрес Эстевес «цитирует и Ленина, и Муссолини, взывает и к Москве, и к Риму, и к Берлину».660 661 Тем не менее, выбирая между разными тоталитарными моделями, Р.Франко на митинге 1 мая 1936 г. однозначно заявил: «Нет никакой опасности, чтобы Парагвае мог установиться коммунистический строй» . В докладе в ИККИ отмечалось, что «главком [вооруженных сил Парагвая при Р. Франко] полковник Смит заявил: «Военный человек должен быть патриотом, [а] коммунисты патриотами не являются»662. В современной латиноамериканской историографии факт готовности ПКП пойти на союз со столь чуждыми и даже враждебными для них силами, наиболее полно отображен в статье «Каким был режим полковника Франко?» пера Рональда Леона. Принадлежность Леона к троцкистам, по идее, позволяет списать его весьма нелицеприятные для ПКП утверждения на сведение давнишних идеологических счётов с коммунистами-«сталинцами». Но утверждения Р.Леона о поддержке коммунистами почитателя Гитлера находят подтверждение и в документах Исполкома Коминтерна: «Наша партия поддерживала движение выдвинувшегося к власти командора Франко»663. И хотя на этапе подведения итогов правления Р.Франко ПКП утверждала, что «никогда не отдавалась Франко, как утверждали троцкисты»664 665 666, в действительности есть все основания полагать, что парагвайские коммунисты не только поддержали режим Р. Франко, но и способствовали его приходу к власти. В своём донесении в ИККИ на рубеже 1935-1936 гг. ПКП откровенно писала, что кандидатуру в президенты (в том документе он еще именовался «Х») подсказал некто, кто является «рупором абстенционистского колорадизма» , (то есть враждебной действующей власти фракции парагвайской партии «Колорадо»), что, впрочем, «свидетельствует о грандиозных возможностях» . О том, кто подразумевался под «Х», свидетельствует помещённый в то же дело в архиве ИККИ в РГАСПИ «Отрывок частного письма из Аргентины от 26 июня 1936 г.»: «Партия была первой, кто выдвинул кандидатуру Франко на пост президента, используя ресурс Ассоциации бывших фронтовиков...»667 Смысл этого сообщения расшифровывается в ещё одном донесении в ИККИ, которое цитировалось ранее и относится к событиям января 1936 гг.: «ПКП обратилась к Франко с идеей выдвижения его кандидатуры в президенты, и эта инициатива нашла его поддержку. В [местечке] Ита на собрании бывших фронтовиков, организованном ПКП, он произнёс свою первую политическую речь»668. Больше того: «Мы добились, чтобы Франко частично принял нашу программу- минимум... Он выпустил манифест, отредактированный нашим сторонником»669 670. Неприятие парагвайскими коммунистами власти президента-либерала Эусебио Айалы и, в свою очередь, его неприязнь к ПКП вполне объяснимы и уходят корнями в события, которые предшествовали войне с Боливией. Крайне важное обстоятельство заключается в том, что на рубеже 1935-1936 гг. Парагвай готовился к президентским выборам, в канун которых ПКП рассчитывала на «созыв в середине февраля [1936 г.] широкого съезда бывших фронтовиков», чтобы он «превратился в поход бывших фронтовиков на столицу» . Но, не дожидаясь выборов, Франко осуществил переворот - пусть даже в обращении ЦК ПКП говорилось, что «17 февраля случился не столько. переворот, сколько революция»671. Тем не менее, переворот явно стал для ПКП сюрпризом и был обусловлен другими факторами: «[Президент] Айяла осознал угрозу, исходившую от Франко., придумал “коммунистическую революцию” и выгнал [Франко] из страны. Это усилило путчистское течение в окружении Франко, подготовившее военный переворот - вместо народного движения, посредством которого [Парагвайская коммунистическая] партия хотела вывести Франко в президенты»672. В отечественной историографии феномен крайне короткого, но крайне насыщенного событиями президентства Р. Франко изучен мало. С.А. Г онионский ограничился замечанием о том, что «в Парагвае в 1936-1937 гг. под напором народных масс. был проведён ряд назревших преобразований в области внутренней и внешней политики»673. В последующие годы речь шла о мимолётном определении «диктатор», данном ему авторским коллективом во главе с А.Н. Глинкиным674, и констатацией Л.Ю. Кораблёвой, что «первые заявления нового президента подтвердили социальный характер революции, что вызвало опасения за рубежом»675. Под «за рубежом» в данном случае имеются в виду, в том числе соседние страны. Стоит напомнить, что в канун прихода к власти в Парагвае поддержанного коммунистами Р. Франко в Бразилии в ноябре 1935 г. было подавлено восстание под руководством коммуниста Престеса. И еще в январе 1935 г. коммунисты Уругвая присоединились к оппозиционерам - участникам «боя при Пасо-Морлан». В то же время в зарубежных публикациях встречаются оценки, окрашенные куда более категорично. Так, британский исследователь-латиноамериканист Р.А. Хамфриз называл время правления Р. Франко «тоталитарным социализмом»676. В самом Парагвае такие разные по политическим воззрениям авторы, как троцкист Р. Леон и проработавший много лет по совместительству корреспондентом далекого от левой повестки американского журнала «Тайм» А. Сейферхельд называли режим - «фашистским»677. Есть и более размытая, но срединная оценка, принадлежащая перу американского исследователя Майкла Г роу. По его версии, курс Р. Франко - это «смесь национализма, авторитаризма и антилиберализма»678. Во время самих этих событий 1936-1937 гг. в ИККИ в Москве явно наблюдалась дефицит не столько даже не оценок, сколько достоверной информации. По этой причине ИККИ пытался получить максимум информации из разных источников и не только из Парагвая. Так, запрос о событиях в Парагвае был направлен даже в КП весьма далекой от этой страны Мексики. В ответ корреспондент ИККИ в Мехико «Хуан» пояснял: «Конфедерация труда Мексики получила через Посольство Мексики в Парагвае теплый привет от парагвайского пролетариата. Что касается официальной позиции, известно, что они интересовались структурой PNR,* чтобы построить и у себя подобную партию»679. В архивах Коминтерна можно найти убедительные доказательства того, что ПКП, как минимум информировала единомышленников о своих планах гарантировать то, чтобы «вооружённые массы [бывших фронтовиков] остались при оружии»680 и нашли себе новых руководителей: «Только союз всех народных сил и сил обновления может улучшить положение масс. Компартия - не эгоист. Партия будет спрашивать не какой у вас в кармане членский билет - либерала или от партии “Колорадо” - а понимаете ли вы, необходимость того, чтобы все свежие и демократические сегменты объединились в едином народном фронте. Партия обращается ко всем стремящимся к обновлению сегментам либерализма и колорадизма, ко всем по-настоящему достойным и любящим страну чиновникам с приглашением подумать о возможностях совместных действий»681. Оценивая дальнейшие события, исследователь политико-исторических процессов в «Южном конусе» профессор Университета Тулэйн (Новый Орлеан, США) Пол Люис писал, что «февральская революция могла достичь много большего, если бы не фракционность»682. Само правительство он сравнивал с «увальнем»683, отмечая, что единственное, что объединяло министров, - это ненависть к старому режиму. О наличии, нескольких «полюсов» в правительстве Франко образца февраля-мая 1936 г. говорится и в депешах в ИККИ от ПКП, КПА и КПМ. Сводя воедино весь массив источников, можно обозначить пять условных «полюсов» в кабинете Франко: 1. Левые и, в частности, министр юстиции и народного просвещения Ансельмо Ховер Перальта, с которым позже состоялись переговоры об установлении дипотношений с СССР. Люис называл его «социалистом и пацифистом» . Коммунисты - «самозваным марксистом» . ПКП так же подозревала Перальту в намерении создать «собственную рабоче-крестьянскую партию» , но, тем не менее, «в частных беседах предлагала его на пост главы МВД»684 685 686 687 688 - вместо Гомеса Фрейре Эстевеса (см. ниже). 2. Главы МВД и минфина, братья Гомес и Луис Фрейре Эстевес. По версии ПКП, это был «центр» и «истинные властители политической ситуации» . По версии Люиса, «поклонники корпоративного государства Муссолини»689, о чём, кстати, говорилось и в одном из докладов и в ИККИ, цитировавшемся выше. Среди союзников братьев Фрейре Эстевес так же называют аргентинского полковника Швейтцера, направленного советником в Парагвай аргентинским правителем Хусто690 691. 3. Министр сельского хозяйства Бернардино Кабальеро. Внук основателя «исторической» партии «Колорадо». К маю 1936 г. ПКП называла его «нацистом, который поддерживает (возможно) связи с Германией» . В то же время, выдвигая Франко в президенты на рубеже 1935-1936 гг., коммунисты ссылались на свои договоренности именно с «Колорадо» (см. выше). 4. Глава МИД Хуан Стефанич, основатель Независимой национальной лиги (LNI). По версии коммунистов, «правый»692. 5. Не член правительства, но ставший сразу после революции генсеком Национальной конфедерации труда (CNT) Франсиско Гаона: коммунист, член ПКП в 1933-1941 гг. . Заместителем Гаоны по CNT был еще один коммунист: Томас Майол. На фоне такого непростого положения президента Франко (вынужденного учитывать всю гамму политических настроений в послевоенном Парагвае) ПКП заняла позицию критики всех. Делая это, ПКП стремилась добиться того, чтобы Франко, который уже принял программу-минимум ПКП, перешел на ее позиции и по другим вопросам. В этой связи о системной роли, которую в ПКП отводили CNT, можно судить по еще одному посланию в ИККИ: «Рабочий класс не ограничивается пассивным присоединением на словах. Он готовится активно помочь полковнику Франко... С этой целью рабочий класс организовывается в профсоюзы. С большим энтузиазмом и быстротой мы движемся в сторону объединения всех профсоюзов в единую мощную организацию. Эта линия находит отражение в том, что CNT, еще только будучи созданной, обратилась в МВД с предложением о поддержке»693 694 695. Судя по всему, именно последнее обстоятельство (желание коммунистов оказывать прямое давление на правительство, отказываясь при этом от компромиссов) заставило даже корреспондента ИККИ из КП Мексики заметить следующее: «Тамошним друзьям не терпится осуществлять политические акты. Ряд возможностей. оказались аннулированными из-за преувеличенной левизны 712 товарищей» . Характерным примером этого является то, как в Асунсьоне была организована манифестация 1 мая 1936 г. Праздником этот день был объявлен правительством Р. Франко . Однако, согласно воспоминаниям, Ф. Гаоны, 714 манифестанты ставили перед собой задачу, по сути, окружения дворца . Именно так это выглядит, если проложить по карте маршрут манифестантов (от площади «Уругвай» до бара «Сити»), о котором пишет Гаона: расположенный на берегу реки президентский дворец оказывался окруженным дугой. В тот день Р. Франко оказался под зримым давлением сразу двух крыльев своих сторонников. Руководство полиции, находившееся под влиянием и командованием главы МВД Г. Фрейре Эстевеса, пыталось запретить даже красные знамена, под которыми шли демонстранты. В то же время выступавшие на митинге коммунисты требовали, чтобы президент перешел на их сторону. Иными словами, нет ничего удивительного в том, что в докладе ПКП говорилось, что все-таки вышедший к манифестантам президент Франко выступил с «угрозами» . Именно в тот день Франко заявил, что его революция не будет коммунистической (см. выше), уже 10-12 мая арестовал коммунистическое руководство CNT и передал его полномочия созданному им самим государственному министерству труда. Впрочем, к первой половине мая 1936 г. противостояние достигло уже своего апогея, а первым «камнем преткновения» во взаимоотношениях коммунистов с Р. Франко стал их отказ поддержать его декрет-закон No. 152 от 10 марта. Декрет уравнивал понятия «движение» (фебреристов) и «государство» и запрещал въезд в страну «психически больным, увеченным, слепым, алкоголикам и изгнанным из других стран коммунистам и анархистам»696 697 698 699. Не меньшее возмущение коммунистов вызвала идея запретить любую политико-партийную деятельность и, как следствие, создать в стране единую и единственную «мегапартию» Франко. Как принято считать, именно отказ ПКП влиться в этот проект и явился «моментом истины» . Однако никак не менее важны и нюансы. Часть коммунистов все-таки посчитала возможным вступить в новую парагвайскую «мегапартию» PNR. Об этом свидетельствует вполне определённый отрывок из мемуаров Гаоны: «Основные цели Национальной революционной партии были определены... на собрании 26 апреля в Национальном театре. Партия определялась, как Национальный Революционный Фронт Национального Единства и включала следующие политические и социальные силы: Национальная конфедерация труда, Национальная Ассоциация бывших фронтовиков, Студенческая федерация Парагвая, группа диссидентов Либеральной партии, Национальная независимая лига, Национальная Республиканская ассоциация (партия «Колорадо») и группы независимых 718 граждан» . Как видно, в числе участников собрания действительно не было коллективной ПКП, но были индивидуальные коммунисты-руководители CNT Ф. Гаона и Т. Майол - которые, впрочем, всего-то через две недели после этого, организовав первомайскую осаду президентского дворца, по сути, выдвинули Франко ультиматум. В глазах президента Франко еще одним «довеском» стало то, что в своём письме в адрес Франко та часть ПКП, которая решила остаться вне PNR, названа новую партию «тоталитарной и контрреволюционной» . Иными словами, за первую половину 1936 г. ПКП (очевидно неприемлемая, как партнер для «фашиствующих») и в глазах Франко показала себя, как ненадежный партнёр, лишенный внутреннего единства. Это привелокак минимум к двум последствиям. Во-первых, 7 октября 1936 г. Р. Франко подписал указ о запрете на «пропаганду и применение коммунизма в Парагвае», что стало доказательством противоестественности попадания в одно политическое поле коммунистов и фашистов - при всей схожести методов их управления. Во-вторых, этим была сорвана перспектива установления Парагваем 700 701 702 дипотношений с СССР (и потенциального привлечения Москвы в качестве посредника в процесс боливийско-парагвайского урегулирования после войны за Чако). Эмиссар ИККИ «Гастон» (как будет показано, речь, скорее всего, идёт о представителе КП Аргентины Кажетано Кордобе Итурбурру ) писал в своем донесении, полученном в Москве 10 мая 1936 г.: «[Министр-социалист юстиции и народного просвещения Парагвая Ансельмо] Ховер Перальта интересовался возобновлением дипломатических отношений его правительства с СССР и предложил создать парагвайское общество друзей СССР, предполагая предложить пост почётного председателя этого общества полковнику [президенту] Франко» . Отвечая на вопрос о том, почему дальше этого дело не пошло, стоит отметить ещё одну важную деталь тогдашнего парагвайского политического процесса. Даже после перевода ЮАСКИ из Буэнос-Айреса в Монтевидео, «головной партией» для ПКП оставалась компартия не Уругвая, а Аргентины (КПА). Например, еще до войны за Чако парагвайская коммунистическая газета “FrenteRojo” (“MboriajhiNei” на гуарани) издавалась именно в Буэнос-Айресе . При этом, судя по всему, отношения ПКП и КПА были не лишены драматизма. Так, в докладе Политбюро ЦК ПКП резкой критике подвергается «статья Кордовы Иттурбурры, где декрет No. 152 интерпретируется, как мера левых против правых, особенно против колорадистов,... [а] Фрейре выставляется, как спаситель Революции от сектантства коммунистов (и колорадистов)» . В то же время весьма созвучно с мнением Кордовы Ибарруры (и поэтому, скорее всего, написано именно им) послание в ИККИ от «Гастона», которое имеет смысл процитировать максимально полно: 703 704 705 706 707 «”10” 5864/2/ОФ/с испан. 10. У.1936 г. С е к р е т н о. Дорогие друзья! Настоящим хочу информировать вас о состоявшейся здесь важной беседе, во время которой были поставлены чрезвычайно серьезные для парагвайской партии проблемы. Что касается этой беседы, то необходимо сохранять абсолютную сдержанность... Как вы уже знаете, правительство Франко издало декрет, запрещающий на один год деятельность политических партий и ставящий под официальный контроль работу профсоюзов. Вскоре после издания этого декрета наши товарищи выдвинули лозунг открытого сопротивления при помощи стачек, нелегальных собраний и т.д., что и обусловило арест Крейдта, Барте и Канета, которые объявили в тюрьме голодовку. В такой обстановке парагвайское правительство выслало их в Аргентину, поручив консулу позаботиться об их дальнейшей судьбе . Барте и Канет, обманув бдительность аргентинской полиции, бежали на Формозу, но Крейдт прибыл Корриентес, где и был через несколько дней арестован и возобновил голодовку. В такой обстановке состоялась беседы с Ховер Паральта,. организованная нашим общим другом708 709. Эта беседа протекала в очень сердечном тоне, Ховер Паральта занимал позицию левого, дискутирующего с другой левой группой. Он добавил, что этот декрет не направлен против коммунистов, а против «колорадо», которые хотели воспользоваться плодами революции и против которых и настроены главные деятели революционного движения, считая их связанными со всей прошлой парагвайской политикой...Он считает, что главная ответственность за случившееся падает на парагвайских коммунистических лидеров, занимающих сектантскую позицию, основанную на переоценке собственных сил. По его мнению коммунисты не должны бороться за национальный фронт, который не имеет смысла, принимая во внимание состояние традиционных партий, а должны влиться в национальную революционную партию, пользующуюся покровительством Франко и образовать там левое крыло с социалистами, которых он возглавляет. .В конце концов, мы пришли к следующему компромиссу: 1). Он обязался поставить перед Франко - и надеется добиться согласия - вопрос о разрешении Крейдту, Барте и Канету вернуться в Парагвай. Взамен этого я обязался принять меры к тому, чтобы парагвайские товарищи прекратили активное сопротивление декрету. Оставаясь при своем противоположном мнении, они обязуются не поносить его публично. Они могут издавать газету, вести культурную работу и т.д. 2). Я должен поставить перед парагвайскими товарищами вопрос о целесообразности вступления их в национальную революционную партию (типа мексиканской).. Они образуют внутри этой партии вместе с Ховер Перальта левую фракцию. Ховер Перальта поставил вопрос о роспуске в этом случае коммунистической партии. Мы отложили этот вопрос. .По-моему, в Парагвае. наши товарищи совершили ряд ошибок, обнаружив вместе с тем большую активность и способность играть серьезную роль во время событий. Наши товарищи приняли неправильную концепцию национального единства во что бы то ни стало, без серьезной программной основы, даже с министрами, связанными с империализмом и разделяющими фашистскую идеологию.. Наши товарищи переоценили собственные силы и недооценили силы правительства. С сердечным приветом ГАСТОН»727. Даже оказавшись за решёткой, коммунисты продолжали поддерживать своего тюремщика как «правительство прогрессивной буржуазии» - впрочем, продолжая выдвигать практически невыполнимые требования и условия. Например, в своём манифесте от 23 июля 1936 г. ЦК ПКП заявила о «готовности поддержать твёрдый революционный кабинет» при условии проведения ветеранами войны «прямых переговоров с Боливией»729 и т.п. и рассуждала о поддержке «не Франко, но программы Франко» . В июне-сентябре 1936 г. ПКП еще мечтала о «сближении с Паральтой» , признавала собственную ошибку , но события первой декады мая лишили министерского статуса и Паральту, и братьев Фрейре Эстевесов (новым главой МВД стал Херман Солер) . К тому же 11 мая была распущена «мегапартия» PNR. Новым и единственным «серым кардиналом» Франко стал Стефанич, который осуществил свою идею о создании на основе LNI и «сваливших левых и либералов» колорадистов Национального революционного союза (UNR). Председателем этого нового союза стал президент Франко, а вице-председателем - Стефанич. Несогласным (в том числе коммунистам) осталось создать «Комитет защиты революции», который, впрочем, - 735 действовал в подполье . Таким образом, у Франко не было никаких оснований потворствовать ПКП, в том числе и в вопросе о дипотношениях с СССР. В одном из докладов ПКП в ИККИ, как представляется, вполне верно говорилось о том, что «в правительстве 710 711 712 713 по отношению к нам испытывают страх»714 715 716 717. К тому же вскоре Франко был 737 свергнут «всего-то одним выстрелом» крестного отца одного из своих детей 738 полковника Рамона Передеса . Франко после этого скрылся в Уругвае, где зарабатывал на жизнь мыловарением . Передес привел силы, которые отрицали отношения с СССР на корню. В итоге Парагвай решился на пробные торговые контакты с СССР только в 1990 г.718 719, а дипломатические отношения заключил уже только с новой Россией в 1994 г. Таким образом, на момент скорого начала Второй мировой войны политический ресурс Москвы (и СССР, и Коминтерна) был в таких малых странах Латинской Америки, как Парагвай, и в целом в регионе крайне скромен. Отсутствие же в регионе сети советских диппредставительств с их шифрованной радиосвязью означало, что Москва была лишена оперативной информации из региона. Например, доставка сообщений в Москву из Асунсьона занимала многие месяцы. Так, приведенный выше доклад «Висенте» был написан в Асунсьоне 10 октября 1934 г., а зарегистрирован в Москве как входящий документ под номером 314 в ИККИ лишь 17 августа 1935 г. . Глава 3. СССР и малые страны Латинской Америки в период «советско- германского сближения» и в начале великой отечественной войны (август 1939 - август 1941 гг.) Как показывают продолжающиеся и сегодня дебаты, период с августа 1939 г. по июнь 1941 г. - этап, названный В.М. Молотовым «советско-германским сближением» и даже периодом «дружбы» ,- один из самых непростых в плане выработки универсальных оценок. Ряд трактовок, не лишенных противоречий, породил тот период и в малых странах Латинской Америки. Приступая к обзору того, что представлял собой советский фактор в малых странах Латинской Америки в тот период, стоит сразу признать: до того, как Г ермания напала на СССР, заключенный Москвой и Берлином «пакт Молотова- Риббентропа» и его территориальные следствия порождали там, главным образом, негативную реакцию. Во-первых, как разработчики, в частности, Конвенции Монтевидео и пакта Сааведры-Ламаса (с их общим пафосом в защиту малых стран и осуждением вторжений) латиноамериканцы продолжали признавать Польшу и государства Прибалтики, активно критиковали СССР за войну с Финляндией и сыграли значительную роль в исключении СССР из Лиги наций. Во-вторых, для большинства жителей малых стран Латинской Америки из числадемократов советско-германский пакт стал доказательством родственности диктаторских черт «нацизма и коммунизма». В то же время в малых странах Латинской Америке были и те, кто смотрел на «пакт Молотова-Риббентропа» и его следствия положительно. Во-первых, это были верные Коминтерну коммунисты. Во-вторых, ориентировавшиеся на «Ось» 720 пронацистские и профашистские ультраправые деятели. В-третьих, часть предпринимательского сообщества. В последнем случае, лишившись канала поставок своих товаров в «рейх» через Атлантику (после того, как она оказалась блокирована британским флотом), благодаря советско-германским соглашениям, некоторые латиноамериканские экспортеры обзавелись альтернативным каналом поставок теперь через Тихий океан и советский Дальний Восток. В то же время крайне важно то обстоятельство, что прогермански настроенные латиноамериканцы отмечали и противоестественность альянса Берлина и Москвы. В частности, ультраправые газеты Аргентины и Уругвая называли нацистский «рейх» и приверженный интернационализму СССР 743 несмешивающимися друг с другом «растительным маслом и уксусом» , подчёркивая, что «национал-социалистическая Г ермания остаётся антисоветской, а Советы - антинацистскими»744. Однако до того как противоестественность «нацистско-коммунистического альянса» была подтверждена 22 июня 1941 г., отношение к Москве было непростым.