«Универсализм» малых стран Латинской Америкии их деятельность в Лиге наций
Яркими примерами «универсального» подхода латиноамериканцев к вопросам международной политики были, в частности: а) их готовность взаимодействовать на площадке многосторонней дипломатии ещё и с дореволюционной Россией ; б) их членство в Лиге наций, куда не вошли США; в) их желание, чтобы в «семью народов» вернулась Советская Россия и готовность взаимодействовать с СССР на международных площадках еще до вступления Советского Союза в Лигу наций . 340 341 Что касается вступления латиноамериканцев в Лигу, то, как отмечали даже в США, её «система всего-то утвердила новые дипломатические реалии, к которым относится латиноамериканское и индийское присутствие на [Версальской] конференции»342 343. В наиболее развёрнутой форме настрой латиноамериканцев выразил кубинец К. де ла Торрьенте: «Наслаждаясь сердечными отношениями со всеми, вызывая симпатии союзных держав, будучи очень уважаемой нейтралами, не испытывая на себе слишком уж большую ненависть тех, кто в войну был врагами, в гармонии со всеми государствами обеих Америк (особенно с теми, кто представляет испаноязычную группу), не слишком великая, чтобы её боялись, но и не слишком маленькая, чтобы её игнорировали, - Куба выступила как сила, которая связывает многие народы» . Отвечая на вопрос о том, что привлекало латиноамериканцев в Лиге, можно выделить несколько моментов. Во-первых, повышение собственного престижа и расширение своих связей. Так, Куба по состоянию на время своего вступления в Лигу обладала диппредставительствами всего в двадцати пяти странах - на фоне полусотни членов Лиги344 345, в среде которых можно было заняться улучшением имиджа страны. Известна преисполненная горечью жалоба кубинского делегата на «представителя небольшой страны, отколовшейся от великой Российской империи, который, желая проявить свою информированность, спросил, как в отношении Кубы работает мандатная система» . Судя по контексту, речь шла о беседе с дипломатом одной из стран Балтии. Что касается Уругвая, то известен случай, когда, одержав победу на футбольном турнире Олимпиады 1924 г., его сборная столкнулась с тем, что у организаторов не нашлось нот уругвайского гимна: вместо него было исполнено некое танго . Для уругвайцев это, конечно, стало лишней иллюстрацией того, что во внешнем мире об их молодой и амбициозной республике знают крайне мало. Одним из инструментов, с помощью которого Уругвай решил распространять знания о себе во внешнем мире, стала как раз Лига наций. Так, в Монтевидео добились, что и делегация Лиги прибыла в июле-августе 1930 г. в Монтевидео на первый в истории чемпионат мира по футболу (совпавший с празднованием столетия фактической независимости страны) . Как видится, в логике повышения престижа латиноамериканской дипломатии Уругвай с готовностью поддержал и обеспечил единогласное утверждение на Ассамблее Лиги инициативу, с которой 6 сентября 1925 г. выступил чилийский делегат Йанес. Он призвал повысить роль СМИ, предлагая, чтобы они вместе с Лигой участвовали «в деле всемирного братства»346 347 348. Строго говоря, резолюция ничего не меняла, но она устанавливала новую моду в мировых делах, что повышало престиж дипломатов из Южной Америки349 350. Во-вторых, латиноамериканцев привлекали «призывы к расширению экономических функций Лиги. С ними выступили южноафиканец Ян Смэтс и британец Джон Майнард Кейнс, которые, «несмотря на имевшиеся между ними различия, были под впечатлениями от того, как [в Первую мировую] сработали соглашения между союзниками о взаимных поставках товаров» . Так, заключённое под эгидой Лиги наций Международное сахарное соглашение 1937 г. сблизило Кубу с голландской Явой351, позволив им создать механизм влияния на стран-импортёров их сахара (см. ниже). В-третьих, как писал Хамфриз, «к вступлению в Лигу латиноамериканцев подвигло отсутствие в Женеве США»352, то есть, шанс поднимать там темы, которые США блокировали бы на межамериканских форумах. Так, представителем Боливии в Лиге наций одно время был Ф. Тамайо, который ставил там вопрос о выходе своей страны к морю353. Современники отмечали, что членство Кубы в Лиге «позволило ей [Кубе] впервые занять международное положение не под крылом США»354. В-четвертых, латиноамериканцев привлекали «провозглашённые Уставом [Лиги] принципы юридического равенства государств, гарантий их территориальной целостности и политической независимости, ...отказа от ведения войн»355 356. В этой связи стоит сразу подчеркнуть, что в истории посредничества Лиги на латиноамериканском направлении были и удачи: например, разрешение в 1932-34 гг. колумбийско-перуанского спора о «трапеции Летисии» в треугольнике между р. Путумайо и Мараньон на стыке границ Бразилии, Колумбии и Перу. В то же время следует еще раз подчеркнуть разницу между большими и малыми государствами региона по вопросу о составе Совета Лиги . «Гранды» добивались не только отмены XXI статьи Устава, но и постоянного членства для себя в Совете, однако потерпели поражение. Малые государства не претендовали на статус постоянных членов Совета, но на ротационной основе именно они представляли там Латинскую Америку. Ещё в сентябре 1922 г. в Совет Лиги был избран Уругвай. Благодаря искусной дипломатии своего делегата, Хуана Антонио Буэро, самая маленькая по населению южноамериканская республика вновь и вновь избиралась в руководящий орган Лиги в 1923, 1924 и 1925 гг.357 358 359 360 361 362 363. Уругвайская дипмиссия в Женеве стала настоящей «кузницей кадров»: в 1923 г. Монтевидео в Женеве представлял Хуан Хосе де Амесага (будущий президент, при котором в годы Второй мировой войны будут восстановлены дипотношения с СССР) . С середины 1920-х гг. в уругвайскую делегацию в Женеве входил Альберто Гуани (в Лиге он стал председателем Ассамблеи и Совета , а у себя в стране - главой МИД и вице-президентом). В свою очередь, кубинцы, чьи делегации на первых Ассамблеях возглавляли Рафаэль Монторо и Косме де ла Торрьенте, уже в 1921 г. провели своего кандидата, доктора-юриста Антонио Санчеса де Бустаманте, в члены Международного суда . При этом кубинцы лоббировали избрание туда и еще одного латиноамериканца: чилийца Алехандро Альвареса . Американский журнал «Тайм» даже писал о Кубе, как о «малой стране, которая рулит всей Лигой» . Ещё в 1921 г. Гавана добилась от Лиги решения создать не одно, а два места вице-председателя организации от Латинской Америки . На фоне отсутствия в Лиге Аргентины и Бразилии и лояльной позиции таких малых стран, как Уругвай и Куба, с 1926 г. представительство Латинской Америки в Совете «было увеличено с одного до трёх непостоянных членов»364 365. В 1928 г. пост председателя Совета занял делегат от Колумбии Франсиско У. Уррутиа . По идее «универсализм», из которого страны Латинской Америки исходили, вступая в Лигу наций, был весьма близок концепции «неделимости мира», которую стал предлагать Литвинов. И хотя сам СССР до начала 1930-х гг. членству в Лиге противился, такая возможность впервые была рассмотрена малыми странами Латинской Америки уже в 1922 г. Кубинский делегат К. де ла Торрьенте тогда заметил: «Россия рано или поздно вступит в Лигу. Есть надежда на то, что её нынешнее правительство потеряет власть или, по крайней мере, проявит большее уважение к договорам и частной собственности» . Последняя ремарка отражала тот факт, что практически сразу после прихода к власти в большевиков все латиноамериканские государства свернули отношения с Россией . Но уже к рубежу 1930-х гг. малые страны Латинской Америки проявили практичность и гибкость, рассматривая СССР как важную геополитическую единицу. Стоит учитывать, что к тому времени окончательно консолидировавшие власть большевики считали принципиально важным для себя, чтобы не СССР запрашивал членство в Лиге, а Лига его пригласила. В этой связи следовало позаботиться о поддержке 2/3 участников Ассамблеи . А значит, принципиально важным были голоса латиноамериканцев, представлявших там большинство независимых тогда неевропейских стран. 2 июля 1934 г. Литвинов писал Сталину, что «зондаж в Женеве» показывает, что «Латинская Америка не будет возражать даже против предоставления СССР места в Совете» . В итоге, четыре государства региона (Чили, Гаити, Мексика и Уругвай) были даже в числе государств, подписавших письмо с приглашением СССР в Лигу . 366 367 368 369 370 Со вступлением СССР в Лигу наций связан и еще один латиноамериканский сюжет. Ещё 19 декабря 1933 г., обсуждая этот вопрос, Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило инструкцию для советского переговорщика - полпреда во Франции В. Довгалевского. Он был уполномочен заявить, что СССР «будет настаивать на восстановлении с ним дипломатических отношений всех членов Лиги» , включая, естественно, и латиноамериканцев. Через несколько дней, 8 января 1934 г., позицию Политбюро смягчил НКИД. Во внутриведомственной записке «О некоторых вопросах участия в Лиге наций» говорилось: «Теоретически вступление в члены Лиги должно автоматически повлечь признание СССР всеми её членами» . Как уже отмечалось, так это и произошло. Впрочем, для полноты картины уже здесь нельзя обойти тему того, как на новую ипостась СССР как члена Лиги реагировали компартии некоторых малых стран Южной Америки, - на фоне того, что вступление Советского Союза в эту первую всемирную организацию пришлось на пик крупнейшей для континента боливийско-парагвайского войны за Чако. Так, еще в июле 1934 г. печатный орган ЦК КП Уругвая «Хустисиа» отзывался о посреднических усилиях Лиги как о «фарсе, который ведёт только к большему кровопролитию» . Даже в июне 1935 г. схожие позиции излагались и в «окопном» манифесте парагвайской КП, закамуфлированном (на обложке) под Евангелие от Матфея . Критикуя мирные переговоры, которые начались в Буэнос-Айресе, манифест отмечал, что «позже иск отправится в Международный 371 372 373 374 суд в Гааге, составленный из судей из всех капиталистических стран»375 376 377 378 379 380 381. Таким образом, в известной степени вступление СССР в Лигу наций стало для латиноамериканских коммунистов первым случаем, когда они столкнулись с неожиданным поворотом во внешней политике СССР и сразу приспособиться к этому не смогли. Впрочем, чуть позже из ПКП писали в ИККИ: «Заключительный этап войны в Чако показал всю ошибочность сектантской и поверхностной позиции, которая ограничивалась тем, чтобы отвергать, как манёвр, систематические миротворческие выступления Лиги наций..., вместо того, чтобы использовать эти выступления в качестве платформы борьбы за мир» . Однако при всём очевидном (изначальном и приобретённом) энтузиазме латиноамериканцев в отношении Лиги, с самого начала были очевидны и её «юридическая некомпетентность» , и «европоцентризм» . В частности, в заявлении правительства Коста-Рики отмечалось: «Не видно, чтобы влияние этой организации преодолело Атлантический океан. Наше присутствие [в ней] излишне для того, чтобы присутствовать при обсуждении проблем Старого Света» . Это, в свою очередь, проистекало из того, что «соотношение сил в Лиге наций в конечном итоге определялось отношениями в Европе» . Характерно, что противоречия, заложенные в конструкцию Лиги с точки зрения интересов Латинской Америки, одними из первых сформулировали в США. Например, Д. Кеннеди прямо писал, что «Лига была проектом в большей степени американским или, по крайней мере, англо-саксонским» . По разным причинам в 1936 г. из Лиги вышли Никарагуа, Гватемала и Гондурас, в 1937 г. - Парагвай и Эль- Сальвадор, в 1938 г. - Чили и Венесуэла, в 1939 г. - Перу382. Это стало следствием и того, что на фоне «великой депрессии» малые страны Латинской Америки стали всё чаще применять подход, который можно 395 назвать «многовекторным» . 1.4